Текст книги "Фейри (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Кощеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

   Всё в норме.

   Мы извлекли его из ванны. Устроили на операционном столе. Обтёрли. Я сделал предусмотренные процедурой уколы и откачал «снотворную» жидкость из лёгких. На всякий случай подключил его к диагностическому оборудованию. И несколько запоздало распорядился подготовить простую кровать.

   Здоровый сон ему сейчас не помешает. Его организм перестраивается, готовясь к встрече с далеко не всегда милосердным окружающим миром, полным полчищ микробов и стрессов. Иммунная система пока что ослаблена. А разум пробуждается всегда позже тела. Пусть спит.

   Шесть. Десять. Двенадцать часов. Время терпит. В этом отношении оно абсолютно неспешно.

   Посланник с поверхности пришёл совершенно бесшумно. А может быть это я, будучи в состоянии тревожного переутомления, проигнорировал (читай, прозевал) его появление.

   Он приблизился к Главному Смотрителю, что-то ему прошептал и удалился. Главный обратился к Верховному. Верховный ко мне.

   Я не сразу ощутил его прикосновение. Я просидел у постели Константина бездну часов и теперь, не в силах сражаться с собой, изредка соскальзывал в зыбкую дрёму, полную обрывочных грёз.

   Я чинил шнеппер... Болтал с Конттуином... Отстреливал птиц, нагло клюющих мою кислую вишню... Сидел в компьютерном центре... Набирал какие-то коды, куда-то входил, что-то с интересом исследовал...

   Потом вздрагивал, теряя на стуле шаткое равновесие, и возвращался в реальность, отмечая, что очень устал, надо бросать это дело и идти спать. Но оставался на месте.

   А потом робкое прикосновение.

   – Что?

   Меня поражало людское упорство. Они никуда не выходили. Стояли у стенки. Все шестеро. Безмолвно. Как часовые.

   – Что-то случилось?

   – Да, – Верховный был бледен. – Они прилетели.

   Кто?

   – «Геральдика», «Механик» и «Физика».

   В вечернем небе над островом нависли три силуэта. Заходящее солнце ласкало их багровыми прикосновениями, отчего их окрас становился нелепо красивым, удивительно непохожим на настоящий.

   Это было зловеще. Это было прекрасно.

   Погода стояла почти что безветренная. Движение воздуха едва ощущалось. Ветер оказывался не в состоянии повернуть флюгер, но сносил в сторону севера дым, поднимающийся над приземистыми домами посёлка.

   Дирижабли максималистов висели не высоко не низко – на минимальной высоте, на которой нельзя достать их с земли, даже с помощью мощных метательных машин. Их носы развёрнуты в сторону ветра, наверняка более сильного там наверху, и ровный гул беспрестанно работающих двигателей возвещал, что болтаться у нас над головами они будут не вечно – всё имеет конец: топливо, газ, да и просто терпение.

   – Чего они ждут?

   Верховный только что выслушал доклад своих офицеров (выданный в типичной подлунной манере, в сторонке, тишком) и теперь, вновь вернувшись ко мне, пустился в угодливые разъяснения.

   – Они выдвинули ультиматум. Мы – не взлетаем. Они – не атакуют наш дирижабль. Мы – не пытаемся выгрузить Мёртвых. Они – ждут столько, сколько хватит им топлива. После этого возможны три ситуации: они сжигают «Кита» и улетают; мы капитулируем; подходят их морские суда и производят наземную высадку. Одно из трёх. Как повернётся – не знаю.

   – Высадка возможна?

   – Погода неожиданно поменялась.

   Возможна... Меня подвела моя жадность. Слишком многого я захотел. И чего я добился? Стоило ради этого так рисковать?

   Пока что не знаю. Посмотрим. Пока ясно только одно: я не могу позволить потерять Спящих. Если они атакуют, пусть «Кит» выбрасывает белый флаг.

   Верховный нехотя со мной согласился.

   И почему у них не налажена связь с поверхностью? Получив заблаговременное предупреждение, мы б смогли улететь.

   Верховный покачал головой.

