Текст книги "Журавли покидают гнезда"
Автор книги: Дмитрий Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Глава шестая
ЭСУГИ
В нынешнем году японская сосна раньше обычного стряхнула с ветвей прошлогодние иглы, и на их месте вылупились прозрачные ростки. И журавли, пожалуй, уже слетаются к своим гнездам. Там, где они гнездятся, озера глубокие, а вокруг плотные и высокие тростники. Раньше в озере были рыбки. Рассказывают, что они со временем превратились в лилии. Юсэк лазал за ними, а она трусила. Боялась журавлей, которые ревниво оберегали цветы. Сейчас она бросила бы все подарки хозяина, сняла синни, которые любила больше других всех своих вещей, и босая побежала бы в деревню… Но там теперь нет Юсэка. Почему он в городе? Может быть, из-за нее? Юсэк нашел ее. А она? Она даже не подошла к нему, растерялась. Теперь он, наверное, никогда не придет.
Эсуги ждала его каждый день. Ложась спать, говорила себе: «Так тебе и надо!» Никак не могла уснуть, все думала о нем. А во сне видела Юсэка. Он прыгал в ледяную воду, доставал камушки и сердито швырял в нее.
Хэ Пхари давно заметил, что его юная служанка тоскует. Первые дни ему казалось, что она скучает по матери, поэтому позволил Денними чаще бывать у дочери. Но и после посещения матери глаза девушки оставались грустными.
Хэ Пхари заглядывал к ней каждый вечер. Он садился напротив служанки, раскрыв широкий, разрисованный яркой акварелью календарь, аккуратно записывал в него задание на завтра. И уходил. А сегодня задержался. Подойдя к Эсуги, он с нежностью погладил ее косу и сказал ласково:
– Давно я слежу за моей девочкой. Меня радует, что она умеет все, что подобает жене янбани. Я оберегал ее как дочку, учил хорошим манерам. Она вполне взрослая, чтобы понять мои глубокие чувства. Я готов не думать о ее неблагородном происхождении. И буду счастлив, когда она в скором времени станет хозяйкой этого дома.
Не вникая в слова хозяина, она поняла только то, что он собирается жениться. «Хоть бы скорей это случилось.
С приходом невесты, возможно, не будет нужды держать служанку…» Эсуги одобряюще закивала головой и вдруг с недоумением поглядела на Хэ Пхари: зачем он говорит о своих чувствах ей, служанке?..
– На днях мы должны предстать перед священником, – сказал ювелир, уходя. – Утром я пойду в город и попрошу портного сшить тебе свадебное платье.
– Мне?! – переспросила Эсуги, думая, что хозяин оговорился.
– Да, тебе, Эсуги, – повторил Хэ Пхари и сдвинул за собой дверь.
Когда утром, после ухода Хэ Пхари, пришла мать Эсуги бросилась к ней:
– Я звала вас всю ночь. И вы услышали. Как хорошо, что вы пришли!
– Ты побледнела, ты вся дрожишь, – встревожилась Денними, разглядывая ее бледное лицо.
– Я не могу больше оставаться здесь… – Слезы мешали ей говорить, и она замолкла.
– Доченька, что случилось? – испуганно спросила Денними. – Почему ты молчишь?
– Хозяин вам ничего не говорил?
Предчувствуя недоброе, мать замерла.
– Что должен сказать хозяин?..
– Он хочет, чтобы я стала хозяйкой этого дома.
Денними с замиранием сердца приготовилась услышать что-то ужасное.
– Боже! Или я оглохла, или ты соврала! Повтори еще раз!
– Господин ушел заказывать мне свадебное платье, – сказала Эсуги, пугаясь безумного вида матери.
Денними припала к дочери и стала лихорадочно гладить ей плечи.
– Знала я! Верила, что небо не останется равнодушным к нам. – Она вдруг замолкла, уставилась на дочь: – Ты не ослышалась? – Мать не ужаснулась, когда Эсуги рассказала о намерении Хэ Пхари, испугалась, что дочь сказала неправду.
– Омони, вы хотите отдать меня моему господину насовсем, чтобы я никогда не вернулась к вам в деревню? Из-за денег?
– Не смей говорить так, – с горечью оборвала Денними. Но тут же взяла дочь за руку и усадила на циновку подле себя: – Дочь моя, когда у бедных людей рождается сын, родители благодарят небо, пославшее кормильца. А если появляется дочь, говорят: народилось горе. А твоя мать всю жизнь благодарит небо, что у нее есть ты.
