Текст книги "Молчание сонного пригорода"

Автор книги: Дэвид Галеф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Тед бросил в лужу несколько бумажных салфеток и вытер кофе почти досуха. Когда он вернулся к себе в бокс, он не мог вспомнить, на чем остановился, и ему пришлось прокрутить экран. Эрик послал ему воздушный поцелуй откуда-то из-за монитора. Сосредоточься на долбаном экране. Сделав большой глоток кофе, он обжег язык.

На миг он закрыл глаза, чтобы не смотреть на цифры. Такая проблема возникала и раньше, но не с такой силой и не на работе. Остаток лекарства находился в домашней аптечке. Ему надо закончить работу и вернуться домой. Что сказал Дон? Файлы должны быть не слишком большими. Он вернулся, чтобы уменьшить их – такое впечатление, что они раз в десять превышали нужный размер. Негнущимися пальцами, словно когтями, он набрал на клавиатуре еще несколько цифр. Он замер перед экраном, не шевелясь, бог знает на сколько времени. Наконец через три фрейма он щелкнул мышью по кнопке «Пуск» и вышел из последовательности.

Потом выключил компьютер, взял куртку и вышел.

– Вы сегодня рано, – чирикнула секретарша Конни.

– Да? – Он облизал сухие губы. Ему было больно и тошно. – А мне кажется, что ужасно поздно.

Когда он добрался до дома, он пошел в ванную и мастурбировал. Полчаса смотрел телевизор, потом приготовил ужин из макарон с сыром. Ему стало лучше, во всяком случае, по-другому: он принял решение действовать в соответствии со своими желаниями, которые он слишком долго подавлял. В ванной он на ощупь нашел остаток таблеток и смыл их в унитаз. Темница манила его, но он не обращал внимания. Вместо этого он пошел в Голубую комнату и вышел в Сеть. Пора узнать получше свой район. Поиск по словам «Фэрчестер» и «школы» дал скучный результат из нескольких страниц, пока он не наткнулся на категорию начальных школ. Хиллтоп, Пайнвуд, Риджфилд… Фотография второклассников во главе с мисс Хардин появилась на экране, и Тед приподнялся, всматриваясь. Он взял ручку, записал несколько имен и кое-что поискал.

Когда он пошел спать, у него в голове сформировался туманный план. Он уже чувствовал себя сильнее и увереннее. Но прошедший рабочий день по-прежнему выводил его из себя, и ему приснился сон, где Бен Ашока гонялся за ним по коридору, угрожающе размахивая гигантским таймером, который вел обратный отсчет. «Имитация! Ты попал в горячий суп!» Тед проснулся в ужасе, ему захотелось выпить таблетку, но потом он вспомнил, что сделал с таблетками. Он включил шум волн и попытался снова заснуть. Простыни перекрутились, и ему все время было неудобно.

В любом случае, было уже поздно. В 6:35 у него зазвонил телефон.

Глава 7

– Взяла сумку? – спросил я Джейн, когда мы поспешно выбегали за кухонную дверь.

– Да.

– Ключи?

– Ага.

– Девятимиллиметровый пистолет?

– Я думала, его ты возьмешь.

– Нет, с меня хватит электрошока. За огнестрельное оружие отвечаешь ты. Посмотри список.

– Не уезжайте…

Алекс горбился на своем стуле, как краснолицый гном, не желая вступать во взаимодействие со Стеффи Макхейл, нашей запасной нянькой. Знаете девушек такого типа: не слишком смышленые, не особенно привязанные к детям, но достаточно ответственные, чтобы изредка доверить им ребенка на вечер. Если не обращать внимания на серьгу в носу и татуировку в виде паутины. К сожалению, Стеффи не знала, как играть в «дикого детеныша», да к тому же, не спросив Алекса, разрезала для него пиццу на квадратные куски. Он потребовал треугольники. Стеффи попыталась убедить его, что квадраты – это круто, и с этой целью взяла один кусок и съела его, но это только усугубило ситуацию.

– Верни его!

– Ты что, Алекс, его нельзя вернуть. – Она погладила себя по животу, который соблазнительно выглядывал между джинсами и свитером. – Он уже тут.

– Тогда придется тебе его достать.

Джейн топнула ногой по порогу. Пора действовать славному парню.

