Текст книги "Эратийские хроники. Темный гном (СИ)"
Автор книги: Денис Лукашевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)
Глухо бухнуло. С треском и хрустом брызнули осколки кирпича и камни, над башней поднялся столб белесого дыма вперемешку с пылью. Шмиттельварденгроу вылез из-за разрушенной стены, поковырялся мизинцем в ухе и довольно ухмыльнулся: теперь, когда дым рассеялся на месте розы образовался черный провал.
– А было красиво! – заявил Героним, появившись по соседству. – Варвар!
– Хе! – хмыкнул цверг и подошел к башне. Чувство победы окрыляла. И все равно, он оказался там позже, чем Хорас и Тараил. Паладины взобрались по уцелевшей веревке на террасу, сейчас засыпанную строительным мусором, и заглядывали в образовавшийся провал.
Цверг протиснулся мимо них и увидел деревянную лестницу, винтом уходившую вниз. Верхние ее секции были разрушены взрывом, но дальше вниз она была целой. Командор повернулся к Шмиттельварденгроу. На лице человека обозначилось некое подобие улыбки.
– А ты молодец, гноме!
Это было тяжело признать, но Шмиттельварденгроу чувствовал, как его распирает от гордости. И перед кем? Перед извечным врагом. Правда, теперь на это было наплевать.
6.
Дараван Одиннадцатый покинул свой шатер и предстал перед выстроившимся боевым порядком войском. Вперед находилась тяжелая панцирная пехота Мариуса, набранная из торгмарских горожан. Они вооружились длинными пиками и обвешалась железом: тяжелыми выпуклыми кирасами, стальными шлемами с широкими покатыми полями, защищавшими от рубящих верхних ударов. Из-под доспехов свешивались длинные кольчужные юбки.
На флангах находилась кавалерия: рыцарская и баронская. Ополчение, набранное из вассалов. Королевская стража и паладины остались в резерве, чтобы вступить в бой свежими силами в самый необходимый момент. За пехотой бушевало море герцогских наемников, ополчения: легкая пехота и конница из Дриама, лучники западных пределов. Кроме них отряды арбалетчиков, поддержанные пешими мечниками, оседлали вершины окрестных холмов, готовые, ежели что засыпать тяжелыми болтами наступающие силы противники. Над войском гордо реяли многочисленные стяги.
От количества цветов рябило глаза, и король устало потер переносицу. Этой ночью выспаться не удалось. Тем не менее, он, подъехав на здоровенном вороном мерине, поднял руку в приветствии. Позолоченные доспехи, укрытые сверху плащом на собольем меху, выглядели в меру воодушевляющими. Наверное, стоило сказать какую-то речь, но у Даравана нынче было не то настроение. Не для речей. Поэтому он кивнул лорду Сигилу. Тот поклонился и выехал вперед на своем пятнистом жеребце, горячем и нетерпеливом. К седлу его был приторочен старый эспадон.
Старый вояка знал правильные слова по честь и отвагу, верность Короне и Свету, мог подбодрить, когда так это требовалось. Только зная, что приближается войско, в разы большее, чем эратийское, поневоле эти слова казались тонкой издевкой. «Сдохните! Сдохните вы все! И не важно за что: Короля, Света, вашего барона или рыцарскую честь. Итог один: добро пожаловать в землю!»
Мрачные мысли настраивали на флегматичный лад. Сам король, если что пойдет не так, сумеет отступить к Торгмару правильным порядком: он будет беречь свою стражу до последнего. Гвардейцы – изделия ручной работы, за неделю по городам и весям не соберешь. А ополчение с наемниками пусть гибнет за чужие идеалы – им за это платят.
Король едва не упустил тот момент, когда лорд-маршал закончил свою речь. Его слова повисли в воздухе, словно грозовые тучи, готовые разразиться невероятной бурей. Дараван придал своему лицу одухотворенное выражение, над которым он тренировался перед зеркалом, и снова поднял руку. Теперь ладонь была сжата в кулак.
