Текст книги "Журавли покидают гнезда"
Автор книги: Дмитрий Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
Глава четвертая
ХЭ ПХАРИ
1
В эти трудные дни Денними встретила Хэ Пхари – владельца небольшой ювелирной лавки. Она вошла в контору и, не смея поднять глаза, сняла с пальца кольцо, протянула хозяину. Привычным жестом повертев кольцо, Хэ Пхари сказал, что не нуждается в серебряных изделиях. Денними невольно взглянула на ювелира, и тот заметил в ее глазах отчаяние. Но не сострадание заставило Хэ Пхари остановить уходящую женщину: он был ошеломлен ее красотой. И если бы не живые, чуть раскосые глаза с необычайным блеском, он посчитал бы ее лицо восковой маской искусных мастеров-японцев, которыми украшены косметические залы Токио. Гладко зачесанные волосы отливали каким-то неуловимым оттенком, напоминавшим опытному ювелиру цвет редкого камня, хранившегося в его сейфе.
Он провел ее в комнату и, угостив чаем, тихо сказал:
– Вижу – у вас горе.
– Да, господин, – ответила Денними, удивленная добрым расположением хозяина.
Хэ Пхари придвинул к ней сладости:
– Расскажите, пожалуйста, о себе.
– Это займет много времени, – сказала Денними, благодарно глядя на ювелира. – И, пожалуй, нет ничего интересного…
– Я хочу знать о вас больше, – сказал Хэ Пхари, принимая удобную позу и участливо глядя на нее.
Своей добротой и деликатностью этот мужчина живо напомнил Макуру, возможно, поэтому Денними стала откровенной. Хэ Пхари слушал проникновенно и участливо, все больше и больше убеждаясь в том, что она в безвыходном положении и будет рада любой работе. Он решил использовать ее как посредника в торговле наркотиками. Красота этой женщины гарантирует успех дела и явится надежной маскировкой от глаз вездесущих агентов.
Выслушав до конца печальный рассказ Денними, он тихо воскликнул:
– Вы рассказали невероятное! В это невозможно поверить!
– Я не хотела разжалобить господина ювелира. Я рассказала правду, – сказала Денними.
– Это невероятно! – повторил Хэ Пхари и, вынув из кармана какие-то монеты, вложил их в руку Денними. – Купите что-нибудь вашей девочке. И не нужно благодарностей. Человек не может оставаться равнодушным к горю другого.
А дальше без обиняков Хэ Пхари объяснил, что требуется от Денними. Если бы в эту минуту ювелир выложил перед нею все свое богатство и сказал, что оно отныне принадлежит ей, Денними, она вряд ли поразилась больше, чем только что услышанному. Богатый господин доверяет ей, верит в ее добропорядочность! Янбани верит простолюдинке! Она любой ценой должна доказать, что и ченмин такой же порядочный человек, как и янбани. Люди придумали много добрых слов, Денними их не растрачивала, хранила, как хранят ракушки жемчужные зерна. Ей некому было их дарить, а сегодня…
В лавку кто-то вошел, и ювелир попросил Денними зайти в другой раз.
2
Отец Хэ Пхари был известным коммерсантом, через руки которого проходил в Корею чуть ли не весь экспортный груз. Работая в конторе отца, Хэ Пхари скоро усвоил науку превращения товара в деньги. Он считал, что делать деньги дело пустяковое, надо только иметь небольшие накопления. Будучи скупым и расчетливым человеком, отец не решался выделить ему сумму, которая позволила бы сыну вести самостоятельную коммерцию. Учиться Пхари не хотел и не раз сбегал из гимназии, куда его устраивал отец. После крупной ссоры Пхари скрепя сердце согласился служить в конторе отца. Но вот однажды он исчез. На поиски кинулись десятки сыщиков, которым было обещано приличное вознаграждение. И несмотря на то что время от времени убитый горем отец удваивал вознаграждение, поиски не приносили успеха. Прошло три года. Отец уже было поверил, что его единственного сына постигло несчастье, как вскоре явился человек, который сбросил с портрета Пхари траурную ленту. Он сообщил, что видел его в Токио. Через год появился и сам Пхари – в модном европейском костюме, котелке.