– Слушай, Алекс. – Я поднял нож над квадратным куском пиццы. – Ты же знаешь геометрию. Из чего состоит квадрат?

Он так пристально уставился на свой ужин, что испачкал нос томатным соусом. И вдруг отодвинулся.

– Из двух треугольников!

– Правильно. Ну вот… вот так… – Я быстро разрезал все квадраты по диагонали и протянул ему вилку.

Он подозрительно уставился на куски:

– А они одинаковые?

– Разумеется, иначе из них нельзя было бы сложить квадрат. Теперь давай ешь.

«Давай, накорми маленькое чудовище», – пробурчал Сногз. Как ни странно, Мартин сказал то же самое.

И мы ушли, сказав Стеффи, что вернемся около девяти. Ужин в ресторане? Фильм, который мы никак не могли пропустить? Нет, вечер открытых дверей в Риджфилдской начальной школе. Мы были там в прошлом году, поэтому примерно представляли себе, что нас ожидает. Мы прослушали шаблонную агитационную речь директора Ливая о содружестве отличников и постояли в классе первоклассников, чтобы нам рассказали, как начинается утро. Но сегодня на повестке дня был второй класс, умножение, заполнение дневника и книги в твердых обложках.

У входа мы заметили Фрэнсиса и Фрэнсес Конноли, одетых так, будто они явились прямо с работы. Я слышал, что у них была постоянная круглосуточная няня, просто на всякий пожарный, если что-нибудь случится в офисе.

– Эй, привет! – крикнула им Мэвис Тэлент, прежде чем они нас заметили.

На ней был черный свитер и юбка такого вида, словно бы ее пропустили через печь для обжига. На Артуре Шрамме была неяркая одежда финансового консультанта, а на лице застыло озадаченное выражение, как будто он понятия не имел, каким образом здесь очутился. У него почти всегда был такой вид. И все-таки должен же он хоть иногда выглядеть проницательным и знающим, иначе как бы он мог внушать уверенность клиентам?

Как всегда, Фрэнсис крепко пожал всем руки. Я подозреваю, что он и в спальне не отступал от этого ритуала. В конце концов, это называют тесным общением. Но у Фрэнсес реакция была другой. Она чарующе улыбнулась бедному растерянному Артуру и сняла рукой пушинку или что-то такое с его пиджака. Никто не смотрел, и ее рука задержалась у его лацкана. Когда он поднял глаза, она поймала его взгляд. Я увидел, как она медленно облизала верхнюю губу. Артур превратился из озадаченного в очарованного. Как будто повторялся недавний ужин у Мирноффов – за исключением самих Мирноффов. Саманта ходила в Пайнвудскую начальную школу в более шикарном районе.

– Не нравятся мне эти школьные сборища. – Мэвис потянула Артура. – Я всегда волнуюсь, вдруг мне скажут, что Брирли прогуляла физкультуру или что-нибудь в этом роде.

– Надо подать на них в суд, – сказала Фрэнсес так спокойно, что мы только через несколько секунд поняли, что она шутит. Во всяком случае, я думаю, что она шутила. Так или иначе, пора было идти в спортивный зал, который одновременно служил и актовым залом, и театром с плохой акустикой.

Мы услышали повторение прошлогодней речи директора Ливая, а потом пошли в класс № 17, владение классной руководительницы Алекса мисс Хардин.

Мисс Хардин встретила нас у двери и сказала, чтобы мы сели за какую-нибудь из миниатюрных парт. Мы уже встречались с ней раньше, но очень коротко. Она была похожа на инструктора по аэробике: невысокая, но пружинистая, как будто кто-то вставил ей в позвоночник стальную спиральку. Ярко-голубые глаза, рыжевато-коричневые волосы, слегка за тридцать. Она говорила выразительно, не оставляя никакой двусмысленности относительно смысла сказанного. Но ее улыбка буквально растягивалась до ушей. Как-то Алекс с некоторым изумлением сказал нам: «У нее такой здоровенный рот, но она никогда не кричит».

Когда вы в последний раз заходили в класс второклассников? Когда мне было семь, класс казался большим, как поле, там было место и для шкафчиков, и для парт, подмостков со столом позади, трех досок с объявлениями и классной доски, и окна в два с половиной метра, в которые можно было глазеть, когда хотелось очутиться где-нибудь в другом месте.