Словно взрыв, словно горная лавина – войско разразилось слаженным воплем, таким, что от него, наверное, покачнулись сами Небесные Сады. Слова были разными, каждый вопил на свой лад, однако, до короля докатывался лишь оглушающий гул. Слава омывала его с ног до головы – это ощущалось почти физически. Дараван опустил руку, положил ее на рукоять меча – золотую, с витой гардой, изображавшей оскаленные головы драконов, а рукоять заканчивалась огромным кроваво-красным рубином – и элегантным взмахом извлек оружие. Гномья сталь сверкнула на так кстати проглянувшим солнцем – по клинку спустился ослепляющий огонь. Так мог светиться только металл с особыми присадками подгорных бородачей. Зрелище было великоплепным.
– Вперед, – выкрикнул король. – Свет рождает Тьму и Он же ее уничтожает! Так будем Его орудием во имя всего, что нам дорого!
Он развернул коня, не опуская его, и дал шпоры. Животное взрыкнуло и двинулось широкой рысью. Соболевый плащ пополоскался на ветру.
Позади завопили кавалерийские рожки, зарокотали-загремели барабаны и войско, всколыхнувшись, двинулось вперед единым порывом, словно океанский прибой, неостановимый, необуздаемый.
Приятно было ощущать себя океанским прибоем. Рядом пристроился нога в ногу герцогский конь. Мариус Торгмарский в ребристом вычурном доспехе, покрытом темно-красным, цвета венозной крови, лаком возвышался в широком седле. Вооружен он был шипастой булавой, уложенной поперек седла. Клювастое забрало в форме головы грифона было поднято, открывая широкую физиономию, расплывшуюся в кровожадной радости. Герцога сопровождал целый взвод его гвардейцев в красных плащах. Тогда, как короля лишь один Робур в простых сержантских латах. На коне он смотрелся, как мешок брюквы на корове, однако, в бою мог дать фору пятерым герцогским гвардейцам. Они, кстати, демонстративно не смотрели в его сторону. Слуга, скособочившись в седле, хмуро поглядывал то на них, то на короля, то в сторону, оглядывая конные фланги, далеко выдвинувшиеся вперед.
– Волнуешься, Робур? – Король не посмотрел в его сторону, но слуга был уверен, что от взора Его Величества не ускользает ни одна деталь.
– Никак нет, Ваше Величество! Я всего лишь хочу быть подготовленым.
Сержант не сдержался и поправил меч, висевший у него на поясе: короткий «кошкодер». Длинная спата для кавалерийского боя была укреплена на седле.
Дараван хмыкнул и дальше двигался молча. Вот только слуга понял смысл того, что он хотел сказать.
Позади грохотало слаженным шагом огромное по меркам Королевства войско. Слышались голоса сержантов, рокот пехотных барабанов. Хлопали на ветру огромные знамена, королевские, торгмарские, всех многочисленных полков, наемных и призванных, что объединились в великую армию.
Но и впереди был слышен угрожающий рокот. Вражий прилив приближался. Вскоре над вздыбленной холмами равниной показались пики передовых отрядов и развевающиеся на ветру волосяные значки. Пронзительный визг свирелей пронзил небеса, а вслед за ним дрогнула земля.
Волна, исчерченная цветными полосками, сверкающей чешуей доспех плеснала вперед и сорвалась вниз по склонам, поросшим сухой мертвой землей. Король придержал коня и поднял руку. Сжал кулак. И войско, подобно хорошо настроенному механизму, остановилось. Грохнули, опустившись, павезы. Первые ряды панцирной пехоты скрылись за ними, в специальные вырезы щитов опустились пики и алебарды. Следующие ряды встали вплотную, чуть склонив пики над головами первого ряда. Ряд за рядом пики застывали в правильном положении, превращая войско в ощетинившегося иглами гигантского ежа.
– А вот и гости! – ухмыльнулся Мариус. – Неужели они прибыли. А то я уже заждался!
– Заждались чего? – Дараван повернулся к герцогу с высокомерным видом. – Вернуться в свой шатер?
