355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэвид Хоффман » Олигархи. Богатство и власть в новой России » Текст книги (страница 23)
Олигархи. Богатство и власть в новой России
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 02:55

Текст книги "Олигархи. Богатство и власть в новой России"


Автор книги: Дэвид Хоффман


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 48 страниц)

Источники первоначального капитала конгломерата “Система” неизвестны. Одной из версий поделился президент “Системы” Евгений Новицкий, сказавший, что конгломерат вырос из группы экспортно-импортных компаний, делавших легкие деньги в начале 1990-х на продаже российской нефти за границу и на импорте компьютеров. “Мы брали ссуды, покупали нефть, продавали ее на Западе. Потом покупали компьютеры, телевизоры, продукты питания и продавали их на местном рынке. Таким образом, образовался высокодоходный рынок. В 1993 году одна операция могла принести 100 процентов прибыли. Купи что-нибудь за доллар, продай за два”. Это была типичная история быстрого обогащения, характерная для той эпохи, но в ней ничего не говорилось о преимуществах, которые давала Евтушенкову дружба с мэром.

Преимущества появились с началом приватизации. Согласно ее собственным отчетам, с 1994 по 1996 год капитал “Системы” увеличился в шесть раз и превысил миллиард долларов. Одним из самых заметных приобретений стала московская телефонная монополия, пятая по величине телефонная сеть в мире с 4 миллионами телефонных линий. Это была очень старая сеть, а одна из телефонных подстанций, обслуживающая номера на 231, находилась в эксплуатации с 1930 года {308} . Тем не менее компания могла приносить доход, поскольку потребность в хорошей телефонной связи была велика. Если бы удалось увеличить плату за пользование телефоном – а пойти на это Лужков был вынужден, – компания стала бы прибыльной. “Совершенно случайно, – вспоминал Евтушенков, – я оказался в отрасли, которая начала стремительно развиваться, – телекоммуникации”.

Когда в 1995 году правительство Лужкова решило приватизировать 33 процента телефонной компании, это заинтересовало Евтушенкова. Он только что реорганизовал свой старый комитет городского правительства. Название немного изменилось. Теперь это был не Московский городской комитет по науке и технике, а “Московский городской комитет по науке и технике и компания”. Под “компанией” подразумевалась группа фирм, которые в большинстве своем контролировались “Системой” или принадлежали ей. 21 апреля 1995 года его новую фирму объявили победительницей инвестиционного тендера, проведенного Московским городским фондом собственности. Цена составила 136 миллионов долларов, из которых 100 миллионов можно было предоставить в виде оборудования. Цена ничтожная, если учесть, что рыночная капитализация компании составляла тогда 2 миллиарда долларов {309} .

Когда были объявлены результаты приватизации, победителем значился только “Московский городской комитет по науке и технике и компания”. Конгломерат “Система”, реальная сила, стоявшая за сделкой, не упоминался. Приватизация оказалась инсайдерской сделкой, такой же дешевой распродажей, как те, которые Лужков публично осуждал, ведя борьбу с Чубайсом, только теперь город занимался этим в интересах его друга Евтушенкова. Российское законодательство предусматривает, что в любом аукционе должно быть не менее двух участников. Евтушенков сказал, что в этом тендере участвовало несколько претендентов, но, согласно сообщениям газет, помимо Московского комитета по науке и технике был только один претендент, и он также имел связи с “Системой”. Когда я обратился в Московский комитет по собственности с просьбой сообщить мне подробности о тендере, я получил по факсу условия проведения тендера, а на второй странице – короткий список победителей инвестиционных тендеров, проведенных за неделю. Ни цен, ни условий, ни подробностей.

Возможно, причиной их скрытности было одно из условий сделки, не бросавшееся в глаза в то время. Как только Евтушенков удовлетворил инвестиционные требования первого тендера, это условие предоставило ему право выпустить новые акции телефонного гиганта. Телефонная компания выпустила 638 634 новые акции в дополнение к 1,2 миллиона уже находившихся в обращении. Это позволило Евтушенкову взять компанию под свой контроль, увеличив долю “Системы” до 59,9 процента голосующих акций телефонной компании, что обеспечило ему надежное большинство. Услышав об этом условии в 1998 году, я был ошеломлен. Я нашел факс, полученный мною в 1995 году из Московского комитета собственности, с описанием условий тендера. В нем ничего не говорилось о праве выпускать новые акции. Ключевое условие приватизации, позволившее “Системе” получить контроль над самой большой городской телефонной компанией России, было скрыто от глаз общественности. Больше всех пострадала компания “Связьинвест”, значительная часть которой принадлежала государству, – национальная телефонная холдинговая компания, чья доля голосующих акций Московской телефонной компании сократилась с 46,6 до 27,9 процента.

