Текст книги "Молчание сонного пригорода"

Автор книги: Дэвид Галеф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Я не могу оглянуться, так чтобы не потерять равновесие, поэтому я вижу только серое пятно позади.

– Эй, Алекс! – зову я.

Когда он равняется со мной, я протягиваю руку, чтобы похлопать его по плечу. В конце концов я облокачиваюсь на него, а он пытается стряхнуть меня с плеч.

– Ты меня уронишь.

Он движется быстрее, моя рука уже свисает с его тела, как хвост. Другой мальчик оглядывается и ухмыляется.

– Я решил покататься с тобой.

Я чувствую себя жалким. Он отталкивается, я продолжаю держаться за него. Но из-за его ускорения я теряю равновесие, хватаюсь за воздух, и под руку подворачивается мой сын. «Падаю, падаю» – мы оба летим на пол в путанице ног и рук, Алекс каким-то образом оказывается подо мной. Я разбиваю коленку. Чертов твердый бетонный пол! Я отползаю в сторону, берегу ногу. Прямо какая-то змея на роликах. Девочка-ракета проносится между нами с недовольным видом.

Алекс вскарабкивается на ноги (как это у него получается на роликах?). Кажется, ему не больно, он просто ужасно злится.

– Ты как? – озабоченно спрашиваю я, как любой родитель.

– Отстань от меня.

Не дожидаясь моих оправданий, он укатывает прочь. «Я не знаю, что сделать, я не знаю, что сказать», – подбадривают меня динамики с потолка.

– Подожди!

Но он не ждет, и поэтому жду я и качусь все медленнее и медленнее, пока окончательно не останавливаюсь у поручня. Он скоро поедет мимо – вот в чем прелесть катания по кругу. Если только не решит поехать в другую сторону, и это будет совершенно в его стиле, не правда ли? Мой сын – иллюстрация к определению «идиосинкразия». Так получается, что на следующем круге я пропускаю его, вероятно, потому, что его с обеих сторон закрывают другие мальчики. Так что я наполовину еду, наполовину ковыляю к концу одного из длинных прямых отрезков, за которым начинается овальное закругление. Электрическая вывеска на стене привлекает мое внимание:

«ВСЕ ЕДУТ ПРЯМО, РАЗВОРАЧИВАЮТСЯ,

НАПЕРЕГОНКИ

ВПЕРЕД, ПАРЫ, ТРОЙКИ

ВАЛЬС, ПОВОРОТ, НАЗАД»

Сейчас горит «ВСЕ ЕДУТ ПРЯМО». Я пытаюсь представить себе вальс на роликах, и дело кончается тем, что несколько раз подряд врезаюсь в кого-то.

А вот мой второй шанс: Алекс выходит на прямую, подталкиваемый к бортику центробежной силой. Дело в том, что он плохо умеет поворачивать – в конце концов, ему всего лишь восемь лет. И с координацией у него не все в порядке. Рыжеволосый мальчик из его класса и какой-то светловолосый толстячок катаются так ловко, будто брали уроки. Совсем как на футболе: когда я вижу, как какой-нибудь ровесник Алекса забивает отличный гол, я жалею, что я не из тех пап, кто гоняет с сыном старый футбольный мяч на заднем дворе. Как бы там ни было, я решаю, что пристроюсь рядом и проеду с ним пару кругов. Когда он подъезжает ко мне, я отталкиваюсь, чтобы набрать скорость.

Но вспышка розово-желто-зеленого света сбивает меня. То, что мне казалось пустым местом, оказывается мальчиком в зеленой футболке, и он врезается мне в ноги. Мне удается устоять, но мальчик падает. Я не могу остаться, чтобы ему помочь, – я должен быть со своим сыном.

– Прости, пожалуйста… – говорю я мальчику на полу и отталкиваюсь, чтобы догнать Алекса.

Вот я тащусь вслед за ним, и мы поворачиваем на первый круг. Я машу ему руками, как автомобильными «дворниками», но он мне не отвечает.

– Ты чего?

Я тянусь к нему. Никакой реакции. Я стискиваю зубы, желая того, чего желают все отцы. Я хочу обнять его, хочу врезать ему, хочу, чтобы он обращал на меня внимание. Но когда я подъезжаю вплотную к нему, он поворачивает к середине катка.

