Текст книги "Эратийские хроники. Темный гном (СИ)"
Автор книги: Денис Лукашевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)
На коротком брифинге, который провел капрал-вербовщик ему и еще нескольким неудачникам, Джеремия узнал, что кроме ополченских подразделений в состав войска входят рыцарские хоругви, а также капеллы паладинов количеством около пятисот штук – элита элит. Все это было бы очень интересным, если бы не один момент: «Джон из Варда» лишь ждал шанса сделать ноги из этой сборной Эратии по войне.
Но вот только шанс все никак не желал показываться: день проходил за днем, миля за милей, войско успело пересечь Маран, и выйти на холодные, опустошенные просторы Восточной Эратии. Вскоре на горизонте показались стены Валдара. В крепости они остановились лишь на один день. Набрав провизии и «добровольцев» королевская армия двинулась дальше в бескрайнюю восточную степь. И чем дальше они отходили от Валдара, тем хуже и горше становилось настроение Джеремии. Немало этому способствовал и его гоблин-командир Джубел – отрыжка славной зеленокожей и длинноухой расы.
Джубел еще раз пнул его ногой, ехидно улыбаясь.
– Мне долго ждать?
– Встаю, уже встаю! – Джеремия неохотно поднялся, оправил кургузый мундир грязно-зеленого цвета с нашитой на груди металлической пластиной и с глухой ненавистью уставился на командира.
Сержант Кранг, старослужащий и, так сказать, ветеран ополчения, сидевший рядом, испуганно вскочил следом, не дожидаясь начальственного гнева в свой адрес. Джубел лишь скользнул по нему презрительным взглядом и все свое внимание уделил Джеремие.
– Ты хочешь мне что-то сказать, лупоглазый? – Джубел заложил руки за спину и выжидающе уставился на своего соплеменника.
Джеремия было открыл рот, чтобы высказать все наболевшее, но заметил, как Кранг сделал страшные глаза и отчаянно замахал из стороны в сторону головой, и все-таки промолчал. Рядовой облегченно выдохнул.
– Никак нет, мастер! – на одном выдохе выпалил Глазастик, отчаянно сверля глазами облачко на насыщенно голубом небе.
Джубел внимательно уставился в неподвижные зрачки гоблина, пожевал тонкими губами, но всего лишь кивнул. Оглядел остальных бойцов своего отряда, разлегшихся вповалку на травянистом холмике.
– Сегодня снимаемся с лагеря.
– Так точно, мастер! – в две глотки гаркнули Джеремия и Кранг.
Лагерь просыпался. Зашевелились многочисленные ополченцы, в своих коричневых плащах и темно-зеленых мундирах похожие на диковинных насекомых, облепивших окрестности Черных Холмов. Чуть поодаль от них, в самом поселке развевались королевские и орденские стяги. Меж высоких шатров сновали люди. А вокруг раскинулось безбрежное поле палаток, обыкновенных навесов и наскоро выкопанных землянок. Особняков стояли возы обоза, строго охраняемые баронскими ратями. Те хоть смотрелись не столь впечатляюще, как паладины, но все же куда уж боеспособнее голозадого ополчения. Вся эта армейская суета была совсем не по нутру Джеремие.
Гоблин был не особо силен в воинском деле, и весь лагерь напоминал кое-что из обычной жизни: разбитой яйцо на сковородке. Посередине желток, чуть подернувшийся блестящей пленкой, переливающейся на солнце, – это королевская ставка со всеми прихлебателями и советниками. Цвет нации, так сказать. А вокруг безбрежное море уже основательно подгоревшего белка: черная корка голодранцев и бедных селян, силком согнанных в ополчение, и здоровенная плямба обоза. И степь, сухая, выжженная беспощадным солнцем до бледной желтизны – здоровенная сковородка.
Как только перед внутренним взором возникло подобное сравнение, Глазастика сразу же передернуло: на сковородке ощущалось как-то совсем неуютно. Была бы компания еще хорошая, да и с той не повезло: малограмотные селяне и тупой солдафон, только и умеющий, как сверкать командирским глазом и внушительно стоять на посту, держась за небольшое копьецо и внимательно следить за дальним горизонтом.
На дальнем конце лагере зародилось неясное волнение. Джеремия вытянул шею, стараясь разглядеть происходящее. Бессмысленное на первый взгляд метание ополченцев по лагерю показалось ему недобрым знаком. Ой, каким недобрым!