Теперь парты делали из жаропрочного пластика с отформованной полочкой внизу. Ни чернильниц, ни закрывающихся крышек. Как в первом классе, вдоль всех стен проходил алфавит с примерами слов, будто ключ к цивилизации, только теперь он был написан рукописным шрифтом. Вдоль одной стены протянулись книжные полки с книжками в мягких обложках. Математический шар, нечто похожее на футбольный мяч, только на пятиугольниках у него была таблица умножения и деления, висел сзади над длинным столом рядом с движущейся моделью Солнечной системы. Поскольку еще не кончился октябрь, на досках в дальнем конце класса были скрепками распяты ведьмы и привидения Хеллоуина. Черную доску с мелом сменила пластиковая доска, на которой пишут маркером, и в мое время, насколько я мог припомнить, там не было макинтошевского компьютера, но при этом он казался мне жутковато знакомым. Не знаю, чего я ждал, но, опускаясь на приземистый, рассчитанный на гнома стульчик из голубой пластмассы, я вздохнул. Джейн осторожно пристроилась на стульчике рядом со мной.

Не знаю, что делали другие учителя – позднее мне рассказали, что Мэвис и Артуру достался короткий урок по истории, а чете Конноли пришлось вытягивать шеи, разглядывая проекции по географии. Но мисс Хардин всего-навсего кратко рассказала нам о том, что проходит ее класс.

– Чуть позже я подойду к каждому из вас, чтобы обсудить успехи вашего ребенка. А тем временем прошу вас заглянуть в шкафчики ваших детей. Каждый из них сегодня сделал для вас специальный проект. А также не стесняйтесь, рассмотрите класс.

Так мы и сделали. Мы нырнули под висячий плакат с надписью «Чтение» и мальчиком и девочкой ангельского вида, вместе читающими одну книгу. Там, около ящиков, похожих на ящики для молочных бутылок, стоял двойной ряд шкафчиков с круглыми отверстиями, помеченных именами. Шкафчик Алекса Эйслера стоял третьим справа, и к его задней стенке прислонялся большой конверт из коричневой бумаги.

На нем двухсантиметровыми зелеными буквами значилось: «Для мамы и папы». Джейн взяла конверт и с профессиональной ловкостью открыла его острым ногтем указательного пальца. Внутри мы нашли открытку из сложенной плотной бумаги с домиком, внутри которого были три кривых лица. К дому тянуло ветви увешанное сердцами дерево в стиле Дали. Внутри открытки было маленькое сочинение подзаголовком «Почему я люблю школу». Слава богу, Алекс был не из тех заблудших детей, которым больше всего нравятся перемены и завтраки. Нет, ему нравилась «математика, читать „Чарли и шоколадную фабрику“ и смотреть, как дождь стекает по оконным стеклам в классе». Эта последняя строчка, если б она не была чревовещательной, могла бы внушить мне мысль о том, что в Алексе просыпается поэт.

Расхаживая по классу, Джейн завела теннисный разговор с Уайлин Уилбур. Джейн тренировала мощный удар, но Уайлин, насколько я понял, предпочитала хитрую пласировку мяча. Из них вышла убийственная команда для игры двое на двое. Я слышал, как они смеялись, разбирая стиль какого-то игрока, низко стоявшего на клубной лестнице. Мне стало одиноко, может быть, как иногда бывало Алексу, и я огляделся. Я был едва знаком с женщиной за угловой партой, пухлой домоседкой, чей муж был тренером, а сын звездой футбольной команды, в которой играл Алекс. Я махнул ей, она еле-еле приподняла руку в ответ. Одна печальная пара, где женщина вцепилась в мужчину, ища поддержки, нудно разговаривала об экскурсиях, информация о которых была вывешена на доске объявлений. Я с удивлением осознал, что это родители Джеймса. Привет, родители Джеймса, – как же их зовут? Я подошел туда, где они стояли, сутулясь, и с надеждой разглядывали жирную тыкву с прорезанными дырами. Мама Джеймса просияла, увидев меня.

