Текст книги "Политика и рынки. Политико-экономические системы мира"

Автор книги: Чарльз Линдблом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)

В полиархических странах распространено убеждение, что системе свойственна тенденция к уравниванию доходов. Если так, то такая тенденция обусловливает медленное движение общества в указанном направлении – настолько медленное, что в настоящее время обсуждается вопрос: а не угасло ли тихо это движение за последние несколько десятилетий, в то время как СССР, наоборот, значительно продвинулся по направлению к большему равенству⁴⁴? Во всех полиархических государствах препятствием к существенному уравниванию доходов, если такая цель в принципе намечалась, является неравенство в распределении богатства. После какого-то момента богатство придется коллективизировать или перераспределять, если потребуется большее равенство доходов⁴⁵. Возможность дальнейшего перераспределения доходов или перераспределения богатства в таком случае определяется не техническими особенностями системы, а принципами полиархической политики, особенно ограничениями общественного контроля, которые мы обсуждали в предыдущих главах. В экономике, основанной на частном предпринимательстве, движение по направлению к равенству представляет угрозу для большой и непропорционально влиятельной части общества. Что касается препятствий политического характера к уравниванию, они зачастую весьма невелики в некоторых авторитарных системах.

Новая привилегированная элита

Если неравенство в денежных доходах и богатстве является основным препятствием к экономическому равенству, отсюда не следует, что коллективная собственность на богатство устраняет это препятствие. Богачи пользуются властью над национальными фондами и активами, а также получают особый доход вследствие имеющихся у них прав собственности на эти активы. Национализация подобных активов не отменяет необходимости осуществлять контроль и управление ими. Передача управления от владеющей собственностью элиты к правительственной элите, не контролируемой обществом, совсем не обязательно окажется благом. Если новые управляющие государственными активами используют свое положение в правительстве для получения новых дополнительных благ и привилегий, доли доходов, то совсем необязательно, что в степени равенства доходов хоть что-нибудь изменится.

Элиты всегда обогащаются и набивают себе карманы; и коммунистические элиты в какой-то степени поступают так же. В СССР мы отметили некоторое ограничение в области получения высшего образования для детей элиты. Кроме того, в СССР элите предоставляются автомобили, большие квартиры, загородные дома, прислуга, общение в высших кругах, медицинское обслуживание и привилегированный доступ к снабжению продовольствием, напитками, возможности зарубежных поездок⁴⁶. Становится совершенно очевидным, что потворство своим желаниям – это в какой-то мере характерная черта кубинской элиты, хотя истинную величину этого явления трудно оценить⁴⁷. В Китае, как сообщается, общественное влияние помогает заполучить «дефицитные товары, более высокую оплату труда, назначение на легкую и хорошо оплачиваемую работу»⁴⁸. Не ясно, как сравнивать эти льготы со льготами, имеющимися у богачей в странах с рыночной экономикой, помимо собственно констатации их сходства.

Подведение баланса

Разумное заключение по такому предмету, как доход и богатство в коммунистических и полиархических системах, должно быть примерно таким: несколько промышленно развитых полиархических государств, исключая США, возможно, добились большего равенства, чем любая из европейских коммунистических стран. Однако если сравнивать по группам, страны, относящиеся к группе полиархических государств, почти наверняка являются значительно менее эгалитарными, чем страны, принадлежащие к группе коммунистических государств. Распределение частного богатства является в высшей степени неравным во всех странах с рыночной экономикой, основанной на частном предпринимательстве. Власть над богатством, однако, неравномерно распределена в системах обоих типов – она находится в руках богатых в странах одного типа и в руках правительственной элиты – в странах другого типа.