   – Сомнительно. Помните: «Геральдика» быстрее «Кита», а при столкновении в воздухе было б не до объявления ультиматумов. Возможно, так даже и к лучшему. А Усопших мы попытаемся выгрузить ночью.

   Как бы не так. Далеко не дураки болтались в гондолах в небе над нами.

   Едва ночь коснулась земли, как с лётной площадки сдёрнули тёмный покров, осветив её чередой ярких вспышек. Белые звёздочки, оставляя за собой дымный след, медленно спускались к поверхности, стремительно выгорая. Своего рода салют. Блеклый и совсем не прекрасный.

   Лунари вокруг засуетились, подготавливая противопожарные средства.

   Ночь трусливо сдалась, позволив неприродному небесному свету разодрать её на лоскуты и прогнать прочь с площадки. Лишь неровные чёрные тени, оброненные её в спешке, злобно коробились, молчаливо посылая проклятья падающим искусственным звёздам.

   И ничего мы не выгрузим.

   Я развернулся.

   Следите за ними.

   А я в подгорное царство. К тайнам, к Смотрителям и Конттуину.

Игро Мечник (VII)

   Дверь эти сволочи починили. Хотя и не заперли на замок – им вполне хватило моего слова, что я не ступлю за порог.

   Что ж, слово я дал, и твёрдо не был намерен его нарушать. Но в обещании моём была оговорка: я связан словом пока всё спокойно; кризисная ситуация избавляет меня от ограничений и я волен действовать по своему усмотрению. Точное определение кризисной ситуации и условия её возникновения мы не прорабатывали. Заключительная часть переговоров прошла в атмосфере твёрдой людской уверенности, что ничего экстраординарного в ближайшее время случиться не может. Не может и всё. Нет предпосылок.

   Но мне чертовски сильно хотелось выйти. Уверенность в том, что мой меч совсем не далеко, росла с каждым часом. Он там. За тоненькой дверцей и спинами здоровенных амбалов. На другом конце дирижабля.

   Я смутно представлял себе устройство этих воздушных судов, и в моём воображении с навязчивым постоянством рисовалось, что он то приторочен к самой высокой (и удалённой) металлической ферме, то зажат в деревянной руке скульптурной девы, свободно и дерзко распластавшейся в носовой оконечности, как на древнем фрегате.

   Там он. Я знаю, что там он.

   Мне с трудом удавалось погасить порывы прильнуть глазом к щёлке в двери. Я стыдился присутствия Клары. Моя потеря делала меня внутренне слабым. Не хочу, чтобы это было заметно.

   Но человеческий бог меня побери! Как же прав был Ден, принуждая меня хоть на время избавиться от меча.

   Ты прячешься за ним.

   Ну прячусь.

   Но разве это нормально? Это ж вещь. Обычная вещь. Ты вложил в неё немало труда, но это не приковывает тебя к ней цепями.

   В случае чего ты можешь воссоздать точно такую же.

   Точно такой же не будет. Каждый клинок обладает собственной индивидуальностью. Индивидуальность этого мне очень нравилась. Она ощущалась в совокупности неуловимых и случайно созданных свойств, неосознанно заставляющих меня относиться к данному мечу с особенной теплотой. Он всецело мой. Начиная от полировки лезвия и заканчивая мельчайшей деталькой гарды. В отличие от Бориса у меня никогда не было детей. Только мои творения. Я каждое помнил и по-своему любил. Но этот меч я любил более всего.

   Я старался о нём не думать.

   Путешествие оборачивалось унылой скукой. Я пытался отрешиться от окружающей действительности. То есть сосредоточиться исключительно на Кларе. На её глазах. Волосах. И алых губах. Ну и на всём прочем, что ниже лица...

   Но внутри моего разума метался маленький беспокойный зверёк. Тихой мышкой он шуршал отброшенными в сторону мыслями, и это шуршание не давало забыться. Из глубин подсознания сверкали чёрные глазки. Мерзкий грызун молча копошился в ворохе задвинутого в самый дальний угол мусора, чем-то хрустел, поминутно оглядываясь на меня и перебегая с места на место – каждый раз поближе к свету: пугливо, осторожно, в полной готовности шмыгнуть в норку, если я попытаюсь ухватить его за голый розовый хвост и вышвырнуть из своего сознания прочь.