– Ой, здравствуйте. – Ее улыбка казалась еще более привлекательной, из-за того что была чуть-чуть неровная. Волосы уложены хрупким нимбом в пучок. Одета в старомодную блузку и плиссированную юбку, утянутую в талии. Отец Джеймса, в пиджаке и жилете, кивнул и даже чуть поклонился. Я запомнил его седеющие моржовые усы с того раза, когда несколько месяцев назад забирал Алекса из их дома.

Благодарение Богу за беджики с именами. При входе в класс лежала целая пачка незаполненных беджиков и маркер, чтобы вписать свое имя. Маму Джеймса, как я с облегчением увидел, звали Элен Оттоуэй, а папу Джордж Оттоуэй.

– Узнали что-нибудь новое? – Я показал рукой на класс.

– Да. – Элен больше ничего не сказала, и я подумал, что должен хоть немного их разговорить.

– Знаете, Алекс скучает по Джеймсу…

– Мне очень жаль, что в последнее время он не ходит в школу, – извинилась она, как будто это была ее вина.

– Как он? Алекс говорит, он болеет.

– Да, это верно. – Джордж шагнул вперед. – Мы не уверены, чем именно. В больнице говорят, надо провести тесты, чтобы узнать… – Но тут жена сжала его руку, и он переменил тон в середине фразы: – В чем дело.

– Понимаю. – Я изобразил понимающую улыбку. – Что ж, надеюсь, он скоро поправится. Передайте ему привет от Алекса.

Что я еще мог сказать? Я потихоньку убрался, сделав прощальный жест рукой.

У дальней стены класса Джейн все еще вела словесную игру с Уайлин, теперь к ним присоединилась третья женщина и подхихикивала в конце каждой фразы. Я не подходил к ним. Не то чтобы мне не нравилась Уайлин с ее властной манерой и неизлечимой привычкой перебивать – ладно, признаюсь, она выводила меня из себя, но я ею восхищался. Она владела единственным приличным книжным магазином в округе и была превосходной матерью-одиночкой. Я жалел, что она мне не нравится. Но если бы вам понадобилась книга и вы зашли в «Между строк», она засыпала бы вас столькими вопросами («Не читали Брукнера? А Мердок? Знаете, ее первый роман самый удачный»), что в конце концов вы пожалели бы, что не заказали эту чертову книгу по Интернету в блаженной тишине. А ее дочь Лили, полнощекая восьмилетняя девочка, которая постоянно торчала в магазине после школы, пока находилась в том возрасте, когда она старалась изо всех сил походить на свою мамочку.

Подойдя к компьютеру, стоявшему в уголке у шкафчиков, я посмотрел на экран. Над фотографией класса парили желтые печатные буквы: «ВТОРОЙ КЛАСС МИСС ХАРДИН». Можно было щелкнуть на иконке «УЧЕНИКИ», что я и сделал. Под именем Стива Боннати прилагалась его фотография, возраст и звуковой файл в одну фразу о том, чем он увлекается. «Мне нравится кататься на роликах и смотреть телевизор». Стейси Гевирц с таким видом, будто она хочет послать мне воздушный поцелуй; Джеймс Оттоуэй сказал, что он интересуется всем. Лили Уилбур сказала, что ей нравится продавать книги. Лайзе Чен нравится рисовать… и так дальше до Алекса Эйслера, он глядел чуть-чуть мимо камеры, как будто не хотел посмотреть мне в глаза. «Мне нравится читать». Щелчок по заголовку «Рисунки и картины» – ни одного рисунка Алекса, насколько я успел заметить. Еще пара кнопок: классная доска («Что мы делаем в классе») и аквариум с рыбами («Талисман класса»). Еще были ссылки на школьную библиотеку и два параллельных вторых класса.

Я поднял глаза и увидел, что Джейн отделилась от группы. Я едва успел подойти к ней, как мисс Хардин, циркулировавшая по классу, словно хозяйка дома среди гостей, встретилась с нами взглядом.

– У вас есть минутка? – спросила она. – Может быть, пройдем вперед?

Обменявшись тревожными взглядами, мы двинулись по проходу, как семейная пара. Мы встали рядом с учительским столом, как бы в ожидании выговора.

Она помолчала, подыскивая верные слова.

– Я хочу поговорить об Алексе.

Джейн кивнула за нас обоих.