Отец обещал помочь ему деньгами, если он навсегда откажется от своей непутевой жизни и останется в доме родителей. И хотя в деньгах Пхари не нуждался, он принял их и через месяц открыл ювелирную лавку.
К золотым россыпям российского Дальнего Востока тянулись люди почти со всего света. И среди них большую часть составляли корейцы и китайцы. Найти и награбить золото было делом несложным. Труднее было пронести его через таежные дебри и обширные топи. Многих людей схоронила тайга, еще больше погибло от голода и цинги. Хэ Пхари оказался человеком счастливой судьбы. Он рассказывал, что нашел в тайге мертвеца. Тот сжимал в руке истлевший от времени кожаный мешок с драгоценным песком. Ходили слухи, будто бы Хэ Пхари сам убил человека. Кто-то видел, что он ушел из России со стариком, сумевшим скопить на заимках много золота. Как бы то ни было, Хэ Пхари завидовали, ему кланялись, а его мастера чеканили из этого золота прекрасные украшения для щедрых жен янбаней. Рос и авторитет Хэ Пхари среди деловых людей. Теперь мало кто мог тягаться с ним в вопросах коммерции. Ему без труда удалось уговорить отца – осторожного и расчетливого коммерсанта – заняться шатким, но прибыльным делом. Сбывая за границей разного рода товары, он ввозил оттуда наркотики.
Наркомания быстро и прочно распространилась в Корее. Обездоленные люди легко променяли Будду на опиум. С приходом японцев курильные дома были закрыты наглухо. Владельцы курильных домов убрались в самые глухие места, не доступные агентам полиции. Стоимость трубки опиума бешено подскочила, что и побудило Хэ Пхари вложить часть своих средств в желтое зелье.
Теперь, когда ему перевалило за сорок, он стал задумываться о спутнице жизни. Неудачный брак в Токио надолго остудил пылкое сердце Хэ Пхари. Он даже поклялся отцу, что скорее уйдет в монастырь, чем взглянет на девушку, их красота лжива.
Поклялся и, как знать, возможно, сдержал бы слово или, во всяком случае, в нем не скоро зародилась бы новая страсть, если бы не встреча с Денними. Нет, не на ней он собирался жениться. Он успел заметить Эсуги, которую мать однажды привела в лавку.
3
После посещения свекрови Денними не могла прийти в себя, постепенно соглашаясь с мыслью, что Бондо для нее потеряна навсегда. Не хотелось ей оправдывать себя обстоятельствами, вынудившими отдать девочку. Чудовищно одно – она лишилась маленькой Бондо. И младшая дочь никогда не увидит свою омони. В такие минуты Денними доставала пакетики с опиумом, взятые у Хэ Пхари: одного крохотного пакетика вполне достаточно, чтобы не страдать из-за Бондо, не думать о судьбе Эсуги.
Вдохнув ядовитый дым, Денними впадала в забытье. Теперь не хрипел в ее ушах голос свекрови, не звала к себе Бондо. И завтрашний день не тревожил ее. А утром побредет она снова по закоулкам, пряча на груди пакетики. Дрожа от страха, она не станет убегать от новых пакетиков, потому что по горло увязла в долгах и не может обойтись без магической трубки.
Как-то Хэ Пхари сказал Денними:
– Похоже, что у вас сдают нервы. У вас дрожат руки. Вы не можете скрыть страх.
– Да, господин, – ответила Денними. – Что-то страшно…
Хэ Пхари давно заметил это. Он отпустил бы ее и долги бы простил, но ему нужна была Эсуги. Он думал: этот ребенок, живя в деревне, не знает и сотой доли того, что знают ее сверстницы в городах. Такая не осмелится опорочить мужа. И не беда, если она ничего не умеет делать. Время научит всему: и хорошим манерам, и отношению к мужу.
– Не следует ли вам отдохнуть? Я имею в виду какое-то время.
– А долги? – спросила Денними. – И чем я буду кормить дочь?
– Она вполне взрослая, – заметил Хэ Пхари. – И могла бы сама работать. Мне как раз нужна помощница в доме. А долги? Я вас не тороплю.
– Вы добры, мой господин, – сказала Денними, – но мне трудно отдать Эсуги…
– Отчего же? – Хэ Пхари заметил, как женщина побледнела и глаза ее поблекли.
