Текст книги "Политика и рынки. Политико-экономические системы мира"

Автор книги: Чарльз Линдблом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

И действительно, полиархический контроль может это сделать. В принципе, однако, мы видим теперь, что корпорации обладают свободой выбора в принятии решений; и в пределах этой сферы их полномочий полиархические принудительные меры в отношении предприятия причинят не больше вреда эффективному ценообразованию, чем причинили бы действия самой корпорации. Более того, полиархические решения в рамках данной сферы могут в принципе систематически обращать процесс принятия корпоративных решений в любом желаемом государством направлении – к экономическому росту, экономии энергии, защите окружающей среды или любой другой общенациональной цели, – а не оставлять корпоративные решения на откуп случайностям корпоративной политики или личным склонностям топ-менеджеров.

Говоря о возможности гибридного контроля, мы, однако, обсуждаем не более чем замыслы. Мы вскоре увидим, что препятствия на пути фактической организации того вида контроля, который мы только что себе вообразили, весьма серьезны и труднопреодолимы. В данный момент мы просто обратим внимание на то, что, по некоторым соображениям, представляется очевидной возможностью для нового сочетания форм политико-экономического контроля. Позднее мы можем рассмотреть фактические возможности и трудности.

ЧАСТЬ V

ТЕСНЫЕ, НО СЛОЖНЫЕ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ ЧАСТНЫМ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВОМ И ДЕМОКРАТИЕЙ

Глава 12

РЫНОК И ДЕМОКРАТИЯ

Одним из способов классификации политико-экономических систем является представление их в виде таблицы, демонстрирующей различия между рыночно ориентированными и прочими системами, а также между полиархическими и авторитарными системами (см. таблицу 12.1).

Таблица 12.1. Политико-экономические системы

Полиархические

Авторитарные

Рыночно ориентированные системы (не исключающие власть)

Все полиархические системы: Северная Америка, Западная Европа и другие

Большинство систем мира, включая Югославию, Испанию, Португалию, большинство стран Латинской Америки, новые африканские страны, Ближний Восток за исключением Израиля и все страны некоммунистической Азии за исключением Японии

Централизованные авторитарные и наставнические «системы» (не исключающие рынок)

Коммунистические системы, кроме Югославии и, возможно, Венгрии. Также нацистская Германия

Отметим, что все полиархии размещаются в одном и том же разделе таблицы; все они относятся к рыночно ориентированным. Поэтому один раздел остается незаполненным, хотя, если учесть мероприятия временного характера по политической мобилизации, проводившиеся во время Второй мировой войны в Великобритании, США и других полиархиях, то их можно было бы поместить в этот раздел.

Почему все существующие полиархии – частнопредпринимательские и рыночно ориентированные?

Все без исключения полиархии являются не только рыночными, но и одновременно частнопредпринимательскими. Чем же объясняется это великое историческое явление – зависимость полиархии от рынка и частного предпринимательства?

Поскольку и рыночные частнопредпринимательские системы, и полиархии являются методами общественного контроля над «государственными» решениями, можно было бы предположить, что общества, в которых общественный контроль очень высоко ценится, использовали бы оба этих метода. Но это не так. Большинство рыночно ориентированных систем не являются полиархиями. Тем не менее можно было бы задаться вопросом: не захочет ли общество, которое столь высоко ценит общественный контроль, что поддерживает полиархию, усилить общественный контроль, используя для этой цели рынок? Очевидный ответ состоит в следующем: такое общество может поверить в то, что полиархия – более эффективное средство обеспечения общественного контроля, чем рынок, и поэтому оно может отказаться от рынка.

Если мы будем рассматривать полиархию и рынок как системы общественного контроля, мы не увидим каких-либо непреодолимых причин их взаимообусловленности. В таком случае, возможно, у них есть какие-то другие общие характерные черты, объясняющие существование полиархии только в связке с рыночной системой. Вот в этом и есть ключ к разгадке – их общее происхождение. Два явления исторически связаны воедино, потому что, судя по тому, в какой форме они возникли, оба они являются проявлениями конституционного либерализма. И поэтому с рынком связана не полиархия как общее явление, а только полиархия под либерально-конституционной эгидой, которая является одной из нескольких возможных вариантов полиархии.

