Текст книги "Молчание сонного пригорода"

Автор книги: Дэвид Галеф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Колокольчики медленно смолкли в растущей тишине, которую нарушила Стеффи.

– Я иногда с ним сижу, – сказала она. – Он славный, но такой капризный.

Чед с полным ртом печенья кивнул, подтверждая. Прожевав, он протянул Теду то, что осталось.

– Очень вкусно, – сказал он. – Хотите кусочек?

Через несколько минут Тед уже вернулся в машину, расстроенный, да еще и выбитый из колеи. Как и после увольнения из «Взаимной лояльности», обида в нем постепенно сменялась злостью. Да кто они такие, что все время заставляют его чувствовать себя неправым? Богатые обыватели, имеющие по полтора ребенка и по две с половиной машины. Они растят своих маленьких мальчиков, не понимая, какое досталось им сокровище. Иногда он заходил на сайт Северо-Американской ассоциации любви мужчин и мальчиков, и, хотя он не разделял тамошней идеологии, все-таки рад был узнать, что он не один такой. Во всяком случае, он никогда не насиловал ребенка. Правильно же? Начать с того, что вообще в половине фантазий он представлял себя ребенком. Ему нравилось идентифицировать себя с жертвой. Он положил белый пакет с коричными булками на заднее сиденье и посидел в машине, глядя, как мимо движется субботний поток автомобилей. Каждый раз, как мимо проезжал минивэн, его машина содрогалась с порывом ветра.

В час дня он поехал в парк или, вернее, не доехал до парка десяти кварталов. Он остановился на Гарнер-стрит у дома, похожего на замок, в окружении зубчатой стены с бойницами – зеленой изгороди. Интересно, кто живет в таких домах? Наверняка какие-нибудь типы вроде Глисона. Поддавшись вспышке гнева, он подошел к изгороди и потихоньку обломал одну ветку. Вот вам. Идя вниз по улице, он заметил, что кто-то своротил половину почтовых ящиков во всем квартале, он и сам, будучи подростком, один раз отколол подобную шуточку.

Потом он направился в парк, но у подножия холма между Дилейни и Сикамор-стрит понял, что где-то неподалеку должны валяться останки черной собаки. Он повернул, чтобы взглянуть на нее, не зная, чего же он хочет. Он же не будет ее топтать? Умирающая схема. Вверх, на холм, направо… но труп исчез. Может, он прошел мимо? Он пригляделся. Темное жирное пятно отмечало место у обочины, вот и все, что осталось от собаки. Наверное, кто-нибудь в конце концов выкинул ее на помойку или вызвал мусорщиков. Он заторопился прочь, не оглядываясь.

И вот он, Тед Сакс, сидит на лавочке в парке Дэвис: сотрудник какой-нибудь находящейся неподалеку фирмы коротает обеденный перерыв? Или, раз уж была суббота, может быть, просто наслаждается солнцем, как все, имеет право. Глядите-ка, он даже захватил бутерброд и газету, ну да, не настоящую, а всего лишь рекламный проспект из супермаркета, и притворно шелестит листами, которые дрожат и шуршат на ветру. На игровой площадке резвились с десяток ребятишек, катались с горок или на качелях или носились друг за другом в расстегнутых куртках, и фалды хлопали, словно птичьи крылья. На асфальте были нарисованы квадраты и «классики», но почему-то в такие организованные игры играли только во время школьных перемен. «Я поиграю с тобой, – подумал Тед, – а если ты выиграешь, я дам тебе печенье. А если будешь совсем молодцом, я разрешу тебе сесть мне на лицо».

Он откусил большой кусок бутерброда с салями и стал энергично жевать. Из-за кустов раздались возгласы и превратились в трех мальчиков, гонявших футбольный мяч. Чернявый заводила с коротко стриженными курчавыми волосами и римским носом сделал финт налево и мощным ударом послал мяч в сторону – мимо пухлого рыжего малыша справа от него. Мяч чуть не упал на колени Теду. Тед улыбнулся. Они подошли совсем близко, у одного был виден кусочек мягкого и белого живота, переходившего, разумеется, в пах. Так близко, что можно достать рукой. Именно близость, мысль о доступности так сильно манила его. Будут и другие. Он доел бутерброд и опять взял в руки рекламный проспект, в который едва не попал мяч. Несмотря на апатию последних недель, он почувствовал, что у него начинается сильная эрекция. Без фенитоина все возможно. Его член давил на ширинку с приятной настойчивостью. Что бы ни говорил доктор Колберг, его сексуальные реакции всегда казались ему совершенно естественными. Ему нужна разрядка. После всего этого времени, когда он старался вести себя хорошо, он считал, что заслуживает награды.

