Текст книги "Шотландский узник (ЛП)"

Автор книги: Диана Гэблдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Грей открыл верхнее письмо и начал читать, держа его одной рукой. Его брови поползли вверх.

– Я никогда не встречал эту женщину, а она уже заявляет, что совершенно очарована мной. И она, конечно, покорена моей смелостью, моей доблестью, моим… о-о-о… *** – он почувствовал, как румянец медленно расползается по щекам и отложил письмо. – Они что, все такие?

– Некоторые много хуже, – заверила его Минни, смеясь. – Вы никогда не задумывались о браке, Джон? Это единственный способ оградить себя от внимания подобного рода.

– Нет, – рассеянно сказал Грей, разворачивая следующее послание, после того, как он вытер соус куском хлеба. – Я буду совсем никудышным мужем. Господи Иисусе! «Я в восторге от вашей безмерной доблести и мощи вашего меча», перестаньте смеяться, Минерва, вы лопнете. Этого не было после дуэли с Эдвином Николсом.

– На самом деле, было, – сказала она, подбирая упавшие на пол письма. – Просто вас здесь уже не было, вы, как трусливый заяц скрылись в лесах Канады, чтобы избежать женитьбы на Кэролайн Вудфорд. Отставив в сторону вопрос о жене, что вы думаете о детях, Джон? Разве вы не хотите иметь сына?

– Я только что провел полчаса с вашими, так что спасибо, нет, – сказал он, хотя, на самом деле так не думал, и Менерва это знала; она просто рассмеялась и протянула ему толстую пачку писем.

– Признаю, что общественный резонанс на поединок с Николсом не идет ни в какое сравнение с этим. С одной стороны, его быстро замяли, а с другой – вы дрались всего лишь за честь дамы, а не за честь короны. Хэл тогда сказал, что не нужно отправлять вам те письма в Канаду, я так и поступила.

– Спасибо. – он вернул ей всю пачку. – А эти можно сразу сжечь.

– Если настаиваете. – Она продемонстрировала ямочку на щеке, но взяла письма и встала. – Ох, подождите, вы не посмотрели вот это.

– Я думал, вы прочитали их все.

– Только женские. Это больше похоже на деловое.

Она вытащила простой конверт из разноцветной стопки и передала ему. Обратного адреса на конверте не было, только имя отправителя опрятным мелким почерком. Х.Боулз.

Грея охватило настолько острое чувство отвращения, что аппетит сразу испарился.

– Нет, – быстро сказал он и вернул обратно. – Это сожгите тоже.

Глава 34
Первая добыча

Хьюберт Боулз был шпионом. Грей встречался с ним несколько лет назад в связи с одним частным делом и надеялся больше никогда не увидеть его. Он не мог себе представить, что эта нечисть хотела от него сейчас, и не собирался узнавать.

Тем не менее, визит мальчиков и сытный ланч укрепили его до такой степени, что, когда Том появился в очередной раз (а он делал это с регулярностью кукушки из часов, дабы убедиться, что хозяин не надумал умирать), он позволил ему побрить и умыть себя, а так же причесать и заплести волосы. И наконец, набравшись храбрости, он встал, цепляясь за руку Тома.

– Осторожнее, милорд, осторожнее… – пол под ним пошатнулся, но он расставил ноги пошире, и через мгновение головокружение прошло. Он ходил по комнате медленно, прихрамывая и тяжело опираясь на Тома, пока не убедился, что не упадет, если будет двигаться осторожно.

– Все в порядке. Я спущусь вниз.

– Нет, вы не-е-е… Да, милорд, – покорно ответил Том, подавив первоначальный порыв. – Не должен ли я спуститься перед вами?

– Чтобы я мог упасть на тебя при необходимости? Это очень благородно, Том, но, думаю, нет. Ты можешь следовать за мной и взять на себя ответственность, если хочешь.

Он медленно спустился по главной лестнице, Том следовал за ним, бормоча что-то о всей королевской коннице и всей королевской рати, затем проковылял вдоль главного коридора в библиотеку, сердечно кивнув Насонби и поинтересовавшись состоянием его лодыжки.