– Что такое? – Джубел развернулся на каблуках. Хорошие у него были сапоги, совсем не стоптанные – видать, одевал он их только по особым случаям. А хороший гоблин – это гоблин без обуви. Глазастик скривился.
К полковнику-гоблину подбежал посланник – мальчишка лет двенадцати-четырнадцати, вытянулся во фрунт и залпом выпалил:
– Степняки, господин полковник! Они выступают!
– Наконец-то! – удолетворенно протянул гоблин. Громко втянул воздух большим пористым носом и резко рявкнул: – Подъем, оглоеды! Выступаем – оружие получите согласно росписям! Сержанты, стройте этих лентяев! Чтобы через две минуты передо мной был боеспособный полк, иначе…
Что скрывалось за этим «иначе, можно было уже не раскрывать: каждый удумал себе по мере собственной испорченности.
Кранг выпрямился, выпятив тощую грудь, и рявкнул:
– Взвод, стррройсь! Рррнясь! Ну что, оглоеды, скоро будет пляска!
2.
Главное – это оружие. Джеремия относился к этому утверждению с предельной ясностью, нутром понимания, что иначе жизнь его в намечающейся битве не будет стоить и гроша. Поэтому, как только их собрали в некое подобие строя, Глазастик чуть ли не вприпрыжку понесся в сторону обоза, где уже разворачивались большие и тяжелые возы, ведомые флегматичными тарквиниями. Раскрылись полотняные пологи и прямо на землю принялись скидывать связки старого оружия и доспехов.
Глазастик подхватил длинный кинжал и короткое копьецо, ухватил посеченную ржой кольчугу мелкой вязки и чуть ли не с торжествующим криком понесся прочь сквозь толпу ополченцев. С этим, ежели что, можно было с легкостью и дезертировать, если особо припечет. Копье бросит, а кинжал пригодится. Да и кольчуга не сильно стесняла движения, и, кроме того, неплохо прикрывала ценную шкурку. Уж кто-то, а он не горел особенным желанием положить свою буйную головушку за короля и прочие мифические идеалы. Главное, уцелеть в первые мгновения, а потом стоит воспользоваться легендарной ловкостью гоблинского племени и слинять в наступившей неразберихе.
Увлеченный своими мыслями, он и не заметил, что, проталкиваясь сквозь толпу, чуть не врезался в мрачного, как глубины Бездны, Джубела. Полковник, сложив жилистые руки на впалой груди, с нескрываемым презрением взирал на Джеремию. Длинный тонкий рот постоянно искривился в отвратительной ухмылке.
– Че, зеленомордый, намылился в легкую пехоту? Побегать хочешь, ножками поработать? – процедил полковник.
Джеремия от неожиданности обмер и лишь разродился протяжным «э-э».
– Че за «э-э»? А ну ррнясь перед своим командиром! – Джеремия тут же вытянулся в полный рост, словно марионетки, которую вздернул на нитях безжалостный кукловод, Гоблин замер, преданно сверля взглядом медную пуговицу на самопальном Джубеловском мундире. – Таких бегунков у нас хватает, а вот в копейщиках – недобор. Некоторые, отринув патриотические чувства, отказывается идти на передовую, чтобы кровью, так сказать... А ты у нас парень не промах. Сержант, марш сюда!
Кранг, гремя сочленениями старого колонтаря, подскочил к полковнику, грохнул латной перчаткой по ржавому остроконечному шлему.
– Господин полковник...
– Выдай этому бойцу и остальным охломонам из своего взвода по длинному копью или алебарде – выступаете в первой линии. Приказ ясен?
Сержант молодецки звякнул доспехом, повторно и предельно радостно отдавая честь, только, как заметил Джеремия, лицо его смерно побледнело, а рука, застывшая у кованого козырька шлема, мелко дрожала.
– Так точно, господин полковник!
Молодецкий окрик разнесся далеко вокруг, аж звякнул старый колонтарь.
Джеремия от военного дела был весьма далек, поэтому сразу же, как только Джубел скрылся из поля зрения, подскочил к Крангу, дернул за край колонтаря, шепнул:
– Что теперь?
