Текст книги "Мои сводные монстры (СИ)"

Автор книги: Дана Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 28

Я не хочу. И я не буду, нет, я просто не понимаю, он мне в губы тычется, и я уворачиваюсь, нет.

– Нет, – говорю вслух и пытаюсь вырваться, подняться.

– Да, – говорит Виктор, и сжимает мое лицо, челюсть больно, он заставляет, и я открываю рот. Он просит, его голос хриплый и нетерпеливый, – давай, Алиса. Алиса. Возьми в рот, я очень хочу…пизд*ц. Алиса.

Его голосу подвластна, раузум мутный, кажется, мне тоже хочется чуть-чуть попробовать, языком касаюсь головки…

– Ох, бл*ть, – Виктор откидывается в кресле. Тянет меня за волосы, его голос – сплошное требование, он хочет, он настаивает, – Б*ть. Бери, сука. Алиса. Возьми.

Шире открываю рот. И он толкается, сразу и на полную, до конца, до основания, я его длиной захлебываюсь, а он стонет, головка бьет мне в горло, и еще раз, и еще, он держит меня за волосы, и двигает бедрами, и вбивается, огромный член мне в горло, я не могу, задыхаюсь, ладонями молочу его по джинсам.

– Еще, Алиса, еще, – он безумен, толкается мне в рот, – еще.

Я захлебываюсь. Я умру, вырываюсь, я буйная, я истеричка, я просто задохнусь, если он меня не отпустит, и он отпускает…

Носом утыкаюсь ему в пах. Дышу и в себя прийти не могу, а он гладит по волосам, член твердый, каменный, вплотную к моей щеке.

– Что, Алис? – спрашивает он хрило. – Отсоси мне, Алиса. Мне мало. Еще давай. Алиса. Алиса. Какое красивое у тебя имя. Еще соси. Пизд*ц я тебя люблю.

Он за волосы меня тянет, членом тычется мне в губы.

– Открой рот, я от тебя не отстану, – как приговор звучит, и я слушаюсь.

Открываю рот.

Он скользит в меня.

– Еще, – твердит он, и толкается глубже, снова мне в горло, играет музыка, он запускает двигатель. – Соси, Алиса, – его голос срывается, он держит меня за волосы, он почти бьет меня по затылку, и я вбираю член глубже. – О-о-о, боже, о бл*ть. Ох*еть. Алиса. Еще.

И я делаю еще. Его хриплый приказ слушаю и делаю – шире открываю рот, член скользит по языку, твердый, горячий, он меня до упора заполняет, и мне нравится, Виктор…если бы он знал, как я стараюсь, вбираю его в себя, мне так хорошо, боже мой…во рту много слюны, и он скользит, и я двигаюсь, по всей длине, до конца и обратно, невероятно, эта горячая кожа, этот запах, я хочу, хочу еще, еще, еще…

– Алиса, сука, – гаркает он, и тянет меня за волосы, больно, боже мой, очень больно, мычу, во рту его член, он резко, властно, давит на затылок, и я глубже вбираю член в рот, носом тычусь в пах с мягким пушком черных волос.

– Ох*енно. Обожаю тебя. Еще, Алиса. Бл*ть, соси, давай, Алиса.

Мы едем, я слышу шум, как машины гудят, как урчит мотор я все слышу, его рука на моем затылке, он давит, он требует, и я продолжаю, член его уже в горле где-то, он скользит, такой толстый, еще и еще, я ртом по его длине снова и снова, какой он горячий, упругий, вбираю в себя.

Играет радио, ему хорошо, а мне я не знаю, я не успеваю, он просто давит, он требует.

– Бл*ть, Алиса…ох*ть, бл*ть, держись, красотка ты моя.

Он толкается в рот мне, глубоко так, раз, еще раз, быстрые толчки, он тянет меня за волосы, до слез больно, и я вырываюсь, когда в горло стреляет горячее семя

– Алиса. Прими, – хрипло просит он и не отпускает меня, и я принимаю, дышать тяжело, я глотаю, глотаю, глотаю…

Во рту солено, тепло…

– Бл*ть, щас врежемся, – хрипло говорит он, и я чувствую, как машина виляет, он отпускает мои волосы, а я остаюсь, держу его член во рту, и продолжаю, вверх-вниз, еще и еще, по всей длине, я слышу, как он охает, и мне нравится, и я в шоке, что такое удовольствие смогла ему доставить.

