Текст книги "Эратийские хроники. Темный гном (СИ)"
Автор книги: Денис Лукашевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)
Выдохнув скопившуюся горечь, капитан взмахнул мечом. Наискосок, снизу вверх. Мертвяк попытался было прикрыться – инстинктивное движение, лишенное всякого смысла. Стоило огню коснуться мертвой плоти, как она вспыхнула, занялась вся рука, от кончиков скрюченных пальцев и до локтя. Клинок пошел дальше, впился в панцирь, прочертил борозду на металле, но не пробил его. Хораса развернуло от удара, он повалился на колени, но тут же попытался подняться скользящим, почти человеческим движением, но не успел. Тараил провел клинок наотмашь, горизонтально земле. И он почти не встретил сопротивления.
Зеленые гнилушки, что были вместо глаз, вспыхнули, из них брызнули искры, что быстро сменились рыжими языками пламени. Внутренности черепа выгорели за пару ударов сердца, как сухая бумага. Бумага с секретом, самым страшным на всей земле.
– В чем смысл, Героним? – Наверху, от яркого света и свежего воздуха Тараил почувствовал головокружение. А, может быть, и от усталости. Не физической.
Усталости разума.
– В выживании, мой капитан, – сказал полуэльф. Тонкокостная фигура в зеленом кафтане слегка поклонилась. – В выживании Королевства.
– Королевстве, построенном на лжи и обмане?
– Другого не дано, – пожал плечами бывший королевский вельможа. А ныне – королевский соглядатай. Героним сам в этом признался, когда они встретились вчера перед советом. – Свет и Тьма – это всего лишь две стороны одной медали. А между ними – люди, которым так нужны пастыри.
– А сами они избрать свой путь не в состоянии?
– Именно так, мой капитан. Мы храним их от зла, где бы оно не скрывалось: во Тьме иль на Свету.
«Ох!» Тараил протяжно выдохнул. Только этого и не хватало.
Сами собой в голову пришли странные слова. Он мысленно проговорил их, будто пробуя на вкус: «Свет, защити нас от ведающих истинно верный путь!»
И решил, что и такая молитва ничем не хуже других.
4.
Двадцать дней спустя...
Под утро на землю лег свежий снег. Глубокий, по щиколотку, он укрыл смерзшуюся грязь и кучи мусора. И на нем явственно отпечатался свежий конный след.
Шаор Лаен поплотнее запахнулся в старый заношенный зипун. Это был чисто человеческий жест – привычка, почерпнутая у жителей равнин. Сам декс холода почти не ощущал: он вырос в покрытых вечным снегом горах, где тепло было лишь сказкой для малых детей.
Позади просыпался лагерь: многочисленные шатры из серой и бурой шерсти, присыпанные снегом, разбросанные среди огромных величественных даже в таком жалком состоянии развалин древнего города. В загонах, сооруженных в домах, где сохранились стены, мычал скот, волновались лошади, пощипывая сухую солому. Бегали, играя, беззаботные дети. Доносилась женская ругань и бормотание стариков. Мужчины ходили настороженные и молчаливые. Они седлали лошадей и собирались у шатра хана Габая, где, по слухам, принимали гонца от самого га'хана. Люди встревоженно переговаривались в напряженном ожидании судьбы войска Повелителя степи.
Шаор же был совершенно спокоен. Он-то знал, что случилось на западе, на холмистой равнине. Смерть га'хана пришла ему во сне изнуряющим кошмаром. И не доверять ему не было никаких оснований. Сны дексов не врут.
Позади послышалось дыхание и тихие шаги. Шаор не обернулся: к нему приближался Тайл. Его своеобразную, шелестящую походку нельзя было перепутать с буханьем Марла.
– Намесник призывает тебя, Старший! – Тайл поклонился тихо, по-змеиному и таким же текучим движением выпрямился.
Человек бы никогда не смог так согнуть спину – для этого ему не хватало гибкости позвоночника. Помощник застыл каменным изваянием. Его лицо напоминало маску, искусную, но мертвую.
