Текст книги "Мои сводные монстры (СИ)"

Автор книги: Дана Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

И втягивают в дом.

Глава 35

Она на ногах не держится. Язык тоже заплетается, пока она громко рассказывает, что сейчас же разбудит отца и пойдет с ним в кабинет, на разговор, как взрослая.

Прижимаю ее к себе. Поддакиваю. И веду вниз.

– Куда мы? – она держится за мое плечо, осторожно передвигает ногами по ступенькам.

– Ты не была здесь еще? В цоколе, – открываю дверь и подталкиваю ее внутрь. – Тут у нас баня. Хорошая. Умоешься, искупаешься, протрезвеешь немножко, – убеждаю, ладонью скольжу на бедро.

– Убери руки, – она вырывается, покачивается, чуть не падает в темноте, и я щелкаю выключателем.

У нас тут крохотный бассейн, в котором толком не поплавать. Просто когда из парилки выбегаешь – сразу ныряешь в прохладную воду. Справа печка, врезана в стену, рядом в плетеной корзинке сложены дрова. Пол блестит, в потолке две плоские люстры, из горшков торчат бегонии, за стеклянными дверцами шкафа сложены веники.

– Сок хочешь? Мини-бар есть в комнате отдыха, – обнимаю ее сзади за бедра. Замечаю забинтованный палец. – Что с пальчиком, Алиса?

– Это специально для папы, – болтает она, и дергается из моих рук. Разматывает бинт и плюхается на деревянный поддон рядом с бассейном.

Вот это она накидалась. Глаза блестят, на щеках румянец, светлые волосы растрепаны, и кофточка та же самая, в которой я ее видел последний раз.

– Где ты была? Несколько дней, – сажусь возле печки и открываю дверцу, укладываю туда парочку дров. Не выпускаю из виду Алису, она кидает бинт на пол и расстегивает замок на сапожках.

Жарко ей.

А станет еще жарче.

– Я с тобой разговаривать не собираюсь, – заявляет она, и стряхивает обувь. Не может справиться сама, и я подхожу, сажусь перед ней на корточки, помогаю разуться.

– Почему не собираешься? – усмехаюсь. – Обиделась что ли?

– Да.

– Никогда не простишь?

– О-ой, – она откидывается на руках. – Голова кружится.

– Зачем так напилась?

Она молчит.

Возвращаюсь к печке, разжигаю огонь. Оглядываю ее фигурку. Выгнулась в спине, волосы волной спадают на деревянный поддон. Глаза прикрыты, ее заметно штормит.

И мне сейчас нужно умыть ее, уложить в постель, чтобы она уснула и протрезвела, так будет правильно.

Но правильно я не поступаю уже очень давно.

– Давай разденемся, – снова подхожу и тяну за черные тесемки, развязываю бантик на шее.

Она распахивает глаза и перехватывет мою руку.

– Не трогай.

– Почему?

– Я уже сказала.

– Не сказала, – шепчу и нависаю над ней, заставляю от себя отклоняться, пока она не шлепается на спину, не удержавшись на руках.

– Хватит, – сдавленно требует.

– Чего ты боишься? – расстегиваю пуговицы, одну за другой, распахиваю блузку и смотрю на высокую грудь, что прячется под кружевом черного белья. – Я остановиться не могу уже. Столько терпел.

Берусь за пуговку на ее джинсах.

– Я буду кричать, – она перекатывается на живот, подняться пытается.

– Просто искупаемся, Алиса, – стягиваю джинсы с ее бедер, губами касаюсь поясницы, прикусываю ягодицу сквозь тонкую ткань трусиков и рывком сдираю джинсы с длинных стройных ног. – Вот и все.

– Не смей, – она, взвизгнув, старается отползти. Тело не слушается, ноги разъезжаются, она заваливается на спину и, сощурвшись, смотрит на меня.

А я смотрю на плоский живот, на выступающие тазобедренные косточки, на узкие трусики, которые не прикрывают почти ничего…

И стягиваю пижамную рубашку.

В печке негромко потрескивают дрова. Воздух влажным, горячим становится, и я тоже, как пьяный, жадно разглядываю аппетитное тело, глаз от нее оторвать не могу.

Берусь за резинку и снимаю брюки. Белье под пижамой не люблю, и Алиса лежит, уставившись на торчащий колом член.

– Нравится? – наклоняюсь и загребаю ее к себе, подхватываю на руки и, размахнувшись, кидаю в бассейн.

