Текст книги "Мои сводные монстры (СИ)"

Автор книги: Дана Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Глава 48

В конце ноября весь город замело снегом.

Когда выходила из дома на крыльце посльзнулась, пятой точкой прокатилась по ступенькам в сугробах, и упала лицом в снег.

Размазалась косметика. И за рулем теперь сидеть больно.

Нужно выделить деньги. И чтобы кто-то приехал и расчистил двор, что ли, сама я пыталась и не справилась, в кладовке отрыла лопату, но она больше походила на совок.

Торможу у Викиного дома. Пока жду ее, барабаню ладонями по рулю и наблюдаю за компанией старшеклассников, что с визгом носятся по темному двору и кидают друг в друга снежками.

Им так весело, что я чувствую приступ зависти. Хочется выйти на улицу, и тоже немножко подурачиться на морозе.

Но хлопает дверь, и в салон усаживается Вика – облитая духами с ног до головы, в короткой юбке и на каблуках.

Играть в снежки она точно не согласится, я и не предлагаю.

Она включает музыку, я выезжаю на проспект.

– Когда ты там за собаками собираешься? – спрашивает она, не отрываясь от экрана телефона.

– Завтра с утра, после смены, – улыбаюсь.

Я все таки решилась. И присмотрела себе двух очаровательных щенков. Я их возьму, но это ничего не значит, точно так же буду приезжать к другим собакам с игрушками и кормом – эти поездки стали приятной частью жизни.

– А я думала, ты меня завтра отвезешь на базу, – Вика убирает телефон в карман и бьет ладонью по ароматизированному бочонку, что болтается под зеркалом, – ты точно не поедешь с нами?

– Неа.

– Ну и зря.

– Неа.

– Другие слова знаешь?

– Неа.

Снова улыбаюсь.

Завтра суббота, и одногрупники сговорились прогулять пары, чтобы с самого утра рвануть за город, на базу, и зависнуть там на все выходные.

Я на пары тоже не пойду, но у меня есть уважительная причина – мы со щенятами будем обживаться в моем доме, я приготовлю что-нибудь вкусненькое…

В предвкушении облизываюсь и паркуюсь напротив сауны.

Вместе с Викой принимаем смену, переодеваемся, у администратора берем заказы. Вика первой уходит вклалывать, я задерживаюсь у стойки, чтобы пошептаться.

У нашей админшы тоже есть собака – красавец мастиф. Он еще молодой, ему два года всего, но уже такой здоровый, что жуть берет, видела фотки – такой избалованный король, глаз не оторвать.

– Раньше ювелиры для огранки драгоценных камней помещали их в желудок собаки, – рассказываю шепотом интересный факт, – сначала камень прятали в кусок мяса, и давали его собаке вместе с костями, а потом осколки костей шлифовали камень в желудке, и…

– Алисочка, давай попозже, – перебивает она меня и озабоченно сводит брови, глядя в экран компьютера, – беги быстрее в большой зал, там гость ждет.

– Один? – перегибаюсь через стойку и подхватываю магнитный бейджик. Цепляю его на блузку.

– Один, и ему скучно. Специально сегодня звонил, уточнял, чья будет смена ночью.

– А ты сказала, что моя?

– Да. Давай, дуй в бар за “Джек Дэниэлс”, и живо к нему. Посиди там, поболтай.

Шагаю к бару и смотрю на свои пальцы. На безымянном поблескивает колечко. Я в коробочку, оставленную Ником, заглянула, не сдержалась.

А когда примерила подарок – снять уже не смогла, Ник и с размером угадал, и с формой – тонкий золотой ободок, и в центре складывается в сердечко, а в сердечке камушек.

Да.

Прелесть.

И мне, в отличие от Вики, ни разу не дарили подарки мужчины.

Но там, в зале, необязательно Ник меня ждет. Есть несколько постоянных гостей, которые в сауну приезжают не в шумной компании, а поодиночке, и вот им-то как раз и требуются свободные уши.

И я всегда слушаю.

Это, своего рода, терапия такая.

Забираю виски в баре и подхожу к залу, негромко стучу и смело шагаю внутрь. А сердце в груди переворачивается, словно я на турнике вниз головой качаюсь, и как гимнастка, кульбиты выписываю.