“Система” была очень закрытой, почти невидимой компанией. В середине 1990-х годов, когда Евтушенков расширялся, “Система” была мало известна и ей уделялось меньше внимания, чем финансовым и промышленным империям Гусинского, Смоленского, Березовского и Ходорковского. Проницательные московские финансовые аналитики, казалось, были сбиты с толку “Системой”. Даже в 1998 году биржевые маклеры, выпускавшие справочные бюллетени о телефонной компании для иностранных инвесторов, часто не указывали, что “Московский городской комитет по науке и технике и компания” связан с “Системой”. Не было ясно и то, кому на самом деле принадлежит конгломерат “Система”. Компания не публиковала подробных сведений о своих владельцах, а финансовые документы были очень лаконичны. Президент “Системы” Новицкий сказал мне, что материнская компания на 100 процентов принадлежала другой компании, “Система-Инвест”, та, в свою очередь, на 40 процентов принадлежала люксембургской инвестиционной компании, а остальное принадлежало индивидуальным инвесторам, включая Евтушенкова. Лужков отрицал, что “Система” была “запасным карманом для мэра”. 4 марта 1999 года, обращаясь к дипломатам, журналистам и бизнесменам, Лужков сказал: “Я могу официально сообщить вам, что распространяемые слухи не имеют ничего общего с действительностью. Что касается “Системы”, то к ней сегодня привлечено очень большое внимание, но многие пытались рассматривать “Систему” как какой-то запасной карман правительства Москвы или запасной карман мэра, у которого имеются некие политические мотивы перед выборами. Отбросьте все эти мысли. Мы работаем честно. Мы не прибегаем к тому, что вы предполагаете. И сами эти предположения – когда мы читаем их – говорят только о дурном тоне тех, кто их делает” {310} .

Москва переживала подъем, и конгломерат Евтушенкова еще теснее переплелся с финансовыми потоками города. Московский банк реконструкции и развития, являвшийся частью “Системы”, стал одним из “уполномоченных” банков Москвы и получил прибыльную привилегию распределять городские деньги, например субсидии ЗИЛу. Страховая компания “Системы” застраховала московский метрополитен. “Система-Нефть” управляла в Москве сетью автозаправочных станций. “Система-Галс” являлась одним из крупных застройщиков центра Москвы. “Система-Телекоммуникации” имела долю в двух московских компаниях сотовой связи, одна из которых стала лидером рынка. “Системе” также принадлежал “Детский мир”, огромный магазин, торгующий товарами для детей, туристическое агентство “Интурист” и несколько заводов по производству электронного оборудования. Евтушенков занимал одновременно множество разных постов: был другом и советником Лужкова, руководителем “Системы”, председателем совета Московской фондовой биржи и так далее. Он без труда переходил от общественных интересов к интересам частного бизнеса и обратно.

Член городского совета Алексей Улюкаев, реформатор и заместитель директора гайдаровского института, сказал, что все это в духе Лужкова. “В Москве важно стоять на двух ногах: одной – в бизнесе, другой – в администрации”, – сказал он мне. Лужков создал систему, при которой в связях городского департамента с частным бизнесом не было ничего необычного. “С одной стороны, они распоряжаются бюджетными деньгами, – говорил Улюкаев, – с другой, делают деньги сами. С третьей – всё контролирует город. Они и предложение, и спрос, и администрация”. Улюкаев назвал это “коммерциализацией” правительства. “Практически у каждой городской структуры есть свой внебюджетный фонд, на который поступают доходы от предпринимательской деятельности”, – рассказывал он. Доходы часто утаивались. В проспекте для иностранных инвесторов 1997 года, посвященном размещению еврооблигаций на сумму 500 миллионов долларов, город признал, что все его внебюджетные фонды приносят пятую часть общего дохода, составляющего 9,9 миллиарда долларов. Многие эксперты считают, что на самом деле эта сумма гораздо больше. По словам Улюкаева, детали не известны и городскому совету {311} .

