Текст книги "Молчание сонного пригорода"

Автор книги: Дэвид Галеф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Я, хм, забыл ключи внутри. Но вряд ли у вас с собой найдутся отмычки, да?

С. почесал затылок.

– Да, но у меня есть кое-что другое, может, пригодится. Там же не поворотный засов?

– Нет, английский замок.

– Понятно. Сейчас сделаем.

Он сходил к машине, взял из бардачка пластинку, похожую на кредитную карточку, но тоньше и из какого-то пружинистого металла. Он просунул ее в щель между дверью и притолокой и отжал язычок замка.

– Ловко. – Я даже не спросил его, зачем ему нужен такой инструмент. Нет, я извинился, поблагодарил его и сказал: – Знаете что… за это я возьму с вас вдвое меньше за прием.

По-моему, от моего предложения С. был на седьмом небе от счастья. Он по-ковбойски уселся на кресло и начал говорить о том, что он ожидает повышения на работе, которого давно добивался, его сделают исполнительным вице-президентом. Конечно, зная его спортивный характер, я не сомневался, что ему пришлось отодвинуть в сторону одного неудачника, тряпку по имени Кроуфорд, у которого просто кишка тонка. Или, может быть, просто так уж устроен корпоративный мир. Может быть, Джейн тоже так считает? В сотый раз я задумался, достаточно ли у меня энергии для нее. И вообще, по пути ли нам. Моя челюсть опухла и саднила.

С. мало-помалу довольно скоро выдохся, и мы на этом остановились. Как только он ушел, я бросился к двери, чтобы приложить к челюсти лед, – и слишком поздно вспомнил, что опять забыл ключ на столе. Я бросился назад, и дверь захлопнулась у меня перед самым носом.

Я с силой ударил по двери, но без толку. Дверь снова была заперта. Это вдвойне раздосадовало меня, учитывая, что обычно я очень осмотрителен. Иногда подсознание выбирает странные, едва ощутимые пути. А иногда действует явно, как зуботычина. Ладно, ладно, говорила какая-то часть меня, значит, отныне этот дом чужой. «Уходить или не уходить? – засмеялся Сногз. – А что тебе еще осталось?» Но это касалось далекой перспективы и не влияло на ближайшее будущее: в 11 должна прийти моя последняя пациентка, а принять ее негде. Я посмотрел на часы: 10:52. Это была женщина, которую направил ко мне Джерри, я по-прежнему считал ее новой клиенткой, хотя мы работали вместе уже два месяца. Это была такая стопроцентная женщина-начальница, что я мысленно прозвал ее ЖН.

Позвонить в ремонт замков? Конечно, позвонил бы, если б мог добраться до телефона, но и тогда на работу мастеру потребуется время. Взломать дверь? Возможно, если б я успел. Повесить на двери записку: «Извините, ушел по срочному вызову»? Это была бы трусость, а кроме того, откуда я возьму бумагу и клейкую ленту? Сомневаюсь, что Джейн когда-либо попадала в подобный тупик и вряд ли она проявила бы особое понимание. Как пить дать, отпустила бы какой-нибудь комментарий насчет непрофессионализма. Я стоял на краю лужайки, думая, что же делать, когда на своем белом БМВ появилась ЖН. Она без усилий припарковалась у тротуара и шагнула на дорожку в сером английском костюме.

Она с удивлением увидела, что я без дела стою на траве. Я приветливо помахал ей рукой, вдыхая запах распускающихся листьев. День и вправду так и манил на прогулку, зачем сидеть в душном кабинете, – это навело меня на мысль.

– Знаете, – начал я, – такой чудесный день, я подумал, что можно прогуляться.

– Что, простите?

– Я имею в виду, провести прием на открытом воздухе. – Я развел руками в стороны: трава – моя кушетка, небо – потолок.

– А. – Она шагнула назад. – Ну…

Господи, кажется, она подумала, что я собираюсь к ней приставать. Нужно что-нибудь прибавить для убедительности.

– Я хочу сказать, что сегодня у нас красят и кабинет в беспорядке. Да и весь дом. Карл Роджерс и некоторые другие пропагандируют… перамбулярный подход к терапии, и я подумал… почему бы нет?

Она наморщила нос, хотя симпатично.

– Это действительно общепринятый метод?

– Скажем, это многообещающая идея. Иногда нужно просто отправиться в путь. – Я сделал жест, как будто голосую на дороге. «Майкл Керуак Эйслер», – заявил Мартин.