История демократии – это в основном история борьбы за свободу. Логически рассуждая, люди могут располагать значительной свободой даже при недемократическом режиме или быть во многих отношениях несвободными даже в условиях демократии. И в свете истории становится очевидным, что люди понимают различие между свободой и демократией. Однако один из способов, которыми люди пытались обеспечить свои свободы, состоял в установлении более или менее демократических режимов, которые мы называем полиархическими, в которых полиархия является средством, а свобода – целью. Демократия «дает клятву свободе»¹. «Борьба за демократию исторически является борьбой за политическую свободу»².

На ранних стадиях развития конституционного либерализма, начиная с Великой хартии вольностей и затем в ходе Пуританской революции^* и «Славной революции»^** XVII века, либеральное конституционное движение не ассоциировалось с демократией или полиархией. Это было движение за расширение и защиту свобод сначала дворян, а затем торгового среднего класса, включавшее в себя конституционные ограничения на прерогативы государства как средство этой борьбы. По мере того как движение постепенно стало ассоциироваться в конце XVIII века с идеями народного правления, оно сохраняло свое устремление к свободе, для которой народное правление было не более чем средством, и к тому же сомнительным.

Равенство – еще одна цель, средством для достижения которой считали демократию³. Однако в XIX веке широко распространилось мнение о том, что эгалитарные и либертарианские устремления находятся в конфликте. Поэтому эти два течения разошлись. Маркс и социалисты стали выступать за равенство, а либералы – за свободу. С тех пор эгалитарная традиция демократии оказалась подчиненной либертарианской традиции.

Великие «демократические» революции, американская и французская, выдвинули в качестве своей цели расширение «прав человека». Французская формула «Свобода, Равенство, Братство» не поднимает демократический общественный контроль до статуса цели революции. В действительности новые лидеры Франции во время революции не очень ценили общественный контроль. В послереволюционной Франции он постепенно стал лишь средством достижения свободы и исправления наиболее явного политического неравенства. В Америке революционеры объявили о своей преданности не общественному контролю, а «некоторым неотчуждаемым правам, и среди них жизни, свободе и стремлению к счастью»^*. Они хотели, чтобы правители не покушались на их свободу, но расходились во мнениях о том, какая степень народного правления обеспечит достижение этой цели. Отцы-основатели конституции США были пламенными либералами, но очень робкими демократами, а некоторые вообще таковыми не были.

Ни один из выдающихся деятелей политической мысли нового времени не выступает с позиций ценности общественного контроля посредством демократии, кроме тех, для кого демократия является средством достижения свободы или равенства. Все они прежде всего либералы, а уже потом демократы, если они вообще демократы: Локк, Монтескье, Бэрк, Бентам, Гегель, Милль-старший и Милль-младший, Спенсер. Руссо, самая великая фигура из не включенных в этот список, не был ни либералом, ни демократом в общепринятом значении этих слов.

Если по своему историческому происхождению полиархия является институтом для введения общественного контроля в таких объемах и формах, которые служили бы делу свободы, тогда нет ничего удивительного в том, что люди, создающие полиархии, при этом сохраняют и рыночные системы. Дело в том, что в значительной мере та более широкая личная свобода, к которой стремятся люди, – это свобода заниматься торговлей и организовывать предприятия, чтобы получать выгоду от торговли. Это и свобода передвижения, сохранения доходов и активов, а также свобода от беззаконных поборов. По словам Галифакса^**, «торговля – это дитя свободы».

Локк, главный источник американской революционной мысли, в своих трудах устанавливает самую тесную связь между рынком и либерализмом. Для Локка собственность была фундаментом либерального конституционного государства. Функцией государства являлась защита собственности, включая право собственности на свое тело, набор прав, посредством которых свобода впоследствии поглощается собственностью. Собственность является одной из основ рыночного обмена, так как люди не могут обменивать активы или деньги на активы или услуги, если не «владеют» активами и деньгами.

В рыночной системе необходимы также определенные минимальные свободы для обычных рабочих. Маркс писал: «Непосредственный производитель, рабочий, лишь тогда получает возможность распоряжаться своей личностью, когда прекращается его прикрепление к земле и его крепостная или феодальная зависимость от другого лица. Далее, чтобы стать свободным продавцом рабочей силы, который несет свой товар туда, где имеется на него спрос, рабочий должен избавиться от господства цехов, от цеховых уставов об учениках и подмастерьях и от прочих стеснительных предписаний относительно труда»⁴.

