Текст книги "Журавли покидают гнезда"
Автор книги: Дмитрий Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
– Что же ты уронил его? – спросил он, поднимая с пола топор. – Ты боялся промахнуться? Наверное, при свете это удобней сделать? Возьми. И держи его крепко. И больше ненависти во время удара…
– Нет, нет, – забормотал Юсэк, ошалело глядя на протянутый тесак, словно на нем уже были следы крови.
– Уж коль смог поднять, сможешь и ударить им, – сказал Хагу. – Теперь я уверен в этом.
– Чему вы радуетесь? – Юсэк все еще дрожал от волнения. – Ведь я покушался на вашу жизнь. Я мог убить вас…
– Я очень хотел, чтобы ты выпустил пух из подушки! – воскликнул Хагу. – Я ждал, я жаждал увидеть твое перерождение!
– Вы все время следили за мной? И молчали? Неужели не было страшно?
– Я боялся, что ты не войдешь в мою комнату. А когда вошел, готов был кинуться к тебе и обнять! Да, да, – обнять! Может быть, ты теперь поймешь, почему мой меч сечет голову? И что не так уж трудно лишить человека жизни? Ты пытался убить меня. Об этом мечтает и Синдо. В этом жестоком мире нельзя иначе. Каждый желает подчинить себе другого. Но побеждают только сильные. Ты хотел обрести силу, но выронил топор и стал бессильным, как и прежде.
– Но я чувствую, вы снова мне простили, – сказал Юсэк. – Не потому ли, что я был добр к вам? А если так, то, наверное, и в доброте кроется сила.
Отбросив тесак в угол, Хагу покосился на Юсэка:
– Я уже понял, что ты носишь в душе злые помыслы, раскаявшись в своей доброте. И почему ты решил, что я тебя помиловал? Прощу, когда уверюсь, что ты и впредь будешь заносить топор, но не на меня, а на моих врагов.
– Я не пойду к атаману, – сказал Юсэк твердо, – Не для того я пришел в Россию, чтобы стравливать русских с корейцами, и не такая помощь нам нужна от русских.
– Что же ты ждешь от них? – взорвался Хагу. – Кому ты нужен, если не был нужен своей родине?
– Видимо, вы правы, – ответил Юсэк, – рикша в Корее никому не нужен, потому и пришел в Россию. Может, здесь пригожусь. Меня радует отношение русских к корейцам. Это уже хорошо. А еще я слышал от дяди Ира, что теперь, после революции, мы имеем право получать наделы земли наравне с русскими.
– А знаешь ли ты, чью землю они так щедро раздаривают? – перебил Хагу. – Они разграбили ее у таких, как я. И уж если честно сказать – не за хутор свой пекусь. Поеду к родителям – проживу. Хочу отнять у этих скотов все до щепки, до нитки, до крошки! И пустить их по миру такими же, какими они пришли в Россию. Не уймусь, пока не добьюсь своего! Пусть ни мне, ни им!
– Но ведь эта земля не ваша, – сказал Юсэк. – Она принадлежит русским. Да, вы распахивали ее, но вы это делали для себя, на вас батрачили ваши же земляки. Вы богатели, а что сделали для России? Ждете прихода японцев, которые вторглись сюда, как и в нашу Корею. Нет, вы не заслужили права распоряжаться этой землей…
– Ах, вот как ты заговорил! Легко твои дружки впрягли тебя в свою упряжку! Крепко, видать, вдолбили в твою башку всякой дури!
– Никто мне ничего не вдалбливал, – возразил Юсэк. – Сам вижу, что к чему.
– А если так, – пуще прежнего вспыхнул Хагу, – придется тебя остудить. Хватит с тобой возиться! Сейчас же ты пойдешь к своему дружку.
Такой исход не был для Юсэка неожиданным, он знал, на что шел, поэтому послушно последовал за Хагу.
Уже светало.
Где-то топили, и дым доносил запах смолы. На безлюдном дворе им повстречалась Христина с ведром. Поравнявшись, она остановилась, ничего не подозревая.
– Куда это вы в такую рань поднялись?
– Тесно нам стало под одной крышей, вот и переселяю, – сказал Хагу.
И по злобному взгляду, который он метнул на Юсэка, женщина сразу все поняла.
– Чем же он разгневал нашего хозяина? – она с испугом посмотрела на Хагу. – Вы были так дружны. И парнишка вроде услужливый…
– Будет болтать, – оборвал ее Хагу. – Займись делом. И не вздумай этих собачьих сынков кормить. Погляжу, о чем он теперь рассуждать станет. – Хагу толкнул Юсэка в спину: – Идем, тебе сейчас очень обрадуются.