Торгмарский хозяин побагровел, но смолчал. Король все с тем же непроницаемым выражением на лице отвернулся. Дернул поводья, и его жеребец припустил вдоль строя. Дараван вновь поднял руку, теперь уже с раскрытой ладонью, приветствуя свое войско. Солдаты разразились восторженными воплями. По крайней мере, Даравану хотелось верить в то, что восторга в их голосах было больше всего. Они ведь пока не знали, с каким врагом столкнуться. Хотя и догадывались – степняки нескончаемым водопадом обрушивались в долину между холмами.
В правом фланге рыцари мигом образовали проход, в который скользнули король, герцог и вся их свита. Только Робур подзадержался, замешкался, разбираясь с поводьями и ушел в сторону, вклинившись в строй между кавалерией и пехотой. И только теперь он, проявив чудеса ловкости, соскользнул со спины лошади, повис на боку, держась за седло и стремя. Хлопком ладони по крупу, он отправил ее в галом, а сам спрыгнул на землю.
Строй легко принял его, словно камень, брошенный в пруд. Лошадь перехватили позже, а королевский слуга затерялся в огромном войске без следа.
7.
Внизу лестница заканчивалась в небольшом округлом помещении, выложенным коричневым кирпичом, влажно блестевшим на свету факелов. В другом конце комнаты виднелся низкий полукруглый проход, залитый чернильной тьмой.
Факелы осветили голые стены, пол, залитый черной жижи. Вдалеке что-то журчало. Шмиттельварденгроу заглянул в проход – огонь показал все те же кирпичи и влажный пол. У стен, в узких канавках бежала вода.
– Проход уходит вниз. Неплохо, – хмыкнул цверг.
– Что? – Хорас уставился на него. В руке у него застыл меч.
– Люди тоже, оказывается, любят зарываться в землю. Тут порода мягкая, склонна к обрушениям. Вот и выложили кирпичами.
– Ты что-нибудь чувствуешь?
– Пока ничего, – гном покачал головой, – только вода и земля. Мили полторы не меньше – у нас впереди. Больше мое чутье не пробивает.
– Тогда двигаем.
Шмиттельварденгроу кивнул и первым скользнул в проход. За ним вереницей потянулись остальные: сразу следом за ним Хорас, а после него Джалад и Героним, вооруженный арбалетом. Замыкал отряд Тараил.
Коридор казался бесконечным. И спереди, и сзади. Два бесконечных провала в темноту. Шмиттельварднегроу остановился, коснулся кончиками пальцев кирпичной кладки.
– Новая, – задумчиво проговорил он. – Ее недавно подновляли.
И действительно, можно было увидеть более светлые участки свежих кирпичей, чередующие со старыми, темными и замшелыми. Коридор явственно забирал вправо и вниз, закручиваясь огромной спиралью. И, тем временем, кирпичи сменились камнем – сплошным гранитным монолитом, в котором был вытесан проход. Кропотливая и тяжелая работа – гном заметил следы от инструментов, старые, облитые соляным налетом и сглаженные постоянно сочащейся из стен водой. Она собиралась внизу и покрывала пол коридора сначала тонкой пленкой, а после и вовсе поднялась по лодыжку. Однако, по расчетам Шмиттельварденгроу, ее должно быть гораздо больше, внизу бы коридор бы полностью залило. Видимо, решил он, существовал какой-то дополнительный сток.
Цверг почувствовал, как туннель выровнялся и исчезли бесконечные правые повороты. Да и вода начала убывать, хотя влажность была сильной: стены блестели слюдяными потеками и кое-где на ней выступила плесень, а каменные выступы поросли пещерными грибами, бледными, хилыми и ядовитыми. Возможно, здесь могла поселиться и какая-нибудь нечисть. Что-нибудь малоприятное, навроде Черной Пелериной, однако подземелья были абсолютно безжизненны. В конце концов, Шмиттельварденгроу понял почему.
Сначала это было похоже на легкий ветерок, сквозняк из далекого окна. Раскрытого настежь окна в Бездну. И с каждым шагом интенсивность ощущения росла: после ветерка тонкий ручеек, прикосновение к которому было вполне осязаемо. Затем – полноводный поток, от касания которого кожа становилась маслянистой. И запах, пряный запах напитавшей стены и кирпичи волшбы. Темнейшей и темных. А в конце и волна, накрывшая с головой. Поневоле Шмиттельварденгроу потянулся к праху, в котором буквально тонул.