   Проклятая минеральная добавка к кошачьему завтраку! Тихо там!

   Но я не мог расставить мышеловки по тёмным углам. Мысль не отловишь капканом.

   Когда мы повисли над островом, я обрадовался хоть какому-то разнообразию.

   Прости, Клара. Я очень тебя люблю и уважаю, но сейчас твоё щебетание мне лишь досаждает. Ты очень милая девушка, как для человека... но... но...

   Сейчас не время для нежностей.

   Меня не очень удивило, когда я заметил поблизости ещё парочку «воздушных китов». Один или больше – чего тут особенного?

   Гораздо сильнее меня повергла в недоумение неподвижность этих небесных динозавров. Мы не собирались спускаться! Хотя, несомненно, достигли намеченной цели. Вот он – пункт назначения. Внизу ясно виднелась окружённая коробочками зданий посадочная площадка. Вон резервуары для топлива и водорода. Вон причальная мачта с прильнувшей к ней тушей дирижабля. А вон копошащаяся внизу наземная команда.

   Что-то не так.

   Эта мысль пришла ко мне не через час, и не два. А лишь тогда, когда горизонт запылал, приняв в себя медленно сползающее с купола небосвода покрасневшее солнце.

   Что происходит?

   Темнеет.

   Вряд ли приземление произойдёт в темноте.

   Как-то это всё неестественно.

   Вызвать Седого?

   Но он сам вскоре припёрся...

   Скрипнула дверь. Я обернулся.

   – Прибыли?

   – Да-а...

   У меня незамедлительно возникло ощущение, что он в затруднительном положении. Что-то явно не так. Земля, похоже, не хочет нас принимать. Люди внизу копошились как муравьи в развороченном муравейнике, к чему-то готовились и явно принимали какие-то организационные меры. С такой высоты трудно было разглядеть все детали, но мне показалось, что некоторые группки, а в особенности кучка людей на площадке причальной мачты и на «спине» пришвартованного к ней дирижабля вооружена тяжёлыми крепостными арбалетами. Очень массивными штуками с мощными дугами и громоздкими полиспастными механизмами для натяжения. Я в этом не был стопроцентно уверен, всё-таки зрение моё не совершенно, но что-то мне подсказывало, что не зря эти парни стараются держаться поближе к небесам. Хотя, говоря откровенно, даже для оружия Дана мы были в недосягаемости. Мы всегда можем им плюнуть на темечко. А вот их плевки вряд ли запачкают небо.

   Я не очень силён в дирижаблевождении, но даже моих скромных знаний хватало, чтобы понять: мы не можем вечно здесь телепаться.

   Мог ли Седой предположить, что я сочту это за кризисную ситуацию?

   Мог. Хотя, по-моему, эта ситуация просто комична.

   На мой вопрос: «Что случилось?» – человек посмотрел на меня настороженно. Руки его были пусты. Но я не сомневался, что за дверью имеются парни с оружием. Возможно и с огнестрельным.

   – Мне кажется, вы догадываетесь.

   Я усмехнулся.

   – После столь длительного зависания?

   И в этот миг мышонок в мозгу меня дерзко куснул, выпрыгнув на светлую область сознания.

   Он не отвечает тебе прямо. Обходными путями пытается прощупать твоё настроение и понимание происходящего.

   Почему?

   Что-то скрывает?

   Хоть убей, но не могу сказать, будто что-нибудь понимаю.

   Седой не ответил. А меня так и подмывало спросить: как вы полагаете, кризис настал? Но я стойко держался.

   – Да, мы не можем приземлиться, – голос человека звучал очень тускло. Возможно, нам придётся сжечь вражеский дирижабль и вернуться назад. Если они не сдадутся.

   – А такое возможно?

   Он пожал плечами.

   – Мы выдвинули ультиматум.

   Откровенно говоря, людские дрязги меня не волновали. Назад так назад. В Харк? Нет. Неверно на одну из лётных баз, принадлежащих Обществу.

   – Похоже, переговоры откладываются?

   Седой кивнул.

   – Да.

   – Я зашёл к вам, чтобы попросить. Будьте терпеливы.