Фрейзер действительно сидел в кресле у окна с тарелкой печенья и бокалом хереса на подоконнике и с «Робинзоном Крузо» в руках. Он оглянулся на звук шагов Грея, его брови поползли наверх, может быть, от неожиданного явления лорда Джона, а может быть, при виде его шелкового халата, зеленого с фиолетовыми полосами.

– Вы не собираетесь сообщить мне, что если бы сабля вошла между ребер, я был бы уже мертв, как все остальные? – поинтересовался Грей, осторожно опускаясь в кресло рядом.

Фрейзер выглядел слегка озадаченным.

– Я не собирался это говорить. Вы не собирались умирать, когда я поднял вас с земли.

– Так это вы подобрали меня?

– Разве вы об этом не просили? – Фрейзер взглянул с легкой досадой. – Вы, конечно, были весь в кровище, как недорезанная свинья, но рана уже почти не кровоточила, и я слышал ровное дыхание и сильное биение сердца, когда нес вас к карете.

– Ох. Спасибо. – черт возьми, почему он не смог подождать несколько минут, прежде чем упасть в обморок?

Чтобы отвлечься от бессмысленных сожалений, он взял печенье и спросил:

– Вы не говорили с моим братом в последнее время?

– Говорил. Около часа назад. – Джейми поколебался, заложив большой палец в книгу, чтобы отметить прочитанное место. – Он предложил мне солидную сумму денег. В награду за мою помощь.

– Вы это заслужили, – сказал Грей, от все души надеясь, что Хэл не вел себя, как осел.

– Я сказал, что это грязные деньги и я не могу прикоснуться к ним… но он указал, что изначально я делал это не ради денег, и был отчасти прав. По его словам, меня на самом деле грубо принудили, с чем я не могу вполне согласиться – есть некоторые нюансы. Но он хотел отблагодарить меня за неудобства, доставленные по его вине. – он искоса посмотрел на Грея. – Я предположил, что это рассуждения иезуитского толка, но он ответил, что, поскольку я папист, они должны меня вполне убедить. Он так же сообщил, – продолжал Фрейзер, – что я не обязан принимать деньги лично, он будет рад заплатить любому, на мое усмотрение. В конце концов, под моей защитой еще остались некоторые люди.

Грей про себя направил Господу благодарственную молитву. Хэл не был ослом.

– Действительно, – сказал Грей. – Кому вы собираетесь помочь?

Фрейзер слегла прищурился, словно подсчитывая.

– Ну, есть моя сестра с мужем, у них шестеро детей. И есть мои арендаторы, – он на мгновение поджал губы, – то есть, семьи моих бывших арендаторов, – поправился он.

– Сколько? – спросил Грей с интересом.

– Может быть, сорок семей, может быть, меньше. Но все же…

Хэлу придется раскошелиться, подумал Грей.

Лорд Джон не хотел останавливаться на этом вопросе. Он кашлянул и позвонил лакею, чтобы заказать себе выпить. Его шансы на получение чего-нибудь крепче ячменного отвара были невелики, но он не любил херес.

– Возвращаясь к моему брату, – сказал он, попросив бренди, – говорил ли он вам что-либо о военно-полевом суде или развитии… гм, военной операции?

Он имел ввиду арест подозреваемых офицеров Ирландской бригады.

На лицо Джейми сразу вернулось обеспокоенное выражение, хмурое и даже жесткое.

– Да, – быстро ответил он. – Трибунал назначен на пятницу. Он попросил меня остаться, если понадобится мое свидетельство.

Грей был потрясен, он не ожидал, что Хэл привлечет Фрейзера, как свидетеля. После выступления Фрейзер попадет в центр внимания. Показания свидетелей были частью публичных отчетов адвоката; будет невозможно скрыть участие Фрейзера в расследовании по делу Сиверли и разоблачении Твелветри. Даже если он не будет разглашать планы выступления Ирландской бригады, в Лондоне еще было достаточно якобитов и им сочувствующих, и они сделают выводы. Ирландцы были на редкость мстительным народом.

Мысль о том, что Хэл постарается как можно быстрее отправить Фрейзера в Хелуотер, немного умерила тревогу. Он поступит так, как требует Хэл, однако, неохотно.

Как собирался поступить Хэл? Если Фрейзера сразу после показаний отправят в отдаленную сельскую местность, будет ли он там в безопасности по именем Александра Маккензи?

