Текст книги "Эратийские хроники. Темный гном (СИ)"
Автор книги: Денис Лукашевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)
– Далековато занесли тебя поиски… – философски вставил цверг, оценивающе осматривая щуплую фигуру Джалада Валантского. Удивительное дело, но словоизлияния южанина даже не слишком утомили цверга. – Лишай также в странствиях приобрел?
– Ну-у-у… – протянул смутившийся южанин. – В моих исследованиях мне довелось вплотную познакомиться с не самыми приятными сторонами человеческого бытия. Но ради той цели, которую я преследую, все трудности и лишения не стоят и черного гроша!
– И что же эта за цель? – Цверг не любил людей, но долго пребывать в одиночестве и без верного друга – самогона не могло даже такое склочное и нелюдимое существо. Черная душа требовала общения.
– О-о-о, это великая цель! – Джалад настолько возбудился, что попытался нервно расхаживать по клетке. Но объем отведенного свободного пространства оказался слишком мал, поэтому южанину пришлось притушить свой пламенный пыл. – Эта цель позволит открыть новые горизонты магии и прогресса! Раздвинуть границы познания до бесконечности! Я хочу, – Южанин перешел на торжественный тон, – возродить темную магию с ее потрясающими способностями! Стихийная волшба изжила себя, стала уделом ретроградов с узколобым мышлением, а новое поколение выбирает чернокнижие!
– В таком случае, новому поколению светит плотное общение с клириками и проживание в Ганалийской долине – это в лучшем случае. А в худшем – костер и полное развоплощение.
– Ради великой цели можно пожертвовать даже своей жизнью! – торжественно заключил Джалад.
Цверг лишь скептически хмыкнул. Фанатиков он не любил еще пуще людей.
– Великая цель?! – Гном оскалился. – Скорее великое заблуждение. Уж поверь мне – я испытал это на собственной шкуре, сражаясь за призрачные идеалы. Все в этом мире очень просто: кровь, грязь и слезы. Самые великие цели добиваются именно такой ценой. Если тебе говорят: я сражаюсь за свободу, значит, он сражается за власть, если сражается за счастье, значит, за свое личное, а остальные пусть летят в самую глубокую бездну. Чернокнижие – это так, пшик, налет пыли. Вот я почти великий чернокнижник? И что же? – Он поднял руки, закованные в железные кандалы. – Из-за них все мои таланты не стоят и пустого шлака.
– Великая цель существует всегда. – Джалад заспорил с еще большим жаром. – Без нее наша жизнь бессмысленна и сера. Мы просто движемся по течению, отдаваясь воле судьбы, но, когда появляется цель, мы готовы бороться и страдать во имя. Я знаю, чего стремлюсь достичь и понимаю, что живу не зря. А ты… Ты просто живешь, слепо движешься из прошлого в будущего, ожидая, когда топор какого-нибудь дикого орка не раскроит тебе череп, или, скорее всего, ты просто не сопьешься!
– Да что ты понимаешь, человек! – Цверг вскочил на ноги. Его лицо пылало гневным румянцем. – Ты учишь меня жизни?! Я прожил два столетия и не видел ничего, кроме смерти и боли, ненависти и злобы. Вот твоя жизнь! Ты едешь на каторгу, в Ганалийскую долину, где будешь гнить заживо, терпеливо снося зверства надсмотрщиков и беспредел старшин. В конце концов тебе выроют аккуратную такую могилку в отвалах шлака рядом с такими же, как ты, неудачниками! Где ты видишь великую цель? Твоя единственная цель – это выжить! Причем любой ценой!
Джалад обиженно набычился, замолчал и отвернулся от цверга. Некоторое время они ехали молча, только слышался скрип колес и редкие переговоры стражи. Серые холмы равнины Горго медленно тянулись по обе стороны каравана, вселяя в душу тягучую как слизь тоску. Цверг немного повозился-повозился, угрюмо проворчал под нос пару ругательств и уставился поверх драного плаща, которым он укрывался, на Джалада.
