Текст книги "Олигархи. Богатство и власть в новой России"

Автор книги: Дэвид Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 48 страниц)

Джеймс Фенкнер, аналитик компании “Тройка-Диалог”, с которым я познакомился в годы бума, написал служебную записку для клиентов под заголовком “Как украсть нефтяную компанию”, посвященную уловкам Ходорковского. Фенкнер сказал мне, что был поражен дерзостью Ходорковского. “Невероятная наглость, – сказал Фенкнер. – Пару лет назад говорили, что российские менеджеры будут красть, но понемногу и со временем ситуация улучшится. Данный случай показывает, что им нужно все или ничего. Просто удивительно. Вторая по величине нефтяная компания России вышла из-под юрисдикции России”.

Пожалуй, никто в Москве не наблюдал за этими событиями с большей тревогой, чем Дмитрий Васильев, председатель российской Федеральной комиссии по рынку ценных бумаг. Маленький, энергичный Васильев, работавший заместителем Анатолия Чубайса в период массовой приватизации, считал самой большой ошибкой российского капитализма то, что не были созданы институты для разработки правил и законов, способных регулировать рынок после первой волны реформ. Его собственная Федеральная комиссия по рынку ценных бумаг служила примером – ее возможности в плане осуществления контролирующих функций были чрезвычайно ограниченн. Я часто представлял себе Васильева судьей футбольного матча, свистящим в свисток и машущим руками среди огромных, мускулистых игроков, которые не обращают на него никакого внимания. Васильев был маленьким героем российского капитализма в то время, когда требовался большой герой. Он верил в правила и пытался сделать так, чтобы они работали, но не мог противостоять системе, не признававшей вообще никаких рамок официальных правил.

Васильев очень тщательно выбирал своих противников. Он особенно боялся магнатов, потому что они могли нанести ответный удар лично ему. Проводить расследования в отношении магнатов было опасно, а иногда невозможно. Например, 24 мая 1999 года грузовик, в котором перевозили 607 коробок с документами банка МЕНАТЕП, при загадочных обстоятельствах упал в реку Дубну ^{574} . Именно так делались дела в России, в государстве, где главенство закона еще предстояло установить, а соблюдение закона о ценных бумагах было отдаленной перспективой. У Васильева состоялся долгий разговор с Чубайсом о том, как лучше провести расследование в отношении одного из олигархов. Из тактических соображений Васильев предпочел бы сначала нанести удар, а потом прийти к соглашению. Но захватывать олигархов врасплох было рискованно; у них имелось множество шпионов, охранников и вооруженных телохранителей. Чубайс призывал Васильева быть более осторожным. Лучше разбудить спящего медведя и уже потом тыкать ему палкой в глаз, посоветовал Чубайс.

В 1998 году Васильев одержал важную победу в своем первом пробном деле, вынудив Владимира Потанина и Бориса Йордана отказаться от запланированного обесценивания акций миноритарных акционеров нефтяной компании “СИДАНКО” [58]58
  Отступить Потанина и Йордана вынудила кампания против увеличения количества акций, начатая Уильямом Броудером, преуспевающим инвестиционным менеджером, чья доля в “СИДАНКО” составляла 100 миллионов долларов. Узнав о планах уменьшить его долю, он пришел в бешенство.


[Закрыть]. Одновременно с этим Васильев выразил беспокойство по поводу аналогичных действий компании ЮКОС. Однако позже он сказал мне, что упомянул ЮКОС из тактических соображений, чтобы показать, что его действия направлены не только против Потанина. Васильев вспомнил, что в 1998 году получил письменное обязательство ЮКОСа действовать по правилам. Но в начале 1999 года, после падения курса рубля, жалобы инвесторов, главным образом Дарта, в отношении действий ЮКОСа продолжали поступать.