Вокруг шатра наместника столпилось немало людей, но близко они не подходили, волнуясь и перешептываясь. Народ упирался в строй оргатов – соплеменников Габая. На манер гром-сотен га'хана, нацепивших на кожаные остроконечные шлемы цветные ленты. Они скрючились в седлах, взяв на изготовку короткие метательные копья, мрачно глядели на собравшихся. Стоило дексу подойти поближе к шатру, как двое оргатов выдвинулись вперед, опустили копья и заставили скопившихся людей образовать проход. Без лишних слов Шаор прошел к дверному проему, занавешенному куском синего сукна.
В шатре было темно и душно. Посланник лежал на коврах, поджав под себя ноги и уткнувшись лбом в пол. На невысоком помосте, укрытом шкурами сидел на пятках Габай – сухой, невысокий, но из-за многочисленных мехов казавшийся в два раза больше. С лысого черепа свисала одинокая прядь серых волос. Плоское лицо покрылось ранними морщинами, под узкими глазами набрякли тяжелые мешки.
Габай медленно пошевелился, когда Шаор приблизился и поклонился. Тонкие руки в бронзовых браслетах выпрастались из-под шкур и легли на колени. Двое воинов в чешуйчатой броне встали по бокам хана и уставились на декса напряженно и неуверенно.
– Га'хан мертв.
Лаен уставился на него пустым взглядом. На гладком лице блуждала извечная дексовская полуулыбочка. Хан цыкнул, приподняв верхнюю губу. Зубы у него были черные и кривые.
– Завтра я соберу вождей. – Габай снова замолчал, словно ожидая ответа Шаора. Так и не дождавшись он, оскалившись еще больше, продолжил: – Будем избирать нового га'хана.
Сухо трещал огонь в очаге, обложенном гладкими камнями, застыли недвижимыми статуями телохранителями, а глава оргатов снова замолчал, дожидаясь слов декса. Тот продолжал хранить молчание, уставившись на хана. Казалось, ничто не могло поколебать застывших мышц лица. Правда, мозг Лаена продолжал работать, анализируя сложившуюся ситуацию, только вон Габаю об этом знать не стоило.
Наконец, поняв, что от строптивого декса он не вытянет ни слова, хан наконец решился.
– И я стану новым га'ханом. Дабы повести народ Великой Степи дальше на запад, сломить сопротивление стальных людей и захватить плодородную и тучную землю по ту сторону гор!
– А если, – вкрадчиво произнес Шаор, – остальные ханы не согласятся? Что, если они решат, что ты, хан Габай, недостоин?..
– Я?! – взревел степняк, грохнув кулаками по коленям. В таком малом теле вмещался могучий голос. Таким наверняка приятно приказывать – так и хочется подчиниться. Лаен позволил себе улыбнуться чуть шире, откровеннее. – Я, хан Габай, вождь оргатов, и единственный, кто вправе принять власть над Ордой. Сам царь царей оставил меня своим наместником, его правой рукой! Никого иного, только меня! Как смеют ханы, как смеешь ты, нелюдь, перечить священной воли Повелителя?!
Внезапно Габай осел, сгорбился, глянул на декса исподлобья. Голос его стал тише, сдержаннее. Злее.
– А кто посмеет, тому не жить.
И он был прав. Как ни крути, но Габай был один из самых влиятельных вождей. Поначалу, он даже соперничал с будущим га'ханом, но оказался умнее многих, приняв над собой его главенство. И в жестокой межплеменной сече оргаты уцелели, почти не потеряв воинов. Под их серо-алые знамена встанут многие меньшие племена, и на совете у Габая будет преимущество. Правда, только не все поддержат его. Жестокие д'кане, гордые ховраши – много будет у оргатов соперников. Быть новой резне, но здесь уже не родная Степь, а под стенами павшего града копают обходные туннели бородатые карлики – Шаор слышал грохот из инструментов. На подходе полки стальных людей, уничтоживших отборные гром-сотни. Если в Орде не будет единства, она погибнет.
– Чего ты хочешь, хан? Чем тебе может помочь мой народ?
Габай ухмыльнулся.
– Ха! Это совсем другой разговор. Ты же и сам понимаешь: Орда несокрушима в единстве. А я должен стать таким га'ханом, которого признают все, каждый вождь от микка до сасванов. Декс, дай мне железную кожу!
В глазах, черных, маленьких, но проницательных, вспыхнул лихорадочный огонь. Он нагнулся ближе, облизнул узким красным языком тонкие губы.