– Моя девочка, – он зарывается пальцами в мои волосы, снова, и а его голосе ласка, – давай еще, сладкая, не останавливайся.

И я продолжаю. Дальше облизываю, ласкаю, всасываю его член.

Мы едем.

И он охает, гладит меня, толкает ближе к себе, он шепчет:

– Как мне хорошо. Еще немного, и я влюблюсь в тебя, Алиса. А может я уже…влюблен.

Он сворачивает, и меня мотает, так сильно, выпускаю член изо рта.

– О, – держусь за его брюки, подбираюсь обратно, мне понравилось…мне плевать, что будет дальше.

– Хочешь меня? – он усмехается, во двор заезжает, такой раслабленный и такой голодный, сжимает в пальцах мои волосы, – потерпи, Алиса, сладкая. Домой поднимемся, и я тебя вы*бу.

Он давит на затылок.

И я округляю губы, ловлю ртом его член, и подчиняюсь ему, когда он требует:

– Соси.

И заглатываю.

И не сразу понимаю, что мы останавливаемся. Открывается дверь – ощущаю порыв ветра.

И слышу надменный голос старшего брата. Арон хмыкает:

– Она тебе отсосала, Виктор? Молодец. Пошли в квартиру. Пусть повторит. И я посмотрю.

Лишь сейчас замечаю, как в этой неудобной позе затекла шея. И голос Арона будто сквозь толщу воды доносится.

Машинально вытираю ладошкой губы и приподнимаюсь в кресле.

Виктор расслабленно сидит за рулем. Он брюки не натянул пока, смотрю и не верю, мы только что занимались этим…в дороге, пока он ехал.

Во рту устойчивый соловатый привкус семени.

Снаружи холодный ветер, влетает в салон и под куртку пробирается. Волосы к влажным щекам прилипли, я вся перемазалась, и слюной, и оргазмом этого мужчины, что лениво смотрит на брата поверх моей головы.

Ни капли не стесняясь, он приподнимается на сиденье и подтягивает брюки вместе с трусами. Застегивается и морщится.

– Арон, представление обязательно было устраивать? Не мог в квартире дождаться?

– Ты долго ехал, – в голосе старшего брата ледяные властные нотки. – А мое время не резиновое.

Он стоит снаружи. И я боюсь глаза поднять, рядом два мужчины, и все, что между нами происходит – не лезет ни в какие ворота.

Теперь, когда меня не лапают и не пожирают жадными глазами фигуру, теперь, когда от слов перешли к делу, и я с членом во рту мычала и хотела большего, и побыстрее – все перестало быть просто развлечением на выходных.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Алиса, золото, выходи ко мне, – Арон наклоняется в салон, его лицо в каких-то сантиметрах от меня замирает, и я пошелевиться не могу, съеживаюсь и жду Виктора.

Он ведь должен заступиться. Что он там мне говорил. Про влюбенность что-то, кажется, я в таком волнении была, не понимаю уже, правда те слова слышала, или мне его хриплый голос примерещился, и его признания – лишь фантом.

– Я за рулем катаюсь с пятнадцати лет, а такой минет мне делали первый раз, – вслух говорит Виктор.

Ушам не верю. Мы ведь не вдвоем, не наедине, его брат все слышит, как можно?

– Да ты балабол, Виктор, – снаружи на улице усмехается Арон.

– С Николасом меня не путай, – Виктор невозмутимо вешает брелок с ключами на палец, забирает телефон, сигареты, смотрит на меня.

Встречаемся взглядами.

У него лицо человека, который только что одержал победу. На вершину гор поднялся, переплыл море, с марса вернулся, и теперь все почести ему.

Он доволен. Но смотрит на меня, и…я в его глазах прежний огонь вижу, сильнее даже, ничего не утихло, взглядом он алчно пробегается по моей груди, ногам, возвращается к лицу и задерживается на губах.

– На улицу выходи, Алиса, – говорит он негромко, наклонившись ко мне. – Приехали. Сейчас поднимемся в квартиру, и…

Отшатываюсь от него и налетаю на старшего Рождественского. Отталкиваю Арона и выбираюсь из машины, нагибаюсь за рюкзаком, что валяется на коврике.