Эсуги положила голову на колени матери:
– Помните, омони, у нас в деревне заболела собака. Отец отнес ее в овраг. У нее был щенок. Он таскал матери пищу. Боясь, что щенок заразится чумой, отец привязал его к конуре. Щенок не ел и все время скулил. А потом сдох…
Денними поглядела на дочь потухшими глазами:
– Прости меня, доченька. Хотела как лучше, от нужды тебя избавить. Обрадовалась я… Нет, рехнулась от счастья… – Красивое лицо внезапно исказилось. Она задышала часто и глубоко. – Что-то опять сдавило… Ты должна знать, где хозяин хранит пакетики с лекарством. Мне бы один пакетик. Всего один…
Эсуги узнала о тайнике хозяина случайно. Убирая спальню Хэ Пхари, она обратила внимание, что один глаз бронзового Будды запачкан каким-то жиром. Эсуги стала протирать его и испугалась, когда корона вместе с черепом приподнялась. Заглянув вовнутрь, она увидела знакомые ей пакетики. Такие пакетики Эсуги находила не раз в кармане маминой кофты. Мать тогда объяснила, что в них лекарство от бессонницы и болезни сердца.
Не мешкая, Эсуги побежала в спальню и принесла полдюжины пакетиков. Увидев их в руке дочери, мать вскочила, глаза ее снова ожили. Трясущимися руками она схватила их и, испуганно озираясь по сторонам, поспешила к выходу. Эсуги догнала ее, уцепилась за руку:
– Я пойду с вами, омони…
– Нет, это невозможно. Я приду за тобой в другой раз. Или ты хочешь, чтобы Хэ Пхари упрятал меня в долговую тюрьму?
Эсуги отпустила ее руку.
– Я поговорю с твоим хозяином, – пообещала мать. – Ты что-то напутала. Он никогда не женится на служанке. Я это знаю.
Эсуги не поверила, но, оставшись в доме Хэ Пхари, терпеливо ждала дня, когда мать придет за нею.
Денними приходила, но не за тем, чтобы увести Эсуги: ей нужны были чудодейственные лекарства, приняв которые она забывала свое горе и уже не думала ни о чем.
Хэ Пхари все чаще стал заходить к Эсуги, занимал ее разговорами, дарил подарки. Боясь разгневать хозяина, Эсуги покорно слушала его, но и после ухода хозяина тревога не проходила. Скоро заберет он от портного свадебное платье… А потом… Она не посмеет не пойти к священнику. Так день за днем Эсуги жила в ожидании чего-то ужасного. Каждый раз, когда возвращался хозяин, она с содроганием думала, не принес ли он свадебное платье. Ей не раз приходила мысль о побеге. Но всякий раз, как только она решалась переступить порог дома, перед взором возникало печальное лицо матери и слышались ее слова: «Ты хочешь, чтобы Хэ Пхари упрятал меня в долговую тюрьму?..» И тогда Эсуги возвращалась к своему любимому окну.
Как-то еще с вечера Хэ Пхари побрился, приготовил костюм, а утром, уходя, сказал Эсуги, что идет забирать платье. В доме наступила тишина. Эсуги подошла к многоликому Будде, склонила голову. Небо не хочет понять, как ей трудно. Может, всевидящий отзовется, поможет, посочувствует. Ведь пакетики, хранящиеся в его голове, облегчают недуг матери. Эсуги опустилась на колени, стала просить, чтобы Будда помог разыскать Юсэка. И тотчас за стеной затявкала собака.
Воровато просунув в дверь голову, Юсэк окликнул ее. Эсуги вздрогнула. Она не могла ошибиться: это был его голос! Сложив на груди руки, она стала благодарить Будду и клясться, что отныне будет верить только в него. Обернувшись, она увидела Юсэка. Он стоял растерянный и жалкий. Эсуги сама подошла к нему, сама взяла его руку:
– Просила Будду найти тебя, и он нашел! Почему я раньше не подумала о нем? – Она попыталась улыбнуться. Улыбка получилась грустной.
Заметив это, Юсэк спросил:
– Ты огорчена? Но я не уйду. Я искал тебя все это время. А когда нашел… Ты должна сказать правду: зачем ты живешь в доме богатого господина? – Заметив, как ей трудно ответить на этот вопрос, он не стал допытываться, только решительно сказал: – Мы сейчас же уйдем отсюда! Отец тоже ждет тебя.