Коммунизм в менее развитых странах, таких, как Китай и Куба, добивается гораздо большего равенства, чем системы рыночной экономики достигают в сопоставимых по развитию странах – Индии, Мексике или любой из стран Латинской Америки. По сравнению с промышленно развитыми странами Китай и Куба стоят особняком. В обеих странах руководство в тот или иной момент заявляло о своей приверженности эгалитаристским целям в такой степени, в какой они выходят за рамки любых эгалитарных устремлений, когда-либо предпринимавшихся европейскими коммунистическими странами или каким бы то ни было полиархическим государством. «Однажды, – сказал Кастро, – мы все должны будем получать одинаково»⁴⁹. И обе страны почти наверняка достигли большего уровня равенства, чем любая другая коммунистическая страна или страна с рыночной экономикой, за исключением некоторых самых небольших и самых эгалитарных полиархических стран – таких, как Норвегия. Нельзя, однако, предсказать, сохранится ли в будущем равенство на достигнутом уровне или же увеличится. На Кубе правительство уже отступило от своей исключительной приверженности идее равенства – и мы убедимся в этом в следующей главе. Эгалитаризм Мао подвергся нападкам немедленно после смерти китайского вождя.

Одним из эгалитарных достижений коммунистических стран, которые мы уже упоминали в главе 6, является масштабное сокращение безработицы. Поскольку коммунистические системы не признают, что безработица является проблемой, они не публикуют никакой статистики по этому параметру. Но наблюдатели соглашаются с тем, что безработица здесь не является такой проблемой, как в странах с рыночной экономикой. Работники остаются в штате на окладе в таких ситуациях, в каких в рыночной экономике штат бы распустили. Результатом, конечно, является в определенной степени расточительное, непроизводительное использование рабочей силы и некоторая неполная занятость – возможно, весьма значительные в Китае. Но почти каждый здоровый взрослый мужчина и большая доля женщин имеют гарантированную работу. Если их приходится увольнять вследствие того, что в них больше не нуждаются, их переход на новую работу совершается относительно быстро. Коммунистическая политика в данном отношении является альтернативой политике выплат пособий по безработице, которые не входят в систему социального обеспечения в коммунистических странах. Права на получение пособия истекают, в то время как коммунистическое право на работу – нет. Большинство мыслящих людей, возможно, посчитают, что тут есть разница: с одной стороны, рабочего сохраняют в статусе активного члена сообщества, а с другой стороны, ему помогают денежным пособием в те периоды, когда он изгнан из этого сообщества.

Глава 21

НАСТАВНИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ И МОРАЛЬНЫЕ СТИМУЛЫ

Просвещенная правящая элита модели-1 может выбрать вариант управления не посредством использования традиционной власти, а через «воспитание» масс – то есть посредством того, что мы назвали системой идеологического наставничества. Именно соединение наставнической концепции с концепцией модели-1 дает величайшую возможность революционного преобразования общества, каковую коммунизм фактически пока еще нигде не реализовывал, а именно: возможность проведения полной и окончательной революции, будь она кошмаром или утопией. В модели-1 присутствует видение информированной, теоретически просвещенной элиты. В наставнической модели из главы 4 имеет место всеобъемлющее «воспитание», предназначенное для того, чтобы уменьшить зависимость системы от бюрократической и иной власти путем активизации добровольной инициативы и разносторонней творческой изобретательности для предоставления выхода той социальной энергии, которую управление «сверху» высвободить не может.

Наставнический компонент в Китае

В настоящее время, хотя и не так явно, как несколько лет назад, Китай занимается созданием абсолютно новой формы организации общества при помощи беспрецедентно активного применения всех многочисленных форм убеждения и индоктринации – того, что в «наставнической» модели мы обозначили как «воспитание»¹. «Большой скачок» 1958-1960 годов был массовой и, справедливости ради надо сказать, героической попыткой путем высвобождения потока «воспитанной» энергии добиться большего прогресса, чем можно было бы достичь посредством традиционного координированного планирования. Процесс сопровождался децентрализацией бюрократического контроля и управления производственными структурами, развитием коммун в сельском хозяйстве и интенсивной идеологической кампанией.

