Текст книги "Восточные сюжеты"

Автор книги: Чингиз Гусейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

9

…Да прильну я к тебе, да обовьюсь вокруг тебя!.. Губы застонут, плечи заплачут, руки взлетят…

Из народного сказания

Когда я вышел из лифта, глазам не поверил, протер их: у моей двери стояла Лина и звонила в пустую квартиру. Увидев меня, она ладонью закрыла мои уста и шепнула затем: «Молчи!»

Открыл дверь, впустил Лину и в ту же минуту позвонил хозяину, чтоб узнать о его дальнейших планах на квартиру. Он, оказывается, и не подозревал о моем неожиданном отъезде, и я не стал ни о чем рассказывать. Радуясь встрече, я подхватил Лину, такую легкую, и закружил ее. Стены поплыли перед глазами. Я горел, как во сне, таком далеком и нереальном…

– Куда ты сбежал?

– Улетел в Баку.

– Что за ерунда?

– Почему?

– Может, звонили, поэтому?

– А ты откуда знаешь?

– Как же мне не знать? Ведь я сама звонила тебе!

– Ты?!

– Ночью вдруг проснулась и так захотелось тебя услышать, что на цыпочках подошла к телефону и набрала номер. Как услышала твой голос, поверила, что ты – есть и балкон не приснился, и так хорошо мне стало… Но тут проснулся муж, и я повесила трубку.

– Но я слышал, как в трубке говорили.

– Что?

– Сказали: «Линия испорчена».

– Ну да, я повесила трубку, а мужу сказала, что звонил междугородный, а линия почему-то испорчена.

– Сначала сказала, а потом повесила.

– Нет, я положила трубку, а сказала потом.

– Но я собственными ушами слышал: «Линия испорчена». И так забеспокоился, что позвонил домой в Баку.

– И улетел в Баку? А я тут переживаю…

Я и не предполагал, что ее чувства ко мне так глубоки. Какова она и каков я!.. И снова волчком завертелась земля, и кровь потекла густая, как нефть. И тяжелая-тяжелая…

– Если мы расстанемся, что ты сделаешь? – вдруг спросила она.

– Почему мы должны расставаться?

– А если?

– Что, по-твоему, я должен сделать?

– Ну… – задумалась.

Вижу, слово ищет, и я ей на помощь:

– Хочешь спросить, сожгу ли я себя?

– Ну, допустим! Сожжешь ли?

Сам же подсказал, самому же и смешно:

– Ай да Лина!.. – Смеюсь, обнял ее за плечо, притягиваю к себе, чтобы поймать губы, но она вдруг вывернулась. Я даже обиделся.

– И не заплачу! – сказал я.

– Найдешь другую? – В голосе Лины прозвучал упрек. «Не будь дураком! – сказал я себе. – За что ты ее обижаешь? Она пришла, ничего ей от тебя не нужно, щедра, красива, вся создана для любви, для ласки, и ты к ней тянешься… Зазнаешься! Грубишь! Имеешь наглость еще обижаться!»

– Извини меня, милая!.. Разве мы можем расстаться? Ведь мы созданы друг для друга! Знаешь… – Я поискал веское слово и неожиданно нашел его: – Знаешь, иногда я становлюсь февралем! – Находка обрадовала меня.

– Что это такое? – Обида стала таять, в глазах загорелся интерес.

– То есть недостает, – покрутил у своего виска, – кое-каких дней…

Рассмеялась, и обиды как не бывало.

– А ты думаешь, меня влечет к тебе только страсть?

– Что же еще?

– У меня есть своя идея.

– Идея? Но к чему она тебе? Ты такая красивая…

– Постой расточать похвалу. И послушай: я хочу тебя узнать. Но только я подступаюсь к тебе, как ты вмиг рассыпаешься. Как… – она поискала слово и нашла: – Как просо! Да, именно просо!

С волчком сравнивали, с лодкой без парусов тоже, – это мать говорила, еще с чем-то, а вот с просом – впервые. Ну что ж, стерпим во имя любви.

– Хочешь постичь мою тайну?