Это необязательно Ник, он сказал, что будет ждать, и я не позвонила, уже месяц прошел, я хочу, но боюсь, что все испорчу, или что он передумал, ведь он непостоянный, может быть, ему не хватило терпения.

– Добрый вечер, – здороваюсь и оглядываюсь.

В зале пусто.

На столе стоит бутылка, как у меня, но почти пустая, в блюдце нарезанный лимон, утыканный цветными шпажками – он нетронутый.

На кожаном диване свалена мужская одежда – белая рубашка. И черные брюки.

А по полу гуляет сквозняк. Воздух холодный, словно все окна настежь стоят, здесь будто не сауна, а морозильная камера.

Ежусь и шагаю по залу, мимо бассейна и пустой парной, комнаты распахнуты, везде горит свет, негромко играет музыка. Никого нет.

За парной дверь, она ведет на задний двор – там гости, я их моржами называю, в снег ныряют, после того, как вениками себя отшлепают в парилке до красноты.

Дверь открыта, в темноте вечера виднеется белая полоса снега. Приближаюсь, и кончик носа замерзает тут же, мелко дрожу.

– Добрый вечер, – повторяю и выхожу на улицу.

И вижу его.

Высокий, крупный, голый, из одежды лишь черные боксеры, он стоит босиком на снегу, в руках держит снег, смотрит куда-то на серый железный забор и лепит снежок.

И мышцы на широкой спине перекатываются, когда он замахивается. И снежок летит в забор.

С негромким шлепком снег рассыпается, я завороженно смотрю на оставшееся белое пятно.

Арон поворачивается.

Его взглядом словно обожгло щеки, на морозе становится жарко, перевожу глаза на него.

Он, не говоря ни слова, протягивает руку. И медленно забирает у меня бутылку, которую я прижимала к груди.

Со скрипом свинчивает крышку. Делает глоток виски.

– Хорошо, – оценивает этим своим невозможным тягучим голосом, а я будто в проклятый клей наступила, приросла к месту.

Жадно разглядываю его – красивого и пьяного, на языке куча разных слов вертится, а сказать ничего не могу.

Я скучала, по его фамилии. Оказалось, надо было мало совсем, чтобы их несвятая троица прочно засела в памяти, я уже два месяца их выцарапать оттуда стараюсь, и без толку.

От воспоминаний не лечатся, к сожалению.

Арот молчит, смотрит на звезды. Стою рядом и тоже поднимаю к небу глаза.

– Дед слёг, – говорит он вдруг, глотнув из бутылки, и я поворчиваюсь. Он царапает ногтем черную, подсвеченную фонарем этикетку. Говорит. – Сразу, как отец твой женился – так он и слёг. Согласия не дал на свадьбу. Николас наплевал на всех, и уехал, дед запретил ему, – Арон усмехается, – на пороге появляться. Мама взяла и замуж вышла. Из-за этого тоже. Не выдержала. Что младшего сына от дома отлучили. Ничего интересного у нас. У тебя что?

– За щенками еду завтра, – машинально делюсь сокровенным и переступаю с ноги на ногу. Поправляю волосы, ветер швыряет их в лицо вместе с охапками снежинок. – Возьму двух щенков. Им полтора месяца. Они черные. На ушках шерстка коричневым отливает. А на груди белые пятнышки.

Арон провожает взглядом мои пальцы. Отпивает виски.

– Когда свадьба?

– Я не согласилась.

– Почему?

Теряюсь с ответом.

Так быстро прыгнули с темы на тему, а я, как на допросе ответила, не задумываясь.

Но я не хочу говорить про такое. Уж точно не с ним обсуждать кольцо, которое Ник подарил.

– Я видел видео, – помолчав, говорит Арон и всем корпусом разворачивается ко мне, смотрит в упор. – Случайно. Ты. И братья мои. В студии на кровати. Понравилось, Алиса?

Вспыхиваю, вот сейчас на меня будто ледяной воды вылили, пару ведер, зачем он так, пячусь и юркаю в зал обратно.

Он ловит меня сзади за блузку, рывком, дергает ее из-за пояса юбки и я, покачнувшись, влетаю в его твердую грудь.

