Текст книги "Адептус Механикус: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Грэм Макнилл,Роб Сандерс,Джош Рейнольдс,Баррингтон Бейли,Энди Чамберс,Саймон Дитон,Питер Фехервари,Марк Клэпхем,Дэвид Гаймер,Роби Дженкинс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 85 страниц)

Робаут понимал, что это не тот спор, который он может выиграть у космического десантника и сказал, – я могу говорить только о том, что видел, реклюзиарх. Эльдары хорошо относились ко мне, а когда они потеряли ко мне интерес, то высадили на планете в системе Коалит рядом с имперским городом. Остальное, как говорится, дело прошлого.

Конечно, только этим его история не ограничивалась, но существуют пределы для откровенности в подобной компании. Поэтому пока не стоило рассказывать подробности пути Робаута от беженца до вольного торговца, слишком многие из присутствующих не одобрят, не поймут или не смирятся с его последующими действиями.

И если Котов узнает хотя бы половину, то у него ещё оставалось время вышвырнуть Робаута и его экипаж со “Сперанцы”.

– Хорошо, – сказал он. – Что на десерт?

Последнее блюдо оказалось сахарной выпечкой и фруктами с мягкой мякотью и розовой серединой. Робаут перестал быть в центре внимания, теперь оно переключилось, как снайпер, на более важные цели. Возникли отдельные разговоры: магосы обсуждали достоинства и опасности изучения ксено-технологий, а кадианцы обменивались историями былых сражений и пустыми догадками о том каких врагов они могут встретить за Шрамом Ореола. Космические десантники откланялись, прежде чем был подан десерт, и Робаут обратил внимание, что и к прошлым блюдам они почти не притронулись.

– Им не понравилась еда? – спросил он.

– Думаю, что этот обед по своим питательным свойствам бесполезен для них, – пояснила Линья. – Калорийность и масса к соотношению энергии мяса и заменителей белка делает его почти незаметным для их пищеварительных систем. Это, как если бы ты съел салфетку и хотел насытиться. Еда космических десантников обязательно содержит высокопитательные вещества, аминокислоты и сложные ферменты, чтобы поддерживать разнообразие биологической конструкции их организмов. Было бы достаточно неблагоразумно объедаться, когда твоё тело может спровоцировать рвотную реакцию.

– Не совсем понял, что это значит, но звучит не слишком приятно.

– Для тебя и любого, кто рядом.

Робаут рассмеялся и взял ещё один напиток у проходящего сервитора.

Он сделал большой глоток даммассина и произнёс. – Так о чём ты разговаривала с полковником, когда я пришёл? Что-то о причинах, почему ты с отцом отправилась в это путешествие? И не говори мне, что из-за любви к исследованиям. Отчасти может и так, но я знаю, что дело не только в жажде странствий.

Неизменное слегка снисходительное выражение лица Линьи сменилось на серьёзное.

– Ты – проницателен, Робаут, – сказала она. – Хотя соглашусь, что мысль исследовать неизвестный космос по другую сторону Шрама Ореола привлекательна, ты прав – не она привела нас сюда.

– А что привело?

Она вздохнула, словно размышляла, как лучше ответить. – Насколько хорошо ты знаком с небесной механикой? Жизненными циклами звёзд и физическими основами их различных стадий существования?

Робаут пожал плечами. – Не слишком хорошо, – признался он. – Я знаю, что они – огромные шары газа с невероятно мощными ядерными реакциями в центре и что во время варп-прыжка лучше держаться от них как можно дальше.

– Этого вполне достаточно для большинства космических путешественников. Но внутри звезды происходит гораздо больше, и даже самый одарённый калькулюс-логи неспособен распутать их переплетённые реакции и влияние на магнитно-радиационные поля в ближайших хаотических системах.

– Понятия не имею, что всё это означает.

– Разумеется, но ты знаком с концепцией, что звёздному свету, который ты видишь, уже много веков?

– Да, знаком.