– Что касается… военной операции… – широкий рот исказила гримаса. – Я думаю, она дала удовлетворительные результаты. Естественно, я не пользуюсь доверием его светлости в этом вопросе, но я слышал, как полковник Карьер сообщил ему, что вчера произведены несколько важных арестов.

– Ах, – сказал Грей, стараясь казаться безразличным. Аресты не могли не причинить Фрейзеру боль, хотя он был согласен с их необходимостью. – Был ли среди них… э-э… мистер Куинн?

– Нет, – Фрейзер ответил внимательным взглядом. – Они охотятся за Куинном?

Грей пожал плечами и отхлебнул бренди, в желудке приятно потеплело.

– Они знают его имя и уверены в его причастности, – сказал он немного хрипло и прочистил горло. – И считают его непредсказуемым. Он вполне может знать некоторых членов «Дикой охоты». Разве он не попытается предупредить их, если узнает, какой опасности они подвергаются?

– Да, это так. – Фрейзер вдруг поднялся, подошел к окну и отвернулся, опершись на раму.

– Вы знаете, где он? – тихо спросил Грей, и Фрейзер покачал головой.

– Я не сказал бы вам, если бы знал, – ответил он так же тихо. – Но я не знаю.

– Вы бы предупредили его? – спросил Грей. Не следовало спрашивать, но он был одержим любопытством.

– Да, – ответил Фрейзер без колебаний. Теперь он повернулся и безразлично смотрел на Грея. – Когда-то он был моим другом.

Я тоже, подумал Грей и налил еще бренди. Могу ли я стать им снова? Но даже самое острое любопытство не заставило бы его задать этот вопрос.

Глава 35
Справедливость

Трибунал по делу Джеральда Сиверли (покойного) вызвал широкое участие армии и общественности. Все, от герцога Камберленда (который попытался назначить сам себя в судебную комиссию, но был отклонен Хэлом) до последнего писаки с Флит-стрит собрались в Ратуше, словно на великое торжество.

Лорд Джон Грей, бледный и прихрамывающий, но с твердым взглядом и голосом, свидетельствовал перед судебной комиссией, состоявшей из пяти офицеров различных полков – ни один из них не был из полка Сиверли – и адвокатурой в том, что он получил представленные военно-полевому суду документы от капитана Чарльза Карруотерса в Канаде, где он служил под командованием майора Сиверли и был свидетелем преступлений, описанный в данных документах, и что он, Грей, слышал эти показания от Карруотерса лично и склонен верить документальным доказательствам в их нынешнем виде.

Военно-полевой суд не требовал множества дополнительных процедур, ни клятвы на Библии, ни барристеров, ^{3}ни правил доказательства. Любой желающий мог свидетельствовать или задавать вопросы, и ряд людей сделали это, в том числе герцог Камберленд, который выступил вперед, прежде, чем Грей успел сесть, и подошел к нему вплотную, дыша ему в лицо с расстояния в шесть дюймов.

– Разве это неправда, милорд, – спросил Камберленд с тяжеловесным сарказмом, – что майор Сиверли спас вам жизнь при осаде Квебека?

– Да, ваша светлость.

– И вам не было стыдно предать своего брата по оружию?

– Нет, – спокойно ответил Грей, хотя его сердце пропустило удар. – Поведение майора Сиверли на поле боя было доблестно и почетно, но он сделал бы то же самое для любого солдата, так же, как и я. Для меня сокрытие доказательств его преступлений и коррупции было бы предательством всей армии, в которой я имею честь служить, и всех моих товарищей, с которыми я многие годы сражался плечом к плечу.

– Слушайте, что он говорит! – выкрикнули с задних скамей, и он подумал, что это голос Гарри Карьера. Общий гул одобрения наполнил зал, и Камберленд отступил, все еще глядя Грею в глаза.

Свидетельства принимались весь день, в основном, от членов полка Сиверли; некоторые описывали характер покойного, но многие – очень многие – перечисляли инциденты, которые поддерживали обвинения Карруотерса. Полковая лояльность требует многого, подумал Грей, но полковая честь требует большего; эта мысль ему понравилась.