Она летит долго, как в замедленной съемке, и с громким визгом бобмочкой рушится в воду.

Она может орать сколько хочет. Нас тут никто не услышит.

Прыгаю следом, и прохладная вода обволакивает разгоряченное тело, Алиса отплевывается рядом, хватаю ее в обьятия и прижимаю к голой груди.

Мокрые волосы облепили ее щеки, онаа тяжело дышит, приоткрыв пухлые губы. Моргает, и на длинных ресницах блестят капельки воды.

– Отдайся мне сама, Алиса, – прошу и под водой стискиваю круглые ягодицы, стягиваю с нее трусики, неотрывно смотрю в глаза и с трудом держусь, хочется обхватить рукой член и с размаху войти в горячую плоть. Я трахну ее сегодня, или свихнусь. Наклоняюсь к губам, кусаю нижнюю, толкаюсь языком в сладкий рот и нащупываю на ее спине застежку бюстгальтера.

– Перестань, – она всхлипывает, и уже сдается, на поцелуи и ласку отзывается, сама дергает плечами, когда лямки соскальзывают, и тяжелая грудь вываливается из чашечек. – Ладно. Только постой, кое-что сказать надо, – бормочет она мне в губы.

– Потом скажешь, – в глазах темнеет, все тело бьет крупная дрожь нетерпения, я согласия добился, и окончательно спятил. Подхватываю ее подмышки, поднимаю и выдергаю из воды, на деревянный бортик. – Как же я тебя хочу, – подтягиваюсь на руках и выбираюсь следом, хватаю за шею, и заставляю опуститься на лопатки, с нас ручьями вода льется, коленом раздвигаю ее ноги и ввинчиваюсь между ними.

Ладонью обхватываю член. И головкой упираюсь в мокрые складки.

Она лежит подо мной, раскинув в стороны руки. Смотрит на меня, чуть сощурившись, и кусает влажную губу.

Это аппетитное тело мое, наконец-то, глаз от ее лица не отвожу, и легким толчком раздвигаю складки, между ног у нее очень, очень горячо.

И она меня не пускает, вся сжалась.

– Подожди, – вдруг завозилась, пытается отползти.

– Алиса. Нет, – шепчу и усмехаюсь, никуда она теперь от меня не денется. Ладонью с бедра перемещаюсь на ягодицу, сдавливаю, нетерпеливо толкаюсь, там мокро так. И туго. – Расслабься.

– Поцелуй сначала.

Член выскальзывает.

Чертыхаюсь и наклоняюсь к ее губам, языком с жадностью врываюсь в рот. Напряженный ствол шлепает ее по промежности. Она дрожит и обнимается со мной, впечатывается в меня голой грудью. Губами спускается к подбородку, кусает.

Про нежность я и забыл, это уже потом, на второй или третий раз, а сейчас просто хочу быстрее взять ее, у меня уже искры из глаз, но она осторожно обвивает меня ногами, ждет ласки, и я медленно целую в ответ.

И так же медленно поднимаю ее ноги к груди, целую колени. Ладонью опираюсь в деревянный поддон возле ее головы.

Нависаю сверху.

– Страшно, – лепечет она, держится за мою руку.

– Разве? Вроде приятно, – обхватываю член у основания и погружаю головку в мокрые складки, глубже. Алиса хватается за мои плечи, ногтями впивается в кожу, с тихим стоном запрокидывает голову.

Затылком стукается об доски.

– Нет, Алиса, смотри на меня, – тяну ее за волосы, заставляю подняться, плотнее прижимаюсь к ней и вхожу.

– Убери, убери, – твердит она и ужом извивается, по поддону, ползком, хочет сбежать от меня.

– Не уберу, – в голосе рычание прорывается, рукой накрываю ее шею, удерживаю на месте. Она смотрит на меня, раскрасневшаяся, мокрая, такая красивая, она моя, хватит. Проскальзываю глубже, под ее стон и свой собственный, она пережимает меня, и в глазах пляшут черные мушки.

Терпеть это дальше нет сил.

Подаюсь бедрами вперед, сантиметры в нее, и до ее губ столько же. Одним длинным непрерывным движением вхожу в горячую плоть, на миг прижимаюсь вплотную к ее бедрам. Потряхивает так, что, кажется, стены трясутся и пол, и весь дом, земля… шумно выдыхаю. Отклоняюсь и скольжу назад, выхожу почти, и снова в нее, и еще раз, пока до меня не доходит…

Я это делаю.