– Что-что... – зло буркнул сержант. – Конец нам. Первая линия – принимает первый удар врага. Сам должон понимать, что в этом ничего хорошего нет. Слышь, гобла, ты шибко везучий?
– Ну, по разному.
– Тогда молись своим богам, чтобы мы пережили этот день.
На горизонте, там, где по данным конных разъездов находился лагерь степняков, вставала серая пыльная стена; мелко дрожала земля – Джеремия остро чувствовал это своими большими плоскими ступнями.
Кранг всунул ему в руки длинное копье, тут же возомнившее себя самостоятельным существом – длинное древко повело в сторону, и только ценой огромных нечеловеческих усилий удалось удержать его в вертикальном положении. На недостижимой высоте сверкал на солнце трехгранный наконечник.
«Здоровенный дрын, и ничего более», – мелькнуло в голове.
– Что застыл, гобла?! – Кранг пнул Джеремию под зад. – В строй, сволота, быстро! – И тут же без перехода: – Рррняйсь, рванина! Равнение, оглоеды! Рррнение, я сказал!!! Или вы думаете, что будете жить вечно, бесхвостые обезьяны?! В строй, вашу мать, за графа, за короля, за Свет!!!
Глазастик чуть ли не кубарем влетел в гудящую толпу злых и рассерженных ополченцев. Толкаясь и спотыкаясь, горе-солдаты создавали некое отдаленное подобие строя. Дубасили друг друга тяжелыми копьями и алебардами, ругаясь и матерясь, но сбивались в плотную кучу, пропахшую страхом, немытым телом и горелой кашей. Кто-то тащил с собой здоровенный чугунный котел, отдувался и пыхтел, но тянул. Кранг подскочил к ополченцу и врезал крепкого подзатыльника.
– Куда тянешь, мать твою? Брось! – С тихим «а пожрать!» ополченец оставил в покое котелок, ко дну которого прилипли скудные остатки каши.
По лбу Джеремии градом катился пот, под отяжелевшей кольчугой одежда промокла насквозь и хлюпала, прилипая к влажному телу. Кто-то отдавил Глазастику ногу, и теперь он хромал, морщась от пульсирующей боли при каждом шаге, словно земля была усыпана гвоздями.
– Рррняйсь, стадо баранов! Теснее, мать вашу! Копья держать ровно. И алебарды, умник! – Звук удара органично вплелся в многоголосые стоны этого огромного, но беспомощного животного под названием «народное ополчение».
Копье гуляло в руках, как продажная девка, недовольная размером оплаты. Того и гляди, вырвется. Мощно врезали под коленку тяжелым сапогом – гоблин завыл от боли, но копье удержал, и все-таки втиснулся в середину неровного строя. Вперед в развалочку вышел Джубел, хмуро посматривая на ополченцев, вооруженных и одетых как попало. Судя по некоторым физиономиям, неожиданная служба для некоторых была избавлением от гораздо худшей участи – плахи и секиры палача.
– Бойцы! – Пуговицы на мундире Джубела сияли патриотическим блеском. Начищенные щитки, закрывающие узкие плечи, слепили глаза. – Сограждане! Сегодня наш долг...
– Ух, сволота зеленомордая, гладко стелит! – процедил сквозь зубы соседний Джеремие ополченец, здоровенный тип со шрамом, наискосок пересекавшим красную ряху. Из-за него казалось, что Гернор, как вроде бы звали детину, постоянно издевательски скалится. Он громко засопел сквозь сломанный и неправильно сросшийся нос: – Ты как, гобла? Жить хочешь? Ага, я тоже, сученок...
– ...Враг на подходе, и от нас требуются решительные действия. Спасем же наши родные земли от нашествия диких варваров! За графа, за короля, за Эратию! За великий и всеблагой Свет!
Перед строем двинулись клирики со священными бронзовыми лампами и чадящими чем-то горьким и сладковатым кадилами, монотонно читающие литании из больших, покрытых сусальным золотом книг. Когда они закончили, Вразнобой грохнули тысячи ног, и людская лавина, похожая на волну мусора покатилась по выжженной степи навстречу пыльному пологу, встававшему чуть ли не до небес.
3.
Отдаленный рокот напоминал голос прибоя, да только откуда в степи море? Нет, то был прибой иного рода... Пропыленный вал тысяч лошадей и людей, грязной пеной над которыми вставали многочисленные грубые знамена: черепа и шкуры зверей, темные флажки и вымпелы, гремящие костяные бубны. А перед ним рвалось грозное улюлюканье, пока еще тихое, но с каждой минутой становившиеся все громче и громче.
