Текст книги "Олигархи. Богатство и власть в новой России"

Автор книги: Дэвид Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 48 страниц)

Осенью Березовский заболел гепатитом, и его положили в больницу, но даже лежа на больничной койке, он развил бурную деятельность. Он организовывал и финансировал создание новой политической партии “Единство”, которая, как он надеялся, позже поддержит программу Путина в Государственной думе, нижней палате парламента. Для тех, кто наблюдал за трудным процессом создания политической партии в России, возникновение “Единства” за такой короткий период времени казалось колоссальным достижением, поскольку у партии не было собственной идеологии, платформы или харизматического лидера, но у нее был Путин. Его популярности в сочетании с деньгами Березовского оказалось достаточно, чтобы получить такое количество мест, которое сделало “Единство” вторым по величине блоком в парламенте следующего созыва ^{595} . Одновременно Березовский одержал победу в избирательном округе № 15 в Карачаево-Черкесии [63]63
  Став членом парламента, Березовский автоматически получал иммунитет от уголовного преследования, которого его могло лишить только большинство депутатов палаты. Однако он отрицал, что выдвинул свою кандидатуру по этой причине.


[Закрыть].

Березовский сделал больше, чем кто-либо другой, для того, чтобы Путин мог стать следующим лидером России, но заключительный акт был сыгран самим Ельциным. В канун нового, 2000 года больной, находившийся в изоляции Ельцин ушел в отставку, назначив Путина исполняющим обязанности президента. Это было неожиданное заявление, хотя в нем и была определенная доля неизбежности, учитывая длительные отсутствия Ельцина и его плохое здоровье. “Россия должна войти в новое тысячелетие с новыми политическими деятелями, новыми лицами, новыми умными, сильными и энергичными людьми, – сказал Ельцин в телевизионном обращении. – А что касается тех из нас, кто находился у власти много лет, мы должны уйти”.

О том, что он передаст ему бразды правления, Ельцин проинформировал Путина примерно двумя неделями раньше. Семье Ельцин сказал о своем уходе в тот же день. Москва была на удивление спокойна. В течение нескольких недель ходили слухи о технологической катастрофе, связанной с грядущим переключением часов компьютеров на 2000 год, и, возможно, это тоже отвлекало внимание людей. В канун Нового года все совершали покупки, думали больше о себе и своих семьях, а политика отошла на второй план. Улицы были пусты, а в небе всю ночь вспыхивали фейерверки.

Однако кое-кого и в новогоднюю ночь все же беспокоила поспешность, с которой Путин был навязан России. Когда Ельцин назначил его исполняющим обязанности президента, его стаж управления скрежещущей, измученной машиной, которую представляла собой зарождавшаяся российская демократия и новорожденная рыночная экономика, не насчитывал и года. Бывший советский президент Михаил Горбачев, симпатизировавший Примакову, выразил мнение многих, сказав: “Путин держится благодаря своей таинственности. Таинственная внешность, таинственный взгляд, таинственные фразы. Но случается, что человек открывает рот и ему нечего сказать”.

Раньше Путин существовал как бы в закрытых пространствах, прослужив семнадцать лет в КГБ и еще несколько лет после этого проработав малозаметным заместителем Анатолия Собчака, первого избранного мэра Санкт-Петербурга. Прежде чем Ельцин выбрал его кандидатуру на пост премьер-министра, Путин никогда не был публичной фигурой. Став исполняющим обязанности президента, он не имел представления о том, как вести предвыборную кампанию. Ему никогда не приходилось иметь дело с рассерженными избирателями или критически настроенными средствами массовой информации. Интервью представителям прессы были для него мучением. Предвыборную агитацию он считал чем-то недостойным. “Нужно быть неискренним и обещать то, что не можешь выполнить, – сказал он. – Нужно либо быть дураком, который не понимает, что обещает, либо преднамеренно лгать”. Странно, но Путин не думал, что еще существует и честный путь – давать обещания и стараться выполнять их.

