Текст книги "Олигархи. Богатство и власть в новой России"

Автор книги: Дэвид Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 48 страниц)

Но самое мощное воздействие оказывал сам Голубков, бывший строитель, ведущий теперь шикарную жизнь ^{224} . В одном из первых рекламных роликов он, одетый в мешковатый костюм, показывает указкой на схеме, как растет благосостояние его семьи и что они приобрели: сапоги, шубу, мебель. В следующем месяце они купят автомобиль. В верхней части схемы – дом.

“Дом в Париже?” – спрашивает его жена Рита, сидя в мягком кресле и жуя шоколадные конфеты.

“Почему бы и нет?” – говорит диктор, а Голубков мечтательно глядит в потолок.

Еще в одном ролике Леня и его старший брат Иван, работающий на шахте, спорят, сидя за кухонным столом, на котором стоят бутылка водки и банка с солеными огурцами. Иван называет Леню халявщиком. “Разве ты не помнишь, чему нас учили родители? – говорит Иван. – Честно работать. А ты суетишься, покупаешь акции. Ты – халявщик!”

“Ты не прав, брат, – неторопливо отвечает Леня. – Я – не халявщик. Я честно зарабатываю деньги на своем экскаваторе. И покупаю акции, которые приносят мне прибыль. Если ты захочешь построить завод, то не сможешь сделать это один, но если мы все сложимся, то построим его и он принесет нам прибыль и прокормит нас. Я – не халявщик, я – партнер”.

“Правильно, Леня, – подхватывает диктор, – мы – партнеры. МММ”. Объяснение Лени совершенно не соответствовало действительности, никакого завода не было, но оно содержало суть философии Мавроди, заключавшуюся в том, что каждый должен внести свой вклад. Еще в одной рекламе семья сидит за кухонным столом, а жена Лени Рита увлеченно рисует на листе бумаги схему, чтобы объяснить, как функционирует МММ: большой квадрат, внутрь которого направлены стрелы. “Как большой бассейн! – восклицает Иван. – И он всегда полон”. Каждый вносит свой вклад! В этом заключалась суть финансовой пирамиды.

Реклама оказалась такой успешной только потому, что реальная экономика находилась в плачевном состоянии. Гиперинфляция съедала сбережения, заводы закрывались, и рабочие не получали зарплату месяцами или даже годами. Лёнина эпопея, демонстрировавшаяся день за днем, звала зрителей к новым высотам оптимизма и благосостояния. Силы были не равны: бедные граждане России не могли устоять перед сказкой, которую предлагал им Мавроди, а российское государство было слишком слабым, чтобы вмешаться.

За Мавроди и Березовским последовали другие, и Россия превратилась в базар, соблазнявший возможностью получения легких денег. Еще одна пирамида, имевшая широкое распространение, “Русский дом Селенга”, сделала своим девизом фразу: “Каждую песчинку вашего вклада мы превратим в жемчужину” ^{225} . Поместив рекламу в популярной газете “Московский комсомолец”, “Первая финансово-строительная компания” обещала “до ібоо процентов в рублях”. “АЛД-траст” обещал инвесторам 500 процентов за вложенные рубли, или 60 процентов в год за доллары. В бесплатной московской еженедельной газете “Экстра-М” Мосимпорт-банк предлагал 30 тысяч процентов прибыли по пятилетним рублевым депозитам, хотя позже было показано, что это всего лишь математический фокус с использованием разницы между простыми и сложными процентами ^{226} .