– Можно сказать и так. Вот, к примеру, мой гипнотизер. Тайна его – в его глазах. Была у меня некогда первая любовь. Тайна его была в голосе. Самые простые и обыденные слова он произносил так вкрадчиво, что они звучали многозначительно, как открытие. – Умолкла. Но ненадолго: – Сказать о тебе?

– Говори.

– У тебя тайн нет. Вернее, собственной тайны нет. Твоя тайна у чужих.

Разговор был похож на игру в поддавки: кто скорее останется ни с чем.

– То есть?

– А кому ты отдан – у того и тайна твоя.

Что-то игра наша затягивается.

– Я без остатка отдан тебе.

– Тогда ищи свою тайну во мне! Если я скажу сама, то ты уйдешь вместе с нею, а этого я не хочу. А вообще-то, – добавила она после паузы, – я растворила твою тайну, как сахар в воде!

– Потому-то ты и сладка! – «Пусть, – подумал, – банально, но зато удар завершающий!» – Вот тебе последняя моя шашка!

– Ооо!.. Скромностью ты не отличаешься!

– От первой любви ты обрела таинственность, от мужа – волшебство, а от меня… Ну, об этом я только что сказал.

Нет, определенно я ей нравлюсь. Лина провела рукой по моей голове, и пальцы ее застревали в волосах – жестких, густых. И самому порой трудно расчесать…

Не обязательно, чтоб шел дым, когда горишь. И вовсе неплохо гореть, когда возродился из пепла. Если, конечно, есть чему гореть у тебя…

– А сейчас, – сказала она, – я осторожно выйду и спущусь вниз. Мой муж скоро придет к тете. Вчера он внимательно посмотрел на меня и спросил: «Что-то не видно нашего гостя?» А я не знала, куда ты исчез, и мне в его словах услышалось: «Ну как, хорошо я упрятал его?» Обязательно спускайся вниз, чтоб он тебя увидел!

И ушла.

Свадьба, ночной полет, диалоги с Линой, круженье волчком, как сказал Дурсун-киши… Все слилось, смешалось, пошло на меня стеной. Опрокинул стакан за здоровье шамхорских шефов и повалился на постель, скошенный под самый корень.

Разбудил меня телефонный звонок. Взял трубку, но на том конце провода повесили. Линины штучки мне уже были известны. «Спускайся, мол, гипнотизер уже пришел». Потянулся разок-другой, сделал стойку, встряхнулся. Нет, не про нашего брата сказано: «Богатыри, не вы!..» Чем я не богатырь?

Гипнотизер многозначительно хихикнул:

– Добро пожаловать! Давненько не встречались мы с вами! Или заплутались пути-дороги?

– Далеко вы меня забросили, еле вырвался, сбежал.

– Неужели? Как это у вас говорится: «В доме жениха свадьба, а в доме невесты и знать не знают об этом». Как мне не изумиться? Снова случайное совпадение?!

Гипнотизер не дал мне опомниться:

– И что вы увидели в своей далекой дали? Узнали о Дурсуне, о Ламии?

Я почувствовал, что бледнею. А он вдруг взял да и расхохотался. Победный такой хохот. Захотелось остро кольнуть его, но он уловил мое желание и опередил меня:

– И что сказала Ламия?!

– То есть как Ламия?!

– А вот так! Сами ведь говорите, что я забросил вас далеко. А что для вас дальше Баку?

– Я выразился иносказательно.

– Разумеется, никуда я вас не забросил. Но не хотите же вы сказать, что не видели Ламию?

Поди возрази!.. Пожал плечами, не смея рта раскрыть и собираясь с мыслями, которые никак не собирались.

А он улыбается, но и мне молчать никак нельзя.

– Видел я ее, – говорю.

– И я о том же.

– Горела, а спасти ее не мог.

– Водой нефть не погасишь!

Это был почти нокаут.

– Шучу, конечно, – сжалился он, – откуда могли вы увидеть ее? Она мертва, а вы живой, она молодая, а вы уже стареете. Ха-ха-ха…

– Почему старею? Я, слава богу, еще в силе!

– Но старше Ламии лет на десять!

О какой Ламии говорит он? Тотчас сообразил: и о той, и об этой! Они почти ровесницы, а я и вправду старше, не на десять, конечно, гипнотизер загнул, а лет на восемь… Нет, пока он меня не доконал, надо нанести ответные удары. Пусть попыхтит!

