Текст книги "Шотландский узник (ЛП)"

Автор книги: Диана Гэблдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Принесли чернила, перо и бумагу, граф с Греем удалились в дальний конец комнаты, обмениваясь банальностями по-немецки, чтобы не мешать Лалли в его работе. Он прочитал стихотворение еще раза два или три, задавая Джейми короткие вопросы. Они говорили, в основном, по-английски, но все чаще вставляли фразы на гэльском, не отрывая глаз от документов, потому что сознавали, что Джон Грей наблюдает за ними.

– Вы опустили что-нибудь machnaigh? [15]15
  Существенное (гэльск.)


[Закрыть]– небрежно спросил Лалли.

Джейми попытался вспомнить, что значит «machnaigh», и решил, что это означает «намеренно».

– Se an fhirinn a bhagam. Achaseo. [16]16
  Имя любимого мужчины… (гэльск.)


[Закрыть]Я приложил все усилия. Но здесь… – Он приложил палец к строчке о белых розах. – Bhae… goirid. [17]17
  Женщина…идет (гэльск.)


[Закрыть]Я несколько… сократил.

Глаза Лалли метнулись к его лицу, затем вернулись к тексту, но выражение лица графа не изменилось.

– Да, думаю, вы были правы, – небрежно заметил он по-английски. Он взял чистый лист, вытащил перо из пенала и вручил все это Джейми. – Вот. Запишите свой перевод. Это поможет.

Понадобилось некоторое время, обмен листами, пометки Лалли в переводе Джейми с многочисленными кляксами, вопросы, иногда по-ирландски, иногда на французском или английском языке, чтобы он настрочил своей вариант перевода, испещренный поправками и заметками на полях. Никакого упоминания о белых розах.

Наконец чистовой вариант был переписан – Лалли писал медленно, его руки плохо гнулись из-за ревматизма, суставы пальцев распухли, а сами пальцы были искривлены – и вручен лорду Джону.

– Вот, милорд, – Лалли откинулся на спинку стула и слегка застонал. – Я надеюсь, это окажет вам помощь в вашем деле.

– Благодарю вас, – сказал Грей, просматривая текст. Он взглянул на Лалли, приподняв одну бровь. – Будьте любезны, вы уже встречали подобные вещи раньше?

– О, довольно часто, милорд. – Лалли удивился. – Хотя и не в письменном виде. Эта легенда очень популярна в Ирландии.

– Вы не слышали ее в другом контексте?

Лалли с уверенность покачал головой:

– Нет, милорд.

Грей вздохнул, тщательно сложил лист и убрал его в карман, еще раз поблагодарил Лалли, коротко взглянув на Джейми, и встал, чтобы уйти.

Вечер стоял прекрасный, они шли пешком к Аргус-хаусу. Грей размышлял о встрече с Эдуардом Твелветри – стоит ли говорить о ней Хэлу? Поэтому они разговаривали очень мало, но, когда достигли Ворот Александры, Грей, повернувшись к Джейми, спросил серьезно:

– Как вы думаете, он сделал верный перевод?

– Я совершенно уверен, что он приложил все усилия, милорд.

Глава 13
Визиты в темноте

Джейми резко проснулся и сел в постели, рука метнулась под подушку за кортиком, прежде чем он осознал, где находится. Дверь закрылась бесшумно, и он уже был готов спрыгнуть с кровати и сбить с ног злоумышленника, но от него пахло духами, и он в недоумении замер. Камера в тюрьме, дом Джареда в Париже, гостиничный номер, Клэр… но Клэр никогда не пользовалась подобным ароматом.

Матрас прогнулся под весом женщины, ее рука коснулась его руки. Прикосновение легкое, как касание бабочки, но он почувствовал, как волосы поднимаются на затылке.

– Извините за бесцеремонное вторжение, – сказала герцогиня, и он расслышал нотки юмора в ее низком голосе. – Я подумала, лучше соблюдать осторожность.

– Вы считаете, что осторожны сейчас? – он едва смог понизить свой собственный голос. – Святый Боже!

– А вы бы предпочли случайно столкнуться со мной в парке на шоу Панча и Джуди? – Спросила она, и его сердце чуть не остановилось. – Сомневаюсь, что у меня нашлось бы для этого время.