Обещания легких денег манили в расставленные на каждом шагу капканы и ловушки. Вскоре акции пирамид продавались в кафетерии Министерства финансов – учреждения, призванного наводить порядок в этой сфере. В кафетерии сотрудники могли купить сертификаты “Тибета”, ABBA или МММ. Никто не мог уменьшить ажиотаж. Сотрудники министерства оказались в плену Лёниной мечты. “Как только я выходила из кабинета, кто-нибудь останавливал меня в коридоре, – рассказывала Златкис, – я имею в виду сотрудников министерства, и спрашивал: “Белла, скажите честно, как вы думаете, если я продам квартиру и вложу все деньги в “Тибет”, смогу я потом купить квартиру для дочери?” Я начинала объяснять, что он лишится своей квартиры. На это следовал ответ: “Вы не хотите помочь нам!” Златкис медленно, слишком медленно начала понимать, что это безумие превратилось в эпидемию. Не устояли даже глубокоуважаемые члены Конституционного суда. Судьи приобрели бумаги скандально известной пирамиды “Властилина”. Валентина Соловьева, ранее работавшая кассиром в парикмахерской, организовала пирамиду, никак не рекламируя ее. О ней узнавали только от знакомых. Она обещала прибыль в размере 100 процентов в месяц, автомобиль “жигули” за половину рыночной цены в течение того же периода времени или “мерседес” за треть его стоимости в течение трех месяцев. Поток денег начал поступать в ее офисы. Она использовала деньги для выплат первым вкладчикам, чтобы привлечь новых. Евгений Ковров, который позже расследовал это дело и возглавлял правительственную комиссию, представлявшую пострадавших, сказал мне, что изустная реклама, использованная Соловьевой, оказалась такой же феноменально успешной, как и массированная рекламная кампания Мавроди. “Слух об этой фирме разнесся по всей России”, – вспоминал он. Первая продажа автомобилей по низким ценам вызвала волну энтузиазма. Один человек рассказывал своему другу, и друг тут же мчался туда. Особенное впечатление “Властилина”, по-видимому, производила на элиту. Рассказывали, что поп-звезда Алла Пугачева потеряла там і,7 миллиона долларов. Соловьева повысила минимальный размер вклада до 50 миллионов рублей, но люди все равно приходили. “Люди собирали деньги с целых заводов, – вспоминал Ковров, – и привозили их мешками”. Как рассказывали очевидцы, они ночевали перед ее офисом и жгли костры ^{227} . Соловьева была арестована в 1999 году и приговорена к семи годам тюрьмы за то, что присвоила 130 миллионов долларов в рублевом эквиваленте, принадлежавшие 16 с половиной тысячам пострадавших. Никто не знает, куда делись деньги, и инвесторы ничего не получили.

Златкис рассказывала, что безумие достигло и ее дома. Однажды муж спросил ее про финансовые пирамиды. “Он не мог понять, почему все вокруг нас богатеют, а он нет”.

В июле 1994 года российские власти начали задавать вопросы относительно МММ. “Леня действует мне на нервы”, – ворчал Ельцин. Государственный антимонопольный комитет потребовал от телевизионных станций, чтобы те прекратили показывать рекламу МММ, но это ни к чему не привело. Затем налоговые инспекторы заявили, что одна из дочерних компаний Мавроди, “Инвест-Консалтинг”, не заплатила налоги в размере 49,9 миллиарда рублей и что задолженность должна быть погашена немедленно. Премьер-министр Черномырдин сказал свое веское слово: “Мы должны предупредить таких, как Леня Голубков и Марина Сергеевна, что возможности для получения легких денег на рынке скоро исчезнут”. Но голос Черномырдина, у которого росли задолженности по зарплате в реальной экономике, терялся на фоне сказочных богатств, предлагаемых МММ. 27 июля Мавроди нанес ответный удар, поместив рекламу в газете: “Итак, власти не любят Леню Голубкова и Марину Сергеевну. Но любят ли Леня Голубков и Марина Сергеевна власти? Никто не спросил об этом. Пока”.