– Свет движется быстро, очень быстро, быстрее, чем что-либо ещё, что мы можем измерить в галактике, и представление, что мы когда-нибудь сможем построить космический корабль, который преодолеет световой барьер, смехотворно.

– Я слежу за твоей мыслью, но не забывай, что я не из Культа Механикус.

– Поверь мне, я помню. Я упрощаю насколько могу и не в обиду тебе, но это всё равно, что рассказывать о цветах слепому.

Робаут старался не обижаться на её нечаянное принижение его интеллекта, наконец, поняв, что для Адептус Механикус с аугметированным разумом было типичным считать всех остальных идиотами с повреждённым мозгом.

– На орбитальных галереях Кватрии расположены макроскопы моего отца, и они являются одними из самых лучших приборов обнаружения в дальнем космосе во всём сегментуме. Они измеряют всё от уровня излучения, радиационного выхода, радиоволн и пульсовых волн до нейтронного потока, отклонения под воздействием силы тяжести и тысячи других элементов фонового шума галактики. Отец создал схему южной границы галактики почти пятьсот лет назад, изготовив настолько точную карту насколько это возможно. Она воистину произведение искусства, точностью плюс-минус один световой час. Если уменьшить её до карты улья, то она показывает каждую трещину на каждом надземном переходе.

– И так что привело тебя сюда?

– То, что звёзды на границе галактики изменились.

– Изменились?

– Ты должен понимать, что изменения, которые происходят в анатомии звезды, занимают непостижимо огромные периоды глубокого времени. Они протекают в масштабе, который невозможно увидеть.

– Тогда откуда ты знаешь, что они происходят?

– Потому что если мы не видим, как что-то происходит, из этого не следует вывод, что это не происходит, – снисходительно ответила Линья, словно обучала ребёнка базовым понятия. Хотя, по сути, так и было. Особенности науки и техники были фактически неизвестны населению Империума. Что кажется почти снисходительно простым для члена Культа Механикус для остальных выглядит суеверием и мистикой.

– Мы не можем заметить вирусные взаимодействия невооружённым глазом, поэтому мы создаём аугметированную оптику. Также вокс-волны невидимы, но мы знаем, что они существуют, потому что Омниссия показал нам, как построить механизмы, которые способны передавать и принимать их. То же самое применимо и к звёздам и продолжительности их жизни. Никто не может прожить столько, чтобы увидеть всю постоянную энтропию их существования, поэтому мы изучаем сигналы тысяч разных звёзд, наблюдая различные стадии звёздных жизненных циклов. Когда мы изучали звёзды за Шрамом Ореола, то увидели, что уровень яркости и сигнатуры излучения совершенно изменились.

– Каким образом изменились?

– Если совсем просто, то они состарились на миллионы лет за несколько веков.

– И что-то мне подсказывает, что это ненормально?

Линья покачала головой. – Совершенно ненормально. Что-то произошло с этими звёздами и их жизненные циклы почти закончились. Возможно, некоторые из них уже превратились в сверхновые, потому что изменения, которые мы зафиксировали, постоянно увеличивались и уже успели устареть на несколько веков.

– Значит, ты не знаешь, что мы найдём, когда доберёмся туда?

– Можно и так сказать. Мы получим более точные данные, когда приблизимся. Сперанца” обладает невероятно точными комплексами топографов, поэтому я надеюсь к тому времени, как выйдем из варпа на галактической границе, получить намного более ясное представление о том, что нас ждёт.

– Ты надеешься?

– Шрам Ореола делает… трудными любые расчёты.

– Получается, ты видишь, как звёзды быстро стареют. И в чём же на твой взгляд причина?

– Не имею ни малейшего представления.

Убрали последнее блюдо, и обед быстро подошёл к концу, кадианцы не привыкли злоупотреблять приятными времяпрепровождениями, способными ослабить их строгие режимы тренировок. Теперь, когда Робаут изучал лица вокруг стола, оказалось, что остались только он и Эмиль, который явно переусердствовал с даммассином. Технопровидец Силквуд ушла ещё раньше с магосом Сайиксеком, хотя капитан почти не сомневался, что просто для того, чтобы поговорить о двигателях и внутреннем сгорании.