– Держать строй! – перекрикивались сержанты. Иногда подскакивали к чересчур быстроногим или медлительным и пускали в ход пудовые кулаки и древки копий для вразумления и воспитания. – Держать строй!
Страшно. Немилосердно сдавил мочевой пузырь. Руки – мокрые от пота, и древко скользило, так что толком и не ухватиться. Пальцы гудели от напряжения и хотелось пить. Джеремия посмотрел наверх, на далекое и жаркое не по сезону солнце, что жжгло лицо и руки. Кольчуга оковами легла на плечи, мешая дышать и расправить спину. Сейчас решение нацепить на себя доспехи уже не казалось таким удачным.
– Нас пустят первыми, – шептали в строю, – а потом дружинников.
– А паладины? Светляки на что?
– Енто ж елита! Погонят степняков, когда те побегут от нас.
– Побегут, конечно ж! – хихикнули к ответ. – Гляди чтоб нас во время ентого бега не потоптали.
– Ну дык, лошадь – это ж как медведь, а копьишко, шо рогатина. Слышь, мужики, что никто из вас не ходил на косолапого?
– Ходили! – Тяжкий вздох.
– Сам ты косолапый! Сравнил, понимаешь!..
– Держать строй, оглоеды!
И все время вперед.
– Не отставать, бараны!
Джеремию уже изрядно шатало от усталости, руки уже не просто ныли, они казались двумя свинцовыми чушками, по какой-то дикому случаю приделанными к телу. Гоблин не чувствовал ни пальцев, ни ладоней, только пылавшие огнем предплечья. Перекинув на плечо копье, он пошевелил онемевшими пальцами, стараясь разогнать застоявшуюся кровь, больше похожую теперь на расплавленное олово. Мигом в ладони вонзились тысячи иголочек.
Перед глазами плыло. Желтая высохшая трава под ногами, пылающий нестерпимым сиянием небосвод над головой да стена пыли впереди. Черные фигурки всадников напоминали неровный раскачивающийся частокол. Солнце отбрасывало блики на наконечники дротиков и мечей. Доносился многоголосый визгливый вой. Рокот превратился в топот лошадиных копыт, будто чудовищный оркестр, состоящий из одних барабанов.
Под ногами вырос небольшой холмик, и Джеремия, оглянувшись, сумел увидеть королевское войско, пятнистой кляксой растекшееся по степи справа и слева. Позади сверкала королевская ставка, окруженная плотным стальным кольцом паладинов.
– Елита выжидает. – Кто-то нервно хохотнул.
– Гляди, дружинники по бокам. – Шепнули позади.
И действительно клякса с флангов замыкалась двумя темными косами, далеко вытягивающимися вперед. Своеобразные клещи, призванные окружить и сдавить вражескую армию. На ветру полоскались тяжелые знамена графов и герцогов, изукрашенные и причудливые. Джеремия сглотнул: а ведь главный натиск окруженных степняков придется по центру, прямо сюда, где он так бодро вышагивает.
Стало невыносимо страшно, и только чудом Джеремию удалось сдержать подступившую к горлу панику. Но он тут же почувствовал, как что-то теплое течет по ногам. К страху прибавился и стыд. Но, с другой стороны, шагать с опорожненным мочевым пузырем было куда уж легче.
– Стояяять!!! – разнеслось гулкое по строю.
Покачнувшись, словно наткнувшись на упругую преграду, армия встала. Сухой жаркий ветер лизнул шершавым языком лицо, на время осушив кожу. Джеремия слизал соленую корку на губах.
– Оружие на изготовку!!! Выполнять!!!
– Это как? – Глазастик обернулся к Гернору.
– Гляди, – хмыкнул ополченец.
Он сделал шаг вперед и с силой вонзил тупой конец древка в твердый грунт. С первого раза не получилось: стальное навершие лишь царапнуло по плотной корке высушенной земли. Только во второй раз, навершие с сухим хрустом вонзилось в почву.
– Ногой подпирай, шоб не выскочил!
Джеремия послушался. Копье вошло в землю лишь с четвертой попытки, да и то неглубоко. Подперев его ногой, гоблин стал ждать.