Прах был тяжелый, набрякший от крови, страданий и слез. Это была жертвенная энергия. Интересно, сколько же разумных было здесь замучено? Нет, гном не ужасался и интерес его был чисто академический. Он и до того был свидетелем невероятных гекатомб Горгонадца и его слуг. Уж в Темном Городе это дело было поставлено на поток. Только почему-то вся эта силище не слишком ему и помогла. Неужели это ничему не учит?
Шмиттельварденгроу тряхнул головой: история учит лишь в книжках, а в реальности она подобна спирали, раз за разом пересекающей одни и те же места. И в одно из этих мест он и возвращался сегодня.
Стены коридора раздвинулись, разошлись в стороны, низкий потолок поднялся, выгнулся аркой вверх. А по обеим сторонам потянулись маленькие, не больше чулана, вырубленные в скале комнатки. Каждую закрывала массивная решетка в повисших лохмотьях ржавчины на вделанных в камень петлях, густо смазанных. Черное, липкое масло блестело, отливая глянцем. Из камер тянуло застарелыми фекалиями, кровью и потом. Цверг пригнулся и осветил царапины на висячем замке, блестящие оголенным металлом. Казалось, стоило прислушаться и можно было услышать горестные стоны пленников и звяканье кандалов.
– Дхар раздери! – выдохнул Тараил. Дыхание вырвалось из отверстий его металлической маски белесым облачком. – Что это еще такое? Хорас, ты знал?
Командор повернулся, покачал головой.
– Но откуда... И зачем?
– Это жертвы, – произнес Шмиттельварденгроу. Слова, тяжелые, шершавые, отозвались тусклым, но протяжным эхом. Царапины походили на те, что оставляет ключ, когда им пытаются попасть в замочную скважину в полутьме, при неверном свете догорающего факела. – Здесь держали скот . Совсем недавно. Мясо для ритуалов, для накапливания силы из крови замученных. Горгонадская магия. Я ощущаю ее...
Он не врал. Потоки темной, нечестивой, но приятной силы обтекали его, наполняли жилы яростной энергией. Забытое ощущение. Опасное ощущение. Шмиттель словно бы погружался в прошлое, как в топкое болото. И, главное, бороться совершенно не хотелось. Он оглянулся.
В свете шахтерских свечей и факелов лица спутников казались масками, красными, расчерченными уверенными черными мазками. Глаза горели огненным отсветом. Кто они такие? Истуканы, марионетки в чьих-то руках, чужие, вражьи куклы. Рунная секира дрогнула, поднимаясь.
Шмиттельварденгроу с силой выдохнул, закрыв глаза. Сила совращала, манила отдаться полностью – и это было главное опасностью для чернокнижника. Поборов соблазн отдаться ей, можно было вступить на следующий этап постижения могущества. Цвергу было знакомо это ощущение и он справился с ним достаточно легко, а вот что касается остальных... Он не был столь уверен. Тараил и Хорас были глухи к зову . Капитан не имел способности к магии – он был честным рубакой, а вот командор... Он уже погрузился во Тьму, может быть не весь, какой-то малой долей, но и этого было достаточно. Джалад был магом. И он вполне мог почувствовать Тьму, ее обволакивающее дыхание, однако, как говорят, в любом пироманте есть свет. Не Небесных Садов, но свой собственный, цвета крови и дымного пламени.
Он открыл глаза и понял, что стоны звучат не в его воображении, а на самом деле. Звуки пробивались, как сквозь тяжелые бархатные портьеры: глухой, но явственный призрачный шепот.
– Вы это слышите? – вмешался Героним. Он, как полуэльф, обладал самым чутким слухом. – Здесь кто-то есть.
Шмиттельварденгроу без выражение посмотрел на него и кивнул. Полуэльф тоже оставался таким же прежним, словно случайный прохожий, ставший свидетелем любопытных событий. Нервозность лишь чувствовалась в некоторых движениях агента Ордена.