Юсэк поклонился женщине и направился к сараю.
Привычно откинув засов, Хагу отворил дверь, положив руку на худую и сутулую спину Юсэка:
– Вот как оно, братишка, бывает в жизни. Еще недавно я тащил тебя через тайгу и боялся, что ты не выживешь. Теперь боюсь, что ты живой, и прячу тебя под замок. Еще недавно ты уберег меня от смерти, а сегодня хотел убить. Вот об этом ты и подумай, отчего так случается. А когда поймешь – позови.
Дверь за Юсэком затворилась.
2
Сидя на половике, Эсуги чистила картошку, когда в окне показалось чумазое лицо Игната, а вскоре и он сам. Оглядев комнату и, убедившись, что никого, кроме Эсуги, нет, он махнул ей рукой и тут же исчез. Эсуги выбежала на улицу. Игнат сразу же вынырнул из-за плетня и, не думая о конспирации, громко сообщил о встрече с Юсэком. Замерев от неожиданности, Эсуги только глядела на Игната, желая еще что-нибудь услышать о Юсэке.
– Где он сейчас?
– Ушел…
– Зачем ты отпустил его?
– Разве его удержишь? – виновато ответил Игнат.
– Хоть знаешь – куда он пошел?
– Спасать Чангера от Хагу, – открыл тайну Игнат.
– Он пошел к Хагу?!
– Да, – тряхнул головой Игнат. – Смотри не проболтайся! Он просил никому об этом не говорить.
За это время и Эсуги узнала много плохого о Хагу. Но не поэтому сдавило грудь болью. Ведь это она уговорила Чангера пойти на розыски Юсэка и, стало быть, является причиной его беды.
Эсуги пошла от Игната в полной растерянности. Войдя в дом, она бессознательно стала обуваться в первые попавшиеся туфли, затем сняла с вешалки платок Марии Ивановны и бросилась к выходу, но в дверях неожиданно появилась Синдо.
– Куда это ты разбежалась? – спросила она, вглядываясь в возбужденное лицо Эсуги.
– И я не пойму, что с ней, – сказала Мария Ивановна, показываясь в прихожей. – То она плачет, то бежать куда-то кинулась.
Забрав у Эсуги платок, Синдо отдала его Марии Ивановне, а сама увела девушку в столовую. Завидев мать, дети наперебой принялись расспрашивать ее сразу обо всем, не давая опомниться.
– А ты опять скоро уйдешь, да? – спросил Степан, сердито косясь на мать.
И они оба стали стаскивать с нее куртку, берет, сапоги.
– Есть, поди, хочешь? – спросила Мария Ивановна.
– Еще как!
– Вижу, что опять приморилась. Небось снова дрались с энтими бандитами. Ох, мать, достукаешься ты, гляжу.
Синдо обняла ребят и впервые почувствовала, как у нее дрожат руки. Нет, это не от усталости, хотя и отмахала сейчас на коне верст тридцать до полустанка, через который должен пройти первый эшелон на запад с солдатами Великой империи. Неужели это от страха? Но ведь было уже, и под откос пускали эшелоны. Сдают нервы?.. Сдают. Синдо это чувствовала. Не потому ли так часто приходят на память слова Санхо о трудной судьбе их детей в будущем? Нужно сообщить об эшелоне отряду. Нужно добыть взрывчатки. Все нужно, нужно, нужно. Нуждаются во внимании дети, бойцы, хуторские люди, для которых еще не погибла Советская власть, они верят в нее, значит, надо представлять эту власть достойно. Нельзя, чтобы разуверились, нельзя, чтобы измывалась над ними белая сволочь. Иначе к чему все жертвы?..
– Мария Ивановна, возьмите детей, – сказала Синдо, поднимаясь с дивана. – Я поговорю с Эсуги. – И когда та увела мальчишек, сказала задумчиво: – Мир один, а смотрели мы с Санхо на него по-разному. Могут ли люди с разными взглядами жить вместе? Пожалуй… Я любила его так же, как ты Юсэка. Люблю и сейчас. Думаю, что и ему трудно. Но мы расстались. Я ушла в непогоду, он остался в укрытии, чтобы переждать ненастье. А твой Юсэк не искал убежищ – был рядом. А заблуждаться молодым свойственно. Спотыкаются и взрослые…
Все эти дни, находясь в доме Синдо, Эсуги чувствовала себя неловко. Ей постоянно казалось, что Синдо и Мария Ивановна в душе осуждают ее, хоть не проявляют откровенной неприязни. Сейчас ей было очень приятно, что Синдо делится с ней своим сокровенным, старается даже как-то оправдать Юсэка. Сняв со своего плеча огрубелую руку Синдо, Эсуги неожиданно прижалась к ней щекой, как это делала с омони. Потом подняла на Синдо благодарные глаза и сказала тихо, как бы опасаясь разбудить в себе едва утихшее волнение:
– Я очень боялась, что вы никогда не простите Юсэка.