Очевидно, что связь между либеральной конституционной полиархией и рынком не является исторической случайностью. Полиархии были учреждены для того, чтобы завоевать и защитить определенные свободы: частную собственность, свободное предпринимательство, свободу заключения контрактов и выбора профессий. Полиархия служила и более широким устремлениям учредивших ее элит: «Цель – это всегда индивидуальная самопомощь»⁵. Рынки нужны как для конкретных свобод, так и для осуществления самопомощи. «Задача либерального государства заключалась в том, чтобы обеспечить условия для капиталистического рыночного общества. Суть и либерального государства, и рыночного общества составляла конкуренция, конкуренция между индивидуумами, которые были свободны выбирать, на что им употребить свою энергию и навыки»⁶.

В наше время связь между рынком и конкретными свободами, высоко ценимыми в либеральной традиции, по-прежнему очень тесна. Для того чтобы рядовые граждане имели свободу выбора деятельности, нам нужен рынок рабочей силы, а не авторитарная система ее распределения. Для того чтобы мы могли свободно путешествовать, не спрашивая разрешения у правительственного чиновника, мы должны иметь возможность покупать билеты на рынке. Для того чтобы обладать свободой читать, мы должны иметь возможность покупать книги. Свобода в либеральном представлении – это свобода от разнообразных форм государственного вмешательства. А для такой свободы рынки поистине являются незаменимыми.

Если мы поймем, что полиархия – это компонент высоко развитой формы конституционного либерализма и что конституционный либерализм в свою очередь является комплексом институтов, обеспечивающих свободу граждан заниматься торговлей, чтобы использовать свои жизненные возможности, мы не сможем представить себе полиархии без рынка. Но мы сможем представить себе рынки без полиархии, поскольку, не создав полиархии, некоторые страны, тем не менее, могут образовать некую форму конституционного либерализма, достаточную для того, чтобы гарантировать права элиты или среднего класса на обогащение. Такой комплекс гарантий может быть защищен соглашениями между членами элиты или конституционной традицией, не достигающей уровня полиархии.

Фактически ситуация в большинстве некоммунистических систем мира именно такова. Эти рынки функционируют в условиях хотя и слабых, но официально провозглашенных конституционных ограничений на вмешательство государства, вследствие чего существует, по крайней мере, некоторая свобода индивидуумов по использованию рыночных возможностей. И все это – без полиархического контроля над государством. На примере Мексики можно видеть, в какой степени, даже при отсутствии полиархии, наличие комплекса правил может расширить свободу среднего класса в использовании рыночных возможностей. Но почти все неполиархические некоммунистические системы входят в эту большую группу стран.

Можно вообразить себе полиархические государства любых конфигураций, но все реально существовавшие в истории и существующие в настоящее время полиархические государства демонстрировали и демонстрируют высокую озабоченность традиционными свободами, что проявляется в применении разделения властей и других средств для предотвращения чрезмерного сосредоточения власти у одного человека или организации – хотя бы и под предлогом законных национальных интересов. Полиархии – это системы правил ограничения власти, а не ее сосредоточения. Это результат борьбы за контроль над властью, а не за ее установление или повышение ее эффективности. Поэтому полиархии как политические системы подобны рынкам. Для них характерны децентрализация, диффузия влияния и власти и взаимное приспособление таким образом, чтобы в первую очередь индивидуумы и малые группы, а не национальные общности, могли стремиться к реализации своих желаний. Как мы видели, и существующие полиархии, и рыночные системы способствуют крайним проявлениям плюрализма.

Теперь нам придется ответить на два вопроса. Первый заключается в том, можем ли мы вообразить себе полиархию, обеспечивающую общественный контроль над правительством, усилия которого направлены на осуществление коллективных целей, но которое гораздо меньше внимания уделяет традиционным личным свободам? Да, это нетрудно. Отсюда логически следует, что полиархия и рынок независимы друг от друга. Это важный вывод.

Однако многие либералы верят в то, что нерыночная полиархия невозможна на практике. Например, они высказывают опасения, что люди предпочтут воевать друг с другом, а не стремиться к достижению договоренности о коллективных целях. Либералы считают, что полиархии были способны сохранять внутренний мир в основном только потому, что способствовали разнообразию возможностей реализации личных целей. И тем не менее мы знаем, что полиархии осуществляли коллективные задачи – война, государственное образование и борьба с инфекционными заболеваниями. В любом случае в эпоху таких коллективных проблем, как нехватка энергии, ухудшение состояния окружающей среды, возможность ядерной катастрофы, все больше и больше думающих людей приходят к выводу о том, что жизнеспособной будет только новая форма полиархии. Либо полиархия будет менее либеральной и более коллективистской, либо полиархии не станет вообще. Это вопрос, к которому мы вернемся позже.