То, что в западной экономике считалось бы злоупотреблением служебным положением, в Москве было обычным явлением. Когда в 1997 году город занял на мировых рынках капитала 500 миллионов долларов, было решено использовать полученные деньги для предоставления ссуд с целью поощрения инвестиций. Евтушенков был одним из двадцати четырех членов совета, принимавшего решение по ссудам. Кто получил деньги? “Система” получила, по крайней мере, три ссуды: 16,5 миллиона долларов на проект, связанный с недвижимостью в центре города, 16,5 миллиона долларов на завод по производству телевизоров и 15 миллионов долларов на завод по производству цифровых телефонных станций. Евтушенков сказал мне, что не присутствовал на обсуждении вопроса о ссудах, но один из муниципальных служащих сказал мне, что он присутствовал, хотя и сидел молча.

Успех “Системы” – это не просто история о богатстве или о лужковском неприкрытом слиянии власти и денег. В то время когда начала формироваться “Система”, новая российская экономика вся превращалась в семейную, клановую систему. Стали появляться конгломераты (которые из вежливости называли финансово-промышленными группами), зарождавшиеся маленькие империи, часто связанные с кем-то из политических лидеров. Лужков, руководитель огромной и все более процветающей столицы, тоже нуждался в союзе с такой финансово-промышленной группой. Вначале это был Гусинский, потом “Система” и Евтушенков.

Лужков начал думать о новых горизонтах. Журналисты уже донимали его вопросами о том, будет ли он выставлять свою кандидатуру на пост президента. Ельцин, здоровье которого становилось все хуже, не мог оставаться президентом вечно. “Я устал повторять, что не собираюсь выставлять свою кандидатуру”, – отвечал Лужков в 1995 году. “Это не для меня. Но даже если бы я решил выставить свою кандидатуру на выборах президента, – добавил он затем, – разве это преступление, что-то незаконное?” {312}

На самом деле Евтушенков и Лужков, проводившие вместе отпуск и часами беседовавшие друг с другом в выходные дни, в личных беседах начали обсуждать вопрос о том, что потребуется Лужкову для того, чтобы участвовать в президентских выборах после Ельцина. На выборах в 1996 году Лужков поддержал российского президента, но их беседы продолжались в течение длительного времени после этого. Евтушенков считал, что у Лужкова есть один очень сильный аргумент: он смог бы изменить страну так же, как изменил Москву. Евтушенков считал, что у Лужкова есть шанс повлиять на ход истории.

Это была дерзкая мысль, но существовала проблема, ставшая очевидной потом: Лужков не был готов. В душе он был хозяином, управляющим, советским человеком, приспособившимся к новой экономике. Он оставался порождением уникальной ситуации, сложившейся в Москве, и его опыт в области политики был накоплен внутри защищавшего его кокона Москвы. Неугомонный город-государство совсем не походил на остальную Россию.

Глава 11. Клуб на Воробьевых горах

В Москве не много мест, откуда открывается такой живописный вид, как с Воробьевых гор – поросших лесом холмов, возвышающихся над Москвой-рекой в том месте, где она неторопливо поворачивает в сторону Кремля. Летним днем лес дарит прохладу и становится убежищем от городской жары. Речные трамвайчики и баржи плывут по реке. На самом верху высится импозантное тридцатипятиэтажное здание Московского государственного университета. Со смотровой площадки перед ним открывается вид на Москву-реку и панорама всего города от находящегося на переднем плане стадиона в Лужниках до иглы Останкинской телевизионной башни вдалеке. Вниз от университета по обеим сторонам вдоль реки спускается улица Косыгина – один из самых тихих и зеленых бульваров Москвы. Кроме университета в этом престижном районе расположены Институт химической физики и киностудия “Мосфильм”, в прошлом сердце советской киноиндустрии. На Воробьевых горах садился на коня и взмывал в небо в финальной сцене классического романа Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита” дьявол по имени Воланд.