У меня сложилось впечатление, что Путин со времени службы в КГБ знал, что модернизация экономики была единственным путем вперед для России, но он не понимал, как строить демократию, и тем более, не знал, как она функционирует. Его собственное быстрое восхождение к власти не позволило получить какие-то полезные уроки демократии. Он поднялся к президентству на гребне военной кампании, в то время как его главные противники, Лужков и Примаков, были разгромлены на телевидении его закулисной командой. Ему никогда не приходилось испытывать поражение в опросах общественного мнения. Ему никогда не приходилось участвовать в настоящем политическом соперничестве. Он редко выступал на пресс-конференциях и никогда не принимал участия в открытых политических дебатах.

Проведя пять лет в Восточной Германии в качестве сотрудника советской разведки, Путин пропустил очень важные политические и экономические события в Москве. Он пропустил период, когда журналистов считали маяками свободы; он пропустил триумф общественных организаций, таких, как правозащитная группа “Мемориал”, ставших влиятельной силой, изменявшей общество; он пропустил первые эксперименты в области избирательной политики, например съезд народных депутатов. Путин пропустил рождение гражданского общества. Когда он стал исполняющим обязанности президента, он был бесконечно далек от открытых, непокорных средств массовой информации, созданных Гусинским. Путин был закрытым человеком, который, например, не видел необходимости в том, чтобы объяснять публике свою позицию. Он сказал журналистам, что видел их как членов своей “команды”, демонстрируя полный подозрительности менталитет типа “или мы – или они”. Он заверял в своей преданности свободе слова, но его собственная точка зрения была полностью советской: он был убежден, что телевидение должно быть органом государства.

Путин однажды сказал Доренко, что телевидение формирует действительность. “Вы понимаете, – сказал Путин, – бывают случаи, когда вы о чем-то не сообщили – и получилось, что этого просто не произошло”. Доренко, который, как и все в России, знал о власти телевидения, сказал о Путине: “Как политик он считает себя продуктом телевидения. И он думает, что только телевидение может уничтожить его. Не газеты, он не боится газет, потому что люди не читают газеты”.

В мире Путина Гусинский был опасным чужаком. Его телевизионный канал, открыто критиковавший Кремль и Путина, противоречил всем чувствам и устремлениям Путина. “Он ненавидит Гусинского, – сказал мне Доренко. – Во-первых, он считал, что Гусинский работает на Лужкова, и хотел отомстить. Во-вторых, победив Лужкова, Путин решил, что Гусинский переориентировался на обслуживание политических интересов Америки. И, в-третьих, Гусинский неуправляем. Он сильный, и он не человек Путина. А Путин не может стоять рядом с тем, кто высказывает мнение, которое отличается от его собственного, особенно публично. Можно пытаться спорить с ним в частной беседе, я это делал. Но публично этого делать нельзя”.

Гусинский был опасным чужаком и по другой причине. Путин, находясь по линии КГБ в Дрездене в период правления Горбачева, не только пропустил политические потрясения конца 1980-х, но и дикий, безумный экономический взрыв последних лет существования Советского Союза, период кооперативов и первых банков, когда Гусинский, Березовский, Смоленский и Ходорковский совершили скачок от старой системы к новой. На протяжении почти всей эры Ельцина, когда олигархи набирали мощь и влияние, Путин был второстепенным муниципальным служащим, затем незаметным помощником в Кремле и, наконец, в течение одного года руководителем Федеральной службы безопасности. Стремительно заняв место преемника Ельцина, он с подозрением относился к магнатам. Когда в одном из радиоинтервью его спросили, какое будущее ожидает олигархов, Путин сказал, что если имеются в виду “те люди, которые объединяют или способствуют объединению власти и капитала, то таких олигархов не будет как класса” ^{596} .