– А где же наша Лина-ханум? – В голосе моем слышались кое-какие богатырские нотки. – Или вы и ее забросили далеко, в одни со мной края?

Не моргнув, встретил впрямую его встревоженный взгляд – два огромных черных зрачка. «Читай, – сказал про себя, – читай вдоволь, до конца!..» Побелел как полотно, поймав мой взгляд в свои гипнозовы сети, – оказывается, и вправду читал меня, как открытую книгу. Но постепенно мне становилось не по себе. Я почувствовал себя как муха, попавшая в паутину.

Помню, в детстве: поймаешь муху, бросишь к пауку, и он моментально выскакивает из засады, набрасывается на жертву, начинает пеленать ее, как куколку. Пеленает, пеленает, а потом встанет поудобней и впивается… Жуткая картина… Зрачки мои были как мухи, и он пеленал их, пеленал, а у самого губы шепчут что-то таинственное. Вдруг нити разрываются – мухи улетели. И спасла меня Лина – она прошла между мной и своим мужем и порвала паутину. Как щит встала – спиной к мужу, лицом ко мне.

– Где вы запропастились? – спросила она меня.

– А разве мы не виделись? – сказал я.

В ее глазах застыл ужас.

– А разве, – я успокоил ее, – мы не встретились далеко-далеко, куда нас закинул ваш муж? Он как раз только что говорил об этом!

Тотчас уловила – недаром жена такого мужа.

– Ты всегда некстати! – Вмешательство Лины разозлило гипнотизера. – Ведь предупреждал тебя, когда входишь и видишь, я занят, работаю, – не мешай!

– Здесь не работа, и гость наш не подопытный пациент! Хочешь продемонстрировать мастерство, пригласи к себе на работу!

– А что, могу и пригласить! – Понял, что предложение жены в его пользу: и умение покажет, и узнает кое-что, и хоть на день нас разлучит. – Хоть завтра утром! – добавил он.

– Нет, утром у меня дела.

– Можно днем.

– И днем я занят.

Чтоб закрыть и вечер, предложил:

– Хочу вечером пригласить вас быть моими гостями!

– Нет уж, – ответила Лина, – сначала придете к нам домой!

Ну и смелая! Страха никакого не ведает!

Но я действительно хотел пригласить их в гости.

– Есть тут один большой человек, от которого мои дела зависят. Я хотел с вашей помощью уговорить его.

– Завершить дела, чтоб поскорее вернуться в Баку? Да?

Что с женщины возьмешь? Одно слово – женщина: что на душе – тотчас выболтает!

– Не для возвращения хочу завершить дела, а чтоб руки развязать. Погуляем потом, отдохнем, сколько можно траур носить?

Хотя траур давно перерос в свадьбу… Не у всех, конечно, – я имел в виду бакинцев.

– А гипноз? – спросил муж Лины.

– А гипноз отложим на послезавтра.

Согласились. Заключили договор. Тайные намерения остались у каждого в душе. Линин муж, видно, подумал, что, ускорив мои дела, ударом гипноза вышибает меня, как мяч, за пределы поля, и я опять окажусь в Баку.

Лина подумала, что они помогут мне и она продолжит постигать мою тайну.

А я подумал, что воспользуюсь первой частью намерений гипнотизера и перехитрю его во второй, то есть завершу дела, а что касается мяча, то посмотрим в субботу первую игру «Нефтчи» в Москве и тогда увидим, чья возьмет. И Линины мысли мне по душе: опять будут светить звезды, и опять я буду богатырем…

Вошла тетя:

– Здравствуйте, богатырь! – И к гипнотизеру: – И сегодня приснилась!

– Кто? – спросил я.

– Ваша землячка… С того дня каждую ночь снится.

– С точки зрения науки, здесь ничего удивительного нет. – Это гипнотизер сказал.

– Но сегодня ночью картина обновилась. Я увидела нашего гостя. – Это обо мне. – На сей раз не за Ламией следила, а за вами.

– И что я делал? – Молились.

– Молился? Но я ведь неверующий!

