Текст книги "Мои сводные монстры (СИ)"
Автор книги: Дана Блэк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
– Со мной можно, – говорю убедительно, направляю набухшую головку в горячую влажность. – Всё уже было, Алиса, это просто продолжение.
От ее запаха ведет, дышу глубже, остановиться уже не могу.
Потому и наврал. И занял место брата.
Глава 38
Алиса
Это просто продолжение – сказал он.
И я задохнулась, когда за бедра резко опустил меня вниз.
Перед глазами летают молнии. И в голове носится рой мыслей, меня будто насквозь вспороло, прошило безжалостной иглой.
Он прижимается лбом к моему лбу, во мне дернувшись, прерывисто дышит. Хватаюсь за его плечи, сзади спину сквозь тонкую блузкую царапает кора дерева.
Не могу привыкнуть к этому ощущению, внутри меня так жарко, и так туго, так плотно меня насадили на этот гладкий, твердый, напряженный кол.
Тихо охаю, и кусаю губы, и плечи мужские сжимаю, ногами обвиваю крепкие бедра и вспоминать начинаю, вот как это было ночью, знакомые чувства по коже запускают мурашки, я занимаюсь сексом.
– Черт, – выдыхает Виктор мне в губы, ладонью давит на затылок, обхватывает меня за талию, сильнее притискивает к себе, – почему так хорошо?
Я не знаю. Бывает ли плохо, когда такое, когда он, чуть двинувшись внутри меня, входит глубже, и кровь по венам разливается горячей волной.
– Чувствуешь меня? – он шепчет, и двигается, за его спиной полоса света фар падает на траву, и его лицо, волосы, шея, все в тени, он словно по контуру вырезан, четко, резкими линиями, он нереальным кажется, и то, что он со мной делает тоже.
Обнимаю его за шею и прикрываю ресницы, растворяюсь в движениях его бедер, спиной откидываюсь на дерево.
– Не молчи, Алиса, – он настойчивым толчком таранит меня, обхватывает за ягодицы и подбрасывает на себе, и резко опускает вниз, по гладкому члену, и влажный шлепок закладывает уши.
Вскрикиваю и распахиваю глаза.
Как мне понравилось, что просто ни с чем не сравнить. Он поднимает меня снова, и я сама напрягаю бедра, когда он везет меня по себе вниз, и дух захватывает от этого ощущения, когда он плотно, на всю длину врезается в меня.
– Еще! – требую и кусаю губы, хочу замолчать, и не получается, в полутьме вижу его жадную улыбку, и рот наполняют стоны, когда он вжимается в меня, и внутри двигается, с напором и жаром, краткими толчками-шлепками.
– Ночью хорошо было? – зубами он оттягивает мою губу, вместе со мной рвано дышит.
– Да-да.
– Очень?
– Да.
– Встань, хочу глубже, – хрипло командует вдруг и подхватывает меня, выскальзывает. Ставит на ноги и разворачивает и я, пошатнувшись, хватаюсь за дерево.
Он сразу входит, не предупреждая, а я раскрыта навстречу, ждала и хотела. Вперед заваливаюсь от нетерпеливого движения во мне, и охаю на весь лес, ногтями впиваюсь в кору.
– Прогнись, Алиса, – требует он и задирает выше на талию мою юбку. – Хорошо было или ты не помнишь? Так же было?
Вздрагиваю, когда чувствую, как поясницу оглаживают бамбуковые прутья, а потом бьют, спускаются на ягодицы, и бьют снова.
Я не в чертовой парилке, куда он просил эти веники, но кожа горит, накаляется, меня высекли, и я такая мокрая, выгибаюсь в спине и бедрами подаюсь навстречу глубокому толчку.
– Не знаю…нет…так же было, – напрягаюсь и помню, жадные мужские объятия, смазанные ощущения, – было хорошо.
Виктор с глухим рыком сдавливает мои бедра и входит, влажно скользит в меня, и назад, быстро, с оттяжкой, он берет, ускоряется, вклолачивается, как проклятый, мне кричать хочется.