На следующий день пирамида рухнула. Сертификаты МММ продавались более чем за 100 тысяч рублей, но в и часов утра Мавроди объявил, что новая цена, которую он сам установил, составляет всего тысячу рублей. Тысячи рассерженных держателей акций перекрыли Варшавское шоссе, на котором находился офис МММ, и для наведения порядка был вызван ОМОН. Мавроди выступил с успокаивающим заявлением, что инвесторам не нужно беспокоиться и что через несколько месяцев цена акции снова достигнет 125 тысяч рублей. Он призвал всех сохранить свои ценные бумаги. “Мы в отличие от государства вас никогда не обманывали, – заявил Мавроди. – И никогда не обманем”. Многие были готовы верить Мавроди. “В газетах пишут, что МММ – жулики, но я доверяю им больше, чем президенту Борису Ельцину и его правительству, – сказала журналисту пенсионерка Мария Васильевна. – Что для нас сделало правительство? Только обманывало своими денежными реформами” ^{228} . Через несколько дней Мавроди начал выпускать новые ценные бумаги, “билеты” МММ, украшенные портретом Мавроди. Сотни инвесторов вернулись в надежде, что мыльный пузырь не лопнул. Они тоже были обмануты. Мавроди получил разрешение на выпуск 991 тысячи акций, а в конечном итоге обманул от 5 до ю миллионов человек. Позже он был арестован за уклонение от уплаты налогов и два месяца содержался под стражей, но затем его выпустили, так как он победил на промежуточных выборах в парламент и таким образом приобрел иммунитет от уголовного преследования. После этого он исчез, и обвинение в организации финансовой пирамиды против него так и не выдвигалось [24]24
  Сергей Мавроди был арестован в Москве 31 января 2003 г., после того как стало известно, что он живет в городе по фальшивым документам. Его обвинили в мошенничестве, принесшем ему но миллионов рублей. По сообщению ИТАР-ТАСС, после предварительного расследования ю 454 человека были признаны жертвами мошенничества, но эксперты считают, что общее количество обманутых вкладчиков составило около ю миллионов человек. – (Прим, автора к русскому изданию.)


[Закрыть].

Крах МММ ярко высветил почти полную пассивность государства. “Правительство не имеет к этому абсолютно никакого отношения, не давало никаких гарантий и не будет вмешиваться”, – сказал Ельцин после краха МММ. Златкис была потрясена происходившим и жаловалась в июне, что распространение пирамид “не поддается контролю” и “обрушилось как снег на голову” ^{229} . Златкис говорила мне, что происходящее было непонятно правительству, а в министерстве некоторые из ее помощников даже предлагали ей свою помощь в приобретении за полцены машины у “Властилины”. “Никто ничего не понимал, даже в моем собственном департаменте”, – вспоминала она. Мысловский рассказывал, что видел толстые папки заведенных дел, но генеральный прокурор получил указание от кого-то из находившихся в то время у власти не давать делу хода. “Главным лозунгом того времени стал призыв “Обогащайтесь!” – вспоминал он. – Законодательная база отличалась большой неопределенностью. У этих компаний была очень агрессивная реклама, они располагали огромными денежными средствами, а государство реагировало слабо и беззубо” ^{230} . “Если правоохранительные органы считали, что я мошенник, почему они позволили мне заниматься этим?” – несколько лет спустя спрашивал в телевизионном интервью Вячеслав Мавроди, брат Сергея и его компаньон по МММ ^{231} . “Я все время испытывала чувство беспомощности, – вспоминала Златкис. – Я прекрасно знала, чем все это кончится, и ничего не могла сделать”.

Дмитрий Васильев, заместитель Чубайса, видел происходившее в гораздо более мрачном свете. Реформаторы не позаботились о том, чтобы создать институты рынка, и это привело к распространению хаоса. Васильев считал, что Министерство финансов не сумело взять пирамиды под свой контроль и было не в состоянии регулировать финансовый рынок. Производные ценные бумаги, выпущенные Мавроди, были не более чем “лотерейными билетами”, сказал он журналистам через неделю после краха, “это не ценные бумаги, а бумажки”. Васильев предупредил, что без более жесткого государственного регулирования “скандалы будут следовать один за другим”. Еще в 1992 году реформаторы обсуждали, следует ли создавать самостоятельную комиссию по ценным бумагам, но это предложение никого не заинтересовало. Теперь дикий капитализм безудержно бушевал по всему экономическому пространству, покрывая его руинами. Осенью 1994 года Черномырдин согласился на создание комиссии по ценным бумагам с Васильевым в качестве председателя, чтобы регулировать рынок. “Мавроди стал матерью нашей комиссии”, – вспоминал Васильев годы спустя.

