Текст книги "Восточные сюжеты"

Автор книги: Чингиз Гусейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Хасаю взгрустнулось вдруг.

«Сейчас именем Гюльбалы спекульнет!»

И Хасай вспомнил сына. Оборвалась, сломалась ветвь Бахтияровых, его ветвь! Пока Октай подрастет, пока то да се, а тот был его первенец, его плоть!

– Какого сына я потерял, Джафар! Какого сына!.. Клеветники всякое о нем говорят, очернить пытаются, но я знаю, я чувствую, это был настоящий человек!

– Ничего не поделаешь, такова жизнь! – Еще, чего доброго, заплачет Хасай, а Джафар этого не любит, не выносит слез, особенно мужских. – Да, – перебивает он Хасая, – давно мы с тобой не сидели по-семейному. В последний раз… Когда мы в последний раз виделись?

– Не помнишь? У меня же, вот здесь, но это было очень давно… Тогда, помню, смеялись мы… Ну да, я рассказывал об Амираслане.

А было так: сидели у Хасая, и он рассказывал Джафару, и тот, кто рассказывает, хохочет, и тот, кто слушает. «Сижу я у себя, – рассказывает Хасай, – вдруг приходит ко мне молодой, хорошо одетый человек и говорит: «Я не скажу, кто меня послал, кто мой покровитель, если скажу, возражать не будете, сразу на вакантное место примете!» Я опешил, но виду не подал, думаю про себя: раз знает о вакансии, только вчера я ее получил, место теплое, значит, человек он сведущий. Давай, думаю, рискну, не буду расспрашивать, кто и что, а приму. Парень, вижу, смекалистый, с достоинством, на него можно положиться, не подведет. Пиши, говорю ему, заявление! Он встал, учтиво поклонился, руку мне жмет. Я, говорит, оправдаю ваше доверие! И подает уже написанное заявление. Я сбоку резолюцию: «Оформить». А спустя месяц приходит ко мне с конвертом… Рена, завари свежий чай. – «Не надо при ней», – думает Хасай.

«А я предысторию эту не знал», – говорит ему Джафар.

«Эх, Джафар, многого ты не знаешь!»

«Что же дальше?»

«А дальше приносит мне этот молодой человек конверт. «Что это?» – спрашиваю. Вижу, молчит, стесняется вроде. «Что это?» – спрашиваю снова. Пальцами чувствую, деньги! «Знаешь, как это называется? За такие вещи по головке не погладят!» Строго говорю ему, а он молчит, а я еще больше распаляюсь. «Это, – говорит он мне, – за доброе ваше отношение, за доверие». Решил я, что надо по-тихому уладить, по-умному. «Садись, – говорю ему. – За доброе отношение ко мне спасибо». Он сел, а я спрашиваю: «Жена есть?» – «Есть». Как в «Аршин мал алане». «Дети есть?» – «Есть». – «Эти деньги, – говорю ему, – я дарю тебе. Пойди и от моего имени купи жене, что ей захочется. Выпишу тебе специальный пропуск, пойди и приобрети, в нашем магазине. И детям от меня подарки купи». Как рак красный стоит. «Что ж, – сказал он, – пусть будет по-вашему». А потом вы, Джафар-муэллим, меня к себе вызвали и спросили: «Жена есть?..» И я тотчас понял, что вы и есть покровитель Амираслана».

«Хохоту было, когда он рассказывал!..» – говорит Джафар.

«Хохот хохотом, а многого вы не знаете, Джафар-муэллим, какая это птица, ваш Амираслан!»

Хасай резолюцию-то наложил на заявление, да только завкадрами знала, что, если Хасай не полностью свою фамилию вывел под резолюцией, значит, день-другой повременить надо с приказом. И, как ушел Амираслан, стал наводить справки, кто он и чей человек. Тут же Хуснийэ позвонил: «Не знаешь такого? Амираслан Велибеков». – «Что-то знакомая фамилия». – «И мне тоже так кажется». – «Да это же брат жены Джафара-муэллима!» Вот это связи у Хуснийэ! Два-три телефонных звонка, и полная справка о человеке, его отце, его родственниках, его тайных связях – кто за кем ухаживает и кто с кем водится. «Ну да, конечно, Сеяра-то Велибекова!..»