– Эй! – Я тянусь к нему, но он уже слишком далеко.

Перед тем как вернуться в круг с другой стороны, он оглядывается.

– Уходи! – кричит он через плечо. – Ты вообще не мой папа!

Когда Тед начал кататься увереннее, он стал больше внимания обращать на окружающую обстановку. Вот на дальней стене старый знак, где написано «ХОККЕЙНАЯ ПЛОЩАДКА», и табло с надписями «ИГРОК, ШТРАФНОЙ БРОСОК, ЗАМЕНА, ДОМОЙ, ПЕРИОД, ГОСТИ». Он никогда не пробовал играть в хоккей. Это игра для настоящих драчунов, которые не боятся потерять половину зубов. Может, кто-то из этих мальчиков такой же? Трудно сказать, хотя один из них, крепенький паренек с копной волос и недобрым взглядом, мчится, наклонившись вперед, как будто с клюшкой наперевес. А другой едет так, будто у него перед носом книга, и всегда опаздывает повернуть. Время от времени он понимает, что далеко отстал, и проезжает поперек овального катка, чтобы догнать приятелей. На нем серая футболка, он кажется знакомым, но, только дважды проехав мимо, Тед узнает его – это тот самый странный мальчик из булочной.

На роликах Теду удается как следует столкнуться лишь с немногими мальчиками. На такой скорости их очень трудно щупать как бы случайно, а если с размаху врезаться, неизвестно, как выйдет в результате. «Только тот, кто одинок…» – стонут динамики над головой. Когда он в третий раз натыкается на мальчика из булочной – кажется, его зовут Алекс, – он решает двигаться с ним в ногу. Это нелегко, потому что мальчик едет неровно, но Тед справляется. Кажется, что Алекс совершенно не замечает, что делает, будто проигрывает в голове совершенно другую сцену. Но мальчик, безусловно, хорошенький, у него пухлые щеки и такие надутые губы, отчего у Теда за ширинкой становится тесно. Тед держится поблизости уже полтора круга и думает, может, стоит отъехать и тайком последовать за другим мальчиком. На следующем повороте ролики Алекса, вместо того чтобы развернуться, продолжают катиться по прямой. Он пытается повернуть слишком быстро, его слегка заносит, и Тед удерживает его за талию:

– Вот так.

Он отпускает его через секунду и гладит мальчика по голове. Все очень благопристойно.

– Спасибо. – Алекс минуту едет прямо, потом оборачивается к своему помощнику: – Эй, а вы не тот человек из булочной?

Тед кивает. «Да, – не произносит он, – а ты мальчик, который меня лизнул». Вместо этого он ждет, чтобы что-нибудь отвлекло Алекса, увело его в другом направлении, хотя, конечно, они продолжают ехать в одну сторону. Но что-то в мальчике беспокоит и влечет, как в ядовитом фрукте. «Лишь тот, кто одинок… может играть в эту игру…» – стонет сверху музыка. Попеременно вспыхивает фиолетовый и розовый свет.

Алекс нарушает шумное молчание.

– Вы сюда часто ходите?

Вопрос настолько неожиданный, что Тед смеется, потом быстро подавляет смех, когда видит, насколько мальчик серьезен.

– Я-то? Сюда? – Он решает сам задать вопрос. – А почему ты спрашиваешь?

– Потому что… – Алекс неуклюже разворачивается и чуть не падает в ожидающие руки Теда, – потому что вы очень хорошо катаетесь.

Тед отмахивается от комплимента рукой, случайно задевая плечо Алекса.

– Нет. Я научился, когда был маленький, но с тех пор ни разу не катался. Наверное, я просто вспомнил.

Плечо теплое, мальчик разгорячен движением. Алекс с радостью слышит его ответ.

– Надеюсь, у меня будет так же. Я хочу сказать, когда я научусь кататься. – Он проезжает еще десять метров и спрашивает: – Вы здесь один?

Тед чуть не падает при этих словах.

– Да, – наконец отвечает он. – Я не… – «я не папа», крутится у него в голове, – я один.

– Хорошо. – Кажется, Алекс сокращает и без того короткое расстояние между ними. – Я здесь тоже один.

– Правда? – Тед по-быстрому оглядывается, никто к ним не присматривается. – Где же твои родители?

– Они в Аравии.