– Я ведь тебя первым встретил, – выдыхает он мне в лицо, ощущаю запах спиртного, почти чувствую жар его губ, – сколько думал – понять не смог – я тебе не понравился или ты просто маленькая, куда тебя понесло, Алиса, черт тебя возьми, зачем? – он встряхивает меня и вжимает в себя, крепко, одной рукой. – Все ведь могло по-другому быть. А теперь вот. Что-то мне так хреново, веришь?

Верю, ведь мне тоже, в перерывах между универом и работой, и поездками в питомник, когда готовлю скромный ужин на одну персону или чищу пушистый белый ковер в спальне, когда в ванне лежу или в постели, в обнимку со старенькой, но любимой мягкой игрушкой.

Очень одиноко, но зато эти мои будни надежные, без сюрпризов, без американских горок внутри, они простые и понятные, как инструкция к пылесосу.

И надо продолжать. Раз за разом, день за днем.

– Не трогай, отпусти, – вырываюсь, он держит, голос срывается, и меня трясти начинает, так страшно становится, что он не разожмет руки, а я не захочу уходить, толстым каблучком наступаю ему на ногу и взвизгиваю. – Выпусти!

Он несколько секунд мне в лицо смотрит.

И сам отталкивает.

Спотыкаюсь, хватаюсь за дверь, пулей влетаю в зал, по полу скольжу в мокрой обуви, я все правильно делаю, правильно.

Знаю.

Но счастливее от этой правильности не становлюсь.

Глава 49

– Ух ты, какие шикарные браслетики, – ахает Вика и замирает перед витриной ювелирного салона.

Тоже останавливаюсь и пялюсь сквозь стекло на разложенные под носом украшения.

Играет музыка, торговый центр полон народу, на календаре конец декабря. И все закупаются подарками близким.

В ювелирном, в основном, мужчины толпятся, вокруг них порхают красивые девушки-консультанты и помогают выбирать украшения любимым.

– Да уж, не браслетик, а мечта, – рядом вздыхает Вика.

И я поддаюсь порыву. Сама ни от кого подарков на Новый Год не жду, знаю, что от папы, как обычно, на карту упадут деньги, и все.

– Давай я тебе куплю, в честь праздника, – суетливо открываю сумку и достаю кошелек.

– Да ты что! – поражается Вика и виснет у меня на шее. – Алиса, я тебе говорила, что ты самая лучшая, самая прекрасная подруга?

– Да, – даю ей карточку.

– Вот спасибочки, – Вика радуется, как ребенок. Выхватывает у меня карту и несется в салон.

Улыбаюсь и распахиваю шубку, жарко. Наблюдаю, как веселая Вика показывает пальцем на браслетик и в нетерпении топчется на месте, хочет примерить.

Поднимаю руку и смотрю на свое кольцо.

С Николасом мы с тех пор так и не виделись, а прошло уже два месяца. Арон в сауну тоже больше не приходил, он тем вечером, когда я сбежала из зала – сразу рассчитался. В окно видела, как он в машину садился, и хотелось к нему выскочить, сказать, чтобы вызвал такси, нельзя ему за руль, разобьется ведь.

Но он и не уехал, всю ночь сидел в машине, напротив крыльца. И пил виски.

А когда мы с Викой сдали смену и вышли – он спал там, в неудобном кресле.

Вика примеряет браслет и сквозь стекло показывает мне свое сверкающее запястье.

Одобрительно киваю и смотрю по сторонам, на безаботных гостей центра. Многие с детьми, гуляют и смеются, пахнет кофе и выпечкой, и почти все витрины красиво украшены гирляндами.

Мне тоже нужно будет что-нибудь прикупить, щенкам. Их зовут Генерал и Бубочка, и я теперь жизни не представляю без них, моих тепленьких и прожорливых новых членов семьи.

Они всегда так радуются, стоит мне порог дома переступить, со всех лап несутся и тычутся мокрыми носами в ладошку.

Единственная беда с ними – они сгрызли все провода.

Мимо проходит влюбленная парочка, они обнимаются, и я отступаю, пропускаю их в салон. Неторопливо шагаю вдоль лавочек и смотрю на свое отражение в зеркалах.