– Вот когда меня сразит небо, – продолжала она, – я верю – небо меня не помилует за Бондо, тогда я буду счастлива, если Эсуги найдет пристанище в доме моего господина.
Слова Денними навели Хэ Пхари на мысль, от которой он повеселел.
– Вы заслужили благодарность, мать Эсуги, – сказал ювелир, доставая из кармана халата пакетики. – Половину из них возьмите себе, остальное передадите нашему бородачу.
В фанзе бородача Денними поджидал подосланный ювелиром агент полиции. Три дня она провела в подвале управления. Утром четвертого дня к ней спустился Хэ Пхари.
– Дело серьезное, – сказал он, нахмурившись, – Вас могут спасти только деньги. Я помогу вам. – Хэ Пхари оглянулся на дверь: – Я помогу вам, хоть это мне будет стоить больших расходов.
Еще минуту назад Денними тешила себя надеждой получить хотя бы малое наказание. Тогда, быть может, ей удастся еще увидеть Эсуги. Но явился Хэ Пхари, как человек из сказки, и рассеял ее тревоги.
– Но прежде, – сказал ювелир, – я должен заручиться за свои деньги.
– Я дам вам расписку, – сказала Денними поспешно. – Я продам свою фанзу.
– Сомневаюсь, что за вашу фанзу заплатят столько, сколько я заплачу за вас, – перебил ее Хэ Пхари. – И потом: позволительно ли оставлять человека без крова? Разумнее, если ваша дочь отработает у меня эти долги.
Денними потупилась.
– Вы не согласны? – удивился Хэ Пхари. – Заверяю, что Эсуги в моем доме будет чувствовать себя не хуже, чем в родной фанзе.
Что-то подобное Денними уже слышала. Она глянула на Хэ Пхари, и ей вдруг показалось, что перед ней стоит не он, не ювелир, а вербовщик – тот самый, который однажды увел Бондо.
– Нет, нет, – зашептала Денними, – я не отдам Эсуги. Я не отдам мою дочь. Пусть меня судят – это менее страшно, чем суд над собой…
– Это уж чересчур! – воскликнул Хэ Пхари. – Вы предпочитаете тюрьму, отказываясь от услуги человека, который искренне сочувствует вам?! Как вас понимать? Не верю, что безрассудное упрямство матери принесет утешение ее дочери.
Денними ясно сознавала, какая горькая участь ожидает девочку, если она не выйдет отсюда. И в то же время согласиться отдать ювелиру Эсуги было немыслимо. «Конечно, ничего особенного нет в том, что дочь будет служить богатому господину, к тому же доброму и живущему неподалеку от матери, – думала Денними. – Все это так. Но что скажет свекровь и сельчане, когда узнают об этом?..» Живо представив гневное, искривленное яростью лицо свекрови, ее истошный крик, Денними закрыла лицо руками и отвернулась.
Наблюдая за ней, Хэ Пхари понял, что сейчас ему полезней промолчать. Он видел безысходность ее положения и ждал.
Она ответила согласием.
Вечером полицейский взял с нее разные подписки и вывел на улицу. А ночью Денними увела из деревни дочь.
4
Денними навещала Эсуги ежедневно. Несмотря на это, девочка сильно тосковала по матери и родной фанзе. Здесь все было чужое: и чистые просторные комнаты со стеклянными раздвижными дверями, и пестрые ковры, расстеленные на полу, и блестящие подсвечники на стенах, и посуда, которую не знаешь как взять, чтобы не разбить. И сам воздух здесь пахнет чем-то чужим. То ли дело в своей фанзе! Там вместо ковров – циновка, которую не страшно испачкать. И зачем зажигать столько свечей, когда одной коптилки вполне достаточно, чтобы разглядеть омони. И чашки дома не такие, в них можно толочь муку и шалу[26]26
Необработанный рис.