И я захлебываюсь криками, он грубый и безжалостный, голодный и дикий, это не секс, а наказание какое-то, но он мой первый мужчина, первый во всем, и я отдаюсь его власти целиком.
По дороге к сауне молчим.
Сижу впереди, рядом с Виктором, и ерзаю.
Это там, в лесу, больно не было, когда он сжимал и шлепал, а сейчас я все чувствую, и как ягодицы пощипывает, и все остальное, между ног чуть тянет, и мне интересно, пройдет ли это, или так и будет, до следующего раза.
– Невесту тоже шлепал? – поворачиваюсь к нему.
– Что? Нет, – бездумно отвечает он, переводит взгляд с дороги на меня и сводит брови. – Что?
– Тину свою шлепал? – мне кажется, я теперь имею право вопросы ему задавать, даже такие. И от этого имени, вслух мною сказанного – правда, как тина какая-то на языке, противная, скользская.
– Нет, Алиса, – повторяет он и снова отворачивается к дороге. – Тину не шлепал.
– Почему?
– Просто занимался сексом.
– А со мной чем?
– Не знаю пока.
Ответ мне не нравится. Стягиваю ниже узкую юбку и распутываю волосы, хвост весь растрепался, на меня только посмотришь – и сразу ясно станет, что я была с мужчиной.
Перевязываю резинку.
Кошусь на Виктора.
Он молчит, и я знаю, народная мудрость гласит – мужчины после секса молчат, отворачиваются лицом к стене и начинают храпеть, но Виктор же за рулем.
Спать он точно не будет.
Так почему бы не…
– Я когда в школе учился – хотел стать врачом, – вдруг нарушает он паузу. – Отец рано умер, а до этого две операции перенес. И вот я мечтал – буду носить белый халат. И спасать людей. Такая себе мечта, знаешь. Благородный порыв из области фантастики, максимализм, вера святая, что в жизни все легко так, взял и решил.
Негромко урчит двигатель, за окном мелькают огни города. Виктор плавно ведет машину, я слушаю, не дышу.
– И вот я вырос, – продолжает он. – И пошел служить в полицию. Врачом не стал, как видишь. Всем назло. Чтобы свое существование в нашей семье оправдать. Нужно быть кем-то значимым. А значимый – не тот человек, что жизни спасает. Это другое. Связи и власть. Вообще…
Он сворачивает к сауне и паркуется под знаком, запрещающим парковку. Глушит двигатель.
– Что вообще? – поторапливаю, не дождавшись его голоса.
– Это неинтересно, красотка, – говорит он, повернувшись ко мне, но я вижу, по серьезному взгляду, он нечто важное еще сказать хотел. Но не скажет. Кивает на вывеску “Пантеры”. – Переодевайся и поехали. Вот, – достает из кармана сложенные красные купюры. – За полотенца и виски передай.
– Ладно, – даже не спрашиваю куда поедем, мне достаточно его взгляда, такого глубокого, неотрывного, после таких взглядов дом строят, дерево выращивают и рожают ребенка.
Выскакиваю из машины и на каблуках семеню к сауне, цок-цок по асфальту. Огибаю привычную уже толпу курильщиков и вбегаю внутрь.
Администратор за стойкой больше не считает меня их талисманчиком, смотрит на меня, как на виновницу в тяжком преступлении.
– Так вышло, – подхожу и оправдываюсь. – Гость, тот, что полотенца и веники просил, – дотрагиваюсь до ягодицы, – он…брат мой сводный.
Она что угодно услышать ожидала, только не это, и я сама что-то другое сказать хотела, но ляпнула так ляпнула.
– Ездили строгать салатики, на небольшой семейный сабантуйчик.
Сказала еще.
– Вот тут, – шлепаю по стойке сложенными купюрами, – в двойном размере и даже с хорошими чаевыми, себе ничего не взяла, – смотрю в ее вытянутое лицо и заканчиваю. – Я переоденусь сейчас. И меня на сабантуйчике еще ждут.
Она пересчитывает деньги. И усмехается.
– А вернешься во сколько?
– А я не вернусь, – встряхиваю хвостом.
И сворачиваю в в коридор.