Его сердце колотилось, как барабан, но он уже мог справиться со своим дыханием, по крайней мере.

– Значит, это долгий разговор? – ответил он как можно спокойнее. – Тогда, возможно, вам будет удобнее пересесть в кресло.

Она встала с тихим звуком, похожим на его собственное фырканье, и он услышал приглушенный турецким ковром стук ножек стула. Он воспользовался ее перемещением, чтобы выбраться из постели и уселся на подоконник, целомудренно зажав ночную рубашку между коленей.

Что могло значить ее замечание о Панче и Джуди? Его встречу с Куинном заметили и доложили о ней? Или это просто случайное замечание?

Она сидела неподвижно, смутно белея в темноте.

– Зажечь свечу?

– Нет. Ваша светлость, – добавил он с оттенком иронии. Небо было затянуто облаками, но растущая луна давала достаточно света, и он раздвинул гардины, когда ложился спать, он не любил кромешной темноты. Из окна за спиной лился мягкий рассеянный свет. Ему не очень хорошо было видно ее лицо, но его она не видела совсем.

Она подвинулась, зашуршав одеждой, и коротко вздохнула, но не заговорила. Это был старый, хорошо известный трюк. Он тоже молчал, хотя его разум кипел от вопросов. Самый важный из них – знает ли герцог?

– Да, он знает, – сказала она. Джейми чуть не прикусил язык.

– Да? – выдавил он. – Тогда я хотел бы поинтересоваться, что именно ваш муж знает?

– Обо мне, конечно, – в ее голос вернулась нотка веселья. – Он знал о моем… образе жизни… когда женился на мне.

– Значит, у этого человека железо течет в крови.

Она рассмеялась, очень мягко.

– И он знает, что мы были знакомы раньше?

– Знает. Но он не знает, что я пришла сюда поговорить с вами.

Он уже спрашивал себя, знает ли герцог, что его жена сейчас находится в спальне гостя, поэтому гостеприимно хмыкнул, и капот герцогини снова тихо зашуршал.

– Знаете ли вы человека по имени Эдуард Твелветри?

– Я видел его сегодня, – сказал он. – В «Бифштексе». Кто он такой, и что ему нужно?

– Эдуард Твелветри, – ответила она мрачно, – честный солдат, почтенный джентльмен и младший брат Натаниэля Твелветри, которого мой муж убил на дуэли много лет назад.

– Дуэль из-за…?

– Неважно, – сухо сказала она. – Важно то, что семейство Твелветри питает чувство глубочайшей ненависти к моему мужу, а заодно и ко всем Греям, но к Пардлоу – особенно, и сделает все возможное, чтобы повредить ему.

– Второй факт, – продолжала она, отсекая его возможные вопросы, – заключается в том, что Эдуард Твелветри является другом Сиверли. Очень близким. И, в-третьих, за последний год Эдуард Твелветри перевел значительные суммы денег, гораздо больше, чем обычно проходило через его руки; он младший брат, и не располагает ничем сверх своего содержания и выигрышей в карты.

Теперь Джейми подался немного вперед, заинтересованный.

– Переводит деньги? Куда? И откуда они взялись?

– Деньги идут в Ирландию. Но я не знаю их происхождения.

Он быстро прикинул в уме значение этих сведений.

– Зачем вы мне говорите это?

Она колебалась, он чувствовал ее сомнение, но не мог понять побудительных причин. Он не думал, насколько можно доверять ей, только глупец мог передать ему столь серьезную информацию, а герцогиня была отнюдь не глупа. Стоило ему проболтаться, хотя…

– Я люблю своего мужа, мистер Фрейзер, – наконец сказала она тихо. – И я не хочу, чтобы он или даже Джон поставили себя в положение, когда семья Твелветри может нанести им вред. Я хочу сделать все возможное, чтобы этого не произошло. Если ваши дела в Ирландии приведут вас к столкновению с Эдуардом Твелветри, умоляю вас, мистер Фрейзер – постарайтесь удержать его подальше от Джона, постарайтесь разузнать о его делах с майором Сиверли, не вмешиваясь в них.

