Текст книги "Эратийские хроники. Темный гном (СИ)"
Автор книги: Денис Лукашевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)
Голова джаффца показалась над перевернутым столом. На щеке красовалась черная полоса копоти. Его взгляд встретился с глазами гнома, и пиромант кивнул: теперь огня ему хватало на то, чтобы прикрыть цверга.
Взрывом загасило если не все, то большинство свечей, и в пещере, несмотря на многочисленные горящие алхимические смеси, стало гораздо темнее, подступили пляшущие тени, в багровом отсвете скрадывались движения и глаз то и дело цеплялся за очертания обломков, казавшихся скрючившимися фигурами. Теперь в полутьме стало ясно, что глобула Источника, кроме всего, еще и светиться: несильным, но явственным серебром, облачком с металлическим отсветом, окружавшим ее поверхность.
Обломки зашевелились и черная смутная фигура, окруженная черной взвесью пыли, поднялась из них. Раздался лязг металла, когда она вновь двинулась к Шмиттельварденгроу. Багровое пламя взвилось ввысь, лизнуло неровный потолок и осветило бугристые сочленения доспехов.
– Ты разочаровал меня, Шмитти! Огненный порошок сыновей Труна? Неужели, это все, на что способен? Я так и знал, что без моей секиры, моего детища – ты ничто, ничтожный аттауран ничтожного Симгара!
Шмиттельварденгроу до скрежета сжал зубы, заточенные резцы сомкнулись с кровожадным лязгом: Доннермагнустру зря времени не терял и знал, как он выжил в Темной войне. Симгар, последняя крепость темного народа, сдался без боя, а его аттауран бежал в ночи, бросив луноцветные знаки различия: витую перевязь и скипетр владетеля.
Но это были всего лишь слова. Сегодня они уже ничего не значили, и Шмиттельварденгроу уже больше не был тем аттаураном. Он научился доводить дела до конца. Вновь отыскав Джалада, он жестом приказал ему помедлить, выглянул и увидел все приближающуюся грозную фигуру мага-кузнеца, закованную в неразрушимую броню. Огонь обрамлял его достойным фоном, мрачным и торжественным.
Ну, почти неразрушимую.
– Ты напоминаешь мне о старых долгах, Доннер? – ответил ему Шмиттель. Он постарался, чтобы его голос не дрожал от напряжения и саднящей боли в горле. – Так вот я пришел отдать один из них. Тот самый, что я задолжал тебе!
– И что же это, маленький, но очень храбрый гном?!
Голос кузнеца звучал почти над ним. Цверг нутром чувствовал, как над его укрытием поднимается Головоруб, оскаленный в кровожадной ухмылке. Он почти видел, как алые блики ложатся на полулунные лезвия, похожие на свежую кровь.
– Твоя смерть! – выкрикнул цверг и кубарем выкатился из-под удара.
Головоруб смял остатки стол, превратив толстую, с руку толщиной столешницу, в тонкие щепки, разочарованно высек сноп искр из каменного пола.
Шмиттельварденгроу присел на одно колено, взяв наизготовку рунный топор и махнул рукой.
– Джалад, давай!
Доннермагнустру зарычал, но еще громче зарычал огонь. Он взвился двумя чудовищными колоннами и в следующее мгновение обвил голема пылающим вихрем. В один миг температура в центре, судя по скрутившимся волоскам в бороде была достаточна, чтобы нагреть железо до красного каления, и продолжала повышаться. Рев перешел в истошный вопль.
Огромная фигура закачалась, попыталась отступить, но вслед за сместился и огонь. Шмиттельварденгроу увидел, как Джалад воздел руки и его губы быстро-быстро двигались, выплетая длинное, почти бесконечное заклинание. На бледных висках влажные полоски прочертили струйки выступившего пота. Цверг отсчитал десять ударов сердца и прыгнул на пылающего голема, взмахнув топором.
Огонь раздался двумя крыльями в стороны, оголяя раскаленный металл и отслаивающиеся лохмотья жертвенной крови. Удар Шмиттельварденгроу не пробил, но глубоко вмял правый наплечник – закаленная сталь глубоко вошла в мягкое железо.