К концу дня униформы разных полков, окаменевшие от стыда лица, голоса, гулкое эхо под балками высокого потолка, ощущение жесткого стула под седалищем и толчки соседей уже вызывали головокружение… но, наконец, он оказался на улице в потоке бурной толпы, извергающейся из ворот ратуши.

Хэл, который был старшим офицером в суде, стоял на противоположной стороне улицы и строго разговаривал с непрестанно кивающим адвокатом. День шел к завершению, и лондонские трубы изрыгали первые клубы темного дыма. Грей благодарно вдохнул полные легкие дымного воздуха, свежего по сравнению со спертой атмосферой главного зала ратуши, насыщенной запахами пота, пищи, табака, запахами гнева и страха. Он видел в толпе лица людей, дававших показания, теперь спокойные и сосредоточенные.

Хэл заранее предостерег от любого упоминания Ирландских бригад, «Дикой охоты» или плана захвата короля; слишком много заговорщиков еще числилось пропавшими без вести, и не было необходимости тревожить публику заранее.

Тем не менее, упоминания Эдуарда Твелветри и его роли в качестве близкого друга и сообщника Сиверли избежать не удалось, и Грей вздрогнул, вспомнив вдруг выражение лица Реджинальда Твелветри. Старый полковник сидел в первом ряду словно каменное изваяние, не сводя горящих глаз с Хэла, не мигая и не слыша происходящего вокруг.

Реджинальд Твелветри не сказал ни слова. И что, в конце концов, он мог сказать? Хотя, конечно, проголосовал за обвинительный вердикт по всем пунктам.

Грей предполагал, что должен чувствовать радость победы или, по крайней мере удовлетворение от выполненного долга. Он сдержал свое обещание Чарли, добился правды, даже больше, чем хотел или ожидал, и полагал, что достиг справедливости.

Если это можно так назвать, подумал он, глядя, как трое или четверо газетчиков с Флит-стрит подталкивали друг друга локтем в попытке заговорить с молодым Элдоном Гарлоком, прапорщиком и самым молодым членом суда, первым высказавшим свой вердикт.

Бог знает, что они напишут. Он только надеялся, что никто из них больше не вспомнит о нем; он и раньше удостаивался влияния прессы, хотя и самым благоприятным образом. Испытав «благосклонность» журналюг вблизи, он мог только молиться, чтобы Бог помиловал тех, кто им не понравился.

* * *

Грей отошел от толпы, двигаясь без реальной цели, только желая увеличить дистанцию между собой и тревогами сегодняшнего дня. Поглощенный своими мыслями и довольный, что, по крайней мере, Джейми Фрейзеру не пришлось давать показания, он не сразу заметил, что его сопровождают. Его потревожило странное эхо его шагов, повторяющееся в неверном ритме, и, наконец, он посмотрел в сторону, чтобы понять причину.

Он остановился, как вкопанный, и Хьюберт Боулз, шедший на полшага позади, подошел ближе и остановился, кланяясь.

– Милорд, – вежливо сказал он. – Как поживаете?

– Не так, чтобы очень хорошо, – ответил Грей. – Я должен просить извинить меня, мистер Боулз.

Он повернулся, чтобы уйти, но Боулз остановил его, положив руку на плечо. Оскорбленный фамильярностью, Грей отпрянул.

– Я должен попросить вас о терпении, милорд, – сказал Боулз со слабой улыбкой, почти скрывшей его губы. Он говорил мягко, но властно, предупреждая любой протест Грея. – У меня есть для вас нечто важное, вам придется это выслушать.

Хьюберт Боулз был невысоким и бесформенным существом с круглой головой и круглой спиной, в ветхом парике и изношенном пальто, любой, кто видел его раз, не взглянул бы на него дважды. Даже лицо его было мягким, как вареный пудинг с маленькими смородинами глаз. Тем не менее, Грей медленно склонил голову, не желая спорить.

– Следует ли нам выпить кофе? – спросил он, кивая на ближайшую кофейню. Он не собирался приглашать Боулза в любой из клубов, где имел членство. У него не было представления о прежней жизни этого человека, но его присутствие вызывало непреодолимое желание вымыться с ног до головы.

Бойлз покачал головой.