Он хорошо ее понимал, но решился на один вопрос, чтобы проверить:

– Вы хотите сказать, что эти деньги, даже если они идут через Сиверли, не относятся к числу преступлений, за которые ваш муж хочет призвать майора к суду? И поэтому вы хотите, чтобы я не передавал лорду Джону никаких сведений, способных вывести его на Эдуарда Твелветри?

Она коротко вздохнула.

– Спасибо, мистер Фрейзер. Уверяю вас, любое недоразумение с Эдуардом Твелветри не может не привести к катастрофе.

– Катастрофе для вашего мужа, его брата или вашего отца? – Мягко спросил он и услышал, как прервалось ее дыхание. Однако, через мгновение снова раздался тихий смех.

– Отец всегда говорил, что вы лучший из якобитских агентов, – одобрительно сказала она. – Вы еще… в Деле?

– Нет, – твердо ответил он. – Но именно ваш отец рассказал вам о деньгах. Если бы Пардлоу или Грей знали о них, они упомянули бы об этом, когда мы обсуждали наши планы с полковником Карьером.

Последовал еще один небольшой взрыв веселья, и герцогиня белым пятном поплыла к двери. Она обернулась, прежде чем уйти:

– Если вы сохраните мои секреты, мистер Фрейзер, я буду хранить ваши.

* * *

Джейми осторожно вернулся в постель, здесь стоял запах ее духов и тела, он не был неприятным, но тревожил его. Что могло значить ее последнее замечание, хотя после короткого размышления, он решил, что это всего лишь шутка. У него больше не было секретов, которые нужно хранить, кроме одного, но было слишком мало шансов, что она вообще знает о существовании Уильяма, не говоря уже о тайне его отцовства.

Он слышал, как далекий церковный колокол мягко отбил час ночи. Еще только час; его охватило чувство одинокого путника среди глубокой ночи.

Он коротко перебрал в уме, все, что рассказала герцогиня о деньгах Твелветри в Ирландии, но эта информация не была ему полезна здесь, в этом английском гадюшнике. Его мысли замедлялись, прерывались, запутывались и растворялись в темноте. До того, как колокол пробил половину второго, он уже спал.

* * *

Джон Грей услышал, как колокол у святой Марии отбил час, и отложил книгу, потирая глаза. Рядом с ним стоял неопрятный поднос с кофейником и грязными чашками в мутных потеках кофе, который поддерживал его в часы его исследований. Но даже кофе не всесилен.

Он прочитал несколько версий легенды о Дикой охоте, собранных в разное время разными представителями власти. Чтение, несомненно, увлекательное, но ни одна из этих историй не имела никакого отношения к фактам в донесениях Карруотерса.

Если бы он не знал Чарли, не видел страсти и настойчивости, с которой он готовил дело Сиверли, у него был бы соблазн отказаться от документа, заключив, что стихотворение попало в пакет по ошибке. Но Грей знал Чарли.

Единственное заключение, которое ему удалось вывести – это то, что Чарли не понимал содержания документа, но знал, что он связан с Сиверли, и, в какой-то степени, важен. И до сих пор не разгадан. Впрочем, у Грея и без того было достаточное количество компрометирующих документов.

С мыслями о диких ордах фей, темных лесах и воплях охотничьих рожков, подхваченных эхом в ночи, он взял свечу и пошел в постель, останавливаясь, чтобы задуть свечи в настенных светильниках в холле. Иногда кто-то из мальчиков просыпался по ночам с криком от боли в животе или кошмара, но сейчас в детской было тихо. В коридоре на втором этаже света не было, но он остановился, услышав тихий звук. Мягкие шаги раздались в конце коридора, приоткрылась дверь, выпустив полоску света. Он мельком увидел Минни, в бледном потоке муслина переступающую через порог, и услышал шепот Хэла.

Не желая, чтобы они его заметили, он быстро поднялся по лестнице на следующий этаж, задул свою свечу и некоторое время стоял в темноте, чтобы дать им время лечь.

Должно быть, один из мальчиков заболел. Он не мог придумать, что еще Минни могла делать вне спальни в такой час.

