Текст книги "Оленин, машину! 2 (СИ)"

Автор книги: Дарья Десса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Глава 57

Пока длится переход обратно к Корейскому полуострову, я составляю подробный отчёт о том, какие разведывательные данные на острове Хонсю нам удалось собрать. Опираясь на них, делаю однозначный вывод: противник совершенно не готов к нашему десанту. Предпринятые им меры в виде обучения гражданских копать убежища и прятаться в них при объявлении воздушной тревоги – это всё полная ерунда. Конечно, японцы народ послушный. Если им сказать, куда бежать и что делать, станут безропотно выполнять. Но и только, да и что они ещё могут? По сути, предоставлены сами себе.

Береговая защита присутствует в виде редких катеров, патрулирующих западное побережье, и только. Ни средств ПВО, ни гарнизонов в населённых пунктах, ни передислокации воинских частей, ни даже элементарной раздачи гражданским оружия на случай вооружённого сопротивления оккупантам, – ничего этого даже близко нет. В рапорте на имя командира полка я написал о том, что военное командование Японской империи, похоже, не видит «советской угрозы» от слова совсем. Для них главный и единственный враг – только США, и мне, пока писал, даже обидно стало: то есть пиндосов они воспринимают серьёзным противником, а мы для них – мелкая помеха, с которой Квантунская армия справится?

Я даже Кейдзо спросил, благо времени на беседы во время возвращения было предостаточно:

– Почему верховное командование японскими вооружёнными силами не смотрит в нашу сторону, а только на юг, откуда ждёт американцев? Они что же, до сих пор, хоть больше сорока лет прошло после русско-японской войны, считают нас слабым противником?

Бывший шпион подумал и ответил:

– И да, и нет. Я не могу, конечно, говорить за весь Генеральный штаб императорской армии Японии и особенно за господина Ёсидзиро Умэдзу, который его теперь возглавляет. Но думаю, что ты прав. Американцы для нашей… то есть я хотел сказать для японской, – поправился он, показав, насколько дистанцировался от вооружённых сил своей Родины, – армии выглядят намного опаснее. В конце концов, не на Дальний Восток напали в 1941 году, а на Пёрл-Харбор.

– Уж не собираются ли они, если американцы первыми высадятся на Японские острова, сдаться им всем скопом, как об этом мечтали гитлеровцы в осаждённом Берлине? – спросил я.

– Всё может быть. Не забывай, что японцы активно перенимают именно западную культуру и ценности, а советские им…

– Поперёк горла, – подсказал я правильный ответ.

– Видимо, да, – согласился Кейдзо.

После этого мне ничего другого не оставалось, как добавить в рапорт рассуждение о том, как японцы спят и видят, чтобы отдаться в руки гуманных американцев, нежели оказаться в медвежьих лапах жестоких русских.

«Господи, вот что за ушлёпки, а? – подумал я. – Всякий, кто с нами сражается, обязательно запустит эту байку про то, как русские питаются кровью младенцев, сажают всех подряд на кол под звуки балалайки и прочее. Да никогда мы такой хернёй не занимались! Вот у самих-то японцев рыло в пушку. И 'дома утешения», в которые сгонялись несчастные местные жительницы от детского возраста до старушек; и пресловутый «Отряд 731», где подопытных называли «брёвнами» и проводили над ними бесчеловечные эксперименты; и геноцид народов Юго-Восточной Азии…

Я вдруг подумал, что нам нужно успеть. Во что бы то ни стало опередить американцев и первыми захватить Японские острова. В первую очередь Токио с их императором Хирохито, поскольку монарх для тамошних жителей пока ещё олицетворение власти. Это британский король Георг VI давно уже «не торт», хотя тоже считается символом борьбы Великобритании и стран Британской империи против нацистской Германии во Второй мировой войне. Ну, мало ли, кто и кем считается. Главное быть, а не казаться.

В Японии пока иначе. Захватим Токио, заставим Хирохито сдаться нам, и пиндосам ничего другого не останется, как это признать. Не думаю, что товарищ Сталин согласиться делить японскую столицу на зоны оккупации, как это делается теперь с поверженным Берлином. Там всё-таки американцам, британцам и даже, прости, Господи, французам надо было дать кусок пирога, чтобы зубами не клацали. Иначе Вторая мировая переросла бы сразу в Третью, и японские милитаристы теперь бы потирали потные ручонки, глядя, как бывшие союзники по антигитлеровской коалиции глотки друг другу перегрызть готовы.