В комнате натягиваю джинсы и футболку, в заднем кармане проверяю наличность. Подхватываю рюкзачок. Перед зеркалом быстро приглаживаю волосы и бегу обратно к Виктору.
Он ждет меня и курит, в приоткрытое окно вылетают облачка серого дыма. С достоинством обхожу машину и усаживаюсь в салон, хлопаю дверью.
– Я готова, куда едем?
Он щелчком отбрасывает недокуренную сигарету, и та летит на асфальт, красные огоньки бьются, в стороны рассыпаются и тухнут.
– У меня квартира есть, поживешь пока там, – он садится вполоборота ко мне. – А я все дела дома улажу. И перееду к тебе.
– А как тебя отпустят? – вопрос смешной для взрослого человека, и я хихикнула, хоть мне и не смешно совсем. Их семья не первое поколение, живет традиционно вместе, со временем братья Рождественские женились бы, и их жены нарожали детей, этого и ждет от них дед. А мне неприятно, не хочется на невест смотреть, одну уже видела, и я тараторю. – И я тоже. В вашем доме жить должна. Дед сегодня высказывал. За мои ночные отлучки. Но я подслушала разговор, папа и…
– Алиса, – перебивает меня Виктор и берет мою руку, к себе тянет, поигрывает пальцами. И смотрит не на меня почему-то, а в окно за моей спиной, откуда доносятся веселые и громкие голоса ночных субботних прохожих. – Я за эту неделю больше прожил, чем за всю жизнь. К безопасности и надежности стремился всегда, а сейчас рискнуть хочу. С тобой рискнем, – он переводит глаза на меня, светло-карие, красивые в обрамлении пушистых ресниц. – Вот. Начнем с правды. Ночью в бане не я был с тобой, меня ты, может, и не подпустила бы. Я не знаю. Но сегодня ты ничего не помнишь. И я тебя обманул.
Глава 39
– Нужно будет просто забрать вещи и постоять рядом, пока я буду говорить с папой, – рассказываю Вике свой план и размахиваю ладонью, разгоняю дым от сигареты.
Вика снова затягивается, и щеки вваливаются. Она стряхивает пепел под ноги и, оглядевшись по сторонам, устало плюхается на ступеньку.
– Поможешь? – сажусь рядом.
– Я не понимаю твоих печалей, Алиса, – подруга смотрит на дорогу, редкие ночные машины и мигающую вывеску бара напротив. – Ну подумаешь, обманул он тебя, что тут такого? Главное же, что к нему переехать предложил. Богатый красивый мужчина. Чего тебе еще надо? Принца на коне ты в наших реалиях не дождешься. Ты бы лучше подумала. Как меня к кому-нибудь из оставшихся Рождественских пристроить.
– А где гарантии, Вика, – не могу больше слушать ее нравоучительный тон и подскакиваю на ноги. – Откуда мне знать, что к нему в квартиру братья не нагрянут? И меня, пока я спать буду, наручниками к кровати не пристегнут? – повышаю голос и потрясаю в воздухе рюкзаком. – Все. Ты либо едешь со мной.
– Либо что? – Вика усмехается и тоже встает, поправляет форменную вишневую юбку. – Одна ты ведь в тот дом не сунешься больше, значит, я тебе нужна, это во-первых. А во-вторых – много на себя берешь. Вот им делать больше нечего, как всем втроем на тебя набрасываться.
Молчу.
Про наручники и видеокамеру, и как меня отшлепали – не говорила, и уже не буду точно, у Вики все к одному сводится – нужен мужчина и дорогие подарки.
– Смотри, Алис, – она выкидывает бычок в железную урну и поднимается на ступеньку выше. – Я с тобой поеду сейчас к ним в дом. Но ты в обмен должна мне комнату показать. Арона. И до утра не мешать, пока я буду у него. А уже утром, – она хитро улыбается, – соберем твои вещи и пойдем с тобой к твоему отцу. По рукам?
Держусь за перила, другой рукой за живот. Есть хочется так, что в глазах темнеет, я лишь в обед выпила сок, который дед мне принес, и за весь день ничего перекусить не успела.