– Что? – Звуковая система только что оглушительно взвыла новой песней, кажется, вдвое громче предыдущей. «Бу-бу-бу!..» – гремит в ушах Теда. Тем временем свет начал мигать яркими вспышками, и у него появляется ощущение, будто он едет сквозь серию застывших моментальных фотографий. Каждая следующая секунда окрашивается желтым, красным или синим цветом. Девочка-торпеда со свистом проносится мимо, как три разных человека.

Алекс повторяет, на этот раз кричит. Он объясняет, что семья бросила его, но он все-таки ходит в школу. Тед понимает большую часть сказанного и громко выражает сочувствие. Он не уверен, как относиться к истории Алекса, и вообще трудно думать, когда светомузыка играет в голове. Расплывчатые границы темноты мешают ему видеть.

Теперь Алекс совсем рядом с Тедом, поэтому, когда он кричит: «Я ухожу!», Тед слышит каждое слово. Поскольку Тед не реагирует, Алекс повторяет и протягивает руку. Секунду подумав, Тед берет ее.

То, что мой сын отрекся от отца, еще не означает, что я его бросил, хотя мысль соблазнительная. Интересно, сколько еще человек услышали, как Алекс прокричал, что я ему не отец. Надо было крикнуть ему в ответ: «Тогда катайся с кем-нибудь другим!» Надо было оттащить его назад за шкирку и заставить проглотить эти слова. Надо было сыграть на его чувстве вины, если оно есть у него, а я уверен, что оно должно быть. Я не обязан ездить – или ковылять – по этому катку, пытаясь отыскать мальчишку. Как будто он снова прячется, только на этот раз на виду. Мне мешает мигание разноцветных огней. Еще и музыка почему-то стала громче. Какой-то гоблинский рок с припевом, что-то похожее на «бу-бу-бу!».

Черт, если я ему не отец, то кто же? И зачем мне вообще эта обуза? Я сказал себе, что я буду по нему скучать, и попытался в это поверить.

Несколько раз шлепнувшись на мягкое место, я понял, что лучше всего для меня встать в одном месте и ждать, пока он не проедет мимо. Но когда я подъехал к дальнему концу катка, ища опоры, там оказалась только обманка в виде поручня, нарисованного на высокой шлакобетонной стене, и я опять плюхнулся на пол. В трех метрах над моею головой осуждающе горит розово-красный плакат с надписью «НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ». К черту. Я ковыляю к тому месту, где начинается настоящий поручень, и встаю там.

Это не Алекс едет по внутреннему кругу? Я хочу сделать то, что у полицейских называется «положительной идентификацией», как вдруг световые табло на потолке начинают мигать. Все вокруг превращается в разрозненные вспышки, и я снова едва не падаю. Когда мне удается обеими руками схватиться за поручень, я вижу, что серая футболка пропала.

«Ни я, ни ты… у-у-у!..»

В следующий раз я точно его достану. Я быстро моргаю синхронно со вспышками света, и мне вроде бы удается что-то разглядеть. Я жду… жду… он подъезжает к закруглению… но кто это с ним? Какой-то взрослый.

– Алекс! – кричу я, но музыка заглушает мой голос. Я снова выкрикиваю его имя.

Пробираясь сквозь густую путаницу роллеров, Тед выводит Алекса к проему в ограждении рядом с туалетами. Или, может быть, это Алекс его ведет – трудно сказать. Маленькая рука в ладони тянет его, но в какую сторону? Когда они подходят к дальнему концу, зеркальный шар в центре катка начинает крутиться, отбрасывая огромные оранжевые круги на пол и стены. Но за границами катка все цвета блекнут, и оба они встают между видеоигрой в карате и неработающим пинбольным автоматом.

– Вы приехали на машине? – спрашивает Алекс, расцепляя руки.

– Мм, да. – Тед все еще пытается оценить, насколько далеко они зайдут. Это настолько чудесно, что кажется сном. Чудесно, но опасно. У него на миг появляется мысль отвести Алекса в мужской туалет.

Алекс кладет руки на бедра.

– Можно мы теперь уйдем?

Тед показывает рукой на его ноги:

– А как же ролики?

– Ах да… – У Алекса сконфуженный вид. Он нагибается и начинает расстегивать их, но потом поднимает голову. – Подождите, а нельзя отсюда выехать прямо на роликах? Будет здорово.