Он знал, что должен вернуться в машину и сделать это там. А еще лучше поехать и расслабиться дома, в обстановке бесчисленных неутоленных любовных свиданий. Но от мысли, что он так скоро вернется туда, где провел столько расплывчатых дней, ему стало тошно. Уединенная Голубая комната вдруг показалась ему склепом. Светило теплое солнце. И мальчики были прямо здесь, вот в чем дело. Он дотронулся до выпирающей ширинки и почувствовал, что хочет прямо сейчас. Может быть, дождаться, когда никто не будет смотреть? Он хихикнул, подумав, что во «Взаимной лояльности» ему пришлось бы сначала составить план непредвиденной ситуации. Создать резервное порнографическое помещение в Аризоне. Построить иерархию людей для обзвона в случае эякуляции.

Но факт остается фактом: он сидит на лавочке, и у него полно свободного времени. Черт возьми. Смотрит кто-нибудь или нет? Трудно сказать с того места, где он сидит. Он встал и поглядел в обе стороны, как будто хотел отыскать ребенка. Поблизости никого. Тогда он удовольствовался тем, что накрыл бедра объявлениями о распродаже продуктов и стал себя поглаживать. Это помогло. Может, чуть побольше. Он расстегнул «молнию». Еще… может, тот азиатский мальчик… эти надутые губы, обхватившие его член, густые черные волосы мальчика трутся о его бедра. А-а-ах. Сперма залила всю брошюру с нижней стороны, едкий соленый запах ударил ему в ноздри. Он поднял глаза – и увидел высокую женщину не больше чем в трех метрах от себя, она держала на поводке лабрадора и пристально глядела на Теда.

– Чем это вы тут занимаетесь?

Его первым инстинктивным желанием было прикрыться, и он домиком сложил руки над пахом. Но брошюра слетела на землю, и, когда он автоматически нагнулся, чтобы ее подобрать, его уродливый красный пенис выскочил наружу, как чертик из табакерки. Черт, черт. Попытавшись застегнуть ширинку, он слишком заторопился и прищемил кожу стальными зубами «молнии».

– А-а-а! – Боль прорезала его как ножом. Он вскочил со скамьи, но от этого стало еще хуже – он полностью открылся. Он запрыгал на месте.

– Что здесь происходит? – Женщина держалась поодаль, и все же она явно не собиралась убегать.

Ему нужно убираться отсюда как можно быстрее. Но «молния» превратилась в металлический коготь, который вонзился в него, и убежать он не мог. Он не мог и как следует прикрыться. Он даже не мог придумать, что сказать. Он мог только делать маленькие, спотыкающиеся шажки, осторожно потягивая свою проблему.

– Какая гадость!

Хотя на небе не было ни облачка, женщина держала сложенный зонтик, которым стала угрожающе потрясать в его сторону. Как по команде, лабрадор зарычал, обнажив клыки. А теперь и еще несколько человек обратили на них внимание. Он отступал, она надвигалась.

Ему удалось прикрыть ширинку двумя вялыми страницами. Неловко, как ходячая палатка. Краем глаза он увидел, что кто-то вроде бы полез за сотовым телефоном. Надо что-то сделать, и побыстрее. В конце концов он стиснул зубы до скрежета, зажмурился и резко дернул. Боль оглушила его, но он вырвался. Он застегнул «молнию» – спокойно! – бросил брошюру, подобрал хлопающие страницы и заковылял прочь. Не слишком быстро, а то это будет выглядеть подозрительно.

Женщина с собакой опять потрясла зонтом.

– Не смейте сюда являться!

– Я ухожу, ухожу.