Он внимательно прислушался, детская находилась над ним, но оттуда не доносилось ни звука, ни шороха в темноте. На нижнем этаже тоже было тихо. Весь дом погрузился в сон. Пожалуй, ему нравилось это чувство одиночества, когда бодрствовал он один – владыка спящего мира. Нет, не совсем спящего… Резкий вскрик разрезал темноту, и Грей споткнулся, словно его схватили за ногу.

Крик не повторился, но его источник был не в детской. Определенно, он раздался из спальни дальше по коридору слева от него. По его сведениям, никто не спал в том конце коридора, кроме Джейми Фрейзера. Двигаясь очень тихо, он пробрался к двери Фрейзера.

Грей слышал тяжелое дыхание человека, пробуждающегося от кошмара. Должен ли он войти? Нет, не должен, сразу же подумал он. Если Джейми не спит, значит он уже прогнал кошмар.

Он собрался уже вернуться к лестнице, когда услышал голос Фрейзера.

– Положи голову мне на колени, девочка, – голос был приглушен дверью. – Возьми меня за руку и мирно спи.

Рот Грея был сухим, руки похолодели. Он не должен был это слышать, ему было стыдно, он не смел двинуться, опасаясь зашуметь.

Потом раздался звук тяжелого тела, резко повернувшегося в постели, а затем приглушенный вздох… или рыдание? Тишина. Он стоял неподвижно, прислушиваясь к своему сердцу, к тиканью напольных часов в холле, к тихим звукам спящего дома. Он отсчитал по секундам минуту, две, три, и поднял ногу, отступая назад. Еще один шаг, а затем шепот, такой сдавленный, что только острый слух позволил ему расслышать слова:

– Иисусе, англичанин. Я не хочу…

Он бы продал свою душу, чтобы утешить Джейми. Но никакого утешения он не мог дать, и он молча стал спускаться по лестнице в темноте.

Глава 14
Фридстул [18]18
  …В здании церкви мне продемонстрировали массивное саксонское сидение, вырезанное из цельного камня. Это так называемый «фридстул», достигнув которого, беглецы обретали вожделенную безопасность. В дальнейшем зона защиты распространилась на всю территорию в радиусе мили от храма.
  Подробнее: Мортон Генри Воллам, «По старой доброй Англии. От Лондона до Ньюкасла», гл.2 (в конце)


[Закрыть]

На следующий день голова Джейми гудела, как пчелиный улей, мысли мелькали с такой скорость, что он не мог ухватиться ни за одну из них. Ему очень нужен был покой, чтобы разобраться во всем этом, но дом гудел, почти как его голова.

Везде сновали слуги. Здесь ужасно, почти как в Версале, подумал он. Горничные и их юные помощницы метались вверх и вниз по черной лестнице со щетками и ведрами, лакей, чистильщики обуви, камердинеры… Он чуть не затоптал молодого камердинера Джона Грея в коридоре минуту назад, когда свернул за угол и обнаружил огромную кипу грязного белья, из-под которой торчали ноги Берда. Парень едва мог что-то видеть перед собой.

Джейми не мог даже тихо отсидеться в своей комнате. Каждую минуту кто-то входил, чтобы проветрить простыни, взбить матрас, развести огонь, принести новые свечи или спросить, не нужно ли заштопать его чулки. Отвязаться было невозможно.

Что мне нужно, так это фридстул, вдруг подумал он. Эта мысль словно освободила его, он встал и решительно направился на поиски, едва избежав столкновения с двумя лакеями, которые поднимали по ступеням крыльца огромный диван, слишком широкий для дверей черного хода.

Не в парк. Помимо необходимости скрываться от Куинна, это место кишело людьми. Но даже не в этом дело – суть фридстула состояла в уединении и одиночестве. Он вернулся в холл и вышел через заднюю дверь в сад.

О фридстуле ему рассказала в прошлом году пожилая монахиня англиканской церкви. Дальняя родственница леди Дансени, сестра Евдокия приехала в Хелуотер, чтобы оправиться от того, что Кук назвал бы обширной отечностью.

Поглядывая на сестру Евдокию, сидящую в плетеном кресле на лужайке и прикрывающую глаза морщинистыми, как у ящерицы, веками, он задавался вопросом, что сказала бы Клэр о состоянии этой дамы. Уж она-то не назвала бы это обширной отечностью, подумал он и невольно улыбнулся при мысли, вспоминая прямолинейность жены при рассмотрении таких диагнозов как подвздошные страсти, ограничения кишечника или то, что один из модных докторов называл «общей телесной расслабленностью».