– Может быть, и можно. – Тед представляет, как они оба катятся мимо входных дверей, но картинка сменяется видением толстяка с сигарой, который гонится за ними. – Но это не мои ролики. – Он кладет обе руки на плечи Алекса, мягко потирая их. – Слушай, мне нужно вернуть их в прокат и взять ботинки. А твои где?

– Нигде. Я хочу доехать до машины на роликах.

– Как хочешь. – Он похлопывает Алекса по спине. – Но ты стой здесь, пока я не вернусь. Я быстро, ладно?

– Лад…но…

Тед скользит к будке проката и расстегивает ролики. Паренек за прилавком читает журнал про автомобили и даже не смотрит, передавая обувь. Его лицо на секунду оказывается в плывущем оранжевом ореоле, отраженном от зеркального шара. Звуковая система грохочет басами и словами, похожими на «Дай мне, дай мне, дай мне». Схватив свои мокасины, которые превращаются из оранжевых в зеленые, Тед даже не тратит времени на то, чтоб их надеть, а идет босиком к тому месту, где оставил Алекса. Пора покупать новые носки, думает он, цепляясь за что-то дыркой на большом пальце правой ноги.

Мальчик там же, где он его оставил, ему не терпится уйти.

– Чего вы так долго?

– Ничего. – Тед смотрит на часы, надевая туфли. – Меня не было ровно минуту тридцать три секунды.

– А мне показалось, что сто лет. – Алекс поднимается на ноги и медленно катится к нему. Чтобы затормозить, он цепляется за талию Теда маленькой рукой. – Пошли.

Эта музыка похожа на сверло, которое просверливает дыру у меня в голове. И разноцветные огни – чем больше они мелькают, тем меньше я вижу. Оператор катка, должно быть, решил, что детям недостаточно весело или что-то в этом роде. Я прождал полных три круга и до сих пор его не заметил. Нигде не видно серой футболки, особенно когда все вдруг становится зеленым или розовым. Я кричу «Алекс!», и музыка выкрикивает в ответ: «Алле-алле-алле-оп!» Я начинаю волноваться. Я знаю, что он там, но я также знаю и Алекса. Моего надоедливого сыночка, которому нравится прятаться.

Туалеты. Спорим, он сидит там. Вот сопляк, он что, не понимает, что я с ума схожу? Наверное, стоит не шевелясь в кабинке и думает, что мне слабо его найти. Знак на мужском туалете недалеко от выхода горит флуоресцентным оранжевым цветом, не окрашенный мелькающими огнями. Я подкатываю туда, чуть не наезжаю на мужчину в разных зеленых носках – что еще более странно, потому что он идет без ботинок. Мы оба торопимся, но я разворачиваюсь, и на последних трех метрах меня заносит.

– Алекс! – кричу я, врываясь в туалет боком. – Я вижу, где ты прячешься, так что выходи!

Пара роликов высовывается из-под стенки между кабинками. Я барабаню сбоку. Слышу шум торопливо смываемой воды.

– Это не Алекс, это Джимми, – пищит возмущенный голосок.

Черт. Надо было догадаться – это вообще не Алексовы ролики. Я прошу прощения и неуклюже выезжаю наружу. Так, где же он? Я подъезжаю к праздничному столу, где мама Билли Маккейба только что расставила напитки. Я останавливаюсь, держась за него обеими руками.

– Вы не видели Алекса?

– Нет, – бодро отвечает она, – но все готово. Я собираюсь звать мальчиков за стол.

Я неуклюже подъезжаю к поручню и смотрю, как толпой вваливаются мальчишки. Первым идет именинник Билли Маккейб, рыжеволосый крепыш с видом уже пресыщенного жизнью восьмилетнего старичка. Темноватый блондинчик в футболке с надписью «Школьные гады» едет за ним по пятам, так близко, что чуть не падает. Потом еще семеро мальчиков, из которых я знаю кое-кого по прогулкам в парке. Алекса среди них нет. Я спрашиваю последнего, кто идет с катка, шпингалета с фиолетовым светящимся рисунком на руках, не видел ли он Алекса. Он фиолетово пожимает плечами.