Маг тоскливо взирал на проплывавшую мимо унылую равнину. Тонкие черты смуглого лица заострились и поблекли. Шмиттельварденгроу недовольно пробормотал пару ругательств в бороду и неожиданно произнес:
– Ты… это… извини меня. – Цверг как будто отрывал с каждым словом от себя кусок плоти. Шмиттельварденгроу вообще-то редко извинялся. – Не обращай на мое брюзжание внимания. Я… как бы… это… стар уже. Аргхх! Разорви меня черный дхар! Что я делаю?! – Остальные слова превратились в нечленораздельный поток ругательств.
Джалад подождал, пока цверг выругается, и неуверенно улыбнулся.
– Я не обижаюсь. – Джалад сокрушенно покачал головой и причесал давно немытый волосы грязной пятерней. – Может быть, ты в чем-то и прав. Давай оставим наши разногласия и просто поговорим о чем-нибудь нейтральном. Например, что это за руины вот в той стороне.
Шмиттельварденгроу.9-11
9.
– Клянусь всеми порождениями Бездны! – невольно выдохнул Шмиттеварденгроу. – Чтоб мне провалиться! Горгонад!.. Давненько я здесь не бывал.
– О-о-о! – благоговейно выдохнул Джалад, припав к прутьям.
Справа от каравана на невысоком оплывшем холме громоздились причудливые руины. Многочисленные арки, сотни массивных колонн, уродливые статуи, изогнувшиеся фантасмагорическими фигурами, обломки рухнувших башен и многие мили полуразрушенных стен, переплетавшиеся в замысловатый каменный лабиринт. Более мелкие детали были неразличимы на таком расстоянии, но своеобразная темная аура места накрывала невидимой тенью даже караван, заставляя возниц подгонять лошадей, а стражников и клириков нервно оглядываться.
– Никогда не думал, что когда-нибудь увижу его! – проговорил Джалад, не сводя взгляда с Горгонада. – Конечно, я надеялся, но никогда не думал, что моя мечта сбудется. Самое удивительное, что руины до сих хранят запах темного могущества. – Маг прикрыл глаза и поводил перед носом рукой, как какой-нибудь ценитель дорогих духов пробует новый изысканный аромат.
Шмиттельварденгроу лишь задумчиво пригладил бороду. Он ничего не чувствовал: ни могущества, ни магии. Только холодный ветерок с равнины Горго. Для него Горгонад уже потерял свое значение – старые, никому не нужные руины. К тому же они будили старые воспоминания, пронизанные горьким ароматом ностальгии. Внезапно он начал говорить, медленно и раздумчиво, словно припоминая полузабытую легенду:
– Когда-то здесь стояли прекрасные башни, тонкие и изящные, выстроенные руками моего народа. Они соединялись сотнями мостиков и галерей. Настоящий дворец. Правда, я уже ничего не строил: мое поколение только воевало. Но я любил здесь отдыхать. Там среди стен были разбиты вечноцветущие сады и рощи. Сама земля была пронизана магией. Ведь чернокнижие может не только разрушать, но и строить. Под городом пролегали сотни миль подземелий, где Горгонадец создавал невиданных доселе существ. Многие из тварей, что сейчас бродят по Эратии, были рождены здесь. И отсюда железная рука вела в бой непобедимые рати. Мы думали, что непобедимые. – Цверг замолчал, вспоминая. Перед его внутренним взором вставали стройные ряды цвергов-секироносцев, одетые в звериные шкуры и вооруженные палицами и костяными колотушками орды дикарей из-за Межевых гор и тысячи тысяч орков, огров и прочих рас, пришедших под знамена Горгонада. Тогда это действительно казалось непреодолимой силой. – Паладинов было много меньше, но, оказалось, что для победы не нужны огромные рати и воинские умения, а воля, смелость и решимость горстки людей, сподобившихся на штурм Горгонада. Не знаю, что тогда случилось. Наверное, Темный просто запаниковал, когда увидел под своими стенами врагов, или еще что. Так или иначе, но все пошло наперекосяк...