Весной Ходорковский приступил к реализации дерзкого плана по захвату всей нефтяной компании. В апреле Васильев заявил, что проведет всестороннее расследование, чтобы установить, нарушил ли ЮКОС права миноритарных акционеров. Ему надо было идти на риск, но на какой именно? Сначала он попытался возложить трудную работу на самих миноритарных акционеров, громко и публично настаивая на том, чтобы они обратились в суд. Дарт так и сделал, добившись в шести судах в офшорных зонах временной приостановки передачи акций. В Федеральной комиссии по рынку ценных бумаг Васильев не обладал почти никакой реальной властью, у него был единственный выбор: принять решение о том, следует ли официально регистрировать выпуск миллионов новых акций, тем самым одобряя его. Единственным юридическим основанием для отказа в регистрации акций могло стать выявление того факта, что офшорные компании фактически контролируются Ходорковским; тогда выпуск акций можно было признать незаконным. Но проникнуть в офшорные зоны Васильев был не в состоянии. Скромный бюджет комиссии не позволял рассылать по всему свету юристов в поисках неуловимых акций ЮКОСа.

Через несколько недель Ходорковский направил Васильеву послание: Прочь с дороги! При личной встрече вице-президент нефтяной компании конфиденциально предупредил его, что ЮКОС сделает все возможное, чтобы блокировать действия Федеральной комиссии по рынку ценных бумаг. ЮКОС был крупной нефтяной компанией, за которой стоял могущественный олигарх, а Федеральная комиссия по рынку ценных бумаг была слабой организацией. Васильев воспринял угрозу всерьез, памятуя о том, что сказал Чубайс о наступлении на магнатов.

Васильев был практически безоружен. Чувство беспомощности усугублялось проблемой, существовавшей в самой комиссии, о которой в то время знали всего несколько человек. Комиссия по рынку ценных бумаг получила кредит в размере 89 миллионов долларов от Всемирного банка, который хотел оказать помощь России с целью улучшения ее рынков капитала. Васильев израсходовал часть этих денег на создание пресс-службы комиссии и компьютеры, которые позволили бы всем желающим знакомиться с сообщениями о регулятивных решениях комиссии по Интернету. Пресс-служба работала по контракту с компанией “Бэрсон-Марстеллер”, международным пиар-агентством. Ключевой фигурой в компании был Марк Д’Анастасио, директор-распорядитель службы международного развития, находившейся в Вашингтоне. Специализируясь на пиаре, Д’Анастасио видел свою главную задачу в создании долгосрочного имиджа своего клиента. Он рассказывал мне, как на протяжении нескольких лет упорно трудился над созданием за границей представления о Васильеве как о “человеке с безупречной репутацией”. Цель программы Всемирного банка, оплачивавшего счета компании “Бэрсон-Марстеллер”, состояла в том, чтобы улучшить “прозрачность” и обеспечить более “полную и надежную” информацию о компаниях на рынке ценных бумаг ^{575} .

Но в 1999 году Васильев узнал, что Д’Анастасио и “Бэрсон-Марстеллер” одновременно представляли ЮКОС и Ходорковского, относительно которого комиссия вела расследование. На деньги Всемирного банка эта пиар-компания, возможно, и обеспечивала большую “прозрачность”, но, сотрудничая с ЮКОСом, активно защищала олигарха, скрывавшего акции нефтяной компании в офшорных зонах. Васильев сделал вывод о существовании конфликта интересов. Но Васильев боялся отказаться от услуг компании “Бэрсон-Марстеллер”, потому что очень нуждался в пресс-службе и компьютерной поддержке. Его возможности и так были ограниченны. Кроме того, отвергнув услуги “Бэрсон-Марстеллер”, он рисковал остаться без столь необходимых денег Всемирного банка. “Они держали меня за горло”, – сокрушался он.