В сентябре 1994 года в особняке с видом на реку, расположенном на вершине холма, собралось несколько богатых российских бизнесменов. Большинство из них были молоды, а их капиталы были еще моложе. Михаил Ходорковский, которому тогда исполнилось тридцать, всего семь лет назад пытался открыть молодежное кафе в Институте имени Менделеева. Тридцатидевятилетний Александр Смоленский семь лет назад строил дачи из бревен. Самый старший из них, сорокасемилетний Борис Березовский, всего пять лет назад, сидя в кафе, основал ЛогоВАЗ. К ним присоединились несколько других: тридцатидевятилетний Владимир Виноградов из числа первых кооператоров, ставший президентом “Инкомбанка”, одного из крупнейших новых коммерческих банков; сын номенклатурного работника тридцатидвухлетний Владимир Потанин, банк которого стремительно рос, и тридцатилетний Михаил Фридман, заработавший первые деньги на кооперативе, в котором занимался мытьем окон, а теперь ставший главой быстро растущего банка. Еще двое были весьма заметными фигурами в то время, но позже исчезли из вида: тридцатилетний Олег Бойко, финансист, поддерживавший партию Егора Гай-дара в первые годы ее существования, и тридцативосьмилетний Александр Ефанов, президент компании “Микродин”, вкладывавшей деньги в тяжелую промышленность, но затем поглощенной империей Потанина. Все вместе эти бывшие мелкие дельцы и спекулянты джинсами представляли собой группу преуспевающих магнатов.

Они пришли в клуб по приглашению одного из главных помощников Юрия Лужкова, Василия Шахновского, которому было тогда тридцать семь лет. Шахновский, с лучиками морщин в уголках серо-голубых глаз, с редеющими жесткими волосами и тронутой сединой рыжеватой бородкой, принадлежал к тому же поколению, что и они. Всего пятью годами раньше Шахновский был вовлечен в демократическое движение, бурно развивавшееся в Москве. Он работал с Гавриилом Поповым, а затем с Лужковым, занимая одну из ключевых должностей в аппарате мэра. Работая в мэрии, Шахновский видел, что российская политика и бизнес становятся все более хаотичными. Годы потрясений – попытка переворота в августе 1991-го, экономическая революция Ельцина в 1992-м и вооруженная конфронтация с парламентом в октябре 1993-го – привели к тому, что предприниматели остались без общепринятых правил игры. Это было время, когда молодые финансисты и промышленники хорошо знали, как добиться того, что им нужно от политиков и чиновников, но слабо представляли себе, какой коллективной силой они обладают. Они могли получить за взятку разрешение на вывоз валюты, но не знали, как изменить экспортную политику. Шахновский назвал эту группу “большим капиталом”, но они плыли по течению, не имея собственного голоса. Бизнесмены говорили, что им нужна “нормальная страна” с нормальными законами, нормальным правительством и нормальной экономикой, но у них ее не было, и они понятия не имели, откуда это все могло бы возникнуть. Большинство из них так напряженно работали в собственном бизнесе, что не видели общей картины.

Более того, Шахновский знал, что молодые магнаты строили свои отношения с правительством, используя грубые приемы – подкуп и принуждение. На карту ставилось все, и перед каждым предпринимателем стоял суровый выбор, как часто говорили, – “уничтожить или быть уничтоженным”. Правил не было. “Если один играл в футбол, а другой – в регби, то игры не было, – вспоминал Шахновский. – Начинался кулачный бой без правил”. Шахновский видел, что бизнесмены сводили счеты на улицах. “В тот период отсутствие правил было особенно очевидным”. Обеспокоенный этим, Шахновский решил самостоятельно предпринять какие-то меры. “Нельзя вечно давать взятки, – сказал он. – Рано или поздно всему приходит конец”.

Шахновский предложил предпринимателям создать свой собственный эксклюзивный тайный клуб. По идее Шахновского клуб должен был стать местом, в котором они могли чувствовать себя в безопасности и свободно говорить, спорить, а возможно, и объединиться во имя общих интересов. Шахновский говорил мне, что не хотел создавать салон для заключения сделок. Он хотел, чтобы его гости мыслили широко: как “большой капитал” может повлиять на зарождающуюся российскую демократию и экономику. Он хотел, чтобы они выдвигали идеи о том, как лоббировать правительство цивилизованным путем, как создавать благоприятное общественное мнение о себе, подобно тому как это делалось в любой нормальной стране.

Клуб сформировался, но не в том виде, как предполагал Шахновский. Предприниматели были слишком озабочены собственными проблемами, чтобы интересоваться общей картиной. Через два года, в 1996 году, они наконец объединились в мощную группу, когда почувствовали, что их богатству и благосостоянию угрожает опасность. Но в начале их больше волновали сугубо личные интересы. Они нуждались в защите друг от друга. Первым пунктом повестки дня первого заседания клуба, по словам Шахновского, стала выработка “цивилизованных правил игры в отношениях между собой”.

