Текст книги "Политика и рынки. Политико-экономические системы мира"

Автор книги: Чарльз Линдблом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

Наше следующее базовое предположение, следовательно, таково: выгодно считаться членом привилегированного класса и таким образом приобщаться к предоставляемым классу преимуществам, поэтому в обществе существуют мощные стимулы соответствовать видимым атрибутам данного класса. Среди этих атрибутов – политико-экономические убеждения, отношения, волеизъявления, свойственные данному классу и, в частности, членам данного класса, имеющим наибольшие привилегии. Это вера в частное предпринимательство, в автономность корпораций, в возможность обогащения и процветания^*.

Те, кто желает приобрести статус принадлежности к привилегированному классу, подвергаются давлению класса в самых различных формах, направленному на подчинение кандидатов мнениям и представлениям, принятым для членов данного класса. В наиболее явных формах это проявляется, когда речь идет о роде трудовой деятельности или о профессиональной карьере. Во многих правительствах и корпорациях в полиархических странах с рыночной экономикой кандидаты на важные должности проходят утверждение только после проверки службами безопасности, причем в ходе этих проверок кандидаты должны подтвердить, по меньшей мере, свою лояльность основным политико-экономическим институтам данного общества. Часто службы безопасности на этом не останавливаются и могут дисквалифицировать кандидатов, если выяснится, что те придерживаются «диссидентских» взглядов. В корпоративных и правительственных организациях путь к богатству, власти и влиянию в обществе, так же как и к другим классовым благам, будет легче для того, кто принимает мнения привилегированного общества, не вспоминая о своем законном праве и свободе думать и говорить что нравится. Диссидент, зубоскал, скептик, радикал часто обнаруживает, что путь этот труден или непроходим^*.

Заключительное предположение

Результатом – нашим заключительным предположением – является то, что лидеры правительственных и корпоративных структур, роль которых в ограничении волеизъявлений мы все это время исследуем, создают для себя множество союзников в своем собственном классе и за его границами. Эти союзники – люди, занимающие менее высокие посты и решающие менее важные задачи в корпорациях и правительстве, администраторы и преподаватели в университетах, руководители СМИ, молодые люди, стремящиеся к успеху, а также родители с честолюбивыми амбициями относительно своих детей. Объединенными усилиями все они распространяют убеждения, мнения и волеизъявления руководства корпоративных и правительственных структур.

Начиная с самого раннего возраста ребенка его родители, школьная администрация, преподаватели, авторы и составители учебников, а также СМИ совместными усилиями делают попытку, частично в силу традиций, частично осознанно, ограничить политический кругозор и оказать влияние на формирование мнений ребенка¹³. Или возьмем другой пример: ведущие, наиболее авторитетные члены какого-либо академического коллектива или отдельно взятого факультета университета разделяют убеждения привилегированного класса. Стимулы, воздействующие в этом случае на других, особенно более молодых членов данной группы, будут непосредственными и высокоэффективными, и не потому, что далекие от них правительственные или корпоративные лидеры могут предоставить им блага и привилегии или отказать в этом, а потому, что их непосредственные коллеги будут препятствовать продвижению по службе «несерьезного» молодого исследователя^**.

Таким образом, такие учреждения, как газеты, теле– и радиовещательные комплексы, научно-исследовательские институты, научно-популярные журналы, фонды и университеты часто становятся союзниками привилегированного класса. Для этого у них есть мощный стимул – им даже больше, чем честолюбивым молодым людям, необходимы те средства, которые люди состоятельные, имеющие власть и влияние, могут им предоставить. Многим из этих учреждений нужны откровенные пожертвования, чтобы выжить. Другим нужны доходы от рекламы. Возможно, приводимое ниже заявление одного из последних президентов Гарвардского университета нетипично для институциональной адаптации к политическим мнениям привилегированного класса. В случае с таким выдающимся, знаменитым университетом кто-то, наверное, предпочел бы не принимать в расчет это заявление – как явное отклонение. И все-таки президент этого университета действительно сказал в защиту некоторых членов своего профессорско-преподавательского состава следующее: «Может ли кто-либо всерьез обвинить этих людей и остальных сотрудников факультета в том, что они ниспровергают американский образ жизни? И может ли кто-либо всерьез обвинять в этом университет в целом, принимая во внимание программу этого университета по истории, теории государства, государственному управлению, общественным отношениям, а также его обширную программу мероприятий в сфере бизнеса, которая практически полностью нацелена на то, чтобы система частного предпринимательства продолжала функционировать эффективно и прибыльно в весьма непростом мире»¹⁴.