Слабые звуки доносились через три камеры, из узкого каменного мешка, из-за ржавой решетки. Хорас подошел поближе, факел в его руке осветил грязный пол, заваленный гнилой соломой и дерьмом, а в углу бесформенный куль тряпья. Командор коснулся клинком решетки – металлом отозвался коротким звоном, словно бы болезненным.
Куль шевельнулся. Стоны сменились бормотаньем.
– Нет... нет... пожалуйста... Я не хочу больше боли... Свет... Уберите свет... Я отрекся от него...
– Свет с тобой, несчастный! – произнес Хорас традиционную фразу, сказанную ради того, чтобы успокоить пленника.
Но куль, на поверку оказавшийся невероятно худым стариком в лохмотье, пошевелился лишь ради того, чтобы забиться еще больше в угол.
– Свет... свет... свет... – забормотал «куль». – Свет – это боль...
– Хватит, – Шмиттельварденгроу тронул Хораса за предплечье, – у него поехала крыша. Мы ничем ему помочь уже не можем.
– Как это – не можем?! – воскликнул Тараил, растолкав остальных. Он примерился мечом с щели, между решеткой и стеной, всунул кончик клинка. Нажал.
Железо заскрежетало, немного поддалось, посыпалась ржавая труха.
– Свет грядет! – воскликнул паладин и, используя меч, как рычаг, надавил.
– Свет! – истерически выкрикнул «куль» и внезапно подскочил к решетке.
Он больше походил нас келет обтянутый кожей, однако удар был так силен, что решетка сотряслась.
– Свет! – изо рта узника слетели хлопья слюны. – Света нет!!!
Что-то не так было с лицом пленника, и это если не считать огромных синяков. С глазами, или вернее с тем, что у него осталось вместо них: веки были крепко сшиты большими стежками, черная суровая нить пронизывала плоть, глубоко вдавливаясь в воспаленную кожу.
– Света нет!!! – снова закричал «куль» в безжизненное железное лицо. Тараил отшатнулся.
– Твою ж мать!
Пленник забился, повиснув на решетке, по-паучьи длинные пальцы вцепились в железные прутья. Несмотря на невероятную худобу решетка, казалось, вот-вот слетит с петель.
– Уходим, – дернул Тараила Хорас. Тот, словно заводная игрушка, поплелся за ним. Позади продолжал верещать безглазый.
Шмиттельварденгроу видел, как он сочится Тьмой, но это был как невесомый черный туман, окружавший его.. Остатки того, что из него выкачивали мучители. Бедолага был почти полностью иссушен .
Впереди раздался шум, ругнулся Тараил. Командор от кого-то отмахнулся мечом, раздался звон столкнувшихся клинков. Героним действуя скорее по инстинкту, чем размышляя, вскинул арбалет и выстрелил. Болт вогнал сдавленный стон в глотку человека, показавшегося из темноты. На нем были какие-то обноски, разрозненные детали ржавых доспехов, однако, он был вооружен узким бастардом, которым теперь беспорядочно размахивал. Второй рукой он ощупывал оперение болта, выросшего у него в щеке.
Наконечник наверняка пробил голову насквозь, однако человек все еще двигался. Правда, ступив еще парочку неуверенных коротких шагов, он рухнул заживо. Меч, выпавший из руки, загрохотал по каменному полу. Вместо мертвеца появился второй воин.
Он выбежал на свет, целясь здоровенным пехотным топором по Хорасу, промахнулся. Тот достал его мечом, широким размахом перечеркнув его от плеча к поясу. Сквозь грязную одежду и разорванную кожу проступила черная кровь. Но оружие не выпало из ослабевших рук, снова взлетело в воздух, чуть не задев командора на обратном ходу завернутым полумесяцем лезвием. Паладин качнулся назад, отступил. Слева от него возник Тараил, грозящий врагу мечом. Шмиттельварденгроу зашел справа, внушительно покачивая секирой.