Они составили проект устава. Суть его сводилась к тому, что они не будут нападать друг на друга. Они взяли на себя обязательство не подкупать правоохранительные органы с тем, чтобы они преследовали кого-то из них, не использовать газеты и телевидение для дискредитации друг друга. В то время все они создавали собственные частные охранные и разведывательные структуры именно с этой целью. Многие из них наняли для этого бывших руководящих работников КГБ. Одна из задач, стоявших перед этими хорошо оплачиваемыми и хорошо оснащенными разведчиками, заключалась в сборе компрометирующих материалов на конкурентов или правительство. Компромат можно было без труда приобрести у государственных органов безопасности, включая те, которые раньше входили в состав КГБ и имели доступ к его огромным архивам. Компромат можно было не покупать, а с не меньшим эффектом изготовить, воспользовавшись сфабрикованными документами. К тому же распространение компромата не составляло труда. Чтобы развязать войну компроматов против своих врагов, банкиру не обязательно было иметь собственную газету или телевизионную компанию. Достаточно было заплатить небольшую сумму, иногда всего несколько сотен долларов, конкретному журналисту. Не все журналисты были коррумпированы, но были и такие, и за деньги они могли написать или сказать в телевизионной передаче практически что угодно.

В своем уставе магнаты записали: никакого компромата друг на друга. “Возможно, идея была немного утопичной, немного наивной, но тогда, на начальном этапе, они договорились об этом и довольно успешно регулировали процесс”, – рассказывал мне позже Шахновский {313} .

Годы спустя никто из них не мог точно вспомнить, был ли устав составлен в письменном виде или устно, подписали они его или нет, и это тоже соответствовало духу их неофициального закрытого клуба. Партнер Ходорковского Леонид Невзлин вспомнил, что существовала устная договоренность. “Это обсуждалось, но не было записано на бумаге”, – сказал он мне. Ходорковский вообще не мог вспомнить, присутствовал ли он на встречах. “Не помню, подписывали ли мы что-нибудь”, – сказал Виноградов. “Документа не было, была устная договоренность, – сказал Смоленский. – Мы договорились не кусать друг друга, не прибегать к помощи средств массовой информации для выяснения отношений, не использовать правоохранительные органы для решения экономических проблем” {314} .

Шахновский рассказывал мне, что документ был составлен на бумаге очень простым языком и неоднократно редактировался. “В него вносились исправления, кто-то подписывал его, кто-то редактировал, – вспоминал он. – Такой документ существовал, это точно, но поскольку он был очень аморфным, нельзя сказать, что его все приняли и стали следовать ему. Он был подписан”.

“Думаю, что они нарушили договоренность, как только вышли за ворота здания”, – сказал Виноградов. Он был прав, и в последующие годы все они вступали в ожесточенные конфликты друг с другом. Они нарушали обещания и использовали правоохранительные органы и СМИ для нападок друг для друга.

Но все же Шахновский положил чему-то начало. Участники встречи на Воробьевых горах приумножили свои миллионы, и их маленькое тихое сообщество позже превратилось в нечто гораздо большее, чем дискуссионный клуб, придуманный Шахновским. Это было началом отчаянной попытки, намного более дерзкой, чем мог представить себе Шахновский, захватить власть в стране.

Члены клуба на Воробьевых горах встречались регулярно один раз в две недели в особняке с видом на реку. Окруженный деревьями особняк отделяла от улицы длинная подъездная дорога и полностью скрывала от глаз внушительная каменная стена. Это было идеальное убежище, находившееся за охраняемыми воротами, одно из множества расположенных в этом районе зданий, принадлежавших городу. Предприниматели приезжали в семь часов вечера и после аперитива садились ужинать. Они разговаривали до позднего вечера, когда расстилавшийся перед ними до самого горизонта город превращался в море сверкающих огней. Первая встреча произошла в сентябре 1994 года, а последняя – осенью 1995 года, но позже клуб возродился в другом месте и в другое время, еще на два года.

С первых встреч предприниматели безуспешно искали себе политического покровителя. Кремль Ельцина был раздроблен на соперничающие группировки. Черномырдин, полнолицый косноязычный премьер-министр, был типичным советским директором завода и едва ли подходил для этой роли. Ни один из молодых экономистов-реформаторов вроде Гайдара и Чубайса не был достаточно заметным, опытным или влиятельным для того, чтобы встать во главе честолюбивой новой элиты. Перспектива, открывавшаяся с Воробьевых гор, как позже вспоминал один из участников, была “совершенно безрадостной” {315} .