Адара нашёл общий язык с кадианцами, испытанные в боях гвардейцы легко распознали его врождённые способности к смертельным искусствам. Хотя у юноши забрали оружие, он показывал приёмы клинкового боя столовым ножом и несколько младших офицеров повторяли его движения.

Эмиль положил колоду карт на стол, принимая ставки у любого достаточно глупого заключать пари. Карты танцевали между его пальцами, словно жили собственной жизнью, и его ловкость производила на окружающих не меньшее впечатление, чем удача.

– Солдатам нравится держаться рядом с такими удачливыми типами, – сказал Робаут, заметив, что Линья наблюдает за умениями Эмиля.

– Кажется, мы установили, что такой вещи, как удача не существует, – ответила она.

– Скажи это солдату и услышишь, что ошибаешься, – возразил Робаут, встав с довольным ворчанием. – У каждого из них найдётся талисман на удачу, удачный ритуал или удачная молитва. И знаешь, раз это помогает им, то кое-кому следует признать, что они не совсем неправы?

– Предвзятость подтверждения, но допускаю, что поле битвы – место, где огромное количество случайных величин в хаотической окружающей обстановке – плодородная арена для восприятия удачи.

– Никто не может говорить за других людей, – произнёс он, и в этот момент сервиторы распахнули величественные двери в приёмную и гости друг за другом потянулись к выходу.

Линья пожала плечами. – Я имею дело с фактами, действительностью и тем, что могу доказать основываясь на фактах.

– Это не лишает тебя красоты вещей? Разве полярное сияние не теряет волшебство, когда ты уменьшаешь его до света и радиации, которые проходят сквозь термоклиновые слои загрязнённой атмосферы? Разве великолепный заход солнца не становится простым ежедневным циклом вместо удивительной симфонии света и покоя?

– Наоборот, – сказала Линья, пока они отходили от обеденного стола. – Именно потому что я понимаю, как функционируют такие вещи, они и становятся волшебными. Искать и открывать тайны – это и есть конечная цель Адептус Механикус. Вот что для меня волшебство. И я использую слово волшебство в чисто поэтическом смысле, прежде чем ты начнёшь цепляться к нему.

– Я не посмел бы, – улыбнулся Робаут, когда они подошли к дверям, ведущим к эспланаде правого борта. Прозвенел колокол и Робаут понял, что прошло четыре часа с момента их прибытия.

– Сейчас позже, чем я думал, – сказал он.

– Точное время, как я и ожидала. Мои внутренние часы синхронизированы со “Сперанцей”, хотя у неё есть необычные идеи касательно релятивистского потока звёздного времени.

Робаут пожал плечами. – Поверю на слово, – сказал он, наблюдая, как тусклый свет играет на резных изгибах её скул. Он и раньше считал Линью привлекательной, но сейчас она выглядела прекрасной. Как он не замечал это? Робаут отдавал себе отчёт об алкоголе в организме, но фильтр в искусственной печени уже рассеял большую часть.

– Ты очень красивая женщина, Линья Тихон. Ты знаешь это? – произнёс он, прежде чем понял, что делает.

Улыбка исчезла с её лица, и Робаут понял, что пересёк черту.

– Извини, – сказал он. – Это было глупо. Слишком много даммассина…

– С вашей стороны очень любезно сказать такое, капитан Сюркуф, но было бы неблагоразумно для вас питать какие-нибудь мысли о романтических отношениях со мной. Я вижу, что нравлюсь вам, но не могу ответить взаимностью.

– Откуда ты можешь знать, если не попробуешь? – возразил Робаут, понимая, что это безнадёжно, но до конца не сдаваясь.

– Вам будет трудно понять.

– Я попытаюсь.

Она вздохнула. – Нервные пути моего мозга настолько сильно были изменены хирургической аугметикой, химической обработкой и когнитивным перераспределением, что процессы, происходящие в нём не приравнять к таким понятиям, как привязанность или любовь.

– Но ты же любишь своего отца, не так ли?

Она ответила не сразу. – Только в том смысле, что я благодарна ему за то, что он подарил мне жизнь, да, но это не любовь в вашем понимании. Мой разум не способен уменьшить комплексную асимметрию моего синоптического взаимодействия до чего-то столь…

– Человеческого?

– Иррационального, – поправила Линья. – Робаут, вы человек с богатой историей, немалая часть которой очень импонирует другим людям. Вы обладаете личностной матрицей, и я уверена, что она делает вас интересным, но не для меня. Я вижу вас насквозь и знаю каждую грань вашей жизни, начиная с клеточного уровня до гоминидной архитектуры вашего мозга. Для меня ваша жизнь с самого рождения до этой минуты – открытая книга, и я могу обработать каждую её страницу за микросекунду. Вы развлекаете меня, но ни один неаугметированный человек не обладает достаточной сложностью, чтобы долго удерживать моё внимание.

Робаут слушал её слова с растущим чувством, что ступил на зыбкую почву. Он ошибся, предположив, что раз Линья похожа на женщину, то она и является женщиной во всех отношениях. Она оказалась также далека от его сферы существования, как он от приручённого домашнего животного.

Это оказалось отрезвляюще, и он сказал. – Должно быть, это очень одинокое существование.

– Ровно наоборот. Я говорю эти вещи не для того, чтобы причинить вам боль, Робаут, а только чтобы уберечь от любого эмоционального расстройства, которое вы могли бы получить, неудачно пытаясь завоевать моё расположение.

Робаут поднял и руки сказал. – Согласен, я понял, расположение невозможно, а дружба? Это понятие, которое ты можешь… обработать? Мы можем быть друзьями?

Она улыбнулась. – Мне хотелось бы этого. А теперь с твоего позволения мне нужно проанализировать логические синтаксические компоненты загруженных данных.

– Тогда спокойной ночи, – сказал Робаут и протянул руку.

Линья приняла её, рукопожатие оказалось крепким и приятным.

– Спокойной ночи, Робаут, – ответила она, повернулась и направилась к помосту маглева.

Сзади показались Эмиль и Адара, раскрасневшиеся от жирной пищи и выпитого даммассина. Адаре вернули нож, и он вращал его между пальцами, что казалось рискованным, учитывая сколько юноша выпил.

– И что это сейчас было? – спросил Эмиль.

– Как оказалось ничего, – ответил Робаут.

Макроконтент 11

Они блуждали по внешнему спиральному рукаву галактики, как околдованные окружающей красотой путешественники по зачарованному лесу. Зал астронавигации омывал свет. Карты сектора, эллиптические звёздные диаграммы и блестящие облака пыли вращались вокруг Линьи и Виталия Тихонов, подобно множеству невероятно сложных атомных структур. Каждая из них представляла собой совершенную схему звёзд и туманностей и Линья протянула руку, чтобы увеличить масштаб внешних границ системы на пути курса “Сперанцы”.

– От этого промежуточного пункта отказались? – спросил отец, вытягивая пальцами потоки данных с кружащихся планет, словно выброшенную материю с поверхности солнца.

– Да, – ответила Линья. – Система Некрис.

– Конечно, системный мир Адептус Астартес.

– Если верить слухам, – согласилась Линья. – Образцовые Десантники, говорят, что их крепость-монастырь расположена в этой системе, но данная информация никогда не подтверждалась с достаточно высокой степенью точности, чтобы я добавила примечание.

– Космическим десантникам нравится уединение, – сказал отец, быстро переходя через визуальное воспроизведение системы Некрис, словно уважая волю скрытного ордена.

Линья кивнула, бросив последний взгляд на разрозненные планеты системы, вращавшиеся на бесшумных орбитах. Одни казались одинокими, далёкими от живительного солнца, холодными и синими из-за льда; другие, пути которых пролегали слишком далеко от разнонаправленной гравитации звезды, чтобы оставаться геологически активными, стали не больше чем бесплодными охряными пустынями.

Флот достиг первого промежуточного пункта, когда “Сперанца” выпрыгнула из варпа на границе субсектора Геракл, бесчисленные топографы ковчега поглощали новую информацию и данные окружающего космоса, передавая в проложенный курс. Систему Некрис рассмотрели и отклонили в качестве промежуточного пункта, её точка Мандевиля оказалась в слишком узком промежутке дуги спокойных попутных варп-маршрутов.

И она лежала несколько в стороне от пути флота через Валетте.

Зал, в котором они находились, представлял собой купол из полированного железа в сто метров шириной, созданный из единственного огромного слитка с горы Олимп и обшитый тонкими золотыми пилястрами, как и аркбутаны, поддерживающие огромный темплум. В центре рядом с вытравленным символом Механикус стояла отделанная деревом панель с несколькими тактильными клавиатурами и ручными рычажками. Из старой дополнительной клавиатуры торчало множество кодовых дисков, каждый из них содержал выборку данных, полученных логистами астронавигации “Сперанцы”.

Энтоптические машины неустанно и скрупулёзно поддерживали точную модуляцию суспензорных полей, проецирующих столько света в воздух, что происходящее напоминало прогулку в аквариуме, объединённом с оранжереей. Небесные тела мелькали подобно стоическому живому корму, кометы проносились стремительными насекомыми, а призрачные облака газа и пыли напоминали дрейфующую медузу. Курс “Сперанцы” отмечала мерцающая красная линия, хотя отображались только реальные космические участки путешествия. Нанесение на карту бурлящих глубин варпа лучше оставить навигаторам, если такое вообще возможно.

– Проложенный тобой курс похвально точен, дорогая, – произнёс отец, наблюдая, как всё больше информации вливается в непрерывные уравнения. – Я не гексамат, но полагаю, что архимагос доволен.

Линья чувствовала гордость в тёплых эманациях его системы жидкообращения и послала безмолвное подтверждение, что разделяет его радость.

– Курс точен до одной световой минуты, – ответила она. – Новая астрономическая информация только улучшит его по мере продолжения путешествия.

– Пока мы не выпрыгнем из варпа у Шрама Ореола, – напомнил отец.

– Я знаю, но достигнув Валетте, мы сможем лучше… оценить то, что ожидаем увидеть.

– Ты ведь хотела сказать “предполагаем”?

– Я рассматривала такой вариант, но решила, что он подразумевает слишком большую долю погрешности.

– Место, куда мы направляемся скрыто завесой неопределённости, доченька. Нет ничего постыдного в неведении, чего нельзя сказать о его отрицании. Зная, что мы не знаем, мы можем предпринять шаги, направленные на исправление нашего незнания.

Виталий Тихон шагал сквозь течения звёздной информации с непринуждённостью человека, который провёл жизнь, изучая небеса. Его руки двигались, как у виртуозного дирижёра, дружелюбно и по-отечески тщательно просеивая поток данных, словно каждая система и звезда принадлежали ему. Он направился вдоль стен зала, минуя области космоса, где свет звёзд превращался в немногим больше чем в релятивистские пятна, к системам вблизи галактического ядра.

Он подошёл к проекции Шрама Ореола, изображение которого рябило мерцало и не могло сфокусироваться, как будто проекторы испытывали затруднения в расшифровке искажённых данных. Машины, шипя, выплёвывали в воздух кольца свистящего кода, гневаясь, что приходится визуализировать столь уродливую область космоса. Растекавшиеся красные и фиолетовые кровоподтёки, испещрённые жёлтыми и зелёными вкраплениями, распространяясь, подобно инфекции вдоль границы галактики, переходя в полосу звёздных полей, которые не имели никакого эмпирического смысла. Проецируемая информация мерцала и исчезала, прежде чем появиться обновлённой под гул схем и неослабевающий шум раздражённого оборудования.

– Духи беспокоятся сегодня, – сказала Линья.

– А ты не беспокоилась бы? – спросил Виталий и протянул руку, чтобы коснуться стены и послать успокаивающую бинарную молитву во взволнованное сердце механизма. – Проецирующие духи зала раздражены изменчивыми потоками информации. Путешествие сквозь варп не привело к ответам на картографические вопросы, и как любой из нас, когда мы не добиваемся цели, они без всякого удовольствия встречают нарушение нормального режима работы.

– Они видят в тебе родственную душу, – сказала Линья, когда изображение отдалённых секторов и мерцающих звёзд стало более ярким и чётким. Раздражённое шипение машин стало тише.

– У меня много общего с духами, которые ищут далёкие берега, – ответил Виталий без особого намёка на скромность. – Также, как и у тебя.

Линья знала, что отцу не всегда хватало такта в общении с ней, но всё же высоко ценила такое проявление чувств.

– Какая жалость, – произнёс Виталий, возвращая внимание к зловеще ухмыляющейся ране Шрама Ореола. – Когда-то это были астрономические ясли юных и молодых звёзд. Теперь это немногим больше, чем кладбище исчерпанной материи, умирающих сжимающихся ядер и искажённых данных, которые столь же бессмысленно выглядят отсюда, что и с Кватрии.

– Даже загруженные “Сперанцей” на последнем промежуточном пункте астрономические данные мало помогли в расшифровке произошедшего, – заметила Линья.

– Понятно, – сказал Виталий, вытягивая водопад данных из воздуха. – Гравитационные постоянные изменения, вызванные взаимодействием столь многих гиперстарых звёзд, просто смеются над нашими инструментами. Если верить их показаниям, то внутри Шрама Ореола есть силы, способные разорвать корабль в мгновение ока.

– Я надеюсь, что на промежуточной станции Валетте мы получим более чёткое представление об этих умирающих звёздах и изменчивом космосе между ними. Возможно, мы даже сумеем проложить курс сквозь гравитационное болото.

Отец отвернулся от Шрама Ореола и спросил. – На чём основана подобная надежда?

Линья ответила не сразу, хотя она и подозревала, что отец уже догадался о причине. – Манифольдная станция Валетте – последняя известная точка контакта с потерянным флотом магоса Телока. Весьма разумно предположить, что есть причина, почему эта система получила сообщение по манифольду от флота Телока. Возможно, она находится в коридоре, где гравитационные поля аннулируют друг друга. Я не могу считать простой случайностью, что Валетте расположена прямо на нашем оптимальном курсе к Шраму Ореола. Я верю, что нас ведёт воля Омниссии, отец.

– Ты считаешь, что могла оказаться жертвой предвзятого подтверждения, как и неаугметированные?

– Да, но я отбросила такую возможность. Шанс, что Валетте встретится на запланированном курсе от Джоуры, бесконечно мал в абсолютном объёме потенциальных маршрутов, эллиптических отклонений орбиты и аксиоматической непостоянности системы.

– Согласен, – произнёс Виталий. – И должен признаться, что с некоторым нетерпением ожидаю загруженных данных от манифольдной станции Механикус, расположенной так близко к Шраму. Кто знает, какую информацию там могли собрать за последние столетия?

Дрожь светоданных пробежала по кабелепроводам пола, когда за спиной Линьи открылась вращавшаяся дверь в форме шестерёнки. В воздух поднялась яркая пелена биографической информации, эксплуатационного статуса и текущих загружающихся/выгружающихся данных.

Таркис Блейлок стремительно вошёл в купол астронавигации и его загрузочные устройства сразу же принялись поглощать окружающую информацию. Он выпалил подобающий приветственный код Линье и Виталию. Формальность, но она ожидала меньшего. Хотя нравы и формы обращения Механикус сильно отличались от присущих неаугметированным людям, многие из аллюзий сохранились – пускай и на двоичном коде – передавая малейшие намёки упрёка, одобрения или как сейчас тщательно скрываемого презрения.

– Магос Блейлок, – произнёс Виталий, используя простую форму бинарных протоколов, которые вышли из употребления после повторного открытия высокофункциональной лингва-технис почти пять тысяч лет назад. – Как всегда рад видеть вас. Что привело вас в купол астронавигации?

– Этот вопрос лучше обсудить конфиденциально, – ответил Блейлок, демонстративно игнорируя Линью.

– Чтобы вы не сказали мне конфиденциально, я позже передам это дочери, – произнёс Виталий, прокручивая астрономические данные системы Кетерия. – Поэтому в целях краткости и лучшего применения нашего времени предлагаю вам просто сказать то, что вы собираетесь.

– Хорошо, – согласился Блейлок, направляясь в центр зала и устремив взор зеленоватой оптики вверх, где таинственные пространства далёких галактик вращались подобно туманным паутинам. – Я пришёл в поисках вашей поддержки.

– Поддержки в чём?

– Поддержки в моих притязаниях на марсианские кузни архимагоса Котова, когда их будут перераспределять.

– Разве это несколько не преждевременно? – спросила Линья. – Мы даже не достигли границы галактики, а вы говорите так, словно экспедиция уже потерпела неудачу.

– Статистически успех экспедиции всегда считался маловероятным, – ответил Блейлок, поворачиваясь на триста шестьдесят градусов и изучая данные прозрачных звёздных систем. – Ничего не изменилось. Наиболее вероятный исход путешествия – Шрам Ореола не удастся преодолеть и архимагосу Котову придётся вернуться на Марс, признав неудачу.

– Если вы так уверены, что экспедиция закончится неудачей, почему вы участвуете в ней?

– Генерал-фабрикатор лично направил меня к архимагосу Котову, – сказал Блейлок, позаботившись, чтобы благодаря лингва-технис они поняли всю полноту его власти. – Непростительно потерять столь ценное судно, как “Сперанца” в бесплодной попытке отправиться в область проклятого космоса. Я должен убедиться, что ковчег не окажется напрасно принесённым в жертву на алтаре отчаявшегося человека, который стремится вернуть былую славу.

– Как великодушно, – произнесла Линья даже не потрудившись скрыть презрение.

– Несомненно, – ответил Блейлок, проигнорировав насмешку.

– И когда Котов вернётся с поджатым хвостом, начнётся борьба за его последние владения, – сказал Виталий. – Вы считаете, что они должны перейти к вам?

– Я – самая подходящая кандидатура, чтобы взять под контроль его кузни в Тарсисе, – согласился Блейлок.

– Подозрительный человек может сказать, что вы лично заинтересованы в провале экспедиции, – заметил Виталий.

– Свойственное человеку предположение, но ошибочное. Я продолжу полностью поддерживать архимагоса Котова до тех пор, пока не приду к выводу, что шанс непоправимого повреждения “Сперанцы” выше вероятности обнаружения какого-либо полезного восстановленного знания. Так как последнее – наиболее вероятный исход, то логично, что я ищу поддержки старших магосов до возвращения на Марс. Вы знаете о моём высоком положении среди Духовенства, и я не забуду вашу поддержку, когда придёт время заняться вопросами реквизиции. На Марсе много технологий, которые я бы мог бы передать на Кватрию, и превратить её в главную картографическую галерею Империума.

– Сначала вы пытались наложить вето на участие моего отца в экспедиции, а теперь желаете подкупить его прозрачными взятками? – произнесла Линья человеческим голосом, чтобы посильнее уязвить Блейлока.

– Я голосовал против его участия, потому что считаю, что есть более квалифицированные магосы, которые могут обеспечить картографическую поддержку.

– Ни один из них прежде не путешествовал туда, – резко возразила Линья. – Присутствие моего отца повышает шансы на успех и не способствует вашим хищническим интересам, не так ли?

– Вы предполагаете, что я исхожу из постоянных взглядов и человеческих моделей поведения, – возразил Блейлок, перейдя с лингва-технис на аугметический голос. – Когда меняется ситуация, меняется и моя поведенческая схема, в конце концов, я не автоматон. Неудача экспедиции – реальная статистическая вероятность и было бы глупо для меня не подготовиться к этому.

– А если экспедиция не провалится?

– Тогда я продолжу помогать поиску знания, и священный долг перед Омниссией будет исполнен, – сказал Блейлок. – В любом случае, я буду рад служить воле Марса.

– Я думаю, что вы лжёте.

– Госпожа Тихон, если вы настаиваете на том, чтобы переносить человеческие поведенческие модели, которые не имеют отношения к моему образу мышления, на мои мотивы, то мы можем продолжить нашу бессмысленную пикировку.

– Возможно, ваши вычисления ошибочны.

Блейлок широко развёл руки, и в ноосферный воздух, подобно стае хищных птиц устремилось неисчислимое множество великолепных статистических алгоритмов. Столь грандиозные, что их было почти невозможно постичь, комплексные решётки уравнений Блейлока являли собой прекрасную конструкцию непогрешимой логики. Даже поверхностная загрузка показала Линье полное отсутствие ошибок.

Шансы экспедиции Котова на успех оказались столь незначительными, что их можно было не принимать в расчёт.

Понимая, что поступает уныло по-человечески, Линья произнесла. – Данные промежуточного пункта Валетте изменят ваши вычисления.

– Вы правы, – согласился Блейлок. – Но недостаточно для появления статистически значимого расхождения.

– Мы довольно скоро узнаем это, – сказал Виталий, притянув полупрозрачную модель системы Валетте и выдвинув на первый план манифольдную станцию Механикус. – Мы вернёмся в реальное пространство через десять часов.

Магос Дахан с удовольствием наблюдал за гармоничным взаимодействием множества родов войск, представлявших военную мощь Империума. Имперская Гвардия полковника Андерса вела бои в огромном воссозданном разрушенном городе, каждый квадрат усеивала жестокая паутина комплексных защитных сооружений, тщательно выверенных секторов огня, треугольных огневых мешков и многочисленных пересекающихся открытых перекрёстков. Худший ночной кошмар для атакующих, но пока военная методология кадианцев оказывалась эффективной.

Конечно, это было легко, когда они сражались рядом с полным арсеналом убийственных машин Адептус Механикус. Где человеческим солдатам было слишком опасно, там наступали четвероногие преторианцы из плоти и стали, грохот взрывов и треск разрядов сопровождали их стрельбу из имплантированных орудий и энергетического оружия. Расчёты боевых сервиторов забирались на стены при помощи внедрённого скалолазного оборудования и изливали сверху смерть из плечевых вращающихся пусковых установок и гранатомётов. Отделения скитариев Дахана возглавляли штурмы захваченных зданий, их поддерживали “Адские гончие” кадианцев, которые омывали покинувших укрытия вражеских дронов-сервиторов потоками горящего прометия. “Часовые” валили ослабленные стены, обходя с флангов вражеские подразделения и обеспечивая разведданными следующую за ними пехоту, которая в свою очередь наступала в сопровождении средних танков “Леман Русс”, “Химер” и рычащих “Василисков”.

Конечно, они несли потери, очень большие потери, но пока ни одна рота или клан не оказались обескровлены настолько, чтобы стать небоеспособными. Количество зарегистрированных смертей держалось более чем в приемлемых рамках и не оказывало влияние на общий результат сражения.

А главенствовали на поле боя сами боги войны.

Титаны легио Сириус ступали среди дымящихся руин в тени пламени битвы, стробирующих лазерных разрядов и ярких шлейфов снарядов из “Инферно”. Знамёна легио и победные баннеры свисали с шарнирных талий и вздымались парусами на серых, золотых и синих корпусах. Окружавший их измученный воздух ревел от горячих восходящих потоков.