Второй вопрос состоит в следующем: почему в рамках полиархии, несмотря на их либеральное и конституционное происхождение, не предпринималось каких-либо серьезных попыток образования централизованно управлявшихся авторитарных систем? Разве нельзя было, например, ожидать, что, по мере того как с ходом времени забывается происхождение системы, граждане хотя бы одной полиархии решились бы на такой эксперимент? В последние двести лет как минимум одна полиархия должна была бы намеренно или случайно предпринять попытку полиархического центрального планирования. Любопытно, что ни в одной из них этого не было сделано – за исключением, может быть, военного времени.

Полиархическое планирование в военное время

Ни в обычной, ни в ядерной войне (например, с массированным обменом ударами водородных бомб) экономическое планирование военного времени не требуется. Для скоротечных войн это планирование, которое не успели осуществить до начала войны, приходится реализовывать после войны, и при этом скорее для восстановления, чем для боевых действий. Однако во время обеих мировых войн понадобилось вводить централизованный контроль над производством⁷.

Чтобы быстро привлекать большие массы людей на новые рабочие места, в США, Великобритании и некоторых других странах были введены в действие соответствующие механизмы, наиболее заметным из которых было принудительное направление людей на военную службу путем призыва. Угроза призыва использовалась также для того, чтобы побудить рабочих переходить на жизненно важные производства в тылу. В целях приспособления производственных мощностей к военным потребностям США, как и другие страны, запретили производство определенных видов продукции, например частных автомобилей.

Однако правительство США не просто отдавало приказы предприятиям производить определенные товары. Хотя к концу 1945 года 60 процентов всего производства промышленных товаров направлялось в вооруженные силы, поставки для военных нужд обеспечивались покупкой на основе контрактов, а не реквизицией⁸.

Даже если допустить, что в обстановке военного времени различие между покупкой и приказом в определенной степени исчезает, оно по-прежнему сохраняет некоторое значение. Приказ корпорации производить что-либо лишил бы ее возможности выполнить его, если только корпорация или действующая от имени государства структура не получит возможность приказать всем поставщикам, необходимым для этого производства, включая и рабочих, находиться в распоряжении предприятия. И правительство США решило этого не делать. Заключая контракты с прямыми поставщиками, оно обеспечивало их денежными средствами, которые те могли затем использовать для приобретения на рынке ресурсов и рабочей силы. Рынок никоим образом не был полностью вытеснен.

Однако в сфере снабжения промышленности рынок был в значительной мере дополнен приказными методами и подвергнут регулированию. Список наиболее важных ресурсов, подлежащих прямому государственному административному контролю, был весьма обширным. В соответствии с Планом контроля над использованием материалов тщательному административному контролю подлежали три ключевых металла – сталь, медь и алюминий. При этом исходили из того предложения, что достаточный контроль над многими другими ресурсами станет побочным результатом контроля над этими тремя видами сырья⁹.

Опыт военного времени никак не свидетельствует о том, что подобная система была бы жизнеспособной в мирное время. Он, однако, показывает, что полиархическое государство, по крайней мере в некоторых обстоятельствах, может проводить гораздо более решительные мероприятия по замещению рынка, чем те, что осуществляются сейчас, и при этом одновременно сохранять высоко организованную экономику, полиархию и значительный объем личных свобод. Очевидно, что такая система в значительной степени смещает усилия нации с «частных» на национальные задачи.

Почему в полиархиях не практикуется централизованное планирование?

Но все-таки почему же в полиархиях не пытались прибегать к централизованному планированию в мирное время? В наши дни почти все верят в возможность планирования градостроительства, энергетики, финансов, национальной безопасности, здравоохранения, населения, инвестиций, развития транспорта и жилищного строительства. За планирование выступают социалисты, а также либералы, прогрессисты, консерваторы, тори, лейбористы, республиканцы и демократы. И тем не менее в полиархиях почти никто из них не выступает за централизованное планирование производства и распределения ресурсов, за исключением военных нужд.

Поверхностное объяснение состояло бы в том, что исторические и современные проблемы требуют более конкретных решений, чем централизованное планирование производства. Инфляция и безработица, например, делают необходимым управление деньгами и кредитом. СССР, так же как и рыночно ориентированные системы, вынужден бороться с безработицей и инфляцией; его центральные плановые органы не могут просто отмахнуться от этих проблем. Аналогичным образом для решения проблем низких доходов и недостаточного уровня безопасности необходимо не централизованное планирование, а перераспределение доходов. И проявления конкретного дефицита, например медицинского обслуживания или жилья, требуют выделения субсидий или принятия иных конкретных мер.