– Одень меня в шкуру стальной змеи!
Шаор поклонился с максимальным почтением.
– Как пожелаешь... га'хан! – Краткую заминку в речи Лаена Габай даже не заметил.
Он расправил плечи. Уперся костяшками пальцев в бедра. Шаор поглядел на телохранителей.
– Таинство должно проводиться без лишних глаз.
Неуверенность отразилась в движениях Габая. Лаен надавил.
– Га'хан доверял Изумрудам. Доверял мне лично.
– Ладно, – хан стрельнул глазами по сторонам, кивнул воинам: – Подождите снаружи. – Лаен посмотрел на него: – И не заходите, если того не разрешит декс.
Те ответили на оргатском наречии. Габай окрысился, рявкнул в ответ и это наконец убедило телохранителей. Они низко поклонились и скрылись за пологом входа. Габай же положил на колени свой чагаш: старый, выщербленный, но клинок остротой не уступал лучшим мечам громовиков. Хан был хитрым, сильным и опасным игроком. И это тоже стоило учитывать.
Декс вежливо улыбнулся, подобрал широкие рукава своего халата: золотые драконы с сапфировыми и изумрудными глазами задвигались на темно-бардовом шелке. Пошевелил пальцами: в один момент на каждом добавилось по лишнему суставу. Они задвигались, словно паучьи ножки с необычайной гибкостью, тонкие, бледные, точно ножки насекомого.
– По воле моего га'хана, – произнес он тихо и вкрадчиво, а затем по тяжелому спертому от вони немытого тела, старого дыма и затертой кожи поплыли певучие слова заклинания.
Габай вздрогнул, застонал глухо, вбивая боль поглубже в тело. Кулаки сжались, вдавились в бедра. Смуглое лицо вытянулось, заострилось, дыхание стало шипящим, поверхностным. Но вместе с тем на лице хана зарождалась безумная радость. Он поднял руки. Губы задрожали и растянулись в довольной улыбке.
Кожа на руках проросла стальными чешуйками, они слиплись в единый покров, теперь кулаки Габая отливали металлом. Он распрямил и вновь сжал пальцы, металл пополз выше по предплечью.
– Добро! – прохрипел он.
Слова заклинания стали резче, короче, песня рассыпалась осколками, превратилась в мрачный речитатив. Шаор резко свел ладони с растопыренными пальцами вместе, сплел их в замок. Вот тогда хан закричал, только неизвестно еще, чего в его голосе было больше: боли или ужаса, потому что чешуйки слились в монолит, и он уже не смог разжать пальцы.
Отяжелевшие кулаки опустились вниз. Железная чума достигла уже шеи, обхватила ее стальным обручем, спустилась на грудь. Устремилась выше.
В раскрытом рту появились нити, тонкие проволочки, натянутые, словно струны. Челюсти с лязгом захлопнулись, крик превратился в мычание.
За краткий миг металл распространился по всем телу, превратив Габая в настоящую статую. Только его глаза оставались все еще живыми и яростно метались в металлических глазницах. Потом и они успокоились, застыв и потускнев. Ребра, превращенные в железную клетку сдавили легкие и украли дыхание у хана оргатов.
Шаор отряхнул ладони, вновь спрятал их в рукава, поклонился с чрезвычайным почтением и покинул шатер Габая. На выходе с оружием наготове его встретили телохранители.
– Повелителю необходим отдых, – вкрадчиво, но уверенно проговорил он. – Не спешите его беспокоить.
И равнодушно двинулся прочь. Его взгляд безошибочно отыскал в толпе Тайла, Марла и остальных.
– Мы потерпели поражение и уходим. Наше время еще наступит.
Когда оргаты рискнули наконец заглянуть в шатер – а к этому времени уже стемнело и издалека доносились звуки боевых барабанов стальных людей – то, выскочив наружу, они не сумели отыскать ни одного декса. Нелюди по своей странной манере исчезли и никто из часовых и объезжавших дозорами окрестности воинов не видел ни одной фигуры в шелковых одеяниях с золотыми драконами.
Шаор понимал, что их главное преимущество перед суетящимися людьми заключалось в том, что они умели ждать. Наступит момент, и они явятся вновь. В мир, который будет готов их принять.