– В том, что случилось, одного Юсэка трудно винить, – сказала Синдо. – Не должна я была поддаться его уговорам – поддалась.
Эсуги хотелось сейчас же рассказать ей, как Юсэк спас старика от хунхузов и пошел на выручку Чангера, но не решилась. Нет, лучше самой встретиться с Хагу, броситься на колени и вымолить пощады. Какой он ни жестокий, но есть же у него сердце?..
– Тетя Маша, зовите сюда наших мужиков! – крикнула Синдо. – Будем обедать.
Дети только этого и ждали. Они с криком выбежали из комнаты и в одно мгновение вскарабкались на стулья. Мария Ивановна принесла из кухни казанок, поставила его посреди стола, а сама устроилась возле самовара.
– А я сижу смирно, – доложил Степан, положив руки на стол.
– Вот и молодец, – улыбнулась Синдо. – Сегодня ты мне нравишься.
– А Бориска опять безобразничает, – сказал Степан. – Глядите, он лезет руками в казанок!
Мария Ивановна шлепнула Бориску по руке, достав картофелины, положила Степану, потом подала Синдо и Эсуги и уже в конце – Бориске.
– Что-то Степушка наш стал больно наблюдательным и скромным, – заметила Синдо. – К чему бы это?
– А к тому, что он уже схлопотал свое, – сказала Мария Ивановна.
– За что же?
– Пусть он сам расскажет, – проворчала Мария Ивановна. – Надо же этакую невидаль сотворить!
Степан нахмурился.
– Ну, что ты там опять выкинул? Выкладывай, – Синдо старалась быть строгой.
– Горшок спрятал, – промычал Степан.
– Взял да и спрятал, – продолжала ворчать Мария Ивановна. – А этот бедняга вскочил ночью и бегает по комнате. Подперло, видать, крепко, оттого и заревел, будто медведь. Ну, тут я его на улицу.
– Да это же, друг ты мой, настоящий садизм! – вскрикнула Синдо, с испугом глядя на Бориску.
– Да, да, садистый он, – поддакнула Мария Ивановна. – А когда б его самого вот так подперло, что бы он делал, а?
– А я бы не ревел, как медведь, – сказал Степан, косясь на Марию Ивановну за то, что она наябедничала. – Я бы сразу на улицу…
– Я-то бегу к ним, надеюсь, порадуют они меня чем-нибудь. А они тут фокусы с горшками демонстрируют, – обиделась Синдо, поднимаясь из-за стола.
– А пусть бабуся и со мной играет. Мне обидно, что она только с Бориской возится, – попытался оправдаться Степан.
– Он еще маленький. А ты его на год старше, – пояснила Синдо. – Так что и вести себя должен как старший.
Степан понимающе кивнул и, шмыгнув носом, сунул в рот картошку.
…Провожали Синдо всей семьей. Эсуги шла рядом.
– Подождем еще, – сказала Синдо. – Не появится Юсэк – поедешь в Иркутск.
– Одна? – испугалась Эсуги.
– Юсэка направим после. Оставаться здесь опасно.
– Но что я там делать буду? Я не знаю ни языка, ни обычаев. Да и зачем мне туда?
– Там ты будешь учиться разговаривать по-русски, писать. А потом найдешь себе любимое занятие. Подружишься с русскими девчатами и парнями. А кончим войну, и мы с дядей Иром приедем к вам.
Конечно, было заманчиво поглядеть на русские города, подружиться с новыми людьми, а главное – учиться русскому языку. Но как уехать, бросив Юсэка, когда он в беде?
– Ну что ты пригорюнилась? – спросила Синдо. – Нельзя тебе здесь оставаться. И без учебы жить в России трудно, особенно теперь, когда страна так пострадала от разрухи.