Степняки приближались. Теперь можно было разглядеть сквозь пыльную пелену отдельные детали: всадников на невысоких мохнатых лошадках, лохматые шапки и грязно-серые кожухи на голое тело, злые лица. Глазастик не мог разглядеть детали, но что лица именно злые, он не сомневался: от таких типов ожидать добрых открытых улыбок не приходилось.
– Стояяять!!! – пронеслось над строем. – Чтобы не случилось – держать строй!
Грохот стоял такой, что уже ничего не было слышно, кроме себя самого. Словно весь мир только и состоял, что из топота тысяч копыт по раскаленной земле. Резким рефреном в него вплеталось улюлюканье и вой, что издавали степняки. Видимо, для страху. Честно признаваясь самому себе, Джеремия вынужден был признать эффективность данной тактики: если бы его не подпирали сзади, то он уже улепетывал отсюда во все лопатки.
Теперь он видел степняков во всех деталях. Не мешала ни пыль, ни солнце: хрипящие кони, безжалостные лица, сморщенные, будто печеное яблоко, загорелые до черноты, сверкающие сабли и короткие костяные луки, уже растягиваемые в смертоносной улыбке. Гремящая костяными бубенцами сбруя.
Взвизгнула стрела, и кто-то, захрипев, упал на землю.
– Сомкнуть строй, болваны! – гаркнули слева. – Не высовываться.
Опять пронзительный свист. Еще и еще. Длинная стрела с белым оперением, скользнула по землю, выбив фонтанчик пыли и подкатилась к ногам гоблина. Как завороженный, он уставился на нее, и лишь после страшного хрипа сбоку, в котором смешался страх и ярость, поднял голову.
Прямо на него летела оскаленная лошадиная морда, роняя клочья желтой пены.
Битва при Черных Холмах.4-6
4.
Удар. Словно в гонг грохнули, аж в ушах зазвенело. Заныло, завибрировало в руках копье. Древко выгнулось дугой – Джеремия отлично чувствовал чудовищное напряжение, возникшее в дереве – и упруго выпрямилось, ударив плетью по ладоням. Оружие выдержало.
Но зато лошадь споткнулась, зарылась с жутким, почти человеческим криком головой в землю. Степняк швырнул в сторону саблю, схватившись рукой за окровавленную грудь, едва укрытую разодранным кожухом. Завалился набок с простого потертого седла и замолк, уткнувшись лицом в пыль. И тут же снова возник гарцующий конь, и воин с глазами-щелочками, размахивающий саблей и вопящий во все горло. Странно, но в его глазах Джеремия увидел все тот же страх. Да, степняк выглядел необычно, но в нем не было ни нечеловеческой злобы, ни одержимости порождений Бездны. У него не было даже самых завалящих клыков и когтей! Даже наоборот: пока степняк раззявил пасть в отчаянном вопле, Глазастик заметил, что у того изрядно не хватает зубов.
И упустил момент, когда степняк замахнулся для удара, готового развалить гоблина надвое. На помощь подоспел Гернор. Наконечник алебарды скользнул в подмышку врага и с хряском вошел в плоть. В лицо брызнули горячие алые капли – степняк выпучил глаза, булькая кровью, хлынувшей из горла. И медленно сполз с обезумевшего коня. Мохноногая лошадка, потоптавшись неуверенно на месте, с хриплым ржанием устремилась прочь.
Снова и снова степняки, как тараканы, лезли вперед. Скалили гнилые зубы, бешено вращали глазами и пытались врубиться в ощетинившийся копьями и алебардами строй ополченцев. В каком-то рванье, сырых невыделанных шкурах, грязные и чумазые. Ничем они не были лучше королевских ополченцев.
– Не зевай! – Гернор, гремя сочленениями кольчуги, воткнул лезвие алебарды не в меру ретивого степняка, что чуть не развалил Джеремию пополам, и тут же схлопотал саблей по спине. Сморщился, прошипел что-то сквозь зубы и развернулся, орудуя алебардой, как косой, благо длинное и широкое острие позволяло подобные выходки.