Цверг работал, как лесоруб. Огонь ослепил Доннермагнустру, заставив того лишь защищаться. Он поднял руку с Головорубом – секира разочарованно стонала и вибрировала в его руке, а Шмиттельварденгроу раз за разом наносил удары, вкладывая в них не только свою силу, но и толику Тьмы. На пятом или шестом ударе слетел правый наруч, обнажив металлические тяжи и шестеренки, обтянутые кольчужным чехлом. После удара из погнутой трубки брызнуло масло, вспыхнуло, попав на раскаленный металл...
Очень легко было увлечься. И, казалось, цверг совсем потерял голову, одержимый лишь одним: топором, мерно поднимающимся и опускающимся на шатающуюся голема. Вот она победа – совсем рядом, лишь осталось поднажать чуток.
Но Шмиттельварденгроу не забывал о том, с кем он сражался: с выдающимся магом-кузнецом, цвергом с колоссальным опытом выживания в царстве Льдистого Нагорья, того, кто выжил после того, как его душу истерзал Головоруб, а тело сгорело в плавильной печи. И потому он старался не выпускать из виду того, что происходило вокруг него. Например, он заметил черные вихри праха, появившиеся вокруг, почувствовал дрожь магических тяжей Источника, его отзыв на чужую волшбу.
– Джалад!
Гном отшатнулся, и чародейское пламя вновь сплелось вокруг Доннера. Огонь высасывал свет из окружающего пространства свет, но, как ни странно, темнее не становилось: Источник с каждым мигом разгорался все сильнее, серебристое облако расползалось от него, выпуская щупальца по направлениям невидимых струн магии. Зрелище, конечно, было красивым, однако Шмиттельварденгроу больше занимало то, что несмотря на яростное полыханье, шатаясь, отступая, но Доннермагнустру все еще стоял. Его голос, искаженный болью, жаром и яростью, проговаривал слова мудреного заклинания. И, как назло огненный вихрь, окружавший его начинал слабеть. Все больше в вихре алых, багровых и оранжевых нитей пламени проявлялась паутина Тьмы: кузнец душил пламя своей магией и, судя по всему, готовил что-то весьма разрушительное.
– Дхар! – выплюнул цверг. Во рту все пересохло, горло нещадно дерло, словно он проглотил кусок точильного камня. – Джалад, поднажми!
– Не могу! – Не голос, а нечто среднее между хрипом и рычанием.
Джаффец был не в лучшей форме: смуглое лицо смертельно побледнело, глаза очертились резкими темными кругами, пот катился градом, а из носа тоненькой струйкой сочилась кровь. Руки он не опускал, продолжая речитатив заклинания, прервавшись лишь для того, чтобы ответить гному. Но этого хватило, чтобы пламя опало, и Шмиттельварденгроу увидел нечто вроде черного плаща, в который заворачивался голем. Металл доспехов раскалился, защитная пленка жертвенной крови дымилась и отваливалась кусками, обнажая горящий алым металл.
– Дхар! Дхар!! Дхар!!! – выкрикнул Шмиттельварденгроу и снова бросился в атаку.
Теперь его удары встретились с топорищем Головоруба. Металл, из которого оно было отлито, размягчился от жара, но совсем немного, позволив лишь оставить зарубку под самым лезвием. Голем второй рукой попытался двинуть цверга в челюсть, но тот поднырнул под кулаком – его волосы обдало испепеляющим жаром, и рунный топор опустился на сочленения панциря. Звякнули расширившиеся от жара заклепки и выстрелили: одна дернула его за щеку, оставив после себя горячий след, мигом набрякший влагой.
Сталь кирасы разошлась, обнажая переплетенные с Тьмой элементы механизма и остатки плоти. Но Шмиттельварденгроу отступил: Доннер с завидной скоростью развернулся, прикрывая металлом слабое место, застонал Головоруб в поисках свежей крови. Цверг разорвал дистанцию, перебросил топор в другую руку и выбросил вперед ладонь, сложив пальцы замысловатой фигурой, которую в приличном обществе посчитали бы оскорбительной.
Тьма собралась черным осколком и ударила голема в прореху в его броне. Истошный вопль, в котором смешались скрежет металла и боль терзаемой плоти, хлестнул по ушам кнутом надсмотрщика. Шмиттельварденгроу отшатнулся, на миг отвлекся, чтобы подать знак Джаладу, как Доннемагнустру резко выпрямился и обрывки плаща из магии и Тьмы, покрывавшие его плечи, сложились длинным маслянисто-блестящим копьем. Заклинание вытянулось и рванулось вперед. Цверг успел только прикрыться топором.