   Кризис не настал.

   – Вы обязательно должны переговорить... Переговоры будут. Магистр моего Храма обязательно предстанет перед вами и разьяснит ситуацию. Я ещё раз напомню вам о данном нам обещании...

   – Я помню.

   По струнам души лениво проволочилась чья-то дряблая рука, извлекая из натянутых металлических нитей заунывные звуки.

   Не то. Я чувствовал какую-то дисгармонию. Она повисла в воздухе как лёгкая паутинка, на которую порой натыкаешься при прогулке в лесу, и которую брезгливо отряхиваешь, с неприязнью ощущая её прикосновение к лицу.

   Великое и Злобное Братство так вежливо обхаживает капризного фейри, являющегося их пленником, что даже не верится... Братство ли это? Где та крутизна, о которой ходят легенды?

   Мне, конечно, не хочется, чтоб их дерзость окрепла, но... паутина липла к лицу. Что-то не так...

   – Собственно это всё что я хотел вам сказать.

   – Подождите.

   Он обернулся.

   Поза прикрытого вежливостью нетерпения. Корпус вполоборота к двери. Носки туфель развёрнуты в разные стороны. Вес тела в большей степени распределён на дальнюю ногу: я жду, но недолго.

   – Кто эти Тёмные? Откуда? Почему именно здесь?

   Не меняя, позы человек мне ответил:

   – Они здесь заключены за Нержавеющей Дверью. Откуда? Настал час их пробуждения. Правильнее было б спросить: для чего? Но на это вам может ответить только Маг и Магистр Левого Храма.

   Маг и магистр левого храма... Ещё один дятел. Любят они маскироваться. Не удивлюсь, если этим Магом и Магистром окажется кто-нибудь из команды. Эдакий неприметный с виду человечек, тусклый, без блеска в глазах, скорее не живое существо, а так, предмет обстановки: взглянешь – не обратишь внимания, а обратишь – благополучно забудешь и никогда о нём больше не вспомнишь.

   На борту он?

   Внутренний голос шепчет: нет... Скорее на одном из тех судов.

   Вероятно...

   Через какое-то время я заметил, что оттуда чем-то сигналят. Короткие и длинные вспышки света.

   Что это? Обмен мнениями? Отдача приказов? Распоряжений? Человеческий бог его знает.

* * *

   Илья Седовласый находился в моторной гондоле. Это место, переполненное машинными запахами и ровным гулом работающих механизмов, как нельзя более подходило для восстановления душевного равновесия. Среди этого железа – моторов, редукторов, тахометров и манометров – мысли приходили в порядок, и можно было просто присесть на какой-то из кожухов и спокойно подумать.

   Фейри проснулся не вовремя. Лучше ему было это сделать на острове. Доза было рассчитана на сверхчеловека, человека-быка, человека-лошадь, но для фейри действие наркотика оказалось удручающе кратковременным. Он очнулся не вовремя...

   И повторить фокус снова не представлялось возможным. Игро относился к предлагаемой ему пище с опасением. Пробовал её исключительно после женщины. Понемногу. Малыми порциями. Проверяя на вкус и убеждаясь, что под внешним слоем не кроются скопления отравы.

   А ситуация стала опасной.

   Второй фейри... И как его сюда занесло?! Что он вообще здесь делает? он должен был быть далеко, возиться с криогробами и беспокоиться о сокрытии тайны. Однако надо же.

   С другой стороны это может быть хорошо: не поднимется тревога в стане врагов. Хотя... Возможности фейри для нас, людей, недосягаемы – они могут послать весточку и не пользуясь почтовыми голубями. Может, другие фейри всё уже знают...

   Ужасно...

   Опознал ли Игро пришвартованный дирижабль? Трудно сказать. Вроде бы нет. Хотя логика говорит: да. Его нельзя не узнать.

   Будет бунт?

   О нет!.. Только не это.

   Несколько часов назад Магистр Храма передал сообщение: фейри нужен живым; Братство испытывает в нём большую потребность.

   Как быть? Что же делать?