После того как Мавроди оказался в трудной ситуации, его ближайшие сподвижники по МММ пришли к Златкис с требованием дать разрешение на выпуск новых акций, прекрасно понимая при этом, что получат отказ. Это была уловка, на которую они пошли для того, чтобы Мавроди мог возложить ответственность за свои проблемы на правительство. Златкис разгадала их намерение и решила выиграть время, сказав, что их документы не в порядке. “Вы юрист или экономист?” – спросила она одного из посетителей.

“Ни то ни другое. Я – спортсмен, занимаюсь стрельбой”, – ответил он угрожающе.

Крах пирамиды Мавроди подорвал доверие и к автомобильному альянсу Березовского, но настоящий ущерб был нанесен ему раньше, в апреле 1994 года. Мавроди оказался лучшим зазывалой, чем Березовский. Обещая немедленную прибыль, Мавроди с организаторами других высокодоходных проектов выкачал легкие деньги, и объемы продажи сертификатов ABBA сократились. Но все же год пирамид закончился для Березовского вполне успешно. Согласно финансовым данным, опубликованным позже, доход ABBA от продажи сертификатов составил в 1994 году 25,3 миллиарда рублей, или около 15 миллионов долларов. Каданников и Березовский позже говорили, что всего было собрано 50 миллионов долларов, но эта сумма, по-видимому, включает в себя процентный доход и доходы от реинвестиций. ABBA немедленно использовала собранные деньги для спекуляции приватизационными ваучерами, высокодоходными сертификатами банков и другими ценными бумагами, удваивая и утраивая свои доходы. Легкие деньги доставались легко.

Хотя в 1994 году население, возможно, и верило в появление “народного автомобиля”, Березовский вложил деньги в нечто другое: он приобрел пакет акций завода АвтоВАЗ. Финансовые отчеты показывают, что ABBA потратила 6,1 миллиарда рублей, или около 3,1 миллиона долларов, на приобретение одной трети крупнейшего автомобильного завода России – поразительно низкая цена за такой крупный промышленный объект. Березовский добился этого двумя разными способами. Сначала ABBA использовала для приобретения акций завода ваучеры, затем стала победителем инвестиционного тендера на покупку АвтоВАЗа, состоявшегося 8 августа 1994 года. Тендер представлял собой конкурс, победитель которого должен был сделать значительные вложения в будущее предприятия, но, как сказал мне позже один чиновник, ABBA была единственным претендентом ^{232} . Затем АвтоВАЗ выпустил новые акции, и еще один пакет достался ABBA. После всего этого ABBA принадлежало 34 процента завода. 23 июля, всего через семь месяцев после того, как в Манеже началась продажа сертификатов ABBA, Березовский стал одним из одиннадцати членов совета директоров АвтоВАЗа. Сделать это ему помогли деньги, взятые у народа. План был идеальный: он собрал деньги у населения и использовал их для того, чтобы на пару с Каданниковым сделать завод своей частной собственностью. По словам Юрия Зекцера, позже ставшего генеральным директором ABBA, в самой компании к концу лета 1994 года ясно понимали, что схема Березовского не позволила собрать деньги, необходимые для строительства автомобильного завода. Более того, переговоры с компанией “Дженерал моторе” приостановились из-за политических рисков, связанных с капиталовложениями в Россию. (Вдобавок ко всему появились признаки надвигавшейся войны в Чечне, а в октябре Россию охватила однодневная валютная паника.) В интервью, опубликованном 2 ноября 1994 года, Каданников намекнул на возникшие трудности, сказав, что компания “Дженерал моторе” предложила крошечный проект, предусматривающий производство всего двадцати тысяч автомобилей в год, который “не устраивает нас”. Однако он заверил людей, что “предполагаемое отсутствие иностранного партнера не помешает реализации проекта ABBA” ^{233} .