– Джалад! – Бесполезно – все случилось слишком неожиданно.
Мягкое чавканье, словно кто-то наступил ногою в жидкую грязь, и на лицо гному упали капли раскаленного металла. Он дернулся, но не от боли – она пришла позднее. Скорее от неожиданности, словно ему плеснули в лицо водой. Обжигающе-холодной, колодезной.
Потом пришла боль, рванула когтями лицо, выбила слезы из глаз, и Шмиттельварденгроу отшвырнул бесполезное оружие: от лезвия почти ничего не осталось, одни бесформенные потеки раскаленного металла. Оглянулся и увидел Джалада.
Он все еще стоял, но что не давало ему упасть – оставалось загадкой. С такими-то ранами уже не живут – это цверг мог сказать с точностью. Заклинание целилось не в него, а в мага. Доннермагнустру разгадал их тактику и, пока джаффец жег, подготовил ответный удар.
Шмиттельварденгроу видел разбухшее обгоревшее мясо, торчащие белые обломки ребер, даже трепещущее сердце.
– Смерть! – прохрипел за спиной голем. – Я есть смерть! Я есть отомщение! Я есть кара!
Дальше случилось нечто совсем непонятное.
Доннермагнустру с трудом выпрямился, по дымящимся доспехам струилась кровь пополам с машинным маслом. Его клонило набок, но он вновь поднимал Головоруб – песня проклятого оружия звучала чисто и ясно в предвкушении вражеской крови.
А потом все вокруг стало огнем. Ослепительное сияние скрыло Источник, пещеру, голема. Вокруг ничего не осталось, кроме чистого, алого, словно свежая кровь пламени. От жара, казалось, кожа сама собой, сходит с лица.
Сияние сжалось до узкого луча, соединившего рану в груди Джалада и Доннермагнустру. Все длилось не дольше пары ударов сердца, вдруг растянувшихся, словно тетива на луке.
Раз, два – луч исчез, и время вновь потекло, как обычно. Сначала стало совсем темно, но после свет Источника вновь набрал силы. Шмиттельварденгроу попытался подняться. Получилось не сразу, ноги подкашивались. Он коснулся по привычке бороды, и почувствовал пустоту, рука в панике поднялась выше. Волосы, жесткие, курчавые, остались лишь на подбородке, едва длиннее пальца.
– Все демоны Бездны! – выдохнул он и осмотрелся.
От столов остались одни головешки, но фигура Доннермагнустру никуда не делась. Она лишь опустилась на одно колено, словно голем признавал покорившую его силу. Но чего-то в нем не хватало. Гном присмотрелся, проморгав скопившиеся слезы, утерся и присвистнул: у железного болвана не хватало плеча, руки и части груди: из чудовищной раны торчали части механизма, искореженные шестерни, распорки, обгорелая плоть.
Головоруб валялся на полу, среди головешек. Осторожно, словно боясь спугнуть видение, Шмиттельварденгроу наклонился и поднял его. Знакомое чувство силы наполнило цверга, напитало здоровой злостью и жаждой схватки. Торжествующая улыбка коснулась его губ, но тут же погасла, секира опустилась вниз. Рядом с лезвием валялся хрустальный шарик портального камня. По наитию цверг наклонился и поднял его.
Вот оно. Проклятая секира у него в руках, как и средство спасения: Шмиттельварденгроу был уверен, что с Головорубом в руках ему не страшны никакие враги, куда бы его не выбросило, хоть в центральный штаб Ордена. Похер, во имя Бездны, он победил. Но что-то мешало ему, словно заноза, острый шип, застрявший в его совести, которая, как ему казалось, уже давно атрофировалась за ненадобностью.
Джалад.
Маг упал навзничь, раскинув руки. Его тело... Что-то странное творилось с ним. Кожа, куски плоти вспыхивали, превращались в пепел, под которым проглядывали раскаленные угольки.