   У него выдрали из-под ног не только точку опоры, но и вырвали из рук серьёзное средство воздействия на непокорного пленника. Если фейри взбунтуется, его нельзя будет ничем успокоить, если угрозы смерти будут на этот раз бутафорскими. Разве что угрозами по отношению к женщине. Но Седой сомневался, что это подействует. Когда на чашу весов ляжет верность древним заветам – фейри ничто не удержит.

Дан Арчер (VIII)

   Он сидел на кровати. Молчаливый и неподвижный. Мрачный. Сутулый. Само воплощение угрюмости.

   Что чувствуешь после выпадения из Сна? Не знаю. Сия чаша меня миновала. Насколько я знал по другим, все испытывают слабость, дряблость мышц, туман в голове, как при хроническом недосыпании. Спать не хочется, но апатия... точит и разъедает .

   Возможны также временное расстройство опорно-двигательного аппарата, нарушение координации, бунт желудка и мышечные спазмы.

   Рекомендованы постельный режим, непрерывный медицинский надзор и неспешный курс реабилитации.

   Не могу сказать, что всё перечисленное так уж жизненно важно. Если пациент пережил сам процесс пробуждения, более ему ничего не грозит. В крайнем случае, пройдёт Обновление и станет как новенький.

   – Как самочувствие?

   Он поднял голову. Взгляд пустой и недружелюбный. Проявление эмоций отсутствует. Как будто вглядываюсь в лицо ожившей восковой куклы. Безразличной. Холодной. Одинаково равнодушной и беззлобной. Реагирующей на раздражители автоматически, согласно программе, заданной замысловатому механизму.

   Как те двое. Что в камере. Только у тех близок к завершению завод: их сознание почти что застыло.

   Эй... Контту-и-ин...

   – Ты узнаёшь меня?

   Мёртвый взгляд. Никакая реакция. Ноль эмоций. Скрытые пружины и датчики никак не сработали на данное «прикосновение». Раздражение прошло мимо цели. Механизм-автомат передо мной тупо застыл, не сводя с меня глаз-стекляшек – тусклых и немигающих, настолько неподвижных, что мне неосознанно захотелось протянуть руку и, проведя пальцами по похожему на маску лицу, опустить на них веки-шторы.

   Ты жив?

   Именно ты? А не просто твоя оболочка?

   – Конттуин. Помнишь, что с тобой приключилось?

   Лёгкое движение зрачков, с чуть заметным их расширением.

   В мозгу у меня ожили, встрепенувшись под толстенным слоем слежавшейся пыли, обрывки давно прослушанных и усвоенных лекций...

   Идёт обращение к зрительной памяти...

   Ещё движение глаз.

   Переключение к слуху... А теперь к образному восприятию...

   Метание зрачков участилось. И вновь прекратилось.

   Разум перешёл в режим ожидания.

   Дыхание во время этого процесса никак не менялось. Ровное, поверхностное. Я бы сказал, неправильное...

   Похоже, пробуждение не прошло без осложнений.

   Костя. Что-то с твоей головой. Но это уже не та область, в какой я силён.

   Я ещё долго с ним говорил, пытаясь его расшевелить. Толку – немного. Вернее, совсем никакого.

   В конце концов я сдался, устав отслеживать мелкие непроизвольные реакции и высматривать в каждом трепетном движении век, глаз, мышц лица скрытую работу мысли. Это оказалось совсем безнадёжным.

   Да есть мысли у него вообще?!

   Сложно сказать. Его лицо ничего не выражает.

   Ладно, Конт. Дадим тебе время оправиться. Его у нас, с некоторых пор, много и, вместе с тем, ужасающе мало. Кто знает, в какой момент ожидание разразится событиями.

   Смотритель поджидал меня при выходе из палаты. Что-то в нём, чуть сгорбленном и суховатом, пробуждало во мне симпатию.

   Я, конечно, не знаю этого человека, но мысль о том, что он, в отличии от Пневматика, служитель Техники, а не Власти, приятно согревала мне душу, растапливая ледок призрения к людям. Уважаю увлечённых своим делом существ. Смотритель За Реакторами. В этом мире этот титул звучит. Ещё как звучит.

   – Прошу прощения, высокочтимый фейри.

   Знакомое обращение.