Они вышли из дому. У плетня, на привязи, стояла лошадь. Увидев Синдо, она зафыркала, приплясывая на месте. Привычно сунув ногу в стремя, Синдо вскочила в седло, и, резко развернувшись, лошадь поскакала по улице. Эсуги долго глядела ей вслед, затем неторопливо вернулась в дом, помогла убрать со стола, и, дождавшись, когда Мария Ивановна вышла, стала собираться. Переобулась в свои туфли, надела тужурку, тихо подозвав Степана, попросила его передать бабусе, что она скоро вернется.
Было пасмурно. По безлюдной и вязкой дороге, с котомкой за спиной, тащилась русская старуха. Ей-то что не сидится дома? – недоумевала Эсуги. Очевидно, и у нее нужда идти в непогоду в своих худых лаптях. Права Синдо – жить в России без знания языка никак нельзя. Нужно обязательно ехать учиться…
Эсуги представила, как она сидит за столом с книгой, а вокруг нее веселые русские парни и девушки. Они разговаривают с нею, шутят. Она свободно отвечает им. А потом они все вместе весело идут по большому светлому городу. И никаких волнений и тревог! Не нужно кого-то бояться, от кого-то прятаться. И рядом с нею Юсэк. Рядом ли?..
Эсуги заторопилась. Нужно скорей добраться до знакомого хутора, откуда легче будет найти дорогу к Хагу. Хутор она обойдет стороной, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из знакомых. Но поселок с черными от сажи избами все тянется вдоль железной дороги. Протяжно гудят паровозы.
Ежась от пронизывающего сырого ветра, Эсуги теперь шла без разбору, ступая насквозь промокшими ногами по лужам. Отяжелевшие туфли сползали, она то и дело останавливалась, чтобы снять с них грязь. Она налипала снова и снова, и тогда Эсуги решила идти босиком. Идти стало легче, но от холода сводило судорогой ноги. Где-то за пологими холмами, над которыми сейчас медленно ползли низкие тучи, должен показаться лес, окружавший знакомый хутор. За ним одна из дорог ведет к Хагу. Эсуги знала, что теперь ее никто не возьмет на руки, если она упадет от усталости, поэтому крепилась, старалась не думать о трудной дороге. Опыт ходьбы у нее был, и путь этот ей не казался страшным…
* * *
…Сквозь дверные щели проникал слабый свет, но и его было достаточно, чтобы ориентироваться. Чангер лежал на прежнем месте. Он видел, как Юсэк вошел к нему, как долго стоял, привыкая к темноте, и как потом опустился рядом.
Разные догадки полезли в голову, но Чангер молчал, ждал, когда Юсэк начнет сам. Тот сидел, уткнувшись лицом в колени.
– Тебя-то за что сюда? – спросил Чангер недоверчиво.
– Я хотел его убить, – сказал Юсэк.
– Кого?
– Хагу.
– И что тебе помешало? Убил бы.
– Рука подвела, дрогнула.
– Видать, чем-то не угодил хозяин? Не дал он обещанного, что ли?
Юсэк не обиделся.
– Зря ты так думаешь, – сказал он устало.
– Тогда ответь: почему ты его отпустил? Разве не знал, кто этот Хагу? – снова спросил Чангер, но уже без обиды.
– Трудно объяснить. Он ведь меня тоже от смерти спас.
Чангер сделал усилие подняться, но не смог и, видимо, не от боли, а от отчаяния выругался. Юсэк помог ему.
Теперь они сидели рядом, касаясь плечами.
– Это ты ночью ломился в дверь? – спросил Чангер, нарушив долгое молчание.
– Да, – вздохнул Юсэк. – А все зря. – Он снова уткнулся лицом в колени. – Как ты попался?
– Тяжело было смотреть на Эсуги. Пожалел. А Игнат даже своего коня дал. Где я тебя только не искал! А потом поехал к себе на хутор, думал – ты туда вернулся. А там – Хагу. Обидно, черт побери, что воевать не придется!
– И мне тяжко. Не смог я отплатить ему за все, – сказал Юсэк, кусая от обиды губы.
* * *
– Скажи, тебе приходилось убивать? – вопрос Юсэка был неожиданным.
– Кого?
– Людей.
– Нет. А что?
– Должно быть, у убийц особое сердце, и руки другие, и облик не такой, как у всех людей.
– Синдо тоже убивала, – заметил Чангер. – Но у нее красивое лицо. И руки нормальные. Только сильные, не дрожат, когда этих гадов шашкой рубит. Можно лишь позавидовать.
– Чему? – спросил Юсэк. – Я понимаю, нужно пресекать зло. Но не так, не кровью. Зло все равно рождает зло. Не по мне это.