Остроумный парень Амираслан! Врал первое время Хасаю, мол, долго работал в Африке. «Как за колючей проволокой жили, – рассказывал. – В джунгли нельзя – звери, в саванну нельзя – змеи, в реку нельзя – крокодилы». «Да, Джафар-муэллим, вам и не снился такой работник!» Амираслан как-то сказал Хасаю, он знал, когда у шефа хорошее настроение. Утром лучше ему не попадаться, за ночь накапливалась желчь, во сне, что ли? А утром тяжесть на душе, в горле от желчи горит. Лучше первым не попадаться ему на работе. Какая сводка? И звонит. Главному по трамваям и троллейбусам: «Жалуются на вас! Часами болтают на остановках!» Потом главному по автобусам. Так вот, Амираслан знал, когда с Хасаем пошутить можно: «А знаете, в конверте-то ведь не деньги были!» – «А что?» – «Обыкновенная бумажка!.. На всякий случай!» Ну, до такого бы Хасай не додумался! Чтоб бумажки вместо денег!.. Вот и подвели пальцы Хасая, а он им очень и очень верил, этим пальцам, сколько через них этой самой бумаги прошло шуршащей!.. А может, врет Амираслан? Но с какой стати? Это он сказал, когда все же решил сделать первый подарок: бритву «филиппс-люкс» с плавающими лезвиями.

Слово в слово помнит Хасай тот разговор с Джафаром, когда он рассказывал об Амираслане: «Но парень что надо ваш протеже. Культурный, работящий, знает, с кем и как разговаривать, учтивый… Люди иной раз думают: мол, хорошо живет человек, значит, не на зарплату». Вот бы сказать Джафару: «А это и не деньги были, липа!..» Очень на Амираслана разозлился Хасай, но не подал виду: «Ах ты наглец! Меня надуть?» Не будь здесь замешан Джафар-муэллим, проучил бы его, как вместо денег бумажку простую подсовывать! «Да вы же знаете, друзей у меня в районах видимо-невидимо, не мне вам рассказывать, Джафар-муэллим, люди меня уважают, посылают часто кто ягненка, кто сливки, ножом можно резать, кто фрукты, орех, фундук… А я все раздариваю соседям, родственникам, друзьям. Сколько сам съешь? И как не взять? У каждого с десяток овец, бараны, не примешь, обид не оберешься!»

– Нет, забыл я, не у нас мы виделись! – сказал Хасай. – На поминках, третий день, кажется, по тестю Амираслана!..

«Опять Амираслан!..» – подумал Джафар, а Хасай уже о других поминках думает.

– Да, Джафар-муэллим, жаль, что мы все чаще по горестным случаям видимся…

– Ладно, давай о другом! – говорит Джафар.

вот-вот! о другом расскажи! о хромом, что ходит к тебе!

«Ты думаешь, откуда у него столько денег? Видал хромого? – это Гюльбала рассказывал Мамишу. – А когда отец в дорогу собирается, как по команде несут, на блюдечке». Но о блюдечке Мамиш слышал и другое, о прабабушке в их семье любили вспоминать, особенно Хасай, мол, она то ли на золотом, то ли на перламутровом подносе дары подносила, и кому бы – самой императрице!

ты о хромом расскажи, а мы с Джафаром-муэллимом послушаем!

– Плоть довольна, сейчас никто с голоду не умирает, на черный хлеб и белое масло у каждого найдется, но дух мечется и покоя ему нет.

а ты все-таки расскажи!

И уже Джафар-муэллим:

– Усталый, утомленный вид у вас, Рена-ханум.

– Тяжело у нас женщине, дом вконец изматывает. А где Октай?

– В группу ушел.

– Да, да, ходит он у нас в группу немецкую, к старой учительнице, и ей подмога к пенсии, и нам хорошо.

Мамиш смотрит на руки Рены, на них выступили жилы, взбухли вены, пальцы неухоженные. «Неужели и та и эта – Р?» Рена поймала взгляд Мамиша, поспешно убрала руки. Но куда их спрячешь? Молодое лицо и старые руки. Посидев, вышла. Когда выходила, слегка наклонила голову, будто кто-то собирается ударить. Ушла торопливо, бочком. Раньше Мамиш не замечал за ней этой пугливости.

а ты расплачься, Мамиш! и капнут твои слезы на ее старые руки!..