– Как его дела?

– О, Алекс очень умненький мальчик. – Мисс Хардин улыбнулась еще шире. – Уверена, что вы это знаете. Ему хорошо удаются и языки, и математика. Еще он очень живой. Этой осенью он подавал такие надежды, – улыбка стала чуть уже, – но в последнее время стал какой-то сам не свой.

Джейн наклонила голову:

– Что вы имеете в виду?

– Ну, он часто ведет себя вызывающе…

– Вы хотите сказать, он хулиганит? – Джейн сразу же поняла свою ошибку: это было все равно что сказать «он калека» или «умственно отсталый».

– Скажем, у него появились причуды. Он то хнычет, что ему не нравится обед, то жалуется, что ему загораживают обзор. Он спорит по всякому поводу, а иногда кидает вещи на пол. – Мисс Хардин кашлянула. – К тому же он часто куксится. Как бы уходит в себя.

– Хм, – сказал я.

– Правда? – сказала Джейн.

– Иногда он даже пытается спрятаться. – Мисс Хардин показала на место между компьютером и последним шкафчиком. – Обычно он сидит там, но дважды без спросу выходил из класса.

«Ремень по нему плачет». Кто это сказал? Сногз? Мартин? Как поступают в «Халдоме» с руководящими сотрудниками, которые прогуливают работу?

Джейн сделала озабоченное лицо:

– Как по-вашему, что мы должны сделать?

– Ну что ж. – Мисс Хардин наклонилась вперед. – Такой вопрос всегда трудно задавать, но все ли у вас хорошо в семье?

Мы с Джейн мельком переглянулись.

– По-моему, да… – ответил я. Психиатр высказал взвешенное мнение.

– Хорошо, значит, это может быть просто такой период. – Ее учительская улыбка растянулась до прежних размеров. – Знаете, как правило, он очень забавный ребенок.

Еще несколько фраз, в том числе похвала читательским способностям Алекса, и нас отпустили. Мы еще немного покрутились, осмотрели книжные полки. Особенно трогательным я нашел «Одинокого кролика».

Бедные мы, бедный Алекс. «В последнее время он сам не свой? – услышал я бурчание Сногза. – А чей же?» Я опять посмотрел на открытку Алекса, которую успел помять, нервно сжав руку. Я перевернул ее и вдруг заметил, что на оборотной стороне тоже что-то написано. В левом углу малюсенькими буквами, практически налезавшими друг на друга, был маленький заголовок «Что мне не нравится дома». А под ним два слова: ссоры и споры. Когда я показал это Джейн, она так посмотрела на меня, как будто ее ударили. А я чувствовал себя как человек, который оказался прав, но жалеет, что не ошибся. Похоже, мы таки получили то, за чем пришли.

По дороге домой за рулем сидел я, и мы оба довольно долго молчали. У меня было такое чувство, что мы едем по туннелю. Наконец Джейн тихо сказала:

– Нам нужно быть внимательнее.

«Нам» – это хорошее начало.

– Да уж.

«А раньше мы не могли об этом подумать?» – съязвил Мартин, но я был намерен оставаться славным парнем.

– По крайней мере, он не провалил математику. Интересно, что сказали другим родителям.

Дух соперничества в Джейн одержал верх. Она фыркнула.

– Скорее всего, мисс Хардин не очень довольна Лили. Уайлин сказала мне, что в последнее время она хули… то есть что в последнее время она вела себя вызывающе. Написала несмываемым маркером телефонные номера магазина через целую книжную полку.

– А что Райза? – неуклюжая девочка с жиденькими косичками. Каждый раз, когда я отвозил Алекса в парк Дэвис, мы видели ее там с матерью, Райза пыталась долететь до неба, яростно раскачиваясь на качелях.

– Кажется, у нее проблемы с учебой. – Джейн помолчала, как будто собираясь изречь какой-то неожиданный вывод. – Ее родители разводятся.

– Хм. – Я подумал о том, как рос в Уайт-Плейнз и как воспитывали Джейн в Норуоке. – Гены или окружение? Мы тоже были такие? – Я протянул руку в темноте и взял Джейн за плечо. – Скажи, это не ты висела вниз головой на турнике и всем показывала свои трусики?