Теперь ему удалось рассмотреть врага как следует. И презрительно фыркнуть. Редко кто учится на своих ошибках, а кое-кто вообще не учится: Горгонадец был на редкость предсказуем. Перед ними, шипя и постанывая, покачивался фанатик. Рванье, сквозь которое проглядывает грязное голое тело. Поверх накинуто нечто вроде ржавой и рваной кольчуги, прикрывавшей лишь одно плечо и ниспадавшей ниже колен длинным рыжим лоскутом. Лицо было скрыто маской: куском кожи с прорезями для глаз и носа, туго натянутой на, словно на барабане, которая была пришита прямо к голове. Толстыми, грубыми стежками. Шмиттельварденгроу частенько наблюдал у слуг Властелина еще в бытность свою аттаруаном склонность к шитью по живому телу. Не практичную, но весьма устрашающую на вид. Поговаривали, что это просто склонность к саморазрушению тех, кто не смог противиться зову.
Фанатик вновь кинулся вперед, размахивая топором, но его встретили в шесть рук. Меч Тараила погрузился в запавшее брюхо, вышел наружу со спины, скрежетнув металлом по позвоночнику. Клинок Хораса вскрыл шею, выпустив облачко алых капель, легших кровавой росой на лицах. Секира Шмиттельварденгроу опустилась наискосок, развалив грудную клетку, ребра и сердце. И только теперь за кожаной маской исчезла всякая жизнь.
Бесформенный куль, бывший когда-то человеком повалился на пол. С опущенных клинков закапала кровь.
– Надо двигать дальше, – сухо произнес Хорас. Он стряхнул влагу с меча резким рваным движением, только им выдав овладевшие им эмоции. Холодно посмотрел на капитана: – Здесь мы больше ничего не сможем сделать.
Тараил, а вместе с ним и все остальные, повернулись к узнику, все также повисшему на решетке. Он тихо и бесслезно плакал. Паладин мотнул упрямо головой. Подошел к нему, и, обхватив ладонью затылок, прижал его к решетке. Безумец застонал.
– Пребудешь ты во Свете! – пробормотал он и с силой вонзил клинок в грудь. Там, где трепыхалось еще изъязвленное сердце мяса .
8.
Робур втиснулся в строй и пожал несколько рук, протянутых к нему. Здесь его ждали, загодя приготовив место. Кто-то сунул ему в руки алебарду. Кроме того, Робур вооружился коротким прямым мечом для тесных схваток в строю и кинжалом-мизерикоридией для пробивания доспехов. Теперь вместо обычного колета на нем был наборный пехотный панцирь с длинной кольчужной юбкой и солдатским шлемом с ребрами жесткости, укрепленными изнутри и защитным плоским ободом, прикрывавшим лицо и затылок. Ремешок крепежа удобно лег на старую мозоль. Тело все еще помнило: мышцы – вес обмундирования, ноги – ритм наступления, а руки – древко пехотной алебарды. А горло – рев походной песни.
Знаменщик, воздев в небо черную, с белым вороном, хоругвь завел старую мелодию, гортанно выкрикивая слова. Через мгновение ее подхватили и остальные. Робур наравне со всеми горланил скарбрезные слова про любовь купчихи к крепким солдатским елдакам. Это была традиционная песнь наемного полка «Белые враны», сформированного в Тержере по личному распоряжению короля. Знамо дело, что секретному. Солдаты были лично отобраны Робуром, но он сам не стал командиром отряда – не дело это для царского слуги. Нашлись для этого и более компетентные люди.
Однако, он состоял в полку на правах сержанта и имел права голоса на полковом совете. Большую часть времени, конечно, «Белые враны» мотались по Королевству и Эмиратам в поисках работы, а так как войны никогда не заканчивались в Ойкумене, дел для «Вранов» всегда хватало. Но иногда король требовал решить какую-нибудь задачу для небрезгливых исполнителей. За весьма солидное вознаграждение, конечно. Вроде, как сейчас. Официально «Враны» подписали контракт с торгмарским герцогом, но на самом деле...
Но никто не возражал. Да за такие деньги можно было предать хоть сам Свет. А ведь кое-что похожие им и полагалось сегодня выполнить. Рядом с его строем показалась лошадь кондотьер-генерала Мара Дегоне, уроженца северо-западной части Джаффы.
– Доложись, сержант!
– Задание выполнено, мой генерал! – Робур отсалютовал алебардой. – Мечи начищены.