[Закрыть]. Или еще лучше – можно разбивать орехи. Здесь нет гор и озер – одни молчаливые стены. Нет, она непременно уговорит омони забрать ее отсюда… Но каждый раз, когда появлялась омони, Эсуги не решалась заговорить об этом, а только вздыхала и грустно глядела на нее. А когда она уходила (она долго никогда не задерживалась, боясь стеснить хозяина), Эсуги плакала. В эти минуты Хэ Пхари утешал ее:
– Небо относится к людям по-разному: одного наделяет богатством, другого счастливой судьбой. А твою омони небо одарило красивой дочерью. Не будь тебя – ее жизнь не имела бы смысла. Ты должна это знать. Только ты теперь можешь вернуть ей радость.
Эсуги на какое-то время успокаивалась. Поднималась рано, чтобы успеть убрать комнаты и приготовить завтрак. Хэ Пхари в свою очередь не жалел денег на подарки, к которым Эсуги была равнодушна.
Глава пятая
РАЗГОВОР С ОТЦОМ
В лачугу Юсэк вернулся засветло. Тетушка Синай, стоявшая в дверях, первая заметила в нем перемену.
– Ты болен? – спросила она, разглядывая его лицо. – Ты бледен, и глаза какие-то недобрые.
Юсэк не ответил. Подойдя к сидящему на циновке отцу, протянул деньги.
– Ты заработал много денег, – сказал отец, – но почему в твоих глазах нет радости?
– Он устал и хочет есть, – заключила Синай. – Я приготовила чумизу и напекла лепешек. Правда, маловато, но я принесу. – Она проворно выбежала.
– Ты почему опустил голову? – спросил отец, разглядывая сына. – Говори: почему молчишь?
– Я сегодня видел Эсуги, – сказал Юсэк, скорее грустно, чем радостно, что немало удивило отца.
– Эсуги?! Ты видел Эсуги?
– Да. Она живет на Шанхайской улице в доме богача!
– Как ты оказался в этом доме? В дом янбани не позволено входить ченмин.
Опустившись к отцу, Юсэк стал рассказывать:
– Когда я отвез господина в город, у него не оказалось с собой мелких денег, и он повел меня в дом. Это был богатый господин. У окна стояла девушка в дорогом кимоно. Она повернулась ко мне…
– Возможно, это была другая девушка, очень похожая на Эсуги? – перебил его отец.
– Нет, я не ошибся, – уверенно произнес Юсэк, и голос его дрогнул. – Как я могу не узнать Эсуги…
– Наверное, этот господин и есть ее дядюшка? – Старику хотелось направить мысли Юсэка в другую сторону.
Юноша усмехнулся:
– Вы, конечно, не хотели меня обмануть. Вы сами обмануты.
– Ты что-то напутал, – сердясь произнес отец.
– Да, я ошибся. Между госпожой и женой рикши есть большая разница.
– Вот ты о чем! – воскликнул отец. – Откуда ты взял, что Эсуги мечтает стать госпожой? Ты говорил с нею?
– Нет. Увидев меня, Эсуги не обрадовалась, а почему-то испугалась.
Старик затряс головой:
– Не поверю, чтобы эта юная девушка открыла сердце старому маклеру…
Словно кто-то больно ударил по сгорбившейся спине Юсэка.
Он резко выпрямился и, впившись глазами в отца, который, проговорившись, не мог скрыть смущения, переспросил:
– Вы сказали – маклера? Вы его знаете?
– Да, знаю, – признался отец. – Мать Эсуги много задолжала ему. Вдвоем им легче отработать долги.
– Все это вы знали раньше? – еще больше удивляясь, сказал Юсэк. – Знали и молчали?..
Виновато опустив глаза, старик ответил невесело:
– Мальчик мой, приятно сообщать добрые вести. Я не хотел тебя расстраивать.
В лачуге стало тихо. Тишину нарушила вошедшая тетушка Синай.
– Лепешки получились вкусные.
Юсэк поднялся и быстро вышел на улицу. С разных сторон сюда, к окраине города, сползались тучи. Пройдя вдоль безмолвных лачуг, он выбрался на пустырь. И здесь было душно. Поднявшись на холм, он оказался на кладбище. На какое-то мгновенье ему поверилось, что где-то среди этих одинаковых могил должен быть знакомый холмик, который Юсэк всегда находил без труда. Но чудес не бывает, и он не сможет рассказать о своем горе матери. Здесь нет ее могилы. Как хорошо, что пошел дождь, он словно выплакивал его боль.