– Может быть. А это не ты на меня наябедничал?

– Нет, – соврал я, – я подглядывал в бинокль.

На самом деле в возрасте шести лет я действительно видел девочку постарше себя за таким занятием. Ее звали Мэри Бет, и про нее говорили, что она малость не в себе, но кажется, это ее нисколько не напрягало. Я был в некотором роде оскорблен увиденным и всем о нем рассказал, хотя оно же меня и взволновало. И до сих пор волновало. Слава богу, Джейн не страдает излишней скромностью.

А потом мы приехали домой. Было уже десятый час, но Алекс еще не ложился. Они со Стеффи смотрели японский мультфильм по мультипликационному каналу. Огромный киборг уничтожал мегаполис лучами из глаз. Мы вчетвером посмотрели, как плавятся окна небоскреба и стекают по стенам здания, словно слезы. Потом началась реклама печенья, и я выключил телевизор.

– Пора спать, – объявил я, прежде чем кто-нибудь успел возразить.

– Он хорошо себя вел? – с надеждой спросила Джейн.

– Ой, да. Он вдруг чего-то раскапризничался, и я дала ему еще порцию десерта. Без проблем, да, Алекс? – Она пощекотала ему живот, я знал, что это ему не нравится. И все-таки он не стал ворчать – может, потому, что был просто рад, что на него обратили внимание. Казалось, он не больно-то счастлив нас видеть.

Стеффи была уже достаточно взрослая, чтобы водить машину, но только не ночью, поэтому я имел честь ее отвезти. Она жила в Хаймедоу – районе Фэрчестера, где дома походили на пакеты из-под молока, потому что никто не переделал их в типовые симпатичные домики. Она сидела на пассажирском сиденье, и от нее доносился слабый запах перечной мяты и пачулей – новое поколение заново открыло для себя Индию. Ее длинная белая рука лежала на спинке моего сиденья, страстно и по-свойски обнимая его, но я решил, что она просто привыкла так сидеть в машине. В любом случае, у Стеффи был панкующий друг по имени Чед, и пирсинга на нем было гораздо больше, чем на ней.

Когда мы выехали на ее улицу, я увидел, что большинство почтовых ящиков свернуты набок и помяты. Пара ящиков загибалась вверх, как будто принимая почту с небес. Праздник панков в Фэрчестере? Наверное, какие-нибудь старшеклассники хотели самовыразиться. Жалкие попытки ограниченного пригородного вандализма. Я свернул в квартал, где жила Стеффи.

– Кажется, здесь? – Второй или третий справа пакет молока, тот, возле которого стоял совершенно нетронутый почтовый ящик в виде акулы, а извилистая дорожка вела к передней двери, хотя там всего-то было идти полтора метра.

– Ага. Знаете что, мистер Эйслер? – Стеффи наклонилась ко мне, ее губы находились в нескольких сантиметрах от меня. На миг я подумал, что ошибся и сейчас она меня поцелует на прощание.

– Нет, а что?

Спокойно.

– Алекс – самый умный ребенок, с которым мне приходилось сидеть. Но я не знаю, что-то в последнее время с ним творится.

– Вот как? – типичное междометие психиатра. Если бы мы были в моем кабинете, то я бы сидел со сложенными руками и чуть нахмуренным лбом. В машине мне пришлось удовольствоваться тем, что я облокотился на руль.

– Да, сегодня он сказал одну очень странную вещь.

– Правда?

– Он сказал мне, что вы ему не родители.

– А?

– Ага. Он сказал, что его настоящие мама и папа – цыгане.

Ага. Одетые в лохмотья, стоящие у обочины, бедные, но скромные и все же экзотичные – и безумно любящие своего отпрыска. То, что Фрейд называл семейным романом: стойкое убеждение, что тупицы, с которыми ты проводишь детство, никак не могут быть твоими родственниками. Только в данном случае Алекс захотел себе родителей, которые не так много думают о самих себе и меньше спорят.

– Ну, – протянул я, – у бабушки Алекса по материнской линии могло быть немного цыганской крови.

– Правда? Здорово! – С этими словами Стеффи вышла из машины, похлопала акулий ящик, как собаку, и пошла, строго придерживаясь извилистой дорожки до самого крыльца.