5.
Два месяца спустя...
Рогнак Железнолобый пошевелился, и плот под ним закачался на мелкой волне. Дварф замер, чувствуя, как затухают колебания, а вместе с ним и тошнота, подкатившая к горлу. Он сел с максимальной осторожностью. Черная гладь вокруг плота блестела угольным антрацитом, кажущая недвижной и спокойной. Рогнак зажмурился и потер ноющие запястья: кандалы успели натереть даже его каменную кожу.
Плот находился посередине небольшого, но глубокого подземного озерца. От кольца, вделанного в доски тянулась цепь, прикрепленная к сталгамиту, торчащему из воды. И больше ничего: твари знали, что гнома не удержат каменные стены. Вот только Рогнак, как и любой трун до ужаса боялся большой воды. Озер, рек и тем более морей. И любой гном в силу собственной физиологии по своей плавучести напоминал обыкновенный топор. Черная озерная гладь держала Рогнака надежнее любых стен и цепей. Тут можно было даже обойтись и без кандалов: дварф не заставил бы себя ступить и шагу за пределы его маленького плота.
Рогнак находился в старом штреке, затопленном, когда от взрыва паротяга прорвало заглушки на нижних уровнях. За короткое время Пятый, Четвертый и Одиннадцатый забои оказались затоплены, вода поднялась до приемных залов. Здесь еще виднелись остатки деревянных подъемников, полузатопленные и казавшиеся причудливыми корягами, торчащими из воды. А еще здесь было темно.
Посередине плота торчал шест с масляной плашкой, но топливо прогорело уже давно и Рогнак находился в полной темноте. Не то, чтобы дварфа тяготило отсутствие света: благодаря способности видеть тепло, его зрение раскрасило свод пещеры в темно-багровые тона, смешанные с глубокой чернотой, на фоне которой метались яркие точки летучих мышей. В дальнем углу, над утонувшей вагонеткой, край которой торчал над водой, свисали целые тепловые гирлянды этих животных. Они тихи чирикали, верещали. И всегда это происходило тогда, когда Железнолобый ложился спать. Вода же была бессмысленным черным провалом. Иногда озерной глади касались весла и примитивная долбленка выплывала из темноты пещеры. Она привозила с собой двух молчаливых орков, которые никогда не подплывали вплотную к плоту. Обычно у одного было длинное копье, на которое он накалывал шмат плохо прожаренного мяса и протягивал пленнику.
Сколько он уже здесь? Как казалось, Рогнаку не больше пары месяцев, однако, точно время он определить не мог: как подсказывали его внутренние часы, орки приплывали не через равные промежутки времени. Скорее тогда, когда про него вспоминали. После всего случившегося у зеленокожих хватало дел в Ганалийской долине.
Трун вернулся с отрядом своих наемников и попал в элементарную засаду у шлаковых отвалов, окружавших долину. На них обрушилась правильная и хорошо спланированная кавалерийская атака, только вместо рыцарей и лошадей, она состояла из завывающих орков верхом на шагратах. Первые ряды даже держали простенькие копья на манер рыцарских, выставив их перед собой. Уставшие от сражений в разрушенном Горгонаде и от продолжительного марш-броска дварфы собрались в свою несокрушимую черепаху, но у них не было ни пик, ни алебард, а тяжелые арбалеты не могли обеспечить необходимую плотность стрельбы. Однако, несмотря на это, прикрытые щитами, дварфам удалось почти без потерь пробиться к вратам и вызвать подмогу с помощью своих рогов. Только мало кто ожидал, что подмога, хоть и подойдет, то отнюдь не к ним.
С нависающего барбакана на них обрушили здоровенные камни. В один миг валуны сломали строй и превратили в блин из крови, осколков костей, металла и мозгов троих или четверых. «Черепаха» не успела развернуться на встречу новой опасности. Раскрылись врата и по ним выстрелили из двух баллист. Хороших таких, добротных баллист гномьей работы, что по обычаю стояли на стенах, тянувшихся по вершинам Ганалийских окружных гор. И на местах расчета находились орки. Не профессиональные артиллеристы из Трунгарона, воспитанные в Огневой Академии, а обыкновенные дикари из побережных орд. Правда, они не были столь тупы, чтобы промахнуться с расстояния в пару десятков шагов.