В то время это высказывание вызвало поток предположений о том, что имел в виду Путин. Я считаю, что Путин прекрасно понимал, к каким перекосам привел в России олигархический капитализм. Дело было не в этом; вопрос заключался в том, что намеревался сделать Путин. Хотел ли он изменить систему? Многие люди на Западе, особенно представители финансовых рынков, обрадовались словам Путина, потому что полагали, что он объявит войну системе непрозрачных грязных сделок, наведет порядок и сделает Россию безопасным местом для иностранных инвестиций. Если бы Путин всерьез намеревался изменить систему и выработать конкурентоспособный, ориентированный на рынок подход, обеспечивающий господство права, это было бы воспринято как долгожданная новость.

Но Путин начал не с атаки на систему. Он начал с атаки на одного из олигархов – Гусинского. Вскоре после выборов, состоявшихся в марте 2000 года, победу на которых одержал Путин, Кремль усилил непрекра-щающуюся кампанию, направленную на уничтожение медиабизнеса Гусинского, и в течение следующего года добился значительных успехов. Закулисная команда Путина разрушила надежды Лужкова стать президентом. Затем она переключилась на Гусинского и, как ни удивительно, в конечном счете на своего собственного создателя, Березовского. Подход Путина к олигархическому капитализму в течение первого года состоял не в том, чтобы изменить систему. Он хотел лишь взять ее под свой контроль.

Гусинский с явной гордостью вспоминал, как он однажды показывал председателю совета директоров “Газпрома” Рэму Вяхиреву наземную станцию, которую его корпорация “Медиа-Мост” построила, чтобы управлять спутниками НТВ-Плюс. С тех пор как в 1996 году “Газпром” приобрел 30 процентов акций НТВ, он был дружественным инвестором телевизионной компании. “Газпром”, гигантская, закоснелая монополия, действовавшая собственными скрытыми методами, была столпом российской экономики. Компания зарабатывала миллиарды долларов за счет прибыльного экспорта газа в Европу. После выборов 1996 года он служил Гусинскому финансовым буфером. “Газпром” снова пришел на помощь Гусинскому после того, как он не смог разместить свои акции на Уолл-стрит. Он согласился гарантировать кредит в размере 211 миллионов долларов, предоставленный Гусинскому банком “Креди Суисс Ферст Бостон”, и погасил кредит, когда Гусинский не сделал этого сам. Теперь Гусинский был должен “Газпрому”. Удалось заключить сделку, в соответствии с которой в обмен на списание долга увеличивалась доля “Газпрома” в холдинговой компании “Медиа-Мост”. Согласно условиям сделки, “Газпром” получал 25 процентов плюс одну акцию “Медиа-Моста”. “Газпром” согласился на сделку, но в начале 2000 года, когда Путин был избран президентом, ее детали еще обсуждались.

Затем все изменилось. На сцену вышел Кремль, и Гусинский почувствовал, что на его шее затягивается петля. “Газпром” больше не был его другом.

Тревожные признаки появились в начале мая 2000 года. Гусинский вел переговоры о продаже “Мост-банка” одному из филиалов Центробанка. План был составлен и готов к подписанию, когда председателю Центробанка Виктору Геращенко позвонили из Кремля. Звонил руководитель администрации Путина Волошин, который сказал банкиру, что сделку заключать не следует. В то время я слышал из нескольких источников, что Геращенко послал Волошина к черту и положил трубку.

Через десять минут позвонил Путин, который также дал Геращенко указание не заключать сделку. На этот раз Геращенко подчинился.

Утром и мая три микроавтобуса с вооруженными людьми в масках, назвавшимися сотрудниками налоговой полиции, остановились у здания центрального офиса принадлежавшей Гусинскому холдинговой компании “Медиа-Мост”. По российским стандартам здание было отделано роскошно. Его украшали фонтаны, мраморные полы и шикарный амфитеатр. Участники налета в черных масках с прорезями для глаз, вооруженные полуавтоматическими винтовками, приказали сотрудникам покинуть служебные помещения и на время обыска здания оставаться в кафетерии.