– В следующий раз я вызову полицию.

Пройдя половину квартала, он рискнул оглянуться и увидел, как ее очертания уменьшаются вдали. Ему показалось, что он услышал последний крик и лай собаки, прежде чем завернул за угол. Вот две суки.

Может быть, она еще следит за ним или пошла докладывать. Пройдя Дилейни-стрит, которая находилась уже в нескольких кварталах от парка, Тед остановился, сложил страницы как можно аккуратнее и перегруппировался – этот глагол часто употреблял Дон на работе. Только из осторожности он решил вернуться к машине окольным путем. В конечном итоге он поднялся по холму Черной Собаки, как он его называл, но с другой стороны. Еще пять кварталов, и он вернулся на Гарнер-стрит, где оставил машину. Дом-замок и изгородь нависали громадой, как будто хотели сожрать его машину. Ветка все еще лежала на тротуаре в том месте, где он ее бросил, и он подумал, не шмякнуть ли ею по почтовому ящику, просто наудачу. Потом он заметил, что на лужайке соседнего дома играют сын и отец.

Отец пнул футбольный мяч в сторону мальчика, который не обратил на него внимания.

– Ну давай же, Алекс, подбери мяч! – крикнул отец. А потом, когда мальчик наклонился, чтобы взять его руками: – Нет, без рук, понятно?

– Давай поиграем во что-нибудь другое. – У мальчика был такой вид, будто он хотел вернуться в дом. Его узенькие плечи устало и обиженно ссутулились. Вдруг Тед понял, что это те самые отец с сыном из булочной. Отлично. Черт, только бы успеть сесть в машину.

Но было уже слишком поздно. Мальчик, возможно желая только насолить отцу, подбежал и пнул мяч, и тот вылетел на проезжую часть. Он не мог бы попасть точнее, даже если бы прицелился. Мяч подкатился к Теду и остановился прямо у его ног. Тед не мог сделать вид, что ничего не заметил, и просто перешагнуть через мяч. Ладно. Лишь бы побыстрее закончить. Он взял мяч и бросил его назад.

– Папа, это тот человек с печеньем! – Алекс был в полном восторге. – И смотри, он тоже взял мяч руками!

– Да.

Отец с раздраженным видом поблагодарил его. Но когда Тед направился к машине, отец вышел вперед. Он ничего не сказал, но стоял неподалеку, пока Тед садился в машину и трогался с места так быстро, как только мог. Он медленно ехал вперед, пока не понял, что не снял машину с ручника. К тому времени отец уже вышел на тротуар. «Хочет записать мой номер», – подумал Тед. Отличное завершение отличного дня. Чертов Фэрчестер.

Когда он вернулся домой, перенервничав, он взял «Фэрчестерский вестник» и бросил на кухонный стол. Потом вернулся к машине, чтобы забрать пакет с булочками, забытый на заднем сиденье. Их он кинул на кухонную стойку. Только тогда вспомнил, что ходил за покупками и сумка с продуктами еще лежит у него в багажнике. Он иногда забывал вещи в багажнике.

Успокойся, сказал он себе. Возьми почитай газету. Он опустил глаза на заголовки. Предвыборная кампания набирает обороты… в этом году ожидается дефицит бюджета… о господи. Он внимательнее вгляделся в статью, которая начиналась в нижнем правом углу и продолжалась на шестой полосе. Жители Бронксвилла обратились к городским властям с петицией о переселении преступника, судившегося за половое преступление, который недавно переехал туда после условно-досрочного освобождения. В соответствии с законом Мегана[11]11
  Закон Мегана – закон, требующий обязательной регистрации осужденных за сексуальные преступления после их освобождения из тюрьмы.