Мы это делаем.

Переношу вес на руки, фиксирую позу, рвусь в нее, и не сдерживаюсь, двигаюсь быстрее, и в ушах нарастают влажные шлепки. Неотрывно смотрю в желанное лицо, в расширенные зрачки, я так тесно в ней, словно сразу везде.

Она растеряна. Из-за размера моего члена. Очень туго.

И дико хорошо.

Она машинально поддерживает себя за ягодицы, наклоняет голову и смотрит, как наши тела сталкиваются, откидывается на лопатки и хватается за мои напряженные руки, и ерзает, открывает рот, и жмурится, и громкими сбивчивыми стонами рваной музыкой, ее голос звенит в ушах.

Сгибаю руки в локтях и падаю на нее, ее открытый рот целую, слежу за ее реакцией на меня.

Она мечется, возит мокрыми спутанными волосами, ладонью ведет по моей щеке, кусает меня в ответ и сжимает ногами.

Лицом утыкаюсь в ее шею, сдавливаю узкие бедра, ускоряюсь, в податливое разгоряченное тело вколачиваюсь размашистыми толчками, я будто афродизиаков нажрался, или это ее феромоны, они крышу мне сносят, накаляют воздух, секс никогда не пах так, и звучат шлепки. И мои выдохи, и ее всхлипы, и скрип дерева по гладкому полу, я в этих звуках потерян, мы с этой жещиной одни в мире, я кончаю так быстро, мне просто адски, нереально хорошо.

Обнимаю ее за шею, тяжело дышу и целую, прижимаю к себе, потному, сердце бешено колотится в груди.

Затормозить не успел, спросить, хватило ли ей, но вся ночь впереди, я исправлюсь еще.

Пара минут отдыха – и я смогу продолжать.

– Ты как? – спрашиваю сбивчиво и на руках отклоняюсь. – Подождешь чуть-чуть? Сполоснусь и повторим.

Медленно выхожу, член покачивается, еще не упал. На головке розоватые разводы.

На автомате развожу ее бедра, смотрю на блестящие складки и алые мазки. Обзлизываю губы. Перевожу глаза на ее покрасневшее лицо.

Зову:

– Алиса. Ты вроде что-то сказать мне хотела. Пора.

Глава 36

Алиса

В горле першит. Словно я орала без рупора, на весь город. Откашливаюсь, нужно срочно попить водички.

Переворачиваюсь на другой бок, и виски простреливает, со стоном хватаюсь за голову. Напилась вчера так, что на год вперед хватит, с кровати не сползаю, а падаю.

Между ног тянет, и живот тоже.

В ванной плещу воду в лицо, и жадно пью из-под крана. С ожесточением дергаю расческой спутанные волосы, завязываю их в хвост и возращаюсь в комнату.

Сегодня суббота, кажется.

За окном светло, и светит солнце, неожиданный теплый денечек перед дождями и слякотью. Прислушиваюсь и кусаю губы. Ничего не слышно, будто все спят, но стрелки показывают полдень.

Натягиваю джинсы и футболку.

В пустом коридоре оглядываюсь, тихонько бегу к лестнице.

И налетаю на деда.

Он поднимается, зыркает на меня черными глазами, в руке держит стакан с соком.

– Проснулась? – спрашивает грубовато, с рычащей ноткой и сует мне стакан, – на вот. Регина передала. Будить тебя шел.

Скомканно здороваюсь, держу сок.

– Пойдем, покалякаем, – говорит он. И, не дожидаясь, спускается по лестнице.

Обреченно шагаю за ним. Во рту опять сухо, и я на ходу, с наслаждением, пью вкусный и холодный гранатовый сок.

– В этом доме есть правила, Алиса, – напоминает дед, по холлу гулко топает до коридора и выходит к знакомому кабинету. – Семья здесь живет, ест, пьет, – оборачивается он на сок и меня. Заканчивает. – И спит. Гулять ночами не принято.

– Я не гуляла, – прочищаю горло и захожу за ним в кабинет, – была на работе.

– Ночью?

– Ночные смены, – киваю. – А днем институт.

– И какая у тебя в том нужда? – он с достоинством опускается в мягкое кресло перед круглым столом. – Мужчины хорошо зарабатывают. Чтобы женщины хорошо содержали дом.

– Так…дом в надежных руках, – останавливаюсь напротив и, помешкав, ставлю на стол пустой стакан. – А я просто.

– А ты просто, – повторяет он и задумчиво трет подбородок. – Какие-то проблемы, Алиса? Не нравится тебе наша семья?