– Думаю, нам лучше просто пройтись, – ответил он, подтверждая свои слова легким прикосновением к локтю Грея. – Я очень недоволен вами, милорд, – продолжал он будничным тоном, пока они медленно шли вдоль Грехем-стрит.

– Вы? – коротко сказал Грей. – Мне жаль это слышать.

– Да, так и должно быть. Ведь вы убили одного из моих самых ценных агентов.

– Одного из… кого?

Он остановился, уставившись на Боулза, но настоятельным жестом был побужден продолжать движение.

– Эдуард Твелветри под моим руководством в течении нескольких лет занимался подавлением якобитских инср… инсургентов [51]51
  Инсургент – повстанец, участник вооруженного восстания против правительства.
  Толковый словарь Ушакова


[Закрыть]– тень досады мелькнула на лице Боулза, когда он запнулся на слове «инсургенты», но Грей был слишком встревожен заявлением Боулза, чтобы позлорадствовать.

– Хотите сказать, он работал на вас? – он даже не попытался смягчить грубость, но Боулз не отреагировал на тон.

– Именно это я и имею ввиду, милорд. Он потратил много времени и усилий, чтобы войти в доверие к майору Сиверли, как только мы поняли, что Сиверли может представлять интерес в этом отношении. Вы знаете, что его отец был одним из «диких гусей», улетевших из Лимерика?

– Да, – сказал Грей. Его губы онемели. – Я знал.

– Это такое большое неудобство, – укоризненно сказал Боулз, – когда господа затевают собственное расследование, мешая профессионалам.

– Очень жаль, что причинил вам неудобства, – ответил Грей, начиная сердиться. – Вы хотите сказать, что Эдуард Твелветри не был предателем?

– Напротив, милорд. Он служил своей стране благороднейшим образом, работая втайне и опасности, чтобы победить врагов короны. – на этот раз в бесцветном голосе прозвучали теплые ноты, и, взглянув на своего нежеланного спутника, Грей понял, что Боулз не просто сердится, он был очень зол.

– Почему, черт возьми, он не сказал мне это в частном порядке?

– А почему он должен был доверять вам, милорд? – бойко парировал Боулз – Вы родом из семьи, запятнанной тенью измены.

– Это не так!

– Не фактически, может быть, но опосредованно, – с поклоном согласился Боулз. – Вы хорошо себя вели в деле с Бернардом Адамсом и его соратниками, но даже очищение имени вашего отца не сотрет пятна с вашей фамилии, это сделает только время. Время, а так же поступки вашего брата и вас.

– Что вы, черт побери, имеете ввиду?

Боулз приподнял плечо, но воздержался от прямого ответа.

– И вообще, сообщить о своей деятельности хоть кому-нибудь для Эдуарда Твелветри значило рисковать всей нашей работой. Правда, теперь майор Сиверли мертв, но…

– Подождите. Если все, что вы говорите мне, правда, то почему же Эдуард Твелветри убил Сиверли?

– О, нет. Он не убивал, – сказал Боулз, как будто этот вопрос не имел значения.

– Что? Кто же это сделал? Уверяю вас, это был не я.

Тихий скрип, толчками выходивший из горла Боулза, видимо, считался смехом.

– Конечно, нет, милорд. Эдуард сказал мне, что Сиверли убил тощий ирландец со вьющимися волосами. Он услышал громкие голоса и подошел ближе, чтобы узнать, что происходит, и слышал, как тот кричал майору, будто знает, что Сиверли украл деньги. За спором последовали звуки потасовки. Твелветри не хотел выдать себя, поэтому осторожно подкрался к беседке, и увидел, как забрызганный кровью человек перепрыгнул через перила и поспешил в лес. Он преследовал этого человека, но не остановил его. Он также видел, как прибыли вы, спрятался в лесу, пока все не утихло, а потом ушел в другом направлении. Он не видел этого ирландца раньше, и не смог найти в округе никого, кто бы его знал. При тех обстоятельствах он не хотел задавать слишком много вопросов. – Боулз вопросительно посмотрел на Грея. – Я не думаю, что вам известно, кто он такой?

– Его зовут Тобиас Куинн, – коротко ответил Грей. – И возможным мотивом преступления может служить то, что сам он является страстным якобитом, и предполагал, что Сиверли собирается скрыться с деньгами, собранными для Стюартов.