Музыка орет так, что ушам больно. «Будь как я, будь как я, будь как я!..» Уйма мальчишек раскатывает по катку, но я ни черта не вижу, когда у меня в глазах рябит от десятка огней. Единственный способ – это выйти на каток и проехать сквозь всю толпу. Я глубоко вдыхаю, отталкиваюсь от поручня и поворачиваю туда, где мне навстречу несется стремительная стайка детей. Человек пять или шесть, но они постоянно меняют цвет, и среди них нет моего сына.

– Алекс! – кричу я, размахивая руками, как бешеная мельница.

Тед берет Алекса за руку и везет его по пандусу ко входу, как манекен на колесиках. Они проходят мимо будки, толстяк поднимает глаза, замечает, что на мальчике свои ролики, и опять смотрит в телевизор, установленный рядом со стулом. На улице внезапная тишина и отсутствие разноцветных прожекторов бьет их в лицо.

– Ко мне вернулся слух, – изумляется Алекс.

– Ага. Громковато там.

Рука в руке, они – один едет, другой идет – появляются на парковке. Тед смотрит по сторонам в четырех или пяти направлениях, как будто собирается переходить немыслимо сложный перекресток. Вокруг никого нет.

– Пошли. – Он подталкивает Алекса к «сентре» и отпирает дверь у пассажирского сиденья. – Садись.

– А ролики…

– Влезут.

Тед чуть подталкивает Алекса, и он неохотно садится в машину и автоматически пристегивает ремень безопасности. Его ролики чуть прокатываются на коврике под ногами.

– Куда мы поедем?

Тед странно смотрит на свой трофей.

– Домой.

Единственный способ пробраться через толпу, – это ехать задом наперед. Но я мало что вижу. Такое ощущение, что зеркальный шар в центре катка просвечивает мне лоб насквозь. Я нащупываю несколько мальчишечьих тел. Не Алекс, опять не Алекс – черт возьми, куда ты пропал? Если объявишься сейчас, я прощу тебя до следующей недели. Если потом, то ты пожалеешь, что вообще родился на свет. Я уже проехал пол-овала, у меня кружится голова и в глазах пляшут сине-золотые звезды, скачущие по стенам. Нет, эти звезды действительно нарисованы на бетоне, они плывут над полосами американского флага. Музыка бьет мне в уши: «Хочу найти такого, как ты, хочу улететь…»

Новые мальчики, некоторые кричат мне «Эй!» или «Смотрите, куда едете!». Алекс пропал, он едет домой, только чтобы позлить меня, он улетел на луну. Мне нужно выбраться отсюда. Красный-синий-розовый и наоборот. Я сворачиваю левее, направляясь к поручню. Я собираюсь выйти с катка, когда – вввуфф – та девочка налетает прямо на меня. Мы валимся в мешанине рук и ног, мне в рот попадает ее толстое бедро.

– Вы бы лучше смотрели, куда едете, – рявкает она, приподнимаясь.

– Я кое-кого ищу.

Она показывает пальцем на выход:

– Спросите Эла в будке, – и отъезжает.

Ладно, я выхожу с катка, будка прямо передо мной. Я проезжаю мимо, толстяк высовывается из окошка и орет на меня:

– Эй, а ролики?!

Я останавливаюсь в дюйме от его носа.

– Вы не видели маленького мальчика? Синие ролики… серая футболка?..

Мужчина кивает, показывая незажженной сигарой:

– Ну да, он ушел пару минут назад. С каким-то человеком.

– С каким? – Я чуть не хватаю его за грудки. – Куда они пошли?

– Да просто с человеком. Слушайте, я не могу уследить за всеми, кто с кем приходит. Вы хотите, чтоб я вызвал полицию?

– Нет. Да! Как он выглядел?

Он безумно медленно почесывает затылок.

– Не знаю… Кажется, на нем были зеленые носки.

Каток начинает кружиться, ролики выезжают из-под меня. В конце концов я хватаюсь за рубашку толстяка, который протягивает руку к телефону. Я хочу остановить планету, повернуть время вспять, сделать так, чтобы этого никогда не происходило, но я согласен на 911. Приедет полиция, теперь уже скоро.

Когда приезжают полицейские, я уже среди празднующих мальчиков, задаю вопросы, но никто ни черта не знает. Все, что у меня осталось, – это пустые кроссовки Алекса.