Предательские слезы. Рука гнома почему-то дрожала, когда он смахивал их. Острая боль рвала сердце – это было ощущение незнакомое, странное, но было в нем нечто очищающее, словно кто-то жесткой щеткой счищал с него накипь многолетней злобы.
– Джалад? – Шмиттельварденгроу коснулся его рукой, неуверенно, кончиками пальцев...
И, несмотря на чудовищные раны, джаффец шевельнулся. Его рука крепко сжала пальцы гнома.
– Это был... поучительный урок! – прохрипел он. Его глаза сфокусировались на цверге, в их глубине горел настоящий огонь. – Как жаль, что на этом все!
– Я... я не позволю, – слова душили. – Нечего умирать ради меня. Пожалуйста...
Последнее слово он произнес очень тихо, почти неслышно, но Джалад, если не услышал, то почувствовал.
– Фозз, теперь – я. Ты бросишь меня, как огра?
– Дхар! – выдохнул Шмиттельварденгроу. – Мне не нужна твоя смерть. Ты и не представляешь, сколько призраков я оставил за спиной!
– Одним больше... Ты бросишь меня? – повторил пиромант.
Заскрежетал металл, тяжелое дыхание смешалось с воплем разодранной стали.
– Смерть не берет меня! – Доннермагнустру медленно, но вновь поднимался. – Я победил ее! Навеки! Я взял ее регалии...
Магия клубилась вокруг него. Мерно крутился, заряжая его, Источник.
– Вот же неугомонный дхар! – пробормотал Шмиттельварденгроу.
Времени для раздумий не было. Как и вариантов действия. Он сжал руки на рукояти Головоруба. Вокруг секиры заклубилась дымом Тьма, а изуродованные морды, отлитые в металле, ожили, раскрыв пасти в немом крике. Что-то непонятное почувствовал, наверняка, и Головоруб: тональность его песни изменилась, стала тревожнее и яростнее. Он не понимал смысл действий своего хозяина, как и не понимал своего прежнего предательства. Такие глубины моральной оценки ему были недоступны.
Для того, чтобы швырнуть Головоруб в Источник потребовались остатки всей магической силы. Секира, провернувшись несколько раз в воздухе и оставив за собой быстро гаснущий след из черной взвеси, врезалась в сферу, смяла ее верхние слои.
Наверное, Источник мог испытывать боль, как живое существо. Он содрогнулся, по поверхности из клинков и острий прокатилась волна и биение силы сменилось настоящей какофонией без ритма и смысла. Действовал Шмиттельварденгроу чисто по наитию и даже сам удивился последствиям своего поступка. Разрушение Источника было истинным кощунством, но на другой стороне весов было выживание. Его и Джалада.
Он поспешил. Раздавить в руке портальный камень, швырнуть в воздух облако хрустальной пыли, подхватить мага на руке...
И шаг на ту сторону нематериального зеркала.
12.
Земля заходила ходуном. Героним повалился на колени, и палец самопроизвольно нажал на спусковую скобу арбалета. Взвизгнув, болт ушел в потолок. Посыпалась пыль: на голову, плечи, лицо.
Полуэльф закашлялся. Снова выпрямился, выглянул из-за укрытия. Фанатики в один миг потеряли энтузиазм: замедлились, остановились. Принялись бестолково крутить головами во все стороны.
– Что это с ними? – произнес Героним, вопросительно глядя на Хораса.
Командор лишь пожал плечами.
– Кто их разберет! – ответил вместо него Тараил. Он медленно поднялся, прижимая руку к ране, тщательно забинтованной полуэльфом. – Но это наш шанс!
Хорас кивнул в ответ и, размахнувшись мечом, выскочил из-за укрытия. Следом за ним проковылял симаринец. Они неудержимым вихрем клинков врубились в толпу фанатиков, обошли стену щитов и принялись творить кровавый ужас и разорение в рядах предателей. Раненый Тараил не отставал от своего командора.
Героним затаился, выпустил еще болт и двинулся следом. Ему в голову пришла интересная мысль.
– Именем Свет! Да как вы смеете поднимать меч на славного Хораса, командора Ордена, героя Темных войн и ближайшего друга Магистра.
Хорас обернулся и с яростью посмотрел на него, но полуэльф не стушевался.
– Сложите оружие! И он пощадит вас!