– Что ж, хорошо. Но позвольте мне надеть кроссовки. – Она развернулась на носках туфель. – Они у меня в багажнике.

Она вернулась в угольно-черных кроссовках «Найк», надетых на белые хлопчатобумажные носки высотой до щиколотки. Газоны Фэрчестера влекли к себе, словно усыпанное самоцветами зеленое море, нависающие ветви деревьев застыли силуэтами на фоне безоблачного неба. Через минуту мы вдвоем плавно двигались на север по Гарнер-стрит. ЖН шла удивительно быстро, как будто стараясь совместить физическую нагрузку с приемом у психотерапевта. Воздух шелковисто гладил мое лицо, опухоль еще не спала, но челюсть уже болела не так сильно.

ЖН говорила о своих семейных трудностях, и мне приходилось внимательно ее слушать. Роман, который она подумывала завести, на деле обернулся интрижкой и быстро сошел на нет, только теперь ее угнетало чувство вины и разочарование. Ее муж, непритязательный субъект по имени, разумеется, Джон, мог бы проявить понимание по этому поводу, хотя это только гипотеза, поскольку она ему ничего не сказала, и я не стал ей этого советовать.

– А ваша дочь… – проговорила.

Дочку ЖН, первоклассницу, звали Элен.

– Ей совершенно не нужно ничего знать. Ей всего шесть лет.

То ли мне почудилось, то ли ЖН в этот момент прибавила шагу. Я завернул за угол Гроув-стрит в ногу с ней только потому, что ускорил шаг, может, из-за того, что я шел с внешней стороны. Я хотел было громко высказаться по поводу чувства вины, но мы как раз проходили мимо прохожего, который шел в противоположном направлении. Я уже видел этого человека раньше, он размахивал руками, словно безумный жук. Жутковатый тип. Слабый загар на мертвенно-бледной коже, и он все равно похож на какую-то личинку. Неряха. Я едва кивнул ему, и он ответил тем же, когда поравнялся со мной.

ЖН повторила про Элен, я согласился с ней тоже кивком.

– Как бы то ни было, – продолжала она, – на самом деле меня беспокоит, что делать с Джоном.

Я высказался насчет вины, она нахмурилась.

– Разумеется… но не в этом дело. Дело в наших отношениях вообще. Когда-то мне было удобно, а теперь просто скучно. И мы ссоримся. Я представляю себе, как ухожу из дома…

Она замедлила шаг, когда мы вышли на отрезок между Гарнер и Сомерс-стрит, и остановилась перед нашим домом. Я был готов пройти еще кружок, но она подняла руку и кончиками пальцев дотронулась до моего плеча.

– Вот ваш дом. Неужели вы никогда не думаете о том, чтобы уйти?

Ее вопрос прозвучал так же неожиданно, как и прикосновение. «Интересно, кто здесь пациент?» – проворчал Сногз. Мартин только фыркнул, а я пытался придумать ответ.

– Я… не уверен, что должен доводить до разрыва. Я могу сказать только, что понимаю вас.

Ее рука скользнула на мои бицепсы – готовая скользнуть дальше или сжать? Откуда мне было знать? Я выпрямил спину, и ее рука опустилась.

– Мы все о чем-то фантазируем. Претворить фантазии в жизнь – совсем другое дело. Как вам уже известно.

Мы обсудили способы восстановления угасших отношений, от привнесения романтики до попытки заново открыть для себя семейную жизнь, но все они звучали не особенно убедительно. Пройдя еще два круга, я оставил ЖН у обочины.

– У меня есть одна книга, по-моему, вам стоит ее прочитать, – сказал я, вспомнив о кьеркегоровом методе ротации: брак как поле, на котором нужно обрабатывать почву и время от времени сажать разные злаки, а может быть, даже оставить его под пар. Вдруг поможет. Она с надеждой кивнула, и я сказал, что дам ей книгу на следующей неделе.

«К черту Кьеркегора», – заявил Сногз, как только ЖН скрылась в клубах выхлопного газа такого же цвета, как ее БМВ. И это правда: старина Серен мне не помог, хотя какое-то время я думал, что у него есть решение моей проблемы. Переделывая себя, ты признаешь, что недоволен самим собой, но что, если дело в другом человеке? Или будем честны: если Джейн составила список тех же претензий, значит, дело в ситуации, которую мы сами создали. На данном этапе единственный выход из нее – это уйти из семьи. Может быть. Да. Теперь, когда решение зависело от меня, оно стало таким огромным, что я не мог удержать его в уме. Оно разбухало и переваливалось через край, от него темнела трава и воздух скручивался вокруг меня. Будучи мужчиной, я инстинктивно потянулся к еде как к избавлению. Я вернулся к дому, умирая от голода.

И тут до меня дошло, что я по-прежнему снаружи, а дом заперт. Я неисправимо поддал ногой заднюю дверь, и неподатливая деревяшка ответила мне глухим стуком. Но поскольку время близилось к полудню и я был свободен до второй половины дня, то мог обдумать ситуацию. Надо пробраться в кабинет за ключами, это ясно. Поскольку в доме не было даже незакрытого окна, через которое я мог бы пролезть, мне придется как-то взломать дверь. В верхней части двери в приемную были три стеклянные панели: если разбить одну из них, я смогу дотянуться до ручки с внутренней стороны. Но я не мог просто ударить по стеклу кулаком, иначе придется вынимать из руки осколки. Человек освоил орудия труда, поэтому мне нужен был ломик или что-нибудь в этом роде. Я решил остановиться на камне, но белая галька у нас на дорожке была слишком мелкой. Во времена моей юности почти в любом дворе нашелся бы приличных размеров булыжник, но сегодня в пригородах их не встретишь. А где же я только что видел целый ряд булыжников? По всему периметру гигантской ограды Стейнбаумов, вот где.

Я потрусил к зеленой стене, высматривая замеченную утром дыру. Вот она, хотя такое впечатление, что у нее изменилась форма. Ну, разумеется, изменилась. Ведь я пролез через нее пару часов назад, и теперь она имела форму пригородного психотерапевта. Несколько сломанных веток отмечали место, где я выбирался. Я осторожно полез внутрь. Вот они, похожие на страусиные яйца размером и цветом, можно достать рукой. Мне даже не пришлось вылезать до конца, и мои ноги торчали с другой стороны изгороди, когда рукой я дотянулся до одного гладкого симпатичного булыжника.

Через минуту я уже стоял у двери в кабинет и долбил камнем по левой дверной панели. Оказалось, что я произвожу гораздо больше шума, чем ожидал, тем более что с одного удара я пробил слишком маленькую дыру и пришлось разбить все стекло. Хоть и с пятой попытки, но все же я это сделал. Я осторожно просунул руку в отверстие, чтобы повернуть ручку с внутренней стороны, как вдруг крикнула сойка, я дернулся и порезал руку о неровный стеклянный край. Открыв дверь и сунув ключи в карман брюк, я увидел, что похож на человека, который вылил себе в карман бутылку кетчупа. Я переодел брюки, перепортил три бактерицидных пластыря перед зеркалом в ванной, но залепил-таки рану куском марли и пластыря. В следующие полчаса я сделал и съел сандвич с курицей и салатом, пометил в блокноте, что надо позвонить стекольщику и починить дверь, и вернул Стейнбаумам одолженный белый камень, перебросив его через ограду. А дыру в двери закрыл куском картона. Мои послеполуденные пациенты вежливо промолчали. Потом я сел в «субару» и поехал в магазин «Все для ремонта» с мыслью, что и сам смогу починить дверь. Я заблудился среди материалов только в одном ряду стеллажей. Кровельная дранка, откидные болты, сантехника… когда я вынырнул на поверхность, было уже за половину шестого.

Алекс!

Носиться с бешеной скоростью по улицам пригорода не полагается, и, когда я все-таки повернул на Гарнер-стрит, увидел аквамариновый микроавтобус, уже притормозивший у нашего дома. Алекс вышел, но автобус еще подождал: водителю полагалось не уезжать, пока кто-то из взрослых в доме не сменит вахту. Оставалось сто метров, я поддал газу, а потом резко нажал на тормоза, остановившись прямо за автобусом. Я выскочил из машины, распевая:

– Я дома!

Автобус благодарно продолжил путь.

Но Алекс уже отвернулся от двери. Он насупился.

– Ты опоздал.

– А вот и нет. – Я посмотрел на часы, которые показывали две минуты седьмого. У меня снова появилось чувство, что формально я не прав, но морально правда целиком на моей стороне. Я Хороший Папа, тот, который вскоре покинет семью, как ни прискорбно. – Ты знаешь, с какой скоростью мне пришлось ехать, чтобы добраться вовремя?

– Нет. – На лице Алекса изобразилось сомнение. – И с какой?

– Больше восьмидесяти. Чтобы успеть к тебе вовремя. – Я похлопал по капоту «субару», как верного коня по холке.

– Хм. А если бы ты не успел?

Это было предусмотрено. Между прочим, Джейн репетировала с ним эту ситуацию.

– Брось, ты же знаешь.

– Нет, не знаю.

– Но мама же говорила тебе. Несколько раз.

– Я не помню.

Я вздохнул. Не с удовольствием и не с полным изнеможением, но, возможно, со смирением.

– Алекс.

Нет ответа. Он разглядывал «молнию» на рюкзаке.

– Алекс!

– Да, папа.

Он что, издевается?

– Ты должен подождать меня десять минут, а если я так и не появлюсь, пойти к Дисальва.

Джейн договорилась с Луизой Дисальва насчет наших детей, хотя скорее договоренность касалась меня, а не Джейн, поскольку предполагалось, что именно я буду днем дома. Как большинство хороших руководителей, Джейн умела ловко переложить ответственность на чужие плечи. Так или иначе, повторив с Алексом этот вариант, я оставил его в покое.

– Но я успел. – Я достал из кармана мою драгоценность – ключ от дома, который я отделил от остальной связки. – Держи, можешь открыть дверь.

– Можно?

Алекс схватил ключ и побежал по дорожке к дому. Удивительно, как дети радуются повседневным делам. Если только он опять не смеется надо мной. Перед самой дверью Алекс вдруг споткнулся о ступеньку и шлепнулся. Он сидел и потирал колено. Я спросил, не ушибся ли он.

– Кажется… нет.

– Хорошо. Так, может, откроешь дверь?

Он пожал плечами:

– У меня нет ключа.

– В каком смысле? Я только что дал тебе ключ.

– Нет, ты мне его не давал.

– Что?! – Может быть, я отреагировал слишком бурно, но надо учесть, какую важную роль приобрели ключи в последнее время. Я взял его и встряхнул, чтобы он посмотрел на меня. – Мой ключ! – Я мог бы перевернуть его вверх ногами, если бы надеялся, что кусочек металла выпадет из него. Но у меня в руках был только перепуганный ребенок. Я не мог остановиться. Мною овладел Сногз. – Где ключ?

– Я… я н-не знаю…

– Но я же дал его тебе? Ведь дал же!

Он не смотрел на меня, но я должен был заставить его понять, с кем он имеет дело. Я зажал его лицо в ладонях и заставил посмотреть на меня. Он отвел взгляд, и я сжал его еще сильнее.

– Теперь послушай меня…

Он зашмыгал носом, и пришлось его отпустить, но стоило мне его отпустить, как он показался мне таким несчастным, что я его обнял. Он не оттолкнул меня. Нет, он боднул меня головой. Прямиком в пострадавшую челюсть, и она страшно разболелась.

– Почему ты такой противный?

Я опустил его на крыльцо.

– Потому что ты никогда меня не слушаешь!

– Потому что ты злой!

Я схватился за челюсть, которая саднила вдвое сильнее прежнего. Семья – это палка о двух концах. Но я не стану бить его. Вместо этого я заорал:

– Я злюсь, потому что ты никогда не делаешь то, что я говорю!

– Но это потому, что ты злой!

Я хотел было ответить в том же духе, но понял, что мы вечно можем ходить по этому кругу.

– Ну все, хватит. Я перестану, если ты перестанешь, ладно?

Он что-то буркнул себе поднос. Удивительно, как быстро отходят дети.

– Слушай, – сказал я, – я точно дал тебе ключ. Ты побежал к двери. Что случилось?

– Я упал. – Он показал на колено. – Еще болит.

– Сочувствую. Но куда делся ключ?

Он боязливо пожал плечами:

– Наверное, потерялся. Я не нарочно.

Более внятного извинения мне было не добиться. Тогда мы стали искать ключ на дорожке, за крыльцом, в кустах… и нигде не могли найти. Какая-то нелепость, но этот чертов ключ нигде не находился. И у меня опять разболелась челюсть. Но гораздо больнее была мысль, что лучше уйти до того, как мы с Алексом уничтожим друг друга. Я твердил себе, что Алекс – это причина, чтобы остаться, а не уходить, но не обманывал ли я себя? Я обшарил последний лоскут травы в поисках ключа, но встал с пустыми руками.

«Может, он его проглотил», – сказал Сногз. Мне это показалось маловероятным, но все-таки я спросил у Алекса. Он сказал, что не глотал. Так, проведя двадцать минут в поисках, мы угрюмо встали на дорожке.

– Я сдаюсь, – покачал я головой, признавая поражение.

Алекс посмотрел на деревья.

– Может… может, ключ унесла белка.

Вряд ли, сказал я ему. Он выдвинул ту же гипотезу, заменив белку на воробья. Я сказал, что вопрос спорный. Он спросил, что значит «спорный». Я объяснил, тогда он спросил, когда мы будем ужинать.

– Что ж, похоже, нам придется поужинать в городе.

Я посмотрел на часы: уже половина седьмого, а Джейн вернется около восьми. Только ее машина не на вокзале, поэтому придется за ней заехать. Может быть, она оставила сообщение на автоответчике, но я не мог попасть в дом. Не то чтоб мне очень хотелось услужить супруге, но в данном случае она не виновата – если только она не виновата во всех случаях. Не говоря уж об Алексе, который просто сводил меня с ума. Раздражение, за которым следует чувство вины, за которым следует искупление, – вот что такое моя семейная жизнь в последнее время. Почему сегодня должно быть по-другому? Как бы то ни было, я не собираюсь торчать здесь до ночи.

– Знаешь что. – Я хлопнул Алекса по плечу, и он вздрогнул. – Давай поедим в «Макдоналдсе».

– Правда?

Он знал, что я терпеть не могу «Макдоналдс».

– Ну да, почему бы нет?

Он так обрадовался, что я опять почувствовал себя виноватым. «Почему ты отказываешь ребенку в самых простых удовольствиях?» – спросил Мартин. У меня не было ответа, кроме ненависти к закусочной вони, которая встречает еще на подъезде к желтой «М» в виде двух золотых арок. В Фэрчестере с его строгими правилами районирования вообще не было «Макдоналдса», но соседний Гринвуд был вынужден открыть его у себя.

Мне не особенно хотелось есть, но Алексу мы купили двойной чизбургер, большую порцию жареной картошки и кока-колу, за чем последовал яблочный пирожок. Окружающие люди походили на завсегдатаев, как будто они ели там бессчетное количество раз. В конце концов я заказал себе сандвич с рыбой в надежде, что он будет мягкий. Бедная моя челюсть. Я отхлебнул кока-колы из стакана Алекса, и меня пронзила резкая боль за щекой. Мы посидели немного, убивая время, пока мама не придет с работы. В этом «Макдоналдсе» часть зала рядом с обеденной зоной занимала пластиковая игровая зона. Ребятишки карабкались вверх-вниз по трубам и горкам, пандусам и лестницам с нескончаемыми силами, которые, без сомнений, высасывали из родителей. Многие матери держали в руках стаканы с кофе, вполглаза приглядывая за детьми.

Алекс уже вырос из таких забав, но все-таки залез несколько раз на спиральную горку. Каждый раз у него задиралась рубашка, открывая живот, словно какую-то детскую эрогенную зону. Похоже, крупный мужчина в сером тайком наблюдал за детьми, делая вид, что читает газету. Или я просто сгущаю краски. Наконец я сказал Алексу, что пора идти.

– У меня болит живот, – пожаловался он на выходе. – Можешь мне помочь?

– Хм…

Я стал гладить ему живот. Он давно уже этого не просил. Я водил рукой от груди с двумя розовыми точками почти до самого паха. У детского тела такая идеальная гладкость. Я обвел вокруг его натянутого пупка. Он довольно вздохнул.

Нам пришлось поторопиться, чтобы успеть на вокзал вовремя, если Джейн села на поезд в 7:0 9. Я пытался ехать в ее стиле – стиле древнеримского возничего, но слишком много машин загораживало дорогу. К тому времени как мы доехали до вокзала, Джейн уже стояла на платформе с портфелем под мышкой. При виде ее я ощутил некоторый подъем, как бывало всегда, пока мы не начинали разговаривать и не разрушали иллюзию. Так или иначе, обычно она не нуждалась в том, чтобы я ее подвозил. Но станет ли она приезжать домой раньше, чтобы приготовить Алексу ужин? Я планировал, что какое-то время после ухода буду несколько недоступен.

Увидев нашу машину, она кивнула как бы в подтверждение. Она скользнула на переднее сиденье, и я поехал. Не обладая телепатическими способностями, она вела себя так, будто ничего не случилось. Алекс сидел сзади и читал детский детектив, который мы захватили с собой: «Тайна старой усадьбы». По дороге домой я объяснил, что мы потеряли ключ от дома и уже поужинали. Я не видел необходимости вдаваться во все нелепые детали.

Джейн сказала, что она не очень голодна, но все же стала рыться в холодильнике. Скоро Алекс пошел спать. Вечер прошел тихо – может быть, они оба что-то почувствовали. Спокойствие казалось почти неестественным, особенно после того, как Алекс ушел спать. Но когда я развернул «Вестник», подобранный с крыльца, заголовок передовицы проделал дыру где-то у меня в груди. «Местный житель, отбывший наказание за преступления на сексуальной почве, разыскивается по подозрению в аналогичных преступлениях». Кажется, речь об извращенце, который пристает к детям. Господи боже, а я отправил Алекса в школу одного. Но Джейн редко читала «Вестник» – может, ей вообще ничего не говорить? А то будет еще один ее триумф. Может, в ту минуту у меня был виноватый вид, или, может, Джейн все же умела читать мои мысли, как открытую газету.

Она подошла ко мне:

– Что ты читаешь?

– Ну, посмотри сама.

Джейн очень быстро читает, и ей не понадобилось много времени. Она выпустила газету из рук, как отравленную.

– Я не могу поверить, что ты отпустил Алекса в школу одного!

– Знаю, знаю…

Она снова взяла передовицу, на этот раз прочла внимательно.

– Здесь мало подробностей. Теперь ты должен быть намного осторожнее.

«А ты?» – хотел я спросить, но не стал. Это тебе скоро придется провожать его в школу по утрам. Но раз я ничего не сказал, Джейн не ответила. Просто продолжила:

– Ты хоть смотрел за ним в «Макдоналдсе»? Я слышала, что там торчат такие типы. И вообще он не должен есть эту гадость.

– Так взяла бы и приготовила ему ужин! – Я не хотел произносить слов, которые только что выпалил Сногз, но они уже слетели с языка.

Она дернула головой, как будто я дал ей пощечину. Щеки вспыхнули.

– Я… я не могу из-за работы. Мы уже обсуждали это раньше…

– Я прекрасно помню.

– Тогда запиши это в свой дурацкий список, понятно?

Подавление – странный механизм, наше племя терапевтов видит в нем главным образом ограничительную роль, но на самом деле оно не всегда плохо. Кое-что действительно не стоит выпускать наружу, по крайней мере пока. Мы лежали в кровати рядом, но далекие друг от друга, я смотрел в окно, мне не спалось. Луна, большая и назойливая, пролезла в оконный проем и осветила все, что я хотел забыть, от сонной домашней мебели, обстановки нашей жизни, до изящного полумесяца моей жены, которая отвернулась от меня и спала под нашим общим лоскутным одеялом. Все мои попытки ей угодить казались нелепыми в этом свете. Или, может быть, женщина на руководящем посту, такая как Джейн, могла терпеть только себя – вот вариант, какого я еще не пробовал. Стать Джейн.

Я представил, как подражаю ее манерам, постукиваю носком или барабаню пальцами по дороге на работу, одеваюсь похоже. У Алекса будет двое родителей, которые будут относиться к нему до безумия одинаково. А во что превратится наша сексуальная жизнь? Я заерзал, воображая обезьянью сцену в постели. Во сне Джейн любезно повернулась ко мне, но кто знает, что ей снится. Сны вообще трудно толковать, особенно если кто-то о чем-то умалчивает.

Нет, надо уходить до того, как станет невыносимо горько. Так почему я еще не сказал Джейн? Почему я вообще лежу здесь? Подгоняемый потребностью действовать, я бесшумно слез с кровати и пошел вниз, где Джейн оставила сумочку. Я снял с цепочки ее ключ от дома. Поднявшись в спальню, я сунул его в правый передний карман брюк, брошенных на мой комод. Луна уже садилась, полускрытая лоскутом кленовых листьев. Много лет назад я привык вставать в любое нужное мне время ночи, просто мысленно поставив будильник. Металлоремонт наверняка откроется к шести утра. Я закрыл глаза и завел внутренний будильник на пять тридцать. Мне по-прежнему не спалось, но я хотя бы знал, когда встану.