Я выгляжу, как настоящая женщина, элегантно. Черная шубка автоледи до середины бедра, большой капюшон. Черная кофточка и черные брючки, сапоги на каблуках.

Мне в последнее время очень нравится черный цвет. С моими светлыми волосами смотрится стильно.

И матовая бордовая помада мне идет.

Мысленно себя расхваливаю и настроение немножко поднимается, праздника совсем не чувствую, а пора бы уже.

Поворачиваюсь, посмотреть, где там Вика.

И замираю, встретившись взглядом с высоким мужчиной в распахнутой куртке.

Она серебристого цвета, как и его машина. Мы с ним не виделись с того далекого сентября, с тех пор, как он меня в ванную унес на руках. А потом я долго под душем стояла. И смывала его с себя.

У него в руках куча подарочных пакетов с картинками ёлочек и снеговиков. Он оглядывается по сторонам, словно ожидает, что на пути моя охрана вырастет и не подпустит, будто я какая-нибудь звезда.

Но никого нет.

И он шагает прямо на меня.

Мну в руке перчатки и глаз от него не отвожу, и он тоже смотрит, с ног до головы изучает, как же давно мы не виделись, в волнении кусаю губы, и на языке остается восковой вкус помады.

– Привет, красотка.

Хриловатый голос, пристальный взгляд.

Неловко поправляю волосы.

Виктор усмехается, уставившись на мои пальцы.

– Так и не позвонила ему?

– Кому? – переспрашиваю, хоть и поняла, в чем вопрос, они с Ароном оба в курсе про кольцо. И я не выдерживаю. – А он еще ждет?

За спиной Виктора вижу выпорхнувшую из салона довольную Вику и едва заметно веду головой.

Не надо сюда подходить.

Не хочу.

Начала верить в случайности, и вот такую случайную встречу как раз и поджидала, тайно, перед сном представляла: я иду, и идет он, мы пересекаемся и разговариваем так, словно ничего не случилось, он в цветочном магазине покупает охапку белых лилий, потом берет меня за руку…

– Он ждет. Я ему просто уступил, Алиса, – Виктор бросает пакеты на сверкающий чистотой пол и берет меня за руки, притягивает к себе. И я топчусь каблуками по его подаркам. Стоим почти вплотную. – Кто-то ведь должен был уступить. А он младший. Упертый. Человек искусства, впечатлительный.

Слушаю его и молчу.

Перевариваю.

Меня уступили.

Вот так вот.

– Что ты смотришь, – говорит Виктор, и в его голосе прорывается досада. – С Николасом разговаривать бесполезно. Да. И он из дома ушел. С тобой тоже без толку.

– Почему это?

– Да потому что, – Виктор крепче сжимает мои руки. – Ты сама не знаешь. Начнешь думать и запутаешься, засомневаешься, это важные вещи, Алиса, а ты…

– А я дура, – вырываюсь, – ну, давай, говори. Алиса дура, решить сама не в состоянии.

– А ты в состоянии?

– Да!

Отступаю, боковым зрением вижу подругу. Вика переминается на каблуках в сторонке и, заслышав, что я раскричалась, тут же подступает и щебечет:

– Привет, Виктор. Ух, какой ты стал.

Он морщится.

Я тоже.

Но не из-за Вики, это все он – стоит тут, высокий, как дядя Степа из детского стишка, серьезный, чуть раздраженный, красивый, под ногами разбросаны подарочные пакеты…

На него с любопытством оборачиваются девушки.

– Алиса, давай поговорим, – просит он и взглядом показывает на кафешки, раскинувшиеся по этажу слева от нас.

– Пошли, – цепляюсь в Викин локоть и тяну ее за собой, я ничего не слышалаа, нет. – Купила браслет?

– Да.

– Молодец.

– Я тебя не понимаю, – подруга выворачивает шею, смотрит на Виктора, и меня тоже подмывает обернуться, спиной чувствую его взгляд.

– Закрыли тему, – перебиваю, едва Вика открывает рот. – Всё. Куплю паштет Генералу и Бубочке, и едем домой.

Эпилог

В детстве на Рожество мама мне пекла имибирное печенье в форме человечков и украшала его сахарной глазурью.