Подобные аргументы следует отвергнуть как чересчур удобные. Ибо в те периоды, когда у полиархических режимов имелось достаточно оснований, чтобы усомниться в эффективности регуляторных механизмов и благосклонно отнестись к централизованному планированию производства, они на это не пошли. Даже во времена Великой депрессии 1930-х годов, когда четверть рабочей силы США оказалась выброшена из рыночной экономики и оставлена без работы, – даже тогда у централизованного планирования было очень мало сторонников, причем среди них не было ни одной крупной политической фигуры.

Можем ли мы объяснить отказ полиархий экспериментировать с централизованным планированием производства, высказав предположение, что граждане и руководители полиархии просто знают: какова бы ни была кажущаяся притягательность централизованного планирования, оно не лучше рыночной системы? Они не могут знать, верно это или нет, – этого не знает никто. Это спорный вопрос. Можно предположить, что как минимум одна полиархия могла бы провести этот эксперимент. Но нет ни споров, ни экспериментов. Это крайне загадочное явление.

Нам, однако, известно, что многие представители полиархических обществ ненавидят централизованное планирование производства, потому что никому со времен Маркса не давали возможности забыть: при нем отменяются права частной собственности. Не той частной собственности, которая известна домохозяйствам, а те права частной собственности, которые используются в процессе производства: права на владение предприятиями, права на организацию и продажу производственных активов, права на доход от них. Централизованное планирование производства – это не просто техническое изменение национальной экономической организации. Оно подрывает существующую систему, особенно прерогативы, привилегии и права деловых кругов и собственников.

Может быть, полиархии находятся под их контролем? На этой стадии мы должны рассмотреть возможность того, что существующие полиархии не очень демократичны, что политические дебаты в полиархиях не совсем свободны и что процесс принятия политических решений в них на самом деле находится в руках людей, которые хотят защитить привилегии деловых кругов и собственников.

Только в том случае, если богатые (или люди, связанные с ними) во все времена и во всех полиархических режимах оказывают исключительное, не соответствующее их численности влияние на политику государства, вызов, бросаемый централизованным планированием привилегиям собственности, может объяснить необыкновенное единодушие полиархической враждебности по отношению к централизованному планированию. Если мы не сможем найти других объяснений этой враждебности, это само по себе укажет на то, что, возможно, богатые действительно пользуются таким влиянием. Разумеется, марксистская аргументация по данному вопросу хорошо разработана и существует давно. И тем не менее косвенных свидетельств гораздо больше, чем прямых, а марксистская аргументация остается недостаточно убедительной. Поэтому нам нужно рассмотреть другие виды доказательств. Мы займемся этим в следующих главах.

Одна лишь вероятность того, что деловые круги и собственники господствуют в полиархии, открывает парадоксальную возможность: полиархия привязана к рыночной системе не потому, что это демократический институт, а с точностью до наоборот. Если во всех прежних и нынешних полиархических режимах доминируют деловые круги и собственники, то мы обязаны существованием связей полиархии с рыночной системой доминирующему в ней меньшинству. Иными словами, возможно, что настоящая демократия не была бы зависимой от рыночной системы – это верно только для реально существующих полиархий. И это происходит потому, что, несмотря на свой либертарианский характер, они недемократическим образом контролируются деловыми кругами и владельцами собственности^*.

Глава 13

ПРИВИЛЕГИРОВАННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ БИЗНЕСА

Можно было ожидать попытки хотя бы некоторых полиархических режимов ввести централизованное планирование, каковы бы ни были его достоинства или недостатки. Но планирование вызывает всеобщее неприятие. Это открывает нам глаза на возможность того, что истинный общественный контроль в полиархиях даже слабее описанного нами в предыдущих главах. Рассмотрим эту возможность, и не только для того, чтобы объяснить неприятие полиархией централизованного планирования и ее не имеющую исключений зависимость от рынков. Ведь мы сейчас выдвинули важнейший вопрос относительно полиархии: а может быть, она вообще не очень демократична? А может быть, полиархии находятся под контролем компаний и собственников?

Мы начнем аналитическое исследование вопроса с того, что рассмотрим в этой главе политическую роль бизнесменов во всех рыночно ориентированных обществах частного предпринимательства. Эта роль отличается от обычных представлений о ней. Мы увидим, что она не сводится просто к деятельности в группах интересов.