– Не знаю… Но хорошо помню – вы совершали намаз. Стояли на коленях, припадали лбом к земле и поднимали руки к небу.

– Может быть, зарядку делал, а вы решили, что это намаз?

– Кто знает, может, и вправду зарядку делали, об этом я не подумала.

Лина укрепила ее в этом убеждении:

– Конечно же зарядку! Ты же сама как вошла, так и сказала: «Здравствуйте, богатырь!»

– Разве?

И это было вполне объяснимо с научной точки зрения. Я так во всеуслышание и сказал, чтоб знали:

– Ну, конечно!

Как сладко у нее это «че» получается.

Вышел их проводить. Слева я, справа гипнотизер, между нами Лина.

А московский летний вечер – единственный в своем роде. Легкий ветерок приносит свежесть и прохладу, нигде не чувствуешь себя так хорошо, как здесь.

У метро простились. До завтрашнего вечера.

– Может, у тети заночуем? – спросила Лина.

– Нет! – отрезал гипнотизер. А мужчина зря слово на ветер не бросает. Если даже и нет ветра, а просто ветерок. Скажет – отрежет. Вернее, пригвоздит.

Заведующий лабораторией был настолько удручен неведомыми мне неприятностями, что не сразу узнал меня: он долго невидяще смотрел на меня, а я не сводил глаз с его пунцовых щек.

Костя принадлежит к разряду людей, подверженных быстрой смене настроений. Не так скажешь, не так посмотришь – и человек начинает меняться на глазах. Багровеет лицо, вот-вот сорвется с обиженно поджатых уст резкое, ранящее слово. Переждешь, смолчишь, и вдруг – поди объясни! – происходит чудо, человек преображается, слегка розовые щеки – просто признак здоровяка-жизнелюба.

Нет, нельзя было даже заикаться с просьбой насчет акта – тут уж категорически откажет, а потом не отступится от своих слов. Я сделал вид, что не замечаю его удрученности, стер с лица удивление и как ни в чем не бывало сказал, что у меня к нему абсолютно никаких дел, зашел проститься, возвращаюсь в Баку. Слова мои, как легкие волны, задели чуть-чуть, но тут же скатились со скальной непробиваемости Костиного лица. Нет, его и так не возьмешь: надо найти такое слово, чтоб сразу завладеть вниманием, перейти в наступление, а потом, когда он вернется к своему прежнему доброму состоянию, упросить: авось согласится.

– Есть для тебя сюрприз, Костя! – сказал я.

– Что за сюрприз? – В голосе его я еще улавливал гнев.

– И не один, а сразу два сюрприза!

По правде говоря, я еще сам не знал, о каких сюрпризах толкую. Но чутьем улавливал, что это и есть то неожиданное слово, которое приведет Костю сначала в замешательство, а потом, чуть смело поднажмешь, – и в нужное мне состояние. Глаза его начали оттаивать.

– Не понимаю, о чем вы?

– А вот поймете! Сегодня вечером вы мой гость! Так сказать, вечерние сюрпризы!..

– Но лаборатория…

Я не дал ему договорить:

– Дорогой мой Костя, нельзя же так! Ей-богу, во многих городах я бывал, многих руководителей видел, но такого, как ты, который бы сгорал на работе, еще не встречал! Сколько можно? – Я был настолько искренен и вкладывал в свою тираду столько горячей верности, что Костя молча внимал мне, и ему нравился мой взрыв негодования. – Ты же губишь себя!

Я обращался к нему то на «ты», то на «вы», и это была придуманная мной за годы работы тактическая уловка, своего рода маленькая находка, которой я дорожил: говоря ему «ты», я ставил себя в один ряд с ним, говоря «вы», подчеркивал его старшинство, – мол, я, конечно, понимаю, что мы равны, но все же вы – выше, это объективная реальность, и я выражаю вам свое уважение.

Костя колебался. «Надо пригласить и его жену!» – подумал я и чуть было не разрушил всю затею.

– Разумеется, я и супругу приглашаю… – Но тут же умолк, заметив, что при упоминании жены лицо Кости исказила гримаса: оказывается, из-за семейного скандала и испорчено у него настроение… Нужен был резкий переход.