Еще полчаса назад сидела в машине Виктора и тайно представляла, что мы ужин приготовим вместе, а оставшееся время до рассвета пустим на разговоры, он мне больше расскажет о себе, о семье, о работе, о чем сейчас мечтает, и еще раз повторит, что ему хочется рискнуть.
А потом он признался.
И я побежала, не разбирая дороги, остановилась перевести дух в каких-то дворах, вернулась к сауне…
Его машины уже не было.
И теперь я стою тут с Викой, и у меня стремительно едет крыша – с двумя братьями, по очереди, еще и обманом. А Вика, вместо того, чтобы помочь…
– Алис, ну перестань, что такого, – она спускается ко мне и заботливо перекладывает мои волосы с одного плеча на другое. – Переночуешь ты там еще раз – эта ночь для тебя ничего не решит. А для меня – жизнь, возможно, перевернется. Если я все сделаю правильно. И соблазню Арона. Понимаешь? Я только времени до утра прошу в том доме, а потом пойдем к твоему отцу. Да?
Одной мне идти к отцу нельзя, я его просто боюсь, вспоминаю дикий взгляд и севший от гнева голос и обещание палец мне сломать.
Никогда еще его таким злым не видела. И не хочу больше оставаться наедине с ним, передергиваюсь всем телом.
И киваю. И достаю телефон.
– Да. Хорошо. Едем к Рождественским, вызываю такси.
Арон
С того Рождества, кажется, прошло столетие, а по факту немногим меньше десяти лет.
Сауна, бессейн, алкоголь, музыка, и мы – веселые студенты. На круглом зеркальном столике мое портмоне, и в нем фотография, на снимке влюбленная пара – я и она. Ее светлые волосы в двух длинных косичках, она смеется, а я наклонился и что-то шепчу ей на ухо.
Случайный кадр, нас брат мой сфоткал, а я до сих помню, что шептал ей тогда.
Почти десять лет прошло.
На то Рождество я был слегка пьян, и до безобразия счастлив, летом жениться планировал, я был влюблен. А потом кто-то вызвал девочек.
И к нам в зал, одна за другой, запёрлись хихикающие девицы в купальниках.
И среди них была она, моя будущая жена.
Первый и последний раз в жизни я стоял перед женщиной на коленях тогда. После того, как вышвырнул ее голую на улицу в снег и дверь закрыл, слышал, как она кричит и стучит, и плачет там, я все слышал, и друзья смотрели на меня со смесью жалости и страха, ведь я сказал.
Любому шею сверну, только попробуйте впустить ее.
Сказал и заставил праздновать.
И друзья пили, словно под дулом пистолета, и ее подружки-шлюхи жались на диване друг к дружке, а я въехать не мог, в каком моменте своей жизни ошибся, почему не уследил за ней, моей женщиной, как такое с нами случилось, может, не я виноват был, а просто все они шлюхи?
Я вышел тогда, босиком на мороз, к ней, спросить хотел.
А она стояла у двери, голая, и губы синие, и кожа, покрытые инеем светлые волосы, снегурочка, будто знала, что в тепле растает, и в сауну не рванула, так и осталась стоять.
У нее шок был.
А меня как подстрелили, когда взглянул на нее.
Упал перед ней на колени, это лучшим решением казалось – заморозить ночь, и нас, и чтобы время дальше не двинулось, замерло, и мы остались вдвоем, там, на заднем дворе, ведь сломанное не склеить, а отпустить не можешь, дальше, без этого, смысла жить никакого нет.
Для меня.
Она же спустя долгие секунды моргнула белыми ресницами, покачнулась, сделала шаг, другой, и упала в сауну, на руки подружкам, которые визжали у меня за спиной на один высокий голос и ахали, а я коленями в снегу стоял, пил виски из горла и думал.
Что лучше сердце себе вырвать, чем еще раз так вляпаться в эту херню.
И я потом привык.
Женщины – товар, а я покупатель, на один час, на два, может быть, на неделю, но любовь есть лишь ночью в постели, а за ее пределами…проще вырвать сердце.