«Культурная революция» 1965-1969 годов была потрясением другого типа. Это была массированная кампания идеологической чистки, являвшая собой доказательство веры Мао в силу убеждения и его необычайной решимости преобразовать общество с помощью убеждения. Убеждение было использовано не с целью увеличения производства, а с целью «воспитания» людей, реформирования учреждений и организаций, которые, по мнению Мао, препятствовали продолжению революции в китайском обществе. Соответственно, это была вызывающая глубокий раскол и разногласия борьба за руководство революцией. Мао оказался во главе усиливающейся борьбы против бюрократического партийного аппарата, а потому все более нуждался в организованной поддержке со стороны какого-либо альтернативного источника; и такую поддержку он нашел в виде спешно мобилизуемых групп молодежи – «красных охранников». Их, в свою очередь, поддерживала Народно-освободительная армия Китая, для которой они были всего лишь одним из видов войск. Народно-освободительная армия в конце концов не только поглотила их, но и в значительной степени на какое-то время заменила собой партию, взяв на себя осуществление ее функций. «Воспитание» в принципе было центральной концепцией «культурной революции». Но в действительности оно сопровождалось запугиванием, принуждением, прямым насилием и военными действиями, граничащими с гражданской войной².

Средством получения коммунистического «нового человека» должно было стать «воспитательное» наставничество. Новый человек должен был быть человеком «без эгоистических интересов, с сердцем и душой, отданными людям». Многие из тех, кто побывал в Китае, утверждают, что встречали этих новых людей, как бы невероятно это ни звучало. Китайская готовность служить идее создания «нового человека» была намного сильнее, чем все аналогичные попытки советского руководства. Советский Союз никогда не предпринимал такой поистине массовой кампании идеологического воспитания, которую можно проиллюстрировать изданием – в свое время распространявшимся массовыми тиражами по всей территории страны и обязательно имевшимся у каждого гражданина Китая – маленькой красной книжки «Цитаты из работ председателя Мао». Ее изучали самостоятельно и на курсах лекций по изучению интеллектуального наследия Мао, на бесчисленных заседаниях взрослых и детей в армии и школах, на фабриках и заводах, в мастерских, на игровых площадках, в коммунах, в поле.

Очевидны различия в отношениях Мао и Ленина к проявлениям «спонтанности» масс. Ленин, как и Мао, считал, что спонтанно выражаемое недовольство рабочих и крестьян является зачастую недостаточным условием для революции. Эта спонтанность предполагает осторожную «профсоюзную сознательность», которая легко рассеивается в ходе приобретения тривиальных целей и выгод. Таким образом, она фактически является силой, препятствующей революционным переменам. Для Мао сама возможность этого указывала на необходимость «воспитания», чтобы можно было направить недовольство масс в другом направлении, вместо того чтобы, по Ленину, подчинять выражающие недовольство группы власти коммунистической партии³.

Кроме того, в Советском Союзе классовая борьба рассматривается как структурное явление, то есть как конфликт двух классов. Мао видит в ней непрерывную внутреннюю борьбу каждой личности, борьбу между старым, испорченным и новым человеком. А значит, для уничтожения пережитков старого класса «воспитание» важнее, чем новые формы власти⁴.

В наставнической системе, как мы видели ранее, особое значение имеет правильное отношение к тем или иным явлениям. Профессиональная компетентность не настолько важна. В то время как в Советском Союзе акцент в области управления промышленностью относительно быстро сместился в пользу «профессионала» вместо «красного», китайская политика по проблеме «красный-или-профессионал» дошла до крайностей, ставя наличие идеологически правильных убеждений и отношений выше профессиональной компетентности и в период «большого скачка», и затем вновь во время «культурной революции». С 1971 года Китай, однако, опять вернулся к профессионализму в качестве приоритета⁵.

Соответствующей особенностью системы наставничества является враждебное отношение к профессиональной специализации. На китайских предприятиях, в отличие от их аналогов в СССР, руководители, технический персонал, другие специалисты и квалифицированные рабочие – все должны выполнять разнообразные работы. При этом – по крайней мере одну и ту же работу, что и рабочие на заводе⁶. Энергичность, гибкость, изобретательность, проявление разнообразной инициативы ценятся больше, чем четко отлаженная координация и согласованность руководства.