Стоны и хрипы умирающих, крики и вой еще живых, конское ржание и топот копыт, проклятия и ругательства слились в чудовищную какофонию, увертюру смерти и убийства. Глазастик уже ничего соображал, только тупо тыкал перед собой копьем, стараясь хоть краем лезвия достать хоть кого-нибудь в накатывающих волнах врагов. В глазах рябило и плясало, руки ныли от боли и усталости, его самого качало, как тростник на ветру, но каким-то чудом он стоял.
Древко выгнулось, заскрипело и заныло, и со звонким щелчком лопнуло. Хлестнуло щепой. Один конец копья остался в степняке, второй – в руках. С отчаянным визгом Джеремия швырнул его в толпу и бросился наутек, вернее, попытался это сделать. Под ноги упал ополченец – молодой еще парень с рассеченным лицом: изо рта хлещет кровь, безумно сверкает единственный уцелевший глаз.
Гоблин повалился на него, перемазался красным. Кровь была повсюду: на руках, на лице, кольчуга покрылась отвратительным алым лаком, земля разъезжалась под ногами, мокрая и скользкая.
– Ы-ы! – Джеремия на четвереньках попытался подняться. Пошатываясь, сделал еще один шаг.
Тяжелое древко влетело прямо в зубы. Во рту мигом стало солоно. Отплевываясь и пуская кровавые пузыри, гоблин пополз, загребая грязь тонкими пальцами.
– Подъем, сволота! – Кто-то ухватил его за шкирку, подкинул как кутенка и всунул в руки копье. Джубел ухмылялся, на окровавленном лице сверкали безумной яростью глаза: – В бой, отродье! В бой... хррр!
Короткий дротик снес полковника. Джубел, ухватившись за торчавшее в груди древко, повалился набок, сучя ногами и харкая кровью. На его мундире вокруг торчащего древка мигом набрякло темное пятно.
Джеремия отшатнулся и снова упал в кровавую грязь. Гремящая костяшками на сбруе, широкая конская грудь нависла над ним.
– А-а-а!
– Поможите!
– Держать стро... ух!
Острое копыто кувалдой вбилось в землю на расстоянии в несколько пальцев от головы гоблина, второе скользнуло по уху. Джеремия катался по земле, стараясь уберечься от топчущейся лошади, от ее смертоносных копыт. Страх поглотил его целиком, не оставив ровным счетом никакого лоска, накопленного за всю относительно цивилизованную жизнь. Остались лишь звериные чувства и повадки.
Рука сама нащупала кинжал на поясе, и с силой вогнала его в мохнатое брюхо. Лошадь взревела и встала на дыбы. Джеремия со звериным воем, нажал еще сильнее, и клинок вошел в мягкую плоть по самую рукоять. Гоблин дернул кинжал в сторону, распарывая плотную шкуру. Кровь соленой волной хлынула в рот, дымящиеся кишки вывалились наружу. Лошадь всхрапнула и замертво рухнула на землю, придавив собой всадника.
Его лицо перекосилось от ужаса, когда он увидел, как перемазанное кровью жуткое зеленокожее чудище с длинными обвисшими ушами ползет к нему, скаля острые зубы и сжимая в руках кинжал. На лезвии болтались прилипшие куски плоти.
Джеремия прыгнул и силой вогнал кинжал в горло. Степняк забулькал, дернулся пару раз и затих.
Наваждение схлынуло. Пошатываясь, Джеремия поднялся. Огляделся. Ни о каком подобии строя не могло идти даже речи, все смешалось в кучу: кони и люди, степняки и эратийцы. Лязг оружия, отчаянные крики. Смерть.
– Гобла! А я думал, что тебе конец! – Рядом возник ухмыляющийся Гернор. В руках он сжимал окровавленный по самую рукоять ростовой топор. – Живехенек? Ага, есть в тебе нужная жилка!
Глазастик глухо застонал, поднимаясь. Сил на то, чтобы говорить, у него не осталось.
– Ясно, – хмыкнул Гернор. – Держись меня – будем пробиваться.
Не было никакого желания перечить, и Глазастик послушался.
Яркий блик ослепил на мгновение. Проморгавшись, он увидел, как где-то справа что-то сверкает, настоящая волна сияния, неудержимый вал полированного металла. Неужели...
– Паладины! – взвревело сразу несколько глоток по соседству.
– Свет велик! Навались, братцы!