– Не то чтобы, – уклончиво лепечу под его черным внимательным взглядом. Этот дед, глава семьи, что правителем в кресле восседает – он нагоняет страх. Но я решаюсь. – А все же есть повышенное внимание.

– К тебе? – он изгибает густую полуседую бровь.

– Да.

– Поэтому дома не ночуешь?

– Да.

Он молчит, трет подбородок, смотрит на мой пустой стакан. Поднимает глаза.

– Завтра воскресенье. И семейный совет. Выскажешь все, что тебя тревожит. И мы разберемся. Проблемы нужно решать всем вместе.

Еле удерживаю в груди громкое хмыканье.

Совет. Чтобы я при всех сидела и рассказывала о своих печалях. Про братьев и про себя. И что дальше, он их в угол поставит? Неужели не понимает, что в некоторых случаях традиции не помогут, и нужно пошепаться просто так, с глазу на глаз?

– Устраивает тебя такой вариант, Алиса? – спрашивает он.

Киваю.

– Я пойду, – пячусь к двери и выскакиваю в коридор. Бьюсь локтем.

Морщусь и шагаю в прихожую, на плече натягиваю лямку рюкзака.

Дед или правда не знает, что у него под носом творится, либо вид делает.

Распахиваю дверь на улицу.

Глаза слепит от яркого солнца. Приставляю ладонь козырьком ко лбу, ступаю на крыльцо.

И на меня тут же оборачиваются три мужские фигуры, что топчутся у машины.

Ловлю три наглых взгляда…

И охаю.

Меня словно в грудь с размаху кувалда бьет, этот дом, цокольный этаж, баня с маленьким бассейном и прохладная вода. Я без одежды на деревянном поддоне, и обнаженный мужчина на мне. Его руки, покрытые густыми темными волосами. На моем теле, на моей шее, на бедрах и на груди.

Поцелуи на влажной коже.

Мои стоны и крики, запах секса и дрожь, и упругий толстый поршень во мне. И громкие, сочные шлепки, густой воздух, мои ноги, задранные к груди.

Пошатнувшись, хватаюсь за косяк.

Это похоже на сон, порочный и яркий, какие мне теперь часто снятся. Но братья стоят у машины и молча смотрят на меня, и я уверяюсь – не сон.

Диким взглядом бегаю по похожим смуглым лицам, темным волосам, высоким крупным фигурам…

Рождественские, не сговариваясь, подаются в сторону дома.

Влетаю обратно в холл и с грохотом хлопаю дверью.

Тяжело дышу.

Мамочки. Что же я натворила. Приехала разговаривать с папой, и…

Хватаюсь за голову, вспоминаю, встретилась ли с отцом, но мысли вертятся лишь возле того бассейна…со мной был один из братьев.

А папа…

Память оживает после подзатыльника.

– Ты где шлялась? – за спиной гремит голос отца. Меня дергают за руку и через арку толкают в зону отдыха. – Ты мне сделку сорвала, ты чем думаешь?

Оборачиваюсь на папу, у которого от злости глаза из обрит лезут и трогаю затылок, не больно, но как обидно, меня никогда не били, никогда.

– Я же говорила, что палец сломала, – выдавливаю, вся моя вчершняя бравада вдребезги расколотилась о его жуткий взгляд.

– Какой? – папа хватает меня за руки, осматривает и со свистом выдыхает, – палец я сам тебе сломаю, после того, как бумаги подпишешь, черт тебя подери!

В испуге отшатываюсь от него и наскакиваю на чью-то крепкую грудь.

– Александр, – звучит поверх моей головы, и от этого ледяного голоса волоски на руках встают дыбом. – У нас в доме рукоприкладство под запретом, если не знал. А уж дочери пальцы ломать – ты охренел что ли?

– Я не то хотел сказать, – папа досадливо вытирает лоб.

– А я услышал то, что услышал, – тем же замороженным тоном отвечает ему Арон и сдвигает меня в сторону, в коридор.

Трясусь, как под дождем, то ли от папиных угроз, то ли от мужских касаний, смотрю в широкую спину Арона…

Да, кажется, он. Этой ночью. Сделал меня женщиной.

Алиса думает, что ее никто не видит.

Но я вижу. Обтянутую джинсами попку и светлый конский хвост на макушке, который покачивается, пока она по саду, перебежками, пробирается к воротам.

