Текст книги "Олигархи. Богатство и власть в новой России"

Автор книги: Дэвид Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 48 страниц)

Теперь роль Коха подверглась более внимательному изучению. Обнаружилось, что в своей декларации о доходах, на которую раньше никто не обратил внимания, Кох указал аванс в размере ста тысяч долларов за книгу о приватизации, которую он собирался написать. Александр Минкин, выступавший с критикой коррупции и близко знакомый с Гусинским еще с театральных времен, опубликовал статью в “Новой газете”, в которой задался вопросом, почему Кох получил такой большой аванс от крошечной, по его словам, компании “Сервина трейдинг” из Женевы. Минкин, попросивший одного из швейцарских журналистов навести справки, сообщил, что компания занимает одну маленькую комнатку, а весь ее штат состоит из двух или трех сотрудников. Он привел слова одного из сотрудников компании “Сервина”, сказавшего, что они еще не видели рукописи. “Сервина” заплатила Коху сто тысяч долларов только за надежду, – писал Минкин. – Очевидно, что крошечная компания не может делать такие широкие жесты. Заплатила не “Сервина”. Заплатил кто-то другой при ее посредничестве. Ясно также, что Кох продал не книгу, а что-то другое”.

Предвестники этого скандала появились несколько раньше. 4 августа 1997 года Минкин опубликовал в “Новой газете” текст беседы, состоявшейся между Немцовым и рекламным магнатом Лисовским. Немцов сказал, что ему задолжали 100 000 долларов за автобиографическую книгу “Провинциал” и он хочет срочно получить эти деньги, чтобы указать их в декларации о доходах. Декларации о доходах были идеей самого Немцова. Немцов говорил, что находится в сложном положении, потому что Ельцин собирается подписать указ, требующий оформления деклараций, и он боится, что, не указав эти деньги при заполнении декларации, попадет под огонь критики. Реакция общественности на эту публикацию была отрицательной: то 100 000 долларов казались огромным гонораром за книгу. Вскоре после этого появилась статья Минкина “Кох оставил свое кресло, чтобы не сесть в тюрьму” ^{475} . Минкин начинал набирать обороты.

Каждый день появлялись новые заголовки и новые обвинения. В войну были вовлечены “молодые реформаторы” и магнаты. Утром в субботу, 13 сентября, я пошел смотреть, как мои сыновья играют в футбол, и по дороге купил несколько газет. На стадионе я не мог следить за игрой, так как все мое внимание поглотила “Независимая газета”, издаваемая Березовским. Газета опубликовала на первой странице примечательный материал под заголовком “Анатолий Чубайс стремится установить контроль над Россией”, направленный лично против Чубайса. Интерес представляло то, что это был не обычный низкопробный компромат, состоявший из секретных документов или распечаток подслушанных телефонных разговоров, а пространная статья думающего человека, критикующего Чубайса. Статья была подписана Ульяном Керзоновым (вероятно, за этим псевдонимом скрывался сам Березовский) и отличалась язвительностью. Чубайс, к которому российское общественное мнение и без того относилось с ненавистью, изображался как коварный интриган, рвущийся к власти, “циничный фанатик”, считающий, что “цель оправдывает средства”, складом ума “напоминающий Ленина”, “безжалостный прагматик, верящий только в революционную целесообразность”. Автор выразил восхищение тем, что в ходе предвыборной кампании Чубайс создал замкнутую олигархическую систему, позже прозванную “семибанкирщиной”. Но теперь, по словам автора, Чубайс разрушал группу семи банкиров, чтобы превратить одного Потанина в “частную сверхмонополию”. Статья во всех отношениях походила на возмущенное личное письмо Березовского, разъяренного тем, что Чубайс разрушил его уютный клуб олигархов, его операционную систему большого капитала. “Семибан-кирщина могла привести нас к нормальному рынку, – писал автор, – но Чубайс решил иначе”.

О статье говорила вся Москва, и на следующий вечер на нее откликнулся Киселев в своем популярном воскресном телевизионном шоу “Итоги”. “Мы не слышали и не читали ничего подобного довольно давно”, – удивлялся Киселев. Он был осторожен и вспоминал позже, что его отвлекли переговоры об освобождении корреспондента НТВ, похищенного в Чечне [48]48
  Корреспондент Елена Масюк и ее съемочная группа из НТВ были похищены в мае 1997 г. в Чечне. Их освободили 18 августа, после того как Березовский заплатил выкуп в размере миллион долларов.