В этих нововведениях Мао выступал как против очень узких специалистов, подобно специалистам по производству булавок, упоминаемых в трудах Адама Смита, так и против очень широких специалистов, подобно высокопрофессионалам-стахановцам Советского Союза. В этом отношении наставническое «воспитание» созвучно тем положениям мировой мысли, в которых приоритетом становится мотивация, отодвигая координацию на второй план. Этот новый поток отличается необычайной разнородностью. Он объединяет молодежные движения в Соединенных Штатах; некоторые рабочие движения в Западной Европе, направленные на развитие демократии участия; новые формы организации промышленных производств, при которых сборочные линии и конвейеры отменяются, а им на смену вводятся менее узкоспециализированные рабочие задания; и новые достижения экономической теории. О возникновении нового интереса среди экономистов-теоретиков, далеко ушедших от маоистской теории, к применению энергичной изобретательности на предприятии свидетельствует конструктивная статья Лейбенстайна по Х-эффективности^{* 7}. Данный аспект наставнической системы – изобретательность вместо отлаженной скоординированности – предполагает близость системы не к модели-1, а к модели-2. Этим во многом объясняется привлекательность Китая в глазах многих представителей западного мира.

Мао – «Великий кормчий» китайского коммунизма – полагал, что «воспитание» может способствовать решению человеком широкого спектра проблем – от производства велосипедов, которые «быстрее, лучше и дешевле», и до устранения бедности или освобождения человеческого разума⁸. И все-таки акцент на «воспитании» в китайской доктрине не может надолго пережить Мао⁹. Китай уже отступил в известной степени от характерной ранее децентрализации власти, предвещая возможный перенос акцента на обычную, традиционную форму власти вместо наставнической¹⁰.

В любом случае большая часть китайского «воспитания» – лишь притворство, обманный предлог наставнической системы. В действительности эта система является механизмом надзора, запугивания, вмешательства в личную жизнь, «промывания мозгов» и осуществления всех прочих ужасов авторитарного режима, претендующего на всестороннюю осведомленность. Власть, а не убеждение, остается главным инструментом управления элит в Китае. Когда, например, государству нужно, чтобы промышленные рабочие выехали в сельскую местность, они едут «добровольно» под угрозой репрессий¹¹. По свидетельству самих же китайских лидеров, «довольно много партийных организаций и кадров оказались не в состоянии учитывать мнение масс до того, как принимать решения и издавать распоряжения. Более того, в процессе выполнения этих решений и распоряжений они не пытались убедить и просветить массы, а просто прибегли к изданию приказов о выполнении намеченного»¹².

Другими словами, «воспитание» превратилось в воздействие иного характера, как в «неуловимом преобразовании изучения цитатника трудов Мао из акта творческого изучения в новый ритуал политического управления», от изучения – до хорового скандирования и механического разучивания в группах в виде речевок¹³.

И все-таки комментарии тех, кто побывал в Китае, ученых, людей, опрашивавших беженцев, часто свидетельствуют о том, что, возможно, является отличительной чертой нового китайского общества (но этих свидетельств совершенно недостаточно): «Беженцы – и интеллигенция, и представители рабочих специальностей – четко формулируют и выражают свои мысли; и <...> они имеют привычку анализировать все. Даже крестьяне, грязные и одетые в тряпье, будут рассказывать о своей жизни с ораторским красноречием... Китайские коммунисты имеют обычай анализировать все, что происходит в повседневной жизни»¹⁴.

Наставнический компонент на Кубе

В середине 1960-х годов перед лицом очевидных экономических трудностей, обусловленных неадекватными политическими решениями, Куба отказалась от институтов и политических стратегий, в создании которых брала пример с Советского Союза. Коротко говоря, в 1966-1970 годах кубинское руководство вместо этого посвятило свою деятельность задаче формирования нового кубинского человека посредством «воспитания». «Общество в целом, – заявлял Че Гевара, – должно стать огромной школой»¹⁵. В стиле китайских массовых кампаний энергию масс привлекали к масштабным коллективным проектам для выполнения разнообразных конкретных задач – например, сбора урожая сахарного тростника или обучения неграмотного населения навыкам чтения.