Однажды вечером Шахновский предложил Лужкову встретиться с ними. По словам Шахновского, клуб размышлял над тем, может ли Лужков стать их знаменосцем. “Эти люди были готовы сделать ставку на него, – рассказывал он, – были готовы видеть в нем человека, который будет представлять их интересы в политических кругах”. Но попытка оказалась неудачной. На первой же встрече стало очевидно, что они говорят на разных языках. Пятидесятивосьмилетний Лужков проделал часть пути к рыночной экономике, но с подозрением относился к молодым предпринимателям, считая их спекулянтами и аферистами, представителями, как он выражался, “паразитического” капитализма. У него сохранились инстинкты управленца, сформировавшегося в советскую эпоху, он был хозяином. А молодые банкиры-промышленники, большинство из которых были на двадцать лет моложе Лужкова, отличались цинизмом и честолюбием. Они никогда не руководили заводами, однако больше, чем Лужков, знали о том, как играть на обменных курсах рубля и доллара и перемещать свой выигрыш в офшорные зоны. По крайней мере двое из молодых магнатов, Смоленский и Ходорковский, давно, еще во время перестройки, обращались к Лужкову за лицензиями для своих кооперативов. Возможно, тогда у них были какие-то общие взгляды, но не сейчас.

Смоленский вспоминал, что Лужков сразу же настроил магнатов против себя, взяв с собой двух своих заместителей, Владимира Ресина и Бориса Никольского. Смоленский видел, что люди Лужкова сделаны из того же теста, что и сам мэр: люди старой закваски, неспособные угнаться за прыткими финансистами. “Неликвидный товар”, – усмехнулся, вспоминая об этом, Смоленский. Смоленский вспомнил, что один из молодых предпринимателей сказал Лужкову: “Юрий Михайлович, вы хотите, чтобы мы вложили капитал в Москву? Вы роете яму на Манежной площади (работы тогда только начались). Мы считаем, что это неэффективный проект”. Другими словами, он приносил убытки.

“Я копал и буду копать! – упрямо ответил Лужков. – И вы мне не указывайте, мне не нужны ваши советы на этот счет”.

“Прекрасно, – ответил предприниматель. – Вам решать, Юрий Михайлович”.

Молодые банкиры чувствовали себя новоявленными хозяевами вселенной. Они не хотели, чтобы ими командовали. Лужков, однако, не мог согласиться ни на что другое. Он был хозяином. Он решал, где копать, даже если начал копать только для того, чтобы прекратить митинг протеста. Рытье котлована отражало его образ мышления, а его модель капитализма вращалась вокруг центральной роли, которую он играл.

“Лужков прибыл на эту встречу прежде всего как хозяин, считавший, что он намного мудрее и дальновиднее людей, сидевших за столом, – вспоминал Шахновский. – И он говорил с этими людьми не как с партнерами. Нет. Он говорил с ними, глядя сверху вниз, и это было очень заметно. Он читал им лекцию, давал им советы, но не беседовал с ними”.

Березовский был потрясен тем, что Лужков сказал магнатам. Березовский считал, что большой капитал должен говорить правительству, что делать, а не наоборот. “Мы просто разбежались от него, – рассказывал Смоленский, вспоминая итог встречи с Лужковым. – Мы были московскими банкирами, и он потерял нас”.

Шахновский хотел привлечь внимание клуба к ситуации в целом, но все испортил Березовский, привнесший в клуб те самые сделки, обойтись без которых надеялся Шахновский. Березовский оставался тем же сгустком энергии, каким он, по отзывам друзей, был и прежде. Осенью 1994 года он вышел на новую орбиту замыслов и планов. Пока другие члены клуба продолжали обсуждать, кто из политиков может стать покровителем большого капитала, Березовский начал действовать. Он не разменивался по мелочам: Березовскому был нужен Борис Ельцин.