[Закрыть]. Добродеев сказал мне, что испытывал трепет и тревогу, когда в эфире разразилась война банкиров. “У меня были сомнения, очень большие сомнения”, – сказал он. Одно дело использовать журналистов и телевидение для борьбы против Зюганова и коммунистов, что было “ясно, объяснимо и абсолютно понятно каждому”. Но спор вокруг “Связьинвеста” носил коммерческий характер. Следует ли журналистам рисковать своей репутацией в войне между алчными предпринимателями? “Это была позорная ситуация для средств массовой информации в целом”, – вспоминал он.

Ельцин был не только разъярен, но и сбит с толку обострившимися разногласиями. Он способствовал появлению и “молодых реформаторов”, и магнатов, а теперь они вцепились друг другу в горло. Ежедневно появляющиеся в газетах потоки обвинений “вызывали во мне приступы глубочайшего раздражения”, – вспоминал Ельцин ^{476} . В понедельник, после того как статья появилась в “Независимой газете”, он вызвал олигархов в Кремль. Пришли Гусинский, Потанин, Фридман, Ходорковский, Виноградов и Смоленский, а также Юмашев, но Березовский, заместитель секретаря Совета безопасности и теоретически государственный служащий, отсутствовал, равно как и Чубайс. Смоленский сказал мне, что Чубайс был “отлучен от банков, и это сказывается... Жить без него будет труднее. Кавдый чувствует это. Мы были вместе долгое время” ^{477} .

Виноградов вспоминал, что Ельцин выглядел уверенным в себе и говорил отчетливо. “Я убеждал их, и они соглашались, что банки не могут стоять выше власти”, – сказал Ельцин журналистам после двухчасовой встречи. Ельцин сообщил, что олигархи согласились прекратить нападки на Чубайса и Немцова и что “достигнуто взаимопонимание”. На встрече Ельцин сказал также, что, по мнению некоторых участников, Кох в ходе аукциона по “Связьинвесту” информировал одну из сторон. Потанин пришел готовым выслушать критику: там же, перед Ельциным, он добровольно отказался от прибыльных счетов Таможенного комитета и предложил перевести деньги в Центральный банк ^{478} .

Оглядываясь назад, Ельцин писал, что испытывал чувство отчуждения по отношению к магнатам. “Несмотря на их заверения, я чувствовал, что на самом деле они не стали моими союзниками... Потанин был как под стеклянным колпаком – меня не покидало неуловимое чувство, что он отдельно от всех остальных. Я не мог избавиться от мысли, что у него свои планы”. Ельцин сказал, что улыбки и сговорчивость магнатов не тронули его. “Было ощущение, что я имею дело с представителями другой расы, – сказал он, – с людьми, сделанными не из стали, а из какого-то космического металла. Похоже, ни одна из сторон не считает себя виноватой. Нет поля для компромисса. Нет конкретных уступок ни с той, ни с другой стороны”.

В тот критический момент Ельцин был озадачен. Так же сбивчиво пишет он о роли олигархов в своих мемуарах. Он энергично защищает дешевую распродажу собственности олигархам, одобрительно отзывается о поддержке, оказанной ими в предвыборной кампании 1996 года, отмечает их заинтересованность в политической стабильности, необходимой для развития их компаний. Он настаивает на том, что они не принадлежали к преступному миру. Вместе с тем Ельцин осуждает магнатов за то, что они пытались влиять на правительство и “пытались управлять страной за спинами политиков”. Ельцин охарактеризовал это как “новый и опасный вызов”. Он назвал бизнесменов “новыми и незаконными центрами власти”. “Самая большая угроза исходила от людей с большими деньгами, – пишет он, – пожиравших друг друга и разрушавших политическую структуру, построенную нами с таким трудом”. Очевидно, Ельцин и любил и не любил своих олигархов, детей своей капиталистической революции ^{479} .

Сорос, считавший, что, вкладывая средства в приобретение “Связьинвеста”, он помогает становлению законного капитализма, оказался втянутым в сомнительную войну между банкирами. Алекс Гольдфарб, ранее выступавший в роли посредника между Соросом и Березовским, рассказывал мне, что Сорос выражал беспокойство в связи со скандалом. “Сорос сказал, что все кончится очень плохо”, – говорил Гольдфарб. В разгар войны банкиров Гольдфарб пошел к Березовскому, чтобы призвать его к перемирию. Он убеждал Березовского прекратить боевые действия. “Я говорил ему, что они теперь все испортят, – вспоминал Гольдфарб. – Все были в таком восторге, когда избавились от партии войны. Они были на хорошем счету у Ельцина, поддерживали реформы и вдруг через несколько месяцев устраивают этот ужасный скандал”.