В лачугу Юсэк вернулся утром. Отец сидел на циновке, держа в руке остывшую трубку. По всему видать, он не смыкал глаз: лицо было черное и осунувшееся. Молча и осторожно старик пододвинул к нему чашу с лепешками, оставленными соседкой, и запалил свою трубку.
Есть Юсэк не стал.
– Откуда вы знаете маклера? – спросил он неожиданно. – И кто он?
Отец молчал. Докурив трубку и спрятав ее под циновку, он спросил в свою очередь:
– Зачем тебе знать о нем, сынок?
– Плохого человека Эсуги не полюбит, – сказал Юсэк, не скрывая ревнивого чувства. – У плохого человека Эсуги жить не будет. Значит, он хороший. Так ли это?
– Богат он, – кивнул отец. – О нем не скажешь, что у него золотая душа, у него – золотая корона. – И он выложил Юсэку все, что знал о Хэ Пхари.
Юсэк воспрял духом. Оказывается, совсем не трудно стать уважаемым человеком! Если сын состоятельного янбани рискнул пойти в Россию за богатством, то ему – бедному рикше – поможет само небо! Золото ослепило глаза Эсуги, иначе она не забыла бы клятвы. Юсэк помнит эту клятву. А она живет в доме богача. Ей приятно в шелковом кимоно. И хозяин, наверное, ей по душе. А может быть, она в самом деле только прислуживает в доме ювелира и верна клятве? А он своей глупой башкой надумал такое, что и жить не хочется.
Узнать правду Юсэк мог только от самой Эсуги. Однако он не спешил встретиться с нею. Каждый вечер он подходил к дому Хэ Пхари и подолгу глядел на окна, прикрытые тростниковыми шторами. Не за дальними морями и высокими горами жила Эсуги. Она была в пяти шагах от него, но увидеть ее было трудно.
Проводив Юсэка, отец достал из деревянного кувшина свой холщовый мешочек, развязал его и, выбрав оттуда несколько медных монет, убрал мешочек обратно в кувшин. А вечером, когда вернулся сын, он показал ему эти монеты:
– Ты погляди, Юсэк, сколько заработала твоя старая кляча! Нет, ты только погляди сюда! Могу спорить, что у тебя нет столько!
– Я ничего не заработал, – сказал Юсэк, устало садясь у порога.
– Ну и не надо. На сегодня хватит и этих монет, – успокоил его старик. – Сбегай-ка в харчевню старика Ли да принеси что-нибудь повкуснее.
Удивляясь щедрости отца, Юсэк принял деньги и скоро вернулся со свертками и чашками. На папсане появилась лапша из крахмальной муки, приправа из жареных крабов, которая пахла так вкусно, что у Юсэка невольно потекли слюни. Старик разделил еду на три равные части и попросил пригласить тетушку Синай. Войдя в лачугу и заметив на папсане еду, соседка не сдержала восторга:
– Я вижу кукси! Клянусь своим дряхлым здоровьем, что сегодня кто-то из вас родился? – Она пригляделась к Юсэку и остановила взгляд на старике: – Не дядюшка ли Енсу?
– Нет, нет, – ответил старик. – Сегодня умерла мать Юсэка.
Ели молча. Тетушка Синай тоже вспомнила свою омони, с которой ни одна женщина в деревне не могла потягаться в пении. Тогда еще не было японцев, и народные традиции оберегались почтительно. И хотя папсаны стояли часто без еды – веселья хватало. Она затянула одну из тех сложенных народом грустных песен, которые пришли из глубины веков и по сей день трогали души корейцев. Она пела об Ариране – юноше, бросившем вызов жестокости. Он осмелился войти в хоромы богатого феодала. Там среди невольниц он увидел девушку, красота которой поразила его. Он поклялся освободить ее. Где-то за тремя горами живет племя добрых и отважных людей. Ариран перешел одну, другую. Третья оказалась ему не под силу.
Многие годы девушка глядела на мир через крохотное окошечко хором. Она ждала Арирана. Много ледников стекло в реки, прежде чем невольница вырвалась на волю. Пошла она по следам юноши и погибла, не осилив вторую гору. Стоят эти горы рядом, как символ вечной любви.