Эсуги кивнула головой и засмеялась звонко, совсем по-детски. И сама она в эту минуту была той веселой девочкой, какой ее знал Юсэк.
Они вышли из дому, прошли двор. Возле ворот Эсуги остановилась, отняла руку.
– Я не пойду, – сказала она в страхе. – Нет, я не смею уйти.
– Почему? – спросил Юсэк. – Чего ты боишься?
– Мне страшно оставаться здесь, – сказала Эсуги. – Но уйти я тоже не могу. Если я посмею это сделать – моя омони окажется в тюрьме.
К удивлению Эсуги, эти слова не огорчили – обрадовали Юсэка. Он даже подпрыгнул на месте:
– Значит, мой отец сказал правду! А я такое подумал! Прости меня, что плохо о тебе мог подумать. Простишь?
Эсуги кивнула.
– А потом, – не унимался Юсэк, – потом, когда отработаешь долги, ты вернешься к омони?
– Да, Юсэк, – сказала она неуверенно и, чтобы не расплакаться, хотела убежать в дом.
Но Юсэк удержал ее:
– Ты плачешь, Эсуги? Ты что-то таишь от меня?
– Тебе лучше уйти, – сказала она, тревожно глянув на ворота, – Господин ювелир не любит в своем доме чужих.
– А я не уйду, – сказал Юсэк. – Мне тоже не нравится, что ты живешь здесь… может быть, ты сама этого хочешь?
Увидев гневные глаза Эсуги, он сразу успокоился.
– Я пойду, – сказал он, – не сердись, Эсуги.
Она не сердилась. Только не знала, как сказать ему правду о намерении Хэ Пхари. Поймет ли он ее правильно? И времени нет, вот-вот явится хозяин. Или дворник.
– Юсэк, я день и ночь буду молиться Будде, чтобы он дал нам счастья. Чтобы он вернул нас в деревню.
В это время во двор вошел Хэ Пхари.
Он держал в обеих руках кучу коробок и свертков. Увидев незнакомого юношу, переменился в лице, но сдержал себя и весело воскликнул:
– О! В моем доме гость! – Приглядевшись и узнав рикшу, Хэ Пхари обратился к Эсуги: – Не собралась ли юная госпожа куда-нибудь поехать?
Эсуги, пожалуй, меньше ужаснулась бы, увидев в руках Хэ Пхари окровавленную голову, а не эти нарядные коробки.
– Ты смутилась, Эсуги? – сказал Хэ Пхари сдержанно. – Отчего бы это?
– С Юсэком мы жили в одной деревне, – пролепетала она. – Мы дружили… И родители наши тоже…
– Вот как! – удивленно вскинул брови ювелир. – Стало быть, этот рикша – твой старый друг?
– Да, господин, – ответила Эсуги. – Он был в этих краях и зашел…
Хэ Пхари стоял с застывшей улыбкой, поэтому Юсэку показалось, что он не такой уж грозный. Зато Эсуги заметила, как из-под очков, которые хозяин надел, чтобы лучше разглядеть Юсэка, щурились недобрые глаза.
– Я, кажется, об этом юноше кое-что слыхал, – произнес Хэ Пхари нараспев. – Эсуги, ты почему не пригласишь гостя в дом? Угости его чаем. Твой гость – это и мой гость.
– Он торопится… – сказала Эсуги и поглядела на Юсэка с мольбой: ей так хотелось, чтобы он ушел, пока хозяин не раскрыл коробки.
– Да, да, господин, я на улице оставил коляску, – заторопился Юсэк, поняв желание Эсуги.
Хэ Пхари попросил служанку занести в дом коробки, а сам под руку провел Юсэка в переднюю. Бросив к ногам Юсэка тюфяк, он жестом пригласил его сесть и попросил Эсуги, шедшую сзади, принести что-нибудь выпить. Когда она ушла, ювелир опустился рядом с юношей и, остановив внимание на его босых ногах, спросил:
– Давно ты в городе?
– Три года, господин, – ответил Юсэк.
– Три года, – повторил хозяин, думая о чем-то своем. – А Эсуги встретил когда?
– Помните, я привез вас домой…
– Неужели не видел ее раньше? – с удивлением произнес Хэ Пхари.
– Нет, господин. Я ее не мог найти.
– Ты искал ее?
– Да, господин. Я искал ее все эти годы, – сказал Юсэк, проникаясь уважением к добродушному собеседнику.
– Даже так! – снова воскликнул Хэ Пхари. – Должно быть, очень обрадовался, увидев ее?