– А как тогда пресекать его? – перебил Чангер. – Слезами? Или как ты – отпускать убийц?
– Да, но я спас человека. А что может быть благородней этого?
– А тот, кого ты спас, загонит тебе пулю в лоб, не моргнув глазом! – бросил с ехидством Чангер. – И поверь – никто не скажет о тебе доброго слова. Наоборот, будут с презрением называть твое имя.
– Я знаю это, – сказал Юсэк невесело. – Это ужасно! Я лучше уйду из жизни, чем стану марать кровью свои руки. – Он замолк и сидел неподвижно, о чем-то напряженно задумавшись. Возможно, его терзали слова Чангера, чем-то схожие со словами Хагу? – Я ничего не хочу понимать, – добавил он тихо, боясь выдать свою тоску. – Ты уверен, что Хагу не помилует нас?
– Конечно, нет.
– А вдруг сжалится? Может так быть?
– Он не ты. Моли бога, чтобы просто расстрелял.
Юсэк с испугом поглядел на Чангера.
– Не горюй, Юсэк. Помирать, братишка, тоже надо уметь. Вот, к примеру, – русские, идут на смерть даже с песней. Как здесь говорят: с музыкой. Может, и мы так же, как они? А? – И он громко затянул песню.
Из изб выбрались два старика, показались Христина и Хагу. Больше никого здесь уже не было, разбежались после недавнего поражения.
– Никак поют? – сказал один из стариков, приподняв ушанку.
– Поют, – ответил другой.
– Окоченели, поди, да и голодные, от этого, наверное, и запели, – Христина с укором посмотрела на Хагу.
Тот не слышал ее – был чем-то сильно удручен. Пленники его явно не волновали. Он стоял неподвижно, не отводя глаз от сарая, и, только когда голоса утихли, разрешил Христине отнести парням что-нибудь поесть.
Хозяйка тотчас же кинулась на кухню и вскоре вышла с корзиной. Дверь сарая ей помог открыть старик. Войдя, она поставила корзину подле притихших парней и, выложив на солому хлеб, сало и картошку, сказала, стараясь быть веселой:
– Ешьте, сыночки. Хозяин смилостивился. Видать, песня ваша его за душу тронула.
Чангер не набросился на еду, хотя был очень голоден. Он глядел на женщину, которую узнал сразу же, как только она вошла в сарай.
– Тетя Христина? – удивился он. – Вы не узнаете меня?
Женщина, приглядевшись к Чангеру, испугалась.
– И верно, как это я тебя не признала сразу? Ты сын Чунсеба. Тебя и признать-то нельзя: так уделали…
– А Колька где? Он с вами?
– Нету его, – сказала женщина. – Убег он. Не захотел со мной мотаться.
– А дядя Прохор? Вернулся?
– Все там же, у генерала Семенова. Может, и убили.
– Вы-то пошто с этим Хагу мотаетесь? Жили бы на хуторе.
– Как бы это я нынче на хуторе осталась, ежели муженек у белых служит? Неужто не видишь, как они с нашим хозяином обошлись? Гоняются за ним, как за ценным зверьком.
Чангер усмехнулся.
– Охотятся за ним – это верно. Только он не ценный зверек, а волк-людоед. За то и хотят пристрелить.
Бросив испуганный взгляд на дверь, женщина привстала.
– Что ты мелешь! Перестань! – зашептала она, пятясь к двери.
– Вот видите, и вы его боитесь! А почему? Потому что он и есть волк! Погодите, он и до вас дотянется, если не уберетесь.
– А чего до меня добираться? Не враг я ему. Служу исправно, как и раньше. Куда денешься?.. Куда ни глянь – все одно: озверели люди.
– Вы, тетя Христина, как этот парень, приняли волка за ценного зверька и маетесь. Этому простительно – из Кореи он, а вы? Как вы-то до сих пор не распознали Хагу? Колька ваш угадал его сразу, потому и удрал. Ничего, дойдет и до вас, когда нас из петли вынимать будут.
Схватив корзину, женщина быстро пошла к двери, но вдруг остановилась и, озираясь, зашептала:
– Не вздумай и ему такое болтать. Не дразни ты его, он и так обозлен. Вы лучше поплачьтесь, тогда, может, смягчится и отпустит. На кой вы ему сдались? Иль враги какие, иль поперек горла засели, как эта комиссарша? Нет, не станет он об вас руки марать. Хагу только припугнет и отпустит. Кабы не так, не стал бы кормить.