Джафар-муэллим давно приглядывался к Хасаю, хотя знал его еще с войны. А когда Амираслан рассказывал о нем, Джафар-муэллим и жена вдоволь повеселились, а что смешного, и сами не знают. И Джафар-муэллим все никак не соберется к Хасаю – на новое жилье его посмотреть и с новой женой познакомиться. Лет десять назад Хасаю крепко досталось бы за всю эту затею со старой и новой женой. Десять? Нет, чуть больше. А как круто изменилась карьера Джафара! До этого шел в гору, с промысла выдвинули в райком, несколько наград в годы войны получил, потом в горком направили, и по одному только заявлению совсем незнакомой женщины, Джафар как-то мельком ее видел, по злобе, а за что, и сам не знает, выдумавшей историю о его домоганиях, сняли и снова на промысел сменным инженером направили…

Трудно понять Хасая: не разводится со старой и не женится на молодой, любимой. Причина была, конечно, да о ней не знал никто, кроме самих Хасая и Хуснийэ. Вздумал бы Хасай «опозорить» Хуснийэ – а развод для нее и есть позор на весь город, – Хуснийэ такое натворила бы, что Хасай провалился бы в глубокий колодец и никогда не выкарабкался оттуда. И самой Хуснийэ, конечно, достанется, но она пойдет на все, Хасай ее знает. Хуснийэ напомнила мужу о тех историях, что знал и Мамиш: «А что я теряю? Не я, а ты измывался над Дэли Идрисом! И они живы – и Идрис, и Ильдрым!» А потом перечень совместных акций, неведомых никому, кроме них, хотя Мамиш и мог слышать, как однажды Кязым сказал Тукезбан: «Твоего братца знаешь как прозвали? Бриллиант Хасай!» А Тукезбан заступилась за брата: «Это сапожник приклеил ему еще со времен войны». – «Но не отклеилось!» На все пошла Хуснийэ-ханум, когда Хасай обнародовал свои отношения с Реной и даже в гости стал ходить с нею. А сколько раз Хасай бил Хуснийэ за то, что не сдержала язык. Но она еще не выговорилась и это удерживало Хасая от окончательного разрыва. Именно потому, что Хасай проявил благоразумие, Хуснийэ укрепилась в убеждении, наполнявшем ее чувством гордости, что никакая Рена, да что там эта Рена, тысячи Рен не отнимут у нее Хасая. Первая все же она.

И пусть пока Хасай с той. Пройдут годы, поулягутся страсти – не век же ему скакать верхом, – и он снова вернется сюда. Кто-то собственноушно слышал и тут же выложил Хуснийэ: «Хасай говорил: «Старшая моя жена!» И если она, Хуснийэ, старшая, Рена, выходит, младшая.

А встрече с Мамишем Джафар-муэллим очень рад.

А почему бы и нет? Только зря этот молодой человек так недружелюбно смотрит на него. Уж не ставит ли его на одну доску с Хасаем?! «Ну, это он зря!..» Джафар любил предаваться размышлениям, подолгу вглядываясь из окна своего кабинета в морские дали. Смотрит молча и думает, пока не раздастся глуховатый звонок телефона. «Аскеров слушает!» Телефоны разнятся по цвету и по звонку: красный, зеленый, вишневый, шоколадный, белый; и звонки тоже, но нюансы эти различает только Джафар; может, и помощник тоже, он работает у Джафара давно; секретарша, как зазвонит телефон, а Джафара нет, вбегает и не знает, какой звонит. «Вы прежде всего эту трубку поднимайте», – Джафар показывает ей шоколадный телефон с глуховатым звонком.

Джафара бы очень обидело, если бы Мамиш уравнял его с Хасаем, будто с одной бахчи арбузы. И, глядя на Мамиша сквозь толстые стекла роговых очков, мысленно говорил ему: скороспело судишь, все гораздо сложнее, чем тебе кажется. А посиди на моем месте (так его и пустят!). И нельзя знать, как бы ты поступил, окажись на месте своего дяди. А что? Разве не так? И со скобками и без них. А ты попробуй узнай (как сообразить Мамишу, что Джафар-муэллим с ним по душам беседует?), каких страстей раб твой Хасай? (Оказывается, и философские пласты бурить надо – и все Мамишу да Мамишу: и для Гюльбалы, и для Р, и для Джафара-муэллима, и для Гая – бурить и бурить!..) Потолкуем давай (пока телефон на столе молчит) о Хасае. Одну минутку! «Аскеров слушает!.. Да… нет». Хорошо, что не надо спешить. Так вот. И снова телефон. Но, к счастью, здесь у Хасая телефона нет и Джафар может вволю беседовать с Мамишем. Как общественная личность, дядя твой, я согласен, вреден, может быть. Это ясно? (Только им двоим, Мамишу и Джафару, если они заговорят без Хасая. Но ни в коем случае не в кабинете! «Аскеров слушает!» А именно здесь, в микрорайоне.) А как отдельно взятый человек, так сказать, Робинзон, по-своему он находчив, энергичен. И родственные связи для него, к примеру, ты, племянник, превыше любых иных. «Джафар-муэллим, можно слово?» – «Ну, конечно». – «Давайте вернемся к связям общественным, производственным, деловым…» Ну, вот и обиделся Джафар-муэллим. «Вот вы говорите: «Если даже по ту сторону окажется брат». Что это? Дуло против дула?» Нет, любо потолковать с Джафаром-муэллимом после плотного ужина и если при этом прекрасная погода. Потолковать, гуляя по бульвару, поблизости от гостиницы «Интурист», в новых районах набережной. Ищешь в Хасае слабинки, продолжает Джафар-муэллим, и начинаешь распутывать, и ниточка или рвется неожиданно (ведь гнилая, как не рваться?), или приводит к такому твоему другу, что ахнешь только (и в этом Джафар-муэллим, как всегда, прав). Ты с Хасаем борешься в открытую, и вдруг