А когда она нашу семью променяла на одного-единственного мужчину и сбежала с ним – я начала сама готовить печенье, каждый год, имбирных человечков.

И так красиво, как у нее, еще не получалось ни разу.

Сегодня тоже решила не отступать от традиций.

И повторить попытку.

На столе масло и сахар, мед…

Играет радио, болтает телевизор, одним глазком поглядываю на экран и раскатываю на столе тесто.

Генерал и Бубочка рядом, развалились на диване и лениво следят за мной. От них шерсть по всему дому, но прогнать рука не поднимается, я ведь на кровати сплю, так почему они должны на полу.

– Печенье вам нельзя, – замечаю, что эти сластены принюхиваются и качаю головой, – вам что-нибудь другое приготовим.

Рукой в муке смахиваю отбрасываю хвост через плечо и достаю формочки.

Сама не знаю, зачем я этой ерундой занимаюсь. Все прошлые годы папа мое печенье не ел, он бесился и раздражался, тоже не забыл, что его мама всегда пекла.

А в этом году у родителей свои семьи, другие, и мне одной тем более столько не съесть.

Но я продолжаю.

Из упрямства.

На экране смеются, развлекательная передача. Тренькает телефон, и я бросаю взгляд на него, тычу пальцем в дисплей.

– Ты дома? – довольным голосом спрашивает Вика. На фоне негромко играет музыка, и машина гудит, кажется. – А я уже в такси. Еду в клуб. Ты не передумала?

– Нет, я тут кулинарией занимаюсь, – вдавливаю зеленую формочку в пласт теста и кошусь на щенков. Эти хитрые морды только и ждут, пока я отвернусь, чтобы стянуть со стола угощение. Не понимают, глупые, что сырое тесто – это не вкусно.

– Ну и зря, – Вика что-то быстро говорит в сторону, а потом мне, – ты в чат загляни, все одногрупники собрались, вот врям все. Мы, может, последний раз так собираемся, все таки столько лет вместе учились, надо ехать, Алиса.

– Когд диплом защитим – отпразднуем, – зеваю и смотрю на часы. – Еще даже сессия не закрыта, Вик. Десятого экзамен.

– До десятого еще целая жизнь, – беззаботно отзывается подруга и торопливо заканчивает, – ну все, короче, не хочешь – как хочешь. Мы в клубе, адрес ты знаешь.

Она сбрасывает вызов.

Показываю язык телефону.

Что хорошего – единственный за три месяца выходной потратить на дрыганье ногами под грохот музыки среди пьяных студентов?

Укладываю печенье на противень и отправляю в духовку. Отряхиваю руки от муки и говорю щенкам:

– Так. Выбирайте, что хотите на ужин.

Они молчат, конечно, я уже привыкла, что со мной никто не разговаривает. Даже папа. Вместе с очередным денежным переводом на карточку сообщение написал “с праздником”.

Очень сухо.

Даже позвонить времени не нашел.

И сегодня я зря жду, наверное.

Кто-то звонит в дверь.

Вздрагиваю от неожиданности и роняю на пол пакет с мукой. В воздух взметается белое облако, и я чихаю.

Звонок повторяется.

Генерал и Бубочка первыми спрыгивают с дивана и с веселым лаем несутся в холл. Тороплюсь за ними и на ходу пытаюсь отряхнуть фартук от муки, я сегодня никого не ждала.

Но думала.

Слишком уж говорящий праздник – Рождество.

Не глядя на экран видеофона распахиваю дверь.

На пороге никого нет.

Щенки выскакивают на крыльцо, теплыми лапками топчутся по тонкому слою снега и с восторгом обнюхивают следы от чьих-то огромных ботинок.

Здесь кто-то долго стоял, топтался, по белому снегу ветер разнес серый пепел от сигарет.

Дорожка следов ведет по ступенькам вниз, извивается и прячется за домом.

От самых ворот до крыльца две широкие полосы от колес – машина гостя тоже где-то здесь, за домом.

Или гостей.

Следов что-то очень много.

Все это отмечаю машинально, взгядом снова и снова возвращаюсь вниз – там, у меня под ногами, пристроилась огромная корзина, полная бордовых роз. Из цветов призывно торчит белый конверт.

Щенки обнюхали крыльцо и тычутся холодными носиками в цветы.