Сестра страдала от водянки. Он понял это, когда однажды после полудня совершенно неожиданно увидел ее у ограды, хрипло дышащую, с синими губами.

– Не следует ли мне привести сюда кого-нибудь, сестра? – сказал он, встревоженный ее видом. – Может быть, горничную леди Дансени?

Она не ответила сразу, но повернулась к нему. Задыхаясь, она отпустила ограду. Джейми подхватил ее, когда она начала падать, и поднял на руки. Он извинялся, более встревоженный тем, не собирается ли она испустить дух прямо сейчас? Он быстро огляделся в поисках помощи, но потом понял, что умирать она не собирается. Она смеялась. Едва дышала, но смеялась, костлявые плечи тряслись под темным покрывалом, которое она носила.

– Нет… молодой… человек, – ей наконец удалось немного прокашляться. – Со мной все будет… хорошо. Отнесите меня… – она набрала побольше воздуха и указала в сторону маленькой беседки, видневшейся среди деревьев за пределами парка.

Он смутился, но выполнил ее просьбу. Она спокойно расслабилась у него в руках, и он с легкой жалостью отметил короткую седую прядь, выбившуюся у нее из-под платка. Она была худенькая, но тяжелее, чем он ожидал, и, осторожно опуская ее на скамью в беседке, он увидел, что щиколотки и ступни ее ног сильно опухли, ремни сандалий глубоко врезались в бледную плоть. Она улыбнулась Джейми.

– Кажется, я впервые очутилась в объятиях молодого человека. Довольно приятный опыт; возможно, если бы это случилось раньше, я не стала бы монахиней.

Темные глаза блеснули из сетки морщин, и он не смог удержаться от ответной улыбки.

– Приятно слышать, что я еще могу представлять угрозу для вашего обета целомудрия, сестра.

Она засмеялась, немного хрипя, потом стукнула себя по груди, загоняя кашель внутрь.

– Я бы не хотел нести ответственность за вашу смерть, сестра, – сказал он, глядя на нее с беспокойством. Ее губы были голубоватыми. – Надо, чтобы кто-то забрал вас отсюда. Или я, по крайней мере, скажу, что вы здесь. Принести вам немного бренди?

– Не нужно, – уверенно сказала она и, порывшись в сумке на поясе, достала маленькую фляжку. – Я больше пятидесяти лет не нюхала ничего крепче духов, но врач сказал, что я должна принимать немного для здоровья, и кто я такая, чтобы спорить с ним? Присядьте, молодой человек. – Она так решительно указала на скамейку рядом с ней, что он повиновался, бросив украдкой взгляд вокруг, чтобы убедиться, что за ними не наблюдают.

Она сделала глоток из фляжки, а затем, к удивлению Джейми, предложила ему. Он покачал головой, но она сунула фляжку ему в руку.

– Я настаиваю, молодой человек. А как вас зовут? Я ведь не могу звать вас просто «молодой человек».

– Алекс Маккензи, сестра, – сказал он и отпил символический глоток, впрочем, вполне достаточный, чтобы понять, что во фляжке содержится превосходный коньяк. – Сестра, мне пора возвращаться к работе. Позвольте мне позвать кого-нибудь.

– Нет, – твердо ответила она. – Вы оказали мне помощь, мистер Маккензи, доставив меня к моему фридстулу, но окажете гораздо большую услугу, не информируя людей в доме о том, где я нахожусь. – Она увидела его замешательство и улыбнулась, показав три или четыре стертых и пожелтевших зуба. И все-таки, это была очень обаятельная улыбка.

– Вам не знаком этот термин? Да, понимаю. Вы шотландец, и все же вы называете меня «сестрой», из чего я делаю вывод, что вы папист. Возможно, в папистских церквях нет фридстула?

– Наверное, не в шотландских церквях, – сказал Джейми осторожно. Он предположил сначала, что речь идет о стульчаке или частной уборной, но вряд ли они могли располагаться в церквях.