Д’Анастасио признался мне позже, что представлял обе стороны. После того как Васильев в частной беседе выразил свой протест, ему от имени “Бэрсон-Марстеллер” было направлено письмо, в котором гарантировалось, что никакого контакта между двумя клиентами не будет. Но фактически Д’Анастасио продолжал иметь дело с обоими. Как рассказывали Васильев и Д’Анастасио, был момент, когда последний даже предложил Васильеву свои услуги в качестве посредника, миротворца в переговорах с ЮКОСом. Разъяренный Васильев поинтересовался: какого рода мир может быть заключен? Как можно одновременно представлять интересы регулятивного органа и организации, которую он контролирует?

Когда спустя несколько лет я спросил Д’Анастасио о конфликте интересов, он сказал, что это могло бы стать проблемой, если бы враждебное отношение сохранялось в течение длительного времени, но он не думал, что произойдет нечто подобное. Кроме того, по его словам, правила, существовавшие в России, не были такими же ясными, как правила в странах с развитой рыночной экономикой. К тому же у Д’Анастасио имелись собственные предпочтения: он восхищался Ходорковским, которого называл “фигурой исторического масштаба”. Ходорковский часто жаловался Д’Анастасио, что Васильев зашел слишком далеко. И Д’Анастасио соглашался с ним ^{576} .

Работа, которую компания “Бэрсон-Марстеллер” выполняла для Ходорковского, включала в себя организацию интервью с целью улучшения его имиджа во время визита в Соединенные Штаты весной 1999 года, когда Васильев проводил свое расследование. Во время поездки Ходорковский в течение восьми часов беседовал с репортером “Нью-Йорк тайме”. Но результат оказался не тем, на который рассчитывал Ходорковский. Статья была напечатана только в сентябре и совпала по времени с новыми обвинениями в отмывании российских денег ^{577} .

По моему мнению, компания “Бэрсон-Марстеллер” играла не последнюю роль в ослаблении тех самых рынков капитала, за укрепление которых ей платили. Удивительно, что их это, казалось, нисколько не беспокоило – они играли по российским правилам. Не трудно понять, почему Васильев чувствовал себя уязвимым. Его друзья были его врагами.

В конце июня по жалобе ассоциации биржевых маклеров Российская торговая система (РТС), главная фондовая биржа России, приостановила продажу акций ЮКОСа и нефтедобывающих компаний ^{578} . Для ЮКОСа это было поражением, но как признал на пресс-конференции

29 июня Васильев, его расследование в отношении ЮКОСа наткнулось на каменную стену. У комиссии по ценным бумагам не было полномочий, необходимых для проведения расследования; все, что она могла сделать, – это попросить о предоставлении информации. Никто, включая российские государственные учреждения, не ответил на поставленные вопросы и не оказал помощи в расследовании. Министерство топлива и энергетики и Государственная налоговая служба проигнорировали его запросы. Тем не менее Васильев упрямо повторял, что “расследование не будет остановлено”. 21 июля Васильев объявил, что передаст материалы для проведения уголовного расследования в правоохранительные органы – Министерство внутренних дел, Федеральную налоговую полицию и Федеральную службу безопасности. В тот же день ЮКОС ответил гневным заявлением, обвинив Васильева в том, что он встал на сторону “известного спекулянта” Кеннета Дарта ^{579} . За этим последовали другие меры давления. i8 августа вице-президент ЮКОСа, ранее предупредивший Васильева, что ЮКОС будет бороться с ним, возбудил против Васильева уголовное дело. Он обратился с жалобой на Васильева в Генеральную прокуратуру, обвинив его в клевете, допущенной на пресс-конференции 21 июля. В соответствии с российским законодательством клевета являлась уголовным преступлением. Услышав об этом, я был просто потрясен. Я присутствовал на пресс-конференции и знал, что Васильев не клеветал на Ходорковского и на ЮКОС, поскольку расследование обстоятельств, имевших отношение к этой нефтяной компании, входило в его служебные обязанности. Но Васильев понял, что подразумевалось под этой жалобой. Это было предупреждение. Он столкнулся бы с бесконечными трудностями, допросами и еще бог знает с чем. Всем известно, что в прокуратуре берут взятки. В то время получение взяток было обычным делом во всех правоохранительных органах. В результате один из участников конфликта мог быть ложно обвинен в совершении преступления. Я знал одного молодого человека, участвовавшего в коммерческом споре и севшего по сфабрикованному делу: милиция подложила бомбу в багажник его машины и арестовала его. В стране, где не действовали законы, было возможно все. Ударьте медведя по лбу – и на вас низвергнется поток несчастий.