До Рождества несколько месяцев.
Сейчас на небе звезды, и ветер теплый, полуоблетевшая желтая листва шумит. Я качаюсь, и качели в тишине ночи скрипят.
И скрипят ворота, негромко, они разъезжаются, и на участок вплывает белый Роллс Ройс брата.
Поднимаюсь, отряхиваю брюки. Шагаю к Нику, который в свете фонаря паркуется перед домом.
Брат выходит на улицу, хлопает дверью.
Замечает меня и щурится и, сунув руки в карманы джинсов, лениво шагает навстречу.
Он не успевает ни привычно усмехнуться, ни поздороваться, ни руки освободить, я просто замахиваюсь и с правой заряжаю младшему в челюсть.
Сильный удар, в кулак отдается, голова Николаса запрокидывается и брат валится под ноги мне, в траву.
С одного удара в нокаут.
На его бледное лицо падает свет фонаря, и я наклоняюсь ниже, жалеть начинаю. Он от меня нападения не ждал, это было нечестно.
Выпрямляюсь и растираю лицо ладонями.
Виноват не брат, а она, та, что носит сказочное имя Алиса. Я ведь сходу всё ей обозначил, еще там, в сауне, только моя, только со мной.
Какого же черта.
– Николас, – сажусь на корточки перед братом. Шлепаю его по щеке.
Почти десять лет назад я вывел для себя правило, и оно ни разу не подводило меня, оно и теперь не должно было сбой дать, девочка из сауны, продает любовь за деньги, в случае с Алисой все так прозрачно казалось.
Я даже не сомневался, что она цену себе набивает.
А тут…правило сломалось, и рядом была, правда, девочка, которую мы всю неделю медленно, со вкусом, развращали, сводили с ума.
У ворот шуршит гравий, оттуда доносится гул двигателя.
Поднимаю голову. Свет фар замирает, полукругом освещает высокие зеленые ели за низким забором по правую сторону дороги.
Такси.
Из машины выбираются две фигурки, двумя хлопками закрываются двери.
Фигурки заходят в ворота.
По саду шагают к дому.
Алиса и Вика.
Они подходят ближе, я выпрямляюсь. Они замедляют шаг, я иду навстречу.
– Привет, – неуверенно здоровается рыжая Вика.
– К-то там лежит? – Алиса заикается, щурится мне за спину.
– Кто надо, – подхожу вплотную и беру ее за плечи, смотрю в большие голубые глаза и встряхиваю ее, – ты почему меня не послушала?
– О чем ты?
О чем я.
Я с ночи нашего знакомства своему выбору верен был, ее хотел, какую-то свою глупую верность хранил даже не девушке, а путане, и ждал лишь, чтобы она поняла ошибку, сама пришла.
А она не пришла, себя не предложила, она не продавалась, можно было просто взять, и Николас взял.
– Ты что сделала, Алиса? – снова встряхиваю ее. – Почему с ним-то?
– С кем? – она повышает голос, краснеет, дергается в моих руках. – Отпусти, отпусти меня!
Не шевелюсь, лишь сильнее сжимаю руки. Я уже отпустил однажды, когда не мог, не хотел, когда на коленях в снегу стоял.
Сейчас не отпущу.
Перехватываю ее за локоть и тащу к дому.
– Боже, – она спотыкается, вскрикивает, в ногах запинается и оборачивается. – Вика!
– Арон, а что случилось? – нас нагоняет подружка, за нами по ступенькам быстро стучат каблуки, – можно посидеть, выпить чего-нибудь, пообщаться…
Толкаю Алису в дом, из холла сворачиваю, в коридор, и вниз по ступенькам, в цоколь, они обе требуют, чтобы я успокоился, а я с каждым шагом все меньше и меньше способен управлять гневом.
Я не отпущу.
Поднимаю Алису и забрасываю в предбанник. Вика юркает следом, пока я щелкаю выключателем.
Они стоят напротив, Алиса трет локоть, в изумлении смотрит на меня и трясет завязанными в хвост волосами.
– Арон, – зовет негромко.