[Закрыть], опасность рецидива… «Мы не имеем права с этим мириться…» Разгневанная мать двоих детей школьного возраста, к которой присоединились и другие родители близлежащих районов… хотя для выселения нет законных оснований. Адвокат общины опроверг тезисы, выдвинутые Американским союзом гражданских свобод. «Вопрос не в том, уплатил ли он свой долг обществу…» У Теда душа ушла в пятки. Он торопливо дочитал статью, где также мельком говорилось о химической кастрации, потом сложил газету вдвое, вчетверо и, наконец, с усилием, ввосьмеро. Он посидел за кухонным столом, проходя цикл от страха до гнева, словно какой-то перегревшийся прибор. За тобой всегда будут охотиться, никогда не успокоятся. Он подумал, интересно, не связано ли его увольнение из «Взаимной лояльности» с его пристрастиями, а не с тем, что он напортачил. Наверное, нет, но как узнаешь. В конце концов он поднялся и стал медленно распаковывать покупки, раскладывая по шкафам, как будто на случай осады. Его аварийный план состоял в том, чтобы позаботиться о самом себе, раз больше никто этим заниматься не станет.

Позднее тем же вечером его манили и компьютер, и стопка видеокассет, и дверь в Темницу, но вместо этого он сел на диване с книгой. Это был потрепанный «Питер Пэн», которого подарила ему мать. Он читал и читал и наконец пошел спать вместе с книгой, дочитав последние страницы полулежа на подушке. Ах, потерявшиеся мальчики. Перед тем как выключить свет, он включил шум волн (почему не предусмотрен вариант «забвение»?). Потом он сделал то, чего не делал много лет. Подоткнул себе одеяло и поцеловал на ночь.

Глава 9

Когда парень из службы доставки привез «Ре-Флекс», я слегка растерялся. Неужели во всех этих коробках только один тренажер? Сумею ли я собрать его самостоятельно и куда я его поставлю? Почему я раньше об этом не подумал? В доме, где я вырос, можно было поставить эдакий агрегат в подвале, за дверью в топку или куда-нибудь в тенистую плесень погреба. Но теперь у нас отделанный подвал с ковром, лампами дневного света и неиспользующимся столом для настольного тенниса, не говоря уж о целой куче Алексовых игр. За время, что я живу, подвал превратился из страшного места в веселое. Черт, может, втисну куда-нибудь в кабинет, сойдет как эксцентричная выходка.

Парень из доставки сунул мне под нос электронный планшет:

– Подпишите здесь.

Он смотрелся подтянуто в форме терракотового цвета – наверно, от работы на свежем воздухе или просто хорошие гены. Но того, что люди не унаследовали, они часто могут добиться упорным трудом; отсюда и взялся «Ре-Флекс», домашний тренажер для разработки брюшного пресса, пекторальных, двуглавых, трехглавых, четырехглавых мышц и еще пяти или шести групп мышц, перечисленных в брошюре.

Бесхарактерность определенно не помогла мне решить проблемы с Джейн. После футбольного матча я понял, что уступчивость была моей ошибкой. Как я мог так просчитаться? Боже мой, Джейн – руководитель корпорации, ей каждый день приходится общаться с людьми, которые с удовольствием слопали бы ее на обед, и с шефом, которого можно было определить термином «вожак стаи». Она не может не повестись на самоуверенность. Сейчас я как раз решил поработать над своей крутизной – хватит быть размазней, – но здесь одними эмоциями не обойдешься, надо подключать и тело. Наращенные мускулы станут частью моего нового имиджа настоящего мужика. Фокус в том, чтобы не дать Джейн или Алексу увидеть, чем я занимаюсь.

Я принял своего последнего утреннего клиента, поэтому у меня осталось немного свободного времени. Алекс участвовал в зимнем представлении в школе (на День благодарения он был кем-то вроде второго дерева слева). Джейн занималась сделкой по продвижению халдомовского витаминизированного риса в Юго-Восточной Азии. Они мыслили столь глобально и дальновидно, что она как бы жила в другом часовом поясе. А у меня остался свободный час между обедом и послеобеденными приемами. Еще я собирался съездить в магазин «Все для ремонта» – настоящему мужику полагается ездить в такие места. Сколько уйдет времени, чтобы собрать мой спортивный агрегат? И сколько уйдет времени, чтобы добиться на нем результата?