Тяжелые, окованные металлом колья пронзили «черепаху» насквозь, оставив после раненых и умирающих. А следом в атаку кинулись пехотинцы: здоровенные зеленокожие бугаи, одетые в шкуры и лохмотья и вооруженные чем попало: камнями, дубинками, каменными ножами, кузнечными молотками и кирками.
Рогнак рубился отчаянно и, когда у него выбили из рук топор, обрушили на голову костяную колотушку, заставившую загудеть металлическую пластину, что была у него вместо верхней части черепа, он еще отбивался голыми руками, кусался, лягался, кричал на дварфском, проклинал орков на всех языках, что были ему доступны. Второй удар, встреченный затылком, опрокинул его в беспамятство. Очнулся он уже на плоту.
Плеснуло в темноте. Рогнак с раздражением посмотрел в сторону звука. Из багровой тьмы вынырнула лодка с извечными орками на борту: мелкими, горбатыми и уродливыми. Эти так пострашнее других были. Факел пылал ярко-алым пятном, слепя глаза. Дварф моргнул, перестраиваясь на обычное зрение.
Навалилась тьма, а пятно превратилось в языки пламени, освещавшие низкие борта долбленки. Орки в его свете превратились в угрюмых дхаров, приплывших за грешником. Один из них поднялся. У него, как и всегда, было копье в руках. Он повис на нем и махнул рукой. Рогнак заметил, что у орка не хватает трех пальцев. Рука походила на бугристую клешню.
– Гном, мы причаливаем! – прохрипел он, словно у него было сдавлено горло. – Давай без глупостей. А то, клянусь Прохфесором, я насажу твою задницу на свое копье!
– Очень страшно, – угрюмо пробормотал Рогнак, поднимаясь на ноги.
Утлый плотик под ним заходил ходуном. Чтобы не упасть, пришлось ухватиться за шест.
Сидящий орк, подрабатывая веслом, причалил к плоту боком, вцепился когтистой лапой в доски. Первый опустил копье и ткнул ему в сторону Железнолобого. Неуклюже так, подставляясь. Дварф легко бы схватил его немного выше наконечника, дернул на себя... и полетел бы вместе с уродом в воду.
– Ты, это, давай в лодку! – буркнул копьеносец и немного отвел оружие.
– С чего это? – насупился Рогнак. – Чего вы там себе удумали?
– Хе-хе. – Смех орка напоминал визг напильника по металлу. – Язык хочет тебя к себе!
– Правда? – с ухмылкой поинтересовался Железнолобый. – А вот у меня чегой-то настроения нет...
– Язык говорил, – проскрежетал орк, – что если ты, коротыш, будешь буянить, то следует утопить тебя в озере. Но, клянусь Прохфесором, он не будет против, ежели я насажу тебя, как на вертел!
Острие его копья ткнулось гному в живот. Несильно, но кожаная куртка прогнулась внутрь. Рогнак почувствовал металл у себя на коже, выдохнул и зажмурил глаза. Все-таки, без проблем не обойтись.
Он ударил ладонью по копью, там, где наконечник крепился к древку, и одновременно отшагнул в сторону. Вторая рука, сжатая в кулак, приласкала зеленокожего по его отвратной роже. Оставалось надеяться, что столь радикальное вмешательство хоть немного подправит его черты.
По сути, орк сам упал Рогнаку на кулак, хрюкнул, голова его дернулась назад и он кулем с песком повалился сначала на край плота, а затем и в воду. Копье осталось в руках гнома.
Второй орк дернулся, зарычал, метнулся к ножу на поясе, но в следующий момент дварф перепрыгнул в лодку и с размаху засадил тупой конец копья дикарю в зубы. Тот откинулся назад, лодка запрыгала под ним, закачалась – Рогнак резко присел, сохраняя равновесие. Перебросил копье из руки в руки, развернул наконечником вперед. Острие застыло в волоске от прыгающего кадыка, похожего на острый камешек, застрявший в горле. Орк шумно вздохнул и захныкал.
Обеими руками он держался за лицо, между пальцем сочилась черная кровь. Зеленокожий глухо простонал, что-то почти членораздельное, если бы не кровь и осколки зубов, забившие ему рот.