17 октября разочарованный и обескураженный Васильев решил не продолжать борьбу и ушел из комиссии. “Система не защищает инвесторов”, – сетовал Васильев. За несколько дней до его ухода комиссия рассматривала вопрос о предложении выпустить 67 миллионов новых акций “Самаранефтегаза”. Хотя с заявлением все было в порядке, Васильев сказал, что проголосовал против из принципа. “Все было законно, но с моральной точки зрения я понимал, что это была кража”. Он оказался в меньшинстве. Комиссия поддержала это решение [59]59
  Уголовное дело, возбужденное против Васильева, было тихо прекращено через месяц после его отставки.


[Закрыть].

Ходорковский победил. Через восемь недель после ухода Васильева Дарт договорился с Ходорковским и продал свои акции за неназванную сумму. Неизвестно, понес Дарт убытки или получил прибыль, вложив деньги в российскую нефть. Ясно, что Ходорковский добился своей главной цели: получил в свое распоряжение нефтяную компанию и избавился от миноритарного акционера. Тактика выжженной земли сработала.

Ходорковский одержал победу и над кредиторами. Терпение трех банков, предоставивших кредит Ходорковскому, было небезграничным. Нервы Ходорковского оказались крепче. Банк “Уэст Мерчант”, понесший большие потери после финансового кризиса в России, предоставил банку МЕНАТЕП Ходорковского кредит в размере 135 миллионов долларов. Согласно одному хорошо информированному источнику, Ходорковский поехал в Германию и сказал руководителям контролирующего банка “Уэст ЛБ”, что он не сможет вернуть долг банка МЕНАТЕП из-за экономического кризиса в России. В результате кризиса банк МЕНАТЕП разорился. Один из представителей немецкого банка в недоумении развел руками, заметив, что у нефтяной компании ЮКОС, принадлежащей Ходорковскому, дела идут неплохо. Почему он не может вернуть свой долг?

Но Ходорковский убедительно сыграл небольшой спектакль, и западные банки уступили хитрому русскому. “Ходорковский сказал, что находится в тяжелейшем положении, – сказал один из сотрудников немецкого банка. – Он встретил сочувствие и понимание, хотя заслуживал сурового отпора”. В результате вместо того, чтобы добиться от Ходорковского возврата денег, немецкий банк продал свою часть активов на 67,5 миллиона долларов, то есть половину той суммы, которую ссудил Ходорковскому. То же самое произошло с японским банком “Дайва”, также участвовавшим в этой сделке. Банк “Дайва” продал свою часть акций за 40 миллионов долларов. Кредиторы сдались и смирились с потерями. Затем Ходорковский без лишнего шума скупил свои акции обратно по очень низкой цене. После того как кредиторы признали свое поражение, он сумел вернуть себе 23,7 процента из 30 процентов акций ЮКОСа, предоставленных в качестве залога при получении кредита в размере 236 миллионов долларов ^{580} . Это была хорошая сделка: не выполнив обязательств по кредиту, Ходорковский вернул себе большую часть своих акций, заплатив за них меньше половины суммы, полученной в виде кредита.

Хотя Ходорковский сумел сыграть банкрота для немецкого банка, вскоре дела ЮКОСа резко пошли в гору. Цены на нефть снова начали расти, и к концу 2000 года ЮКОС имел в своем распоряжении 2,8 миллиарда долларов наличными. Если бы банки-кредиторы проявили чуть больше терпения, они, вероятно, смогли бы вернуть свои 236 миллионов долларов. Но они оказались слишком слабовольными. Ходорковский хитростью выманил у них их долю успешной нефтяной компании.