Ноги у нее хоть и длинные. А семенит смешно, долго, и я нагоняю ее, лишь слегка ускорившись.

Выхожу вслед за ней за ворота.

И тихо присвистываю.

Она оглядывается.

Глаза большие, на щеках румянец, пухлый рот в удивлении приоткрыт – просто взять и сцапать.

– Куда рванула, партизан? – подхожу ближе, и перед глазами ночь проносится, как вчера унес это сладкое тело в постель на руках, и я ведь так и не спал.

Ждал, когда проснется она.

Она проснулась. И дала дёру от меня.

– По делам рванула, – она смотрит на меня, на сотовый, что сжимает в руке, по сторонам, снова на меня. Щурится. – Чего тебе?

В моих планах были объятия с утра, кофе в постель там, роза в вазе, я все приготовил, но меня опередил дед, попёрся к ней с маминым соком.

И все равно. Можно со своим первым мужчиной быть поприветливее.

– Помнишь, как дома вчера оказалась? – намекаю на ночь и подхожу к ней вплотную.

И на мой вопрос следует реацкия, которой я не предвидел.

Она отшатывается. Сводит светлые брови. Уставилась на меня, будто впервые видит. Рюкзак падает с ее плеча, она машинально подхватывает его за лямку.

– Так это ты был ночью? – с вызовом спрашивает, и я выпадаю в осадок.

– В смысле? – шагаю на нее. – Совсем ничего помнишь?

– Ну-ка не подходи, – она пятится, под подошвами хрустят сухие веточки, от ветра взметается в воздух ее хвост, она отбрасывает его за спину. – Ничего не было.

– То есть как это? – усмехаюсь. Хорошо пошутила. – Чего не было?

– А ты о чем?

Останавливаюсь.

Не помнит?

Теребит рюкзак и внимательно меня разглядывает, морщит гладкий лоб.

В раздражении верчу ключи от машины на пальце, изучаю ее в ответ.

Не могла она такое забыть, что за бред. Так орала, царапалась и кусалась, так целовалась…еще и впервые.

Я первый, первый.

И стану единственным, всё моё.

– Алиса, – оглядываю затянутые в джинсы стройные ноги, небрежно наброшенную на плечи кожаную куртку, белую футболку, под которой отчетливо проступают очертания груди…

Она еще и без лифчика.

– Иди сюда, – требую.

Она продолжает пятиться, нас разделяют десяток шагов, пожухлая трава, следы от протекторов, нарастает гул двигателя, и подъезжает белая такси эконом-класса.

Алиса зыркает на меня. Оборачивается и торопится к авто.

– Куда пошла, стой, – тру лицо и иду за ней.

Она юркает в машину и хлопает дверью.

Стучу по стеклу водителя, дергаю ручки, слышу, как она поторапливает его, и толстощекий мужик за рулем дает газу.

– Ну охренеть! – бью ладонями по рванувшему от меня грязному кузову, чертыхаюсь и сплевываю в траву.

Возвращаюсь к воротам, толкаю решетку, створка с грохотом брякает, я по саду иду.

Что за пизд*ц.

Так себя не ведут.

Далеко она на этой консервной банке не скроется, я ее догоню.

У дома, в ряд, три наших машины, братья торчат рядышком, о чем-то треплются. Игнорируя, прохожу мимо, к своей тачке, но слышу окрик в спину, и резко оборачиваюсь.

– Чего надо? – неприветливо рявкаю, как Алиса мне, пару-тройку минут назад.

Они молчат, на меня одинаково вылупились, и меня разбирает не к месту хохот.

– Она уехала, не ждите, – говорю и открываю машину. – И, вообще. За шлюхами в другое место пизд*йте. Девочка она. Была. До этой ночи.

Они переглядываются. На ветру шумно качаются деревья. Позади наш дом, впереди ворота, я хочу в машину прыгнуть, но медлю почему-то.

– Ты охренел? – обрывает молчание брат, меня взглядом сверлит.

– Я? – жму плечами, вины за собой не вижу. – Нет. Это ты охренел. С каких пор всё самое лучшее – сразу твое?

– С рождения.

Говорит он. И замолкает. Смотрит на нас, и на его лице впервые за все время, сколько я помню – мелькает изумление.

Это не он придумал, что всё его. Это нас так воспитали. Это нам вдалбливали не один десяток лет.

И вот они плоды.

Он смотрит на меня волком. А я на него.

Он молча разворачивается, бухается в машину, стартует так резко, что своей драгоценной тачкой сбивает фигуру лебедя возле фонтана и гонит к воротам.