– Ровно в пять вечера я подъеду сюда на машине, будь готов, Костя! – И, не дав ему ни опомниться, ни возразить, вышел.

Не мы одни жаждали заполучить копии чертежей – в сходном с нами положении находилось еще восемь заводов. И все теребили, все просили. Комплекты чертежей есть, но они придавлены актом. Что же, постараемся вернуться не только с копией акта, но хотя бы еще с одним комплектом чертежей, – очень хотелось заслужить благодарность нашего Князя. Хоть и зануда, а все-таки широкой натуры человек.

Сел в такси, заехал на минутку к Пал Палычу, оттуда на Горького в магазин полуфабрикатов, где мне обещали оставить цыплят, – попросим Лину приготовить табака, наверняка она знает, как с парной птицей управиться.

А в пять уже мчал машину домой – а в ней Костя. По дороге задумался об обещанных сюрпризах, тем более что Костя, садясь в машину, проговорил невзначай: «Ну что ж, поглядим на твои сюрпризы!..» «А что, – подумал я, – разве знакомство с гипнотизером не сюрприз? А канистра с дегустационным вином, которого нигде не сыщешь? Если хотите знать, то главный сюрприз – это сама Лина, хотя Косте достаточно и первых двух сюрпризов».

Я направил дела так искусно, что и сам себе удивлялся. И самое забавное состояло в том, что и гипнотизер, и его жена, и я – каждый по-своему подвергал Костю психологической обработке во имя моих интересов. А причины ревностной службы моих друзей известны… Такое единство противоположных тактик, убежден, и Князю не приснилось бы. Я мог преспокойно отойти и даже оставить гостей, настолько четко работал механизм воздействия на Костю. Все темы были забыты, за исключением одной – автоматической системы. О чертежах гипнотизер говорил с такой убежденностью и страстью, словно всю жизнь носил в душе одну-единственную думу: заполучить их. Лина даже терпела ухаживания захмелевшего Кости, чтобы не воздвигать новых препятствий на пути к моей цели. Могло показаться со стороны, что самый крупный эксперт по автоматической системе – это наша Лина, а о гипнотизере и говорить не приходится – светило, да и только! Что Костя? По-моему, и аллах с русским богом вкупе не устояли бы против такого союза колдовства и красоты. О неодолимой силе подобного единения, помнится, даже в Коране или какой другой священной книге написано.

Жена говорила, а муж с помощью колдовских волн всаживал слова Лины в самую душу Кости. Будто я воочию видел этот процесс: вылетают слова-гвоздики и прочно вбиваются острыми наконечниками в бедную голову Кости: попробуй устоять!

Сразу охмелев после первой рюмки – такова особенность моего организма, – со следующих рюмок я стал постепенно трезветь, пока мои мысли не прояснились, очистились, как журчащий родник, и я, глянув на тройку, понял: Князь будет радоваться тому, каких полководцев он взрастил.

Я вышел проводить гостей, остановил такси, сунул шоферу в верхний кармашек пиджака пятерку и наказал развезти моих друзей.

Еще до начала пиршества, когда головы были трезвы, мы с Линой за жаркой цыплят договорились о встрече завтра днем. Чтобы не терять время и успеть завершить дела к приходу ко мне Лины, я к открытию института был уже у его ворот. Командировочное удостоверение пришло, я его заверил, получил экземпляр чертежей и набил портфель тяжелыми томами, понес акт в машбюро и разделил на несколько частей, чтоб быстро успели напечатать, и уже через час с лишним акт был готов. Довольный удачным течением дел и в предчувствии встречи с Линой, я горячо поблагодарил Костю, расцеловался с ним и только хотел проститься и уйти, как он необычно как-то посмотрел на меня, и в его взгляде я уловил нечто знакомое: уж не внушил ли ему что-нибудь гипнотизер?!

– Друг, – сказал Костя, – а я тебя никуда не отпущу! – и улыбается.

Неужели гипнотизер догадался? Но как? Я недоуменно заморгал.

– Вчера ты мне приготовил сюрприз, сегодня увидишь мой! Долг, известно, красен платежом.

– Костя, душа моя, какой долг? Какой сюрприз?