Как и в Китае, на Кубе элементы наставничества зачастую являлись маской для обычных репрессивных механизмов авторитаризма – или, по крайней мере, применялись одновременно с ними. Комитеты защиты революции провозгласили своими целями следующие: «Он [каждый комитет] будет сотрудничать в добровольном порядке во всех видах деятельности и необходимых этапах производственного процесса.

Он организует дискуссионные группы... для повышения политической и гражданской активности всех своих членов.

...Он обеспечивает ликвидацию безграмотности в пределах его зоны действия.

Он организует общественную аудиторию при выступлениях лидеров революции перед народом».

Но первоначальные заявления Кастро о создании комитетов делались в другом тоне, и этот тон был зловещим: «Мы собираемся создать систему коллективной бдительности... Каждый будет знать всех и каждого в своем квартале или районе: и что они делают, и какие отношения связывали их с режимом тирании, и во что они верят, и с какими людьми встречаются, и в какой деятельности они участвуют»¹⁶.

Как мы уже говорили, Куба, как и Китай, в тот период полагалась в выполнении того, что «воспитание» часто оказывалось не в состоянии обеспечить, на вооруженные силы. Как отмечали в то время некоторые из наблюдателей, «образ армии стал образом общества»¹⁷.

Свидетельства того, что на Кубе действует власть, основанная на принуждении, а не на системе наставнического «воспитания», становились все более многочисленными начиная приблизительно с 1970 года. В это время Кастро стал постепенно обращаться к более ортодоксальной советской модели коммунизма. С одной стороны, были начаты различные институциональные реформы, направленные на разделение армии, партии и государственного управления. В ходе подобных же реформ делалась попытка создать множество четко определенных ролей и обязанностей для всех общественных институтов и учреждений. Реформы принимали такие различные формы, как интеграция процедур планирования, с одной стороны, и введение заново субординации и офицерских званий в армии – с другой. Кубинское правительство стало менее персонифицированным и более бюрократизированным. В то же время фермеры, рабочие и молодежь оказались под более пристальным контролем со стороны органов власти. Идеологическая выдержанность стала обязательным требованием в образовании и проведении культурных мероприятий, и это требование было подкреплено новым ужесточенным уголовным законодательством¹⁸. То, что некогда начиналось как вдохновенная попытка наставнического «воспитания», подошло к концу; и все-таки оно не исчезло бесследно, оставив после себя в наследство доктрину, которая может возродить это движение к жизни снова – для блага или во вред – при более благоприятных экономических условиях.

Организация рабочей силы

Помимо широкого распространения в обществе, убеждение или «воспитание» в наставнической системе, по крайней мере гипотетически, является специфическим способом организации рабочей силы. По крайней мере до смерти Мао Китай проводил подобный курс как дополнение к традиционным механизмам власти – посредством замещения рыночных стимулов моральными. И в течение нескольких лет в форме небывалой кампании по выявлению и внедрению моральных стимулов Куба пыталась использовать «воспитание» до предела. Их опыты явились, по сути, предварительной проверкой действия моральных стимулов для всех стран мира, и в мире почти наверняка найдутся желающие продолжить в дальнейшем эту проверку. Куба и Китай также предоставили более четкие свидетельства того, каково в действительности значение «воспитания» в экономической организации.

Одно время внимание Запада больше всего привлекала коммуна как наиболее яркая и революционная черта китайского общества. Это было радикальное предприятие наставнического «воспитания» – не менее чем попытка преобразовать через новую форму общественной организации целую систему стимулов, воздействующих на рабочих в сельском хозяйстве и в промышленности, – до той степени, до какой коммуны были представлены в городах. Эксперимент не был удачным, но роль коммун в сельском хозяйстве и традиционные коммунистические альтернативы коммунам стали частью истории об использовании моральных стимулов.