Я опустился, чтобы поднять первую коробку, и она оказалась чертовски тяжелой. В каком-то смысле это меня ободрило – выходит, я купил прочную металлическую вещь, – но я чуть не заработал себе грыжу, пока тащил к себе в приемную. Я перетащил остальные две коробки туда же и сел передохнуть в плетеное кресло. Из кресла мне был виден фикус в горшке, стена кремового цвета и репродукция «Трех танцовщиц» Пикассо в рамке. Стена заканчивалась двойной дверью, которой психоаналитики блокируют утечку звука из своего святилища. Иногда я задумывался, чего мне не хватает с точки зрения пациента. Чем мои пациенты коротают время, дожидаясь приема у доктора Эйслера?

Не сказать чтобы они могли особенно разгуляться в моей приемной размером два на три метра. Но за счет искусно расставленных двух кресел, кофейного столика и галогенной лампы она выглядела не тесной, но законченной. У меня была даже японская ширма, отделявшая нишу с бумажными полотенцами. И вдруг я понял: вот куда можно засунуть «Ре-Флекс».

Я взял нож для картона, пассатижи, отвертку и разводной гаечный ключ и взялся за работу. Мой отец пять дней в неделю работал в банке, а по выходным занимался ремонтом, он был из тех, кто сам будет пытаться починить тостер и в конце концов либо починит его, либо испортит окончательно. Наблюдая за ним, я приобрел некоторую склонность к ремонту. И процент успеха у меня был примерно такой же. Блок гаражной двери отлично встал на место после замены, но наш двухтоновый дверной звонок так и не оправился после моей починки. Каким-то образом, починяя провода, я лишил его одного тона. Часто бывало, что люди, помнившие старый звонок, на миг озадаченно замирали на коврике перед дверью, будто чего-то ждали. Это входит в прелести проживания в пригороде и радости домовладения. У Алекса был набор игрушечных инструментов, и он рос в традициях семьи Эйслер.

Я разрезал коробки и начал вынимать детали. Первым делом я прикрутил основную раму к опорной штанге. «Ре-Флекс» оказался крупнее, чем я думал, у него была станина в форме буквы «Г» размером метр на метр двадцать и стовосьмидесятисантиметровая стойка, на которой можно было бы распять человека. По крайней мере, инструкция была написана ясно, с иллюстрациями в виде улыбающихся андроидов мужского и женского пола, которые собирали хитроумное устройство и потом упражнялись на результате своего труда. Термины вроде «штифт плавающего рычага» и «крепление вытяжной стойки» меня не раздражали, если я на иллюстрации видел, куда их вставлять. Я мысленно вернулся в дни расцвета моего отца, когда инструкции в ломаном английском переводе с японского печатали на ротаторе. При таких туманных наставлениях у него часто оставались лишние детали после сборки лампы или велосипеда, и при этом вещь отлично функционировала. Конечно, из-за сегодняшних компьютеризованных технологий простора для починки стало гораздо меньше. Нельзя починить микрочип – можно только выкинуть.

Вот почему мне понравился «Ре-Флекс», грубый аппарат, у которого все детали на виду. Двадцать минут я был счастлив, вкручивая и затягивая болты. Когда я закончил, передо мной стоял блестящий черный каркас, а рядом лежала груда тяжелых резиновых эспандеров различной упругости, от 2 до 50 килограммов. Поролоновая скамья звала меня. «Ну давай, – шептала она, – только пару подходов и, может, скручиваний. Ты же знаешь, малыш, что тебе этого хочется». «Не жмись», – подхватил Сногз.

Я сел на скамью и прицепил эспандер на двадцать килограммов для упражнений на бицепс. Подобно многим мужчинам на четвертом десятке, я когда-то был в приличной спортивной форме. Я даже играл в софтбольной команде в бытность свою клиническим психиатром. Но это было десять лет назад. За прошедшее время я как-то расслабился. Я стал жать вверх на тренажере, и каждый раз, как я опускал руки, в предплечьях появлялось ощущение растягивающейся резиновой ленты. Десять, одиннадцать… двенадцать. Хорошо. Потом я переставил скамью для подъемов торса в положение сидя, римский стул ударил меня прямо под ложечку.