– Выйдешь, когда решу, что делать, – берусь за ручку, за спиной Алисы голубоватой водой манит бассейн, мне освежиться нужно, горю. – Орать бессмысленно, звукоизоляция, – отворачиваюсь от ее неотрывного взгляда, отступаю назад, закрываю дверь.
И задвигаю щеколду.
Глава 40
Алиса
– Если ночью сеть не ловила, то и сейчас не будет, – мудро замечает Вика и открывает очередную бутылку.
Оглядываюсь на нее.
Она развалилась в кожаном кресле, на столике рядом стоит широкий стакан и бутылка спрайта.
Она смешивает виски с газировкой.
– Ты бы лучше подумала, что делать, – встаю на носочки. В вытянутой к потолку руке держу телефон и в надежде смотрю на экран.
Сети нет, мы тут словно в каком-то бункере.
Арон запер нас ночью.
А скоро уже вечер.
– Ничего ты не сделаешь, Алиса, – Вика в раздражении брякает стаканом. – Будем сидеть, пока не состаримся. Спасибо тебе.
– Я разве виновата? – хмурюсь и подхожу. Плюхаюсь в соседнее кресло. – Я откуда знала-то?
Вика не отвечает. Смотрит телевизор и цедит сотый по счету коктейль.
Устало вытягиваю ноги.
Мы не спали почти, я все надеялась, что он вернется, откроет дверь.
Он не вернулся. Зато…
Смотрю на бассейн, на деревянный поддон, и перед глазами мелькают отдельные кадры – женское тело и мужское, мокрые, плотно сплетенные, раскаленный воздух и внутри жар.
Это здесь случилось, и это был не Виктор. И не Арон, теперь я помню, чуть нахальную улыбку и голос, в котором всегда сквозит смех, и взгляд темных глаз, прямой и открытый, ласковые руки и нежные поцелуи по всему телу, сбивчивое дыхание и глухие рыки, с которыми он терзал меня здесь, на полу.
Это Ник.
Зажимаю ладони в коленях и прикрываю глаза.
Думать об этом нельзя, но было так сладко, так остро, и тут ночью, и потом в лесу, кажется, что ничего страшного не случилось, ведь если это так приятно, почему нельзя вспоминать?
И только я успокаиваюсь, как оживает внутри голос, и он напоминает, что мной просто воспользовались, сначала один, потом другой, и вот теперь закрыл в бане третий.
По ту сторону двери с негромким скрипом отъезжает щеколда.
Переглядываемся с Викой и подскакиваем в креслах. Сжимаю вспотевшие ладони в кулаки и приближаюсь к выходу, сердце колотится быстро-быстро.
Позади брякает бутылка, Вика уронила, она тихо чертыхается себе под нос.
Дверь медленно открывается.
– Алиса?
На пороге вырастает дед. В домашнем костюме темно-зеленого цвета, в руках держит бамбуковый веник, так похожий на тот, которым меня Виктор отшлепал в лесу, и я отшатываюсь.
Он перешагивает порог, в удивлении сдвигает густые брови, посеребренные сединой. Замечает позади меня Вику и сухо спрашивает.
– Что тут происходит?
– Здрасьте, – подруга, покачиваясь, ставит виски обратно на стол. – А происходит то, – она подходит ближе, волосы встрепаны, лицо раскраснелось, в голосе возмущение вперемешку с ядом, – нас тут закрыли. На всю ночь. Ваш дорогой внук.
Дед молчит, и я тоже. Я, вообще, и сама хотела пожаловаться, но раз уж Вика начала я ей не мешаю. А она в бешенстве, и я понимаю, мы ехали в дом Рождественских, и у нее единственная цель была – до утра соблазнять Арона в его спальне.
И признаваться себе трудно, но я даже рада. Что ее план провалился.
– Вышли отсюда, обе, – не меняясь в лице требует дед, и у Вики округляются глаза.
Она юркает в коридор, я ступаю за ней, дед удерживает меня за руку и тихо, еле слышно, говорит.
– Чтобы я этой оторвы здесь больше не видел. Поняла меня?