   – Не сочтите это за знак неуважения, но сообразно нашим... э-э... требованиям надлежит воскрешённого перевести на поверхность. Дабы не осквернять определёнными эманациями (чем?) священного места.

   – Да, конечно. Выделите сопровождающего. Пусть он отведёт его в поселение.

   Я и без подталкивания хотел это сделать. Нам всем надлежит быть поближе к воздушному судну, на случай возможного бегства.

   – Благодарю. Ещё раз прошу у высокочтимого фейри прощения. Извольте простить. Не сочтите за знак неуважения...

   – Я всё понимаю. Прошу и меня простить за вторжение. Хотелось бы верить, что я не совершил серьёзного прегрешения против местных правил. Я скоро уйду.

   Его взгляд стал очень внимателен. На лицах людей читаются все их намеренья. От меня чего-то хотели. Я был невероятным сверхъестественным существом. Предания людей наделяли подобных мне особенной мудростью и знанием сокровенной сути вещей. Предания сообщали также немало странных нелепостей, очевидно отождествляя нас со многими мифическими и сказочными персонажами, рождёнными фантазией людей за много тысячелетий до нас. Так мы стали: детьми природы; хранителями невероятных сокровищ; повелителями духов и монстров; падшими ангелами или волшебниками, соблазнёнными дьяволом, боящимися яркого света, святой воды и символов веры, потешающимися над людьми – в лесах, пустошах и пещерах, исполняющими желания при пленении, и преследующими воров с дьявольским остервенением. Мы эльфы, мы домовые, лешие, водяные. Мы всё сверхъестественное, обозначенное кем-то остроумным в давние времена древним собирательным словом «фейри».

   Состояние Смотрителя было далеко от суеверного ужаса, но что-то такое в нём всё же присутствовало. Нечто трепетное. Граничащее с благоволением.

   Мне подумалось, не перекликаются ли местные верования с представлениями Последователей. При их взаимовлиянии нередко рождался удивительный сплав.

   Как мало меня в прежние времена это всё волновало. Как мало я об этом знаю. И как плохо я разбираюсь в людской психологии.

   Наше молчание затянулось. Он хотел что-то сказать, возможно что-то спросить. Я не знал, что предпринять, чтобы его не вспугнуть.

   Наконец он произнёс:

   – Вы... Вы уходите?

   Я пожал неопределённо плечами.

   – Я не знаю, что можно тут предпринять. До... Пока Пробуждённому не вернётся сознание.

   – А потом?

   – Заберу заключённых.

   Нервное сглатывание и новый вопрос:

   – А компьютерный зал?

   Его «осквернение» на совести вашего Преподобного. И меня, вроде как, не касается. Хотя ладно.

   – Я спрошу и о нём.

   – Прежде чем вы уйдёте я хочу высказать Вам предположение. Вы не против?

   – Да нет. Конечно.

   – Тогда идёмте со мной.

   Как много в этом комплексе подсобных помещений. Лифты не работают (очевидно, это не объект поклонения) и с этажа на этаж приходится перебираться своими ногами, по хрустящим, от сыпавшейся штукатурки, погружённым в полумрак лестницам.

   Мы вышли из ухоженной части комплекса и ступили на запущенную территорию, жестоко иссечённую когтями беспощадного времени.

   Света здесь не было. Светильники напоминали пустые глазницы. Местами на стенах виднелись проржавевшие до безобразия держатели факелов. Смотритель нёс в руках мощный фонарь, и широкий луч света плясал перед нами, выхватывая из тьмы блеклый хоровод мелких пылинок, повинующихся едва заметному току воздуха.

   – Вентиляция до сих пор работает.

   Смотритель, не оборачиваясь, кивнул головой.

   – Тут много чего работает. Казалось, вопреки здравому смыслу.

   Я позволил себе улыбнуться. Благо меня он не видел. Но меня насторожила серьёзность взятого им тона.