И по ягодицам мне тут же прилетает наглый шлепок.

– Держи при себе свои грабли! – выкрикиваю, и внутренний голос тоже кричит, что я совершила ошибку, когда позволила Виктору делать такое с моим ртом.

Они от меня теперь не отстанут.

И Арон подтверджает эти мысли, когда перехватывает меня за локоть и поворачивает к себе.

– Чего теперь-то снесняться? – спрашивает он серьезно, без улыбки. Поверх моей головы зовет Виктора. – Понравилось, как Алиса старается?

– Да. Очень, – тоже без улыбки, кратко отвечает Виктор.

Они прямо при мне бесстыдно обсуждают, как я только что делала Виктору приятно. Поверить не могу.

– Я с вами никуда не пойду, – прижимаю к себе рюкзак и выдираю руку из хватки Арона. – Хотите – поднимайтесь в свою квартиру вдвоем.

Они переглядываются.

Пячусь и тоже смотрю по сторонам.

Время не так давно перевалило за полдень. На парковке машин почти нет, все на работе, напротив длинная девятиэтажка, и у подъездов не сидят сплетницы, и мамочек с колясками не видать, сегодня очень холодно.

И я дрожу.

– Алиса, – Виктор, по шагу, медленно крадется ко мне. – Чего ты испугалась? Все нормально. Мы ничего плохого не сделаем, просто немного расслабимся.

– Ты уже расслабился.

– Я еще хочу.

– К невесте иди с этим пожеланием.

Это снова звучит так, будто ревность с моей стороны. Но во мне говорит обида, ведь одно дело – подняться в квартиру вдвоем. И совсем другое – с наблюдателем.

– Пусть он уйдет, и тогда я согласна, – вырывается у меня неожиданно, и я киваю на Арона. Тот курит, облокотившись на машину, одна рука в кармане брюк. Дует сильный ветер, а он лишь в деловом костюме, и пиджак небрежно расстегнут.

– Он? – Виктор тоже смотрит на брата, и по его изменившемуся взгляду понимаю, что попала в точку. Неясно, чего они оба добиваются, но одно я вижу отчетливо – искры в глазах среднего брата, когда он смотрит на меня.

И в памяти сразу его голос звучит, слова о том, что он влюбляется, и сейчас я верю, что это правда, ведь нельзя так смотреть на девушку, на которую плевать.

– Маленькая, слушай меня, – щелчком пальцев Арон отбрасывает бычок к кустам. Отлипает от машины и надвигается на меня, огромный и внушительный, и такой неотразимый, что я, наконец, в его красоте вижу лишь зло. – Либо ты закрываешь рот и поднимаешься в квартиру. И там делаешь все, что я говорю, – требует он. – Либо лукошко в зубы, – кивает на мой рюкзак, – И вперед, на все четыре. Домой не приходи. Ни сегодня, ни завтра. Времени минута тебе, решай, сладкая.

Глава 29

Держу палец на кнопке звонка, долго, не отнимая. За дверью звучит настойчивая трель, и это странно, что мне до сих пор не открывают.

Одно дело, что Вика обиделась и не хочет разговаривать. А другое – почему ее мама не вышла и не сломала мне палец?

По ту сторону брякают замками, и я убираю руку от звонка. Железная дверь со скрипом открывается, и на пороге вырастает Вика.

Подруга в клубном блестящем платье. В новых кожаных сапожках, и опять в своем полушубке. Из рыжих волос высится скрепленный лаком начес и на лице макияж, как на Хэллоуин.

– Привет, – вижу, что Вика уходит и пытаюсь быстренько протиснуться мимо нее в квартиру. Показываю ей дары – бутылку вина и торт. – А я к тебе, Вик.

– А не пошла бы ты нахрен, Алис, – грубо отшивает она меня и подхватывает сумочку. Выходит на площадку и хлопает дверью, и снова брякает замками. – Вино, торт, – ехидным тоном перечисляет она мои покупки. – Ты меня за дуру держишь? – Вика запирает дверь и оборачивается. – Некогда мне тебе сопли вытирать. На работу опаздываю.

– Это на какую? – за ней вхожу в лифт и поправляю подмышкой скользкую бутылку, в которой плещется австрийский Цвайгельт. – Ты же безработная.