– Ой, тетя Христина! – удивился Чангер. – Ничего-то вы не поняли? А у нас нет времени про все это объяснять. Об одном только прошу – поведайте нашим, мол, сожалели, что так случилось, и прощения у них просим. И что любим мы наших невест по-прежнему.
Христина хотела что-то ответить, но старик в дверях кликнул ее. Она еще раз посмотрела на них и медленно вышла. Звякнул засов, в сарае снова стало темно.
– Ты хорошо говоришь по-русски, – нарушив молчание, позавидовал Юсэк. – Учился, видать, долго?
– Нет, мало. Не пришлось больше, – скупо ответил Чангер.
– Почему?
– Бандиты школу спалили.
– Школу – зачем? – спросил Юсэк. – Чем она мешала?
– Им все мешает, что стало нашим. Юсэк понимающе кивнул. Потом спросил:
– Наверное, трудно научиться русскому языку?
– Нелегко.
– А как, например, будет по-русски сесан?
– Жизнь.
– Зижнь, – повторил Юсэк обрадованно.
– Жизнь, – поправил Чангер.
– Жизнь, жизнь, – зазубрил Юсэк. – А ты говорил – трудно. Получается ведь? А как будет саман?
– Смерть.
– Смерть, – повторил Юсэк и, хотя произнес правильно, не обрадовался, как прежде, только добавил: – Если бы она меня миновала, я стал бы жить совсем по-другому.
– Как, например? – справился Чангер. – С топором, что ли?
– Может быть.
– И на кого его поднимешь?
Юсэк задумался.
– Ну… на кого ты, на того и я.
– А рука опять не дрогнет, когда до дела дойдет?
– Не знаю. Не должно бы, – ответил Юсэк, разглядывая свои руки.
Юсэку очень хотелось верить в это. Он даже оживился. А Чангер, еще больше воодушевившись, продолжал громко:
– Держись тогда, Хагу! Держись, белая гадина!..
Внезапно раскрылась дверь – и в сарай в сопровождении двух стариков с винтовками вошел Хагу. Играя плетью, он приблизился к сидящим парням, оглядел одного, другого, спросил:
– Кто-то меня, кажется, позвал. Кто же из вас?
Парни молчали. Подойдя к Чангеру, Хагу краем свернутого вдвое кнута приподнял его голову за подбородок.
– Что язык прикусил? – спросил он спокойно. – Испугался, что ли? Ты позвал, я – пришел. Ты, кажется, что-то посулил? Так отведи же душу.
– Сами знаете, не могу это сделать, – сказал Чангер, смело глядя на него. – Другие вас достанут. Не к спеху, подождете.
– Долги нужно платить сразу, – недобро сверкнув глазами, произнес Хагу. – Тем более что жить тебе осталось не так-то уж много.
– Нехорошо, конечно, должником оставаться, я понимаю. Но надеюсь, что за меня мои товарищи расплатятся, – ответил Чангер.
Плеть ожгла его спину.
Юсэк вздрогнул, будто удар пришелся по нему. Вскочив, он схватил Хагу за руку, в которой был зажат кнут.
– Вы – чудовище!.. – закричал он. – Я презираю себя, что спас кровопийцу!..
Старики набросились было на Юсэка, но Хагу остановил их, достав из кармана пистолет, он взвел курок, а к ногам Юсэка швырнул кнут.
– Ты не хотел, чтобы этого негодяя отстегал я, – сказал он, с трудом сдерживая гнев, – так это сделаешь ты. И если откажешься, ты умрешь раньше, чем он. Бери кнут. Ну – живо!
Юсэк перевел взгляд на Чангера, который, как и Хагу, не спускал с него глаз.
– Смелей, смелей, – торопил Хагу, – не то спущу курок. И конец всей твоей короткой жизни. Ну! – рявкнул он так пронзительно, что Юсэку показалось – он выстрелил.
– Я не сделаю этого, – Юсэк попятился.
Желая помочь Юсэку, Чангер обратился к Хагу:
– Скажите, если он отстегает меня – вы его отпустите?
– Замолчи, щенок! Мы уж это сами как-нибудь решим!
– Подумайте, зачем же ему колошматить своего товарища, если так или иначе самому придется лежать с ним в одной яме? – съязвил Чангер. – Смешно, не правда ли?
– Он не будет лежать с такой пакостью, как ты, – сказал Хагу, сплевывая.
– Все ясно – вы припасли ему особняк на том свете, – понимающе кивнул Чангер.
– Я немедленно отпущу его, если он тебя забьет до смерти! – заверил Хагу.