“Я – не ангел, – сказал Березовский Гольдфарбу, – но те ребята хуже”.

Потом Сорос рассказывал, что и сам лично пытался уговорить Березовского прекратить нападки, убеждая его, что компании, которыми он уже владеет, сделают его достаточно богатым человеком. “Он сказал мне, что я не понимаю, – вспоминал Сорос. – Дело было не в том, насколько он богат, а в том, каково соотношение сил между ним и Чубайсом и другими олигархами. Они заключили сделку и должны соблюдать ее условия. Он должен уничтожать, или уничтожат его”. Сорос пришел к заключению, что Березовского невозможно превратить из барона-грабителя в законопослушного капиталиста ^{480} .

Йордан, который вовлек Сороса в эту сделку, неожиданно обнаружил, что его многоразовая виза на въезд в Россию была аннулирована в начале октября, перед самым его отъездом из Москвы в Лондон. Доренко вонзил ему нож в спину, сообщив в своем телевизионном шоу, что американский гражданин Йордан, возможно, располагал сведениями, составлявшими государственную тайну России, о секретных контрактах по продаже оружия. “Йордан, – утверждал Доренко, – должно быть, произносит “Боже, храни Америку” каждый раз, когда видит секретную информацию”. Имя человека, стоявшего за решением аннулировать визу Йордана, не было тайной – это был Березовский. “Дело Йордана, – сказал он несколькими днями позже, – это дело американского гражданина, имеющего доступ к нашей секретной информации финансового и оборонного характера” ^{481} . Компания Йордана ответила, что в действительности его визой просто воспользовались как оружием в войне деловых конкурентов. Вмешался Немцов, и Йордан получил новую визу.

В начале октября лондонская газета “Файнэншл тайме” сообщила, что крошечная компания, выплатившая Коху аванс за написание книги в размере 100 тысяч долларов, имела связи с “ОНЭКСИМ-банком” Потанина. Гусинский подозревал о существовании таких связей. Сотрудник швейцарского филиала банка Потанина до того работал директором компании “Сервина”, он-то и заказывал эту книгу у Коха. Прокурор Москвы инициировал уголовное расследование выплаты аванса за книгу, сказав, что он оказался необычно большим, учитывая ее содержание. Потанин подтвердил, что они с Кохом друзья, но настаивал на том, что это “не отражается на работе”. Кристя Фрилэнд, корреспондент газеты “Файнэншл тайме” в Москве, написавшая об этом, позже признавалась, что еще более обличительный компромат ждал своего часа. Обиженные олигархи получили любительскую видеозапись, запечатлевшую Коха и Потанина во время отдыха на Лазурном Берегу через месяц после продажи “Связьинвеста” ^{482} . Кох говорил мне, что не видел ничего плохого в идее провести отпуск с Потаниным вскоре после продажи “Связьинвеста”. “Что из того, что я хотел съездить со своими друзьями во Францию?” – спрашивал он. Однако он признал, что расследование, начатое прокурором, потрясло его. “Меня чуть не посадили в тюрьму”, – жаловался он ^{483} . Чубайс снова пришел на защиту Коха, сказав, что Кох действительно написал книгу. “Я знаком с Кохом десять лет и знаю, что он – честный человек, – сказал Чубайс журналистам. – Щедро оплаченная ложь, опубликованная в газете одного банкира, перепечатывается в газете другого банкира, кочует с телевизионного канала одного из них на телевизионный канал другого”. Гусинский придерживался иной точки зрения. Он полагал, что Чубайс ни в чем не замешан, но Кох получил деньги от Потанина, а Чубайс пытается защищать своего друга.

Чубайс решил, что пришло время нанести ответный удар. 4 ноября он вместе с Немцовым поехал к Ельцину в его загородную резиденцию “Горки-9” и потребовал, чтобы Ельцин снял Березовского с должности в Совете безопасности. Чубайс утверждал, что война утихнет, если Березовский будет уволен. Ельцин посмотрел на Чубайса и вспомнил, что всего год назад Чубайс просил его назначить Березовского на эту должность. Как писал позже Ельцин в своих мемуарах, ему не нравилось, что из Березовского пытаются сделать персонажа, якобы определявшего политику в годы пребывания у власти Ельцина. “Я никогда не любил Бориса Березовского и до сих пор не люблю его”, – писал Ельцин. Он жаловался, что Березовский всегда переоценивал свое влияние. “Не было механизмов, с помощью которых Березовский мог бы оказывать влияние на меня, президента”. Ельцин не упомянул о гонораре за книгу, который, по некоторым данным, семья президента получила благодаря Березовскому.