Как ни странно, но слова подействовали, словно с людей спало помутнение, владевшее ими до землетрясения. Неужели, подумал Героним, у цверга получилось?
Фанатики остались стоять, но паладины-предатели остановились в нерешительности, из-за щитов показались шлемы и растерянные физиономии. Кто-то произнес:
– Командор? Мы... мы не думали, что это вы! Магистр приказал...
К чести будет сказано, но Хорас быстро сориентировался.
– Магистр обманут! Это заговор! В Цитадель проникла Тьма! Именем Света, я призван очистить это место от скверны.
– Простите нас, командор, – вперед вышел паладин с капитанским серебряным семипламенником на панцире. – Нами словно кто-то овладел. Воистину, Тьма в сердце Света. Но мы готовы искупить свою вину...
– Кто ты? – Хорас взыскующе глянул на склоненного в почтительном поклоне капитана.
– Дарий Сегментус, капитан Ордена.
– Где Магистр?
– На битве, мой командор! Командует нашими войсками. Если он обманут, ему может угрожать Тьма!
– Ты совершенно прав, капитан. У тебя есть портальный камень?
– Что, простите? – На красивом молодом лице паладина Сегментуса отразилось искренняя растерянность.
Героним хмыкнул: само собой, Магистр не станет распространять свое секретное оружие среди тех, кто не полностью верен ему и кем руководит не личная преданность, а наведенное заклинание.
– Ничего, капитан. Веди нас в покои Магистра, – распорядился Хорас. – Мы выручим нашего Магистра!
Дарий резко кивнул, отдал короткие, отрывистые команды своим бойцам, но помедлил, глядя на застывших в прострации фанатиков с кожаными масками.
– Командор, а с этими что делать?
Хорас даже не посмотрел в его сторону. Бросил короткое:
– Уничтожить.
После короткой зачистки Хорас, Тараил во главе отряда Дария двинулись на верхние ярусы Цитадели. Героним пристроился сбоку. Не забыл он при этом взвести свой арбалет.
Во имя Света и Тьмы.13-16
13.
Шмиттельварденгроу рухнул на пол, больно приложился о полированные плиты локтем, но уберег от удара Джалада. Тот еще дышал, но едва-едва слышно. Глаза его были прикрыты, а горение охватывало все большее пространство его тела. Пепел покрывал теперь половину лица, захватывал глаз, пылавший раскаленным углем.
Его тело обжигало даже сквозь одежду, и цверг опустил мага на пол, осторожно, стараясь не спешить, чтобы не сделать еще хуже.
Джаффец сгорал изнутри. Может быть, его можно было чем-нибудь охладить? Взгляд Шмиттеля зашарил по комнате, в которой они оказались после того, как выпали из портала.
Небольшая, но не каморка. Портал выкинул их на огромную шкуру северного ревуна, светло-пепельную с черными подпалинами. Редкий, летний цвет. Высоко ценится у знатоков. Стены из дикого камня, скрепленного раствором, в стене – окошко, в котором виднелся кусок серого осеннего неба. Напротив, потухший камин. Рядом с ним протянулись книжные полки, заставленные разнокалиберными томиками, письменный стол, из массива черного дуба. Полированная столешница завалена бумагами, раскрытыми книгами. Между ними затерялось несколько портальных сфер из дымчатого хрусталя. И тяжелый резной стул с высокой спинкой, украшенной стилизованным изображением Пламени Веры о семи лепестках. Сейчас часть лепестков скрывалась грузной фигурой, застывшей на стуле.
Сверкающий металл. Шмиттельварденгроу увидел собственное отражение: грязная обваренная физиономия с черными метками ожогов от капель расплава. Фигура в полном доспехе, тщательно отполированном, вычищенном, пошевелилась в самоцветах Семипламенника отразился свет свечей.
– Ты цверг, – раздался голос из-под забрала, соединенного со шлемом заклепками с бриллиантами на шляпках. – Редкий ныне вид.
Шмиттельварденгроу ощерился. Он ощутил силу, исходящую от Магистра, необъятную, непобедимую, почти как сила Источника. Силу, власть и возраст.
– Мой слуга, почему ты сражаешься со мною? – вновь произнес голос. В нем отсутствовали эмоции, лишь легкий интерес.