Руководитель корпорации – государственный чиновник в рыночной системе

Если бы мы могли представить себе политико-экономическую систему, в которой нет ни денег, ни рынка, то, очевидно, решения о распределении дохода являлись бы политическими или государственными решениями. В отсутствие рынков и заработной платы распределением дохода распоряжалась бы какая-то структура государственной власти – может быть, посредством карточной системы. Также политические или государственные власти должны будут принимать решения о том, что нужно производить в рамках системы. То же касается решений о распределении ресурсов между различными отраслями производства, о распределении рабочей силы по различным профессиям и рабочим местам, о размещении предприятий, об используемых в производстве технологических процессах, о качестве товаров и услуг, о введении новой продукции. Короче говоря, эти решения касаются любого важного аспекта производства и распределения. Все эти решения будут считаться проявлениями государственной политики.

Подобные вопросы приходится решать во всех обществах. Они имеют весьма важные последствия для благосостояния любого общества. Но в рыночной системе частного предпринимательства они в основной своей части решаются не государственными чиновниками, а бизнесменами. Делегирование этих решений бизнесмену не умаляет их значения или, учитывая их последствия, их общественно значимый аспект. В коммунистических и социалистических системах руководители предприятий являются государственными чиновниками; их государственные функции считаются само собой разумеющимися. В частнопредпринимательских системах, полиархических или нет, их функции имеют не меньшие общественные последствия. Более того, руководители компаний не только принимают важные решения. Как мы видели в главе 11, руководство корпораций располагает весьма широкими полномочиями при принятии решений.

Например, целых двенадцать лет американские сталелитейные компании удерживали цены на постоянном уровне, в результате чего колебались уровни производства и занятости, в то время как европейские сталелитейные компании удерживали производство и занятость на стабильном уровне за счет колебания цен. Этот выбор был дискреционным, отразившись на количестве рабочих мест, и имевшим значительные последствия для экономического роста, цен и платежного баланса¹. Но решение принималось не государственными должностными лицами, а руководством сталелитейной промышленности.

Тем не менее вряд ли нам нужны дальнейшие доказательства общественной значимости последствий дискреционных корпоративных решений для рынка. В главе 11 рассказано о тех важных решениях, которые находятся в ведении корпораций. Руководители корпораций во всех частнопредпринимательских системах, полиархических или иных, принимают решения о технологическом оснащении промышленности страны, характере организации труда, размещении производства, структуре рынка, распределении ресурсов и, конечно же, о доходах и статусе руководителей корпораций. Они сами принимают дискреционные решения о том, что должно быть произведено и в каких объемах, или участвуют в принятии таких решений, хотя и находятся под серьезным контролем потребителей.

Короче говоря, в любой частнопредпринимательской системе бизнесменам доверяется принятие значительного числа важных решений. Государство не занимается такими решениями. Таким образом, бизнесмены становятся своего рода государственными чиновниками и фактически осуществляют государственные функции. Значимое логическое следствие этого для полиархии состоит в том, что обширная сфера принятия общественно значимых решений выводится из-под полиархического контроля. В ходе процесса принятия решений в полиархии такие договоренности могут быть ратифицированы или изменены путем государственного регулирования принятия решений по проблемам деловой активности.

Во всех реально функционирующих полиархиях существенная категория решений выведена из сферы действия полиархического контроля.

Бизнесмен как общественное должностное лицо в государственном аппарате и в политическом процессе

Однако, упомянув все это, мы лишь приступаем к тому, чтобы охарактеризовать общественную роль бизнесменов во всех рыночно ориентированных частнопредпринимательских обществах. Бизнесмены в условиях рынка выполняют «общественные» обязанности, в результате чего возникает большая область подразумеваемого. Бизнесмены вообще и руководители корпораций в особенности начинают играть в государстве привилегированные роли, с которыми не сравнится положение ни одной руководящей группы, помимо самих государственных чиновников^*. Рассмотрим шаг за шагом процесс возникновения такого положения. Каждый этап этого анализа относится к тому или иному аспекту данных систем. Сами по себе они хорошо известны, но большинство из нас не обращало внимания на их последствия.

Общественные функции в рыночной системе находятся в руках бизнесменов. Из этого следует, что в их руках также находятся рабочие места, цены, производство, экономический рост, уровень жизни и экономическая безопасность каждого человека. Поэтому государственные должностные лица не могут оставаться равнодушными к тому, насколько хорошо бизнес осуществляет свои функции. Депрессия, инфляция или другие экономические бедствия могут привести к свержению правительства. Поэтому весьма важная функция государства – следить за тем, чтобы бизнесмены хорошо делали свое дело.