Каданников не сказал лишь того, что еще несколько месяцев назад они истратили народные деньги на покупку акций АвтоВАЗа и что в ближайшее время появление “народного автомобиля” не предвидится. В середине января 1995 года Каданников публично признал задержку в реализации проекта и необходимость уменьшения его масштабов; в середине февраля он сказал, что начать строительство завода невозможно и что ABBA собрала всего 50 миллионов долларов вместо запланированных 300 миллионов. Последнее признание о том, что проект неосуществим, было опубликовано в мае в газетном сообщении о ежегодном собрании акционеров ABBA, состоявшемся 7 апреля 1995 года. В сообщении говорилось о “негативных тенденциях в экономике и социальной сфере в середине 1994 года” и о “неблагоприятном инвестиционном климате” ^{234} .

Народный автомобиль остался народной мечтой. Но своих денег народ, конечно же, не получил. Схема Березовского была задумана таким образом, что ни у него, ни у покупателей его сертификатов не было списка держателей ценных бумаг. В этом и заключалась его идея: нет списка – нет компенсаций, нет проблем. Сертификаты ничего не стоили, если их держателям не удалось обменять их на настоящие акции ABBA. На годовом собрании в 1995 году, как и на каждом последующем собрании, было решено не выплачивать дивиденды. В течение следующих шести лет ABBA ни разу не выплатила дивиденды, несмотря на наличие миллионов маленьких купонов на проданных сертификатах. Дивиденды были такой же иллюзией, как и “народный автомобиль”. Что касается обещанной лотереи, в которой должны были разыграть 100 тысяч машин, то состоялось всего три тиража, в которых было разыграно 14 тысяч машин.

Обещания, которые ABBA дала людям, вложившим в нее свои деньги, нарушались неоднократно. В выигрыше оказались Березовский и Каданников ^{235} . В 1996 году, когда его спросили, что произошло с народными деньгами и с ABBA, Березовский ответил: “Она выполнила все свои обязательства. Мы собрали около 50 миллионов долларов и заставили эти деньги работать, по крайней мере они не пропали... Нам удалось сохранить эти деньги, мы не потратили их на собственные нужды, на развлечения и удовольствия” ^{236} . Вместо этого они потратили их на покупку собственного завода.

Сага об “Автомобильном всероссийском альянсе” дает представление о годах легких денег, но это далеко не все. Легкие деньги вырывали из рук бюрократов, находили на зарождавшихся товарных биржах, их делали бойкие молодые люди в уличных обменных пунктах. Легкие деньги были эпохой, культурой, событием, а для людей смелых и сообразительных – поворотным моментом в их жизни.

Одним из таких людей был Андрей Мельниченко. Он отлично учился в школе, был чемпионом олимпиад и поступил на физический факультет престижного Московского государственного университета. Высокий и немного неуклюжий, с нежным румянцем на лице и волосами, разделенными на прямой пробор, Мельниченко, часто ходивший в джинсах и футболке, выглядел наивным юношей, но обладал умом и хитростью финансиста. В последние годы существования Советского Союза из своей комнаты, затерявшейся в темных лабиринтах университетского здания, он проложил себе дорогу в эпоху легких денег.

В 1991 году, когда он учился на втором курсе, советская система распалась и университет превратился в неофициальную товарную биржу. В коридорах и дворах велась оживленная торговля. Здесь можно было купить тонну меди или нефти, которая, как правило, хранилась на государственном заводе или складе. Но все продавалось за наличные деньги, и продавцам нужен был надежный источник для быстрого получения денег. Мельниченко стал таким человеком, главным менялой торговцев в Московском университете, помогавшим им поменять доллары на рубли и обратно часто в течение нескольких часов. Мельниченко и двое его друзей превратили свою комнату в общежитии в офис, где они хранили единственную тетрадь, в которую записывали сделки, и большой деревянный ящик, в который складывали деньги. “Общежитие университета уже не было похоже на место, где живут и учатся студенты, а больше напоминало фондовую биржу, – рассказывал Мельниченко. – Повсюду были объявления людей, покупающих и продающих что-то. Там продавали разнообразные товары и сырье: легковые автомобили, грузовики, сахар, металлы – все, что хотите”. В течение трех лет Мельниченко уделял мало внимания учебе, посвящая все силы и энергию обмену рублей и долларов. Сначала их дневная выручка составляла всего гоо долларов, в очень хороший день она доходила до 2000 долларов. Но через год их бизнес разросся настолько, что через руки троих студентов проходило 100 тысяч долларов в день.