Таким образом, явление социального класса усиливает тенденции к цикличности в общественном управлении. Могут высказываться и противоположные мнения, но перевес голосов явно велик. Это заключение является важным, даже если, как мы увидим позже, эффект классового воздействия на цикличность управления уменьшается.

Дополнительным доказательством в пользу только что сделанного заключения – и важным пунктом самим по себе – является то, что во всех полиархических системах, по которым проводились исследования, отмечен абсолютный численный перевес членов привилегированного класса среди ведущих деятелей полиархической политики. Граждане из низших классов участвуют в политике меньше и менее эффективно¹⁵. Различие в степени участия настолько велико, что руководство различных групп, объединенных общими интересами, – фермеров, ветеранов, женских организаций и в некоторой степени профсоюзов, – с таким же огромным перевесом находится в руках людей, принадлежащих к привилегированному классу. Таким образом, те самые группы, которые должны были бы противиться классовому влиянию в рамках системы, сами становятся объектом классового воздействия¹⁶.

Повторимся, различные страны в чем-то отличаются друг от друга. И непропорционально большая доля участия привилегированного класса в руководстве многих стран, вероятно, уменьшается. Если, например, в преподавательском составе американских и британских университетов марксистов и представителей других диссидентских течений очень немного, в некоторых других полиархических странах, в том числе во Франции, ФРГ, Италии и Японии, в сфере общественных и гуманитарных наук их достаточно много¹⁷. В мире американской журналистики – некоторые данные о тиражах были приведены в одной из предыдущих глав – у диссидентских взглядов и теорий мало шансов заявить о себе в печати. Но социалистические или коммунистические журналы выходят большими тиражами за границей. Даже в Соединенных Штатах такие выдержанные журналы, как «The New Yorker», время от времени публикуют довольно основательную критику политико-экономического строя. А в настоящее время по всей территории Соединенных Штатов все шире распространяется множество разнообразных мелких радикальных газет и журналов. Тем не менее основные крупнейшие американские газеты и множество журналистов-комментаторов остаются верны основам системы свободного предпринимательства. И государственные школы остаются главным источником традиционной индоктринации – практически монолитной в Соединенных Штатах, едва ли существенно менее целостной в Великобритании, но более дисперсной на европейском континенте¹⁸.

Классовая индоктринация против классовых конфликтов

Следует заметить, что в данном анализе классового воздействия мы не упоминаем классовый конфликт. То, что классовый конфликт существует, мы уже признали. Но наша основная идея в другом, а именно: привилегированный класс во многом успешно осуществляет идеологическую обработку всего населения, внедряя в сознание масс свои определенные привилегированные мнения, убеждения и волеизъявления. Для Маркса понятие класса означало классовый конфликт. Но мы сейчас обращаем внимание на тенденции конформизма – один из аспектов того, что ряд последующих марксистов и других теоретиков общественных отношений определяют как обуржуазивание рабочего класса, то есть принятие рабочим классом буржуазных ценностей и волеизъявлений, а не враждебное противодействие им. Некоторые из тех самых событий, которые предсказывал Маркс, – разрыв старых родственных и социальных связей – на самом деле способствовали определенным видам обуржуазивания. Причина заключается в том, что рабочие, оторванные от своих старых корней, становятся как никогда прежде уязвимы и подвержены влиянию средств массовой информации, обращений и призывов лидеров бизнеса и правительства, а также воздействию и давлению на них со стороны привилегированного класса и его союзников, от которых прежде рабочие были изолированы¹⁹. Под тем классовым упадком в Западной Европе и Соединенных Штатах, о котором много пишут и говорят, часто подразумевается лишь спад классового конфликта²⁰. В действительности это явление должно служить индикатором растущего успеха, с которым один класс вместе со своими союзниками склоняет все прочие классы к принятию свойственных ему мнений, убеждений, волеизъявлений – несмотря на другие доказательства, которые якобы указывают на классовый упадок^*.

Индоктринация населения самым привилегированным классом, конечно, никогда не бывает абсолютно полной. Тщательное полевое исследование состоятельных британских рабочих показало, что в среде профессиональных групп, в отношении которых предполагалось, что они перенимают у среднего класса стиль жизни, ценности и отношения, постоянно сохраняются отличительные классовые признаки, многие из которых по своей сути враждебны высшим классам общества. Очевидно – если это когда-либо вообще могло подвергаться сомнениям, – что объективные обстоятельства их жизни и разнообразие форм влияния, оказываемого на их отношения к различным реалиям, становятся барьером на пути к полному «обращению» их в новую веру и принятию ими тех политико-экономических убеждений, мнений и волеизъявлений, которые имеют наибольшее значение для сохранения преимуществ привилегированного класса²¹.