Что они искали? Кем они были? В течение всего дня власти давали противоречивые объяснения: они – сотрудники налоговой полиции; нет, они ищут подслушивающие устройства; нет, они занимаются расследованием долгов Гусинского. Набег был первым намеком на то, чего следовало ожидать.

К удивлению Гусинского, “Газпром” занял враждебную позицию. “Газпром” назначил управлять своей частью компании “Медиа-Мост” несговорчивого Альфреда Коха, ранее руководившего процессом приватизации и осуществлявшего контроль за залоговыми аукционами и аукционом по “Связьинвесту”. Через три года после фиаско со “Связьинвестом” Кох все еще был зол на Гусинского. Он знал, что именно Гусинский придал огласке тот факт, что он получил от компании, связанной с Потаниным, аванс за книгу в размере 100 000 долларов. Его по-прежнему возмущало то, как Гусинский использовал свои СМИ, чтобы обнародовать факт получения аванса. Решение “Газпрома” было не случайным; управлять долей бизнеса Гусинского поставили его злейшего врага. Именно в это время я встретился с Кохом в его офисе в центре Москве. Он был чрезвычайно взволнован тем, что прочел про себя на одном из сайтов Интернета, размещавших компромат из анонимных источников. Кох предложил мне взглянуть на экран компьютера в его кабинете. Не помню, что именно так взволновало его, но хорошо помню его крик, что все это дело рук Гусинского. “Бандит!” – повторял он снова и снова в адрес Гусинского. Раны “Связьинвеста” еще болели, и у Коха появилась возможность отомстить.

В день налета на его главный офис Гусинский возвращался в Россию из деловой поездки в Израиль. Обращаясь к журналистам в аэропорту, он осудил эту демонстрацию силы как “политическое давление”. Гусинский не мог не чувствовать, что подобное уже происходило с ним прежде, когда молодчики Коржакова преследовали его автомобиль в 1994 году. Тогда Кремль также оказывал на него давление, и он был вынужден на полгода покинуть страну, пока ситуация не нормализовалась. Но он пережил это, и канал НТВ процветал. “История повторяется, – сказал он как настоящий философ. – Если вы помните 1994 год, все это уже было”.

Большее беспокойство вызывало изменившееся отношение “Газпрома”. Гигантской компанией управляли как феодальным владением, и Вяхирев мог делать все, что ему вздумается. С 1996 по 2000 год, когда “Газпром” был его союзником, это отвечало интересам Гусинского. Гусинский сказал, что как главный акционер НТВ “Газпром” никогда не пытался вмешиваться”. Всего за несколько месяцев до этого Вяхирев согласился взять большую часть компании “Медиа-Мост” в обмен на невозвращенный долг. Это был обмен долговых обязательств на акции, сделка, которая на Западе вряд ли считалась бы чем-то необычным. “Газпром” был партнером, – сказал мне Гусинский, – и у меня не было оснований относиться к сделке с недоверием”.

Но после того как Путин вступил в должность, “Газпром” уже не хотел брать акции Гусинского. “Газпром” потребовал, чтобы Гусинский заплатил наличными, которых у Гусинского не было, и в Кремле об этом знали. У Гусинского сложилось впечатление, что Кремль оказал давление лично на Вяхирева, чтобы тот принял прямо противоположное решение. Более того, Гусинскому, имевшему широкие связи на Западе, оказалось намного сложнее получить новый кредит за границей. Люди в масках, совершившие налет на его офисы, позаботились об этом. Нескольких фотографий к газетным статьям, посвященным уголовному расследованию, было достаточно, чтобы отпугнуть инвесторов. “Вы понимаете, инвесторы боятся скандалов”, – сказал мне Гусинский. Его попытки получить кредит за границей эффективно блокировались Кремлем. Упрямый, эмоциональный и тщеславный Гусинский сделал вывод, что Путин лично точит на него зуб. “Если президент такой огромной страны, как Россия, у которой есть внутренние проблемы, проблемы с управлением, проблемы с Чечней, проблемы с правительством, находит время, чтобы звонить Геращенко, думаю, ясно, с кем имеет дело “Газпром” и почему” ^{597} .