Минус один, остаемся вдвоем.

Переглядываемся.

– Ты не согласен? – прислоняюсь к машине, киваю второму брату. – Я х*йню сказал или что? Не так всё у нас?

Он не согласен. Или просто не посвещает меня в свои мысли, не глядя по сторонам садится за руль. Сквозь стекло пристально смотрит на меня.

И показывает фак.

Так знакомо, как в детстве, вот только мы давно взрослые мужики и средними пальцами в лицо друг друну не тычем.

Но я складываю из пальцев невербальный жест – фигу.

И тычу ему в ответ.

Меня пылью обдает, когда его машина срывается с места.

Отлично. Пошли они оба нахер.

Падаю на сиденье и выкручиваю руль, последним вылетаю за ворота.

Глава 37

Алиса

– Как это ты не помнишь? – таращится на меня Вика.

Уже жалею, что ляпнула это.

Но поделиться мне больше не с кем, а меня распирает. Натягиваю узкую юбку вишневого цвета и подхватываю с дивана блузку, смотрюсь в зеркало.

В комнате персонала убирать некому, и поэтому по стеклу бегут мутные разводы.

Застегиваю пуговки на белой блузке, заправляю ее под пояс юбки и оглядываю себя. Стажировка на официантку закончилась сегодня, и мне выдали форму.

Администратор, когда я приехала пригрозила – мол, еще раз отлучусь со смены без спроса, как вчера – и мне будет плохо. Но меня спас тот гость-колобок, который вручил мне кучу денег за то, что я перед его деловым партнером чуть ли не с опахалом скакала.

Они за ночь в сауне оставили такую сумму, что можно было бы скромную однушку в спальном районе купить, а обслуживала их я.

И админ теперь думает, что я талисманчик “Пантеры”.

– Алиса, я в шоке, – говорит Вика и застегивает ремешки на босоножках. – Не молчи, – требует. – Что теперь делать будешь?

– Да не знаю я, – в раздражении откликаюсь и тру засос на шее.

Боже мой.

Я теперь женщина. И даже толком не прочувствовала этого, в памяти так смутно, и так горячо, кадры этой ночи яркими вспышками проносятся, вот он на мне, и мои ноги обвивают крепкие мужские бедра, ногти царапают гладкую, чуть вспотевшую спину, я запрокидываю голову и кричу.

Вспоминаю, и меня током простреливает, от желания и стыда.

Ведь я хочу еще разочек. Повторить, и чувства эти ощутить в полную силу, и не забыть с кем из них.

Рождественские.

Мое проклятие.

В комнату заперся охранник и зашуршал пакетом с лапшой быстрого приготовления, щелкнул кнопкой чайника и за столом расселся с кроссвордами.

И мы с Викой молча выходим в коридор.

– Мне туда больше нельзя, папа в бешенстве, дед на семейном совете предложил его монстрам-внучатам претензии вывалить, а я еще и не помню, – в возбуждении болтаю и выхожу в коридор.

Минуем стойку администратора, стучим каблуками на кухню, и в спину мне летит окрик администратора.

– Алиса, сюда!

– Я щас, вернусь и дорассказываю, – бросаю Вику и тороплюсь за стойку, на ходу поправляю высокий хвостик и приближаюсь, складываю ладони на столешнице.

– Талисманчик, это точно, – бормочет администратор и пальцами с длинными розовыми ногтями брякает по клавиатуре компьютера. – Иди возьми бамбуковые веники и новые полотенца, бутылку виски из бара и неси всё на улицу. Клиент жирный попался, перекупил у нас всё за бешеные бабки. Говорит, мол, в баню с мужиками поехали, хочет всё своё. И новое. Давай бегом. Три веника и три полотенца, и бутылку виски. Он ждет у входа. Под вывеской.

Послушно бегу обратно в комнату персонала, из которой ведет дверь на склад. Хватаю веники и скрученные рулонами полотенца, из ящика внизу достаю квардратную бутылку спиртного. Бегу обратно, мимо охранника, желаю приятного аппетита, в комнате пахнет лапшой и специями.

На улице пахнет…летом.

Конец сентября, а мне тепло даже без куртки, каблуками узких лодочек стучу по асфальту и оглядываюсь по сторонам.

Под вывеской у входа меня никто не ждет.