Юсэк улыбнулся.
– Тогда я что-то не заметил твоей радости, – сказал Хэ Пхари холодно.
– Мне показалось, что Эсуги…
– Вышла замуж?
Юсэк молча кивнул.
– Впрочем, ты не ошибся, – сказал Хэ Пхари спокойно. – Она готовится к свадьбе.
Находясь на кухне, Эсуги подбирала слова, которые бы помогли разжалобить хозяина. Прежде всего следует объяснить ему все как есть, без утайки. И он поймет. Ведь в трудную минуту он помог омони. Она скажет, что его – Хэ Пхари – она тоже любит… Но как бы лучше сказать про любовь к нему? Сказать, что любит, как доброго хозяина? Или как отца?.. А еще поклянется, что будет служить ему до тех пор, пока есть в том надобность.
Держа в руках поднос, она подошла к хозяину, а тот, увидев ее, стал вынимать из коробок разные вещи, восклицая:
– Эсуги, ты погляди на эти вещи! Из-за них я обошел лучшие торговые лавки города! – Вынув из коробки косу, он встряхнул ее: – Красавица без дальби[27]27
Пышная коса, головное украшение женщин.
[Закрыть] что луна без света! Ее привезли из Японии. А это ожерелье, из натурального жемчуга, доставлено сюда с Мадагаскара! Надеюсь, что ценные украшения дополнят изящество твоего свадебного платья! Ты погляди на него. У тебя закружится голова! Не зря Сакуру считают лучшим портным нашей провинции. Осталось только подобрать из моей коллекции самый ажурный браслет и предстать перед священником!
Эсуги показалось, что хозяин бьет ее этими вещами по глазам. Фигуры Юсэка и Хэ Пхари расплылись, как в замутневшем колодце. С подноса скатились на пол бутылки и чашечки, выпал из рук поднос.
– Тебе не нравятся наряды? – спросил ювелир. – Уверяю – ценнее этих вещей нет в нашем городе. Ты надень платье и взгляни на себя в зеркало! Сам священник упадет к твоим ногам!
В Юсэке словно что-то оборвалось. Еще минуту назад на всей земле не было человека счастливее, чем он. И вдруг все исчезло и потонуло во мгле, словно угасло солнце.
Он попятился к двери.
– Юсэк, это неправда! – вырвалось у Эсуги. – Это неправда! Неправда!
Он обернулся, сказал подавленно:
– Не хотел я верить…
Подбежав к Хэ Пхари и впервые глянув на него дерзко, Эсуги спросила:
– Разве я просила вас покупать эти вещи?
– Я еще не сошел с ума, чтобы без всякого на то согласия выкинуть столько денег! – сказал Хэ Пхари, нахмурившись.
– Я не просила… Я никогда не надену это платье.
Оставаясь спокойным, Хэ Пхари ответил:
– Не пойму, отчего ты, Эсуги, огорчилась. Возможно, тебя смутил этот молодой человек. Но теперь поздно что-то менять. Тем более, что твоя мать дала согласие. – Он повернулся к Юсэку. – А вам, рикша, лучше оставить мой дом.
– Конечно, конечно, – забормотал Юсэк. – Глупый рикша мечтал увезти Эсуги на своей тачке. Разве можно обижаться, если человек хочет ездить в лимузине. Если…
Не договорив, он быстро пошел к выходу. Эсуги бросилась за ним, но Хэ Пхари задвинул перед нею дверь.
– Пустите меня! – взмолилась Эсуги. – Прошу вас, пустите…
– Ты погорячилась, девочка, – сказал Хэ Пхари, придерживая дверь. – Но быстро остынешь, если подумаешь о бедной омони.
– Я все равно уйду, – промолвила Эсуги, бессильно опустив руки. – Уйду к Юсэку.
– Ради бога! – воскликнул Хэ Пхари и, раздвинув двери, показал рукой на калитку: – Иди. Беги за этим жалким человеком, который так легко ушел. Ты еще глупый ребенок. Когда-нибудь узнаешь, что в мире слез гораздо больше, чем улыбок. Но когда ты увидишь этот мир глазами янбани, поймешь его прелести. Небо одарило тебя красотой не для того, чтобы она завяла в лачуге. Не я, а небо дарит тебе счастье.