Следующий удар был нанесен лично Гусинскому. Он открыто критиковал Путина. “Миф о Путине как о президенте, который защищает реформы, демократию, свободу слова и так далее, теперь стал достоянием прошлого, – дерзко заявил Гусинский в начале июня. – Его действия разоблачают его, показывая его истинное лицо” ^{598} . Через неделю Гусинскому предложили прийти в здание Генеральной прокуратуры и ответить на вопросы. Большинство вопросов касалось происхождения нескольких патронов для пистолета, принадлежащего помощнику Гусинского и конфискованного во время рейда п мая. По непонятным причинам Гусинский не был встревожен вызовом и отправился отвечать на вопросы без адвоката, взяв с собой только телохранителя. Первоначально планировалось, что отвечать на вопросы он будет в 14:00, но он задержался и приехал в 17:00. В 18:15 его адвокаты получили сообщение из прокуратуры, что Гусинский арестован. Позже вечером сотрудники прокуратуры заявили, что Гусинский задержан как подозреваемый по старому делу о мошенничестве, связанному с приватизацией санкт-петербургской телевизионной компании “Русское Видео”. Арест был произведен поспешно; в первоначальных документах говорилось, что Гусинского должны были доставить в большую федеральную тюрьму “Лефортово”. Вместо этого его поместили в пользующуюся самой дурной репутацией в Москве переполненную, построенную в XVIII веке Бутырскую тюрьму и лишили доступа к адвокату.

Путин, находившийся с государственным визитом в Испании, сделал вид, что не имеет понятия о том, что происходит, и заявил, что даже не смог связаться с генеральным прокурором Владимиром Устиновым по телефону. Но Путин продемонстрировал удивительно хорошее знание данного дела. Он явно был проинформирован о тяжелом финансовом положении Гусинского. Путин заявил, что Гусинский взял кредиты для компании “Медиа-Мост” на 1,3 миллиарда долларов, но “не вернул почти ничего”, включая долги “Газпрому”. “Несколько дней назад Гусинский не вернул еще один кредит в размере 200 миллионов долларов, – добавил Путин, – и “Газпром” снова выплатил непогашенный долг. Непонятно, почему “Газпром” должен тратить на это деньги”. Слова Путина продемонстрировали грубую тактику Кремля: заставить Гусинского вернуть все долги сразу и практически разорить его. Хотя Путин заявил, что не имеет отношения к аресту Гусинского, это была ложь. В его руках была петля, которая затягивалась на шее Гусинского.

Путин и его представители неоднократно называли сумму в 1,3 миллиарда долларов, давая понять, что Гусинский должен был выплатить все эти деньги одновременно. На самом деле долги предстояло выплачивать в течение ряда лет в соответствии с графиком, подготовленным Гусинским в июле 2000 года. Кредит, полученный у “Креди Суисс Ферст Бостон” в размере 2п миллионов долларов под гарантию “Газпрома”, следовало вернуть в марте 2000 года. Срок погашения кредита в размере 40 миллионов долларов, полученного НТВ от “Газпромбанка”, наступал в ноябре. Заем, предоставленный “Медиа-Мосту” “Креди Суисс Ферст Бостон”, – 262 миллиона долларов – предстояло погасить в июле 2001 года. Заем в размере 223 миллионов долларов, полученный “Медиа-Мостом” у города Москвы, предстояло погасить в феврале 2003 года, а заем в размере 40 миллионов долларов, полученный “Медиа-Мостом” у “Внешторгбанка”, – в мае 2003 года. Кроме того, компании Гусинского получили займы от принадлежащего государству Сберегательного банка на общую сумму 222 миллиона долларов, обеспеченные российскими государственными облигациями, деноминированными в долларах, стоимость которых к сроку их погашения в 2003 году на 72,3 миллиона долларов превышала бы размер займов. К 2009 году Гусинский должен был вернуть остаток займа в размере 123,7 миллиона долларов, полученного у американского “Эксимбанка” на приобретение спутника. Министерство финансов России выступило в качестве поручителя при получении ссуды в размере 32,5 миллиона долларов на приобретение российского спутника. Гусинский и его высокопоставленные сотрудники часто говорили, что хотя у компании были большие долги, она быстро росла и до кризиса 1998 года канал НТВ приносил прибыль.