но вы же в гостях у него! едите с ним, пьете и тут же толкуете о борьбе?!

сбоку или сзади тебе наносят (он этого, правда, еще ни разу не испытывал) неожиданный удар; оказывается, человек, которого ты считаешь нужным изобличить, муж дочери некоего большого человека (предположим, и. о.), или его двоюродная сестра замужем за таким деятелем, которого и увидеть-то можно издали, разве что в праздники; тут гляди в оба! Можно ли (любит Джафар-муэллим риторические вопросы!) с легкостью вырвать корни старого дуба (голыми руками – нет, а с бульдозером – да), которому сотни лет или все полтыщи, семеро не обхватят такой дуб (и Джафар-муэллим видел такие дубы, Мамиш тоже как-то ездил к родственнице Хуснийэ-ханум в Закаталы и даже сфотографировался на память возле такого дуба)?

Вот и пойми, что предлагает Мамишу Джафар-муэллим.

Джафар осмотрелся, и этот его взгляд был замечен Хасаем. «Пусть глядит, – подумал Хасай, – пусть видит, что со мной можно дружить, будет мне щитом, стану ему мечом».

Неплохо живут. Вся квартира увешана и застлана коврами, кроме, конечно, потолка, и то потому, что не удержатся там. Рена после замечания Джафара ушла, переоделась, в ушах серьги, на пальцах кольца, и рука тотчас заиграла; кого теперь удивишь хрусталем, сервизами и прочими теле-магами? Рена хороша, не сравнишь даже с молодой Хуснийэ. Джафар раньше, чем с Хасаем, был знаком с Хуснийэ, может, поэтому долго не принимал приглашения Хасая, чтоб та не обиделась. Перед войной и в годы войны он часто слышал Хуснийэ на митингах: о дисциплине, о подростках, которых надо организовать, о массовых воскресниках, о сборе металла – сколько медных ручек с дверей было снято, сколько казанов и подносов сдано. Говорила она горячо по поручению женотдела.

Мамиш изучающе, как показалось Хасаю, смотрел на Джафара. «Еще ляпнет глупость!» И тут же заговорил ни с того ни с сего:

– Да, Джафар-муэллим, ваш опыт, ваши стратегические способности… – «Ты» здесь неуместно прозвучало бы.

– Но без вас, – перебил его Джафар, – без тех, кто делает каждодневную работу на своем посту, вряд ли мы добились бы успеха.

давай и ты, чего молчишь?

– Что вы, Джафар-муэллим! Если бы не ваши своевременные указания и решения!..

И что это он вдруг? Или что-то было сказано и он пропустил?

Мамиш как-то странно смотрит, неудобно стало Джафару, и он, как ему показалось, перевел слова Хасая в шутку:

– Ну, я должен сказать, что наша наука не отрицает роли личности в истории.