Это было условной фразой, предполагавшей начало выполнения задания. Условия были предоставлены Дегоне заранее. Тот кивнул.
– Служи, сержант! – выкрикнул он и вернулся к тройке своих ближайших офицеров. В движениях кондотьер-генерала чувствовалось напряжение: прямая спина, чересчур крепко сжатые на поводьях кулаки с белыми костяшками.
Это стоило ожидать. Эратийская армия непрерывным потоком спускалась по склону очередного пологого холма, коими были богаты предместья Цитадели. По бокам на вершинах высоких и отвесных холмов выросли ряды щитов, скрывавших отряды арбалетчиков и лучников, готовых встретить врага слаженным залпом. С этого расстояния виднелись сигнальщики с красными и синими флагами, принимавшие и пересылавшие послания. Как Робур помнил, там также находились и многозарядные гномьи установки, стрелявшие гранеными кубиками и шипастыми шариками из закаленной стали.
И взгляд поневоле скользнул поверх голов впереди идущих и вцепился в темную зубастую волну, катившуюся им навстречу. Впереди раздались резкие выкрики и строй остановился, грохнули, опустившись павезы, слаженно застыли, ощетинившись пиками, передние ряды.
Генерал Дегоне взмахнул командирским жезлом, зажатым в правой руке, и «Враны», согласно заранее отработанному порядку развернулись в атакующий порядок. Впереди ряд пикинеров, за ним – алебардисты и арбалетчики. Следом лучники с тяжелыми составными джаффскими луками. Наконечники стрел были обмотаны паклей, смоченной в драконьей крови. К каждой десятке лучников был прикреплен солдат с жаровней и запасом стрел. «Белые Враны» не входили в полки первого удара, однако и им, когда панцирная пехота устанет и отступит, придется вступать в бой с превосходящими силами противника. Хоть и армия была достаточно разнородна, командиры отдельных отрядов вместе с лорд-маршалом Маркудом договорились о совместных действиях. Войско генерала Дегоне входило во вторую линию, задача которой была сдержать противника, медленно отступая с таким расчетом, чтобы степняки оголили свои фланги для удара рыцарской и орденской кавалерии. Никто не собирался становится героем и попадать в ведомости отрядного мортуса: ни одно жалованье не стоило жизни. Деньги – вещь преходящая, а смерть – это навсегда.
С грохотом, словно обрушились сами Небесные Сады сошлась панцирная пехота Королевства, отборные гвардейцы короля и герцога, сошлись с нахлынувшим на них морем Орды. Сверкающая металлом гладь из чешуйчатых доспехов и кривых клинков и копий взбурлило, обрушившись на утесы павез. Захрипели, закричали лошади, перекрывая визгливые возгласы чуждого степного наречия. Лязг металла о металла, влажный хруст острой пики, вошедшей во вражескую плоть, стон умирающих и раненых – там, впереди словно раздвинулись врата в Бездну, из которой доносились вопли дхаров.
– Первая линия – вперед! – разнесся по строю приказ Дегоне, переданный по глоткам офицеров и сержантов. – Вторая линия – ...товсь! Лучники – огонь уступом, навесными!
Когда до него дошла очередь, Робур повторил приказ. Он находился в охранении лучников, и солдат с разогретой жаровней и здоровенной вязанкой стрел за спиной побежал вдоль строя лучников и следом за ним вспыхивали ярким искристым огнем пропитанная драконьей кровью пакля на стрелах. Офицер верхом на огромном коне – шкура в подпалинах, серая – посмотрел налево, там, где передавали приказы королевские сигнальные. Робур проследил его взгляд: над волнующимся человеческим морем, упорядоченным командирской волей, показался красный треугольный флажок. Офицер поднял руку в толстой кавалерийской перчатке и резко опустил.
Тетивы хлестнули плеткой и с пару сотен стрел взмыли огоньками воздух, одни из немногих, сложивших в пылающую тучу тысяч стрел, поднявшуюся над королевским войском. Наверное, со стороны степняков зрелище было одновременно и завораживающим, и ужасающим.