Инфляция 1992—1994 годов напоминала эскалатор. Каждый день курс рубля по отношению к доллару неумолимо снижался. Мельниченко и его друзья нашли способ использовать этот эскалатор для того, чтобы разбогатеть.

Хитрость заключалась в том, чтобы брать в долг рубли, обменивать их на доллары на короткий период времени, а затем возвращать то же количество рублей, которые стали стоить меньше, получая при этом прибыль. Рубли можно было занимать под ю—13 процентов годовых, а инфляция снижала их стоимость на 25 процентов в месяц. Деньги падали в их руки, словно с неба. Смелость и иногда стальные нервы – это все, что требовалось для того, чтобы заниматься торговлей. Мельниченко рассказывал мне, что в университете товары покупали и продавали целыми эшелонами. Поскольку покупатель и продавец часто не доверяли друг другу, они договаривались о задатке наличными. Задатки также оставляли у Мельниченко, и его капитал стремительно рос. У него не было даже сейфа для хранения наличных денег. Но дверь его комнаты в общежитии была прочной, и он всегда очень тщательно запирал ее. Мальчики в джинсах и футболках начинали думать о жизни после окончания университета.

Мельниченко и его друзья, покинув университет, последовали за своими клиентами на зарождавшиеся торговые биржи города. Мельниченко открыл крошечный офис в запущенной двухкомнатной квартире и поместил в популярной газете “Московский комсомолец” объявление из двух строчек: “Покупаем валюту. Продаем валюту”. Телефоны звонили не умолкая. Клиенты входили в первую комнату с мешками денег, а сделки заключались во второй комнате, где Мельниченко установил машинку для пересчета купюр и настоящий сейф. Мальчики начали богатеть. “Мы сняли очень хорошие квартиры, купили машины и жили вполне прилично”, – вспоминал Мельниченко.

В 1992 году, когда были приняты новые законы и им потребовалась официальная лицензия, Мельниченко нашел крохотный банк, размещавшийся в одной комнате, “Премьер-банк”, и заключил соглашение с его владельцем. Он будет работать под защитой его лицензии, выплачивая ему определенную сумму и одновременно расширяя сеть обменных пунктов в городе. В течение короткого времени он занимался продажей ваучеров и сигарет, которые пользовались таким спросом, что ящик или целый грузовик сигарет заменял валюту. Когда я встретил Мельниченко спустя несколько лет, я спросил его, были ли у него какие-то увлечения в те годы. Он не смог вспомнить ничего, кроме бесконечных разговоров по телефону, проверок курсов валют и обмена денег.

Самым ценным товаром Мельниченко была информация. Он и его коллеги начинали день с подсчета наличных, а затем строили предположения относительно изменения курса рубля по отношению к доллару. Они звонили конкурентам, чтобы узнать, какой курс предлагают они. Не было ни компьютерных сетей, ни биржевых залов, ни аппаратов, выдающих текущую финансовую информацию, был только телефон. Затем начинали звонить клиенты: заводу нужно было срочно обменять на рубли 100 тысяч долларов, полученных за поставленный им титан. В течение нескольких лет в начале 1990-х все подобные сделки оплачивались наличными, что было выгодно Мельниченко. Курс менялся в течение дня, и они работали быстро, постоянно звоня, пересчитывая банкноты, покупая и продавая. “От рассвета и дотемна, – говорил Мельниченко. – А часто еще и ночью, потому что существовали ночные рейсы и к нам приходили люди из регионов, которым было нужно успеть на рейс домой”. Вскоре размеры их сделок достигли нескольких сотен тысяч долларов в день, и они почти никогда не терпели убытков. Механизм был отлажен как печатный станок и постоянно приносил им прибыль. Никаких грязных заводов, никакого старого оборудования, нуждающегося в замене, никаких проблем с социалистическим наследием и красными директорами. “Потерпеть убытки было сложно”, – вспоминал он. Мельниченко, которому было тринадцать лет, когда Горбачев начал перестройку, стал носить галстук.