Но Березовскому не было свойственно нашептывать что-то непосредственно на ухо Ельцину. Березовский действовал через посредников и агентов, с помощью интриг и окольных путей, используя своих друзей из ближнего окружения Ельцина [49]49
  В их число входил Юмашев, руководитель администрации Ельцина, а позже сменивший его Александр Волошин. Оба работали или были близко связаны с Березовским, не говоря уже о связях Березовского с Дьяченко, начиная с предвыборной кампании 1996 г.


[Закрыть]. Например, по словам Березовского, Юмашев пригласил его в Кремль за день до увольнения, чтобы показать указ президента. Юмашев советовал Ельцину не увольнять Березовского.

Ельцин уволил Березовского 5 ноября. Березовский направился на радиостанцию “Эхо Москвы”, чтобы нанести ответный удар по Чубайсу. Он сказал, что у Чубайса большевистский склад ума: “Он считает, что цель оправдывает средства”.

Если Чубайс думал, что с увольнением Березовского все закончится, то он ошибался. “У меня было ощущение, – писал Ельцин, – что вскоре покатится голова Чубайса”. И он был прав.

В конце октября Чубайс упомянул в интервью, данном группе журналистов, сопровождавших его в поездке в Лондон, что он и несколько его заместителей написали “монографию” о приватизации. Чубайс сообщил, что 95 процентов гонорара за эту книгу будут направлены на благотворительные цели, но не упомянул конкретно, какую сумму они получат и от кого. Чубайс сказал, что книгу предполагалось издать к пятой годовщине начала массовой приватизации. Интервью было опубликовано 28 октября на первой полосе влиятельной газеты “Коммерсантъ-Daily” под заголовком “Чубайс – не читатель, Чубайс – писатель”. Статья прошла почти незамеченной, но вызвала цепь событий, негативно отразившихся на Чубайсе.

Сколотивший состояние на рекламном бизнесе магнат Сергей Лисовский, отличившийся во время предвыборной кампании 1996 года, рассказывал, что его приглашали на совещание, устроенное командой Березовского и Гусинского с целью разработки плана контратаки на Чубайса. В ее основе должны были лежать новые документы о монографии Чубайса, полученные командой Березовского. Документы свидетельствовали, что Чубайс и четверо его соавторов получили за книгу по 90 тысяч долларов каждый, или 450 тысяч долларов в целом. Эта информация могла вызвать скандал, потому что усиливала впечатление, возникшее после разоблачения Коха, что молодые реформаторы набивают собственные карманы. Суммы были невелики по сравнению с колоссальными прибылями и выплатами периода легких денег, но выглядело это ужасно.

Лисовский говорил, что у них имелся “подробный сценарий” атаки на Чубайса, предусматривавший, в частности, “кто должен был начать первым, кто должен был подхватить”. По его словам, он отказался от участия в этой атаке. “Вы совершаете самоубийство, – предупредил он Гусинского и Березовского. – Если вы уничтожите Чубайса, то через несколько лет будете уничтожены сами, потому что в конечном счете Чубайс никогда не будет топить вас, никогда не посадит вас в тюрьму, он сам создал вас как российских капиталистов. Любой другой на его месте обойдется с вами очень жестоко” ^{484} .

Заговорщики решили предать материал гласности с помощью Минкина, близкого Гусинскому специалиста по журналистским расследованиям, у которого ранее вызвал сомнение гонорар за книгу в размере то тысяч долларов, полученный Кохом. Я познакомился с Минкиным за несколько лет до этого, когда он рассказал мне страшную историю о ночном нападении громил, вооруженных обрезками труб, которому он подвергся из-за написанной им статьи. В годы перестройки Минкин приобрел известность благодаря своим по-настоящему острым статьям об экономике и политике в распадающемся Советском Союзе. Но существовал и другой вид журналистских расследований, сводившийся к получению компрометирующих материалов от коммерческих структур или служб безопасности и их опубликованию. Использование компромата было сомнительным делом; он мог быть достоверным, мог быть сфабрикованным, мог соответствовать действительности наполовину, но всегда распространялся, чтобы запятнать чью-то репутацию по указанию недоброжелателя.