Прогуливаюсь вдоль крыльца, с сомнением кошусь на мужиков возле урны. Они дымят сигаретами и гогочут, и не торопятся за вениками ко мне. Стемнело, свет падает от фонарей и фар проезжающих по проспекту машин, по тротуару тянется нескончаемый поток веселых прохожих.

Суббота.

Всем хочется движухи.

Не дождавшись гостя стучу каблучками к ступенькам, наслаждаюсь ласкающим кожу теплым ветром…

За спиной с визгом тормозит машина, что вырулила из-за угла.

Я ее боковым зрением заметила, я бы даже в темноте эту машину увидела.

Серебристый Бентли.

Открывается дверь и из салона выходит Виктор.

Я просто чую, что мне нужно бежать, но мешкаю почему-то, смотрю на его высокую фигуру, и в груди сердце отстукивает рваный ритм.

Даже если это не он был сегодня ночью в бане со мной – все три брата уже точно знают, что я отдалась одному из них, нет у них тайн друг от друга, они знают, эти мысли несутся в моих мозгах со скоростью света.

– Веники и полотенца, отлично, – отстраненно говорит Виктор, шагнув на меня, и не смотрит даже, его взгляд направлен поверх моей головы. Он машет рукой на авто, – загружай все в машину.

Машинально подхожу ближе. Подмышкой зажимаю веники, в руках держу полотенца и бутылку виски. Чувствую на себе его взгляд и открываю двери, и обмираю, представив, что это он был в бане у бассейна со мной.

Но он ничего не говорит, а ведь должен, но я слышу лишь гогот мужиков на крыльце и их смех. Бросаю на задние сиденья полотенца и веники. И вскрикиваю, когда Виктор задирает к бедрам мою тонкую юбку и шлепает голую ягодицу.

– В машину, Алиса, – приказывает и толкает, и я валюсь в салон, и каблуки туфель отбивают пятки, когда по ним хлопает дверь.

Не успеваю подняться даже, Виктор садится за руль. Щелкает кнопкой блокировки дверей, и Бентли резво срывается с места.

Виктор

В машине негромко бубнит аудиокнига, слушал, пока ехал сюда, но хоть убей не помню – о чем там говорят, мысли весь день разбегаются, не собрать.

Убавляю громкость.

Выруливаю на дорогу и добавляю скорость.

В зеркале ловлю взгляд голубых глаз.

Она ерзает по сиденью и поправляет узкую юбку вишневого цвета. Форменная.

Давно она в юбках не ходила, а ведь какие ножки. Еще и на каблуках.

– Мы с Тиной расстались.

Она подается вперед, навострила уши. Продолжения не дождалась, да и что тут еще говорить, это главное. Я ведь жениться собирался.

Невестам не нравится, когда их называют чужими именами, на меня выплеснули кофе, и крик пару минут стоял на все кафе.

– Это твое личное дело, Виктор, мне про твою Тину неинтересно, – деловито заявляет Алиса. – Я на работе, – она подхватывает полотенца и веники с пола, прижимает к груди. – Возвращайся.

– Зачем тебе там работать? – сворачиваю на светофоре, не вернусь я, пусть не надеется. – Деньги есть.

– Ты для чего приехал? – она поправляет спадающий на грудь хвостик. На щеках румянец, длинные ресницы быстро хлопают. – Если на счет ночи – то ничего не было.

– Чего не было?

– Ты знаешь.

Я знаю. А она нет. Что из-за нее мы с братьями друг друга нахрен послали сегодня, и это для нас событие, когда что-то в привычном укладе ломается – это удар. Как для ребенка, который перестал в деда Мороза верить или как для старшеклассника, который видит, что из-под носа уводят ту самую красивую девочку с косичками.

– Алиса, у нас с тобой сложные отношения, – если это можно так назвать. – И пора что-то решать.

– Я уже все решила, – она, пару раз стукнув веником по моему креслу, повышает голос. – В ваш дом я не вернусь. Я начинаю новую жизнь.

– Сколько пафоса, – усмехаюсь.

– Мне ваша троица вот где, – веником она показывает на горло. – То, что в бане случилось – я, вообще, не помню. Это было бессовестно, вот так вот пользоваться моим состоянием. Еще и рассказывать всем эту тайну. Останови машину, я выйду.

– Нет.

Смотрю в зеркало, как она размахивает этим своим веником, и глаза сверкают, она сейчас мини-версия ведьмы на метле, такая же злая.

– Ты за собой вины не чувствуешь, никакой, Алиса? – перевожу взгляд на дорогу, торможу на светофоре. – Нас трое. А ты никого не отталкивала, всем всё можно.