Мельниченко открыл в Москве обменный пункт, “Объединенный дом валюты”, и октября 1994 года курс рубля по отношению к доллару упал с 3081 до 3926. Позже этот день был назван “черным вторником”. Мельниченко рассказывал мне, что за день до падения рубля они предвидели такую возможность и приобрели на бирже много долларов. Когда курс рубля резко упал, Мельниченко начал действовать. “Мы продавали по максимальной цене, – рассказывал он. – В тот день мы заработали более ю миллионов долларов” [25]25
  В последующие годы Андрей Мельниченко стал одним из самых крупных российских бизнесменов. Он создал МДМ-Банк, наладивший тесные связи с Кремлем и ставший одним из ведущих коммерческих банков страны. Затем Мельниченко заключил союз со “стальным магнатом” Сергеем Поповым, и они создали собственную промышленную империю, захватившую господствующие позиции в российской угольной и трубопрокатной промышленности. – (Прим, автора к русскому изданию.)


[Закрыть].

Секрет Мельниченко был известен не только ему одному. Спекуляции на колебаниях соотношения рубля и доллара стали главным веянием эпохи легких денег в начале 1990-х ^{237} . Причины были очевидны: промышленность переживала кризис и нуждалась в огромных капиталовложениях, а валютные спекуляции не требовали больших накладных расходов, приносили высокие доходы и не были связаны с недвижимостью. Кто мог устоять? “Спекуляция приносила хорошие деньги. Это были легкие деньги, легкий капитал”, – вспоминал Александр Смоленский, который в то время имел в Москве пункты обмена валюты, обслуживавшие частных клиентов. Смоленский обменивал рубли на доллары, а доллары на рубли. “Утром даешь деньги, вечером получаешь прибыль, – рассказывал он. – Все решала скорость. Мы целыми днями сидели в банке, это было похоже на гонку, на машину, печатающую деньги. Каждый день приносил нам все больше денег. Важнее всего было не ошибиться. Бог был милостив. Обменивали, продавали, зарабатывали, обменивали, продавали, зарабатывали – и так каждый день” ^{238} .

Доходы от валютных спекуляций были не единственным источником легких денег. Сочетание слабого правительства и высокого уровня инфляции позволяло использовать и другие способы быстрого обогащения, особенно тем, у кого имелись политические связи: первым кооператорам, бывшим партийным и комсомольским работникам, бывшим сотрудникам КГБ. Это была элита, которая получала легкие деньги непосредственно от правительства.

В начале 1990-х в России не было центрального казначейства и приходилось полагаться на “уполномоченные” коммерческие банки при хранении государственных средств и проведении выплат. Система была коррумпированной с самого начала, но существовала на протяжении ряда лет. Банки обращались к малооплачиваемым бюрократам, взятками и угрозами добиваясь участия в этом прибыльном бизнесе. Бюрократы закрывали глаза, когда в банки этих финансистов поступали огромные суммы государственных денег. Затем банкиры не осуществляли тех платежей, которые должны были сделать, а деньги использовали в своих целях. Часто они возвращали деньги государству с большой задержкой или просто оставляли себе. Шустрые банкиры исходили из одной простой предпосылки: с течением времени деньги приносят прибыль. Коррумпированные государственные чиновники сознательно игнорировали это, позволяя финансистам наживаться за счет богатств государства. Система уполномоченных банков является еще одним примером негативного влияния легких денег в те годы, когда формировался российский капитализм. Зачем банкам рисковать, ссужая деньги переживавшим трудные времена российским заводам или еще не вставшим на ноги новым предприятиям, если можно просто пристроиться к кормушке российского государства? Свободные деньги, поступавшие от правительства, испортили их, отдалив тот день, когда им и другим представителям поколения, выросшего в эпоху легких денег, пришлось бы учиться вкладывать деньги в реальную экономику и получать прибыль своим трудом.