Надо было мне тогда же и остановиться, но мне хотелось попробовать еще одно, последнее упражнение. Я просмотрел список вариантов в брошюре: фронтальная тяга на высоком блоке, жим лежа, приседания, скручивания… Я так и чувствовал, как наливаются мышцы силой, только оттого, что произносил названия упражнений. В итоге я остановился на двенадцати повторах баттерфляем, для чего нужно было выжимать две металлических дуги от плеч до середины груди – как будто хлопая крыльями, если, конечно, ты сделан из литой стали.

На этот раз я почувствовал настоящее напряжение в грудных мышцах. Видимо, я поставил слишком большой вес, и мне с трудом удалось закончить двенадцать повторов. В конце грудь у меня горела огнем. И я понял, что прошло больше времени, чем я рассчитывал. Даже после остановки я продолжал потеть, а переодеться у меня не было времени. Я поковылял в подвал за старым одеялом, из которого мы когда-то делали шалаш для Алекса, и набросил его на «Ре-Флекс», как неровный чехол. В любом случае, большую его часть закрывала японская ширма.

Так куда же я все-таки спешил? По четвергам я ездил в больницу «Маунт-Фейт» в Бронксе, сбегая из постриженных пригородов и обитающих в них воспитанных невротиков. Я включился в программу департамента социальной помощи по выплате материального пособия по нетрудоспособности по причине болезни. По работе я встречался с коллегами по профессии, часто за облупленным переговорным столом в комнате 1236, и мы обсуждали, например, готов ли мистер Гонсалес к тому, чтобы прекратить его медикаментозное лечение. Работа в «Маунт-Фейт» могла мне пригодиться и в тех редких случаях, когда я считал, что кое-кого пора положить в больницу. Ни долгих ожиданий, ни бюрократических проволочек. Я бы ушел из больницы еще полгода назад, чтобы принимать платных пациентов, но мне по-прежнему хотелось ею заниматься. Так что до назначенного на час тридцать приема я успел только съездить во «Все для ремонта» и посмотреть инструменты. Я купил острогубцы, потому что у меня было такое чувство, будто я просто обязан что-то увезти оттуда, и сразу же вернулся.

Поворачивая к дому, я заметил, что кто-то расколошматил наш почтовый ящик, похожий на буханку хлеба из черного металла. Шесток у края тротуара стоял более-менее прямо, но сам ящик задирался вверх, его дверца приоткрылась, как будто какой-то слабоумный глазел на небо. Я собрал почту – счета, каталоги, личное письмо Джейн? – и попытался выпрямить ящик. «Ты должен сделать это ради своих пациентов, – посоветовал Сногз. – У них тоже крыша не в порядке». Я отрывисто кивнул: буду действовать как настоящий мужик.

К пяти часам я распутался со своими пациентами. К шести школьный автобус доставит Алекса с продленки, потом мне надо будет приготовить ужин. Но возможно, готовить ужин – слишком рабское занятие. Кроме того, Джейн вернется, когда он уже остынет. Я направился прямо в кабинет и включил компьютер. У меня оставалось около получаса, и мне нужно было проверить почту. Уж это я могу себе позволить. Моя проблема с экраном волшебным образом самоустранилась, хотя я ничего особенного не делал, во всяком случае, так я сначала подумал. Но на самом деле компьютер стал вести себя непредсказуемо: иногда все мои значки от «Вью Плюс» до корзины выстраивались на рабочем столе в ряд. А иногда у меня перед самым носом всплывали детские ягодицы. И эта картинка появлялась всегда, когда бы я ни пытался выйти в Интернет, как будто она подозревала меня в самом худшем и наказывала заранее. Что же будет на этот раз? Орел? Нет, решка. Я назвал ее трубным гласом Страшного суда. Ладно, пора что-то делать. Отец полез бы в компьютер с отверткой. Я набрал в легкие воздуху и позвонил в техподдержку.

Выслушав автоответчик, я услышал неизбежное объявление: «Все наши сотрудники в настоящий момент заняты. Ваш звонок очень важен для нас. Пожалуйста, не кладите трубку, и вам скоро ответят». Самое жуткое в таких сообщениях, не говоря уж о том, как они раздражают, – это что их всегда записывают одними и теми же словами, как будто ты звонишь в одну и ту же громадную компанию. Наша эпоха – эпоха корпоративных клише.