– Кончай притворяться! – буркнул Рогнак и уселся на узкую перекладину, видимо, служившей сидением. – Весло в зубы и греби, а то, клянусь бородой предка, сломанная челюсть будет казаться дружеской оплеухой. Живо, отродье грязи!
Орк перегнулся через борт. Шумно опорожнил рот. Выпрямился – на подбородке повисли нити слюны пополам с кровью. Кривя разбитые губы, зеленокожий взялся за весло.
Наверху даже не пришлось жмурить глаза – небо заливал непроглядный свод свинцовых туч. Свет превратился в серые зимние сумерки. Обжигающе холодная снежная крупа сыпалась, как из дырявого сита на землю, застывшие на вкопанных рельсах вагонетки с рудой, потухшие горны в плавильнях и мертвые механизмы кузниц. Вверху, врезанный в скальный склон, вырастал Старый Замок, в окнах которого горели отсветы костров, что дикари, наверняка, развели прямиком в коридорах. Рогнак хмыкнул и выпустил орка, что он держал за шкирку. Зеленокожий что-то замычал и бросился наутек.
Мигом Железнолобого окружило с десяток орков. Здоровенных – не чета надсмотрщикам из забоя – побережников в шкурах, вооруженных дубинками и дурно откованными топорами.
Рогнак швырнул копьецо на землю.
– Я к вашему боссу! И никто не посмеет сказать, что привел Рогнака Железнолобого к какому-то там бугру. Он сам пришел!
И больше не слова ни говоря зашагал вперед. Орки заколебались на мгновение – Рогнак сжал огромные мозолистые кулаки – но расступились. Последовали следом. Вскоре дварф собрал целую процессию. Но на ступени, ведущие в Старый Замок, он вступил уже в одиночестве.
Костры действительно были. Повсюду в коридорах, пустынных комнатах, огромные, сложенные из поломанной мебели, притащенных наверх деревянных балок и... костей. Рогнак рассмотрел во всех деталях почерневшие черепа и кости в прогоревших углях. Кое-где огонь погас, где-то все еще горел, поднимаясь почти к самому потолку, оставляя длинные черные полосы сажи. Видимо, в огонь не пожалели земляного масла. В плавильнях был запас.
У серых дверей, украшенных «бородатыми» рунами имен предков, жарко горел очередной костер. Пламя, вскормленное обломками шкафов и корешками книг, поднялось до самого потолка, оставив широкое черное пятно сажи. Стоило Рогнаку подойти ближе, как четыре орка поднялись ему навстречу. По-обезьяньи длинные руки, короткие кривые ноги, плащ из сшитых шкур поверх обрывков кольчуг, деталей трофейной амуниции выдавали в них всадников шагратов – элиту побережных орд. Вооружены зеленокожие были топорами на длинных рукоятях, чтоб было сподручнее рубить с седла, и чем-то, вроде боевых кос. У ближайшего морда была раскроена длинной неровной раной, стянутой грубым швом из тонкой проволоки. Левый глаз вытек и закрылся навсегда. Железнолобый вспомнил его и то, как он стянул орка с седла и рубанул по голове топором. Удар не вышел, оставив после себя хоть и жутковатую, но легкую рану. После гнома повязали арканами. Рогнак ухмыльнулся ему.
Орк зарычал, подняв верхнюю губу. От движения лицевых мышц рана опять закровянила, и черная жижа потекла вниз по покатому подбородку, шее. Навстречу ему шагнул другой орк, мелкий, меньше по росту, чем даже гном. Да и хлипче телосложением, хоть фигуру немного скрадывала объемная шуба. Дюже знакомая.
Раздалась грубая орочья речь, полная перекатов рычания и повизгивания. Орк остановился, все также скалясь. Карлик обернулся и скинул капюшон.
Показались рыжие курчавые волосы. Не огненно-медные, как у Норманга, а тускло-имбирные. Потом пухлые щечки и пушистые бакенбарды. В немом удивлении Рогнак вытаращился на него.
Фолвенбранд потупился и сдавленно откашлялся, прикрыв рот маленьким кулачком.