– Уже нет. В “Пантере” до сих пор требуется администратор, – просвещает меня Вика и смотрится в черный экран телефона. Пальцем поправляет помаду в уголках губ. – Я, в отличие от тебя, на мужиков не надеюсь.

– Да что ты, – хмыкаю. – А кто на выходных Рождественским ерунду плел про подарки? Мол, хочу подарков, не могу, давайте их сюда.

Вика оценивает меня высомерным взглядом и в разъехавшиеся двери лифта выходит на площадку.

– Вик, ну хватит дуться, – прошу примирительно и шагаю за ней. – Ты же знаешь, мне надо было машину забрать. И потом папа ждал дома. Поэтому и высадили тебя заранее.

– И почему ты до сих пор не дома? – по бетонному полу она гулко цокает каблуками.

На улице уже темно, поздний вечер. Но я запарковалась под фонарем, и Вика, едва мы выходим на крыльцо – громко ахает.

– Глянь, и правда, машина твоя стоит. Но я другого водителя заказывала, – Вика кивает на потрепанную Хонду. – Так что, давай, везти меня никуда не надо. Пока. Увидимся в универе.

Она быстро сбегает по ступенькам, и на каблуках семенит к машине.

Стою на крыльце, как дура и смотрю на коробку с тортом.

Мне даже не столько ночевать к ней напроситься хотелось, сколько просто поболтать. Поесть сладкого, запить вином, и поделиться секретиком, ведь мне больше не с кем.

А секрет важный.

И бесстыдный.

Тоже спускаюсь и бреду к своей машине. Взглядом провожаю Хонду, в надежде, что Вика остановит такси и выйдет. Но авто скрывается за углом.

Открываю Ауди и плюхаюсь в салон.

Торт и вино ставлю на пассажирское сиденье и оглаживаю кожаную оплетку на руле. Так соскучилась по своей машине, будто на другой планете жила полжизни, и вот сегодня вернулась обратно…

И что делать не знаю.

Арон сказал домой не приходить. А я и не считаю дом Рождественских своим. Особенно, после того, что они сегодня сделали, чувствую себя одноразовой влажной салфеткой, в которую просто накончали, и все.

Да уж.

Шмыгаю носом.

Смотрю в окно, на поздних прохожих и собачников, где-то рядом раздражающе-громко орет кошка…

Запускаю двигатель и плавно выруливаю со двора.

Это издевательство, несправедливость, эти сволочи возомнили себя пупами земли, мистер и мистер, и мистер Мир.

И они в чем-то правы.

Ведь Виктор – он пистолет возле моего виска не держал, я сама все позволила, разнежилась и доверилась.

Нашла кому. Да черту душу продать не так опасно, как верить этим мужчинам, что носят светлую и праздничную фамилию.

Качу по городу, добавляю радио, кошусь на часы и на торт.

Не хочу сегодня оставаться в одиночестве. Ехать домой или в гостиницу, а потом объясняться с папой, почему снова не явилась ночевать.

Хочу семью. Большую, многопоколенную, традиционную, образцовую, как у них хочу.

Их хочу.

В испуге бью себя по губам. Это лишь мысль в голове промелькнула, из-за сегодняшней безумной поездочки, а я съеживаюсь в кресле и представляю на секунду, от чего отказалась.

Что было бы, поднимись мы втроем в квартиру.

Я точно спятила.

Чем ближе к дому подъезжаю – тем сильнее дрожу. Мучаю печку, и тепла ее не чувствую, сбрасываю скорость, и в ночи подкрадываюсь к полосатому шлагбауму.

Сижу.

Из будки выглядывает полусонный охранник.

– Алиса, из коттеджа Рождественских, – представляюсь.

Он помнит меня, кивает, и открывает мне дорогу.

– Ну, все, – выдыхаю вслух и снова смотрю на часы.

Может быть, все уже спят, и тогда завтра им будет сюрприз, что проститутка не испугалась угроз и нахально ввалилась к ним в дом.

А, может, сюприз получится сегодня, если кто-нибудь до сих пор бодрствует. И тогда у меня будет компания на торт и вино.

Света в окнах дома нет нигде, кроме одного. Третий этаж под самой крышей, в мансарде. И самое крайнее окно.