– А вот и увидишь!

– Но у меня срочные дела!

– Никаких срочных дел у тебя быть не может – я их все уладил!

– Но ты ведь на работе.

– Это тоже работа! – И он в точности вернул мне мои же собственные слова, которыми я еще вчера так удачно склонил Костю. А он к тому же добавляет: – Такое случается раз в год! Считай, что тебе крупно повезло. Одним словом – сюрприз!

Мы вышли, взяли машину, я предложил заехать ко мне: портфель надо было оставить, не тащить же его, такой тяжелый, с собой.

Когда отъезжали от нашего дома, я увидел, как в мой подъезд вошла Лина. Хорошо, что она нас не увидела!.. Ничего, навестит тетю, помянут бабушку, а мы встретимся перед гипнозом. Как можно отказать Косте, когда он обещает сюрприз?

10

Уж не в тягость ли твоим плечам бедовая твоя голова? Готовься!..

Из народного сказания

Доехали до старого, с железной крышей дома на окраине города и остановились. Костя не дал мне расплатиться, сказал, что сегодня расходы берет на себя. Около нас затормозила новая темно-вишневая «Волга», из нее вышел со вкусом одетый высокий грузный мужчина. Во взгляде его – уверенность и достоинство; казалось, он приехал на симпозиум выступить с докладом. Не очень гармонировал с его внушительным видом старый, с двумя замками портфель, – за таких важных лиц портфель носят другие… Вежливо уступая друг другу дорогу, мы вошли в покривившиеся старые двери деревянного дома.

Уму непостижимо, как ухитрялись эти двери держаться на петлях… Спустившись по невидимым ступенькам, мы оказались в сыром полутемном коридоре, пройдя который, поднялись по лестнице и вошли, видимо, в какое-то учреждение. Своими расспросами я не хотел докучать Косте, – даже в машине счел неуместным поинтересоваться: скажет – хорошо, не скажет – ему виднее. А здесь, в присутствии незнакомого солидного мужчины, и подавно неудобно. Словом, закрыв эту дверь, прошли в другую и вдруг оказались в ослепительно освещенной просторной комнате. Мне даже не приснился бы такой зал: облицованные дорогим деревом стены, паркет блестит, как стекло. Хороша развалюха!

Костя искоса посмотрел на меня, словно изучая мое состояние: «Ну как? Нравится?» Я скрыл удивление: такие люди вели здесь себя как завсегдатаи, запросто, и неуместно было в их присутствии изливать свои телячьи восторги. Как все, так и я.

Костя положил свою сумку на стул и снял пиджак. Я в точности повторял его движения, чтобы ничем не выделяться. Мы протянули пиджаки пожилому гардеробщику, и он аккуратно повесил их на вешалки; Костя дал ему какую-то бумагу: то ли деньги, то ли записку – не углядел.

Посреди комнаты стоял массивный стол на толстых резных ножках; на полсотню гостей; ни в какую дверь он не пролез бы, видимо, был сколочен тут же; вокруг стола стояли широкие полированные скамейки; в углу, на маленьком столике, накрытом белой скатертью, – высокий блестящий самовар, а рядом – холодильник. Костя открыл сумку, вытащил бутылку водки, две бутылки пива и кое-какую закуску и упрятал в холодильник. Похоже на столовую, нечто вроде наших получастных кухонь-ресторанчиков, где готовят хаш – густой горячий бульон из бараньих голов и ножек с чесноком, поедаемый ранним утром любителями крепко выпить и основательно, на целый день, подкрепиться. «Наверное, здесь собирается мужская компания, – решил я, – и пиджаки снимают оттого, что в комнате жарко». Вошло еще несколько человек из разряда солидных и уважаемых. Яркий свет, отражаясь в больших зеркалах, раздвигал комнату вширь, четко вырисовывал серьезные лица людей, готовящихся к какому-то важному событию. В сумке у Кости оставалось что-то еще.

– Пойдем, – сказал он мне.

Снова хотел было у него спросить, где мы, но промолчал и на сей раз: поддался течению, пусть себе уносит!.. Вошли в одну дверь зала и вышли из другой, оказавшись в помещении, которое трудно вообразить наяву: уж не во сне ли я вижу это чудо.