– Ну, тогда за дело, дружище! – крикнул Чангер, сбрасывая с себя гимнастерку и ложась на живот. – Давай, давай, Юсэк. Мне ведь все равно, как добираться до того света. А тебе случай подвернулся увидеть Эсуги. Бей, да так, чтобы я поскорей отошел.
– Замолчи, Чангер! – заорал Юсэк. – Ты знаешь, что я не сделаю этого! Не сделаю! – Он кинулся к Чангеру, стал поднимать его. – Встань, Чангер! Я прошу тебя. Пусть уж стреляет в нас обоих! – И, придерживая товарища, выпрямился. – Стреляйте! У вас-то, я знаю, не дрогнет рука. Стреляйте!
Хагу не выстрелил.
– Всему свое время, – медленно проговорил он.
* * *
Спешит, торопится окутать землю ночь. Сонно бормочут ключи. Кажется, и река Уссури замедлила бег, притихла. А в таежной избушке человеку не спится, мечется человек. Его покинули друзья, ушли навсегда. Не сможет он теперь вернуть себе хутор, не сумеет отомстить ненавистной сестре. Два старика и те распрощались, ушли. Рядом лишь женщина, Христина. Хагу знает – она тоже уйдет. Убить двух парней и остаться одному в этой тайге ему страшно.
Сбежали все, покинули разом. Эх, если бы этот парень, Юсэк, понял его, полюбил или даже пожалел, как когда-то, – не было бы так жутко, так пусто на сердце! Но этого никогда не будет. Остается одно: идти к атаману, кидаться ему в ноги… И все сначала: ненависть, убийства, страх…
Молчит безлюдная изба, скрипят жалобно под ногами половицы, дымит в лампе фитиль, но еще горит, вздрагивает слабый огонек.
* * *
…Дремлют в ночи леса и долины. Идет по лесной дороге человек. Маленькие, избитые в кровь ноги ступают по холодной земле. Присесть бы да отдохнуть, уснуть бы, как эти сосны, но это значит забыть о друге, который в опасности. Пусть дремлют леса и долины: у них нет тревог, нет любимых.
…Было еще темно, когда бежавшие от Хагу старики наткнулись на Эсуги. Она лежала на дороге и не могла говорить, только шевелила губами, пытаясь что-то произнести. Старики узнали ее и помогли перебраться с сырой дороги на обочину. С рассветом она пришла в себя, и они проводили ее до просеки, ведущей к избушке Хагу.
Она постучалась в дверь и тотчас же, не дожидаясь ответа, вошла в избу. Хагу вскочил с лежака, замер, в испуге вытаращив на нее глаза.
– Где Юсэк? – спросила Эсуги, оглядывая избу.
Хагу вдруг очнулся, дрожащими пальцами коснулся ее плеча и, чему-то обрадовавшись, бросился к двери, накинул крючок.
– Ты одна?.. Ты не привела ко мне Синдо? Нет? Конечно, нет. А я ведь помиловал их, не тронул… Ты садись, садись, устала небось. – Он взял ее под руку, провел к столу и, усаживая на табурет, продолжал бормотать: – Хорошо, что ты пришла: вместе теперь все и решим. – Он подробно рассказал о ночном покушении Юсэка.
Эсуги слушала его спокойно, но поняла одно – Юсэк жив!
Когда она, потеряв сознание, упала на пол, Хагу позвал Христину. Ее перенесли в каморку, где жила и готовила обеды кухарка. А Хагу вернулся к себе, достал из погреба четверть самогона, налил полную кружку, залпом осушил ее. Радуясь, что теперь Юсэк никуда не уйдет, он снова наполнил свою кружку.
* * *
Светало. Христина загасила свечу на столе, вновь присела к лежащей на кровати девушке. Только теперь она заметила, что вся ее одежда, лицо, руки и ноги в грязи. Поднявшись, Христина налила в тазик воды и, смачивая полотенце, стала протирать ей лицо. Эсуги открыла глаза.
– Где это тебя так угораздило? – ворчала она. – Уж коль проснулась – встань и умойся. А я сейчас приду. – Она тихо вышла из каморки и, постояв на крыльце, вошла к Хагу.
Тот спал, развалившись на лежаке. Кружка валялась на полу. Воздух в комнате, от разлитого самогона, был удушливым. Женщина не сдержалась – закашляла. Хагу с трудом разомкнул слипшиеся веки:
– Что тебе?
– Прибрать пришла. Погляди, что ты тут натворил.