Свет там уютный, голубоватый.

Со вздохом подхватываю коробку с тортом, бутылку вина и выбираюсь из машины. Бросаю ее возле ворот, и толкаю железную калитку.

Было бы смешно, если бы заперто оказалось, через забор я бы вряд ли полезла.

Прохожу в сад. Иду по желтым сырым листьям, дорожка усыпана ими до самого дома. Кошусь на машины, которые братья поленились загнать в гараж.

Есть красная Альфа Ромео старшего брата. И серебристый Бентли среднего.

Не хватает только белого Роллс Ройса, но Николас его не скоро из ремонта заберет после той неловкости, что с его машиной стряслась.

Поднимаюсь на крылечко и тихонько толкаю входную дверь.

Тоже открыто и я, будто вор, крадусь в холл.

Все таки меня тут или ждали. Или просто эти люди ничего не боятся. Потому, что Храбрый Полицейский, в случае чего, подвергнет грабителей пыткам. Просто Гений запишет все эти делишки на видео. А после Белстящий Адвокат всю семейку отмажет.

Хорошо устроились.

В доме царят ночь и тишина. Мы с тортом и вином идем на кухню. Зажатым в зубах телефоном подсвечиваю себе дорогу и морщу лоб, вспоминаю маршрут.

Все таки, огромный у них дом.

На кухне, не стесняясь, щелкаю выключателем. Регулирую и приглушаю до уютного теплого неяркого света.

– Вот я и дома.

По-хозяйски оглядываюсь по сторонам, отмечаю идеальный порядок и ставлю покупки на стол. Бросаю курточку на спинку стула и отхожу к ящикам.

Бокалы нахожу быстро – они в сушке стоят после ужина. Чешские, черные, из барного стекла – Регина так их расхваливала.

Один за другим открываю ящики и роюсь в каких-то инструкциях, салфетках, вилках-ложках, наконец, достаю штопор.

И, вздрогнув, роняю его на пол, когда за спиной раздается мурлыкающий голос Ника:

– Освоилась уже, лапушка, хозяйничаешь?

Оборачиваюсь.

Он неторопливо проходит на кухню. Походочка-вразвалочку, как всегда, но сейчас он устал будто бы, довольным не выглядит, на ходу стягивает светлую джинсовую куртку и, так же как я, швыряет ее на спинку стула.

Приближается ко мне.

И наклоняется к полу.

Не отодвигаюсь почему-то, как во сне смотрю на его темные расстрепанные волосы, улавливаю аромат его парфюма – и в носу щекочет, что ж такое, этот мужской запах мне в кожу въедается, через поры в кровь, как доза чего-то запретного.

Ник выпрямляется и вкладывает в мою руку штопор.

– На, лапушка. Сполосни только.

Он плюхается за стол. Смотрит на торт и вино, и на одинокий черный бокал.

– Мне тоже бокал захвати, – просит и растирает ладонями лицо. – И ложку тащи. Торт охота, – заявляет по детски. – Что празднуем-то хоть?

С подозрением изучаю его. И меньше всего он похож на человека, который знает. Что я его брату сегодня делала минет, пока тот за рулем по городу катался.

– Алиса, – Ник щелкает пальцами. – Чего зависла?

Абсолютно нормально разговаривает.

– Ты откуда так поздно? – хрипло спрашиваю и поворачиваю кран. Плещу водой на штопор, подхватываю бокал и ложки.

– С работы, – Ник зевает, я сажусь напротив. Он снимает с торта пластиковую скрипучую крышку и забирает у меня столовую ложку. Вонзает ее в шоколадный бисквит и несет ко рту, и на стол падают крошки. – М-м-м, – оценивает с набитым ртом. – Вкусно.

Смотрю на него и улыбаться не хочу, но губы сами растягиваются, и я повторяю за Николасом – отламываю ложкой торт и отправляю в рот.

Штопором он ловко выдергивает крышку из бутылки, она вылетает с громким хлопком. Ник разливает по бокалам Цвайгельт и поднимает свой.

– За нас, лапушка?

И когда я уже поддерживаю тост и делаю глоток терпкого вина…

– За эту ночь, – добавляет он, и залпом расправляется с вином. Большим пальцем вытирает влажные полные губы.