После музыкальной интерлюдии длиной в семь минут меня соединили с живым человеком.

– Для контроля за качеством обслуживания разговор может записываться.

Отлично – значит, моя деликатная проблема может приобрести большую известность, чем я рассчитываю.

– Здравствуйте, меня зовут Фил. Чем я могу вам помочь? – представился мне какой-то приятный компьютерщик из Юты.

Я объяснил свою проблему как можно короче и лаконичнее. Наступила пауза, во время которой Фил листал справочник или полировал ногти, или что там они делают в Юте, чтобы потянуть время.

– Вы пробовали выключить и перезагрузить компьютер?

– Да.

– И рисунок снова появляется?

– Да, да, да.

– Ну что же, это может быть вирус. Что там изображено?

– Похоже на… – Нет. Лучше б я не звонил. Нет, погодите. – Это, хм, похоже на две розовые планеты. Бок о бок.

– Ого, никогда не слышал ни о чем подобном. Вы не хотите загрузить нашу последнюю антивирусную программу?

– Я не могу ничего загрузить, потому что у меня все зависло.

– Ах да.

Все-таки у него есть мозги. Отказавшись приобрести новый жесткий диск, я заплатил за доставку через «Федерал Экспресс» специального чистящего диска, который должен устранить это безобразие. Я отключил компьютер и пошел на кухню. Проклиная всех на свете педерастов, я принялся резать тушеное мясо.

За несколько минут до шести я услышал, как у нашего дома затормозила машина. Я выглянул в окно и увидел, что из микроавтобуса вылезает Алекс без рюкзака. О чем он только думает? К счастью, изнутри высунулась рука и передала ему рюкзак. Алекс взял его, но не оглянулся поблагодарить того, кто был в машине, и повесил рюкзак на плечо за одну лямку, словно кривобокий портфель. И пошел с ним мимо нашего дома, как уже было в прошлый раз. Микроавтобус отъехал. Черт возьми, Алекс прошел уже полквартала, когда я выбежал из дома, размахивая ножом.

– Алекс! Куда это ты направляешься?

Он удивленно посмотрел на меня, или не удивленно, а лукаво.

– Папа?

– Собственной персоной.

– Наш дом передвинули, что ли? Такое впечатление, что он стоит не на своем месте.

– Хм. – Я отвел его на нашу дорожку, тащил за лямку рюкзака, как воздушный шарик. – Дом там, где твое сердце, – провозгласил я у нашей двери.

Где-то в подвале лежит салфетка, на которой крестиком вышито это изречение. Ее вышила мама Джейн, она до сих пор живет в Норуоке, хотя уже постарела, и сердце у нее уже не то, что было раньше. Она редко к нам приезжает.

– Я знаю, – сказал Алекс. – Ты говорил. Но это не настоящий дом, а просто здание.

– Чтобы здание стало настоящим домом, надо прожить в нем много лет…

– Да знаю я, знаю! Перестань, папа. – Он бросил рюкзак на коврик и направился к телевизору. По дороге с него сползла куртка. – И все равно я думаю, что дом передвинулся.

Пришла пора проявить твердость.

– Алекс.

Нет ответа. Я услышал включенный телевизор.

– Алекс.

Иногда ответ сверхъестественно запаздывал. Как будто мы находились в разных часовых поясах.

– Что…

– Ну-ка, давай подними рюкзак и куртку. Сейчас же.

Еще одна пауза, заполненная телерекламой.

– Ты слышал, что я сказал?

Некоторое время назад Джейн подумала, что он и вправду стал глуховат, и мы отвели его к отоларингологу. Во всяком случае, мы узнали, что проблема не в ушах. Хотя, возможно, между ушами. Я направился в гостиную.

– Мне надоело подбирать за тобой вещи.

– Папа, ты загораживаешь мне телевизор!

Развалясь на диване, он был похож на маленького султана, и я почувствовал, как моя нижняя челюсть устанавливается в новое, странное положение. Меня обуяла черная, стальная ярость. Я положил нож и выключил телевизор.

– Я. Хочу. Чтобы. Ты. Подобрал. Свои. Вещи.

– Включи!

– Ты будешь делать то, что я сказал?