– Мой Господин умер тридцать лет назад. Я теперь никому не служу! Клянусь всеми демонами Бездны!
– Ты заблуждаешься, темный гном! – Голос стал громче, металл гудел от его силы. Магистр легко, будто не было на плечах веса тяжелых лат, встал. Колыхнулся за плечами девственно чистый плащ. – Твой Господин жив! Я жив! Приветствуй меня, цверг!
Он снял шлем, с грохотом опустил его на столешницу. На Шмиттельварденгроу смотрело вечно молодое лицо. Пшеничные волосы, тщательно убранные назад, гладкая кожа, высокий лоб и прямой острый нос. Узкий, хоть и не лишенный воли подбородок, тонкие губы, сложенные в вечной полуулыбке. И глаза, льдисто-голубые, холодные, как вечные снега Севера. Как сердце Повелителя Тьмы.
– Ты разочаровал меня, цверг! Ты ворвался в мой дом, уничтожил моего вернейшего слугу и разрушил то, над чем я работал десятилетия! Твой хозяин недоволен тобой!
– Ты! Мне! Не! Хозяин! – прохрипел Шмиттельварденгроу. В горле клокотало от ярости, горячей, как огонь Джалада. – Ты предал меня, мой народ. Превратил в своих марионеток, а когда надобность отпала, отбросил в сторону! Ты – тварь, коей не место на этой земле!
– Громкие слова, – холодно произнес Горгонадец. – Кто ты, маленький гном? В твоих словах я чувствую боль, но в них я слышу дерзость, а она должна быть наказана.
– Я – Шмиттельварденгроу, аттауран Симгара!
– Извини, не помню.
Магистр вдруг оказался совсем рядом. Цверг не заметил движение, лишь почувствовал легкое дуновение ветерка.
– Тебе дорог этот человек? – Повелитель присел на корточки, хотя Шмиттельварденгроу мог покляться, что совершить подобное в его доспехах попросту невозможно. – Почему?
– Ты не поймешь. Для этого надо быть чуточку человечнее.
– А ты человечнее, маленький гном? Ты ведь служил мне, убивал во имя мое. Где же тогда было твое «человечнее»?
– Время точит камень. Что же говорить про меня?
Странное дело, но стоило оказаться совсем рядом с Горгонадцем, как ярость стала отходить, сменяясь усталостью, безразличием. Может быть, так работала магия Повелителя.
– Ты стал слаб, мой маленький гном. Слишком слаб для этого мира, а вот твой друг... – Магистр склонился к нему, словно принюхался. – В нем есть потенциал. Возможно, я заберу его к себе. Но нужен ритуал. Этот пиромант поджег свою кровь. Великое волшебство, способны к нему немногие, а я могу спасти его. Готов ли ты пожертвовать свою кровь, маленький гном?
Шмиттельварденгроу хотел жить – это безусловно, но чего стоила эта жизнь? Жизнь изгоя, беглеца? Жизнь в грязи и безвестности? Жизнь на окраине, граница которой смерть? Стоит ли она того? Ну а Джалад? Жизнь молодого мага стоит ли крови старого гнома?
– Справедливый размен, – заключил цверг.
Горгонадец коротко и холодно улыбнулся.
– Нужно подготовиться. – Он коснулся указательным пальцем лба джаффца, и тело огненного мага в один миг сковал лед. На волосах, бровях и бороде лег толстой коркой иней.
Дверь вылетела под ударами мечей, и в комнату ввалился Хорас. Следом чуть не упал Тараил, не белом полотне повязки проступило безобразное кровавое пятно. Показалась голова Геронима с любопытствующим выражением на лице.
– Во имя Света, смерть я тебе дарую! – Хорас шагнул к Горгонадцу.
Тот лишь нетерпеливо отмахнулся: воздушная волна подхватила Хораса и Тараила и швырнула их об стену. С грохотом захлопнулась дверь. Как ни странно, голова полуэльфа не покатилась по полу, аккуратно отделенная от тела крепкой деревянной кромкой, обитой железом.
Симаринец обмяк без сознания, но командор был уже на ногах. Он оскалился и снова шагнул в атаку, выставив перед собой меч. Шмиттельварденгроу понял, что командор выглядит несколько иначе. Да что там, он сильно изменился.