Глава 15

– Господи, как ты мог оставить его одного?! – вот первые слова, которые обрушила на меня Джейн.

– Я не мог ничего сделать, понятно? – Я с такой силой прижимал трубку к уху, что оно заболело, и мне захотелось бросить ее под раковину. – Там было темно! Музыка гремела оглушительно.

– Какая еще музыка? – Она помолчала, и я услышал, как у нее в кабинете зазвонил другой телефон. Кажется, звонок пустил ее мысли в другую сторону. – Извини, я не это хотела сказать. Но что говорит полиция? Что они думают, где он может быть?

– Я не знаю. – Гринвудский детектив, с которым я разговаривал, постоянно называл это «предполагаемым похищением». Он и еще один полицейский до сих пор были у нас в доме, обыскивали верхний этаж, – что это за грохот? Я не мог думать, я еле мог говорить, у меня получались только короткие фразы. – Они объявили его в розыск. Собираются искать. Просматривают дом.

Детектив по имени Феррара показался в дверном проеме. Он протянул к трубке мясистую руку.

– Может быть, лучше мне с ней поговорить, сэр.

Я передал ему трубку и слушал, как он повторяет то да, то нет, не приближаясь к цели. Наконец он вернул мне трубку.

Джейн была лаконична.

– Я просто не могу в это поверить… просто не могу. Я… я еду домой сейчас же.

И она повесила трубку. Это было двадцать минут назад. Полиция уехала вскоре после этого, велев мне держаться. Если мне нужно будет по какой-то причине уйти, я должен обязательно оставить кого-то дома для связи и проверять сообщения на автоответчике. Уже было без пятнадцати семь. Я ходил по кухне широкими кругами, наталкиваясь на стулья. Я начинал слышать голоса со странными интонациями, которых никогда не слышал ни от Мартина, ни от Сногза. «Алекс пропал». – «Я знаю». – «Алекса нет». – «Заткнись уже». – «Ты во всем виноват, ты не должен был…» – «Отвали, черт тебя подери». Я опять повернул и крепко врезался в сервант. Черт, где же он?

Полиция задала уйму вопросов, но половина из них мне совсем не понравилась. «Когда вы последний раз его видели или говорили с ним?» «Применял ли похититель силу?» Я рассказал им все, что знал, но, значит, и про мою ссору с Алексом. Я не упоминал этих ужасных слов: «Ты вообще мне не папа!» И все-таки тот тип из билетной кассы подтвердил, что они выходили совершенно спокойно. Полиция даже считала, что Алекс может прятаться где-то в доме, господи боже. Или что он куда-нибудь убежал. Они дали сигнал всем постам, но этот тип явно не шлялся по улицам – я чувствовал это.

Я услышал мотор подъезжающей машины и побежал к передней двери, чтобы посмотреть, но это просто проехал мимо чей-то фургон. Ничья рука не высунулась из окна и не выбросила привязанную к камню записку с требованием выкупа. Не скажу, чтоб я ждал этого. Я смотрел, как эта чертова машина скрывается с глаз. Возможно, мысль о выкупе не приходила мне в голову из-за того извращенца, которого задержали на прошлой неделе. Джейн тоже ни словом не обмолвилась о деньгах. «Ваш сын у нас. Оставьте 100 000 долларов мелкими не помеченными купюрами в парке под третьим дубом, или вы больше никогда не увидите вашего сына». Но мне казалось, что это не запланированный, а случайный увод. Но ведь они уже поймали того типа – или тут действует какое-то правило, типа по одному педофилу на один район пригорода? Я так сильно пнул шкафчик, что дерево треснуло. Придурок, это же совсем другой человек.

Я прямо-таки видел его взором своего измученного разума: серые штаны и разные зеленые носки. Их вспомнил и толстяк в будке. И не только их, но я мог бы поклясться, что где-то уже видел этого парня. Я все рассказал Ферраре, и что мне теперь делать? Я посмотрел на кроны деревьев, чтобы прогнать застывший перед глазами каток. Когда в разветвленных сучьях мне стали мерещиться протянутые руки, я отвел глаза. Вошел в дом, захлопнул за собой дверь и вернулся на кухню. Если я буду ходить и ходить по кругу, то проделаю в линолеуме колею.

Верните мне сына.