Вырываюсь и выхожу следом за Викой. Меня он здесь тоже больше не увидит, пусть живут, как жили, раньше, до нас с папой.
Вместе поднимаемся наверх.
– Надо папу найти, – говорю Вике.
– Ищи, – она оглядывается в коридоре, смотрит на выложенный мозаикой потолок. Вздыхает. – Не дед, а зверь какой-то, перепугал меня. На воздух выйду, душно что-то. Тошнит.
– От коктейлей тебя тошнит, – замечаю и беру ее под руку, веду в холл.
В доме тихо, словно нет никого, хотя выходной день, воскресенье, и сегодня семейный совет, на котором дед предлагал мне рассказать о своих печалях.
Открываю дверь.
На улице солнечно, бабье лето, воздух сухой, и ветер теплый, развевает волосы.
Ступаю на крыльцо.
И тут же пячусь назад.
Они на лужайке, все трое, у Арона в руках гномик с клумбы, он замахивается им и проезжается по лицу Виктора. Рядом Ник, поднимается с земли и вытирает кровь с губы, подхватывает с травы монтировку.
Сама клумба затоптана, валяются поломанные цветы, здесь словно было побоище.
И оно продолжается.
– Что ж ты стоишь! – Вика ахает.
И первой бежит с крыльца.
Ее каблуки стучат по лесенке, и я отмираю, перепрыгиваю через ступеньку, несусь следом.
– Эй, хватит! – кричит Вика и машет руками. – Ой, мамочки! – она отскакивает в сторону, когда Арон толкает Ника, и тот запинается на сломанном заборчике и заваливается назад.
Ловлю взгляд Арона и вздрагиваю, у него такие дикие глаза, он точно спятил.
Спотыкаюсь, и в голове все кружится, три брата, двое упали, один стоит, в порванном дорогом костюме, с лицом, вымазанном в земле.
Он будто не замечает меня, не увидел свидетелей. Держит садового гнома и идет прямо на Виктора. Тот ладонями опирается на траву и поднимается, у него глаз на затылке нет, он не знает.
Зато вижу я, что ему сейчас голову отобьют.
И бегу наперерез, падаю рядом в траву.
– Ты что, рехнулся! – выкрикиваю и собой закрываю среднего брата.
Арон останавливается, как выключили его, раз и все, он резко опускает гнома.
Смотрит на меня и мрачно хмыкает.
Я не слышала из-за чего драка, и сейчас тоже они все молчат, лишь Вика подвывает, и птицы поют.
В окне первого этажа маячит суровое лицо деда.
Я не слышала, но догадываюсь, что тут случилось.
И мелко трясусь.
Арон кидает гнома, и тот катится по траве. Оборачиваюсь на Виктора. Из рассеченного лба кровь хлещет, заливает глаз, тот небрежно размазывает ее по виску и щеке, рывком поднимается.
– Ты как с этим жить-то потом собирался, Арон? – он усмехается, пинает гипсовую фигурку. – Если бы череп мне проломил.
– У него своя мораль, закон свой, – Ник отплевывается, и на пожелтевшую траву падают красные капли. – И правда своя. И совесть какая-то особенная тоже.
Шмыгаю носом, Вика тянет руку, и я с трудом встаю на ноги. Судорожно отряхиваю руки.
За воротами сигналит машина.
Знакомая иномарка. В окно которой высовывается знакомая Тина.
– Я на семейный совет не опоздала? – кричит она и взмахивает зажатыми в пальцах солнечными очками. – Откроете мне?
Взрослые мужики, правильные мужики, настоящие мужики – так говорил о Рождественских папа.
Но ничего правильного я за все эти дни не увидела. Наоборот, нет у них никаких правил, они просто привыкли творить, что хотят, и оставаться безнаказанными.
А сейчас. Это уже перешло все грани.
Обратно в дом захожу и ноги не гнутся, бросила на этой чертовой лужайке всех, даже Вику.
Хлопаю дверью и прижимаюсь к ней спиной. Стою и тру измазанные землей ладошки. Не выдержав, все же приоткрываю дверь.