Лицо белее полотна у рачительной домохозяйки, заострившиеся скулы над изрядно поредевшей бородой. Но главное, изменился цвет глаз: они стали темными, почти черными, как два провала во Тьму. И ни единого проблеска эмоций – это лицо было мертво и больше подходило ухоженному трупу на поминках. Наверное, Хорасу следовало испытывать хоть какие-то чувства: ярость, ненависть, злость.
Нет. Складывалось такое впечатление, что паладин выполняет рутинную, хоть и неприятную обязанность. Словно выметал мусор из своих покоев. Что ж, отметил Шмиттельварденгроу, мусор в виде Горгонадца – это было символично. Мусор истории, только вот участвовать в этом уже совершенно не хотелось.
Цверг вцепился в затвердевшую ткань куртки Джалада и оттянул тяжелое негнущееся тело в угол, подальше от гнева Магистра, командора и остальных.
Горгонадец выпрямился, на красивом нестареющем лице проявилось нечто вроде интереса к новому сопернику. И, судя по всему, трансформация, затронувшая старого паладина, не укрылась от него.
– Любопытно! – с улыбкой вымолвил Магистр. Он застыл, не спуская искрящихся льдом глаз с Хораса. Кончик клинка уперся ему в грудь. – Проклятье должно было погубить тебя, но ты все еще на ногах и даже угрожаешь мне. Я чую что-то еще? Каков твой новый дар, мой добрый друг Хорас?
Горгонадец кончиками пальцев взялся за клинок, и по стали заветвился морозный узор, затрещал металл, остывший до невероятных температур, при которых сам воздух застывал. В один миг меч побелел, иней покрыл его от кончика клинка до яблока навершия. Перекинулся на руки, сжимавшие рукоять, но те так и не разжались. Скрежетнули, но пальцы еще сильнее сжались, и лед посыпался с них.
– А, посмертие Ганалийского погоста! – Улыбка Горгонадца стала еще шире. – И как, на свежую человечину еще не тянет?
– Пошел ты! – сухо, словно не оскорблял, а просто указывал верное направление, произнес Хорас. – Свет хранит меня!
– Правда? – невинно поинтересовался Магистр. – Тогда почему я до сих пор стою перед тобой, а не поверженный молю о пощаде на коленях?
Меч разлетелся осколками, и до того, как они упали на пол, Горгонадец оказался совсем рядом с Хорасом, почти по дружески положил руки ему на плечи и легко, будто свежевыстиранный плащ, поднял его в воздух.
– Два проклятье – это слишком много для одного, – прошептал он командору на ухо, но так, что его услышали все присутствующие. – Позволь я освобожу тебя от одного из них.
Тяжелый полуторный бастард обрушился на голову Магистра. Но остро отточенная сталь просвистела мимо, колыхнув ветерком светлые кудри чернокнижника и звонко соприкоснулось с наплечником.
Удар был что надо – Тараил, подпрыгнув на здоровой ноге, вложил в узкую линию клинка весь свой немалый вес. Даже самые лучшие доспехи из гномьей стали, закаленной в огне джаффских пиромантов, не выдержали бы подобного. Со всеобщими законами тварного мира не слишком-то и поспоришь, если ты только не величайший темный маг в истории человечества. К таким, как Магистр, отношение тех самых законов несколько иное. Более мягкое, если так можно выразиться.
От удара меч раскололся на три части, осколки пронеслись в воздухе, звякнули об стену, а один застрял в столешнице. Магистр качнулся, оступился, чуть не повалившись набок, но устоял. Рука его коснулась места, куда ударил клинок капитана. На блестящем металле не осталось даже царапины.
– Вот же дхар! – вымолвил он, и воздушная волна подхватила симаринца.
Подняла в воздух и швырнула об стену, превратив почетного рыцаря Ордена в безвольную тряпичную куклу. Он шмякнулся о камни и немедленно сполз на пол. Сегодня Тараилу досталось.
Цверг отметил это равнодушно, но в следующий миг швырнул в Магистра одно из своих знаменитых проклятий, сложив скороговорку из цвергского наречия и всеобщего языка. Против него даже всех сил Горгонадца было недостаточно. По крайней мере, по первости.