Хагу махнул рукой и, перевернувшись на бок, зачмокал губами, что-то бормоча. Наконец утих. А Христина принялась за уборку. Протирая пол, она вдруг увидела возле лежака связку ключей. Почему-то она испугалась, хотя пришла сюда именно за ними. После встречи с парнями она только и думала о том, как облегчить их участь. Вчера, глядя на них, она подумала о своем сыне, который мог оказаться в таком же положении. Тогда у нее и зародилась мысль спасти их.
Зная упрямый характер Хагу, она не хотела просить его о снисхождении, боялась заранее выдать свое намерение. И вот – ключи! Они лежали на виду, словно он нарочно подложил их ей. «А если он это сделал в самом деле нарочно?» – подумала Христина, не смея подойти к ключам и взять их. Но желание спасти парней было сильнее страха. Дрожащей рукой потянулась она к ключам, коснувшись, сдавила своими крепкими пальцами, чтобы не звенели, и попятилась к выходу. Проклятая дверь заскрипела как-то особенно, словно будила хозяина избы. Но слава богу – все обошлось! Осторожно и быстро она вбежала в свою каморку, принялась поднимать с постели Эсуги. Христина показывала ей ключи и возбужденно о чем-то шептала. Еще не совсем догадываясь, в чем дело, Эсуги поспешно оделась и последовала за женщиной.
Они подошли к двери сарая. Руки ее дрожали, не слушались, ключи не лезли в замочную скважину. «Может, это не те ключи?» – подумала она, отчаиваясь все больше и больше. Нет, не могла она ошибиться: этой связкой ей не раз приходилось отпирать сарай. Но вот замок щелкнул и подался. Эсуги первая вбежала вовнутрь, припала к растерявшемуся Юсэку.
– Уходите, – прошептала женщина строго.
Чангер не мог подняться сам, ему помогли Юсэк и Эсуги. Сжимая от боли зубы и опираясь на плечи друзей, он сделал несколько шагов к двери и рухнул на землю.
– Вот ведь несчастье, – тихо проговорила Христина, помогая парню подняться. Сильными руками она почти волоком вытащила его на улицу. – Крепись, сынок, – шептала она, – не то хуже будет. Крепись же, ну! Или тебе помирать хочется?
Чангер напряг последние силы и, качаясь из стороны в сторону, пошел. Свернув за угол сарая, все они вошли в поредевший от порубки лес. Христина еще долго глядела им вслед, припав от волнения к мокрому стволу дерева. Она подгоняла их мысленно: «Уходите скорей! Уходите дальше, пока он не пришел в себя…»
Увидев раскрытую дверь, Хагу бешено заметался по двору, но тут заметил Христину.
– Ты отпустила их?! – прорычал он.
– Да, отпустила, – она спокойно бросила на землю связку ключей.
– Я убью тебя! – заорал Хагу, выхватив из кармана пистолет.
Христина и теперь не шелохнулась и глядела на него в упор.
– Коли есть нужда – убей, – сказала она решительно. – Но ты не посмеешь это сделать. Побоишься остаться один. Не эту ли самую пулю, которую я вынула из твоего плеча, ты хочешь вогнать в меня?
Скрипнув зубами, Хагу огляделся, будто хотел увериться, что он действительно один среди онемевших изб и застывших сосен. Потом, решив что-то, опрометью кинулся в лес. Он был еще пьян и бежал, спотыкаясь и падая, отталкиваясь от ствола к стволу, задыхаясь, словно загнанный зверь. Наконец, увидев силуэты людей, замедлил шаг.
– Остановись, Юсэк! – прохрипел он. – Не уходи! Слышишь!
Юсэк даже не оглянулся.
– Остановись же! – закричал Хагу. – Не вынуждай меня стрелять! – Он прицелился и выстрелил. Он стрелял, пока подоспевшая Христина не схватила его за руку. – Отпусти! – кричал он, обдавая ее перегаром.
– Будет тебе, – сказала Христина. – Ушли они. А нам пора собирать свое барахло.
Он шел обратно, тяжело ступая босыми ногами по валежнику, не ощущая боли. Хагу не видел ни деревьев, ни Христины – земля стала опустевшей, безжизненной, словно выжженная пустыня.
* * *
Эсуги лежала на земле. Она походила сейчас на ту раненую птицу, которую они видели однажды у озера. Эсуги тоже была ранена в шею и не могла удержать голову. Она делала отчаянные усилия, чтобы подняться. Юсэк глядел на нее, не зная, что предпринять.