Крутые меры приносили Ходорковскому дивиденды ^{581} .

От кризиса, поразившего российскую экономику, пострадали все участники событий тех лет – Анатолий Чубайс, молодые реформаторы, Борис Березовский, олигархи и постоянно болевший Борис Ельцин. Пережитые потрясения мало что оставили от их былого блеска – возмущенные и обеспокоенные жители России относились к ним теперь с подозрением. Экономический кризис оставил после себя политический вакуум. Вопрос “преемственности власти”, о которой говорил Березовский, оставался нерешенным. Очевидного преемника Ельцина не было.

Но Юрий Лужков прочно стоял на ногах. Никто не мог обвинить московского мэра в увлечении легкими деньгами и ГКО, охватившем всю страну. Репутация Лужкова не пострадала в результате кризиса, имевшего тяжелые последствия для города, и особенно для нового среднего класса.

30 сентября во время пребывания в Лондоне Лужков впервые намекнул, что будет баллотироваться на пост президента. Обращаясь к журналистам на пресс-конференции в российском посольстве, Лужков сказал, что хотел бы пока оставаться мэром. Но, осторожно добавил он, “если я увижу, что кандидаты на пост президента не обладают необходимыми качествами государственных деятелей, чтобы гарантировать стабильность и прогресс России, я приму участие в президентской гонке”. Услышав эти слова, я сразу понял, что Лужков решил участвовать в выборах. Возможно, он пришел к выводу, что позиции других претендентов были подорваны кризисом. Владимир Евтушенков, руководитель конгломерата “Система” и самый влиятельный бизнесмен в делах города, негласно поддерживал устремления Лужкова. Евтушенков был главной движущей силой, стоявшей за созданием канала ТВЦ, телевизионного канала империи Лужкова, который мог стать одним из ключевых элементов президентской кампании. Хотя транслировавшиеся на ТВЦ передачи были безнадежно скучны, канал быстро приобретал самое современное вещательное оборудование в стране и щедро выделял часы эфирного времени на лакейские интервью с Лужковым. Еще одним признаком амбиций Лужкова стало формирование политического движения “Отечество”, которое возглавил сам Лужков. К работе в нем привлекались политические консультанты. Как сказал мне Евтушенков, ему казалось, что Лужков сможет провести успешную кампанию под лозунгом преобразования России, подобного тому, как он изменил Москву. “Я считал, что у него имеется шанс, исторический шанс, и он должен был воспользоваться им”, – сказал Евтушенков.

Лужков задумался об участии в президентской гонке в то время, когда в российской политике образовался вакуум власти. Ельцин болел, его власть в значительной степени подорвал экономический кризис, и он не выбрал себе преемника. Олигархи, особенно Березовский, были обеспокоены тем, что могут лишиться доставшихся им фантастических богатств и собственности. Особенно их беспокоило то, что после следующих выборов из-за отсутствия альтернативы в Кремль придет Лужков и распространит московскую модель на Россию. Им не нравилась модель Лужкова, при которой он был боссом, а они – просителями. Но Кремль – Ельцин, его аппарат и близкие к нему олигархи не знали, как заполнить вакуум власти. Через несколько месяцев после падения рубля они испытывали неуверенность, страх и растерянность.

У Лужкова имелись свои недостатки. Баллотируясь на пост президента в России, необходимо было обладать определенными чертами характера, быть борцом и политиком, подобно Ельцину постоянно думать о власти. Лужков не был таким политическим деятелем. Он считал себя “хозяином”, которому необходимо было участвовать в политике для достижения хозяйственного успеха, для получения тактического преимущества. Лужков создал в Москве систему, отвечавшую его собственным интересам, политическую машину, не допускавшую конкуренции с его властью. Он получал высокие оценки в ходе опросов общественного мнения, его хвалили в газетах. Нет сомнения в том, что он действительно пользовался популярностью и всегда был хорошо защищен. Выйти на национальную политическую сцену для Лужкова значило выйти за пределы Москвы, покинуть территорию, которую он контролировал, и оказаться на новой, незнакомой территории.