Сталь наруча потемнела, покрылась ржавыми потеками, драгоценные камни, вделанные в шляпки заклепок потускнели, некоторые упали и покатились по полу. И, видимо, Магистру было больно: он обхватил пальцами пораженное предплечье и с ненавистью – первой не показной эмоцией – посмотрел на Шмиттельварденгроу.
Рой черных кинжалов, образованных из праха и Тьмы, рассыпался перед чернокнижником невесомой пылью. Красивые холодные глаза обещали смерть, по возможности, медленную и страшную.
Интересно, как победить волшебника, который старше самого Королевства и могущественнее любого ныне живущего мага? Только если устроить какую-нибудь подлянку, только – вот беда – Горгонадец и сам был мастером подлянок. Нет, решил Шмиттельварденгроу, достаточно будет обычного цвергского смертного проклятья.
Но не успел гном произнести и слова, как произошло нечто, чего не мог предсказать даже Повелитель Тьмы. Нечто, выходящее за пределы его идеально разыгранной пьесы.
Лопнула свинцовая рама, посыпалось на пол дорогое стекло из песчаных пустынь Ливарэля и что-то маленькое и юркое влетело внутрь комнаты и в один миг оседлало Горгонадца. А самое главное, что спустя мгновение Шмиттельварденгроу узнал нового гостя.
14.
– Мать твою, Джеремия! Во имя всех демонов Бездны, что ты здесь делаешь?
Если Глазастик и услышал, то не подал даже виду. Больше того занимало, как удержаться на шее бешено приплясывающего Горгонадца и не попасться под появившиеся в воздухе над головой Магистра тонкие черные нити. Одна из них все же коснулась кожи гоблина и оставила после себя длинную кровоточащую полосу, но и этого он не заметил. В руке Джеремии появился кинжал, слишком большой для узкой гоблиничьей ладони.
Он нанес быстрый режущий удар, целясь в горло чернокнижника. Наверное, это бы сработало, но только тот успел поднять руку, заблокировать удар, и острие кинжала оставила на нижней челюсти короткий порез. Проступили бусины крови, красной, как у самого обычного человека.
Наверное, именно это и разозлило Магистра так, что нити Тьмы у него над головой сплелись в бешено вращающийся вихрь, в воздухе остро запахло грозой.
Чернокнижник сорвал со своей головы гоблина, как прицепившуюся к волосам колючку. Встряхнул хорошенько и скептически скривился: длинноухий выглядел не слишком героически. Рванье и грязь, зеленая кожа выцвела и побледнела, а длинные уши обвисли, как у грустного пса. Он попытался отмахнуться от хватки Горгонадца, но тот легко отбил тонкую гоблиничью руку. Кинжал покатился по полу.
– Букашка, – хмыкнул Магистр. – Храбрая букашка.
Он без замаха ударил Джеремию. Кулак пробил грудную клетку, брызнула кровь, обильно оросив полированную сталь. Гоблин судорожно дернулся и затих, вот только шевеленье его тела не прекратилось.
Ребра раскрылись, как огромная пасть и что-то напоминавшее длинную членистую руку с пальцами-когтями обхватило кулак Магистра. В раскрытой, как голодная пасть груди шевельнулось нечто еще, чужеродное и живое и из багряного месива выстрелило блестящее от крови копье – костяной шип на длинной хитиновой рукояти. Он молниеносно коснулся шеи чернокнижника и вновь скрылся среди развороченных внутренностей Глазастика.
Тело Джеремии выпало из разом ослабевшей хватки. Бухнулось на пол, дернулось, и дряблую кожу в несколько местах прорвали длинные членистые конечности. Костяные шипы проскребли и подняли мертвое тело вверх. Голова запрокинулась, челюсти раздвинулись, обнажая черные блестящие жвала, с которых капала едкая слизь. Она оставляла дымящиеся следы на мохнатой шкуре северного ревуна.
С невероятной скоростью тело на тонких ножках пронеслось по полу, прошелестели по камню безвольные руки и ноги – для твари, скрывавшейся внутри гоблина, его тело было всего лишь чехлом. Жвалы широко разошлись в сторону и лязгнули в опасной близи от ног Шмиттельварденгроу. Еще один рывок, и из развороченной раны вперед протянулись щупальца с выпуклостями суставов – с венчавших их шипов капал прозрачный яд.