Услышав об аресте, Сергей Доренко разозлился. Своими пятнадцатью серебряными пулями Доренко косвенно помог Путину прийти к власти, но ему не нравилось то, что происходило на его глазах. В тот вечер по НТВ шло популярное ток-шоу “Глас народа”. Темой был арест Гусинского. Шоу транслировалось из студии, напоминавшей амфитеатр, в котором присутствовала большая аудитория. Доренко был человеком Березовского, но бросился на защиту Гусинского. Одетый в джинсы и трикотажную рубашку, Доренко мчался в студию. На полпути раздался сигнал пейджера. Это был Киселев, который пригласил его немедленно появиться в эфире. По мобильному телефону позвонил Березовский, который, казалось, был немного сбит с толку происходящим. “Боря! – ответил Доренко. – Они – просто идиоты!” Он рассказал об аресте Гусинского. “Ты знаешь, я еду в студию”. Березовский был удивлен, но промолчал.

Шоу проходило очень эмоционально. Политические деятели, адвокаты и журналисты из печатных изданий Гусинского, а также его друзья выступали, переполненные чувством гнева и глубокого возмущения. Арест Гусинского, говорили они, был ничем иным, как посягательством на неокрепшие свободы России, деспотичным возвратом к старому авторитаризму. “Это – акция устрашения и мести”, – сказал Андрей Черкизов, язвительный комментатор с принадлежавшей Гусинскому радиостанции “Эхо Москвы”. “Это – акция устрашения; если будете плохо себя вести, это случится и с вами”, – сказал бывший вице-премьер правительства “молодых реформаторов” Борис Немцов, являвшийся в то время прогрессивным членом парламента.

Доренко едва ли был образцом идеализма, когда речь заходила о защите свободы прессы. Он был шоуменом и лично провел кампанию по компрометации Лужкова. Но он был мужественным человеком и в тот вечер не побоялся говорить о том, что он видел. Высказывания Доренко оставили тогда самое яркое впечатление. Он заявил, что Путин дал зеленый свет “роботам” старого режима, спецслужб, чтобы те выдвинулись на передний план. Доренко не любил Примакова, символизировавшего этот старый режим. Теперь Доренко понял, что Путин оказался продолжателем традиций старой школы – произвола, тотального контроля. Всего через шесть недель после того, как Путин занял свой пост, когда на Западе еще приветствовали его как молодого лидера постъельцинской эры, способного излечить Россию от ее болезней, Доренко критиковал его с той же энергией, с которой громил Лужкова.

“Мы думали, за последние десять лет что-то произошло, – сказал он, имея в виду подъем российской демократии после краха Советского Союза. – Мы думали, что в течение этих десяти лет старая система развалилась. Мы выбросили роботов на свалку. Они лежали там. Потом они зашевелились и снова начали двигаться, как будто услышали какую-то музыку. Они встали и начали двигаться. Сегодня структуры безопасности по всей стране воспринимают приход Путина к власти, как сигнал... Они слышат музыку, которую не слышим мы, они встают как зомби и идут. Они окружают нас. И они пойдут далеко, если будет тихо... Нам нужно колотить их по голове каждый день”.

Еще более удивительным, чем яркая обличительная речь, с которой Доренко выступил в тот вечер, был телефонный звонок, раздавшийся у него через несколько дней после того, как Путин вернулся в Москву. Путин пригласил Доренко срочно приехать в Кремль. Путин вел себя как сотрудник КГБ, всегда стремясь установить контроль, даже над своими врагами. Путин предложил Доренко чай и печенье, а затем сказал: “Сергей, с нашими отношениями что-то произошло”.