Зная свою власть над этим маленьким существом, Хэ Пхари старался быть сдержанным. Много красавиц повидал он в свое время, – были такие, что сразу же признавались ему в своих чувствах. Упрямство других склонялось перед его щедростью. Он их плохо помнил. Их лица походили друг на друга, как маски театра Кабуки. А Эсуги? Она соткана из прозрачного тонкого шелка. Ее юное лицо, открытые, ясные глаза сияли такой чистотой, какую способны излучать только настоящие, без примесей, алмазы. Он любил ее и боялся всего, что могло бы помешать женитьбе.
Сегодня, узнав о чувствах молодых людей, Хэ Пхари пал духом. Не ревность, а страх потерять то, что должно принадлежать ему одному, вывел его из равновесия.
– Не могу понять, зачем тебе этот рикша, от которого несет лошадиным потом? – сказал Хэ Пхари, брезгливо скривив рот. – Не могу также понять, почему ты – бедная девушка – безразлична к подаркам? Твой хозяин не такой уж старый, чтобы питать к нему отвращение. К тому же он богат. Ошибаются все, но, к сожалению, не все прозревают вовремя.
Хэ Пхари собрал с пола вещи и, уходя к себе, попросил Эсуги прибрать разбитую посуду.
Служанка покорно кивнула.
С этого дня Хэ Пхари стали одолевать сомнения в девичьей чистоте Эсуги, и он томился этим, как если бы неожиданно обнаружил в своей обширной коллекции фальшивый камень. Он не мог представить, что хранившийся в его тайнике алмаз, который он считал самым бесценным достоянием, был с изъяном, и глядел на Эсуги с той надеждой и трепетом, с какой злополучный банкрот разглядывает последнюю карту в игорном доме. Хэ Пхари решил повременить со свадьбой до той поры, пока не рассеются его подозрения.
Глава седьмая
ЮСЭК ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ
1
…Уже далеко остался особняк Хэ Пхари, позади кварталы городских домов и лавки торгашей. Где-то совсем рядом за пустырем – родные лачуги. Юсэк мчался так, как никогда еще не бегал.
Вдруг он остановился, привалился спиной к глинобитной стене. Ярость сжимала грудь, душила его. Он слышал, ощущал, как в венах клокочет кровь. Перед взором то и дело появлялось лицо Эсуги – чужой Эсуги.
Ему казалось, глаза ее смеялись, хохотал Хэ Пхари, и прохожие, и небо, и ветер. И все потому, что босой рикша любит красавицу и хотел, сняв с нее золото и шелка, усадить в свою старую, разбитую тачку. Тачки больше нет – она брошена у входа в особняк. Он никогда не вернется за ней, потому что на этой телеге не добудешь золото. Теперь Юсэк знает, как поступить. Нет, он не затянет петлю на шее, он докажет и ей, и ему, и всем другим, что и рикша может прожить без тачки. Махнет он в Россию к золотым россыпям, станет богатым, как Хэ Пхари! Нет, он станет еще богаче! И тогда… Что скажет Эсуги? И все другие? И этот ожиревший маклер, которому случайно повезло. А отец?.. Он болеет. Тетушка Синай, конечно, присмотрит за ним. Только вот захочет ли она опекать его постоянно, может быть, годы?.. Нужно рассказать ей все, убедить ее. Пообещать подарки, какие ей и во сне не снились! Да и у отца что-то скоплено: хватит им пока…
– Мне нужно посоветоваться с вами, тетушка Синай, – сказал Юсэк хмуро, появившись у соседки. – Но поклянитесь, что отец не узнает о нашем разговоре.
– Кого это ты вздумал предупреждать, – рассердилась женщина, продолжая выскребать со дна котелка пригоревшую кашу. – Совет нужен – выкладывай А Синай решит – болтать про то или нет. Синай не любит без нужды раскрывать свой беззубый рот: красоты в том мало, – и, сердито взглянув на Юсэка, отложила работу. – По лицу вижу – натворил что-то. О горе! Что станет с нами, если и тебя упекут туда же, где мой сын!
– Меня не за что прятать, – сказал Юсэк. – Я хочу уйти из этого города…
– Зачем? – спросила Синай озабоченно. Тебя обидели?
Узнала Синай о привязанности Юсэка к Эсуги и прослезилась. А когда Юсэк во всех подробностях описал свадебный наряд, который принес Хэ Пхари, она сказала:
– Да, да, сынок, так уж ведется в жизни. Тонкая перина мягче десяти толстых циновок. Но ты девушку не вини. Бывает и так – любишь одного, а жить приходится не с тем, кого любишь.
– Вы присмотрите за отцом? – спросил Юсэк. – Вы добрая женщина, и вы согласитесь, я знаю.