– Сначала включи телевизор.

– Ну все, с меня хватит.

Я бросился к нему, схватил за ноги и перевернул. Зажав его между ногами, чтобы он не мог двинуться, я врезал ему пять, ровным счетом пять, крепких шлепков по мягкому месту. Во всяком случае, я собирался остановиться на пяти. Но не остановился. Я бил все сильнее и сильнее – я так рассердился на мальчишку, который – шлеп! – не слушает – шлеп! – то, что ему говорят. Когда я наконец остановился, он был так удивлен и напуган, что просто молча смотрел на меня. Как годовалый ребенок, который упал на детской площадке и на секунду замер, еще не сообразив, как ему реагировать.

Потом лицо Алекса превратилось в чашу мучения. Он ревел не меньше четверти часа.

Я никогда не делал ничего подобного. Сначала я хотел было сесть рядом с ним на диван, но он отполз от меня. Я попытался извиниться, он только завыл еще громче.

– Т-ты-ы изби-ил м-меня-а-а!

– Да, и я прошу прощения.

Я протянул руку, чтобы похлопать его, но вместо этого похлопал по диванной подушке. Он даже не смотрел. Банальные родительские фразы завертелись у меня в голове: «Это ради твоей же пользы», «Мне от этого больнее, чем тебе», «Ты получил по заслугам». Иными словами, многие родители поднимают руку на детей, но мы этого никогда не допускали. И это был не просто подзатыльник. И не пригородный стресс. Ни разу не слышал, чтобы Джерри сказал, что написал об этом у себя в книге.

Пока Алекс ревел, я думал, кто же прав. По правде, когда я ударил сына, мне стало легче. Это был ясный и оправданный поступок. Но одновременно это было и ужасно – и, черт побери, почему он не перестанет реветь? Я встал, чтобы пройтись, потом сел. У меня опять заболело плечо, может быть, от утренних упражнений. Может, было бы лучше, если бы я просто закрыл глаза на выходку Алекса? Или сначала предупредил бы его, что он заслужил порку? Мой отец как бы устранился от дисциплины и возложил ее на плечи матери, которая ударила меня только один раз. Когда я однажды ужасно на нее разозлился и бросил в нее ботинком, потому что она не дала мне смотреть телевизор.

Грехи отцов… Не знаю, как поступали родители Джейн. Может, слишком миндальничали. А все этот доктор Спок. Который развелся с женой, прожив с ней почти пятьдесят лет, и женился на другой. Или это был доктор Сьюс?[12]12
  Сьюс Теодор Гейзел – популярный детский писатель и иллюстратор.


[Закрыть] Вокруг столько фактов, которые только засоряют и путают мозги родителям.

Алекс уже почти перестал хныкать, только изредка шмыгал носом. Останется ли в нем след на всю жизнь? Я стал искать в нем признаки зарождения подростковой преступности, но увидел только маленькое аккуратное лицо, губы, сжатые в идеальный розовый лук Амура, голубые глаза, уставленные в сторону.

– Послушай, – сказал я ему, шумно поднимаясь с дивана, – мне пора готовить ужин. Ты как?

– Нормально…

– Вот и хорошо. Мама вернется… наверное, поздно, как обычно.

Я взял нож и отправился на кухню.

– Папа. – Прорезавшийся голос пронзил меня, когда я на полпути споткнулся о его рюкзак. – Можно мне опять включить телевизор? Пожалуйста?

Скажем, мы достигли взаимовыгодной договоренности. Повесив рюкзак и куртку на стул, Алекс пошел смотреть мультфильм о приключениях губки и морской звезды. На кухне я порубил мясо, помидоры, лук, зеленый перец, морковь и грибы и вывалил в стеклянное жаропрочное блюдо. Настоящие мужики едят тушеное рагу с мясом, или как? Потом я плюхнул туда банку томатного супа-пюре (старый семейный рецепт) и установил микроволновку на пятнадцать минут. Пока рагу готовилось, я достал из холодильника банку пива. Я предпочел бы стаканчик божоле, но оно не соответствовало моему теперешнему образу. Я сделал большой глоток и задумался об отцовских обязанностях.