Я не отъехал, пока она не вошла в дом. Когда я был в ее возрасте, я всей душой ненавидел эту привычку взрослых – чего они дожидаются? Что в кустах прячется маньяк?

К моему возвращению дверь в комнату Алекса уже была закрыта, и Джейн тоже поднялась в спальню. Я пошел к холодильнику и взял остатки пиццы, разрезанные на звездочки. Интересно, кому это пришло в голову, Стеффи? В раковине торчали кухонные ножницы с томатным соусом на лезвиях. Я съел три звезды, а последнюю принес Джейн на нашем единственном серебряном подносе, доставшемся в наследство от моей бабушки, в которой не текла цыганская кровь.

Джейн уже переоделась в ночную рубашку и читала в кровати «Форбс» – это входило в ее профессиональные обязанности. Она восприняла кусочек пиццы на подносе как полушутку, – так оно и задумывалось.

– Мм, спасибо.

– Алекс думает, что его настоящие родители цыгане, – торжественно произнеся, раздеваясь.

Джейн вздохнула и беспомощно пожала плечами.

– Наверно, так думает и мисс Хардин.

– Я думал, цыгане все время ругаются.

– Это решает дело, или нет? – Она улыбнулась мне особой улыбкой, в которой смешивалось удовольствие и соучастие.

Это взволновало меня, и я наклонился ее поцеловать. Она притянула меня к себе, и ее голая рука обвила мою шею. Когда я нагнулся ниже, она скользнула назад и потянула меня за собой. Через миг мы уже оба лежали на кровати. Я гладил ее плечи. Она вздохнула, это гораздо лучше, чем когда она шипит от раздражения. Но у нас была проблема – мы не понимали, что друг другу нужно. Поэтому, гладя ее руки, я спросил:

– Ты не возражаешь?

– Хм… нет.

Перейдя к ее шее, неторопливо подвигаясь к груди:

– А так?

– Прекрасно. Слушай, тебе не нужно письменное разрешение.

– Я на всякий случай.

Ее рубашка магическим образом распахнулась, когда я стал ласкать ее набухшие соски. Я сжимал ее бедра. Она прижалась ко мне, я опустил руку и стал ласкать ее большим пальцем.

Потом я вспомнил про пласировку. Мне хотелось сделать ей приятное.

– Повыше?

– Нет, так хорошо.

– А так?

– Да, я же говорю.

– А правее не надо?

– Нет.

– Сильнее?

Она вдруг сжала ноги, сдавив мне руку, как цветок в варенье.

– Майкл, это же секс, а не допрос.

– Извини.

Она милостиво разрешила мне продолжить. Через минуту я решил, что буду еще милее, и опустил голову ниже ее талии. Наверно, она не принимала душ с утра, и острый кошачье-рыбный запах окутал мое лицо. Но славному парню все по плечу, и я взялся работать языком.

– Ой, не надо… – прошептала она. – Я, наверно, там противная.

– Нмчм, – пробормотал я, прижатый к ней.

– Что? – Она приподнялась.

Я поднял голову. Мне хотелось быть милым и искренним.

– Ничего. Знаешь, не так уж все запущено.

– Спасибо большое.

– Да все нормально. – Я был готов вернуться к своему спелеологическому занятию, но она откатилась в сторону. – А теперь-то что?

Ее вздох был похож на пар, вырывающийся из трещины.

– Попробуем как-нибудь в другой раз, ладно?

– Попробуем.

В конце концов мы разошлись по своим половинам кровати и заснули.

Non coitus tristus est[9]9
  Отсутствие соития печально (лат.).


[Закрыть].

– Где мой синий зонтик? Алекс, Майкл, вы его не видели?

Джейн собиралась на работу, этот процесс нарастал лавинообразно, начинаясь спокойно и заканчиваясь безумной спешкой. У Джейн уходило пятьдесят минут, чтобы доехать до гигантского здания «Халдома» на 34-й улице, включая поездку до фэрчестерской станции и дорогу пешком от Центрального вокзала. Это был факт, и она могла бы рассчитывать время в соответствии с фактом. Но как бы рано она ни вставала, какая-то внутренняя пружина регулировала ее темп таким образом, что она двигалась все быстрее и быстрее, пока, подталкиваемая спешкой и железнодорожным расписанием, не вылетала из двери ракетой. Я всегда считал, что она нарочно создает напряжение, чтобы не расслабляться. Она признала, что, возможно, в этом есть смысл, но ничего не изменила.