– Я виновата? – она ввинчивается между сидений. – А у меня разрешения спрашивали? Поцеловать, потрогать, – она раздувает щеки и со свистом выпускает воздух, – никто не спрашивал! Привыкли брать, и брали, за проститутку меня держали, куда ты меня везешь? – она выкрикивает, – выпусти!

Замахивается веником.

И бьет бамбуковыми ветками по моей щеке.

Снаружи сигналят, давно пора ехать, но я стою на светофоре. Разворачиваюсь и перехватываю ее руку, сжимаю.

Она вскрикивает мне в лицо, пытается замахнуться снова.

Хватаю второе запястье и рывком дергаю на себя.

– Послушай меня, – цежу. – Я предупреждал, что не надо так со мной?

– А как с тобой надо, если ты веришь, что все позволено, ты хорошего и не заслуживаешь, тебя хлестать и хлестать палками, до синяков!

Это говорит мне она.

Когда ей самой, хорошего и не надо, раз нам позволяла с собой делать все, когда сама сидит, и шея в засосах, а она ересь несет, что не считается это, не было ничего.

Бросаю ее руки, и она от неожиданности падает на сиденье.

Газую и вперед гоню, потираю покрасневшую щеку.

Я как идиот последний. Приперся с новостями, что свободен теперь, но она же по-доброму не понимает ни черта, как и большинство людей признает лишь власть, лишь силе подчиняется, и зря я решил, что по-другому можно.

Сворачиваю на кольцо, справа и слева от дороги темными стенами возвышается лес.

Алиса затихла, я уже не и смотрю, иначе крышу снесет окончательно, проезжаю железную будку остановки и сбрасываю скорость.

Фарами освещаю дорогу к лесу.

– Куда мы? – не выдерживает она, голос дрожит. – Выпусти меня из машины, Виктор.

– Выпущу, как и обещал, – киваю. – Пару километров по лесу заодно прогуляешься. Природа. И свежий воздух.

– Ну ты же это не всерьез.

– Я похож на шутника, Алиса?

Она молчит.

С асфальта свернул на кривую дорогу с ямами и кочками, ветки с сухим треском ломаются под колесами. Опушка с пожухлой травой и облетевшими листьями, вокруг березы и сосны, и темень под звездным небом.

– Выходи, – торможу и щелкаю блокировкой.

Она сидит.

– Выходи, Алиса, – повторяю и оборачиваюсь.

Она кусает губы, смотрит на меня исподлобья. Бросает взгляд в окно, изучает лес. Неуверенно берется за ручку и открывает дверь.

В салон бросается свежий ветер, ее место занимает. Каблуки ее туфель продавливают мягкую землю, завязанные в хвост светлые волосы развеваются, смешиваются с ночью.

Она идет медленно, чуть расставив в стороны руки для равновесия, спотыкается и за кусты держится.

Без денег и связи, одинокая фигурка по лесу. В пальцах машинально сжимает свой веник, так и не выпустила его из рук, словно оружие.

Чертыхаюсь и выхожу следом, хлопаю дверью.

Не бросил бы ведь здесь, кому я вру.

Она оборачивается и ускоряется, чувствует мои мысли, меня.

– Девушка, не поздно одной гулять? – негромко зову ее, и она бежит от меня, будто я проклят, налетает на куст и вскрикивает.

В несколько быстрых шагов нагоняю ее, хватаю за бедра и разворачиваю к себе. Спиной вжимаю в дерево.

– Вот так вот то есть? – наклоняюсь к ее лицу. – Даже по лесу одна побежишь, только бы не со мной?

– Ты сам меня выгнал, – она цепляется в мою куртку, – выставил, ты…это ты был ночью?

– А ты не помнишь? – спрашиваю в губы.

А ведь она, правда, не помнит, большими блестящими глазами смотрит на меня, и на лбу собираются морщинки.

– Я это был, – говорю прежде, чем успеваю подумать, ладонями сползаю по ее юбке, задираю по бедрам выше, – и я еще хочу.

Сдираю узкие трусики по гладким ногам. Сдавливаю круглые ягодицы, подбрасываю ее повыше, поближе к себе. И расстегиваю брюки.

– Постой, – она ерзает и выставляет веник перед собой, – что ты творишь, отпусти.

Выбиваю его из ее рук. Ладонью накрываю бархатистые складки, потираю. Вжимаю ее в дерево и достаю из боксеров напряженный член.