Доренко ответил, что дело не в этом. “Вы послали очень важное сообщение каждому в этой стране, каждому, – сказал Доренко. – Всем сотрудникам милиции, ФСБ. Вы отдали им приказ хватать журналистов, бизнесменов и евреев. Вот что вы им сказали. Потому что Гусинский – еврей, связанный с прессой, и бизнесмен. Теперь вы можете издавать любые указы или законы, но люди будут знать, чего вы хотите на самом деле: хватать журналистов, бизнесменов и евреев” ^{599} .

По словам Доренко, при упоминании евреев Путин сказал, что ему позвонил израильский премьер-министр Ехуд Барак и спросил, почему он нападает на Гусинского. На это Путин сказал Бараку, что Гусинский “не платит налоги в Израиле” и в России тоже. Доренко был потрясен.

“Я сказал ему: Владимир Владимирович, это не имеет к вам никакого отношения. Вы не следователь, верно? Вы – политический деятель. Это не ваш уровень; есть другие люди, которые должны заниматься этим. Это абсолютно не ваш уровень, где он платит налоги. И, во-вторых, в России это смешно. Милиционер, который завтра будет бить евреев, журналистов и бизнесменов... даже не знает слово “налоги”.

Путин, казалось, испытывал неловкость. Он попытался изменить тему. “Мы с вами в одной команде”, – сказал он Доренко.

“Я не состою ни в чьей команде”, – ответил Доренко.

Гусинский был официально обвинен в мошенничестве и освобожден поздно вечером в пятницу, 1б июня, под подписку о невыезде из Москвы. Спустя несколько дней Гусинский неловко сидел в кресле, установленном на возвышении в студии передачи “Глас народа”, и давал интервью в прямом эфире своему партнеру Киселеву. Брать интервью у Гусинского было трудно; эмоции, казалось, переполняли его, и он бросал мысль на середине предложения. Его окружали симпатизировавшие ему журналисты, и казалось, ему было неловко находиться в центре внимания. Но о Путине он говорил очень четко и ясно. Российский президент, по его словам, знал все о его аресте и заключении. “Более того, – добавил он, – решение было принято лично господином президентом”. Кремль, заявил Гусинский, разделил магнатов на “друзей” и “врагов”, и он был одним из врагов. Гусинский признал также, что олигархи дали Кремлю достаточно оснований верить в свое право командовать средствами массовой информации – президентская кампания Ельцина 1996 года стала прецедентом. “Очень большая и серьезная ошибка, – сказал Гусинский. – Именно в 1996 году мы породили маленького монстра... Сегодня власти используют те инструменты, которые мы предоставили им в 1996 году” ^{600} .

Следующие шесть недель подтвердили, что Путин пошел на крутые меры. Он хотел сломать Гусинского. Набеги на офисы компаний Гусинского, обвинения в мошенничестве, его пребывание в тюрьме – все это было началом конца. В июне и июле Кремль усилил давление. Негласной ключевой фигурой был Михаил Лесин, основатель рекламного агентства “Видео Интернэшнл”, которого Путин назначил министром печати. Когда-то Лесин вел с Гусинским процветающий бизнес. Его рекламное агентство имело эксклюзивные права на эфирное время НТВ, и в середине 1990-х оба они преуспевали. Но в конце 1999 года агентство “Видео Интернэшнл” решило прервать отношения с НТВ. Вскоре после этого Лесин присоединился к кампании против Гусинского. Один из близких партнеров Лесина сказал мне, что Лесин испытывал личную вражду к Гусинскому, считая, что тот не оказывал ему должного уважения. Лесин весьма охотно бросился в атаку на Гусинского и был поддержан Кохом [64]64
  Однажды я присутствовал на брифинге, который проводил Лесин для группы журналистов. Лесин сказал журналистам, что лишь пытается выступить в роли посредника между Кремлем и Гусинским. Но по данным многих других источников, Лесин играл важную роль в оказании давления на Гусинского.