Влияние легких денег сказывалось на протяжении всех 1990-х годов. В начале 1997 года Сергей Егоров, председатель “Ассоциации российских банков”, указал на допущенные нарушения. Он сообщил, что из 21 миллиарда долларов, выданных в виде банковских кредитов в 1996 году, лишь 1,2 процента представляли собой долгосрочные ссуды предприятиям, 90 процентов предназначались для краткосрочных сделок по долгам правительства, а остальное шло на экспортно-импортные операции. Другими словами, коммерческие банки почти не давали ссуд в реальную экономику. Они мало чем отличались от казино, процветавших за счет легких денег ^{239} . В одном из исследований говорилось, что с 1994 по 1996 год половину доходов банков составляли легкие деньги. Почти никто не получал больших ссуд, и самый долгий срок, на который предоставлялись ссуды, равнялся одному году ^{240} .

Смоленский, Ходорковский, Гусинский и Березовский нажили свои капиталы в начале 1990-х благодаря системе “уполномоченных” банков. Гусинский при поддержке Лужкова в течение нескольких лет контролировал быстро росшие муниципальные счета. Смоленский обслуживал в числе прочих счета кремлевской администрации. Березовский использовал ту же тактику в отношении денежного потока государственной авиакомпании “Аэрофлот”.

Ходорковский хвалился когда-то, что его банк МЕНАТЕП способен выжить при любом режиме, и бывший вице-президент банка сказал мне почему: структура банка соответствовала структуре правительства. Ходорковский и его ближайшее окружение имели прямые связи с ключевыми министрами, а их заместители – с заместителями министров. Банк процветал благодаря правительственным программам кредитования, начиная с расходов на оборону и кончая закупками продовольствия; Министерство финансов России было одним из его основных клиентов, и предоставление кредитов государству составляло более половины всех операций по кредитованию, осуществленных банком МЕНАТЕП в 1995 году ^{241} . Один из бывших вице-президентов банка МЕНАТЕП, пожелавший остаться неназванным, попробовал вести инвестиционную деятельность по западному образцу, но впоследствии с отчаянием признал эти попытки тщетными, поскольку банк получил миллионы долларов прибыли только за то, что являлся “уполномоченным” банком. “Не было никакого смысла заниматься инвестиционной деятельностью, – говорил он, – когда можно сходить в баню с приятелем из Министерства финансов и получить от них боо миллионов долларов”.

“Министерство финансов помещало деньги на счет в банке МЕНАТЕП и давало указание направить эти деньги в регионы. Банк МЕНАТЕП брал боо миллионов долларов, не выплачивал никаких денег министерству и задерживал начало платежей в регионы. Когда приходили люди, чтобы получить деньги, они тянули три недели, а потом выдавали не наличные деньги, а долговые обязательства, долговые обязательства банка МЕНАТЕП, вместо наличных денег!” ^{242} В течение этого периода времени банк МЕНАТЕП делал высокодоходные капиталовложения, получая миллионы долларов легких доходов без каких бы то ни было усилий, если не считать намеренного игнорирования указаний правительства. Никто не был арестован, никто не был наказан.

“Дело в том, что эти шальные деньги были результатом особых отношений с правительством, – рассказывал мне Владимир Виноградов, основатель “Инкомбанка”, один из ведущих коммерческих банкиров 1990-х годов, после крушения его финансовой империи. – Например, деньги поступали от правительства для финансирования каких-то программ. Эти программы не получали финансирования или получали десятую часть того, что было на них выделено. А деньги вкладывались в ваучеры, которые затем обменивались на акции” ^{243} . Так легкие деньги в два счета превращались в частную собственность.