Я снова выбежал на улицу, вопреки данной мне инструкции. Вдруг я очутился на тротуаре. Я ходил взад-вперед по кварталу, вглядываясь во все окна. Но день близился к закату, и отраженное стеклами зарево мешало заглянуть внутрь. Может, постучаться в двери? У меня было чувство, что человек, увезший Алекса, живет где-то поблизости, и если я достаточно долго буду ходить по Фэрчестеру, то где-нибудь на них наткнусь. Интересно, полицейские в патрульных машинах ищут так же? Я не слишком подробно смог описать похитителя, хотя я откуда-то его знал. Среднего роста, лицо без особых примет, вид туповатый. Из тех, кто не выделяется ни в какой толпе. За исключением разных зеленых носков. «Внимание всем машинам: разыскивается мужчина в разных зеленых носках, повторяю, разных». Черт. Никто не сообщит в полицию о его машине, потому что он не сделал ничего странного, припарковавшись у катка. «Ах да, офицер, я знаю машину, о которой вы говорите. Номерная табличка показалась мне ужасно подозрительной». Даже когда они с Алексом садились в его машину, они, скорее всего, сошли бы за отца и сына. От этой мысли мне как по больному месту ударили – Алекс мой сын.

Вернись, и я никогда тебя не брошу.

– Папа!

Я посмотрел направо, но это был другой мальчик, он хотел, чтобы отец подал ему мяч. Алекс бы сделал вид, что это бомба, и присел бы к земле. «Поиграй со мной, сынок, и я поиграю с тобой». Я затряс головой, чтобы прогнать эту картину, а бейсбольный мяч со шлепком ударился в рукавицу мальчика. Он был высокий и светловолосый и совсем не напоминал моего сына. Может, расклеить объявления на таксофонах?

По крайней мере, может пригодиться описание Алекса: темно-русые волосы, голубые глаза, лукавое лицо, хрупкое сложение, рост 122 сантиметра, вес 25 килограммов, – не говоря уже о фотографии, которую я носил в бумажнике и отдал Ферраре. Это был старый, прошлогодний, снимок, но все же в нем безошибочно можно было узнать Алекса. Но ведь сейчас они наверняка уже успели зайти в какой-нибудь дом, так какой во всем этом смысл?

Как будто для подтверждения моей мысли, мужчина с сыном вошли в дом в псевдотюдоровском стиле и закрыли за собой дверь. Они не оставили никаких следов того, чем занимались. А как узнаешь, что у них происходит за дверью? Ставни закрыты. Даже пронзительный крик ребенка не прорвется сквозь окружающие стены. Пройдя Эмори-стрит, я пустился бегом, сначала медленно, потом быстрее, но перед следующим кварталом остановился. Что я творю?

Я быстро пошел домой. Джейн еще не было. На дворе никаких записок с требованием выкупа, никаких сообщений на автоответчике. Нэнси Маккейб, мама именинника, уже дважды звонила, но во второй раз я лишь коротко ее поблагодарил и повесил трубку. Никто из бывших на катке не смог помочь, хотя они говорили, что сделают что угодно: всем расскажут, помогут по мере сил, организуют круглосуточное наблюдение в округе. Одна из матерей сказала мне, что у ее мужа связи в ФБР. Другая предложила нам готовить. Может быть, потом, или сейчас, я не могу думать. Я страшно хотел есть, но мне кусок в горло не лез. Я набрал горсть сухих палочек Алекса и чуть не подавился ими. Мне тошно было сидеть одному, и я тосковал по Джейн. Было без пятнадцати восемь.

Неизвестная машина затормозила у обочины. Черный лимузин с номерной табличкой компании «Т&LC». Джейн с трудом выкарабкалась из машины, уронила портфель, подняла его, и машина уплыла прочь. Прежде чем она успела достать ключ, я распахнул дверь. Ее лицо было опустошенное, издерганное.

Она бросила портфель на столик в прихожей, крепко обняла меня и долго не выпускала. Пока она обнимала меня, мне было спокойно, она крепко прижимала меня к себе сильными руками.

– Я приехала сразу же, как только смогла, – я вызвала службу перевозки. Послушай. – Она открыла портфель и достала толстую пачку распечатанных листов. – Брайс напечатал для меня данные на всех известных в округе преступников, осужденных за преступления на сексуальной почве. Оказывается, их в Фэрчестере несколько.