В данном случае, как сказал мне Минкин, информация о Чубайсе поступила к нему напрямую. Он не признался, кто был его источником, но не испытывал никаких угрызений совести, публикуя материалы, потому что разделял те же “принципы”. По его словам, он знал, что утечку организовали Березовский и Гусинский. Те же документы легли на стол министра внутренних дел Анатолия Куликова, как писал Ельцин в своих мемуарах. 12 ноября Минкин без промедления дал интервью на принадлежащей Гусинскому радиостанции “Эхо Москвы”. Об интервью с Минкиным сообщили телевизионные каналы Гусинского и Березовского – и это не случайно. Такой гонорар за книгу Минкин считал “непомерным”. Он называл его “скрытой формой взятки” и “отмытыми деньгами”.

А откуда же взялись деньги? Минкин говорил, что издателем монографии было издательство “Сегодня Пресс”, имевшее отношение к газете “Комсомольская правда”, а не к газете “Сегодня”. Издательство “Сегодня Пресс” было приобретено в том году “ОНЭКСИМ-банком” Потанина, но стало принадлежать Потанину уже после того, как команда Чубайса заключила контракты на издание книги. Минкин правильно сообщил, что деньги за книгу были получены из фонда, основанного Чубайсом во время предвыборной кампании 1996 года, когда он получил 5 миллионов долларов от магнатов. Однако верное предположение Минкина о том, что Чубайс отмывал деньги, полученные на проведение кампании, в ходе скандала было полностью проигнорировано. На передний план выдвинулось слово “взятка” и малосущественная связь с Потаниным. Чубайс и его команда хранили молчание об истинном источнике денег, потому что не хотели снова затрагивать гораздо более щекотливую тему “черного нала” и финансирования предвыборной кампании Ельцина в 1996 году. Источник, близкий к Чубайсу, сообщил мне, что книга на самом деле была поспешно придуманным прикрытием для получения командой денег, оставшихся после кампании 1996 года.

Переданное по радио интервью Минкина вызвало новый скандал. Сначала Чубайс был настроен воинственно и заявил: “Я не вижу здесь никакого преступления против человечества”, повторив, что 95 процентов денег передается “благотворительной организации”, которой почему-то оказался Фонд защиты частной собственности, возглавляемый Егором Гайдаром. Обещание дать деньги на “благотворительность” прозвучало довольно неопределенно, и Гайдар был в ярости оттого, что Чубайс вовлек его в скандал, к которому он не имел никакого отношения. Через два дня после того, как Минкин предал огласке эту историю, Чубайс сказал: “Гонорар – высок... это правда...”. Чубайс написал письмо Ельцину, в котором говорилось, что, хотя книга действительно написана, он “считает себя виноватым”. Ельцин немедленно уволил с должности в Кремле Александра Казакова, союзника Чубайса, а затем уволил Максима Бойко, еще одного протеже Чубайса, возглавлявшего агентство приватизации, и Петра Мостового, руководителя Федерального агентства по банкротству. Все они были людьми Чубайса в правительстве и соавторами книги. Пятым соавтором был Кох. В довершение всего Чубайс лишился портфеля министра финансов, что стало для него крупным поражением, хотя Ельцин заявил, что не хочет совсем отказываться от Чубайса и оставляет его в правительстве. “Книжный скандал был банановой кожурой, на которой поскользнулась вся команда молодых реформаторов”, – сказал Ельцин. Чубайс даже подавал в суд на Минкина за клевету, но проиграл его.

Война банкиров оказалась крайне пагубной для всех. Молодые реформаторы и магнаты потратили на борьбу большую часть года. Чубайс и Немцов не смогли восстановить свои позиции. Их программа проведения реформ была свернута. По иронии судьбы, внешне казалось, что Россия возвращается в нормальное состояние. “1997 год был годом упущенных возможностей”, – сетовал Васильев. Аркадий Евстафьев, помощник Чубайса, сказал, что виноваты были олигархи. “Они хотели управлять страной, потому что были жадными и хотели завладеть всем. Есть пословица: аппетит приходит во время еды. Их аппетит стал огромным. Березовскому Чубайс был не нужен по одной простой причине: он не давал ему возможности взять все в свои руки. Чубайс стоял на его пути”.