Если поспешим, то успеем. Обязательно!

Спустя несколько дней мы на катере добрались до места дислокации полка. Я спешу в штаб с подробным рапортом. В кабинете меня ожидают полковник Грушевой и начштаба Синицын. Докладываю о прибытии, и Андрей Максимович на мой вопрос «Разрешите доложить?» неожиданно отвечает, нахмурившись:

– Высадка советских войск в Японию отменена, товарищ капитан.

У меня нижняя челюсть отвисает. Я ошеломлённо хлопаю глазами:

– Как это?

– Решение принял личный Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин, – слышу в ответ.

– Да, но…

– Никаких «но», товарищ капитан, – прерывает полковник Грушевой. – Это приказ, обсуждению не подлежит. Наша задача изменена. Теперь мы будем помогать китайским товарищам в формировании органов контрразведки на местах, пока они не станут сами справляться с этой задачей.

– А как же Квантунская армия? – спрашиваю.

– Капитулирует. Повсеместно её войска без боя сдаются в плен, – сообщил Синицын. – Можно уверенно сказать, что с ней покончено. Есть отдельные очаги сопротивления, но с ними разберёмся в ближайшие несколько дней.

Я всё это слушаю, а ощущение такое, будто сплю. Как так-то? Переплыли Японское море, собрали информацию, рискуя жизнями, и теперь выясняется, что всё напрасно? Но почему наши не хотят десантироваться на территорию противника? Я же прекрасно знаю, что Япония и через 80 лет нашим другом не станет, так и будет периодически тявкать в сторону Сахалина и Курильских островов с требованиями вернуть их «законному владельцу». Да ещё мирного договора у нас с японцами так и не появится.

Какого чёрта происходит вообще⁈

Я выхожу из штаба, полный смятения. Подхожу к Кейдзо и сообщаю ему неприятную новость. Он лишь плечами пожимает. Ну конечно! Бывшему шпиону надоело туда-сюда мотаться, подставляя голову под пули. Ему бы рядом с женой и ребёнком оказаться, а потом тихо-мирно вернуться на Родину, купить домик в крупном городе и осесть, вспоминая всё то, что было в недавнем прошлом. Может, даже мемуары настрочит, денег заработает. А что? «Как я был советским шпионом», например. Ничего себе название, а? И ведь толерантная страна, сажать за такие признания никто не будет.

Я вернулся в своё подразделение. Хотел обрадовать бойцов известием о том, что ни в какую Японию мы не поедем, но оказалось, что это им и так известно: информация поступила двое суток назад, вызвав бурную радость. Ещё бы! Многие уже несколько лет воюют, им домой страсть как хочется. Это молодым лишь бы сражаться, испытывать себя на прочность. Опытным бойцам давно охота обратно, к мирной жизни, которая почти уже и забылась. Там у некоторых дети, которые не видели своих отцов, так что при встрече могут и не узнать.

Потом сижу в своей палатке и думаю, что заниматься контрразведкой в Китае не хочу. Это мне совсем не интересно, а войны, к которой привык, для меня, получается, больше нет. Кончилась, пока до Японии ходил и обратно. Вернулся, словно тот старик, к разбитому корыту. Только без старухи, на чёрт бы она мне тут сдалась. Вот молодуху бы… И тут на ум пришла Зиночка. Я сразу ощутил, как сильно по ней соскучился. Во всех смыслах, и в духовном прежде всего. Это в прошлой биографии моя личная жизнь рассыпалась на мелкие осколки. Вдруг в этой повезёт?

Я вызвал к себе Федоса и спросил строгим голосом, не трогал ли он вещи, которые я спрятал? Оказалось, что рядовой о них… попросту забыл. «Ну и слава Богу», – подумал я и отпустил парня, не сделав ему внушения. Да и за что? Он ведь, наоборот, всё сделал в мою пользу. Значит, теперь капитан Оленин не просто Герой Советского Союза, но ещё и очень богатый человек.