– Каток в Гринвуде.

– Я знаю, но у меня здесь и другие пригороды. Говорят, что такие преступления часто совершают местные жители.

– Значит, ты тоже не думаешь, что его похитили с целью выкупа. – Я топнул по полу.

– Нет! Я не знаю. – Она укусила губу. – Я даже не уверена, что на прошлой неделе полиция взяла того, кого нужно.

Я поднес список к лицу.

– Так что нам теперь делать, стучаться к ним домой?

– Мы должны что-то сделать! – Ее лицо сморщилось, и я увидел ручейки от слез, протекшие сквозь пудру. Она обвисла и казалась ниже меня.

Я поддержал ее.

– Хорошо, но что именно? Я только что прошел по окрестностям. Хочешь, сядем в машину и все объездим? – Я закатил глаза к потолку. Господи, как я устал. – Понятия не имею, с чего начать.

– Ты звонил в полицию еще раз?

– Нет, но мне сказали, чтобы я им позвонил часов в восемь.

– Я позвоню прямо сейчас. Какой номер?

Я назвал номер на память.

– Но это в Гринвуде, а не в Фэрчестере.

– Ясно. – Она взяла радиотелефон, стоявший у холодильника, и набрала номер. – С кем ты говорил?

– С тем же, кто говорил с тобой. Детектив Феррара.

Удивительно быстро Джейн включилась в разговор с кем-то, кто отвечал на ее вопросы.

– Нет… да, я все это знаю. – Она повернула голову, как будто хотела боднуть что-то. – Но может быть, он ранен… Ладно, ладно, мы составим список.

Она взяла ручку и блокнот на магните, торчавший на холодильнике, и стала наскоро что-то записывать.

А что делал я? Плеснул джина в грязную кружку, которую достал из раковины. Потом передумал и вылил джин.

Когда Джейн положила трубку, ее лицо горело.

– Я сказала Ферраре, что мы дадим ему телефоны всех одноклассников Алекса. Возможно, они что-то знают. Может, они видели этого типа раньше.

– Может, я сам видел его раньше. Или ты. Может быть, он торчит на катках. – Я зажмурился, снова представив каток с мелькающими огнями. – Черт, я почти уверен, что где-то видел его.

– Почти уверен? Где, Майкл? – Джейн наклонилась вперед, ее взгляд с ужасной настойчивостью сосредоточился на мне.

Я попятился и прижался к раковине.

– Не знаю… Может быть, я ошибаюсь. На этом чертовом катке ничего не было видно. И потом, я никого конкретно не искал.

– Ну и как это нам поможет?!

– Я не виноват. Ну да, мы слегка повздорили, ну и что? – Я прямо-таки чувствовал горелый запах обвинения, повисший в воздухе. – Обычно ты ходишь с ним туда.

– Жалко, что в этот раз пошла не я. Тогда ничего бы…

– Ничего бы этого не случилось, это ты хотела сказать? – Я снова шагнул вперед, сжав кулаки. – Не заставляй меня догадываться.

– Я не заставляю. Когда я вожу его на каток, я немного катаюсь вместе с ним.

– Тогда позволь мне все же догадаться. После этого ты находишь какой-нибудь тихий уголок, где можешь поболтать по своему мобильному.

– Ну и что?

– Проверяешь голосовую почту, нет ли сообщений. Из динамиков гремит «Кисс», а ты пытаешься связаться с Гарри Как – там – его…

– Прекрати! – Она зажала уши руками, как будто желая отгородиться от моего обвинения вместе с этой жуткой музыкой. В ее глазах застыл испуг, они блестели и не могли встретиться с моими.

– Это могло случиться и с тобой. Не вешай все на меня. – Я снова начал ходить по кухне, оторвавшись от раковины. Каждый раз, когда я поворачивал, кухня все больше напоминала мне тюремную камеру. – Давай же делать что-нибудь. – Я взял телефон. – Может, ты начнешь собирать телефоны одноклассников?

– Ладно.

Она взяла трубку, уронила ее, взяла, порылась в ящике шкафа в поисках телефонного справочника и блокнота и тоже уронила их.

– Господи, у меня руки ничего не держат. – Она протянула руку, и мы схватились друг за друга так, что стало больно. – Скажи мне, что с ним все хорошо, где бы он ни был.