– Вот как, – сказал довольный Боулз. – Так просто. Видите ли, милорд, это то, что я имел ввиду относительно вас и вашего брата. Вы способны получить немало полезных сведений.

– На самом деле, это капитан Твелветри сообщил мне, что он ожидает побега майора Сиверли в Швецию; мы не намеревались мешать ему, потому что это нанесло бы ущерб планам ирландцев. Я не могу сказать, как ирландские якобиты узнали, но они явно знали все.

Последовала короткая пауза, во время которой Боулз извлек из кармана белоснежный шелковый носовой платок, обшитый тонким кружевом (Грей отметил это с удивлением), и изящно высморкался.

– Вам известно нынешнее местонахождение мистера Куинна, милорд? Если нет, не могли бы вы ненавязчиво поинтересоваться среди ваших ирландских знакомых?

Грей повернулся к нему, охваченный яростью.

– Вы предлагаете шпионить для вас, сэр?

– Конечно. – Боулз, казалось, не обратил ни малейшего внимания на сжатые кулаки Грея. – Но, возвращаясь к Эдуарду Твелветри, вы должны простить меня за настойчивость, но он действительно был моим самым ценным человеком, и он не мог ничего говорить о своей деятельности, даже в частном порядке, опасаясь действий, которые вы предприняли.

Голос разума начал пробиваться через завесу шока и гнева, и Грею стало нехорошо, холодный пот выступил у него на лбу.

– Какие… действия?

– Как какие? Арест офицеров Ирландской бригады, участвующих в заговоре. Вы ведь знаете о нем, думаю?

– Да, я знаю. Но как узнали вы?

– Эдуард Твелветри. Он принес мне наброски плана, но еще не собрал полный список участников. Они называют себя «Дикой охотой», очень поэтично, впрочем, чего еще можно ожидать от ирландцев? Преждевременная смерть Эдуарда, – нотка печальной иронии прозвучала в голосе Боулза, – не позволила нам узнать имена всех заговорщиков. И в то же время похвальное рвение вашего брата, позволило захватить часть преступников, но потревожила остальных, которые либо бежали из страны, чтобы причинять нам неприятности в других местах, либо просто безвозвратно скрылись.

Грей открыл рот, но не нашелся, что сказать. Рана в груди горячо пульсировала против сердца, но еще больше жгло его разум воспоминание о неподвижном Реджинальде Твелветри, перед лицом которого уничтожали доброе имя его брата.

– Я думаю, вы должны были знать, – сказал Боулз почти по-доброму. – Всего хорошего, милорд.

Он когда-то видел, как повар Минни острой ложкой вырезает из мякоти дыни маленькие шарики. Ему казалось, что каждое слово Боулза вонзается в него, словно эта ложка, нарезая аккуратными кусочками его сердце и внутренности.

* * *

Он не помнил, как вернулся в Аргус-хаус. Просто вдруг обнаружил себя около двери перед мигающим в ужасе Насонби. Дворецкий что-то сказал, он безвольно махнул рукой и побрел в библиотеке. Слава Богу, Хэла там не было. Я должен буду сказать ему, но, Боже, не сейчас!

Дальше, через французские двери, через сад. Единственной мыслью было найти убежище, хотя он знал, что такого не существует.

За сараем он сел на перевернутое ведро, поставил локти на колени и положил голову на руки.

Грей слышал тиканье часов в кармане, казалось, каждый тихий щелчок длится вечно, складываясь в бесконечный поток. Как невероятно долго придется ждать, прежде чем он умрет, и слова Боулза перестанут отдаваться эхом у него под черепом.

Он понятия не имел, сколько просидел так с закрытыми глазами, проклиная себя от всего сердца. Он не стал открывать глаза, когда рядом раздались шаги и прохладная тень упала ему на плечи.

Послышался короткий вздох, большие руки подхватили его и подняли на ноги.

– Обопритесь на меня, – тихо сказал Фрейзер. – Прогуляемся. На ходу будет легче говорить.