– Я слышал это легенду, – кивнул Джалад. – «Эти храбрецы пробрались вовнутрь Темной Цитадели и пронзили зачарованным клинком гнилое сердце Повелителя Зла, и стены обиталища Тьмы пали, лишенные поддержки темной воли своего обитателя» – напыщенно произнес маг голосом многопьющего барда. – Так меня учили с детства. Только где потом подевались эти «храбрецы»? После войны не существует ни одного упоминания о них, кроме Железного Дровосека. Но тот сумел сделать себе карьеру на своих бывших подвигах. Но Воровка, Синий Бельт, Храбрый Низушек и Космач – что с ними стало?
– То мне не ведомо. Мало ли что могло с ними случиться. – вздохнул Шмиттельварденгроу. – Главное, чем все закончилось: поражением и… – цверг осекся.
Он просто не мог в это поверить. Тонкий, практически неосязаемый луч коснулся его. Не стихийная волшба, ни камлание орочьих шаманов – настоящая Тьма.
Шмиттельварденгроу не мог пользоваться магией, но ощущал ее в достаточной мере, чтобы почувствовать следящее заклинание. Очень сложное и незаметное. Вроде мимолетно брошенного взгляда, который, однако, успевает подметить все детали. Достаточно тонкое, чтобы его не могли учуять клирики, сопровождавшие караван.
Луч задержался только на мгновение, но и его хватило, чтобы сердце цверга учащенно забилось, едва не захлебываясь от усердия. Не надо было быть выдающимся чернокнижником, чтобы понять: заклинание исходило откуда-то из руин. Цверг замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Гном довольно долго неподвижно просидел, не реагируя на настойчивые попытки Джалада дозваться до него. Но луч так и не вернулся. Только стук сердца громовым эхом отзывался в ушах. Шмиттеварденгроу облегченно выдохнул:
– У-ух! Покажется ведь такое! – А сам тайком продолжал следить за руинами одним глазом. – Из-за этих воспоминаний всякая ерунда в голову лезет, раздроби мне молот!
Джалад невольно восхитился способностью гнома смотреть в две стороны одновременно; он даже испугался, что цверг от таких усилий серьезно окосеет.
– С тобой все нормально?
– Да-да, – ответил цверг, продолжая следить боковым зрением за разрушенным Горгонадом. – Показалось что-то.
На долю секунды Шмиттеварденгроу уловил какое-то движение среди колонн, но это могло быть что угодно: заплутавший орк или какое-нибудь северное животное, забредшее в руины... Может, и луч был всего лишь игрой воображения, разогретого воспоминаниями? Вскоре цверг уже почти себя в этом убедил. Не осталось никого и ничего – мертвые руины и забытые кости павших на полях сражений.
10.
Легендарная Ганалийская долина по сути и долиной то не являлась. Неизвестно, кто ее так назвал и в честь чего, но одно только упоминание о ней вызывало как у добропорядочных адептов Света, так и у коварных приверженцев Тьмы примерно одни и те же чувства: смесь страха и глубокого желания находиться как можно дальше от нее.
Когда-то в стародавние времена, так давно, что даже у практически бессмертных эльфов-пустынников не осталось об этом сведений, Эратию постиг катаклизм космических масштабов. Огромный астероид, состоящий сплошь из железа и никеля, разбился на этом месте, образовав кратер диаметром несколько десятков миль: огромную, идеально круглую впадину, усыпаную железными осколками. Падение вскрыло также глубокий пласт практически чистого железа, которое, как известно, крайне вредно для любой магии. Дикие племена первых людей обходили это место стороной, разумно рассудив, что там, где магические стихии сходят с ума и любая волшба может скорее прикончить самого колдуна, делать нормальным людям совершенно нечего. А вот ненормальным там самое место: Ганалийская долина стала местом ссылки непримеримых бунтарей, свергнутых правителей, магов-преступников и прочих отщепенцов общества. Эпохи сменялись эпохами, волны великих переселений народов прокатывались по миру, а назначение долины не менялось. Даже когда правил Горгонадец, эта славная традиция не забывалась. Высококачественное железо, добываемое здесь, не закончилось и до сих пор, только шахты все глубже и глубже вгрызались в породу. Те, кому доводилось отбыть тут срок и возвратиться домой, поговаривали, что некоторые шахты доходят до центра мира, в самую глубокую тьму, которая никогда не ведала света, чуждой даже чернокнижникам.
– Славное местечко. – С дрожью в голосе произнес Джалад, выслушав рассказ Шмиттеварденгроу. – Пожалуй, только Бездна может быть хуже.
– Не уверен! – ухмыльнулся цверг. – Скорее всего, легенды об ужасах Ганалийской долины и породили миф о Бездне. Каторжники, говорят, никогда не видят белый свет. Они вкалывают не покладая рук там внизу, старятся и умирают во тьме, практически слепые. – зловеще закончил Шмиттельварденгроу, таинственно сверкая алыми глазми.
О приближении к Ганалийской долине возвестили многочисленные столбы дыма, поднимающиеся над кратером и видимые за много миль вокруг. Ноздри широкого пористого носа цверга затрепетали, чувствуя запах гари. По обе стороны широкого тракта, проложенного сотнями повозок, груженных железом в слитках и уже готовым оружием, земля была черной от копоти. Множество ручейков и рек, стекающих сюда с отрогов Льдистого нагорья, были безнадежно отравлены отходами железоделательного производства: просто такая же черная, как все вокруг, безжизненная жижа.
В придорожных канавах попадались остовы разбитых телег и разнообразный ржавый металлолом, в котором копошились подозрительные личности в живописных лохмотьях, которые тут же бросались врассыпную при виде каравана, волоча при этом за собой более-менее целые стальные болванки и заготовки под оружие. Иногда рядом с трактом возвышались грубые орочьи статуи, поставленные здесь еще во времена Горгонада. Массивные, сложенные из необработанных глыб, они изображали различных божеств из богатого орочьего пантеона. Хоть орки кочевали сейчас далеко на севере, за Льдистым нагорьем, но новые хозяева Ганалийской долины сочли для себя излишним трудом убирать памятники монументального искусства зеленокожих дикарей.
– Клянусь всеми порождениями Бездны! Чтоб меня!.. – неожиданно выпалил Шмиттельварденгроу, ухватившись за прутья и уставившись на одну из статуй.
– Что такое? – встрепенулся Джалад и также подался вперед.
– Дварфы, – хмуро произнес цверг таким тоном, как будто самолично выносил себе смертный приговор.
И в самом деле, для него дела оборачивались не лучшим образом. На той статуи, которая привлекла внимание цверга, красовалась довольно грубая надпись, вырубленная на скорую руку в цельном монолите фундаментального живота каменного монстра. Три слова, выведенных дварфскими рунами: «ЭТО НАША ЗЕМЛЯ».
Скоро показалось еще несколько изваяний, украшенных надписями с подобным содержанием, вроде «ЗДЕСЬ ЖИВУТ СЛАВНЫЕ ДВАРФЫ», «ЧУЖОЙ ЗДЕСЬ ЛИШНИЙ» и прочее. Чем ближе караван подъезжал к долине, тем фразы становились все более и более угрожающими. В конце концов, на огромном валуне (статуи к этому моменту уже закончились) была выведена на редкость длинная и сложная для простых как гранитная плита дварфов надпись: «ЕСЛИ ТЫ НАМ ВРАГ, ТО ЭТА ЗЕМЛЯ СТАНЕТ ДЛЯ ТЕБЯ МОГИЛОЙ». Внизу мелкими корявыми буковками добавили: «НАДГРОБИЕ МЫ ТЕБЕ ОБЕСПЕЧИМ». Юмор у дварфов был столь же суров, как и они сами.
– Как-то однообразно, – прокомментировал надписи Джалад, – ни капли фантазии. Вот помню я, когда был помельче…
За две сотни лет цверг научился отлично говорить взглядом. Пожалуй, найти взгляд красноречивее цвергского вряд ли представлялось возможным. В тонком искусстве разговора без слов Шмиттельварденгроу достиг невероятных высот: одних только угрожающих взглядов цверг знал сотни, рассчитанных на широчайший спектр собеседников. Существовал особый взгляд для человека: вместе с угрозой в нем чувствовался легкий аромат презрения, а также щепотка брезгливости. Взгляд для гоблина допускал наличие едва заметной жалости, чтобы длинноухий смог ощутить собственную ущербность. Сложнее всего для обучения взгляд, предназначенный для огра или тролля. Такие толстокожие существа реагируют только на неприкрытую ярость или ненависть, такую, которая ощущается практически на материальном уровне.
Как и многие до него, Джалад понял взгляд цверга без слов и тут же умолк. Правда, он попытался добавить что-то извинительно-просительное, но повторный взгляд отверг его беспочвенные претензии.
11.
Шмиттеварденгроу почувствовал, как его темное сердце екнуло и ушло куда-то в пятки – вид массивного барбакана, нависающего над высоченными воротами из листовой стали, мог привести в душевное смятение любого, даже жестокосердного огра или тролля с его каменной шкурой и не менее каменными мозгами. Цверг всегда утверждал, что ничего не боится. Обычно, это «ничего» само его боялось, но теперь гному пришлось признать, что есть на свете вещи, вызывающие у него трепет и холодный пот в подмышках.
По обыкновению дварфов надвратное укрепление было сложено из массивных каменных блоков и являло собой кульминацию практичности без какой-либо доли элегантности или хотя бы соразмерности. Просто невероятно тяжеловесное сооружение, готовое, казалось, перестоять даже древнее нагорье, где они были добыты. По верху барбакана шел ряд массивных зубцов, размером превышавших даже самих дварфов, выглядывавших из-за них.
Когда караван подъехал вплотную к вратам, что-то в глубине крепости дрогнуло, прогрохотало, напоследок ухнуло, и стальные створки со скрежетом принялись раскрываться. Цверг с трудом сглотнул.
Казалось, прошла вечность перед тем, как ворота, повторно вздрогнув, полностью растворились. Огромные тягачи-тарквинии испуганно мотали тяжелыми вытянутыми мордами, норовя задеть неосторожных широкими ребристыми рогами, и шумно фыркали, протестуя против дальнейшего продвижения, так что возницам пришлось поработать хлыстами и вожжами, чтобы заставить слушаться норовистых животных. Дварфы наблюдали за происходящим и отпускали соленые шуточки – они недолюбливали наглых людишек так же, как и цверги, хоть и сражались на стороне Света. Карликов до сих пор терзала ревность из-за того, что главными плодами победы воспользовались именно люди, а не могучие и храбрые сыновья Гара Мудрого. Ведь что им досталось: проклятая долина на краю земли и продуваемая всеми ветрами бесплодная равнина. И то на правах бессрочной аренды.
– Эй, мягкотелые, вы и с женами так нерешительны? – Похожий на перестук валунов смех дварфов разнесся по окрестностям, породив многократное эхо.
Под аккомпанемент дварфских насмешек караван начал спускаться по пологой тропе, вытоптанной сотнями повозками до твердости камня и ширины хорошего торгового тракта.
Долина напоминала огромный вывернутый наизнанку муравейник. Дно кратера было изъедено сотнями шахт, над чьими черными зевами постоянно клубилась рудничная пыль. Серые облака поднимались над ними восходящими ветрами, набиравшими в долине невиданную силу, и смешивались с клубами черного угольного дыма, изрыгаемого гигантской железоделательной фабрикой, напоминавшей нагромождение игрушек ребенка-великана: кубы, конусы, пирамиды, цилиндры, смешанные в нарочитом хаосе, столь характерном для невзыскательного чувства прекрасного подземных карликов. Под сланцевыми навесами виднелось скопление огромных плавилен, подсвеченных алеющим в недрах железоделательной фабрики расплавленным металлом. От шахт к фабрике протянулась целая паутина узкоколеек, по которым ежеминутно сновали вагонетки, груженные рудой, древесным углем, слитками железа и угрюмыми каторжниками. Тянули их худые, черные от пыли и угля, тарквинии с обрезанными рогами. И постоянный рокот работающих машин, грохот колес вагонеток и ругань надсмотрщиков, похожая на перестук валунов камнепада.
– Ой что нас ждет! – причитал Джалад раскачивался из стороны в сторону, стоя на коленях. – Я умру совсем молодым! Мама, за что же ты меня бросила такого непутевого?!
Маг тихо всхлипнул.
– Кончай ныть, огневик, а то вырву тебе язык! – огрызнулся Шмиттеварденгроу, сосредоточенно изучая обстановку. Джалад тут же заткнулся, словно кто-то выключил у него звук. – Вместо того чтобы стонать о своей дхаровой судьбе, лучше внимательно смотри по сторонам.
В ответ Джалад лишь разревелся, размазывая сопли и слезы по чумазому лицу. Шмиттельварденгроу в очередной раз выругался, проклиная судьбу за то, что она связала его с этой бесхребетной тряпкой, которую и есть было бы противно.
Караван остановился совсем недалеко от первого ряда шахт – самых новых, еще совсем не глубоких. Земля под ногами ощутимо подрагивала, как будто горный великан увлеченно бухал ногами, исполняя затейливый великанский танец.
– Руки держим на виду, глаз не поднимать! – зычным голосом выкрикнул командир каравана. – Выгружаемся, сволота темняцкая!
Солдаты церемонится не стали: побежали вдоль колонны, открывая клетки и выталкивая вяло сопротивлявшихся арестантов. Цверг покорно подчинился, не желая получать новые тумаки, лимит на которые он исчерпал еще в Ведьмином Яру. Активно работая глотками, а также увесистыми дубинками они быстро согнали заключенных в одну большую дрожащую толпу. Деревенские мужики, заросшие по самые глаза бородой, какие-то подозрительные личности с воровскими замашками, типы с самыми разбойничьими физиономиями, обезображенными шрамами, сломанными носами и следами от постыдных болезней инстинктивно жались друг к другу. Цверг и маг затесались в глубину толпы так, что полностью скрылись за многочисленными, давно немытыми спинами. Клирики стояли невдалеке и монотонно читали молитвы, ежесекундно кланяясь. Кто-то из толпы выкрикнул:
– Что вы там бормочите, святоши! Рано читать «За упокой». – Раздались редкие и неуверенные смешки. – Я еще не скоро встречусь со Светом!
Командир зло осклабился, и несколько солдат кинулись в толпу, активно работая дубинками. Вскоре наглец был найден и брошен под ноги старшему.
– Что, угостить тебя крепким солдатским сапогом?
– Не стоит, уважаемый! – раздался глухой рокочущий бас. – Не портите мне рабочих. Им еще работать и работать.
Массивный, как три упитанных, но не отличающихся ростом человека, вперед вышел дварф. Несмотря на распространенное мнение, что все дварфы постоянно носят доспехи, этот выглядел вполне цивильно, отдавая предпочтение традиционной человеческой одежде. На нем был кафтан из синего сукна, украшенный серебряными пуговицами с изображением кузнечного молота, подпоясанный широким кожаным ремнем; на его ногах красовались непропорционально большие сапоги из грубой жесткой кожи. Традиционная рыжая гномья борода была заплетена в три толстых косы, заправленных за пояс. Кроме того, на поясе у него висела маленькая ритуальная секира, отлитая из цельного куска серебра, – особый знак высшей касты воинов-священников Стангарона. Старший каравана учтиво поклонился, приложив правую руку к сердцу: видимо, он был знаком с кастовой иерархией дварфов.
– Приветствую тебя, могущественный!
Командир выпрямился и без волнения выдержал тяжелый взгляд темных, истинно дварфских глаз.
– И тебя всех богатства, уважаемый, – улыбнулся гном, и обстановка как-то сразу стала поспокойнее. – Длительный путь. Общество отпетых мерзавцев-шрленгов – не самое приятное в нашем несовершенном мире. – Дварф специально впустил в разговор ругательное прозвище людей, бытовавшее среди подземных жителей, надеясь поддеть человека. Шмиттельварденгроу хорошо в этом разбирался. Отношения между союзниками были не из тех, что подпадают под определение «дружба народов».
Дварфа сопровождала целая процессия: воины, вооруженные огромными ростовыми топорами и одетые в долгополые кольчуги и простые конические шлемы, мастера-железоделы с красными от жара лицами и курчавыми тускло-черными обгоревшими бородами, мастера-углежоги, покрытые многочисленными слоями копоти и относительно чистый и опрятный низушек-писец, увешанный многочисленными писчими принадлежностями, как дуб игрушками во время праздника Весеннего Равноденствия. Пожалуй, только с низушками, обитавшими в обособленном поселке Глухая Топь, у дварфов сохранились теплые отношения. Связано это было с некоторыми событиями, произошедшими во время войны.
– Господин Фолвенбранд, разберитесь с формальностями – пора приступать к работе.
Низушек принял из рук клирика лист с реестром новоприбывших и принялся вслух зачитывать имена. Названные выходили вперед под оценивающие взгляды дварфов; нерасторопных подбадривали пинками и тычками. Дело продвигалось быстро. Шмиттельварденгроу, само собой, оказался в конце списка.
– Аттаруан Шмиттельварденгроу! – выкрикнул господин Фолвенбранд.
Наступила зловещая тишина. Дварфы прекрасно знали, кто такие аттаруаны.
– Так-так-так! – с многообещающей «радостью» хмыкнул главный гном. – С каких это пор сюда зачастили цверги? Просим-просим! Выходи, первый из равных, не мешало бы представиться друг друг лично.
– Зачем нам представляться, каменная рожа? – с вызовом произнес цверг, выглядывая из-под подмышки Джалада. – Я и так тебя прекрасно вижу. Или ты хочешь позавидовать моей прекрасной солидной бороде? Да уж – твоя борода, мягко говоря, не из лучших. У людей и то гуще растет!
– Я сейчас вырву твою бороду по волоску, и тогда мы посмотрим! – вскипел дварф, уже закатывая рукава, собираясь задать крепкую взбучку наглецу.
– Не спешите, могущественный, – на широкое плечо гнома легла крепкая солдатская рука. – Это заключенный, а не смертник. Законы должны уважаться везде. – Голос командира каравана прямо лучился удовольствием и радостью оттого, что ему подвернулся способ проучить наглого карлика. – Он стоит на земле, подвластной королю, и находится под его защитой. Или вы, могущественный, сомневаетесь в этом?
– Вот именно! Руки прочь от моей великолепной бороды, – поддакнул цверг.
– Нет, – буркнул дварф, многообещающе сверкнув глазами. Карлик несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. – Я вас понимаю, уважаемый. Конечно.
Гном пригладил бороду и, не сводя «дружелюбного» взгляда с цверга, начал речь:
– Дорогие мои! – Можно было спорить на что угодно, что все поголовно отдали бы последнюю грязную и рваную рубашку, чтобы перестать быть «дорогими моими». – Я рад приветствовать вас в моем заведении, известном, как исправительная колония каторжного типа «Ганалийская долина». Вам всем очень повезло, – сердечно добавил он. – Мое заведение пользуется заслуженной славой. Наши служащие предлагает обширный набор услуг: крепкий здоровый сон, ежедневные прогулки по интереснейшим местам подземного мира, здоровое питание, различные физические упражнения. И, на мой взгляд, главное: общение с интереснейшими людьми с уникальными судьбами. Все, как говорится, проверено временем. Кроме того, все должны знать, что меня зовут Норманг Меднобородый и теперь я ваш царь, бог и отец. Мое слово для вас закон. Вы меня поняли?
– Понято, Норманг. – Шмиттельварденгроу ухмыльнулся. – А если память начнет подводить? Все-таки возраст...
Норманг сурово свел кустистые рыжие брови к переносице и ответил:
– А для улучшения памяти и таких, как ты, у нас существует Четвертый забой.
Часть 2. Головоруб.1-4
1.
– Основа делового успеха – это планирование, – назидательно поднял длинный узловатый палец Джеремия. – Без умелого планирования ты так и не сможешь подняться выше мелкого воришки. Ты думай-думай, и запоминай!
– Угу, – буркнул Джарвус, не вынимая пальца из носа. Может быть, он и думал, но явно не о планировании.
– Думаешь, что произошедшее – это случайность? Нет! Все было тщательно продумано и подготовлено. Я все распланировал на несколько ходов вперед.
– Угу.
– Вот видишь, и теперь я обладатель огромного состояния и больших перспектив.
– Угу.
– Тебе стоит запомнить простую логическую цепочку: планирование – золото – власть. Запомнил?
– Угу. Золото – власть…
– Молодец! Тебя ждет большое будущее.
Честно говоря, Джарвусу было на это наплевать. Он плевал на все: на будущее, на деньги, на людей, на своих собратьев-гоблинов, даже на своего дрожайшего дядюшку. Только вот опасался чересчур уж явно это проявлять: все-таки дядя Джеремия обладал достаточно сильным влиянием, чтобы, захотев того, превратить его жизнь в ад. Племянник представлял собой тот тип мыслящих существ, которые жили только сегодняшним днем. Вся его жизнь заключалась в трех словах: жратва, бухло и девки. Единственное, что могло заинтересовать тонкую душу Джарвуса, так это легкий способ получить все выше перечисленное. Матушка считала его непутевым. Отец, деды, друзья и братья – все считали непутевым и ленивым. А ленивых в гоблинской среде не любили, и значит быть Джарвусу битым часто и нещадно, если бы не покровительство влиятельного дядюшки, пользовавшегося среди зеленокожих всеобщим уважением.
Джеремия, уважая свою сестру, страстно просившую за своего младшего сынка, крепко ухватился за племянника, не давая ему спуску даже за малейший проступок (проступок в понимании гоблина, многие моральные и этические нормы длинноухих весьма расходятся с общепринятыми людскими). И тогда Джарвус с удивлением понял, что для того, чтобы обеспечить себя всем необходимым, надо много и тяжело работать, не гнушаясь даже самыми грязными делишками. Которые тоже делаются – тяжело и долго. Но он был готов на все, лишь бы заслужить одобрение дядюшки, ведь Джарвус уже давно вывел собственную логическую цепочку: дядюшка – трудолюбие – деньги – жратва, бухло и девки. Гоблин с удовольствием выбросил бы этап «трудолюбие», подсократив до привычного «дядюшка – деньги – жратва, бухло и девки», но пойти против воли дядюшки он боялся, поэтому к «трудолюбию» приходилось относиться, как к необходимому злу.
– Славно-славно! – довольно потер руки Джеремия. – Как там дела у молодого барона Люквидуса?
– Все в ажуре! – заверил Джарвус, горя от исполнительского пыла. – Фраер быстро утумкал, что ежели он против нас рыпнется, то придет за ним быстрый карачун. Ага!
– Что за слог! – сморщился Глазастик. – И где же ты такого поднахватался? Наверное, у своих дружков-кобольдов? Надо переводить тебя на какую-нибудь руководящую должность, дабы ты поднакопил немного грамматического чутья, а то так и помрешь шестеркой.
– Я не шестерка! – обиженно насупился Джарвус. – Подо мною и так ходит с десяток быков. Я – голова!
– Сказал бы я, чего ты голова, вернее головка, да сестрица моя обидится. Ладно, что еще?
– Там, это, Мурдел и Гурдел тебя требуют. Говорят, что ежели ты с ними не перебазаришь, то «испить тебе горя полную чарку». – Последнюю фразу племянник попытался воспроизвести с характерным тролличьим прононсом.
Джеремия на мгновение задумался, ущипнув себя за кончик длинного носа. Так или иначе, вопрос с троллями необходимо было решить. Характерная гоблинская бережливость посоветовала избавиться от них, но в тоже время не менее характерная расчетливость напомнила о том, что тролли могли понадобиться, как специалисты в вопросах определенного рода.
– Ладно, Джарвус, где они?
– В лавке дожидаются.
– И напоследок, Джарвус! Не «перебазарить», а «поговорить»! Запомнил?
– Угу.
2.
– Рад! Рад вас видеть, мои дорогие друзья! – расплылся в профессиональной улыбке Джеремия при виде двух троллей, топтавшихся в его лавке. Хотя на самом деле его больше интересовало, чтобы они не перевернули стойки с многочисленными амулетами и статуэтками, приносящими удачу, возле которых опасно отирался Мурдел – младший из братьев. – Какими судьбами вы оказались в моем скромном заведении?