С глухим уханьем ополченцы подались вперед, сбились в кучу, в которой оказался и Джеремия с Гернором. Чуть погодя они заметили и Кранга, продолжавшего командовать своим взводом. Одной рукой он продолжал сжимать грануйское полковое знамя – красный разъяренный бык на коричневом поле. Говорили, что его придумал сам граф. Над толпой витало радостное воодушевление, даже и гоблин поддался на всеобщую веселую лихость. Паладины ведь – победа близка!
Рядом охнули.
– Во имя Света! Мужики, гляньте!
– Держать строй... Ох, что это такое?
– Да защитит нас Свет!
Сверкающая волна распалась на отдельные детали, похожая на шкуру огромной змеи. Тысячи чешуек, уложенных ровным узором. Джеремия присмотрелся и тоже обомлел.
«Елита», как сказали бы ополченцы. Настоящая степная «елита». Все, что было раньше – это так, оборванцы, сродни королевским ополченцам. А теперь... А теперь в бой шла реальная сила. Степная гвардия.
Ухоженные поджарые рысаки вместо нескладных мохнатых лошадок. Яркие попоны и мелкая вязь кольчуги на мощных крупах. На всадниках странный доспех, состоящий из сотен отполированных чешуек, – тело облегает, как вторая кожа. Покачивались в воздухе сотни ярких плюмажей на вершинах остроконечных шлемов с длинными и острыми наносниками, закрывающими чуть ли не пол-лица. Длинные и широкие листовидные наконечники копий наклонены вперед.
Острый стальной клин, как нож в расплавленное масло, вонзился в толпу ополченцев, сминая и разделяя ее на две части. Крики боли и ужаса вспороли воздух, чудовищный лязг сталкивающегося металла резанул слух.
– Где дружинники? Они должны были их остановить! – высокий, полный отчаянной надежды голос откуда-то сбоку. Кажется, это кричал молодой веснушчатый паренек с окровавленным лицом и в рассеченной кольчуге. Мелко дрожало копье в грязных руках.
– Нету уже дружинников, – пробормотал Кранг.
– Нету?! Как нету?! Где паладины?
Кто-то обернулся, вглядываясь назад, где раньше сверкали застывшими статуями из расплавленного металла ровные ряды гвардии Ордена Света, да металось на ветру тяжелое, шитое золотом и серебром королевское знамя. Там ничего не было. Паладины, развернувшись, уходили, перед ними маячил королевский ястреб, а позади – тянулся уцелевший обоз.
– Король бежал!
– А-а! Ратуйтесь, хлопцы!
– Дерржать строй!!! – Но как-то слишком неуверенно: скорее больше по привычке, чем по необходимости. – Ах, в Бездну все! Отступаем!!!
– Спасите!!!
Ополчение покачнулось, подалось сначала вперед, гремя оружием, и отхлынуло назад. Мигом войско превратилось в обезумевшую толпу.
Паника накрыла черным крылом всех, без исключения. Животный страх за свою жизнь, чувство локтя, сумасшествие спасающихся – все навалилось удушливой волной на Джеремию. Толпа врезала сапогом по печени, втоптало в землю, прошлась тяжелой подошвой по спине, размолотила в щепы древко, все еще стиснутое в руках, подхватила неистовым ураганом с землю и швырнула дальше.
А сзади с торжествующим улюлюканьем неслись степняки, рубили и кололи убегающих, арканы выхватывали из стада, в которое превратилось ополчение, людей и швыряли под копыта своих коней. Сзади неслись стрелы, разя в спины и задницы. Стальной клинок степной гвардии уверенно резал толпу на две части: одна – между молотом и наковальней вражеской армии, вторая… Второй дали шанс, но ненадолго. Как только расправились с первой половиной, степняки повернули и против остальных.
Это была бойня – ничего больше. Глазастик бежал изо всех сил, шныряя между топчущихся лошадей и падающих ополченцев. Чудом уворачиваясь от летящих стрел и стальных молний копий.
Еще чуть-чуть и еще. Дыхание рвало раскаленной кочергой грудь, ноги одеревенели, и гоблин уже совершенно не чувствовал, как он их переставляет. В глазах – багровый туман, и бьется в голове пойманной птицей душа.
Он не бежал, а просто медленно плелся, едва переставляя ноги. Огромные ступни заплетались, цеплялись одна за одну, руки повисли бесчувственными плетьми. Еще один бесконечный по счету шаг – ноги подогнулись, и Джеремия рухнул в пыль. Перевернулся на спину. Ему было просто все равно: он устал настолько, что уже просто было наплевать на поганых степняков. Скорей бы они пришли, да прекратили мучения.