– Приветствую вас, мастер Рогнак. Хм, мастер Кривой Язык вас уже ждет.
– Ты... – Наконец, горло немного отпустило. Короткое слово вышло хриплым и невыразительным, больше похожим на рык.
Низушек развел руки в сторону.
– Я личность мелкая и слабая. Можно сказать, трусливая, а орки, как выяснилось, тоже ценят тех, кто хорошо считает и ведет дела. – Он покосился на своих соседей. – По крайней мере, некоторые из них.
В огромном пустом зале, выходившем высокими окнами на Ганалийскую долину было холодно и ветрено, несмотря на пылающую Бездну огромного камина. Пронзительный ветер прорывался сквозь шкуры, коими орки догадались завесить окна, превращал их в диковинные серые знамена и высасывал любые крохи тепла. Согреться можно было лишь у широкого зева камина, в котором горели толстые бревна, что обычно шли на подпорки в штреках.
Язык сидел на корточках у огня и сосредоточенно шевелил раскаленные угли длинной кочергой. Он повернулся на шаги Рогнака и ухмыльнулся. Уродливая физиономия потемнела от жара и сморщилась еще сильнее, чем обычно.
– Железноголовый, ты, говорят, убил моего воина. Интересно, ты заплатишь мне виру за него или мне взамен стоит забрать твою жизнь?
Дварф остановился посередине комнаты рядом с круглым столом, тесаным из цельного куска камня. Сложил руки на груди.
– Ты верно ошибся и хочешь меня поблагодарить, орк, что я избавил тебя от одного из твоих дармоедов и сберег немного вашего дерьма, что вы зовете едой. Ежели так, то я принимаю твои благодарности.
Поначалу Язык изменился в лице, но тут же взял себя в руки. Проковылял на кривых ногах к трону Норманга, взобрался на него с ногами и запахнулся в верховой плащ поплотнее. Огромный древний хопеш, тускло блестевший желтым с багрянцем, стоял рядом, прислоненный к широкому подлокотнику.
– У тебя крепкая кость, гноме, раз ты смеешь дерзить мне.
– Невелика храбрость, мой маленький зеленый друг, – процедил Рогнак. Лицо его хранило непроницаемое выражение.
– Уже нет, – прошипел орк. – Я пахан паханов, повелитель Побережья и Хозяин Кратера. Передо мной склонились все орды ради добычи, что я дам им, когда поведу бычар через Стир. Вкусное и сладкое человечье мясцо ждет меня!
– Много гонору да вышел один пшик! – скептически отозвался Железнолобый. – Гномы и люди сомнут твой сброд, стоит тому оказаться под стенами Эрдерета! Ни одна орочья лапа...
Рогнак прервался с открытым ртом и уставился на трясущегося от смеха Языка. Тот буквально плясал на троне, а из его глотки доносились глухие булькающие звуки. Наконец, ему удалось совладать с собой.
– Совсем запамятовал! – стряхнул невидимую слезу когтем орк. – Ты ж ничего не ведаешь. Совсем закис в своем подземье, клянусь Прохфесором.
– Не ведаю что?
– А то, – Язык внезапно посерьезнел, – Маран уничтожен, а твои сородичи нынче точат ножи на людишек. Не до нас им теперь, ой, не до нас!
– Чего?!
– Со слухом проблемы, гноме! Может прочистить? У меня завалялось несколько приличных шомполов... Мои ребята так мигом!
Рогнак взъярился, сжал кулаки и сделал несколько быстрых шагов к трону. В глазах его горел отсвет жаркого гнева.
– Для этого ты позвал меня? Поиздеваться?! Клянусь бородой предка, за это я тебя...
– Не кипишуй! – резко огрызнулся Язык. В лапе его мгновенно оказался хопеш, а сам он успел соскочить с трона, пригнувшись и застыв в боевой стойке. – Мне нет резона тебе лгать, Пьютер тебя дери! Да, ваш богатый городок пал, а вы теперь сретесь с людишками за его руины.
– Но как?
– Большая война прокатилась по землям людишек, а Маран оказался у ней на пути. Людишки-то отбились да вот еще не навоевались, зубы точат на нижний путь чрез горы. И, клянусь Прохфесором, я не вру.