   – Я годами тут прохаживался. Начал ещё задолго до повышения в ранге. Молод был. Глуп и горяч. Это всё старое. Всё вокруг. Тут в скале большая пустота. И её Древние заполнили нержавеющей сталью и железным бетоном, создав, подобно пчёлам, огромные соты. Это место именно так и называют: Соты. Но эту землю порою трясёт. Ранее, поговаривают, такого здесь не было. Сталь лопается. Бетон оседает. Года не проходит, чтобы мы чего-нибудь не досчитались. У меня в Сотах два друга погибло. Ещё тогда, в молодости. Но это там, – он махнул влево рукой. – В той стороне. Туда мы не пойдём.

   Слава богу. Я не переставал удивляться людскому маразму. Зачем он сюда меня приволок? Неужели нельзя было всё прямо сказать? И в то же время я не ощущал никакой угрозы. Скорее наоборот, доброжелательность. Старикан что-то важное хотел мне сказать. Важное для него. А как для меня – неизвестно.

   – Вот здесь на пару минут остановимся. Кое-что следует сделать.

   Он обернулся.

   – Вот это, – его рука скрылась в складках сутаны и извлекла горсть оранжевых капсул, – цистамин. Он внутри. Под желатиновой оболочкой.

   Я взял одну капсулу. Двумя пальцами, будто сушёного таракана.

   И что? Это вовнутрь?

   Он положил одну капсулу в рот. Выждал секунду. С натугой сглотнул. Остальное снова припрятал где-то в складках сутаны.

   – Глотайте, глотайте. Не думаю, что вам это особо необходимо. Но по крайней мере вам это не повредит.

   – Для чего это?

   – Там внизу горячо.

   ???

   – Любой, кто оттуда возвращается, оказывается поражён рвотной лихорадкой. Если, конечно, не принимает перед походом подобное средство. Мы постоим здесь. Нужно чтобы оно всосалось в кровь и пропитало все ткани тела.

   Я послушно кивнул. Положил на язык «оранжевого таракана», смочил его слюной и проглотил. Гадость какая. Игорёк тоже, помнится, угощал меня своим чудо средством, а чем всё закончилось? И вспоминать даже не хочется.

   – Я расскажу вам немного истории. Раньше здесь был исследовательский центр.

   – Что исследовали?

   – Разное. От состава вод в Океане, до содержимого звёзд на небе ночном. Древние возможности были столь высоки, что Они могли видеть их даже днём. Дальнее для них было близким. А близкое подчинялось их воле послушно, как глина в руках гончара.

   Труляля, траляля. Старая песня. Плач о минувшем могуществе.

   – Когда земля сдвинулась, старые связи нарушились. Мир был тогда взаимозависим. Не то что сейчас. Все народы были как одна большая семья. С разными языками, обычаями, верой. Но общей политикой и экономикой. Изменение лика земли для цивилизации было как нельзя сокрушительно. Наступило время Хаоса и Разобщения. В экономике сработал Эффект Домино. Есть среди людей такая игра. Её правила век от века менялись, но с фишками для этой игры связано одно выражение...

   – Я знаю, что вы имели в виду.

   – Так вот... Аварии, остановка производства, нехватка ресурсов, паденья правительств. Век смут. Люди в этом Хаосе пытались выжить. Кто во что горазд. Цивилизация... э-э-э... пошла по угасающей. Союзы распались на отдельные государства. Государства на регионы. Регионы замкнулись и обособились. Международная связь прервалась. Другой континент – другой мир. Да что там говорить! Когда земля трещала по швам. Покрывалась язвами вулканов. Уходила под воду или морщилась в горы. Всё рушилось! Старый мир умирал. Как континенты крошились на части, так и общественные структуры рассыпались во прах. Это было страшно. Это было суровое время.

   – Данное сооружение возводилось в Эпоху Больших Изменений. С ним были связаны большие надежды.

   Это понятно. Но к чему эта лекция? Что он хотел мне показать?

   – Мы можем идти. Мы не пройдём далеко.

   Смотритель тронулся с места. Я, соизмеряя свой шаг с его неторопливой походкой и стараясь не наступать ему на пятки, двинулся следом. В мозгу навязчиво вилась, перетекая с извилины на извилину, неспешная мысль: на чём работают их реакторы, если они сохраняют активность в течение такого огромного времени?