Лужков попытался сделать это, но уже с самого начала каждый шаг давался ему с трудом. Ему следовало бы заручиться поддержкой Ельцина или, по крайней мере, держаться подальше от непредсказуемого президента и его ближайшего окружения. Вместо этого Лужков тут же направил свои орудия на Ельцина и открыл огонь, заявляя, что Ельцин не может оставаться президентом. Когда в октябре из Кремля поступило сообщение, что у Ельцина бронхит и он находится в загородной резиденции под Москвой, Лужков сказал: “Короткая болезнь – это одно, но если человек не может работать и выполнять свои обязанности, то нужно найти силу и смелость, чтобы сказать об этом”.

Лужков и Ельцин в прошлом были союзниками. В годы перестройки Ельцин выбрал именно Лужкова из множества московских чиновников. Лужков был на стороне Ельцина в 1993 году во время конфронтации с парламентом; они вместе участвовали в предвыборной кампании 1996 года. Но теперь Лужков с головой погрузился в конфликт не только лично с Ельциным, но и с президентским окружением, группой, к которой примыкал Березовский. Их ожидало гораздо более ожесточенное сражение, чем мог себе представить Лужков. В тревожной обстановке начала 1999 года произошло несколько событий, испугавших ближайшее окружение Ельцина, в том числе Березовского. В результате Лужков попал в список врагов Кремля. И люди, близкие к Ельцину, решили лишить Лужкова возможности стать его преемником.

В то время Березовскому снова пришлось перейти в оборону. На этот раз его противником оказался премьер-министр Евгений Примаков. Примаков был закаленным боевым конем еще в советские времена. Его экономическая политика начала 1999 года заключалась в сохранении статус-кво, что привело к периоду относительного спокойствия после суматохи кризиса. Но в отношении Березовского Примаков проявлял меньше сдержанности. Он сразу взял след и начал преследовать олигарха. Когда Дума утвердила решение об амнистии, освободив 94 000 заключенных, Примаков заявил на заседании кабинета министров, состоявшемся 28 января 1999 года: “Мы освобождаем место для тех, кого собираемся посадить, – людей, совершивших экономические преступления”. Через несколько дней сотрудники прокуратуры и вооруженные люди в камуфляже и черных масках совершили рейды на компании Березовского в Москве – штаб-квартиры “Сибнефти” и офис “Аэрофлота”. Смысл происходившего был ясен: началась охота на Березовского.

В здании “Сибнефти” люди в масках захватили коробки с документами небольшой компании “Атолл”, якобы являвшейся службой безопасности Березовского. Одна из наиболее лояльных по отношению к Лужкову газет, популярная газета “Московский комсомолец”, сообщила, что, по мнению следователей, Березовский использовал “Атолл”, чтобы шпионить за семьей Ельцина, включая дочь Ельцина Татьяну Дьяченко. Березовский полагал, что Примаков лично приказал начать расследование и выписать ордер на его арест. Позже Березовский пришел к Примакову, но тот отрицал свою причастность к преследованию олигарха. Как сказал мне Березовский, в тот момент, когда напряжение в кабинете Примакова выросло до предела, он достал из кармана своего пиджака документ, доказывающий, что Примаков лично приказал начать расследование. По словам Березовского, при этом присутствовал бывший премьер-министр Черномырдин, который был настолько ошеломлен и смущен, что встал из-за стола и поспешно вышел из кабинета. Смущение Черномырдина было понятно: Березовскому удалось получить копию секретного приказа премьер-министра ^{582} .

В то время как Примаков преследовал Березовского, разразился новый скандал, еще более усиливший паранойю в окружении Ельцина. В новом скандале был замешан генеральный прокурор Юрий Скуратов, расследовавший дело о коррупции в Кремле. Имелись основания подозревать, что швейцарская строительная компания “Мабетекс”, выполнявшая ремонтные работы в Кремле, выплачивала “откаты” людям из ближайшего окружения Ельцина.