– Куда ты все-таки нацелился? – спросила Синай. – Не думай, что рана перестанет кровоточить, если ты окажешься за горами и морями. Только время излечивает раны.
– Я пойду в Россию, – сообщил Юсэк и, увидев, как удивленно присела Синай, повторил упрямо: – Да, да, – в Россию! Я должен доказать, что богатым может стать каждый. – Он стыдливо глянул на Синай и добавил: – Так нужно. А вдруг я найду золото. Тогда и переберемся в особняк. И у нас будут еда и радость…
Синай придвинула к нему миску с ухой из рыбьей головы, сказала озабоченно:
– Мой мальчик, золото не лежит на дороге. Земля его прячет так же глубоко, как человек – чувство. Черсу – мой брат – тоже в свое время ушел в Россию, да так и не вернулся. И других знаю – не докопались до этого песка, погибли. Остались навсегда в чужой земле.
– А я вернусь, – уверил Юсэк. – Ведь погибают не все.
Синай только вздохнула. Находясь в постоянной нужде, она не верила в случайное счастье. Небо распорядилось быть ей нищей до конца своих дней, значит, довольствуйся этим. Брат ее Черсу пошел против судьбы и заслужил возмездие. И с сыном Бонсеком случилось несчастье оттого, что полез доказывать свою правоту. Не верила она в удачу Юсэка, но и не перечила. Не хотела отказывать доброму мальчику, который искал выхода из беды. Последние годы Юсэк заменил ей сына. Не будь его – не с кем было бы обменяться словом. Отец Юсэка болел, и она не лезла к нему с разговорами. А Юсэк часто шутил с нею. Привыкла Синай к нему, привязалась. Конечно, она присмотрит за его отцом. Юсэк обнял ее и, то ли от радости, что он свободен и теперь может исполнить задуманное, то ли от предчувствия скорой разлуки с отцом и с Синай, горько вздохнул.
– Чего уж теперь вздыхать, – сказала она. – Сожми кулаки да разгневайся на небо, чтобы оно не больно-то уж окутывало тебя черными тучами, не заслоняло солнца. А горе слезами не смоешь.
Юсэк с благодарностью поглядел на Синай.
2
Получив согласие тетушки Синай, Юсэк решил, что главное сделано и теперь он может смело отправляться в путь. Но дорог было много, и все они походили одна на другую, как паутина в его лачуге. О России он имел представление самое смутное. Рассказывали, что земля эта с дремучими лесами и болотами, по которым рыщут волки да медведи. И бродят люди с котомками в поисках золота. Нужно было отыскать человека, который побывал в тех краях. Пока он знал только одного – Хэ Пхари. Но нет, он лучше заблудится в тайге, чем ступит на порог особняка маклера. Прошло немало дней, пока Юсэка осенила мысль обратиться к старым рикшам. Эти проныры знают всех своих клиентов, и конечно же среди них найдется кто-то побывавший в России.
А тем временем отец Енсу успел заподозрить неладное и готовился к крупному разговору с сыном.
– Ты почему на расскажешь о своих делах? – спросил он его однажды.
Юсэк насторожился – неужели Синай не сдержала обещания? Впрочем, рано или поздно все равно надо будет сказать отцу правду.
– Где ты оставил коляску? – холодно спросил отец. – Ты одолжил ее кому-нибудь? Или продал?
– Я бросил ее, – признался Юсэк.
– Бросил?!
– Да, – сказал Юсэк твердо. – Я больше не рикша.
– А кто же ты?
– Не знаю.
Отец пристально поглядел ему в глаза:
– Стало быть, Санчир добился своего! Какое счастье – мой сын кэкхо!
Юсэку хотелось признаться, рассказать про Эсуги и Хэ Пхари, что они готовятся к свадьбе. И про то, как ему трудно оставаться в этом городе. Но он боялся, как бы отцу не стало хуже.
– До этого дня я надеялся, что ты будешь верен своему старому отцу, – продолжал Енсу. – Что ты не станешь Собачьим Носом. Как теперь я буду глядеть в глаза соседям?
– Я никогда не стану кэкхо, – заверил Юсэк.
– Не хитри! – перебил его старик. Схватив Юсэка за плечи, он затряс его, словно желая привести в чувство. – Юсэк! Еще не поздно! Вернись к ним, скажи, что ты раздумал! Откажись! Слышишь?..
С трудом высвободившись из цепких рук отца, Юсэк закричал рассерженно:
– Что вы пристали ко мне! И откуда вы взяли, что я иду в жандармы?