“Мы потеряли 1995 и 1996 год, это можно простить, – сказал Стивен Дженнингс, инвестиционный банкир и партнер Йордана. – Нов 1997 году не произошло никаких изменений. Именно тогда они должны были предпринять решительные шаги”. Доверие к Чубайсу и Немцову было подорвано, их внимание было отвлечено от проведения экономических реформ, их энергия иссякла. То, что произошло, еще глубже запечатлело олигархический капитализм в общественном сознании и продемонстрировало, насколько могущественными стали магнаты и телевизионные каналы, используемые ими в качестве оружия.

Потанин также пострадал. После того как он выиграл аукцион по “Связьинвесту”, его план захвата компании и быстрого обогащения провалился. Государство не позволило ему сделать это. Второй пакет акций не был продан, а цена акций, приобретенных за 1,87 миллиарда долларов, упала. Сорос позже назвал инвестицию в “Связьинвест” худшим капиталовложением из всех, которые он когда-либо сделал. С точки зрения бизнеса Гусинскому повезло, что он проиграл, но в 1997 году у него появились серьезные противники. Кох не забыл о вреде, причиненном ему Гусинским, и позже пытался отомстить. Злоба, затаенная после “Связьинвеста”, обрушилась на Гусинского через три года, когда он оказался в очень трудном положении. Гусинский, сомневавшийся в правильности своего решения поддержать Ельцина в 1996 году, сказал мне, что был расстроен, потерпев фиаско со “Связьинвестом”. “Именно тогда я понял, что чем дальше буду держаться от властей, – вспоминал он, – тем меньшему риску будет подвергаться мой бизнес, тем легче мне будет смотреть в глаза своих детей”.

У войны банкиров были последствия и похуже, чем удары по самолюбию и пятна на репутации, – она причинила невосполнимый ущерб экономическому и политическому руководству России. “Главные члены моей команды, – жаловался Чубайс, – находятся под следствием. Прослушивается огромное количество телефонных звонков. Мои ближайшие родственники представляют интерес для следствия... За моим сыном все время следят. Постоянно происходит множество других событий. Что еще должно произойти? В меня пока не стреляли” ^{485} . Привыкнув то и дело тревожно оглядываться, российские реформаторы оказались не готовы мужественно смотреть вперед, когда настала буря, когда и опытному моряку было бы непросто вести свой корабль. Пока они боролись за “Связьинвест”, в Восточной Азии разразился финансовый кризис. Осенью, когда началось замедление развития российской экономики, Чубайс и реформаторы были слишком поглощены сделкой по “Связьинвесту” и не увидели, что Россия уязвима и не защищена от воздействия неблагоприятной мировой конъюнктуры.

Индекс Российской торговой системы в начале года составлял 213 и 6 октября достиг своего пика – 571. Но 27 октября произошло неожиданное и резкое падение цен на фондовых рынках мира. За этим последовало падение российских рынков, но это не было воспринято как катастрофа. Относительно будущего года Чубайс был настроен уверенно и даже оптимистично: “Это начало поворота. Мне кажется, что точно так же, как трудно Россию было остановить в этой мучительной, долгой траектории падения, так же невозможно ее будет остановить от долгой, мощной, набирающей силу, мощь крутизны траектории роста, которая будет ясна и очевидна не только специалистам по статистике и экономике, а которая будет очевидна в семье каждого человека: по его заработной плате, по его доходам, по его способности купить современный автомобиль и поехать летом в полноценный отпуск” ^{486} .

Когда я встретился с Чубайсом 2 декабря, он все еще был раздражен и рассержен войной банкиров. Он сказал, что следит за восточноазиатской финансовой статистикой, но, по его убеждению, азиатский кризис не мог бы отразиться особенно на экономике России, в худшем случае, возможно, на полгода задержал бы ее восстановление ^{487} . “Ничто не может случиться с рублем”, – настаивал он. В том же месяце Чубайс сказал: “Сегодня у нас есть все основания говорить, что самый опасный момент остался позади, он пришелся на начало декабря” ^{488} .

10 декабря Ельцин был снова помещен в больницу [50]50
  Пресс-секретарь Ельцина Сергей Ястржембский сказал в то время, что Ельцина отвезли в Барвиху, но позже стало известно, что он был отвезен в больницу, где ему сделали операцию на сердце.


[Закрыть]. Медведь снова залег в зимнюю берлогу. Финансовый ураган приближался к Москве, но ни отец российского капитализма, ни его драчливые дети к нему не готовились.