«Ах, Джафар-муэллим, многого вы не знаете!..» Вот взять бы ему, Хасаю, да сказать: «Знаете, что мне сегодня Амираслан ляпнул? Я спешил домой, от всех и от всего подальше, к Рене, в свою крепость, где только я и Рена, и вот на тебе – Мамиш собственной персоной явился!.. Но я не о нем, я об Амираслане! Я ему вас хвалю, а он вдруг возьми да буркни: «Мямля Джафар-муэллим!» Я опешил. А он, будто я не расслышал, резко так повторяет: «Да, мямля! – И поясняет: – Народ движется, а он застрял на первом заме и ни шагу вперед! Двигаться надо всем!» – «И тебе?» – спрашиваю. «А как же?» – отвечает. «На мое место?» – «На ваше? – и расхохотался. – Кому нужно ваше место? Мне оно уже не нужно!» Люблю его за эту откровенность, кровь не застаивается, играет, когда с ним беседуешь. «От ступени к ступени – это не по мне! Нужны качественные рывки! Отсюда меня, к примеру, сперва в замы, потом на практическую работу в главк, потом завом, а там, глядишь…» – «Министром?» – «От зава – к министру, ну нет, маловато, давай повыше!» – «На место Джафара-муэллима, что ли?» – «А хотя бы!» – «Ай-ай-ай! – говорю ему. – Выживать своего родича!..» – «Почему выживать? – удивляется он. – Когда вы перестанете мыслить этими устаревшими категориями? Не выживать, а вытолкнуть его повыше и на его место сесть!» – «Ах вон оно что! – говорю. – Надо мной, значит!» – «Если вы будете сидеть сложа руки… Вы должны будоражить, беспокоить, о себе напоминать, не давать передыху: «Месячник безопасности!», «Неделя взаимной вежливости!», «Ни секунды простоя!» Напоминайте, выводите из сонного состояния!» А мне интересно, что он о себе думает. «Ну, а дальше вы куда?» – «Дальше? Движению нет предела!!!» «Ого! – подумал я. – Мы с тобой, Джафар-муэллим, дети! Вот оно подрастает, поколение!..»

Надо же чтоб так совпало! Когда Джафар-муэллим ехал сюда, он думал о том, какой сон приснился ему минувшей ночью. Там тоже Амираслан фигурировал. Вернее, не во сне, а в разгадке его участвовал. Потому и завел речь с Хасаем о всяких передвижках именно сегодня. А сон у Джафара был странный.

Джафар-муэллим рассказал о нем во время завтрака. Во второй этаж двухэтажного дома, стоящего на берегу быстротечной реки, врезалась машина, запряженная конем; конь сломал перила балкона, подался всем корпусом вперед и почти повис над рекой; Джафар будто на козлах стоит за конем, но перед машиной, застрявшей в комнате. Стоит и рыбу удит; вернее, поймал на крючок, да вытащить не может – удочка слаба, гнется в дугу, вот-вот сломается. Но Джафару жаль расставаться с добычей; именно эта самая рыба, которую он поймал, рванулась и вынудила его врезаться машиной в дом, и конь повис над рекой; если рыба резко подастся вперед, и конь, и Джафар-муэллим, и машина полетят в реку; но очень уж не хочется ему отпускать рыбу – такую большую, серебристую; он подтягивает ее слегка, сдерживает, чтоб не уплыла, удочка гнется, и конь, как статуя, стоит, не шелохнется.

– Абсурд какой-то! – рассказал и сам же ответил.

– Нет, с большим смыслом! – сказал Амираслан, приходивший иногда завтракать к своей сестре, чтобы жену не обременять.

А Джафар, когда проснулся, еще лежал минуту-другую с закрытыми глазами, ломал голову: что бы сие означало? Вспоминал разговоры и думы последних дней, хотя бы вчерашнего: о рыбной ловле не говорили, коня не вспоминали, о реке и не мечталось, когда за окном целое море, гляди и любуйся; да и удочку Джафар, вот в чем загадка, ни разу в руках не держал! Говорили, правда, об осетрине, которую ни за какие деньги не достанешь.

– А я вот что думаю, Джафар. – Сеяра стала вдруг серьезной. – Рыба серебристая. Рыба – удача. Серебро – к новому известию. А вода – это ясность. Ты ее поймал, удачу, и держишь, это очень даже хорошо, а известие будет ясным, новое повышение!

– Ну, скажешь тоже! Просто я устал!

– Нет, Джафар, бывают вещие сны! – не соглашалась Сеяра. – И сон этот не из простых. Вот только не пойму, что бы это означало: машина, запряженная конем! Конь, как статуя, – хорошо, памятники славы все с конем, машина-фургон не знаю, и то, что они врезались в дом, тоже непонятно. Но главное я сказала: засиделся ты, пора двигаться.

– Вот-вот! – заметил Амираслан.

– А куда? И без того высокий пост, – заметил Джафар.

«Мямля!» – подумал про себя Амираслан и возразил Джафару:

– Бывает выше!

– Что ты имеешь в виду?

– Одним из трех!

– Куда хватил! – улыбнулся Джафар.

– А что? – Лицо у Амираслана круглое, довольное. Он сказал то, над чем нет-нет да и задумывался Джафар. – Почему бы не стать? – продолжал Амираслан. – Солидный опыт работы есть? Есть! Республика знает? Знает! Один из них болеет, и неизвестно, какая у него болезнь, так что Сеяра права. – Амираслан страсть как любил собирать вести о больших людях, на каждого папку завел, вписывал новости: кто за кем и кому кем доводится. Вот почему и с Хасаем сегодня говорил о передвижках.