Он перевернулся и вместо оскаленных степняцких рыл увидел звезды, огромные, сияющие и завораживающие. Просто звезды…
5.
Он лежал в траве и смотрел на небо. Звезд больше не было, а только лишь опрокинутое бледно-голубое дно огромной чашки. Даже небо в степи казалось пыльным – так и тянуло наслюнявить палец и провести по грязи. Авось, да проступит пронзительно-яркая полоса истинного цвета.
Осознание того, что он все еще жив, пришло к Джеремию лишь после этого дурацкого желания. Потом нахлынула радость. Дикое, необузданное счастье. Хотелось прыгать и плясать, орать во все горло и смеяться до колик в животе. Слава Свету, но сил на все это просто не осталось.
Глазастик лишь тихо застонал, перевернулся набок и попытался подняться, опираясь на руки…
Что-то тяжелое опустилось сверху и снова прижало его к земле. Тихий голос, что пах гнилыми зубами, старым луком и кровью раздался совсем рядом:
– Тихо, зеленка, не шевелись! А то спугнешь свою удачу.
Внутри все похолодело, желудок сжался и подпрыгнул куда-то к горлу. Джеремия медленно повернул голову.
Совсем рядом, спрятавшись за павшей лошадью, лежал Гернор и самодовольно лыбился.
– Тебе везет, – прошептал он. Из-за шрама и улыбки его физиономия перекосилась еще больше, став совсем уродливой. – Вот я и решил отхлебнуть из твоей чаши со счастьем. Теперь тихо – степняки за последний час прошли здесь дважды. Могет еще подтянуться. Подождем темноты – потом двинемся.
– Куда? – выдохнул Глазастик, косясь на ополченца.
– А дхар его знает! Могет на север, к Горгонаду. Думаю, возвращаться в Эратию смысла нет… Заткнись – кто-то идет!
Наверное, Гернор сам себе приказал замолчать, потому что за весь разговор гоблин сказал лишь одно слово. Да что там сказал – выдохнул на пределе сил.
Джеремия тихо перевернулся на живот и залег рядом с ополченцем.
Солнце пекло немилосердно и кольчуга немедленно нагрелась на солнце. Пот потек ручьем, разъедая ранки и ссадины, но Глазастик лежал, молчал и терпел.
Вскоре он услыхал тихий шорох – кто-то пробирался между валявшимися в траве телами ополченцев и степняков.
Первых было намного больше – пришельцы с востока гнались за ними долго, добивая паникующий сброд, в который превратилась королевская армия. Наверное, только чудо помогло спастись Джеремии. Оставалось лишь надеяться, что пока что оно оставалось с ним.
Сухой ветер гонял пыль над высушенной травой, шелестел пожелтевшими стеблями, да трепал одежду на трупах. Чего-чего, а мертвецов в округе хватало. Разрубленные, растоптанные тела, поломанное оружие, торчащие обломки копийных древок. Имелось несколько конных трупов, почерневших и раздувшихся. Над степью висела густая вонь, жужжали огромные зеленоватые мухи, назойливо лезли в уши и глаза.
Отяжелевшие от переедания стервятники тяжело переваливались с ноги на ногу, гоняли подвернувшихся ворон, карканьем выдававших свое явное неодобрение подобным поведением пернатых собратьев.
Одним словом, практически идиллическая картинка – трупы Глазастика смущали мало. Главное, что он остался жив, а остальное... Да пади оно все в Бездну!
Жара. Чем выше поднималось солнце, тем сильнее Глазастик ненавидел Великую Степь, а также проклятое ополчение, Джубела, барона, рыцарей, паладинов и, в довесок, самого короля. Еще он ненавидел степняков, но как-то меньше: не они притянули его на край света и не они бросили его в кровавую баню. Скорее гоблин воспринимал их, как неумолимую стихию, вроде морского прибоя, или отлива-прилива. Накатило – и отступило. Теперь Джеремия с предельной ясностью прочищенного крепкой затрещиной мозга понимал, что проку в этом великом походе на восток не было. Степняки морским валом сравняли королевские войска со степью и покатились дальше.