В еще большем зале, чем тот, откуда мы пришли, – огромный бассейн, полный до краев прозрачной воды!.. Стены и дно выложены голубым кафелем, отчего вода отливала голубизной, точь-в-точь как голубые воды высокогорного озера Гёй-Гёль; а по стелющемуся над бассейном пару чувствовалось, что вода теплая; вдоль одной из стен стояли мягкие, отнюдь не «спортивные» кресла, и мы заняли два из них.

– Раздевайся, – сказал мне Костя.

– Но у меня нет плавок!

– А зачем они тебе? – удивился он.

– Разве мы не будем купаться в бассейне?

Он расхохотался:

– Да кто тебя пустит, грязного, в бассейн? Сейчас мы с тобой как следует попаримся в парной, потом вымоемся, а там поглядим, что дальше делать!.. Раздевайся!

Не спеша, молча, каждый раздевался в своем кресле, будто исполнял магический ритуал. И Костя, и я, и другие. Остались в чем мать родила.

– Иди за мной, – тихо сказал Костя.

Голые тела шагали к двери.

Отряд голых…

Но кто они? Неужели это те, которые вошли сюда с нами?! Будто это другие люди – до того все стали неузнаваемы. И все на один манер, полное равенство. Солидность и степенность сошла со всех с одеждой и очками; ни тебе величавости осанки, ни довольства; тонкие хрупкие ноги, осторожно ступая, стыдливо несли толстые белые тела. Вошли один за другим в низкую дверь, держа в руках мыло и мочалку.

Да это же настоящая баня! Да еще какая – люкс! Хочешь принять душ – к услугам твоим отдельные кабины… А шайки! Ах, какие шайки – желтые, белые тазики; вода кажется особенной, мягкой – держишь в руках эмалированный таз, а вода дрожит и отражает выложенные зеленой плиткой стены.

Шум воды и нагота развязали языки – все заговорили, загалдели, загудели. Слова слились в монотонный банный гул, отражаемый от влажных стен и проглатываемый нашим слухом.

Ну что ж, начал мыться. Тонкие ноги передвигались от кранов к мраморным скамьям осторожно, чтоб не уронить грузные, тяжелые тела. Кто-то протянул мне мочалку и попросил, чтоб я ему потер спину; я взял густо намыленную мочалку, и передо мной возникла чуть ли не полутонная туша белуги с очень нежной кожей, – я тер это бело-розовое тело неистово, пока оно не стало кроваво-красным, точно сгорело под солнцем Апшерона в августовский зной. В ответ он предложил свои услуги – потереть мою спину, я сначала отказывался, неудобно как-то, а потом согласился: хорошо тер он мне спину, ничего не скажешь.

Оказывается, это было только прелюдией к купанию, – настоящая баня была за дверью, и все, быстро смыв с себя мыло, спешили туда – в парную.

Парная что надо: ступенчатый полок из толстых брусьев, стены из дубовых бревен, ласкающий глаз ровный, доска к доске, потолок. Каждый, кто входил в парную, брал в руки березовый веник, поднимался по знакомым ступенькам и начинал лупить себя веником с головы до ног. В углу лежали огромные раскаленные камни, словно только что исторгнутые вулканом. Кто-то вылил на них ведро воды: показалось, что они живые, так зашевелились и зашипели камни, и такой поднялся пар, что чуть с ног меня не сбило горячей волной. Костя залез на самую верхнюю ступеньку, я же остался на нижней, но вскоре горячий воздух обжег дыхание, я не вытерпел, быстро сошел со ступеньки и, весь потный, задыхаясь, выскочил из парной. Через минуты две следом вышел Костя и, встав неподалеку, окатил водой из таза свое пышущее жаром тело, охая, бросил на меня жалостливый взгляд, будто я был разнесчастным человеком, обиженным судьбой и не понимающим истинную прелесть жизни.