Организация сельского хозяйства¹⁹

В первые бурные годы советского коммунизма была предпринята – в малых масштабах – попытка общинной организации сельского хозяйства. После 1931 года такую организацию упразднили. Затем последовали принудительная коллективизация и объемные обязательные поставки продукции государству, которые тяжким бременем легли на сельскохозяйственные предприятия; это бремя стало легче только после смерти Сталина²⁰.

Китайский эксперимент с коммунами был намного шире. Во время «большого скачка» в конце 1950-х годов Китай организовывал коммуны по несколько тысяч семейств каждая; коммуны использовались как новый метод (в числе прочих методов) кооперативного производства и потребления, который, как предполагалось, сможет помочь найти те моральные стимулы, которыми можно заменить стимулы рыночные. Капитал, оборудование, план производства и произведенная продукция должны были распределяться между членами коммуны. Еду раздавали бесплатно в общественных столовых. Члены коммуны гарантированно получали бесплатно – или должны были получать – комплект самой необходимой одежды, медицинское обслуживание, жилье, топливо, а также различные услуги: от погребальных до парикмахерских. Стоимость получаемых бесплатно благ могла составлять – в течение краткого периода в некоторых коммунах – до половины дохода крестьянина-единоличника.

Это смелое китайское начинание потерпело неудачу из-за проблем одновременно и с руководством, и со стимулированием; причины ряда этих проблем и трудностей кроются в многовековых традициях семьи и силе клановых связей в китайском обществе. Коммуны быстро утратили большинство своих экономических функций, и тогда производство было организовано в меньших коллективах – обычно производственных отрядах в составе 10-25 семей. Обеспечение бесплатными благами, как и общие обеды, в них отменили. Коммуна теперь стала всего лишь структурой местного органа власти с обычными характерными для таких организаций функциями, осуществлявшей планирование местной промышленности и сельскохозяйственного производства, а также обеспечивавшей работу местной промышленности^*.

Возможно, никто никогда и не рассматривал коммуны как нечто большее, чем структуры промежуточного характера. В отличие от нее традиционная коммунистическая цель в долгосрочной перспективе здесь представлена совершенно другой формой организации. Коммунисты считают, что социалистическая собственность идеологически стоит выше частной или совместной (кооперативной) собственности. По этой и по ряду других причин традиционные амбиции коммунистов в долгосрочной перспективе состоят в том, чтобы в бюрократическом отношении организовать огромный сельскохозяйственный сектор так же, как промышленность, в частности – создать крупномасштабные, принадлежащие государству фермы, управление которыми осуществляется так же, как управление фабриками и заводами.

Но поскольку эти амбициозные планы коммунистических стран нарушались и сопротивлением крестьян, представлявшим политическую угрозу, и неэффективностью – по крайней мере, до недавнего времени – государственных фермерских хозяйств, ни одна из этих стран так и не стала пока формировать сельское хозяйство по данному шаблону. Итак, с падением коммун коммунисты сегодня организуют сельское хозяйство в основном посредством сочетания авторитарного и рыночного управления, осуществляемого через частное, кооперативное и государственное предприятие^*.

Сегодня во всех коммунистических системах государственные и коллективные хозяйства организованы во многом так же, как предприятия или отрасли промышленности. Нормативы затрат на производство государственным и коллективным хозяйствам в основном определяются органами власти точно так же, как затраты производственных ресурсов промышленных предприятий. Но директорам хозяйств выделяются дополнительно некоторые контролируемые фонды для закупки материалов и ресурсов для производства по их усмотрению. Они также участвуют в бартерных и других сделках, которыми им позволяют заниматься, хотя те в большинстве своем и незаконны, чтобы хозяйства могли обеспечить выпуск продукции в соответствии с намеченными планами и в заданных объемах.