   Верховный скромно называл сырьё для реакторов ядерным топливом, не ударяясь в подробности: что за топливо, откуда берётся, как добывается и обрабатывается. Зато он много и долго распространялся о таких пустых и общеизвестных вещах как защитные конструкционные материалы, системы циркуляции теплоносителя, преобразования энергии и перегрузки топлива.

   Балабол. Дальше координаторской он меня не повёл. А жаль. Я б не отказался ознакомиться поближе с одним из блоков их электростанции. Секреты, запреты и вечные тайны. Общинники... Мать вашу...

   Смотритель неожиданно обернулся.

   – Возьмите фонарь. Я хочу, чтобы вы сами заметили некоторые вещи.

   Заметил что?

   – Идите. Идите.

   Я вышел вперёд. Осторожно. И огляделся. В руках возросло напряжение. Я был при оружии. Оно покоилось в чехле у меня за спиной. С луком в руке я ощущал бы себя поспокойнее. И был бы не столь слеп.

   Особые свойства...

   Но вокруг не ощущалось угрозы.

   Передо мной лежал коридор. Широкий и длинный. Путь ведущий во мглу. Тьма в нём обладала особенной плотностью, и луч фонаря в ней угасал, не в силах одолеть столь серьёзное расстояние.

   Что там?

   Узнаешь.

   Не люблю тёмные тайны.

   Мы шли неторопливо. Рука об руку. Под ногами неприятно хрустело. Боковые ответвления пугали зияющей чернотой (вдруг кто-то выскочит? Нелепо и глупо, растопырив руки и корча рожи). Многочисленные двери были закрыты. Местами в стенах виднелись солидные дыры. Порою сквозные. Но чаще освещённые фонарём они оказывались просто глубокими выбоинами. Мелких, впрочем, тоже хватало. Они россыпями покрывали стены, пол, потолок.

   Как будто по коридору прошлись полчища гномов, усердно размахивая кирками и молотками.

   Только спустя вечность и сотню-другую шагов я осознал, что передо мной следы сумасшедшего боя. Схватки не на жизнь, а на смерть. Не примитивной, дикарской, с дубинами и ножами, а технологичной, и потому особо свирепой, с беспощадным шквалом огня и беснующейся стали, рикошетом гуляющей по всей длине коридора.

   Лоб мой покрылся испариной. По позвоночнику поплыл холодок. Я вспомнил Каменный Лес и связанную с этим наименованием бойню.

   Тьма вокруг нас вдруг наполнилась призрачным воем: голосами солдат, рёвом оружия, протестом сокрушаемых стен.

   Здесь прибрали. Со времени тех событий прошло не менее десяти тысяч лет, но дух битвы остался. И хотя воздух в помещениях неоднократно сменился благодаря исправно действующей вентиляции, запах гари до сих пор ощущался.

   Это мнительность. Так не бывает.

   Но я чувствую. Запах сгоревшего пороха.

   – Здесь была бойня...

   – О да, – голос Смотрителя звучал глухо, – здесь пролегали рубежи внутренней системы защиты. Шесть очень мощных турелей.

   – Орудия...

   – Пушки? Были и пушки. Мелкокалиберные, но скорострельные. Сплошь автоматика, подчиняющаяся главному электронному мозгу. Во время землетрясения он пострадал. Со временем та часть Сот совсем обвалилась... Предки думали, что Мозг не погиб, а просто перешёл в Особый режим. Многие секции загерметизировались, автоматика заглушила реакторы, электроснабжение прекратилось, Центр стал на Кон-сер-ва-цию. Он умер. Прекратил функционировать. Его требовалось оживить.

   – И они с боем стали пробиваться к электронному мозгу...

   – Мозг умер. Уцелели только... э-э... нервные окончания. Каждое устройство имеет собственные Контуры Управления, причём неоднократно дублированные, и подчиняется определённым наборам инструкций, позволяющим им функционировать самостоятельно. Это как щупальце глубинного монстра. Даже отсечённое оно продолжает дёргаться и сокращаться. Пушки «дёргались». Автоматика принимала крайние меры. Землетрясение было расценено за вторжение. Люди перестали быть в Центре хозяевами. Им стали угрожать «нервные окончания». Многие пали их жертвами.