Песня понравилась Юсэку, поэтому он попросил ее спеть еще, но Синай поднялась:
– Твоему отцу покой нужен. Ему сегодня не до моих песен: ни разу не покидал циновку.
– А вот вы и ошиблись, тетушка Синай, – возразил Юсэк. – Отец сегодня заработал на этот вкусный обед.
– Если я терплю нужду, это не значит, что я должна мириться с обманом, – сказала с обидой Синай и ушла.
Юсэк видел, что тетушка Синай обижена всерьез, значит – не обманывает. Тогда почему отец говорит неправду? Ему не так уж хорошо, как он старается это представить. Вот и сейчас лежит укутавшись и пряча искаженное от боли лицо. Где же тогда он взял деньги? Неужто из своего мешочка? В это еще труднее поверить. Даже в минуту тяжелого приступа отец не позволял касаться кувшина, где хранились деньги, чтобы послать за лекарем. Что же стряслось со стариком?.. Юсэк не стал допытываться и прилег рядом.
– Днем заходил Санчир, – прохрипел отец из-под ватника. – Тебя спрашивал. Обещал еще прийти. Ты что ему скажешь?
– Я не пойду служить в жандармерию, – ответил Юсэк спокойно.
Ответ сына мгновенно оживил старика. Скинув с головы ватник, он приподнялся и, впившись в Юсэка глазами, переспросил:
– Ты сказал – не пойдешь? Повтори!
– Я не пойду к Санчиру, – подтвердил Юсэк.
Старик обнял Юсэка, и тот увидел, как затряслись его руки, а глаза осветились радостью.
Вдруг лицо старика изменилось. Юсэк обернулся – в дверях стоял Санчир. Он сегодня был в мундире и походил на японского жандарма.
– Вечер добрый и хорошего здоровья отцу Юсэка, – сказал Санчир, присаживаясь на стульчик у порога.
– Мой мальчик не хочет служить в жандармерии, – поспешно доложил Енсу.
– Это опять говорите вы, – протянул Санчир, не повернувшись к нему. – А мне хотелось бы услышать, что скажет ваш сын.
– Отец уже сказал, – пробормотал Юсэк. – А я объясню почему…
– Потому что этого не хочет твой отец, – перебил Санчир, покосившись на Енсу. – Вижу – он много поработал с тобой. Но не думаю, что старик оказывает своему сыну добрую услугу.
– Я могу вас спросить? – Осмелев, Юсэк спрыгнул с ондоля и близко подошел к Санчиру. – Вы вправе арестовать бродягу, или рикшу, или обоих вместе, если они не угодили чем-то янбани?
– Я арестую их немедленно! – с достоинством произнес Санчир.
– А янбани, которые обижают рикш и бродяг, вы, конечно, не тронете? Побоитесь, хотя у вас есть пистолет.
– Что ты мелешь?
– А разве не так? – продолжал наседать Юсэк. – У вас есть пистолет, но нет золота. А на золото можно купить что угодно, даже человека. Хотите, я укажу адрес одного янбани, купившего человека. Впрочем, вы его знаете давно и лучше меня…
Резко вскочив на ноги и схватив за ворот Юсэка, Санчир сказал сквозь зубы:
– Не знаю, на кого ты, сосунок, собираешься указать, но на тебя я сегодня же укажу своему шефу. – Он оттолкнул Юсэка и, поправив мундир, поспешно выбрался из лачуги.
– Твоя горячность не приведет к добру, – сказал отец озабоченно.
Юсэк быстро подсел к нему и, по-прежнему улыбаясь, спросил:
– Вы боитесь, что меня упрячут в крепость? Говорят, там кормят утром и вечером, а мы едим только вечером, и, надо заметить – не всегда, лишь когда сшибем медяки.
Отец не возражал, он глядел на сына и в душе радовался, что перед ним сидел уже не мальчишка, а зрелый человек, и боялся, что Санчир упрячет его в крепость, как в свое время он поступил с сыном Синай.
Понимал и Юсэк, что рано или поздно этот доносчик отыграется на нем. Но крепость его не пугала. Он решил во что бы то ни стало встретиться с Эсуги и узнать правду.
Юсэк поглядел на отца, который почему-то улыбался, хотя в его глазах были слезы.