– Ну, он необходим каждому человеку, – заявила она решительно, – папист он или нет. Фридстулом называется место убежища в церкви, рядом с алтарем. Английские церкви часто использовались для убежища, хотя сейчас это происходит не так часто, как в прежние времена. – Она махнула рукой с ревматическими суставами и сделала еще глоток. – Так как теперь у меня нет моей кельи, мне пришлось найти себе фридстул. Думаю, я хорошо его выбрала, – добавила она довольно.

Ну что же, если она искала уединения, она не ошиблась. Беседка в виде маленького греческого храма была построена неизвестным архитектором, и в то время как расположение среди медных буков и прекрасный вид на озеро говорили в ее пользу, она была слишком далеко от дома, и никто не заходил сюда месяцами. Сухие листья сугробами лежали по углам, одна из деревянных решеток свисала на одном гвозде, оторванная зимним штормом, а белые колонны были обрамлены бахромой паутины и забрызганы грязью.

– Здесь немного холодно, сестра, – заметил он как можно тактичнее. На самом деле, здесь было холодно, как в могиле, и он не хотел обременять ее смертью свою совесть.

– В моем возрасте, мистер Маккензи, холод – это естественное состояние бытия, – спокойно сказала она. – Возможно, это лучший способ подготовится к последнему холоду могилы. От него умирать гораздо приятнее, чем от плеврита, и быстрее, чем от водянки. Но на самом деле я захватила теплый плащ и коньяк.

Он отказался от попыток переубедить ее, он встречал достаточно решительных женщин. Но он пожалел, что здесь не было Клэр; она могла бы высказать свое мнение о здоровье старой сестры и, может быть, облегчить ее состояние. Он чувствовал себя беспомощным, сам удивляясь силе своего желания помочь старушке.

– Вы можете идти, мистер Маккензи, – сказала она, легко, словно мотылек, коснувшись его руки. – Я никому не скажу, что это вы принесли меня сюда.

Джейми неохотно поднялся.

– Когда мне вернуться? – спросил он. Он не хотел, чтобы она пыталась вернуться в дом самостоятельно. Она наверняка упадет и свернет себе шею, если, конечно, не замерзнет прямо здесь.

Она поджала губы и прищурилась, но он скрестил руки на груди и навис над ней, глядя так строго, что она рассмеялась.

– Очень хорошо. Перед чаепитием, если вам удобно. А теперь идите, Алекс Маккензи, да благословит вас Бог и да поможет вам обрести мир.

* * *

Он перекрестился, думая о ней, и заметил выражение ужаса на лице одной из кухонных служанок, спешившей к задней двери Аргус-хауса, с длинным бумажным свертком, который, несомненно, содержал большую рыбину. Не только горец, но еще и папист! Он улыбнулся ей, спокойно сказал «Добрый день» и повернул налево. Рядом с теплицей было построено несколько сарайчиков, вероятно для нужд садовников, но уже был конец дня, и садовники ушли пить чай. Здесь можно было…

Он несколько секунд постоял перед сараем и, ничего не услышав внутри, открыл дверь. Его окатила волна разочарования. Нет, не здесь. На груде мешков, сложенных в углу, ясно читался отпечаток тела, рядом стоял кувшин с пивом. Это было чужое убежище. Он вышел и закрыл дверь, а затем под влиянием импульса обошел сарай.

Большая часть пространства шириной около двух футов между задней стенкой сарая и оградой была завалена мусором, сломанными граблями и мотыгами, мешками из-под навоза. Но здесь же, вне поля зрения людей в саду стояло перевернутое вверх дном ведро. Джейми сел, его плечи опустились, впервые за неделю он чувствовал себя действительно одиноким и почти счастливым. Он нашел свой фридстул.

С минуту он просидел в бездумном блаженстве, а потом произнес короткую молитву за упокой души сестры Евдокии. Он подумал, что она не отвергнет молитву паписта.

Она умерла через два дня после их разговора, и Джейми провел горестную ночь, убежденный, что она все-таки простудилась на холодной мраморной скамейке. Он испытал безмерное облегчение, узнав из кухонных сплетен, что она мирно почила во сне, и с тех пор он старался поминать ее в своих ежедневных молитвах. Воображаемое присутствие сестры действовало на него успокаивающе, ее мирный дух не мешал его уединению.