Скуратов – личность довольно бесцветная, и его деятельность на посту главного стража закона в годы дикого капитализма в России была чрезвычайно неэффективной, несмотря на имевшиеся у него широкие полномочия. Он не привлек к ответственности ни одного крупного коррупционера, не раскрыл ни одно из громких заказных убийств. Вдобавок у Скуратова возникли личные проблемы. Кто-то снял скрытой камерой на видеопленку, как он посещал двух проституток. Пленку использовали, чтобы шантажировать его.

В тот же день, когда был совершен обыск в офисе “Сибнефти”, Ельцин резко потребовал, чтобы Скуратов ушел в отставку. Копия видеопленки попала на государственный телевизионный канал. Сначала Скуратов согласился уйти в отставку, но потом передумал и решил бороться. В отчаянной попытке спасти себя Скуратов начал предавать гласности материалы незаконченных расследований, включая расследование, связанное с контрактами на проведение ремонта в Кремле. Скуратов был противоречивой и вызывавшей раздражение фигурой, его намеки относительно коррупции никогда не заканчивались конкретными судебными делами. Тем не менее одного упоминания о Скуратове и его расследовании дела “Мабетекс” было достаточно, чтобы вызвать панику у кремлевской команды.

Дело Скуратова, обыски в фирмах Березовского, последствия резкого падения рубля, обещания Примакова посадить магнатов в тюрьму и начало президентской кампании Лужкова – все это случилось за считанные месяцы. Оглядываясь назад, можно сказать, что эти события повлекли целую цепь последствий. Скуратов предал огласке сведения, компрометирующие кремлевскую семью, встревожив окружение Ельцина. Лужков воспользовался этими обвинениями, сказав, что прокурору нужно позволить продолжить расследования, чем настроил против себя Ельцина и его помощников. В ответ Березовский и Кремль предприняли попытку разделаться с Лужковым [60]60
  Лужков сказал, что Скуратова “шантажировали" видеозаписью, сделанной, по его словам, годом раньше. Верхняя палата парламента, Совет Федерации, осуществляла надзор за работой генерального прокурора. Когда вопрос о Скуратове был поставлен . перед Советом Федерации, Лужков, один из влиятельных членов палаты, вместе с другими региональными руководителями проголосовал за то, чтобы оставить генпрокурора на посту. Ельцин был в ярости.


[Закрыть].

За делом Скуратова последовала выдача ордера на арест Березовского, обвиненного прокуратурой 5 апреля в злоупотреблениях с выручкой “Аэрофлота” от продажи билетов за границей. Березовский ответил, что “ни одного дня не работал в “Аэрофлоте”. Это замечание соответствовало действительности, но не имело отношения к существу дела. Березовскому не нужно было работать в “Аэрофлоте”, чтобы выкачивать иностранную валюту, заработанную компанией. Новость о выдаче ордера на арест стала серьезным ударом по Березовскому, который в то время находился во Франции. Обыски, расследования, ордер на арест – все это было немыслимо для человека, который так часто и с такой легкостью проходил по коридорам власти. Кроме того, 4 марта Березовский лишился должности исполнительного секретаря Содружества Независимых Государств.

Весна оказалась беспокойным временем для ближайшего окружения Ельцина. Скуратов угрожал новыми разоблачениями. Березовскому грозил арест. В мае фракция коммунистов в Думе предприняла попытку объявить импичмент Ельцину. Затея с импичментом провалилась, но ходили слухи, что Кремлю или его союзникам из крупных корпораций каждый голос в поддержку больного президента обошелся в 30 000 долларов.