День близился к концу, а сон требовал разгадки.

– Чует мое сердце, что-то у вас на языке вертится! Угадал?

Джафар дружелюбно посмотрел на Мамиша. На него же настороженно уставился Хасай. И Р, почувствовал Мамиш, сжалась вся на кухне в ожидании нового удара. Гость, сузив глаза, улыбался Мамишу.

– Он всегда такой, Джафар-муэллим, сидит и молчит, не беспокойтесь.

– А чего мне беспокоиться? Я птицу узнаю по полету. – И опять смотрит на Мамиша, непременно услышать его хочет. – Ну?

– Вы правы.

– Вот я и говорю, от вас ни слова не слышали.

уж так и ничего?

– Взглядом скажешь больше.

– Ну, это не всегда! Вот вы, например, и не подозреваете, о чем я только что думал. Или какие мысли в голове Хасая роятся.

– Вы совершенно правы!

а вы, оказывается, и не просты!

– После всего, что случилось… – Мамиш умолк. «Стоит ли?» Все молчали, ожидая, что он скажет, а Мамиш и не думал продолжать.

– А что случилось? – Джафар недоуменно посмотрел на Хасая.

– Я же сказал, не обращайте внимания, – успокоил гостя Хасай.

– А все же? – допытывался Джафар.

– Случилась смерть.

– Ах, вот вы о чем!.. – Джафар вдруг остыл. – На каждом шагу подстерегает человека.

– Да, одно к одному, одно к другому… И тесть его. Уж не это ли, я думал, потрясло моего сына?

– А что тесть?

– Как что?! – изумился Хасай. – Скандал ведь!..

– Это который?

– Насчет кадров-то, по сигналам!

– Так это… – сказал и осекся Джафар. – Это он и есть?!

– Ну да, это тесть моего сына!

– Как же я забыл! Конечно, ты говорил мне, просил даже сватом пойти, да не смог я.

«Как хорошо, что не пошел тогда!..»

– Да, вы заболели неожиданно… Бедная невестка! Там отец, здесь муж… Но я их не оставлю, помогу непременно.

– Да, хлестко на пленуме о нем говорили, яркая речь была, ничего не скажешь, давно таких речей не слышал. Газету потом из-под полы, киоскеры наживались… Из рук хватали!

– Ну, ел, ну, копил, так остановись же! – негодовал Хасай. – Куда столько? Нет же, дорвался человек, остановиться не может!

«Вот где! вот где!» – Хуснийэ тычет пальцами, а потом по слогам читает, заучивает, прекрасная память у нее.

– Соседи наши тоже, читал?

– А как же, Джафар-муэллим!.. Я вот тут себе записал, на память. – Хасай с шумом отодвинул стул, вытащил из ящика записную книжку. – Вот: «Теперь мало кто бравирует количеством дач и бриллиантов!» Видали? Или: «Предпочитают иметь репутацию человека скромного, живущего на трудовые доходы»… – И закрыл книжку. – Соседи наши, Джафар-муэллим, молодцы, но первыми все-таки мы начали!

– Ну да, мы.

– Я так думаю: надо чистить и чистить!

и с вас начать!

Хасай и Джафар вдруг оба, посмотрели на Мамиша. А он что? Он молчит.

– Это ты правильно говоришь, Хасай, что верно, то верно.

Джафар тогда слушал внимательно, а потом целую неделю изучал фразу за фразой, конспектировал. Оказывается, и Хасай кое-что себе записывает, не ожидал Джафар!..

– А как же? Слова-то какие замечательные!

«Как хорошо, что я не пошел сватать!.. Сейчас все учитывается».

Как у Амираслана.

– Охо! Мы тут сидим, а меня внизу машина ждет! Уже десятый час, а машину просил прислать к половине девятого. – Грузно поднялся.

– Рано еще, куда вы? Я думал, в нарды поиграем…

– Ах, блаженное время!.. – вздохнул Джафар. «До нард ли?»

– Пошлю Рену, чтоб шофера пригласила.

– Нет, время уже, – сказал твердо.

Рена стояла у порога, вытирая мокрые руки. Обычные заботы, что с нее возьмешь!

– Хорошие у вас руки, спасибо за теплоту! – И Хасаю: – И тебе спасибо, познакомил меня с племянником. Только молчал он, но ничего, по дороге мы с ним поговорим по душам, все у него выведаю! – И улыбается.

Вышли.