Он открыл рот, чтобы возразить, но не нашел в себе сил к сопротивлению. Фрейзер взял его за руку и твердо повел через задние ворота. Они прошли узким переулком, достаточно широким для тележек торговцев, но в этот час дня – было уже довольно поздно – он весь был скрыт в тени. Несколько служанок слонялось перед калитками больших домов, они сплетничали или ждали молодых людей. Они искоса бросали взгляд на двух мужчин, но отворачивались, понижали голоса и продолжали сплетничать. Грей страстно пожалел, что не родился одной из этих женщин, которые имеют право продолжать жить своей обыденной жизнью.

Комок в горле был большим и твердым, как грецкий орех. Он не понимал, как слова смогут пройти сквозь него. Но Фрейзер держал его под руку, направляясь через улицу в Гайд-парк.

Здесь было уже совсем темно, только вдалеке светились костры цыган и бродяг, приходивших сюда ночью. На углу, где выступали агитаторы, памфлетисты и все, кто имел что-то сказать обществу, догорал беспризорный огонь, пахло жженой бумагой. На соседнем дереве висела неясная фигура – кто-то пытался поджечь чучело, но оно только обуглилось и завоняло, бледный квадрат бумаги был пришпилен к груди, нечитаемый в темноте.

Они почти вышли к центру парка, когда он нашел первые слова; Фрейзер, терпеливо шагавший рядом, уже не держал его за руку, и он ощутил это как утрату… но слова наконец пришли, сначала неохотные и непоследовательные, а затем резкие и внезапные, как мушкетный залп. Он удивился, что можно говорить так коротко.

Фрейзер издал тихий звук, похожий на короткий хрип, словно получил удар кулаком в живот, но потом слушал молча. Они шли еще некоторое время, после того, как Грей закончил говорить.

– Господи, помилуй, – сказал наконец Фрейзер очень тихо.

– Вот и все, – сказал Грей беззлобно. – Это наводит на мысли о существовании некоего конечного смысла всех вещей.

Фрейзер повернул голову и посмотрел на него с любопытством.

– Вы так считаете? Вы подразумеваете под конечным смыслом Божий промысел или что-то еще? Я слышал, как вы восхищались логикой разума.

– Где же в этом логика? – возразил Грей, разводя руками.

– Вы знаете ее так же, как и я, – довольно резко сказал Фрейзер. – Логика долга, которой подчиняется каждый человек – вы, я, Эдуард Твелветри.

– Я… – Грей остановился, не в состоянии сформулировать свои мысли связно, их было слишком много.

– Да, мы оба виноваты в смерти этого человека, и я не думаю, что говорю это по доброте душевной. Я хорошо понимаю, что вы чувствуете. – Фрейзер остановился и повернулся к Грею, пристально глядя ему в лицо. Они стояли у дома графа Прествика; фонари были зажжены, свет полосами падал через кованые прутья решетки. – Я публично обвинил его в измене, чтобы пресечь деятельность, которая могла нанести вред моему народу. Он бросил мне вызов, чтобы предотвратить любые подозрения, вызванные моими словами, и продолжать свое дело, о котором мы с вами не имели никакого понятия. Затем вы бросили ему вызов, якобы, – он пристально посмотрел на Грея и заговорил медленнее, – защитить свою честь и стереть обвинение в содомии. – Широкий рот сжался в тонкую полосу.

– Якобы, – повторил Грей. – А для какого черта я еще мог это сделать?

Глаза Фрейзера изучали его лицо. Грей чувствовал прикосновение этого взгляда, странное ощущение, но он держался спокойно. Или надеялся, что спокойно.

– Ее светлость считает, что вы сделали это ради вашей дружбы со мной, – наконец сказал Фрейзер спокойно. – И я склонен думать, что она права.

– Ее светлости надо заниматься своими собственными делами. – Грей резко отвернулся и пошел. Фрейзер быстро догнал его двумя широкими шагами, почти не слышными на песке дорожки. В рассеянном свете из окон домов можно было разглядеть кучки навоза, оставленные всадниками, потерянные детские игрушки.

Грей отметил, что Фрейзер сказал: «Ради вашей дружбы со мной», в отличие от боле простого, но опасного «ради меня». Он не знал, были это слова Минни или Фрейзера, но решил, что это не имеет значения. Оба заявления были верны, и, если Фрейзер предпочитал большую дистанцию, он был рад и этому.