Все покинули парную, и ставшие еще обширнее красные тела сразу заполнили баню: от горячих тел воздух накалился, и я быстро сунулся под душ, закрыв глаза и подставив лицо навстречу ласковым прохладным струям. Стоял я под душем долго, и вдруг Костя схватил меня горячей рукой, тянет снова в парную. Я вначале упирался, но как гость вынужден был уступить, хотя, как и в первый раз, не поднялся выше первой ступеньки. Все пошли в парную по второму кругу. Пар плотно окутал тела. Были видны только головы немногих, сидевших на нижних ступенях. А когда люди задвигались, показалось, что головы плывут в пару без тел… «Нет, не могу!» – я снова не вытерпел и вышел. Следом – Костя. Он прошел дальше, к бассейну, я – за ним. И с ходу Костя – бултых, окунулся в голубые воды Гёй-Гёля. Я тоже прыгнул, и мы поплыли к другому берегу.

Вытираясь, Костя моргнул мне: «Помирился я со своей ханум, и о тебе она позаботилась!» – и протянул мне полотенце.

Завернулись в широкие махровые полотенца – вот что, оказывается, оставалось в сумке – и прошли в комнату, где стоял на резных ножках массивный стол.

Встретивший нас пожилой мужчина заранее выложил на тарелки закуску и расставил бутылки, которые все, кроме меня, принесли с собой. Сели, опрокинули по рюмке, затем из фужеров выпили пива. Произнесли тост в честь бани, – видимо, такой здесь был ритуал. Поели, задымили папиросами-сигаретами. Второй тост был за здоровье всех, кто пришел; и это тоже считалось, как я понял, традиционным.

И опять – в баню, в парную. Там все тотчас отрезвели, парная вышибла весь хмель, и мы, точно возрожденные, голодные, снова сели за стол. Очередной тост – за молодость желаний и умений! А последний произнес Костя:

– За здоровье нашего банного вождя, настоящего мага, чародея и колдуна! – И, взглянув почему-то на меня, продолжал: – Войдя сюда утомленными стариками, мы уходим молодыми, и это говорит о могуществе нашего волшебника, да будет он жить век!.. За вас, Арвид Леонардович!

Я понял его брошенный в мою сторону взгляд: это в ответ на мой сюрприз – мол, ты мне показал гипнотизера, а я тебе – чародея! Закипел самовар, налили чай.

«Нет, – подумал я, – непременно расскажу Князю. Нам бы тоже отгрохать такую баню!.. А что? Собрать деньги и построить баню на кооперативных началах для кое-кого из наших, включая, конечно, и меня самого – за идею».

Когда оделись и вышли, я, к своему удивлению, никого не узнавал. Это были совершенно незнакомые, чужие люди. В их внешности и движениях чувствовалась решимость, шагали они твердо и уверенно. Еще несколько минут назад мы были как одна душа, но кто же из них хотя бы тот, кому я тер спину?! Скрылись белужьи тела, такие нежные и робкие, спрятались хрупкие, тонкие ноги.

Только сейчас я заприметил каменное здание, примыкающее к старому деревянному дому-развалюхе. Из его трубы слабой струйкой выходил и, подхваченный ветерком, срезался белый дым.

«Вот и все!» – сказал Костя, широко и открыто мне улыбаясь.

Мы обнялись, как братья, и расцеловались.

Хоть голова была тяжелой и в ней шумело, я чувствовал себя легким, как птица, – взмахну крыльями-руками и полечу!

Не помню, как я добрался домой и завалился спать, даже не раздеваясь. Проснулся будто от толчка. Слова-то какие сказал мне на прощание Костя: «Погубишь дело – отвратишь от идеи!» Это он о новой автоматической системе.

А я ему в ответ: «Запишу, – сказал, – тебя в учителя свои и стану называть отныне «Костя-муэллим»!..»

А про себя думаю: «Мало было у меня учителей, из дальних краев еще один выискался!..»

Князь любит говорить:

«Ашуг без учеников – не ашуг». Это он о себе.

И еще любит говорить:

«Ашуг без учителей – тоже не ашуг».

А это уже обо мне.

А если я желаю быть ашугом одной возлюбленной и вкушать яркие звезды на черной скатерти неба, тогда как, Нияз-муэллим?

А что скажете вы, Костя-муэллим? Князь и Костя переглянулись и удивленно развели руками: мол, что с него возьмешь? Скажет же иногда такое, что и не сразу поймешь.