Автомобильный бизнес оказался для Березовский прибыльным и опасным занятием. В 1994 году, когда начались встречи членов клуба, ЛогоВАЗ был не только самым крупным в России агентством по продаже “жигулей”. Он продавал и “мерседесы”, “хонды”, “шевроле”, “крайслеры”, “вольво”, а на подходе были автомобили “дэу”. Рекламные щиты с белосиней эмблемой ЛогоВАЗа стояли на главных магистралях, ведущих в Москву. В отчете ЛогоВАЗа, посвященном маркетинговой стратегии компании, говорилось, что если в 1993 году только семь человек из десяти знали, что такое ЛогоВАЗ, то уже в 1994 году десять человек из десяти знали, какой репутацией пользуется эта компания в автомобильном бизнесе. За двенадцать месяцев до середины 1994 года ЛогоВАЗ израсходовал на рекламу и связи с общественностью 1,2 миллиона долларов. Большое внимание привлекали к компании ежегодные выставки автомобилей, проводившиеся в Москве в августе. Кроме того, Березовский выступал в качестве спонсора ежегодной премии “Триумф” в области искусства, фонд которой составлял 100 тысяч долларов {316} .

Но автомобильный бизнес имел и теневую сторону, он словно магнит притягивал к себе преступные группировки. Москва стала полем сражения для банд, боровшихся за контроль над торговлей автомобилями. В конце 1993 года был момент, когда Березовский сбежал из Москвы в Израиль и получил там гражданство {317} . Очевидно, он скрывался от бандитов. Во главе одной из враждовавших в Москве банд стояли чеченцы, известные своей жестокостью, второй была солнцевская преступная группировка, состоявшая из лиц славянских национальностей и получившая свое название по названию района на юго-западе Москвы. В сентябре 1993 года офисы ЛогоВАЗа трижды подвергались нападению, а его автомобильные салоны забрасывали гранатами {318} .

В старинном московском районе Замоскворечье на Новокузнецкой улице, по которой с грохотом ходят трамваи, в отреставрированном особняке начала XIX столетия, принадлежавшем семейству Смирновых, располагался штаб Березовского, клуб ЛогоВАЗа. Снаружи клуб ЛогоВАЗа представлял собой неприметное, приземистое, серое здание. Внутри это был настоящий старосветский салон, сверкавший позолотой и богато украшенный. Больше всего мне запомнилась просторная приемная, в которой я ждал назначенных мне встреч с Березовским: стены приглушенного желтого цвета, свод потолка, украшенный изображением алой розы, звон хрусталя в баре, батареи бутылок красного вина, светлые деревянные стулья у маленьких круглых столиков вроде тех, что можно встретить в парижских кафе, подсвеченный аквариум у одной из стен и множество людей, ерзавших на стульях в ожидании встречи с Березовским. Он стремительно выходил, держа руки в карманах пиджака, подходил и просил прощения. Он опаздывал, вечно опаздывал. Он обещал, что вернется, и обычно возвращался. Тем временем в приемной шла своя жизнь, звонили, гудели и пищали сотовые телефоны, а огромный телевизионный экран на одной из стен позволял быть в курсе последних новостей.

В пять часов вечера 7 июня 1994 года Березовский вышел из своего клуба и сел на заднее сиденье шестисотого “мерседеса”. Впереди, рядом с водителем, сидел телохранитель. Был час пик, “мерседес” Березовского, выехав из двора на улицу, проезжал мимо припаркованного “опеля”. Мощное взрывное устройство с дистанционным управлением, спрятанное в “опеле”, взорвалось, разворотив переднюю часть “мерседеса” и разметав во все стороны тысячи смертоносных металлических шариков. Водителю Березовского оторвало голову, телохранитель лишился глаза, семь человек на трамвайной остановке были ранены. В соседнем здании вылетели оконные стекла. Выбравшийся из залитых кровью, дымящихся обломков Березовский получил ожоги и испытал сильное потрясение. ЛогоВАЗ выступил с гневным заявлением, в котором говорилось, что “эта трагедия доказывает, что в обществе есть силы, активно пытающиеся грубыми, преступными средствами помешать развитию в нашей стране цивилизованного предпринимательства”. Ничьи фамилии не были названы.

Это было страшное время: по данным милиции, к июню того года в городе сработали пятьдесят два взрывных устройства, в то время как за весь 1993 год прогремел шестьдесят один взрыв. Бомба, приготовленная для Березовского, была самой мощной из всех. Владимир Каданников, партнер Березовского и директор АвтоВАЗа, предложил награду в миллион долларов за информацию, позволяющую установить “инициаторов и исполнителей террористического акта” против Березовского. Они так и не были найдены.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю