Текст книги "Олигархи. Богатство и власть в новой России"

Автор книги: Дэвид Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 48 страниц)

Глава 16. Крутые меры и серебряные пули

Машина грез Владимира Гусинского стартовала 22 ноября 1998 года с мыса Канаверал, всего через пять лет после того, как он с двумя отчаявшимися тележурналистами разработал невероятный план создания собственного телевизионного канала. На побережье Флориды Гусинский с тревогой наблюдал за тем, как ракета “Дельта II” вывела на орбиту его новый спутник “Бонум-1” весом 1425 килограммов, способный передавать сигналы десятков телевизионных каналов непосредственно в дома жителей европейской части России. Вглядываясь ввысь, Гусинский испытывал огромную гордость: его спутник был первым спутником, построенным американской фирмой для клиента из бывшего Советского Союза ^{568} . После запуска мощный спутник модели “Хьюз-376” развернул круглую антенну двухметрового диаметра и начал полет, рассчитанный на одиннадцать лет, передавая новостные и развлекательные программы в цифровом формате на фирменные зеленые спутниковые антенны НТВ-Плюс.

Гусинский мечтал о том, что антенны НТВ-Плюс покроют территорию России, связав миллионы зрителей с его спутником. Эта мечта была неразрывно связана с судьбой российской экономики. Гусинский рассчитывал на появление нового среднего класса, на то, что миллионы семей захотят – и смогут себе позволить – заплатить 299 долларов за спутниковую антенну, чтобы иметь возможность круглые сутки смотреть кино, спортивные состязания, новости, детские программы и другие каналы, которые он надеялся им когда-нибудь предложить.

И в техническом, и в финансовом отношении планы Гусинского были чрезвычайно амбициозными. Управление спутником осуществлялось с новой наземной станции, построенной им под Москвой. Гусинский собирался также построить новую просторную студию для выпуска телевизионных программ НТВ. За год он выпускал триста часов телевизионных мыльных опер. Всего через пять лет после создания НТВ он уже считал себя владельцем одной из крупнейших медиакомпаний в Европе.

Он старался охватить сразу три уровня российского телевидения: спутникового, НТВ-Плюс, передающего сигнал непосредственно в дома телезрителей; традиционного, транслирующего сигнал его флагманского канала НТВ через телевизионную башню; и кабельного, с помощью недавно созданной телевизионной сети ТНТ, начавшей осваивать российские регионы.

Но 17 августа 1998 года, в самый неподходящий для Гусинского момент, произошло падение рубля. Первая волна девальвации побудила зарождавшийся средний класс уменьшить расходы на посещение ресторанов, приобретение электроники и на развлечения. Гусинскому это напомнило автомобильную катастрофу, снятую замедленной съемкой; потребовалось какое-то время, чтобы осознать случившееся, но оно было неизбежно. В конце 1998 года количество подписчиков НТВ-Плюс достигло 180 000, но через год оно снизилось до 109 000, хотя первоначальный план предусматривал полмиллиона подписчиков или больше. Хуже того, многие из подписчиков Гусинского не могли оплатить свои счета. Тогда же, в конце 1998 года, потерпел крах рынок телевизионной рекламы, причем произошло это особенно болезненным для Гусинского образом. Девальвация внезапно сделала импортные товары более дорогими, а ведь именно они были основными объектами телевизионной рекламы, предлагавшей американскую зубную пасту и японскую электронику. После 17 августа доходы НТВ от рекламы сократились на две трети ^{569} .

Гусинский внес коррективы в свои планы: отказался от дополнительных студий НТВ, отказался от мечты о строительстве кинотеатров и оставил надежду на то, чтобы выпустить в обращение свои акции на Уоллстрит, что являлось важнейшей частью его стратегии расширения. “Начался кризис, и все было кончено”, – сказал он мне спустя несколько лет. Гусинский пострадал из-за того, что неудачно выбрал время и возлагал слишком большие надежды на будущее, он пострадал из-за внезапного падения уровня благосостояния среднего класса, на который он так рассчитывал. Гусинский был продуктом собственного стремительного роста на начальном этапе. Он действовал по принципу: создавай – и клиенты придут. План создания собственного спутникового телевидения был основан на европейских и азиатских моделях, предусматривавших интенсивные инвестиции в течение первых пяти лет. Прибыль ожидалась позже, на седьмой или восьмой год. У Гусинского прибыльные годы еще не наступили. Теперь, как во время отлива, денежные потоки изменили направление; затраты Гусинского были велики, а доходы сокращались. Ему приходилось расплачиваться за дорогой спутник, на покупку которого он занял 123,7 миллиона долларов у американского Экспортно-импортного банка, не получая ожидаемой прибыли. “Что такое бизнес, особенно тот, который создал ты сам? – рассказывал мне Гусинский, оглядываясь на свои прошлые беды. – Его можно сравнить с велогонщиком, стремительно мчащимся вперед. Он наклоняется вперед и быстро крутит педали... потому что если он не будет их крутить, то упадет и сломает себе шею. Чтобы стать первым, нужно двигаться быстро”.

Гусинский упал. Экономический кризис был похож на участок дороги, покрытый гравием, и велосипед выскользнул из-под него. В финансовом отношении спутник оказался обузой. Президент НТВ Игорь Мала-шенко утверждал позже, что это была самая большая ошибка Гусинского как бизнесмена. Сам Гусинский и те, кто был близок к нему, считали спутник символом раннего стиля предпринимательской деятельности Гусинского: мечта о невозможном и надежда на то, что она сбудется. Но экономический кризис сделал мечту неосуществимой. Гусинский не смог достаточно быстро изменить свой подход.

“Мои партнеры говорили мне, что я совершаю глупость, пытаясь построить империю”, – сказал Гусинский. Они хотели, чтобы Гусинский откладывал прибыль на черный день, а не вкладывал ее снова в бизнес. Гусинский объяснял им, что спутник – лучший способ обеспечить телевизионное вещание в стране с устаревшей инфраструктурой. Он доказывал мне, что вложил в НТВ-Плюс 1,2 миллиарда долларов, полученных в виде прибыли и кредитов. Но он не предвидел падения рубля. “Ошибка заключалась в том, что мы считали Россию достаточно стабильной, чтобы вкладывать капитал в бизнес и развитие” [55]55
  Предприятие Гусинского столкнулось и с другими проблемами. Переход спутникового телевидения во всем мире с аналогового на цифровой сигнал происходил одновременно с созданием НТВ-Плюс. Спутник “Бонум-i” был цифровым, но у Гусинского возникли проблемы с управлением им. Один из сотрудников НТВ сказал мне, что НТВ-Плюс сменил в тот период пятерых менеджеров.


[Закрыть].

В своих бедах после падения рубля Гусинский был не одинок. Березовскому, по-прежнему пытавшемуся играть роль мастера политического шахер-махера, угрожали арест или изгнание из страны в связи с открыто враждебным отношением к нему со стороны премьер-министра Евгения Примакова. Не имея возможности вернуть долги, Ходорковский начал грязную кампанию с целью избавиться от западных кредиторов и миноритарных акционеров. Банк Смоленского закрылся, а сам Смоленский исчез из поля зрения общественности. Лужков благополучно пережил экономический кризис, и какое-то время его считали потенциальным преемником Ельцина. Но его политические устремления были быстро и грубо пресечены. Счастливые дни остались позади.

В конце осени события приняли для олигархов особенно зловещий оборот. Россияне были возмущены и напуганы экономическим кризисом, и начались поиски козлов отпущения. Недостатка в потенциальных мишенях не было. Опрос общественного мнения, проведенный в Москве через две недели после начала кризиса, показывал, что Виктор Черномырдин, Борис Ельцин и Сергей Кириенко были первыми, кого называли люди в ответ на вопрос “Кто виноват?”. За ними шли олигархи, банкиры и финансисты, а следом – парламент, реформаторы и Центробанк ^{570} .

Самые зловещие угрозы исходили от радикально настроенного парламентария-коммуниста Альберта Макашова, грубого и мстительного человека, который был арестован в 1993 году за участие в вооруженном штурме телевизионного центра “Останкино” во время конфликта Ельцина с парламентом. Еще в 1996 году магнаты опасались волны антисемитизма; теперь Макашов снова пытался поднять ее. и ноября он обрушился на Березовского. “Не ведите себя как жид, – сказал он, употребив слово, оскорбительное для еврея. – Дайте стране... один или два миллиарда своих зеленых денег, и страна успокоится”. Лидер коммунистов Геннадий Зюганов отказался публично осудить Макашова, сказав, что Макашову как члену партии объявлен выговор, и этого достаточно. Затем Зюганов присоединился к нападкам на еврейских банкиров, воскрешая антисемитскую риторику советской эпохи. “Наш народ – не слепой, – сказал Зюганов. – Он не может закрывать глаза на агрессивную, деструктивную роль сионистского капитала в разрушении экономики России и разграблении ее собственности, принадлежащей всем. Народ все лучше понимает, что причина всех нынешних неприятностей заключается в преступном антинародном курсе захватившей власть наднациональной олигархии” ^{571} .

Через некоторое время стало очевидно, что Макашов и Зюганов плохо представляют истинную ситуацию. Их попытка разжечь ненависть после резкого падения рубля, казалось, представляла угрозу, но через несколько месяцев обстановка разрядилась, народ не подхватил их боевой клич, зовущий на борьбу с еврейскими банкирами. Антисемитизм оставался скрытой силой в некоторых слоях российского общества, олигархи не пользовались популярностью у значительной части населения, но искра не разгоралась. Возможно, антисемитские настроения ослабли из-за того, что больше не пользовались поддержкой государства; возможно, желание выжить в трудные времена было сильнее, чем желание ненавидеть.

Ущерб олигархам наносило не общественное мнение, а междоусобные войны с внешними инвесторами, друг с другом и с Кремлем. В течение двух с половиной лет после падения курса рубля олигархи вели дорогостоящую самоубийственную борьбу, мотивами которой были жажда власти и алчность. Эта глава посвящена четырем конфликтам такого рода. Они не стали концом олигархов, но служат символом заката ревущих 1990-х и эпохи Ельцина, в которой олигархи сыграли такую заметную роль.

Тяжелые времена подразумевают крутые меры, а Михаил Ходорковский был в этом деле мастером. Сначала, когда ему достался ЮКОС, Ходорковский, по словам одного из бывших сотрудников банка МЕНАТЕП, послал триста лучших сотрудников своей службы безопасности в Сибирь, чтобы насильственно завладеть нефтяными скважинами и нефтеперерабатывающими заводами. Центры нефтедобывающей промышленности, такие, как Нефтеюганск, были печально известны своими преступными группировками, выкачивавшими деньги из нефтяной промышленности. Ходорковский уделил особое внимание бухгалтерам и руководителям финансовых органов своих новых предприятий. Бывший сотрудник МЕНАТЕПа рассказал мне, что Ходорковский посетил всех финансовых директоров и главных бухгалтеров дочерних компаний, чтобы лично сказать им: “Теперь вы знаете, на кого работаете, относитесь к своим обязанностям серьезно”. По правилам победитель получал все.

Летом 1998 года, накануне кризиса, рабочие в Нефтеюганске провели митинг, чтобы выразить свое недовольство тем, что ЮКОС в течение нескольких месяцев не выплачивал им зарплату. Руководил митингом мэр города Владимир Петрухов. В июне он направил Ельцину, Кириенко и другим телеграммы, в которых обвинил Ходорковского и ЮКОС в том, что они “душат” город. На митинге один из участников держал плакат с надписью “Ходорковского к ответу”. 26 июня Петрухов был застрелен по дороге на работу. Убийцу не нашли. В ЮКОСе отрицали какую-либо причастность к преступлению.

После дефолта в своих отношениях с западными кредиторами и миноритарными акционерами Ходорковский пользовался тактикой выжженной земли. Он хотел избавиться от них и присвоить себе весь ЮКОС целиком или, по крайней мере, большую его часть. Когда истек девяностодневный мораторий, МЕНАТЕП не выполнил обязательств по погашению кредита в размере 236 миллионов долларов, предоставленного японским банком “Дайва”, немецким банком “Уэст Мерчант” и лондонским “Стандард Чартерд”, которым МЕНАТЕП предоставил в качестве обеспечения около 30 процентов акций ЮКОСа [56]56
  “Уэст Мерчант” – лондонский филиал крупного немецкого банка “Уэст ЛБ” штаб-квартира которого находится в Дюссельдорфе.


[Закрыть].

В то время обострился конфликт Ходорковского с Дартом, миноритарным акционером дочерних нефтедобывающих компаний ЮКОСа. Больше года известный своей нелюдимостью миллиардер Дарт возмущался тем, что Ходорковский обесценивал его капиталовложения. Теперь Ходорковский был готов к активным боевым действиям. Ему не нужно было больше нянчиться с инвесторами, потому что Россия имела худший кредитный рейтинг в мире и на какое-то время утратила привлекательность для западных кредиторов. Ходорковский нанес удар по западным кредиторам и миноритарным акционерам, похитив у них нефтяную компанию. Более того, он предпринял дерзкую попытку вывести ее за пределы России.

В начале своей бурной банковской карьеры Ходорковский создал офшорную финансовую систему. МЕНАТЕП открыл филиалы в офшорных зонах Швейцарии, Гибралтара, стран Карибского бассейна и в других местах, где можно было легко спрятать сотни миллионов долларов. Став совладельцем ЮКОСа, Ходорковский перевел свои деньги в эту офшорную финансовую систему. Это была обычная практика в нефтедобывающей промышленности: нефть служила одним из самых надежных средств перемещения богатств из России. Всякий раз, когда нефть ЮКОСа отправляли из России за границу, ее продавали через офшорные торговые компании, которые контролировал Ходорковский. Доходы от продажи нефти накапливались за пределами России, где им не грозили налоги и риски, существовавшие внутри страны. Офшорная система представляла собой список постоянно меняющихся экзотических названий и стран. Одним из ее ключевых компонентов в течение некоторого времени являлась группа компаний “Джэрби Лейк лимитед”, штаб-квартира которой находилась на острове Мэн, в известной офшорной зоне Великобритании. В состав “Джэрби Лейк лимитед” входили компании, торговавшие нефтью, которую экспортировал ЮКОС. Согласно документам, описывающим структуру системы, и тому, что рассказал мне бывший сотрудник МЕНАТЕПа, они переправляли прибыль в другие компании, контролируемые Ходорковским и его партнерами. У банка МЕНАТЕП имелась собственная сеть офшорных связей, таких, как “МЕНАТЕП лимитед” в Гибралтаре и “МЕНАТЕП Файнэнс СА” в Швейцарии. Кроме того, в 1994 году Ходорковский приобрел 20 процентов акций международной компании по доверительному управлению инвестициями “Валмет Груп” со штаб-квартирой в Женеве, имеющей филиалы в Гибралтаре, на Кипре, на острове Мэн и в других финансовых центрах, которые обслуживали клиентов, желавших уйти от налогов и боявшихся разоблачения ^{572} .

Офшорная сеть Ходорковского была типичным явлением для крупного российского капитала. Все остальные олигархи и тысячи других российских предпринимателей делали то же самое, хотя многие не в столь крупных масштабах. Согласно самым грубым подсчетам, из России ежемесячно переправляли за границу до 2 миллиардов долларов с помощью телеграфных переводов, фальшивых импортно-экспортных документов, экспорта нефти и другими способами. Это явление, известное как “бегство капитала”, стало одной из самых изнурительных болезней России в 1990-е годы. В течение десятилетия из России было вывезено ОТ 100 до 150 миллиардов долларов, что лишало ее денег – необходимых для инвестиций внутри страны, для реконструкции заводов и создания новых предприятий. Вместо этого российский капитал проложил дорогу к счетам в зарубежных банках, к иностранной недвижимости, к роскошным курортам и офшорным зонам, позволяющим укрывать деньги от налогов. Бегство капитала происходило по многим причинам: деньги вывозили за границу, чтобы скрыть их от налогов, акционеров, инвесторов и кредиторов; чтобы скрыть грабеж природных ресурсов или разграбление активов промышленных предприятий; или просто чтобы укрыть их от политических и экономических потрясений.

Как ни прискорбно, бегство капитала было болезнью, бороться с которой не хотел никто из представителей российской элиты. Один из банкиров средней руки однажды сказал мне, что вывозить капитал из страны было легко, потому что никто не хотел этому препятствовать. Хотя в России имелись установленные Центробанком правила, запрещавшие вывоз капитала, их повсеместно игнорировали и почти никогда не соблюдали. Утечка капитала была выгодна слишком многим: политическим деятелям, магнатам и даже директорам небольших предприятий, прятавшим свои доходы за границей.

Реформаторы и либералы признавали, что бегство капитала представляет собой проблему, но смотрели на него с точки зрения классического свободного рынка: бегство денег можно остановить только тогда, когда в России будут созданы условия для привлечения капитала в страну – стабильность, господство права и защита прав собственности. В теории они были правы, но на практике таких условий в бурные, хаотичные 1990-е годы просто не могло быть. Ожидая появления нужных условий, оставалось лишь следить за подрывавшим экономику процессом.

В действительности бегство капитала прекратилось бы лишь при полном изменении системы функционирования государства и создании стабильного государства, в котором господствует право. Эта задача была слишком сложна для Ельцина и его поколения политиков в первое десятилетие постсоветской России. Время от времени российское правительство предпринимало вялые попытки пресечь утечку капитала методами, характерными для полицейского государства. Таможенные чиновники требовали, чтобы вылетающие авиапассажиры открыли свои бумажники и показали, сколько наличных денег они вывозят из России. Я много раз наблюдал подобные сцены в аэропорту “Шереметьево”, нетерпеливо ожидая своей очереди. Это было жалкое и глупое занятие, потому что каждый знал: телеграфом можно переправить хоть миллиард долларов и никто об этом не узнает. Бегство капитала осуществлялось вовсе не через “выход на посадку”.

Ошеломляющие свидетельства бегства капитала стали известны после падения курса рубля, когда выяснилось, что Центральный банк России перевел за границу миллиарды долларов через крошечную офшорную компанию “Файнэншл менеджмент компани” (ФИМАКО)? зарегисгрированную на острове Джерси, излюбленном убежище от налогов в Великобритании. Подробности об этой малоизвестной компании не стали достоянием гласности, но очевидно, что даже правительство пользовалось преимуществами, которые предоставляли офшорные зоны. Если Центробанк, символ стабильности, хранитель сокровищ России, мог перевести свои валютные запасы в крошечную офшорную компанию, то трудно представить себе, на что могли осмелиться другие.

Нет ничего необычного в том, что страны хранят свои валютные запасы за границей в надежных ценных бумагах или облигациях других стран. Но очень необычно, что страна передала свои резервы такой маленькой и малоизвестной управляющей компании. Центробанк заявил, что пытался оградить резервы от угрозы наложения ареста. Однако, как заметил Эрик Краус, “если вы хотите спрятать активы Центрального банка, то не станете создавать фиктивную компанию в Джерси, которую хороший юрист разоблачит за день, даже если он специализируется на бракоразводных процессах”. Более того, многие сделки остаются необъяснимыми и вызывают подозрения. Например, Центробанк, как стало мне ясно после моего собственного исследования, а также благодаря письму компании “Прайсуотерхаус Купере” от 4 августа 1999 года, адресованному Геращенко, использовал офшорную компанию-пустышку, чтобы тайно вложить деньги в высокодоходные российские государственные облигации, известные как ГКО.

Чтобы освободить ЮКОС от цепкой хватки кредиторов и миноритарных акционеров, Ходорковский разработал сложный план перевода нефтяной компании в офшорную зону. Запутанная система передачи акций рассеяла бы акции ЮКОСа и дочерних компаний по всему свету и не позволила бы другим установить, где он их спрятал. План был еще более дерзким, чем перевод доходов от продажи нефти за границу. Ходорковский переводил в офшорную зону целую компанию. План состоял в том, чтобы оставить миноритарным акционерам и западным кредиторам одну только вывеску, скрыв акции компании на маленьких отдаленных островах в Атлантическом и Тихом океанах.

Для начала Ходорковский решил выпустить миллионы новых акций дочерних компаний. Они предназначались для того, чтобы уменьшить стоимость акций, имевшихся у Дарта. Акций дочерних компаний, принадлежавших Дарту, было сравнительно немного – 12,85 процента акций “Юганскнефтегаза”, 12,3 процента акций “Самаранефтегаза” и 13 процентов акций “Томскнефти”, что не позволяло ему оказывать существенного влияния на управление компаниями. Тем не менее Ходорковский применил против Дарта тактику, не оставлявшую никаких сомнений в победе. Например, в то время в обращении находилось 40 миллионов акций “Юганскнефтегаза”. Ходорковский принял решение выпустить 77,8 миллиона новых акций. Это означало, что доля акций компании, принадлежащих Дарту, сократится с 12,85 процента до менее чем 5 процентов. С другими дочерними компаниями должно было произойти то же самое. Ходорковский планировал добавить к уже имевшимся 37,6 миллиона акций “Самаранефтегаза” еще 67,4 миллиона акций. К 45 миллионам акций “Томскнефти” – еще 135 миллионов акций. Короче говоря, принадлежавшие Дарту пакеты акций нефтяных компаний резко обесценивались. Эта тактика мало отличалась от трансфертного ценообразования, вызвавшего возмущение Дарта в 1998 году. На карту были поставлены сотни миллионов долларов.

Дарт был рассержен смехотворно низкой ценой, предложенной Ходорковским за его акции. Согласно сводной таблице агентства “АБ Имидж”, представлявшего “Дарт Менеджмент”, Ходорковский предложил пятьдесят четыре цента за акцию, оценив, таким образом, “Юганскнефтегаз” в 22 миллиона долларов. Однако годовая добыча компании составляла 25 миллионов тонн нефти, которые по мировым экспортным ценам того времени стоили более 2 миллиардов долларов. Ходорковский предложил тридцать два цента за акцию “Самаранефтегаза”, оценивая, таким образом, эту дочернюю компанию в н миллионов долларов, хотя нефть, которую она добывала за год, стоила на мировых рынках 840 миллионов долларов. Предложив одиннадцать центов за акцию “Томскнефти”, он оценил ее в з,і миллиона долларов при стоимости годового объема добычи 640 миллионов долларов.

Следующим шагом стало решение Ходорковского продать миллионы новых акций нефтедобывающих дочерних предприятий никому неизвестным офшорным компаниям. Например, акции “Юганскнефтегаза” планировали продать компании “Эшбери Интернэшнл Инк.”, зарегистрированной на Багамских островах, “Реннингтон Интернэшнл Эссошиэйтс лимитед”, зарегистрированной в Ирландии, “Торнтон Сер-висез лимитед” и “Брахма лимитед”, зарегистрированным на острове Мэн. Чем были эти таинственные новые покупатели? Вероятнее всего, контролируемыми Ходорковским компаниями-пустышками. Ходорковский не мог признать, что эти офшорные компании принадлежат ему, поскольку в этом случае вся эта комбинация была бы в соответствии с российским законодательством незаконной, но он, конечно же, не продавал свою нефтяную компанию незнакомым людям.

В российском законе об акционерных обществах имелось положение о так называемых сделках заинтересованной стороны. Смысл заключался в том, чтобы избежать конфликта интересов, при котором люди, принимающие решения о продаже активов или акций, “заинтересованная сторона”, могли бы продать эти активы самим себе или компаниям, которые они контролируют. Если офшорные компании принадлежали Ходорковскому, то решение продать им дочерние компании могло расцениваться как нарушение закона. Однако контроль над соблюдением закона был слабым.

Очередной дерзкий трюк Ходорковского заключался в том, что новые миллионы акций планировалось продать не за наличные деньги, а за векселя или долговые обязательства других дочерних нефтедобывающих компаний ЮКОСа. Каким образом эти векселя попали к таинственным покупателям – одна из многих загадок плана Ходорковского, которые я не смог постичь. Вся сделка представляла собой запутанную круговерть бумаг: одна компания выпускает миллионы новых акций, продает их иностранным офшорным компаниям и получает за акции долговые обязательства других компаний. В проигрыше должен был оказаться Дарт.

i6, 23 и 30 марта 1999 года были проведены три экстренных собрания акционеров каждой из дочерних нефтедобывающих компаний. Собрания проводились в роскошном дореволюционном особняке в центре Москвы по адресу: Колпачный переулок, дом 5. Раньше это здание принадлежало комсомолу, а затем в нем разместилась штаб-квартира МЕНАТЕПа. У ворот особняка акционеры “Юганскнефтегаза” предъявляли свои документы клерку. Некоторым из них было разрешено войти, но одного из представителей Дарта, Джона Дж. Папеша, не пропустили. Ему предъявили распоряжение суда, подписанное местным судьей всего за несколько дней до этого. Распоряжением суда акции Дарта были заморожены на основании какой-то юридической формальности. Папеш остался не у дел. На собрании тут же было принято решение о выпуске 77 миллионов новых акций, что резко понизило стоимость пакета акций Дарта. “Это – российский вариант “беловоротничковой преступности”, – возмущался позже Папеш. – Это – красноворотничковая преступность”. Выпуск огромного количества акций был одобрен и на двух других собраниях. К еще более необычной уловке прибегли в июне на заранее запланированном собрании акционеров “Томскнефти”. Когда миноритарные акционеры прибыли к особняку в Колпачном переулке, то увидели объявление, в котором сообщалось, что собрание состоится в маленьком городке к югу от Москвы и начнется через два часа. Бросившись к машине, они помчались по указанному адресу. Там они обнаружили старый дом, в котором шел ремонт. Поднявшись по временной лестнице без перил, они увидели комнату с семью стульями, столом и двумя экземплярами повестки дня собрания. Строители сказали, что “собрание” закончилось двадцать минут назад. Им не повезло.

Но борьба еще не кончилась. Дарт не был новичком в ведении бизнеса в офшорных зонах. Став наследником трехмиллиардного состояния отца и деда, которые изобрели способ массового производства посуды из пенопласта, Дарт отказался от американского гражданства и стал гражданином Белиза, крошечной страны, известной как налоговый рай. Он был жестким игроком на мировом рынке инвестиций, сумел дать отпор правительству Бразилии в вопросе, связанном с выпуском облигаций, и был готов к жестоким сражениям с Ходорковским. В начале 1990-х в ходе массовой приватизации Дарт вложил в Россию сотни миллионов долларов, скупая акции многих нефтедобывающих компаний и другую собственность. Как и многие другие иностранные инвесторы, он был спекулянтом, покупавшим дешево и надеявшимся продать дорого [57]57
  Невозможно установить, какую сумму Дарт заплатил вначале. Акции “Юганскнефтегаза”, например, стоили от 5 долларов в середине 1994 г. до 40 долларов за акцию в конце того же года, когда рыночная цена достигла своего максимума, а потом снова упала ниже 5 долларов за акцию. В середине 1990-х Дарт, возможно, был одним из двух или трех крупнейших частных инвесторов в России, хотя сведения о своей собственности хранил в тайне.


[Закрыть]. Дарт хотел получить прибыль, а Ходорковский, дешево купивший ЮКОС на залоговом аукционе, не хотел, чтобы Дарт получил прибыль за его счет. Он хотел, чтобы Дарт ушел. Столкновение было неизбежно.

Интересы обоих магнатов тесно переплелись помимо их воли: Дарт был миноритарным акционером дочерних нефтедобывающих компаний, а Ходорковский стал владельцем холдинговой компании ЮКОС. Ожидалось, что рано или поздно они пойдут на компромисс. Но сначала они развязали войну. Каждая из сторон бросила в бой адвокатов, пиар-агентства и частных детективов. ЮКОС выступал с заявлениями, в которых называл Дарта “вымогателем” (оказывающим давление в надежде получить большую прибыль) и “стервятником”. Дарт утверждал, что Ходорковский “грабит” дочерние компании.

Когда Дарт узнал об офшорном гамбите Ходорковского с дочерними компаниями ЮКОСа, он начал следить за перемещениями акций по всему свету. Адвокаты Дарта подавали иски в таких офшорных зонах, как Маршалловы острова, Британские Виргинские острова и остров Мэн, пытаясь остановить Ходорковского. Адвокаты и частные сыщики Дарта провели уникальное расследование и составили подробную, сложную схему, демонстрировавшую истинную, по их мнению, разветвленную структуру корпорации Ходорковского. Схема представляла собой переплетение стрелок и квадратов, изображавших подставные компании, связи собственности и перемещение акций с Кипра в Средиземном море на остров Ниуэ в Тихом океане. В нижней части схемы находились помеченные звездочками названия офшорных зон с указанием их местонахождения, которые Ходорковский намеревался использовать в качестве новых “баз” для своих нефтедобывающих дочерних предприятий. Схема, хотя и выглядела внушительной и подробной, не была полной; на самом деле офшорная империя Ходорковского простиралась еще дальше. Например, на схеме не фигурировала группа компаний-экспортеров нефти “Джэрби Лейк”.

Сражаясь с Дартом, Ходорковский одновременно пытался избавиться от западных кредиторов. Три банка, предоставившие банку МЕНАТЕП Ходорковского кредит в размере 236 миллионов долларов, могли, в соответствии с условиями сделки, потребовать в общей сложности около 30 процентов акций ЮКОСа, после того как МЕНАТЕП не выполнил обязательства по кредиту. 30 процентов составляли значительную часть нефтяной компании. Если бы Ходорковский лишился ее, то в будущем ему могла угрожать потеря контроля над ЮКОСом. Этого он хотел избежать любой ценой.

Игра Ходорковского с банками была отчасти психологической войной. По его расчетам, убедившись в том, что он не собирается возвращать деньги, западные банки могли сдаться и списать этот долг в конце бюджетного года по статье убытков. У него были основания рассчитывать на это: крупные западные банки и инвестиционные фонды знали, что развивающиеся рынки, такие, как Россия, сопряжены с огромными рисками. Они заработали огромные деньги в течение нескольких предшествовавших лет, когда российский рынок ценных бумаг стремительно рос. Что делать, если этот год оказался менее удачным? Можно было попытаться немного надавить на должника, но они знали, что в России у них нет рычагов влияния, потому что судебная система оставалась слабой. У западных банков была сложная иерархическая система управления, не успевавшая следить за всеми важными изменениями финансовой ситуации. Менеджеры принимали решения не относительно собственных денег – они управляли деньгами других людей. Они не очень пострадали бы оттого, что кто-то в России не вернул несколько кредитов. В отличие от них у Ходорковского на карту было поставлено все. Он боролся за собственное выживание. Он прибегал к безжалостной тактике, чтобы у противников не оставалось никаких иллюзий. Он направил в офшоры принадлежавшие ЮКОСу акции дочерних нефтедобывающих компаний вместе с вновь выпущенными акциями. (Об этом стало известно, когда один из миноритарных акционеров заглянул в реестр владельцев акций.) Теперь банкам доставалось 30 процентов от старой вывески. Банк “Дайва Юроп Лтд.”, которому принадлежало около 13 процентов акций ЮКОСа, выступил с заявлением, в котором выразил озабоченность “безвозвратной потерей” его активов ^{573} . Это было еще мягко сказано.