– Куда же ты собираешься? – не унимался отец. Не думая о боли в ногах, он быстро поднялся и, схватив за руку Юсэка, потянул к двери. – Ты сейчас же покажешь, где твоя коляска!
– Я бросил ее возле особняка Хэ Пхари, – ответил Юсэк. Признание мгновенно остудило старика.
– Ты опять был в доме маклера?
– Да.
– Ты что-то натворил там?
Юсэк вернулся на ондоль, сел на циновку.
– Когда-то вы говорили, что Эсуги отрабатывает долги.
– Ты узнал другое? – спросил старик с нетерпением.
– Вранье все это! – вспыхнул Юсэк. – Я сам видел, как маклер принес Эсуги свадебное платье и дальби! Я уверен, что в эту минуту они уже стоят перед священником…
– Нет, нет, ты что-то напутал, – рассеянно забормотал Енсу. – Быть того не может… Нет, ты что-то напутал.
– Моя мать питалась слезами и любила вас, – притухшим голосом произнес Юсэк. – Очевидно, не все способны на это. Зачем глотать эту горечь, когда доступны сладкие вина, ароматные напитки…
– Мне надоели твои бредни! – прервал его отец. – Не знаешь ты Эсуги. – Достав из-под циновки трубку и набив ее табаком, он закурил. После смерти жены – это была третья трубка, которую он курил с охотой, глубокими затяжками, не вынимая изо рта. По всему было видно – его одолевали какие-то мысли. Докурив, он достал из кувшина узелок и, держа его в руке, сказал: – Ты никогда не спрашивал, зачем твой отец копит деньги. Ты был всегда голодный, а этот скряга складывал сюда дэны. Ты также не знаешь, для чего он променял фанзу на лачугу. Зачем ему понадобилось перебираться в город и впрягаться в коляску. Нет, не совсем ослеп старик, чтобы не видеть твоих желаний. Складывая в мешочек деньги, он мечтал выкупить Эсуги. Он только мечтал, но не решался забрать ее. Девочке не было бы у нас покойно. У маклера она, по крайней мере, сыта, обута. Да простит меня небо, что на старости поддался рассудку, а не чувству! Отнеси эти деньги маклеру – он отпустит Эсуги.
Отец был неузнаваем. Перед Юсэком сидел другой старик, добрый и благородный, совсем не похожий на того, который еще совсем недавно трясущимися руками складывал в мешочек деньги и жадно оберегал их, гнал от себя лекарей, экономя каждый дэн. Наивный старик! Зря он покинул родную деревню и многие годы, утратив здоровье, таскал по грязи и холодным камням коляску. Он все еще надеется, что маклер за его гроши отпустит Эсуги.
– Спрячьте свои деньги, ободи, – сказал Юсэк. – Они вам самому пригодятся. А я… скоро уйду…
– Уйдешь?!
– Да, ободи. Я пойду искать счастье.
– Где оно лежит, это счастье? – спросил отец, сурово поглядев на Юсэка. – В море? В горах? Или в чужом кармане? И как ты собираешься его добыть? Грабежом? Убийством?
– Я пойду в Россию.
Старик громко застонал, прерывисто выговаривая:
– Ты видишь – я еле стою! Зачем же ты спешишь столкнуть меня в могилу!
– Я тоже хочу жить, – сказал Юсэк.
– Что ты называешь жизнью? – спросил отец, понизив голос – Как ее понимаешь? Как маклер? Ты тоже мечтаешь о такой жизни?
– Мерзость кругом, – ответил Юсэк. – Маклера не сразило небо за то, что он купил человека. И Санчира не хватил паралич за то, что загнал в крепость честного Бонсека. Оба здравствуют и плюют на совесть.
– Собак не винят, что они кусаются.
Старик видел, что в рассуждениях сына была большая доля правды. Прожил он долгую жизнь. Сочувствовал людям, помогал, как мог. Ну и что с этого?.. Помышлял и он в свое время испытать счастье, пойти в Россию, куда подались многие его знакомые, да не решился – боялся жену с ребенком одних оставить. Переживал, сожалел, когда до него дошли слухи, что беженцы неплохо прижились там. А он уже не мог пойти: болели ноги. Потом умерла мать Юсэка. Так и засохла в нем мечта об этой земле.
Знал старик и то, что в том самом уголке России, куда рвался Юсэк за богатством, началась революция. И что теперь лучшие сыны Кореи поодиночке и группами шли туда. Уходили не за золотом, а в революцию.