Да простят меня китайские граждане, но возвращать ценности их бывших властей я никому не собираюсь. Во-первых, потому что, несмотря на новые коммунистические веяния, прежде чем власть Мао Цзэдуна здесь укрепится, пройдёт немало времени, и драгоценности просто разворуют. Во-вторых, я же прекрасно помню, как много лет спустя моя страна начала перекачивать свои ресурсы в Китай, чтобы иметь возможность закупать их барахло и не производить ничего у себя.

Через несколько дней, выспавшись как следует и отдохнув, я узнал о том, что в СССР началась постепенная демобилизация. Страна постепенно переходила на мирные рельсы, и в содержании такой огромной армии уже не было нужды. На этой волне я пришёл к комполка и сообщил, что хочу вернуться домой, если есть такая возможность.

– Возможность-то есть, товарищ капитан, – сказал полковник Грушевой. – Но советская армия по-прежнему нуждается в таких специалистах.

– Андрей Максимович, – обратился я к нему по-свойски. – Давайте на чистоту. Ну какой я такой особенный специалист? У меня и образования нет нужного. Выполнил важное задание, вот и стал из старшин капитаном. Вы же сами прекрасно понимаете: это против правил, а случилось так лишь по воле товарища Сталина.

Комполка стал суровым.

– Верховный не ошибается, – сказал мрачно.

– Разумеется нет! – ответил я. – Просто теперь, сами понимаете, мои знания и опыт не пригодятся. Я же военный специалист, а при строительстве контрразведки нужен знаток местных условий. У меня же знание китайского языка на нуле.

– Можно и научиться.

– Простите, товарищ полковник. Но если я имею право демобилизоваться, то хочу им воспользоваться. Ведь в армии с 1941 года, сами понимаете. Страшно устал.

Грушевой посмотрел на меня долгим-долгим взглядом.

– Что ж, товарищ капитан. Если ваше решение окончательное и бесповоротное…

– Именно так, Андрей Максимович, – произнёс я тоном, которым обращаются к хорошему другу.

– … тогда я подпишу ваш рапорт.

– Спасибо! – ответил я, развернулся, как Устав того требует, и вышел.

Приказ о моём увольнении с военной службы был готов ровно через три дня. Я тепло попрощался со своими однополчанами, с которыми, – к счастью или нет, уж не знаю, – повоевать практически не пришлось, не считая казаха и якута, с которыми побывали на Хонсю. Потом проехал до штаба полка, чтобы по-хорошему расстаться с отцами-командирами Грушевым и Синициным.

Не был мной забыт и Николоз Гогадзе. Из своих сокровищ я достал небольшую брошку, украшенную изумрудами, и вручил ему на прощание, сказав:

– Генацвале. Подарил эту вещь той женщине, которую захочешь сделать матерью своих детей.

Грузин даже прослезился. Обнял меня, что-то бормоча на своём языке. Затем перевёл:

– Ты брат мне, Алёша.

Он вернулся к столу, что-то написал на листке, сунул мне в руку:

– Здесь мой адрес в Тбилиси. Приезжай. Обязательно приезжай. А нет, так я обижусь насмерть! – улыбнулся, смахнул слёзы, а потом толкнул в плечо. – Ну всё, давай уже. Езжай, мужчины не плачут. Мужчины огорчаются!

Я вышел из штаба, сел в полуторку, за рулём которой сидел Федос, и покатили мы обратно через горный перевал, оставив позади полк СМЕРШ.

Глава 58

Когда я нашёл Зиночку Прищенко, она, как всегда, хлопотала на своём складе, сноровисто разбирая завалы из мешков и коробок. Гроссбух на столе выглядел, как книга боевых заклинаний, из которой девушка черпала силы и знания, надёжно защищающий порядок и учёт. Я подкрался бесшумно, как разведчик в ночи, и накрыл её глаза ладонями.

Она ойкнула, замерла, словно котёнок, которого схватили за шиворот, а затем осторожно предположила:

– Женька Садым.

– Нет, – глухо отозвался я, нарочно изменив голос, чтобы не оказаться узнанным.

– Тогда… Никифор Пивченко.

– Не-а.

Зиночка задумалась. Я ощущал, как за закрытыми веками движутся глаза. Пытливый ум быстренько перебирал знакомые голоса и возможных проказников.

– Серёга Лопухин!

– Не угадала.

Тут она напряглась, голос стал строгим, с нотками угрозы:

– Если это вы, товарищ Лепёхин, то вот честное слово, я такой рапорт на вас накатаю, что никогда вам не стать капитаном!

Я тихо рассмеялся, убрал руки, взял её за плечи и повернул к себе. Глаза Зиночки округлились, губы приоткрылись от удивления, она замерла ошарашенная на несколько секунд, а затем взвизгнула и, забыв про всё на свете, бросилась мне на шею.

– Алёшенька! Миленький! Господи, как же это? Как же ты? Я ждала тебя, хороший… родной… любимый…

Она обвила меня руками, словно боялась, что снова исчезну, а потом прильнула губами к моим. Поцелуй был жадным, отчаянным, сладким, как летний мёд. Я ответил ей тем же, и мы так и стояли, растворяясь друг в друге, пока губы не онемели от страсти.

Лишь спустя несколько минут оторвались друг от друга. Зиночка отступила на шаг, оглядела меня с головы до ног и, нахмурив брови, только теперь увидев, как непривычно выгляжу, спросила:

– Алёша… ты где всё это взял?

Я и впрямь выглядел неузнаваемо для тех, кто меня видел раньше: парадная форма с иголочки, сапоги начищены до зеркального блеска, портупея сидит как влитая, а на груди – звезда Героя и орден Ленина, сверкающие золотом.

– Ну, как где? – улыбнулся я. – Принесли, отдали. Вручили в торжественной обстановке в Москве. Приказ лично товарищ Сталин подписал.

Зиночка часто заморгала, будто боялась поверить.

– Сам⁈ – прошептала она.

– Разумеется. Это же высшие государственные награды нашей страны.

Она осторожно провела подушечками пальцев по наградам, по звёздочкам на погонах, словно не веря, что это не сон.

– А офицерские погоны? Курсы когда успел закончить?

– Не было курсов. Получил за выполнение государственного задания особой важности и секретности. Прости, и рад бы рассказать, да права не имею: подписал документ о неразглашении.

Её глаза сузились – насторожилась. Но прежде чем она успела спросить что-то ещё, снаружи раздался голос, заставивший девушку скривиться, как от зубной боли:

– Зинаида, ты тут?

Я прищурился:

– Кто это?

– Лепёхин, чёрт бы его побрал, – процедила Зиночка.

– Он до сих пор к тебе подкатывает? – спросил я, и внутри зашевелилась злая, колючая злость.

Она лишь поджала губы, но мне и так всё стало ясно. Я ему ещё за порезанные на «виллисе» шины «спасибо» не сказал. А тут случай представился.

– Спрячусь, не выдай меня, – бросил я и нырнул за стеллажи.

Послышался стук в дверь – неуверенный, но настойчивый.

– Товарищ Прищенко, ты там?

Зиночка с шумом выдохнула, шагнула к двери и отворила. Лейтенант Лепёхин вошёл внутрь, оглядываясь по сторонам. Он ещё не знал, что его ждёт…

– Что же ты так долго не открывала? – заигрывающим голосом поинтересовался он.

– Занята была, – строго ответила кладовщица. – У вас, товарищ лейтенант, срочное что-то или так просто пришли?

– Ну почему просто так? Вот, медку тебе принёс, – он поставил на стол трёхлитровую банку. – Купил у местных торгашей по дешёвке.

– Небось, обобрали местное население? – язвительно спросила Зиночка.

– Товарищ сержант, вы забываетесь, – насупился Лепёхин. – Никого я не обирал.

– Ну, не вы, так ваш Садым. У него глаза вороватые.

Лейтенант прочистил горло.

– Зиночка, – опять стал ласковым, как кот. – Ну зачем нам ругаться? Посмотрите, какая прекрасная осень. Давайте лучше вечерком я к вам зайду, посидим, выпьем чаю… – с этими словами он стал приближаться к девушке, а она отодвигаться, пока спиной не упёрлась в стеллаж. Лейтенант, когда убегать ей стало некуда, вытянул руки и опёрся ими по обе стороны от головы Зиночки.

– Ну что же вы от меня всё время убегаете, а? Разве я вам настолько противен? – он потянулся было с явным намерением её поцеловать, но тут уж я не выдержал.

– Эй, лейтенант. Меня поцеловать не хочешь? – сказал и вышел из своего укрытия.

Лепёхин не сразу узнал в молодцеватом капитане бывшего старшину. Прищурился даже, всматриваясь в лицо, а когда догадался, раскрыл рот от удивления.

– Оленин? Ты⁈

– Я не понял, товарищ лейтенант! – сделал я голос строже. – Вы почему не по Уставу обращаетесь к старшему по званию?

Его взгляд метался между моими погонами и наградами.

– Я… Оленин, ты как…

– Вышел вон, зашёл заново и представился, как полагается! – рявкнул я так громко, что Зиночка дёрнулась, а Лепёхин отскочил от неё на два шага. – Исполнять!

Лейтенант быстро выскочил из помещения, затем вернулся. Вытянулся передо мной:

– Товарищ капитан, разрешите доложить! Лейтенант Лепёхин по вашему приказанию явился!

– То-то же, лейтенант, – «смилостивился» я, испытывая настоящее удовольствие от того, что удалось наконец-то управу найти на этого козла безрогого. – Вольно. Назовите цель вашего прибытия на склад.

– Да я… собственно…

– Отвечать по Уставу! – пришлось снова гаркнуть.

– Товарищ капитан! Разрешите доложить! Я прибыл на склад, чтобы передать товарищу сержанту Прищенко мёд! – и он показал взглядом на банку.

– Так-так. Мёд, значит, – я медленно, заложив большие пальцы рук за ремень на боках, прошёлся вокруг Лепёхина, слушая, как тот тяжело дышит. – Об этом вы расскажете в Особом отделе, товарищ лейтенант.

Сказал, как молотком припечатал.

– Тов… товарищ… капитан… – заблеял «соперник».

– Молчать! – прервал я его попытки оправдаться. – Насколько мне известно, мёд в рацион питания бойцов СМЕРШ на нашем фронте не входит. Значит, он был добыт незаконным путём, а именно посредством отъёма у местного населения. Знаете, Лепёхин, кто вы? Мародёр! А за такое трибунал и расстрел.

Лейтенант побледнел, на его гимнастёрке начали расплываться тёмные пятна от пота.

– Товарищ… капитан… – он кашлянул и заявил вдруг. – Разрешите посмотреть ваши документы.

«Мал клоп, да кусач», – подумал я и вытащил из нагрудного кармана удостоверение. Сунул в морду лейтенанту. Тот пробежал глазами.

– Убедился? На тебе ещё, – дальше были документы на госнаграды. – Ещё вопросы?

– Никак нет… но… как же это? Вы же были старшиной… – продолжил блеять Лепёхин.

– А вот это уже, лейтенант, не твоё собачье дело, – ответил я жёстко. – Вот тебе моё последнее, и ни хрена не китайское, предупреждение. Ещё раз увижу рядом с Зиночкой, – кастрирую. Понял меня?

– Да…

– Что⁈

– Так точно, понял, товарищ капитан! – вытянулся Лепёхин.

– Так. Вот ещё что. Мой старый «виллис» цел или списали уже?

– Цел.

– Значит, так. На собственные деньги купишь два комплекта шин и вручишь водителю, который теперь на этой машине. Взамен тех, что Садым порезал. Помнишь?

Лейтенант виновато опустил голову.

– Теперь катись отсюда колбаской по Малой Спасской.

– Есть катиться! – Лепёхин развернулся на каблуках и строевым шагом покинул помещение, тихонько закрыв за собой дверь.

Я повернулся к Зиночке. Она тихо смеялась, прикрыв рот ладошкой, её глаза искрились от радости, а щеки пылали алым румянцем. После такого представления Лепёхин вряд ли когда-нибудь снова сунется. Да и к чему теперь? Впереди у него демобилизация и дорога, которая больше не приведёт к ней.

– Зиночка, – я шагнул ближе, взял её за руки. Они были тёплыми, чуть дрожали. – Ты слышала про демобилизацию?

– Да, нам уже зачитали приказ, – кивнула она. – Женщин отпускают первыми.

– Я тоже подал рапорт, командир полка завизировал. Теперь еду в штаб дивизии оформляться. А после всё… Алексей Оленин станет вольным человеком, как степной ветер.

Она взглянула на меня с надеждой, в глазах – свет и вопрос.

– Поедешь со мной? – спросил я, ощущая, как сердце стучит, будто молот по наковальне.

– Куда? – прошептала она.

– Да куда пожелаешь, любимая! Страна у нас огромная. Средства есть. Найдём тихий уголок, построим дом, разобьём сад, заведём кучу ребятишек…

Зиночка рассмеялась, но в смехе этом уже звучало что-то звенящее, счастливо-невероятное.

– Хорошо ты придумал, Алёша… Только…

– Только что? – я подался вперёд, вцепившись в её пальцы крепче.

– В каком качестве я всё это буду с тобой делать? – её голос дрогнул.

Я усмехнулся, шагнул назад, сунул руку в нагрудный карман и достал кольцо – простое, но с ярким, как ночное небо, сапфиром. В её глазах вспыхнул огонь удивления.

Я опустился на одно колено, протянул ей кольцо и с волнением, которое не испытывал даже перед боем, произнёс:

– Зинаида Прищенко, ты выйдешь за меня замуж?

Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами – такими же, как в тот миг, когда увидела меня после долгой разлуки. Потом её губы дрогнули, взгляд затуманился, и она, пунцовая от волнения, прошептала:

– Да!

Через пару часов, когда мы смогли-таки расцепиться друг от друга, – благо, за это время на склад никто не приходил, и нам не помешали наслаждаться, – я сказал Зиночке, что мне надо проститься с боевыми товарищами. Пообщаюсь с ними, а потом двину в штаб дивизии. Там получу документы и вернусь за ней, моей теперь уже полноценной невестой.

– Только ты, пожалуйста, осторожнее там, – напутствовала девушка на дорогу. – Я тебя очень-очень буду ждать.

Я крепко поцеловал её на прощание и вышел. Зиночке я нисколько не солгал. Мне в самом деле очень хотелось уйти из армии и стать обычным гражданским лицом. Не сумел выжить в прошлой мясорубке, но это удалось сделать здесь, на Дальнем Востоке, в 1945 году. Так чего ж судьбу испытывать? Тем более у меня теперь денег столько, – на три жизни хватит. На вторую точно, а ещё детям и внукам останется.

Я нашёл всех, кого смог, в который раз уже сказав про секретную миссию, по результатам которой стал офицером и получил награды. С Кузьмичом даже опрокинули по сто грамм наркомовских, а дальше я нашёл пункт связи и позвонил в штаб полка, откуда недавно уехал. Тогда Кейдзо там не было, – уезжал куда-то по делам. Теперь его позвали, и я с ним тепло попрощался, искренне признавшись, что он первый и единственный хороший японец, с кем пришлось иметь дело.

То была правда. Остальные или были врагами, как тот лейтенант Сигэру Хаяши или полковник Мацуда Хироси, тела которых найдут очень не скоро, если вообще когда-либо сумеют это сделать, или мне не довелось узнать их лучше. На то и война: ты убиваешь людей, о которых ничего не известно.

Мне понадобились почти сутки, прежде чем я смог вернуться за Зиночкой. За это время лейтенант Лепёхин к ней не приближался на пушечный выстрел, что и следовало доказать. Да и не смог бы: кто-то сообщил с Особый отдел про его проделки с местными жителями. Оказывается, хитрый офицер придумал простенький бизнес: отжимал у нескольких крестьян мёд с пасеки, а потом отвозил на рынок в Мишань и там продавал оптом. На том и погорел вместе с Садымом. Взяли обоих тёпленькими и арестовали.

Спустя четыре дня, – я провёл их у Зиночки, словно кот на Масленицу, – пришёл приказ о её демобилизации. Она передала дела сменщику, а потом мы сели в попутку и отправились в Хабаровск, к новой жизни.

КОНЕЦ