– Ну-ка марш в дом, пока не заболели, – спохватываюсь и наклоняюсь, поднимаю плетеную корзинку. Переставляю ее в холл и загоняю собак домой.

Прикрываю дверь и смотрю на конверт.

Он перевязан алой лентой, крест-накрест. Бордовые бутоны покрыты снежинками, те медленно тают.

Когти царапают паркет – Генерал и Бубочка наперегонки понеслись на кухню за сладеньким, но мне сейчас не до воспитания.

Сажусь на пол и беру конверт, взвешиваю его в руке. Дрожащими пальцами снимаю ленту и рву бумагу, и в колени мне падает сложенный вдвое белый лист.

Осторожно разворачиваю его.

Он исписан ровным и красивым мелким почерком. Дую на озябшие пальцы и, затаив дыхание, пробегаю глазами по строчкам.

“Знаю, этого нельзя простить. Может, и не надо. Но я каждый день вижу тебя, как ты выходишь из дома и запираешь дверь, спускаешься по ступенькам, размахивая рюкзаком и садишься в машину. Как выезжаешь за ворота. Это теперь моя новая традиция – ждать у твоего дома по утрам и смотреть на тебя. И лучше привычки у меня еще не было. Но этого мало. Этого недостаточно. Мне этого никогда не хватит.

Я хочу обладать, по-настоящему, а не просто смотреть по утрам, тайком. Как какой-нибудь маньяк. Женщина со сказочным именем Алиса ежедневно, раз за разом, не зная о том, разбивает мне сердце.

Я много херни творил, а прощения просить так и не научился. Я и не верил, что оно мне понадобится когда-нибудь, это прощение, оно ведь даже не вещь, которой желают, а фантом какой-то, можно цели ставить и добиваться, а как выбить прощение?

Угрожать или в ногах ползать.

Что, вообще, в таких случаях делают, ты мне скажи.

Думать ни о чем другом больше не могу.

Тебе спокойно одной. Я вижу. Ты стала самостоятельной, взрослой, ты стала еще красивее. Ты дальше живешь, цветешь, сладкая, а у меня теперь, кажется, руки грязные, чтобы тянуться к тебе.

Но я сам себе не оставил выбора, либо так и буду каждое утро сидеть у твоего дома, либо ты меня впустишь.

Что такое любовь, Алиса?

Видел Генерала и Бубочку”

Письмо обрывается. Верчу листок, но больше ни слова нет, растерянно тереблю лямку фартука. И слышу тихий скрип двери позади.

В спину ударяет сквозняк, и волоски на руках встают дыбом.

Вот оно – продолжение письма.

Оглядываюсь.

Он стоит на пороге. В бежевом стильном пальто поверх темно-синего классического костюма с бабочкой. Бестящие каштановые волосы зачесаны назад, пухлые губы чуть приоткрыты.

Вместе с ним в холл проникает запах зимы, мороза, Рождества, смешанный с его терпким парфюмом.

Он прикрывает дверь и смотрит на меня.

А я сижу на полу, в домашнем костюме. С волосами, небрежно стянутыми в хвост, и вся в муке.

– Что-то готовишь? – хрипло спрашивает он.

– Имбирное печенье.

– Мое любимое.

Не знаю, может, он врет.

Но это легко проверить, через десять минут у меня будет целый противень сладких человечков, политых глазурью.

И если он не съест…

– Угостишь?

Аккуратно складываю письмо и прячу листок в задний кармашек. Сердце подпрыгивает от волнения, в грудную клетку бьется.

Фартуком вытираю белые ладошки.

Его рука ныряет за отворот пальто, он достает бутылку вина.

– С праздником, – говорит. И с напряжением ждет ответа.

Это вино – намек. Что за руль он этой ночью не сядет, мы оба это понимаем, и если он сейчас пройдет в дом, то…

То…

Да.

Что такое любовь, Алиса. Вот пусть он сам и расскажет.

А то я ведь тоже. Устала гадать.

– Угощу, – решаюсь и подхожу ближе, вытягиваю руку и не отвожу от него взгляда, за его спиной поворачиваю защелку, запираюсь. – Проходи. Добро пожаловать. Будь, как дома.