А Юсэк этого не знал.
– Кто тебя надоумил пойти в Россию? – спросил Енсу.
– Вы сами, ободи, – сказал тот. – Помните, вы рассказали о Хэ Пхари?
Старик опять промолчал. Снова достал трубку и задымил.
– Хорошо, – сказал он. – Допустим – ты уйдешь. А как же я?
– Тетушка Синай согласилась за вами присматривать, – воспрял духом Юсэк, заметив потеплевший взгляд отца. – Не жалейте денег на еду. Вам их некуда больше тратить. Лекаря позовите…
– А ты подумал о том, что можешь не вернуться?
– Вернусь, ободи, – улыбнулся Юсэк. – Со мной ничего не случится.
– Ты большой, но еще ребенок, – заметил отец. – К тому же с горячим сердцем. А знаешь, чего я боюсь? Закрыть навечно глаза, не увидев тебя еще раз.
Юсэк слушал рассеянно. Он почти наяву видел, как возвращается из России. Наряжает тетушку Синай. Себе он закажет атласную кофту и обувь из китовой кожи. И пойдет к Хэ Пхари. Тот будет польщен, увидев в своем доме знатного янбани, о богатстве которого говорит весь город! Маклер низко поклонится и подаст дорогое вино. Но Юсэк не станет пить его, оно ему не по вкусу. И тут выйдет Эсуги. На ней свадебное платье, на голове высокая прическа из дальби. Он возмутится, увидев убожество ее наряда. И кинет к ее ногам несколько золотых слитков, каждый из которых стоит не меньше тысячи иен! Как она будет поражена! Но нет, он не простит ее предательства…
Неизвестно, в какие дали увела бы Юсэка фантазия, если бы отец не тронул его за плечо.
– Ты ел что-нибудь? – спросил он.
Есть Юсэк хотел, но мечта была слаще самой вкусной пищи. Поэтому он не обрадовался, увидев в миске жареного минтая, не почувствовал запаха свежих пампушек.
– Утром приходил Ли Дюн, – продолжал отец. – Ты его, конечно, помнишь? Рыбак он.
Юсэк кивнул.
– Тебя спрашивал, хотел поглядеть, как ты вытянулся. А Бен Ок ты помнишь?
– Кто она? – спросил Юсэк.
– Дочь Ли Дюна. Проведал бы ее.
Юсэк промолчал.
3
Проснулся Юсэк рано, но отца уже не было. Коляска его стояла на своем месте у входа. Тетушка Синай тоже не знала, куда подевался старик. Юсэк заметил, что кувшин, где хранился мешочек с деньгами, отодвинут от угла на циновку. Заглянул в него – мешочка нет. «Неужели старик поплелся к Хэ Пхари!» – мелькнуло в голове. Зная характер отца и боясь, как бы он чего не натворил, Юсэк кинулся к дому Хэ Пхари. Прячась за деревьями, он подошел близко к окну. Вместо тростниковых штор окно было завешено изнутри темной драпировкой. Солнце еще не взошло, но было душно, как в куксикани дяди Сон. «Зачем я прячусь? – подумал Юсэк. – Не лучше ли войти в дом? Как ни говори – вдвоем и убедить легче. Нет, не стоит горячиться. Может, старик сумеет разжалобить маклера?..» Юсэк был убежден, что отец не выведет из калитки Эсуги, и в то же время где-то в глубине его души теплилась надежда.
А Енсу, долго не рассуждая, вытряс перед Хэ Пхари содержимое мешочка, сказав, что принес долги за Денними. Хозяин немало удивился, увидев столько денег у человека, вид которого не вызывал сомнений в его бедном происхождении.
– Кто вы, старик? – спросил он, как всегда, с почтением.
– Я отец Юсэка, – ответил Енсу.
– Вот как! – нахмурился Хэ Пхари, с интересом разглядывая гостя. – Что вас побудило отказаться от таких денег, в которых, я вижу, вы сами нуждаетесь.
– Да, – сказал Енсу, – в этих деньгах мои молодые годы, мои болезни, надежды. И я их отдаю вам, чтобы Эсуги вернулась домой. Мой сын полюбил ее в том юном возрасте, когда еще нельзя осмыслить свои чувства. Он не плакал, следуя за гробом матери. Он страдал, потеряв Эсуги. Вот почему я здесь.
Собрав с пола деньги и вернув их старику, Хэ Пхари сказал:
