Текст книги "Молчание сонного пригорода"

Автор книги: Дэвид Галеф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Глава 19

На кушетке, свернувшись калачиком, лежал Алекс, цепляясь за нее, как цепляется за берег матрос с затонувшего корабля. У него спутались волосы, лицо пошло красными пятнами. Я притянул его к себе и сжал так крепко, что чуть не задушил. Я хотел обнять его целиком – все его мальчишеское тельце, болтающиеся руки-ноги, голову эльфа, зарывшуюся в мое плечо.

– Ты вернулся, ты вернулся! – все повторял я.

– Ой… Па-а-па, я не могу…

Я чуть отпустил его, но все прижимал к себе, гладил, щупал, убеждаясь, что он настоящий, а он переводил дыхание.

– Алекс, боже мой, ты не ранен?

Я позвал Джейн, и она вбежала ко мне в кабинет.

Она схватила Алекса на руки и расцеловала сверху донизу, обняв его даже крепче, чем я. Он беспомощно извивался, пока она не поставила его на пол. Я включил свет и увидел, что брюки у него порваны, футболка растянулась. Волосы испачканы чем-то странным, зеленоватым. Мы чуть с ума не сошли от радости, но тревога не отпускала нас. Минуту мы стояли, не зная, как реагировать.

– Мама, папа! – Он заплакал. – Где вы были?

– Алекс, Алекс… – Я пытался успокоить его, положил руки ему на плечи. – Мы тебя искали по всему городу.

Джейн не могла сдержаться:

– Где ты был?

Алекс отвернулся и снова задышал резко, с хрипом. Когда он повернулся, я заметил у него на брюках пятнышко, похожее на кровь.

– Алекс, мы тебя любим, мы очень волновались. – Я встал на колени, чтобы быть на уровне кушетки. – Мы думали, с тобой что-то случилось. Тот человек…

Джейн дотронулась до него:

– Он тебя обидел?

Алекс отодвинулся к стене. Он ничего не говорил и не поднимал на нас глаза.

Мы вошли в дом и узнали от Джерри, что он ничего не заметил.

– Честное слово, он, наверно, ползком пробрался. У меня везде горел свет. Почему он не вошел в дверь? – Он опять повернулся и посмотрел на Алекса. – Как ты себя чувствуешь? Твои родители очень испугались.

Алекс что-то буркнул под нос, как будто не по-английски.

Потом мы отвезли Алекса в приемное отделение фэрчестерского медицинского центра. Я сначала хотел побольше с ним поговорить, но Джейн настояла. Он никак не хотел идти сам, поэтому она взяла его в охапку и посадила на заднее сиденье «вольво». Я позвонил Ферраре и рассказал ему, что произошло, и мы договорились встретиться в больнице.

Если бы я знал, что «скорая» отвезла человека в серых брюках в ту же больницу, я бы… не знаю, что бы я сделал. В то время меня больше волновал сын.

Алекса отправили к педиатру – специалисту по насилию над детьми, который осмотрел Алекса, взял ректальный мазок на венерические заболевания и еще много каких проб. Алекс все время закрывал глаза. Джейн так волновалась, что начала кусать пальцы, а не ногти. Я старался сохранять спокойствие, пытаясь успокаивать их обоих, но ничего не получалось. «Нет, он не пострадал, – повторял я, как мантру, но эхо у меня в мозгу только повторяло: – Не пострадал?»

Потом мы получили результаты тестов. Они наводили на некоторые мысли. Следы слюны в паху, а также пот и другие выделения. Анус красный и раздраженный, но не порванный. Следы семени во рту не всегда обнаруживаются при осмотре. Пятно крови на брюках оказалось от царапины. Алекс сказал, что упал, когда катался на роликах. Возможно, этим же объясняются и еще несколько ссадин. Другое красное пятно на футболке – капля томатного соуса. Зеленая слизь в волосах игрушечная. Только на катке не было ни соуса, ни слизи.

Я стал думать, на какие вопросы может ответить человек в серых брюках. Мне представилось, как я откручиваю ему голову. Джейн скрежетала зубами, возможно, она представляла себе нечто подобное.

– Кажется, он невредим, – сообщил мне неуклюжего вида специалист, стягивая перчатки из латекса.

Вероятно, он хотел ободряюще улыбнуться, но его улыбка больше была похожа на ухмылку. Алекс сидел с Джейн в комнате ожидания, держа огромный шоколадный батончик, который мы ему купили в больнице, чтобы как-то смягчить напряженность. Но он даже не откусил от батончика, настолько был не в себе. Он вообще ничего не делал. Джейн бодрым тоном сказала ему, что все это просто особенное медицинское обследование.

– В каком смысле особенное? – спросил он, глядя на шоколад, как на всученный ему деревянный брусок.

Он встал, будто намереваясь сбежать. Я шел за ним по пятам. Он шагал как-то странно, или мне почудилось?

– Особенное для особенного мальчика.

Это была не лучшая выдумка Джейн.

Феррара велел нам быть откровенными с сыном, насколько это было возможно. Он представил нас женщине с бесцветными волосами в бежевом кардигане, которая напомнила мне пациентку Р. Она была психиатром и социальным работником и должна была поговорить с Алексом об инциденте, или что там это было. Она сказала Алексу, что ее можно звать Кэти.

Алекс посмотрел на нас.

– Это зачем, мама?

– Это продолжение осмотра. – Джейн протянула руки, как будто могла невидимо направить Алекса, чтобы он говорил правду. – Мы хотим только, чтобы ты чуть-чуть поговорил с Кэти.

Кэти привела Алекса в кабинет в дальнем конце коридора и плотно закрыла за ними дверь. Феррара стоял с таким видом, будто хотел войти вместе с ними – его густые усы едва не шевелились, – но разговор должен был проходить строго с глазу на глаз. Скоро он извинился и ушел, сказав, что будет держать с нами связь.

Мы не знали, что происходит за дверью, и потому ожидание было мучительным. Мы с Джейн по очереди то нервно ходили по коридору, то держались за руки. Запись разговора мы услышали только на следующий день. Сначала голос Кэти, она задает Алексу вопросы, которые он называет скукотой, например как его зовут и сколько ему лет. Потом она переходит к его увлечениям, в то время это были чтение и коллекционирование бутылочных крышек.

– Тебе нравится кататься на роликах? – вскользь замечает она, и он замолкает.

– Мм, да.

– Правда? Куда ты ходишь кататься?

– На каток «Дерби». Это в Гринвуде.

– Хм. Когда ты был там последний раз?

Она все задает и задает ему подобные вопросы, пока постепенно не подходит к главному, а именно:

– Кто отвез тебя домой с дня рождения?

Наступает молчание продолжительностью примерно в пятнадцать секунд, она тихо повторяет вопрос. И опять ждет.

– Там был один человек. – Голос Алекса едва слышен.

– Он предложил тебя подвезти?

– Ну да. Типа того.

Здесь голос Кэти становится тверже, пружинистее, потому что сделан из стали.

– Что ты имеешь в виду?

– Я сказал ему… я сказал ему, что хочу уйти с катка.

– Почему ты не сказал папе?

Он отворачивается в этом месте – я практически вижу это.

– Папа никогда меня не понимает. А мамы никогда нет.

– Понятно. Значит, ты пошел с этим человеком?

– Да.

Хотелось бы мне знать, какое лицо было у Алекса в этот момент.

– Похоже на приключение. Куда вы поехали?

Естественно, они поехали к нему домой, после чего начинается какой-то туман. Какие-то игры, особая комната. Но каждый раз, когда Кэти подходит к подробностям, Алекс начинает выражаться неопределенно. Он говорит, что они с человеком болтали. «О чем?» Он что-то там ел. «Надо промыть ему желудок». Они смотрели телевизор и играли на компьютере. «А еще на чем?»

– А потом мне пришлось уйти, – слышится шуршание. – Можно мне теперь идти?

Кэти настаивает, задавая правильные вопросы, пересыпанные невинными. Человек был добрый? Как он выглядел? Вам было весело? Он тебя трогал? Где? Еще она дала ему листок бумаги и попросила нарисовать человека, его машину, особую комнату – но Алекс плохо рисует, рисование не входит в число его талантов. В какой-то момент Кэти предлагает ему поиграть в «виселицу» и просит выбрать слово, которое лучше всего описывает то, что он пережил. Он согласился сыграть, но она так и не угадала, какое слово он загадал. «Педераст? – с яростью подумал я. – Фелляция?» Все учителя Алекса соглашаются, что для его возраста у него исключительный словарный запас. Потом он сказал мне, что загадал слово «забавы».

Ужасный вопрос – что произошло после того, как они ушли с катка. Человек в серых брюках не приводил моего сына сыграть в карты, правда же?

Нет ответа. Обычно, когда Алекс не отвечает, он думает о чем-то другом. Когда он не отвечает Кэти, у меня появляется сильное чувство, что он знает, но не хочет говорить.

– Как ты сейчас себя чувствуешь? – Этот вопрос раздается ближе к концу записи, после того как были испытаны все средства.

Вот. Это, случайно, не всхлип?

– Я… не знаю, – признается он. – Как-то странно. Как будто на мне какая-то грязь, которую я не могу отмыть. Можно мне теперь идти?

Когда Алекс вышел из комнаты допросов, как он ее назвал, он держался отчужденно. С ним вместе вышла Кэти.

– Спасибо, Алекс. Ты очень мне помог, – сказала она, я думаю, ради нас. – Ты не мог бы посидеть здесь минутку? Мне нужно поговорить с твоими родителями.

Так Алекс остался сидеть в приемной, его ноги свисали с пластмассового стула, как будто он был куклой. В обычном случае он попросил бы чего-нибудь почитать, но сейчас просто сидел, сложив руки на коленях. Я постоянно оглядывался на него, пока Кэти объясняла положение дел. Кажется, он рассматривал пальцы. И прикрывал пах.

– Боюсь, мы не многого добились. – Кэти говорила с таким видом, будто ставила медицинский диагноз. – Он был не очень разговорчив, а когда мы дошли до сути, просто замолчал. Он всегда такой?

– Нет. – Джейн взмахнула рукой.

– Да, – сказал я одновременно с ней.

Кэти посмотрела на меня, потом на нее.

Я попытался исправить ситуацию:

– Я хочу сказать, что иногда он такой.

– Это зависит от того, с кем он разговаривает. – Джейн яростно махнула другой рукой.

– Ясно. – Кэти оправила кардиган, как будто это могло прояснить дело.

Краем глаза я видел, как Алекс встал, чтобы походить по комнате. Он направился к дальней стене и стал рассматривать плакат о раке груди. Я бы испугался, что он убежит, но в приемной был только один выход, а мы стояли у самой двери. Медсестра крупного телосложения оглядывала всех из-за застекленной стойки. Вся сцена слишком напоминала мне клинику, где я в свое время работал. Кэти сжала губы.

– Трудно сказать, насколько ребенок травмирован. Беседу мы записали, так что вы сможете все услышать сами.

Джейн затрясла головой от волнения:

– Но что нам теперь делать?

– Я бы рекомендовала вам обратиться к психологу. Хотите, я посоветую вам хорошего специалиста?

Я выпрямил спину.

– Спасибо, не нужно – я психиатр. Я кое-кого знаю.

Выражение лица Кэти смягчилось.

– Прекрасно. Вот вам на всякий случай моя визитная карточка.

Какую-то нелепую минуту мы все обменивались визитками, Джейн тоже дала ей свою деловую визитку в трех корпоративных цветах. Как будто мы только что заключили сделку. Алекс перестал разглядывать плакат о раке и теперь уставился на могучую грудь медсестры.

На этом мы ушли из больницы. Нам сказали, что мы сможем прослушать запись позднее. И узнать о результатах допроса того типа. Феррара сказал, что он пришел в себя, но ничего не сказал. Когда мы добрались до дома, было почти шесть утра. Уже начинала проступать реальность пятничного утра. Джейн позвонила в офис и сказала, что не сможет выйти на работу по семейным обстоятельствам. Я позвонил Джерри и попросил его кое с кем связаться и прикрыть меня. Я повесил трубку и только тогда в полной мере оценил его сочувствие. Никто не хотел завтракать, но мы сидели на кухне в состоянии какой-то нервной неопределенности, как будто в любую минуту у нас мог проснуться аппетит. Алекс заволновался:

– Мне разве не надо собираться в школу?

– О нет, ты сегодня болен.

Мы с Джейн переглянулись поверх головы Алекса.

– То есть ты столько пережил. Мы решили, что тебе нужен по крайней мере день, чтобы прийти в себя.

– Странное чувство. – Алекс поднялся и стал ходить по кухне.

Джейн тоже встала, натянув фальшиво бодрую улыбку.

– Пожалуй, я чего-нибудь съем. Кто-нибудь еще хочет есть?

Я покачал головой.

– Может, перекусить чего-нибудь, – сказал сами-знаете-кто.

Джейн развернулась:

– Ну конечно! Все, что хочешь.

Прости господи, но я на это поведение среагировал автоматически: занес руку, чтобы стукнуть по столу, – о чем я только думал? Я остановил руку, не донеся ее до стола. Джейн и Алекс смотрели на меня, как на незваного гостя в моем собственном доме.

– Не обращайте внимания, – поправился я. – Пусть ест, что хочет.

Алекс положил голову на руки.

– Я больше ничего не хочу.

При обычных обстоятельствах мы с Джейн устроили бы скандал прямо перед Алексом. Разорались бы друг на друга, засыпали бы упреками, пока я не влепил бы ей пощечину – мысленно. Но все это было раньше. Я посмотрел на нее, когда она протянула руку и погладила Алекса по затылку. Она мать моего ребенка, женщина, которую я люблю. Ведь мы только что вместе пережили крушение. Я похлопал Алекса по спине – теперь его ласкали оба родителя – и взял Джейн за другую руку, как будто мы играли в какую-то сложную игру, где все должны держаться друг за друга. Мы были теплые на ощупь. И Алекс даже улыбнулся, и мы почувствовали, что есть еще в мире какая-то надежда.

Он потянулся:

– Я хочу есть.

– И я тоже, – хором сказали мы с Джейн.

Алекс согласился съесть несколько морковных палочек. Мы с Джейн доели то, что осталось от сухих палочек Алекса, и он, кажется, не возражал. Был уже десятый час, я выглянул в окно и увидел, как в небе убегает вдаль одинокое облачко.

– Можно мне пойти поиграть на улице?

Мы с Джейн переглянулись. Алекс не особенно любил игры на свежем воздухе. Конечно, это лучше, чем смотреть телевизор, но в чем причина такой перемены?

– Во что ты хочешь поиграть, малыш? – Джейн кусала ноготь большого пальца.

– Ну, не знаю… так… просто поиграть.

Он неподвижно смотрел в окно на улицу, которая у меня в голове превратилась в темную аллею.

– Может, поиграешь в футбол с папой?

– Со мной? – У меня заныла голень при одном воспоминании, но я был бы счастлив с ним побегать.

Он покачал головой:

– Я просто хочу выйти на улицу.

Джейн уставилась в окно таким взглядом, словно бы на газоне прятались гоблины. Когда ребенок получил травму, приходится снова внушать ему мысль о том, что он в безопасности, что произошедшее больше не повторится. Но кто теперь может быть уверен? Да здесь возможно что угодно. Например, в последние недели я несколько раз видел, как к некоторым домам с утра подъезжал фургон с надписью: «Вывоз мусора: безопасно, чисто, надежно. Ветераны войны во Вьетнаме», – однако за рулем сидел небритый восемнадцатилетний парень. А как насчет школьных учителей или человека, который прямо сейчас идет по Гарнер-стрит, засунув руки в карманы? Я подбежал к окну, но человек уже прошел.

– Ты что? – нахмурилась Джейн.

– Показалось.

Мы втроем стояли у окна, составляя неравносторонний треугольник. Наконец я вздохнул:

– Знаете, пойдемте гулять все вместе. Может, съездим куда-нибудь на великах?

Алекс проанализировал такую возможность.

– А куда поедем?

– Не знаю, куда-нибудь в пределах разумного.

– Это где?

– По эту сторону от безумия.

– Майкл… – Но интонация Джейн отличалась от обычной. Она упрашивала, а не брюзжала. – Может, съездим в парк?

– Можно. – Алекс сел на корточки, будто бы прячась. – Или нет.

Так прошел целый день, хотя мы все-таки съездили на велосипедную прогулку, устало и осторожно. Алексу не хватало сил, чтобы напрягаться, и к обеду он стад клевать носом. Он сказал, что хочет закрыть глаза, но боится, что увидит кошмар. Мы с Джейн пришли к нему в комнату, чтобы его успокоить.

Я положил руки на одеяло у его талии, изображая полицейское оцепление.

– Я никому не позволю зайти за эту линию.

– А я буду прогонять дурные сны. – Джейн погладила его по голове, как будто это был хрустальный шар, а не мальчик, в мысли которого мы никак не могли проникнуть.

– Спасибо, – торжественно поблагодарил он нас обоих.

Выключив свет, мы посидели у него на кровати, но он явно не спал. В конце концов я взял Джейн за руку, тогда он как будто задремал. Я сжал ее ладонь, и мне понравилось, как она крепко сжала мою руку в ответ, хотя это ни к чему не привело. Мы провели остаток вечера, волнуясь за Алекса молча и вслух.

Нам еще предстояло сражение с выходными. По большей части мы бездельничали, что-то жевали и чуть-чуть разговаривали. Алекс все так же мало говорил, но приободрился, увидев, что мы с Джейн вместе занялись обедом: она резала лук для омлета с ветчиной, а я его готовил, и тогда Алекс накрыл на стол. Он оставался необщительным, но мы решили не обрушивать на него град вопросов, а подождать и посмотреть, что будет.

В воскресенье мы сидели у Алекса в комнате и играли в «Монополию». Джейн только что купила гостиницу, как вдруг зазвонил телефон, и я вышел, чтобы снять трубку.

Звонил Феррара, спрашивал, как у нас дела.

– Нормально. Еще не пришли в себя. А этот заговорил?

Из комнаты Алекса донесся стук фишек. Как они могут играть без меня?

Феррара прокашлялся.

– Он мало что говорит.

– Что это значит?

– Он утверждает, что только подвез вашего сына. Мальчик попросился уйти с катка вместе с ним. У него дома они чуть-чуть поиграли. Точка.

Черта с два точка. Огненная башня ярости снова начала подниматься во мне. Я ударил по ближайшей стене, которая ударила меня в ответ.

– Так что это, похищение?

– Незаконное удержание. Все зависит от того, имел ли ребенок возможность свободно уйти, но это нам неясно.

Свободно уйти? Я глубоко вдохнул. Вот мерзавец.

– И что теперь? Нужно его опознавать? От Алекса что-то требуется?

– Ну, он так утверждает. Вы же будете настаивать на обвинении?

– Только после того, как Джейн его кастрирует.

– Что?

– Просто мысли вслух.

Сногз буркнул что-то гадкое про электрическое стрекало для скота.

– Да, я слышал.

– Фантазирую. – Я представил себе зал суда. Спальня расплылась под моим искаженным взглядом. – Постойте, Алексу придется встречаться с этим типом?

– Все зависит от обвинения. Я не адвокат. А вам адвокат понадобится.

Он еще немного поговорил о том, что может быть, и велел мне держаться. Я не стал говорить, что он уже советовал нам держаться, когда пропал Алекс. Может, сейчас уже пора заняться чем-нибудь другим?

Мне нужна была минута, чтобы успокоиться. Комната медленно приобрела свои обычные размеры. Потом я вернулся к игре, которая тем временем продолжалась без меня. Кажется, я попал в тюрьму.

– Мы бросили кубики за тебя и пошли твоей фишкой. Тебе выпал «шанс». – Алекс, кажется, доволен тем, что проявил инициативу. – На карточке было сказано: «Вы отправляетесь в тюрьму».

– Я попала на твой участок, – любезно заметила Джейн, – Сент-Джеймс-Плейс, но кажется, пока ты в тюрьме, ты арендной платы не получаешь. Кто звонил?

– Феррара. – Я показал пальцем в сторону коридора. – Мне надо с тобой поговорить.

Джейн встала так быстро, что было похоже, будто она пляшет казачка.

– Милый, мы сейчас вернемся.

– Ясно. – Алекс бросил кубики. – Я за вас сыграю.

Я повел ее в спальню.

– Похоже, этот тип не хочет говорить.

– Господи. Вот подонок.

Она тяжело привалилась к стене, и я тоже. Иногда мы с Джейн действовали синхронно.

Я как можно короче объяснил, что знал.

– Вопрос в том, что теперь делать.

– В каком смысле?

– Мы же не знаем точно, что там у них произошло, так?

– Черт, но он же увез Алекса!

– Да, но это Алекс предложил ему уйти вместе. Во всяком случае, так говорит этот тип.

– Ага, значит, теперь все можно? – Она шагнула вперед, тяжело дыша, подняв руки, высокая, как богиня.

Я отступил назад, опасаясь еще одного теннисного удара.

– Кто сказал? Просто я считаю, что нам будет нелегко. – Я снова вспомнил разговор с полицейским. – Феррара сказал, чтобы мы взяли адвоката. Как ты думаешь, Фрэнсис или Фрэнсес с этим справятся?

У Джейн задрожали ноздри, как у лошади, иногда она мне снится в таком виде. Она тряхнула головой и ударила каблуком по полу.

– Дай мне телефон. Мне нужно кое-кому позвонить.

Судебное разбирательство было чудовищно, но нам пришлось через него пройти. Теда Сакса, так звали этого типа, доставили в зал суда, и на каком-то этапе пришлось привезти Алекса, чтобы записать его свидетельские показания на видео. Но к тому времени Алекс перестал замыкаться и рассказал некоторые подробности, от которых у меня до сих пор остается мерзкое ощущение. Мы наняли ловкого и толкового адвоката по фамилии Ходжкине, которого Джейн рекомендовал их корпоративный юрист. Ходжкине специализировался по делам о растлении малолетних и пустился в описание некоторых случаев из своей практики, пока Джейн не велела ему замолчать. Полиция была на нашей стороне и продержала Сакса в тюрьме без залога до самого суда, который состоялся через месяц. Ходжкине, носивший подтяжки и галстук-бабочку, подготовил изобличающий обвинительный акт, но Сакс не особенно и защищался, впрочем, как и назначенный ему государственный адвокат. Главным образом он мямлил, что очень сожалеет и больше никогда не повторит, как будто этого достаточно. Я опознал его по тем нескольким случайным встречам и ругал себя за то, что… что не сделал хоть что-нибудь. А его соседи? Разве можно судить о таком по внешности? Во время обыска в его квартире полиция не нашла ничего интересного, только странным образом исковерканную ванную. Кажется, еще они нашли его компьютер, но он был каким-то образом испорчен и не работал.

По совету Ходжкинса в утро суда Джейн постаралась не выглядеть сотрудницей крупной корпорации. «Оденьтесь, как обычные родители», – сказал он нам, поэтому мы пришли в непринужденной одежде, хотя никакой непринужденности мы не испытывали. После того первого понедельника Алекс больше не пропускал школы, вопреки наставлению адвоката о том, что любая видимость нормальной жизни подорвет нашу позицию. Я же счел, что чем дольше мы будем не пускать его к мисс Хардин, тем более неловко он будет себя чувствовать. По правде сказать, он был почти рад, когда мы привезли его в школу. Мне так и хотелось нанять ему для сопровождения вооруженного телохранителя. Суд начинался в девять. Подобные переживания могут разрушить семью, но нашу они укрепили. Мы с Джейн вошли в зал суда как сплоченная команда.

– Здравствуйте, – тихо сказал Тед Сакс, как будто ждал нас.

Разумеется, он и ждал, но его интонация прозвучала одновременно и приглашающе, и угрожающе. Или мне просто померещилось. На нем была клетчатая рубашка с короткими рукавами и те же серые брюки. Конечно, он обращался не к нам, а к судье. На лбу у него был небольшой шрам, наверное, после того раза, когда я толкнул его и он ударился о руль.

– Доброе утро, – сказала судья, женщина с недовольным лицом в мятой судейской мантии.

Когда начался допрос свидетелей, я думал, что это будет долгий обмен репликами, заполняющими пробел в сведениях, похожий на неторопливый послеобеденный сеанс у психотерапевта. Я ошибся.

– Что вы можете сказать об Алексе? – начал Ходжкине, как только была установлена личность обвиняемого.

– Ему нравится кататься на роликах.

Ходжкине постучал ручкой по блокноту.

– Вот как?

– Но он не очень хорошо катается. – Тед отрывисто улыбнулся.

– Значит, вы были на катке? – проговорил Ходжкине.

Тед как будто слегка удивился:

– Я уже говорил. Вы же знаете.

– Но есть еще очень многое, чего мы не знаем. – Вид у Ходжкинса был почти довольный, как у дядюшки, выманившего признание у блудного племянника. – Вы знаете, там было много людей, но они видели не всё.

Тед Сакс кивнул опять:

– Да, там не уследишь.

Оранжевые и желтые вспышки мелькнули у меня в голове. «Вы готовы? Раз-два-три!» Я в двести тридцать седьмой раз проиграл в мыслях ту сцену. Когда я вытряхнул шум из головы, Ходжкине уже спрашивал о том, с кем пришел Алекс.

Тед ничего не ответил. Мы с Джейн вместе впились глазами в Сакса. В конце концов он выдал кое-что новое:

– Он сказал, что его родители в Аравии.

– И вы поверили?

Тед уставился в пол. Коричнево-бордовые носки. Мне казалось, что у него разные ботинки, хотя, наверное, из-за того, как он ставил ноги. Я был уверен, что ему есть что рассказать. Я дотронулся до Джейн и положил руку на ее ладонь, твердо и нежно.

– Значит, в Аравии? Что еще он вам сказал?

– Что он хочет… он сказал, что хочет пойти ко мне домой.

Рука Джейн дернулась, как кузнечик, под моей ладонью, но я не выпустил ее. Ради сохранения собственного рассудка, как и для нее, я стал гладить ее пальцы.

– Правда? Где вы живете?

– «Сады Фэншо». – Он облизал губы – нервно, похотливо?

Ходжкине пометил в блокноте.

– Когда вы приехали домой, что вы делали?

– Разговаривали.

– Вот как? О чем же вы говорили? – Ходжкине подался вперед.

Тед нахмурился, вспоминая.

– О всякой всячине. Он смышленый мальчик.

Рука Джейн вздрогнула – материнская гордость?

– Ему нравятся схемы, как и мне.

– Что вы имеете в виду?

– Это трудно объяснить. – Он сделал неопределенный жест. – Ему хотелось перекусить, но ему обязательно нужны были сухие палочки, причем разложенные определенным образом…

По крайней мере, теперь мы точно знали, что он увез именно нашего сына. Чего еще потребовал Алекс?

– И вы дали ему перекусить?

Я позволил себе отвлечься, и Джейн высвободила руку.

– Он попросил.

«Ему нравится перекусить перед ужином, даже если он не голоден, – захотелось мне объяснить. – Это такая игра».

Но Ходжкине спросил о чем-то другом.

– Нет, в это мы не играли.

«А во что вы играли?» – хором, но молча спросили мы с Джейн, а Ходжкине произнес то же вслух.

Тед отвернулся.

– Да ни во что… ничего особенного. Есть такая игра, называется «дикий детеныш».

Он описал примерно ту игру, которую мы знали. И развел руками, как будто собираясь играть.

Тогда Ходжкине взялся за него как следует, но не смог заставить его признаться ни в каких сексуальных поползновениях. В конечном итоге он перешел к следующему пункту:

– Когда он ушел?

– Не знаю.

– Вы не знаете?

К этому времени Джейн сидела, по-борцовски обхватив ногой мою ногу, в таком напряжении, что готова была нанести удар.

Тед закрыл лицо руками:

– Я… не уверен. У меня бывают приступы. Это долго рассказывать. Я потерял сознание, вам ясно?

Неясно.

Ходжкине нахмурился.

– Я говорю правду.

– Хорошо. Что вы с Алексом делали перед тем, как вы потеряли сознание?

– Играли, я же вам сказал.

Допрос продолжался в том же духе. Сакс рассказывал обо всем до того момента, когда, как он утверждал, он потерял сознание. Но Алекс тоже не рассказывал ничего лишнего. Они оба что-то скрывают? Что бы ни таилось за этой завесой, проникнуть за нее не удалось ни запугиванием, ни вкрадчивыми расспросами. Знаменитый психотерапевт Карл Роджерс утверждал, что однажды в своей практике он вывел шизофреника на чистую воду за несколько месяцев, но на аудиозаписях остались периоды молчания продолжительностью до пятнадцати минут, да и вообще неясно, удалось ли Роджерсу – или его пациенту – действительно добиться чего-то путного.

Я не мог выкинуть из головы выражение лица Алекса, когда мы сказали ему, что полиция поймала похитителя. Оно было одновременно восторженное, удивленное, испуганное и печальное. Что касается Сакса, на суде я старался почувствовать к нему жалость, но у меня ничего не вышло. Джейн призналась, что представляла себе, как бы она освежевала его тупым ножом. Ничего этого мы не сказали Алексу, а он и не спрашивал.

Суд закончился через несколько дней. Сакса признали виновным и приговорили к 5–7 годам лишения свободы. В тот день мы забрали Алекса из школы. Когда-нибудь, до того как мне исполнится шестьдесят, мы, может быть, снова почувствуем себя нормально. А когда именно, можно только догадываться.