– Зачем? Зачем ты мне все это рассказываешь? – прохрипел Рогнак. Горе сдавило ему горло железным обручем. Маран пал, Маран разрушен – это все равно сказать, что дварфов изгнали из подгорных царств.
– Затем, что мне нужна твоя помощь, гноме!
Поистине, сегодня был день неожиданных новостей. Железнолобый пристально уставился на орка, и взгляд этот не сулил ничего хорошего.
– Мне не нужны ваши пещеры, Железнологовый. Я лишь хочу вывести орды на равнины, дать им волю, иначе орки сгниют на Побережье. Вдосталь земли, вдосталь пищи. И людишек не помешало бы проредить, а то их расплодилось – тьма. А для сего мне и моим быкам нужно оружие, не самодельное дерьмо, а добрые топоры из хорошей стали. Я хочу, чтобы ты вновь запустил печи Долины. Сделаешь это и станешь свободным, вернешься в свои горы вместе со всеми своими быками. Сразишься с людьми. Могет и мы встретимся опять как-нибудь, плечом к плечу. Враг моего врага – мой друг, а?
Рогнак Железнолобый ненавидел орков, но, кроме того, он был и прагматиком и никогда не позволял эмоциям брать над собой верх. Орки – грязные твари, но ничто не мешает их использовать. Потом, когда придет время, дварфы вернут себе долину, а об орках будут напоминать лишь пирамиды из их черепов, что насыпят по дороге к Ганалийской долине. Уж Рогнак позаботиться о том, чтобы не один зеленомордый урод не пережил этой войны.
Поэтому дварф помедлил для проформы и кивнул.
6.
Пять месяцев назад в руинах Горгонада...
Черное пламя вырвалось на свободу, поднялось до самого потолка и расплылось в стороны гибкими мерцающими щупальцами. Отзвук Тьмы возник болезненным набатом в висках, заныл вибрацией в зубах и заставил опуститься на колени.
Хамок Долговязый распростерся на полу, вытянув руки в сторону колодца с Источником. Вот уже несколько часов не стихала боль и надсадный воющий голос, бессловесный, но переполненный болью. Орк догадывался, что ему достается лишь эхо истинного и он был благодарен за это. Истина убивает – Хамок усвоил это еще во время своей далекой юности.
Только в этот раз она обошла его стороной, задев лишь кончиком своего черного крыла. Весть о смерти Посланника и Воплощения. Горе, страшное, всеобъемлющее, пронизало его от затылка до пяток, ледяная молния отчаяния.
Орки не умеют плакать, и впервые Хамок пожалел, что у нет слабости мягкокожих. Может быть, стало бы легче.
– Тьма! – шептал он. – Хозяйка Ночи и Тайн, Повелительница Бездны, почему, почему не защитила?! Скажи мне, что делать, а Повелительница? Как дальше быть? Без Твоей воли мой народ сгинет без следа!
Пламя внезапно опало. Ушла и боль. Повисла гулкая тишина. Хамок поднялся – руки без сил лежали на коленях. Он прикрыл глаза и дрожащая рука коснулась лица. Боли больше не было, но кто заберет тоску? Видимо, эту долю ему нести до конца. Не так уж и долго ждать этот конец.
Орк открыл глаза и увидел, что Тьма Источника никуда не ушла, она превратилась в черную жидкость, залившую колодезь. Хамок поднялся и подошел к нему, опустился на колени и опустил в черную воду пальцы, сложенные в горсть.
Иголками укололо кончики пальцев, незримая энергия рванулась вверх по руке, по кровеносным жилам, ударила в голову, да так, что шаман покачнулся. Чуть не сверзился в бездну колодца.
Удержался. Дождался, когда в глазах проясниться и чуть не отшатнулся прочь. Гладь пошла рябью, как след от камня, брошенного в воду. Брошенного снизу. Изнутри .
Тьма вспучилась, надулась пузырем. Хамок потер глаза: ему показалось, будто что-то бледное мелькнуло под истончившимся слоем черноты.
Нет, не показалось. Жидкость разошлась, то густая, как земляное масло, то текучая, как вода. Голова, маленькая, лысая, сморщенное личико, плечи, маленькая, сжатые в кулачки ручки, поджатые ножки и кожа, мучнисто-белая, блестящая.