Что касается сельскохозяйственной продукции, то государственные хозяйства производят продукцию в соответствии с административно установленными для них квотами и нормативами так же, как и промышленные предприятия. Коллективные и частные хозяйства испытывают давление, которое оказывают на них разнообразными способами: их принуждают, подталкивают и побуждают производить продукцию; различные способы и методы воздействия часто комбинируются и применяются комплексно в отдельно взятой стране в конкретный период времени. Они могут включать: простые обязательные поставки государству; уплату налогов в натуральной форме, то есть произведенной продукцией, что приблизительно соответствует обязательным поставкам государству; применение поощрительных закупочных цен на продукцию, сдаваемую государству; и продажу части произведенной продукции по свободным ценам²¹. В европейских коммунистических странах до недавнего времени тенденция казалась ясной: переход от принуждения к рыночному регулированию выпуска продукции. Но, реагируя на противоречия во внутренней политике, Китай в различные моменты времени движется то в одном, то в другом направлении.

Частные земельные наделы

Зависимость коммунизма от рыночных, а не моральных стимулов в сельскохозяйственном производстве еще более заметна на примере частных земельных наделов. В большинстве коммунистических стран они распределяются колхозом для частного использования каждой конкретной семьей. Семьи выращивают продукцию (а иногда домашний скот) для собственного использования. Семьям обычно также разрешено продавать выращенную ими продукцию на организованных крестьянских рынках, хотя Китай время от времени делал попытки ликвидировать торговлю продукцией с частных участков и, возможно, попытается сделать это снова²².

Производительность на частных земельных наделах всегда была намного выше, чем в государственных или коллективных хозяйствах, и не только потому, что на частных подворьях выращивают преимущественно овощи и другую высокоурожайную продукцию. Стимулы к производству продукции на частном участке у крестьян высоки, и это непрерывно подрывает стимулы к труду в коллективном хозяйстве. По различным оценкам, в Советском Союзе от одной пятой до одной трети валовой стоимости сельскохозяйственной продукции в целом поступает с частных земельных участков, которые занимают только около 3 процентов посевных земель²³. В Китае на частных участках, занимающих, возможно, до 5 процентов посевных земель, по имеющимся оценкам, производится не менее одной трети сельскохозяйственной продукции страны²⁴.

Производительность частных земельных участков, конечно, является обратной стороной медали, а именно: низкой производительности хозяйств, работающих на основе нормативных квот и планов и являющихся объектом коммунистической кампании «воспитания». Советское организованное сельское хозяйство переживало застой при Сталине и затем вновь – после 1968 года. Через тридцать пять лет после революции сам Хрущев признал, что производство зерна и поголовье скота находится ниже аналогичных показателей 1916 года²⁵. Ни одна коммунистическая страна не достигла больших успехов в сельском хозяйстве, даже по собственному признанию лидеров этих стран, без возвращения в очень значительной степени к стимулам производства, характерным для рыночной экономики. Сельское хозяйство стало не светлым будущим, а большой неудачей коммунистической власти.

Моральные стимулы для сельской и городской рабочей силы

История применения моральных стимулов для сельских и городских рабочих, работающих по найму и получающих заработную плату, несколько светлее, чем история сельского хозяйства, по крайней мере, в Китае²⁶.

Средства управления рабочей силой

В коммунистических странах распределение и активизация рабочей силы всегда, и в настоящее время тоже, по большей части производится путем комбинированного воздействия методами авторитарного управления и рыночных стимулов. Моральные стимулы следует рассматривать именно в этом контексте. Как в странах с рыночной экономикой, в большинстве коммунистических стран для привлечения рабочих к выполнению определенных задач или принуждения их к переходу с одной работы на другую используется предложение оплачиваемой работы. Во всех коммунистических системах рыночными стимулами, действующими на рабочую силу, манипулируют высшее руководство и работники плановых служб, чтобы побудить рабочую силу делать то, что для них запланировано органами власти, хотя в сегодняшнем Китае рыночные манипуляции, возможно, не имеют большого значения. Например, заработная плата в неприоритетных специальностях удерживается на более низком уровне. В сельском хозяйстве и в торговле заработная плата ниже, чем в промышленности, транспорте и строительстве²⁷.