Выходя, Мамиш бросил взгляд на Хасая. Зрачки его глаз вращались, как ротор. Что здесь будет твориться?.. Хасай должен сказать что-то напоследок Мамишу. И сказал:

– Дурь, – знак рукой: мол, выкинь из головы.

– Куда вас отвезти? – спросил Джафар, как только они вышли из подъезда.

– Я люблю ходить пешком.

– Я тоже.

так вам и поверили!

– Но не получается.

подумают, что машины лишили!

– Уже час ждем тебя! – окликнул из машины звонкий голосок.

– Видал? – Мол, прошелся бы пешком, да не дают.

ГЛАВА ПЯТАЯ – рассказ о том, как Мамиша опередили («У дурной вести быстрые ноги»), как на него напали («Если б знать, где упадешь, подстелил бы перинку»), угостили звонкими оплеухами («Не поднимай камень, который не под силу»), но Мамиш не сдается, Мамиш упорствует («Две ноги сунул в один башмак – и ни шагу назад!»), Мамиш контратакует, Мамиш тянется рукой к отпиленному бивню мамонта. Мамиш…

А зря не согласился он сесть в машину Джафара-муэллима!.. Ему, видите ли, пешком нравится ходить!

Как только Джафар-муэллим и Мамиш вышли, Хасай, чтобы вытащить из сердца занозу, тяжелой пощечиной обжег щеку Рены. Даже качнуло ее, а заноза торчит. Хасай выскочил на улицу, открыл ворота гаража, выкатил машину и к Аге. Посадил Агу и к Гейбату, а потом с обоими братьями к старому своему дому, но не совсем к воротам, а кварталом выше, чтоб никто не увидел, не растрепал: «А Хасай все ходит к своей Хуснийэ!..»

А Мамиш был еще в пути: дядя на колесах, а он пеший. Хоть и несказанно изумил Хуснийэ нежданный визит братьев Хасая (сам он не пришел, остался сидеть в машине), она все же подавила возмущение, потому что, как доложили Ага и Гейбат, приход их вызван вопиющим поступком Мамиша, который осмелился ворваться к Хасаю и оскорбить его. Если разговоры пойдут, пятно на всех, скандал на всю республику, позор перед знакомыми. «Что сказал? На Гюльбалу напраслину возвел! Будто тот ему сказал, что Хасай взятки берет! И у Хуснийэ своя доля с каждой взятки. Ему, Гюльбале, тоже перепадает!» Хуснийэ и слова вымолвить не могла. «Он бы, конечно, не осмелился так вот и сказать Хасаю, но именно этот яд источали его слова!.. Хасай даже подумал, что ты его натравила из-за этой, будь она неладна (так нужно для дела), Рены». О любви ни слова: ни Хасай братьям, ни братья Хуснийэ. Хасай оскорблен как глава семьи, венцом которой является она, Хуснийэ. Мыслимое ли дело, чтобы она не заступилась за своего законного мужа-кормильца? Чтобы сын Кочевницы так обнаглел!.. На кого руку поднял? Чуть ли не на отца! Тот, что в Ашхабаде, не в счет. Ай да Мамиш! Отрастил верблюд крылья, с орлом тягаться вздумал! Она Мамишу – пусть только явится, – она ему такую свадьбу сыграет!..

И Мамиш явился.

На балконе, где на перилах выжжено Р, его торжественно встретили Хуснийэ и дяди, почтительно проводили в комнату и заперли дверь.

– Что ты по дороге рассказал Джафару?! – спросила Хуснийэ-ханум.

вот что вас напугало!

– Джафару? А кто это? Ах Джафару-муэллиму!

Забыл и вспомнил, потому что опустили «муэллим», а без приставки этой имя звучало как чужое, незнакомое.

– Говори! – пригрозил Гейбат.

– Он на колесах, а я пеший.

– Что-что? – переспросила Хуснийэ.

Братья недоуменно переглянулись.

– Хватит дурачка разыгрывать! – Это Ага сказал.

– Позор какой! Кто ты такой, чтоб портить кровь Хасаю?! Ты и мизинца его не стоишь! – Хуснийэ не стерпела, бросилась в бой, нарушив тем самым уговор: выведать все у Мамиша, и то, что сказал, и то, что подумал.

– И вы с ними?! Вам ведь радоваться!

внук у вас!

– Клянусь честью, помутился у Мамиша разум! – Это все Ага в одну точку бьет: что с дурака возьмешь? Спятил, не иначе.

– Что за чепуху мелешь?