Но Орда не отступила. Стрелы канули, словно в воду. Кое-где вспыхнули огни, ряды бронированной конницы дрогнули – словно рябь пробежала. И ничего.
Степняки ответили ответным залпом. Смертоносным дождем на «Белых вранов» просыпались стрелы с белым оперением. Ранило солдата с жаровней. Он споткнулся, медный таз на цепях вылетел у него из рук, по траве рассыпались раскаленные угли. Он застонал, хватаясь за бедро, из которого торчало тонкое древко стрелы. Робур распорядился заменить и отвести его в тыл, к мортусам. Не на смерть, конечно, а всего лишь на лечение. Рана не выглядело слишком опасной.
А вот отрядам первой линии досталось гораздо сильнее. Удивительное дело, но степняки не делали различий между конницами и лучниками. Они стреляли с седла, прямой наводкой, целясь поверх павез. И первый же залп знатно проредил щитоносцев. Казавшаяся такой нерушимой стальная стена вдруг обрушилось, в ней образовались прорехи, которые солдаты не успевали заполнять. Ощетинившийся пиками и копьями строй вдруг развалился, подался назад, чтобы уменьшить ширину строй. Закрывшись щитами, панцирники отступали. Ненамного, буквально на какой десяток шагов, но и этого хватило, чтобы Орда вцепилась в них, словно изголодавшийся пес. Несмотря на то, что ее постоянно обсыпали стрелами и арбалетными болтами с укрепленных пунктов на холмах, сдаваться она не собиралась. Наоборот, кинулась вперед, в страшный рукопашный бой.
Стрелять стало куда как сложнее, чтобы не попасть по своим. Дегоне вновь взмахнул своим жезлом и отдал приказ на то, чтобы бесполезные ныне лучники отступили назад, к обозу и телегам мортусов, а вперед с лихой и злой походной песней не двинулись пикинеры и алебардисты. Робур подхватил мотив и зашагал вместе со всеми остальными, держа на весу алебарду с жутким шипастым наконечником. Внешне он был спокоен, смеялся вместе с остальными, готовясь к кровавой мясорубке, однако, внутри у него стыл лед. Он боялся. Нет, не боя, а кое-чего другого. Он посмотрел по сторонам. Увидел, как над грядой холмов показались рыцарских вымпелов. Глянул в другую.
Там, откуда должны были наступать паладины, было пусто, лишь отстреливались арбалетчики во временных крепостцах. Неужели, кружилась над ним мысль, неужели Магистр пойдет на предательство? Он не знал того, что творилось на самом деле: Соловей молчал, но королевский слуга и, одновременно, доверенное лицо все равно старался держаться поближе к жаровне в ожидании новостей.
Во имя Света и Тьмы.9-12
9.
С мотивацией у Джеремии проблем не было: сосед здорово умел расставлять приоритеты, но вот с умственной деятельностью обстояло не все так гладко. Из-за постоянного напряжения мозги варили большим трудом, иногда и вовсе отрубаясь. Тело продолжало действовать, но голова словно впадала в ступор, погружаясь в бессмысленную пустоту.
Двигался он почти безостановочно и под конец, загнанный соседом , как ломовая лошадь, он уже просто не мог пошевелиться. Видимо, это наконец дошло и до паразита, когда гоблин в очередной раз повалился, но уже не смог подняться. ОН лежал на животе, лицо до половины погрузилась в лужу и дыхание создавало тихую рябь на глянцевой поверхности, усыпанной жухлой листвой.
Глазастик позволил себе отдышаться и в голове впервые за много дней хоть немного прояснилось. Приложив последние усилия, он заставил себя сесть. Перед глазами плыло, сердце бухало последним набатом, ноги стертые в кровь кровоточили и воспалились. В голове пронеслась мысль: еще сутки такого забега, и он уже больше подняться не сможет.
Ноги дрожали, когда он поднимался. Шатаясь, Джеремия отковылял к густым кустам орихина, усыпанным мелкими жесткими листочками, что сохранялись круглый год на ветках. Повалился прямо в густое переплетение тонких, но крепких и гибких плетей. Он показались ему настоящей подушкой и спустя неощутимо малое мгновение он провалился в тяжелый сон без сновидений.