И наблюдаю, как Виктор отделяется от компании в саду и шагает в сторону ворот. А Тина с готовностью выпрыгивает из машины ему навстречу.
– Я видел, как вы вчера с подружкой приехали, – за моей спиной, негромко кашлянув, говорит дед, и я оглядываюсь.
– И как мой старший внук младшего ударил, и тот упал – тоже видел, – продолжает дед.
– И как потом Арон в бане нас с Викой закрыл, – заканчиваю. – Видели, и ничего ему не сказали.
– Алиса, мне много лет, – он подходит ближе, чешет седую бороду. – И я в этой жизни многое повидал. Люди-то, по большому счету, все одинаковые. И страсти у них одинаковые. Любовь, месть, деньги и власть, это всё. Но в моей семье нет соперничества, каждый с рождения знает свое место.
– И не все с этим согласны, – кошусь на улицу, на Виктора и Тину у ворот. Вижу, как Арон и Ник с лужайки приближаются к дому.
– Ты права, где-то я не доглядел, – дед тоже смотрит в сад и качает головой. – Но проблема решаема. Исправить нельзя лишь смерть, остальное все можно. Виктору надо жениться. Арону с Николасом тоже. Если бы ты раньше сказала, что между вами творится. Я бы на них управу сразу нашел.
Пораженно хмыкаю.
– То есть я виновата?
– Я тебя не виню. Ты часть нашей семьи. Это я виноват. Я-то старый уже, ребенка в тебе вижу. А они…
Они заходят в дом, друг за другом, Арон и Ник.
Замедляются возле меня, но дед, сурово зыркнув, приказывает:
– Пойдем, Алиса.
Оставаться с двумя братьями, которые с ног до головы пылью покрыты страшно, их тяжелое дыхание на другом конце света слышно, и я хвостиком юркаю за дедом в зону отдыха.
– Вы же видели, что они не в себе были там, на лужайке, – торопливо упрекаю, – почему не вышли?
– Я тебя к ним выпустил, – он усаживается в глубокое кресло. – Львам укротитель нужен, любого другого человека они сметут.
Снаружи шумит машина, и я выглядываю во двор. Виктор шагает к дому один, Тина так и торчит снаружи. Но к воротам подъезжает папина авто, и в окно высовывается светловолосая макушка Регины.
Тина подходит и наклоняется, что-то мило щебечет.
А потом они, друг за другом, заезжают на участок.
– Ты женщина, Алиса, будущая мать, – привлекает мое внимание дед, кожаное кресло под ним чуть поскрипывает. – Будь мудрее. Уж не знаю, что там у вас стряслось. Но не держи парней, отпусти. Им уж самим детей пора воспитывать. А они из-за девчонки носы друг другу ломают.
– Так это я их держу? – у меня слов нет, чтобы возмутиться сильнее, я не приставала, ни к кому из них, никогда, я столько раз убежать пыталась, пока все не вышло из-под контроля. – Не женится Виктор на Тине, он ее не любит, – спорю и кисло улыбаюсь в окно, когда Регина приветственно машет мне рукой.
Рядом с ней на каблуках ковыляет Тина, держит ее под локоток. И шествие замыкает папа, увешанный пакетами.
Я ведь помню, как Виктор предлагал мне переехать к нему. И какое лицо у него было при этом, серьезное, напряженное, ему важно было ответ услышать, он не просто так мне это говорил, он сам хотел попробовать, вдвоем, вдали от его семейки.
– Вот даже сейчас, – поворачиваюсь к деду и тычу пальцем в стекло. – Вы ее позвали, а Виктор отшил, ее Регина впустила, вон они идут, вместе.
– Алиса, будь мудрее, – повторяет дед и поднимается из кресла. – Мужчины редко рвутся в брак. И мои внуки не исключение. Виктор уже готов был. Пока у них соревнование за тебя не началось. Его теперь снова подтолнуть нужно, немного, – дед понижает голос, когда из холла раздается громкий смех Регины. – Ты не мешай им, уж прошу. Иди, проводи подружку. А потом переодевайся, – он кивает на мои джинсы, украашенные зелеными пятнами травы. – Регина будет накрывать ужин.