И тут Хуснийэ осенило. Но, к удивлению Мамиша, она вдруг запричитала:

– Пепел на твою седую голову, Хасай! Человек, которого ты называешь племянником и чье имя даже в собачьем роду не значится, топчет твое доброе имя!.. Причитает и плачет:

– Почему я не умерла раньше тебя, мой Гюльбала? На кого ты меня оставил?

Слезы Хуснийэ были никак не предусмотрены.

– Мы еще не умерли… – это излюбленное бахтияровское, – чтоб кому-то позволить пятнать главу рода! А взбесившегося образумим не словом, а кулаками!

– Чего же вы ждете? Образумьте его!

Честно говоря, надеялся на нее Мамиш, ведь соперницы. И братья, думал, племянника не тронут, сестра им не простит. Да и что он такое сказал, еще ведь впереди то, что скажет им. «Надо бы выбраться отсюда». Но Гейбат пригнул его книзу.

– Сядь!

Мамиш оттолкнул дядю.

– Драться? Да я тебя, как цыпленка! Сиди, щенок!

Слегка коснулся подбородка, будто срезал воздух, а из глаз посыпались искры.

– Руку на меня! – Мамиш провел пальцами по губам, увидел на них кровь и вскочил. Пнул ногой Агу, увильнул от удара Гейбата и к выходу. Ага схватил его за ногу. Мамиш упал. Падая, задел кровать, прижался к стенке. Протянул руку, чтобы взять что-нибудь тяжелое, задел будильник. Часы звякнули коротко, свалились на пол, и в ту же минуту Гейбат прыгнул к Мамишу на одной ноге. Мамиш увидел лишь кулак с арбуз величиной. Почувствовал, что из носу пошла кровь – след ее на кулаке Гейбата.

«И отброшен с липкой массой нож». И голос Хасая: «Вымоет кто-нибудь этот нож?!» И бежит к нему женщина, и смотрит на Мамиша мальчик, чем-то похожий на Гейбата. От обиды зажглась огнем гортань, проступили слезы.

– Осторожней, вы! – шепнула Хуснийэ.

– В тюрьму вас упечь!.. Молодец Рена! – И передразнил: – «Она на вас глаза пялит!»

Хуснийэ подскочила к Мамишу, чтобы глаза ему выцарапать, но Ага остановил:

– Он же сумасшедший, не видишь? Стукнет!

– Еще? – спросил Гейбат, а Мамиш вскочил, схватил стул, кинул в него, но попал в шкаф. До бивня рука не дотянулась, схватил будильник, метнул в Гейбата, снова не попал. И тут же спину обожгло – Гейбат ударил его массивной палкой с резиновым набалдашником. И Ага по голове со всей силой.

– А это, – сказал тихо, – за тюрьму. Придушим, и следа не останется.

– Поплатитесь!

зверье!

– Я вас выведу!

– Выводи! Выводи!

И снова удары, никак не увернуться. Огрел раза два Гейбата, но рука будто о скалу, что ей, скале? Повалили на кровать, Ага – за ноги, Хуснийэ – за руку, другую придавил к железному краю кровати Гейбат, и перед глазами Мамиша снова замаячила огромная его рука, она закрыла все лицо, вдавила голову в подушку.

– Всех вас!..

– Жаль, что племянник, заставил бы мать поплакать!

От удара по лицу потемнело в глазах. Придушат, им ничего не стоит. Умолк, отвернулся. Першило в горле. Видя, что Мамиш затих, Гейбат отошел, выпрямился.

– Давно бы! Если еще что услышу, язык вырву! Я таких перевидал много, голову, как цыпленку, сверну!

Мамиш молча смотрит на Гейбата.

– Смотри и запоминай!.. Хуснийэ-ханум, если осмелится хоть словом!..

– Я ему осмелюсь!

В это самое время вошел Хасай. Он долго ждал в машине и, видя, что братья не возвращаются, решил идти сам, как бы чего не натворили, особенно Гейбат. Увидев Мамиша лежащим на кровати, сперва перепугался, а потом возгордился: вот какие они у него, братья… В огонь и в воду за него пойдут! Заботило одно – заставить Мамиша молчать, чтоб разговор не вышел за стены их дома. Потом придумают, как его наказать. И разберутся, что правда, что ложь. Зря ударил он Рену. Зря! Чтобы Гюльбала, его сын?! Чего только не делает с человеком ревность? Ведь, кажется, как мужчина с мужчиной договорились! И сама же ушла от него! «Ни рыба – ни мясо». Придумал и подло соврал! От Кязыма только такой и уродится! Как он мог считать его своим, Бахтияровым?! От этого племянника всего можно ждать. Так вот, Мамиш! Получил свое? Это только начало!..