Мне еще предстояло решить, работает ли моя стратегия. По-моему, то, что я стараюсь быть милым, временно смягчило Джейн, хотя иногда она выходила из себя. В прошлую пятницу, собираясь на званый вечер с сингапурскими гостями, она достала и приложила к себе длинное платье, темно-темно-синее, почти черное, и с сомнением поглядела на себя в зеркале. Потом она задала мне вопрос, который приводит в ужас всех мужей на свете:

– Что мне сегодня надеть?

Обычно я отваживался поделиться мнением, иногда даже доходил до того, что предлагал надеть платье другого цвета или фасона. Из-за этого у нас всегда происходили ссоры по поводу мужской безвкусицы, и вообще кто я такой, чтобы учить ее одеваться? Не сегодня, милая.

– Я считаю, – сказал я, обдумывая каждое слово, – что ты должна надеть то, что тебе нравится.

Она фыркнула:

– Не командуй, понятно? – и направилась в ванную.

Вот что делает с человеком давнишняя привычка. Я старался все это изменить. Иногда я мечтал о жизни, в которой Джейн была бы проституткой, а я бы потерял голову от ревности, или мне приходилось бы красть ради пропитания, а Джейн сходила бы с ума от страха, что я попаду в тюрьму. Такие отношения казались мне чистыми и страстными, по крайней мере, никто не мог бы обозвать их банальными.

Подготавливая кабинет для первого приема, я расправил андский тканый коврик и опустил жалюзи. Вид из окна, даже просто зеленая изгородь и боковая стена замка Стейнбаумов, отвлекал пациентов, которые должны сконцентрироваться на своих проблемах.

Черт, а как же быть с моими проблемами? Меняюсь ли я или всего лишь приспосабливаюсь? Бихевиорист мог бы сказать, что поступки одинаковы, независимо от мотива, но я не мог согласиться. В любом случае, чем больше я старался быть славным парнем с Джейн, тем больше это проявлялось и в других областях, к которым не имело отношения. Например, в общении с моими пациентами.

Р. появилась ровно в 10:00, как обычно. С виду она казалась не такой унылой – плечи распрямились, волосы взбиты вверх, на губах полуулыбка, какую называют смешливой. Я вспомнил, что Джейн жаловалась, что я редко говорю ей комплименты, и начал так:

– Должен сказать, вы отлично выглядите.

Р. оглянулась, как будто хотела посмотреть, о ком это я говорю.

– Наверное, дело в освещении, – предположила она.

Низкая самооценка. Обычно я бы прокомментировал ее слова и спросил, почему она считает, что не заслуживает похвалы. Сейчас же в своей новой роли угодника я продолжил в том же духе:

– Нет, дело в том, как вы держитесь…

«Похвалил, называется», – услышал я ироническое замечание сверх-я Мартина. Он обеими руками голосовал за мой проект по развитию обходительности – считал, что это меня улучшит, – поэтому я пошел дальше. Я подвинулся на стуле вперед и улыбнулся.

– Знаете, вы в самом деле очень привлекательная женщина.

Но похоже, от этого замечания ей стало совсем не по себе. Она откинулась на спинку кресла и стала накручивать прядь волос на палец.

После сеанса и десятиминутного перерыва явился С., вошел развязно, как громила в магазин китайских кукол. Я подумал, что, скорее всего, он каким-то образом сумел взять верх над женой, но именно грубости ему и следовало опасаться.

– Ну, – буркнул он сразу, как только тяжело опустился в кресло, из которого недавно встала Р., – Шерил стала сговорчивее.

«Пришлось, наверно, постараться», – прокомментировал Сногз.

– Превосходно, превосходно! – ликовал новый Майкл, хлопая себя по колену.

– Вы так думаете? – С. нагнул голову и, прищурившись, смотрел на меня.

– Возможно, почему же нет?

– Не знаю, не знаю. – С. положил руки на толстые бедра и наклонился вперед. – Я хочу сказать, почему бы это: потому что у нас теперь все наладилось или потому что она меня боится?