И пристально смотрит на меня.

– Что будет этой ночью? – сиплю. В горле першит, и я тоже пью, сразу залпом. Не рассчитав сил, брякаю стаканом об стол, в голову дает резко, и я чуть пошатываюсь на стуле.

И смотрю на Ника в ответ.

– Я ведь говорил уже, чтобы влюблен в тебя? – он по новой наполняет бокалы, протягивает мне мой. – И пусть ты мою машину расколотила. И пусть с моими старшими братьями целовалась. И пусть Виктору сегодня отсосала – плевать.

Этот переход к горячему такой резкий, и ни голос, ни взгляд его при этом не изменились ни капли, это сказано так буднично, словно я Виктору брелок для ключей в качестве сувенира привезла с отдыха, а не облизывала его член, и не стонала от возбуждения.

Опрокидываю в себя новую порциию вина.

Кровь приливает к щекам.

Сильнее качаюсь на гладком стальном стуле и упираюсь руками в стол.

– Лапушка, ты меня слушаешь? – Ник понижает голос до интимного шепота. Наклоняется ближе и широкой ладонью накрывает мою. – Расслабься. Ты не виновата.

– А кто виноват? – поднимаю голову. Встречаю его черный взгляд, и чувствую, как в голове все плывет. – Чего вам надо от меня? Зачем…так. Почему нельзя…кому-то одному, – говорю и сама не понимаю, что несу, они мне выбора не давали, напирали все трое, и у меня, как у жадины, разбежались глаза.

– У Арона травма молодости, – негромко рассказывает Ник, и перебирает мои пальцы. – В институте, на третьем курсе. Он влюблен был. В сокурсницу. Женился бы даже. И вот как-то сидели они в сауне, зимние праздники, все дела, студенты. Кто-то спьяну вызвал девочек. И приезжает она. Невеста его. В одних трусах к ним в зал заходит. А она еще такая…ангел на вид. Ну вот. Брат ее тода чуть не убил. Схватил голую, и из сауны выволок, на улицу, а зима ведь, там задний двор, чтобы из парилки – и в снег. И забор высокий. И народу вокруг нихрена – ори, не ори. И ночь еще, сочельник. Рождество скоро. Ну, так. Если бы подружки ее визг не подняли…да он сам бы запустил, пока не заморозилась, любил же.

Ник отпускает мою руку и снова разливает вино.

На этот раз пью медленно, в голове укладываю его рассказ, в мыслях рисую образ влюбленного Арона, и странно на этого циника сквозь розовые очки смотреть, да и не представляю я, как это – сильное чувство.

Мужчин у меня не было. Влюбленностей тоже. Но вот сейчас есть братья…

– Ты ему понравилась, – говорит Ник. Пьет вино и неотрывно смотрит на меня. – Арону. Такая юная. Такая красивая. Такая лапушка. Выеб*л бы тебя тогда, в сауне – отвалил бы. А теперь. Сломает тебя, больно будет, в нем же человеческого мало совсем осталось, он целыми днями с уголовниками общается, и это не бритые беззубые мужики в татухах. Это уважаемые в городе дяди. Со своими тайнами, черными делишками. Черной властью. Черными душонками. Вопрос – есть ли еще душа у моего брата. Или закончилась.

Николас говорит, и от его негромкого голоса не проходят мурашки, в приглушенном мягком свете его лицо кажется мне чем-то далеким, недосягаемым, я все глубже погружаюсь в семью Рождественских, и мне хочется узнавать их еще, ближе, а с другой стороны..

Это плохо закончится, чувствую.

Ежусь и мелкими глотками опустошаю бокал.

– Я ведь ничего ему не сделала, – облизываю горьковатые губы. – Твоему старшему брату. Если я ему нравлюсь, почему он тогда…

– Алиса, – Николас усмехается, – ты меня не слушаешь. Некоторым проще застрелиться, чем еще раз влюбиться. Любовь война, либо он тебя, либо ты, ты угроза. Тебе нужно, – говорит он. Серьезно. Отрывисто. – Отцу свадьбу сорвать. И валить подальше. Пока Арон во вкус не вошел. Останешься здесь – и в ногах ползать будешь, умолять будешь. Чтобы он тебя отпустил.

А он не отпустит.