– Мы оба виноваты в его смерти, – упрямо повторил Фрейзер, – так же, как он сам.

– Каким образом? Он не мог оставить мое обвинение без ответа. И он не мог рассказать вам правду о своем положении даже в частном порядке.

– Он мог, – возразил Фрейзер. – Но он вызвал вас не только из чувства долга.

Грей смотрел на него.

– Конечно.

Фрейзер отвернулся, но Грей заметил проблеск улыбки на затененном лице.

– Вы англичанин, – сухо сказал Фрейзер. – Так же, как и он. И все-таки он пытался убить вас.

– Он должен был, – перебил Грей. – Его единственным шансом было попросить прощения, но он, черт возьми, знал, что я не прощу.

Фрейзер коротко кивнул, согласный.

– Разве я не сказал, что все случившееся логично.

– Но… – Он не договорил. Несмотря на всю чудовищность происшедшего он не мог не отметить, что Фрейзер сказал правду: Джейми тоже был виноват в смерти Твелветри и должен был сожалеть о ней.

– Да, но, – сказал Фрейзер со вздохом, – я бы сделал то же самое. Впрочем, вы убивали людей и получше Эдуарда Твелветри.

– Вполне возможно. Но я убивал их как врагов – из чувства долга.

Стал бы он врагом, если бы не Эсме и Натаниель? Скорее всего, нет.

– Вы убили его как врага. И не ваша вина, что он таковым не оказался.

– Очень благовидный аргумент.

– И убедительный.

– Как вы можете утверждать, что чувствуете мой ужас и тоску? Мою вину? – раздраженно потребовал Грей.

– Я действительно чувствую. Можно ощущать сильное горе, но рационально мыслить при этом.

– Вот как, – начал Грей потеплевшим голосом, но так как разговор начал напоминать ту несчастную стычку в конюшне Хелуотера, он отказался от этой тактики. – Вы действительно считаете все страстные слова нелогичными? А как насчет чертовой «Арбротской декларации» ^{4}?

– Речь может быть произнесена в порыве страсти, – признал Фрейзер, – но дальше ее приходится исполнять хладнокровно, по большей части. Декларация была написана или, по крайне мере, подписана рядом людей. Они все не могли быть под воздействием страсти, когда делали это.

Грей почти засмеялся, но покачал головой.

– Вы пытаетесь отвлечь меня от обсуждаемого вопроса.

– Нет, – сказал Фрейзер задумчиво, – думаю, я пытаюсь показать вам, что независимо от стремления человека поступать правильно, результат может быть оказаться совсем не тем, чего он желал или ожидал. И это можно считать основанием для сожаления. Иногда очень глубокого сожаления, – добавил он более мягко, – но не вечной вины. И потому мы должны отдаться на милость Божию, и надеяться получить Его прощение.

– А вы опираетесь на собственный опыт. – Грей не хотел, чтобы это замечание прозвучало так веско, но так оно и получилось. Фрейзер издал протяжный выдох через свой длинный шотландский нос.

– Вы правы, – сказал он после минутного молчания. Он вздохнул еще раз. – Когда я был лэрдом в Лаллиброхе, один из арендаторов пришел просить моей помощи. Это была старая женщина, она беспокоилась за одного из своих внуков. Его отец часто бьет мальчика без вины, сказала она, и она была уверена, что однажды убьет совсем. Не возьму ли я его конюхом к себе в дом? Я согласился. Но когда я заговорил с его отцом, он не согласился и упрекнул меня за то, что я вмешиваюсь в его дела с сыном. – он снова вздохнул. – Я был молод и глуп. Я ударил его. Вернее… я его побил, и он уступил мне. Я забрал паренька. Его звали Робби, Робби Макнаб. – Грей хмыкнул, но ничего не сказал. – Ну, Ронни, так звали отца, Ронни Макнаб было его имя, предал меня англичанам из обиды и гнева; я был арестован и доставлен в английскую тюрьму. Я… бежал… – Он поколебался, словно решал, стоил ли сказать больше, но решил идти дальше. – Позже, когда я вернулся в Лаллиброх в первые дни восстания, я узнал, что дом Макнаба сгорел, а сам он задохнулся в дыму.