[Закрыть].

Между Гусинским и его мучителями начались долгие секретные переговоры. Финансовое положение Гусинского было уязвимым. Помимо кредита в 2и миллионов долларов, который гарантировал “Газпром”, в июле 2001 года наступал срок погашения следующего кредита, также с гарантией “Газпрома”, на сумму 262 миллиона долларов. Общий долг компании Гусинского “Газпрому” составлял 473 миллиона долларов. Раньше при обслуживании долга Гусинский мог рассчитывать на огромные доходы от телевидения, но после падения рубля его финансовое положение осложнилось.

Действия Коха и Лесина на переговорах обнаружили цель Кремля: отнять НТВ у Гусинского, которому все еще грозило уголовное преследование. Как сказал мне Малашенко, Лесин предъявил Гусинскому ультиматум. Если он продаст свои компании “Газпрому”, то останется на свободе.

Была предложена следующая сделка: 300 миллионов долларов наличными за всю империю Гусинского, “Медиа-Мост” и НТВ, а также списание невыплаченного долга в размере 473 миллионов долларов. Гусинский напомнил, что, когда накануне кризиса он собирался продавать акции в Нью-Йорке, один только канал НТВ оценивался больше чем в миллиард долларов. Теперь ему предлагали за все его компании какую-то мелочь! Однако он испытывал давление. Он не хотел возвращаться в тюрьму, а набеги на его компании продолжались. 7 июля следователи снова изъяли документы на НТВ. Гусинский позже сказал мне: “Они говорили об этом не один раз. Мне постоянно угрожали тем, что посадят меня в одну камеру с заключенными, больными туберкулезом и СПИДом... Я был настоящим заложником. Когда к голове приставлен пистолет, выбор один: согласиться на условия бандитов или получить пулю в голов/’.

18 июля Гусинский подписал письменное заявление, в то время тайное, заверенное двумя его адвокатами. В заявлении говорилось, что его заставляют не по своей воле продать бизнес в обмен на обещание прекратить уголовное преследование и разрешить ему выезд за рубеж. Гусинский указал, что министр печати Лесин был тем, кто “заставлял меня заключить эту сделку”. Через два дня, 20 июля, снова тайно, он подписал соглашение о продаже своих компаний за 300 миллионов долларов. В документе, прилагавшемся к договору купли-продажи, говорилось об отказе от уголовных обвинений против Гусинского.

Эта часть соглашения, протокол 6, была спорной. В ней говорилось, что уголовное преследование Гусинского будет прекращено и что Гусинский и сотрудники его компаний смогут остаться в России или уехать по своему усмотрению, если они не причинили ущерба российскому государству. Документ парафирован Лесиным и Кохом. Очевидно, что Лесин не имел полномочий прекращать уголовное преследование Гусинского. Кох позже утверждал, что составление этого документа было идеей Гусинского.

Через несколько дней Путин вернулся с Окинавы, где участвовал во встрече на высшем уровне, на которой лидеры промышленно развитых демократических государств Запада не скупились на похвалы в его адрес. 27 июля российская прокуратура неожиданно и без объяснений заявила об отказе от всех обвинений против Гусинского. Секретное соглашение о продаже не было упомянуто. Гусинский немедленно сел в свой частный реактивный самолет и вылетел из России, чтобы навестить семью, находившуюся в Испании. Назад он не вернулся.

В течение следующих нескольких недель в Лондоне велись переговоры, на которых уточнялись условия соглашения. Но в сентябре Гусинский передумал, несмотря на то что некоторые из его партнеров и жена убеждали его взять 300 миллионов долларов. Гусинский сказал, что относится к НТВ как к дому, в котором вырос, и боится, что Путин хочет превратить его в “бордель”. Он решил не продавать свои компании и разорвал сделку. Для Гусинского это был еще один поворотный момент, когда он мог избежать многих неприятностей. Но в нем сохранились напористость и честолюбие олигарха – он не позволит командовать собой.