Вдруг он спросил себя, а что, если бы он попросил ее заботиться о Вилли, пока его не будет в Хелуотере?

Еретическая мысль, мягко говоря. И все же, что она ему принесла? Чувство доверия? Спокойствие? Облегчение от того, что ему есть с кем поделиться своей ношей?

Джейми в смятении покачал головой. Он сидел здесь среди английского мусора, разговаривал с мертвой протестантской монахиней и просил ее позаботиться о ребенке, у которого были бабушка, дедушка, тетя и неисчислимое количество слуг, озабоченных тем, чтобы уберечь его от малейшего вреда. Он и сам не мог бы сделать для Уильяма больше, даже находясь в Хелуотере. И все же он чувствовал себя лучше от того, что кто-то еще знает об Уильяме и поможет присмотреть за ним.

Он посидел еще немного, позволяя разуму расслабиться, и постепенно его осенило, что единственно важным во всей путанице событий и интересов является только Уильям. Все осложнения, подозрения и возможные опасности нынешней ситуации имели значение лишь постольку, поскольку могли помешать его возвращению в Хелуотер – не более.

Он глубоко вздохнул, чувствуя себя лучше. Да, с этим все ясно. Теперь стало возможным логически обдумать все остальное.

Итак, Сиверли был корнем зла. Он действительно был злым человеком, если хотя бы половина из написанного Карруотерсом, правда. Но злые люди в армии – явление обычное. Почему Греи так ополчились именно на этого человека?

Джон Грей, по его собственным словам – из чувства долга к умершему другу. Джейми мог бы поставить этот довод под сомнение, но, учитывая, что он и сам разговаривал с мертвыми, был вынужден признать, что Джон Грей вполне мог быть чуток к голосу совести и иметь долги, по которым нужно было заплатить.

А что же насчет Пардлоу? Ведь это же не лорд Джон притащил его в Лондон и заставлял ехать в Ирландию за Сиверли. Разве Пардлоу действительно испытывает такое сильное возмущение коррупцией Сиверли, которым он объясняет свои действия? Неужели он так нетерпим к разрушению идеалов армии и его профессии? Или он поддерживает брата?

Джейми неохотно признал справедливость обеих причин. Он не претендовал на понимание сложного характера Пардлоу, но имел веские доказательства преданности этого человека своей семье и чести. Он и сам был жив только благодаря эти двум точкам опоры.

Но почему именно он? Зачем Джейми Фрейзер понадобился Греям?

В первую очередь из-за стихотворения. «Дикая охота» на гэльском. Этого достаточно, он понимал. Конечно, Грей мог бы найти в полку какого-нибудь шотландца или ирландца, но было бы нескромно и даже опасно передавать подобные сведения в руки человека, которого они не могли контролировать, как Лалли или Фрейзера.

Он поморщился при мысли о контроле, но продолжал рассуждать дальше.

Итак, после того, как его доставили в Лондон для перевода стихотворения, было просто удобно использовать его и далее? Это имело бы смысл, если бы лорду Джону Грею на самом деле требовалась помощь по задержанию Сиверли, в чем Джейми не был уверен. Что бы он ни думал об этом человеке, тот был опытным солдатом.

Если требовалось предъявить Сиверли приказ явиться к военно-полевому суду и сопроводить его туда, то Джон Грей мог это сделать без помощи Джейми Фрейзера. Аналогично, если дело касалось ареста, отряд солдат прекрасно с этим бы справился.

Ergo, это было не простым делом. Что, по их мнению, черт возьми, может произойти? Он закрыл глаза и медленно вдохнул теплые и сладкие пары хорошо перепревшего навоза.

Сиверли может отказаться от возвращения в Англию. Вместо того, чтобы покорно отправиться под суд, он может подать в отставку, или остаться в Ирландии, или уехать, как многие до него, служить в иностранной армии, или просто жить за границей; указанные в документах Карруотерса размеры растрат, показывали, что у Сиверли достаточно средств.