Лужков выступил против объявления импичмента Ельцину, но его нападки на лагерь Ельцина стали более красноречивыми. Россией, по словам Лужкова, управлял не Ельцин, а политическая клика, кремлевский “режим”. Слово “режим”, которое он постоянно употреблял, особенно раздражало окружение Ельцина. Лужков выделял Березовского как часть “режима” наряду с Александром Волошиным, бородатым, лысеющим экономистом, который когда-то работал на железной дороге, а затем сотрудничал с Березовским при реализации проекта ABBA. Волошин, пришедший на работу в Кремль в качестве специалиста в области экономики, пошел на повышение и стал руководителем администрации Ельцина, сменив на этом посту Валентина Юмашева. Волошин держался в тени, но предпочитал действовать жестко. Как и Березовский, он был полон решимости не позволить Лужкову стать следующим президентом России. Березовский знал, что в случае прихода к власти Лужкова магнаты рискуют лишиться своей собственности. Правила игры изменятся, и они не смогут больше управлять страной.

Березовский начал обдумывать, как лучше атаковать Лужкова. Одним из наиболее энергичных сподвижников Березовского был Сергей Доренко, телевизионный комментатор, еще недавно участвовавший в войне банкиров. Его хрипловатый голос, мужественная привлекательная внешность и вызывающая манера ведения программы делали Доренко персоной, ненавидимой политиками. Западному человеку телевизионный стиль Доренко мог бы показаться грубым, примитивным, даже вульгарным, но на российском телевидении Доренко снова и снова доказывал свое умение ставить политических деятелей на место.

Березовский считал Доренко на редкость талантливым журналистом. Он сказал мне, что впервые обратил внимание на Доренко после взрыва своего “мерседеса”. Он услышал, как Доренко ехидным тоном сообщил, что сегодня была подложена бомба под очередного толстосума, какая жалость. Березовский не обиделся, он тут же вызвал своего секретаря. “Не могли бы вы найти Доренко? – спросил он. – Мне кажется, он – очень талантливый человек”. “Я не принял всерьез суть его высказывания, – добавил он. – Но форму, в которую он облекает свои мысли, я воспринимаю очень серьезно. Она мне нравится”.

Доренко вспоминал, что познакомились они намного позже. Когда Березовский захотел встретиться с ним, Доренко сначала отказался. “Я сказал, что занят”, – рассказывал мне Доренко. Березовский настаивал. Он пришел и уселся в приемной рядом с кабинетом Доренко. Он ждал. Это был фирменный стиль Березовского: он человек не гордый и всегда готов подождать. Дело было летом, и в приемной стоял разрезанный арбуз. “Мои помощники спросили меня, что делать с Березовским; он сидит и не уходит, – рассказывал Доренко. – Я сказал, что не знаю, и предложил угостить его арбузом. Он просидел еще сорок минут, ел арбуз, а потом ушел”. Позже они договорились пообедать в японском ресторане и пришли к выводу, что есть нечто сближающее их. В тот день всего за один час Березовский принял Доренко на работу на свой телевизионный канал ОРТ.

Специфический стиль телевизионной программы Доренко в России называли “авторской программой”. Она представляла собой сочетание новостных видеоматериалов и комментариев. Такой формат дает ведущему широкие возможности для самовыражения. На НТВ подобную программу вел Евгений Киселев, его пользовавшиеся популярностью “Итоги” выходили в эфир в воскресенье вечером. Но если Киселев казался интеллектуалом, то Доренко был совсем другим: прямолинейным, саркастичным, ярким.

Березовский вел закулисную работу, пытаясь ослабить позиции Примакова. 12 мая 1999 года Ельцин уволил Примакова. Ельцин, казалось, становился все более углубленным в себя и эксцентричным. Возможно, он завидовал популярности Примакова, а может быть, его убедили в том, что Примаков не может справиться с экономикой. На место Примакова Ельцин поставил Сергея Степашина, бывшего министра внутренних дел, манерой поведения напоминавшего добросовестного капитана милиции. Он был чрезвычайно исполнителен, но ему недоставало воли. Первым делом Степашин заявил, что не будет преследовать Березовского.