Если он откажется вернуться или попытается сбежать, Джейми может пригодиться в поиске и поимке этого человека. После небольшой языковой практики, он бы достаточно хорошо чувствовал себя в Ирландии; он мог бы задавать свои вопросы там, куда Грей не сунется. И кроме того, старые связи. Якобиты в Ирландии и Франции готовы были оказать ему некоторые услуги ради Стюартов или ради него самого, но они навсегда остались бы глухи к просьбам Грея, несмотря на все его добродетельные устремления. Его мозг уже начал услужливо составлять список имен, но он яростно помотал головой, чтобы остановиться.

Да, он мог оказаться полезным. Но был ли возможный побег Сиверли достаточным основанием?

Он вспомнил, что сказал лорд Джон о Квебеке. Там Сиверли спас жизнь Джона Грея в бою. Он предположил, что лорд Джон сочтет неудобным арестовать Сиверли лично, и предоставить Джейми тащить его обратно в Англию. Он бы рассмеялся этой догадке, если бы сам не имел личного опыта с чувством чести семьи Грей. Даже то, что… но была и третья возможность.

Сиверли мог бороться. И Сиверли мог быть убит.

– Иисусе, – сказал он тихо.

Что делать, если Пардлоу хотел, чтобы Сиверли убили? Казалось, этот исход уже был зарифмован в строчках «Дикой охоты». Что бы ни говорила ему герцогиня во время своего ночного визита, в деле Сиверли было что-то, что глубоко затрагивало ее, а значит и герцога.

Он понятия не имел, какая связь могла существовать между герцогиней и Эдуардом Твелветри, но был уверен, что связь была. И именно герцогиня сказала ему, что Твелветри долгие годы был другом Сиверли. Что-то шевельнулось в окружающей его паутине, и он почувствовал, как предупреждающе подрагивает липкая нить, обернутая вокруг его ноги.

Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

В холодном свете логики ответ был очевиден – один, по крайней мере. Джейми Фрейзер был расходным материалом. И он в любой момент мог перестать существовать.

Никому не было бы дела, что сталось с военнопленным, особенно таким, кто так много лет провел в настолько отдаленных местах. Если он не вернется, Дансени не станет ни жаловаться, ни выяснять, что с ним случилось. Его сестра и Айен могли бы писать и делать запросы, но это было бы чистой формальностью – сообщить им о смерти от простуды или несчастного случая. Они никогда бы не узнали правду, даже если бы знали, что им лгут.

А если он действительно убьет Сиверли, или все будет обставлено так, будто он это сделал? Он вздрогнул. Его могут судить и повесить за это, если они позаботятся довести эту смерть до сведения общественности. Или лорд Джон Грей попросту перережет ему горло и сбросит в ирландское болото, как только он исполнит свое предназначение?

Он чувствовал приливы то жара, то холода и обнаружил, что ему необходимо прилагать сознательное усилие, чтобы продолжать дышать.

Он думал, что все будет просто: нужно выполнить задание Пардлоу и вернуться в Хелуотер к Вилли. Но если дело дойдет до…

Непонятный звук заставил его открыть глаза, чтобы увидеть Джона Грея, стоящего перед ним с приоткрытым ртом.

* * *

– Прошу прощения, – сказал Грей с некоторым усилием. – Я не хотел беспокоить.

– Что, черт возьми, вы здесь делаете, – Джейми в одно мгновение оказался на ногах, сжимая в кулаке оборки на рубашке Грея. Грей быстро дернул рукой, освобождаясь, и отступил назад, заправляя помятую рубашку обратно в жилет.

– Вы, без сомнения, самый обидчивый сукин сын, которого я когда-либо встречал, – сказал Грей, его лицо покраснело. – И я включил в этот реестр таких каналий, как мой брат и прусский король. Можете вы вести себя в моем присутствии цивилизованно хотя бы в течение десяти минут?

– Обидчивый, вот как? – Кровь стучала у Джейми в висках, и ему потребовалось некоторое усилие, чтобы расслабить кулаки.

– Я признаю, что ваше положение является довольно специфическим, – произнес Грей, прилагая заметное усилие, чтобы голос звучал миролюбиво. – Признаю, что невольно спровоцировал вас. Однако…

– Специфическим? Вот как вы это называете? Хотите моими руками закопать свое дерьмо, чтобы не забрызгать то, что называете своей честью. – Он был настолько взбешен, что говорил очень тихо. – И извиняетесь за провокацию?