Что касается результатов такого явления, как проклассовая индоктринация с целью передачи политико-экономических убеждений, отношений и ценностей, то в этом плане Соединенные Штаты, возможно, имеют наиболее нивелированную классовую структуру среди всех полиархических систем. Это объясняется тем, что американские рабочие более крепко связаны с ценностями и волеизъявлениями привилегированного класса, чем их собратья за границей. Наоборот, они в меньшей степени осознают, что своей принадлежностью к низшему классу общества они отличаются от членов других вышестоящих классов, и в меньшей степени вовлечены в классовый конфликт²². Это и есть причина, по которой американцы предпочитают читать и выслушивать мнения по политико-экономическим вопросам в гораздо более узком диапазоне, чем европейцы, и в качестве избирателей ограничиваются выбором из узкого набора политических возможностей. В отличие от них европейцы, которые знают о своем классовом противостоянии с членами других классов, более свободно и открыто принимают подтверждения тому. Они стараются подчеркивать различия в классовых позициях. Они голосуют за положения, отстаиваемые другими классами, чаще, чем это делают американцы. Поэтому абсолютное господство высших классов общества в определении вкусов, мнений, политических пристрастий и стратегий, а также моделей образования встречает намного меньше противодействия и, следовательно, надежнее обеспечено в Соединенных Штатах.

При таком положении вещей можно ожидать, что профсоюзы в Соединенных Штатах должны быть менее активными в области политики, чем в Европе. Фактически это так и есть. Мы также можем ожидать, что требования о предоставлении социальных гарантий и других коллективных благ и привилегий в Соединенных Штатах должны запаздывать по сравнению с Европой. И вновь это так. В области социального обеспечения, коллективных благ и государственных услуг, а также перераспределения дохода Соединенные Штаты значительно отстают от полиархических стран Западной Европы.

Другие объяснения ограничений волеизъявления

Маркс предполагал, что классовое господство является причиной фальсификации самосознания народных масс. Механизмы, которые он имел в виду, представляли собой гораздо более богатую и сложную систему по сравнению с теми, которые в нашей работе обрисованы весьма сжато и осторожно. Заключение, к которому мы пришли, сильно отличается от выводов Маркса. Сказать, что из-за существования классов буржуазная демократия становится не более чем притворством, потому что массы находятся в заблуждении по поводу того, чего хотят (примерно в этом суть высказываний Маркса), – это совсем не то же самое, что сказать, будто существование классов является причиной, из-за которой общественное управление, пущенное по замкнутому кругу, деформируется и перестает функционировать правильно, хоть и не парализуется полностью. К последнему выводу пришли мы.

Крайне важно быть точным в том, что касается значения сделанного нами вывода о влиянии классовой структуры на закольцованность процессов контроля. В любом стабильном обществе найдется совокупность унифицирующих представлений и убеждений, отстаивающих базовые принципы организации социума. Это уже было признано. Наша задача в данной главе – не просто подтвердить этот факт, а выяснить определенные механизмы, которые помогают объяснить, как создается упомянутая совокупность унифицирующих представлений, и выяснить ее содержание. Для полиархических систем с рыночной экономикой свойственны убеждения особого характера. Огромное влияние на убеждения оказывают наличие неравенства в уровнях благосостояния, а также существование системы двоевластия с двойным, соответственно, набором лидеров, которые занимают привилегированное положение в политико-экономической структуре общества. Многие из этих унифицирующих представлений передаются привилегированным классом всем остальным классам общества, и в чрезвычайно неравной борьбе идей этим представлениям обеспечено огромное преимущество. Для наших целей достаточно определить механизмы, с помощью которых в обществе создается набор унифицирующих политико-экономических понятий, даже если эти механизмы не полностью объясняют существование таких унифицирующих убеждений, мнений и волеизъявлений и даже если некоторые из этих механизмов приходят в упадок и теряют свою действенность.

Какие еще механизмы помогают объяснить наличие унифицирующих политико-экономических убеждений, которыми санкционируется предоставление особых благ и преимуществ привилегированному классу при широкой поддержке всего общества? Какие-то из этих механизмов снова возвращают нас к классовому влиянию. Например, скажет кто-то, глубоко укоренившиеся традиционные убеждения и мнения, сохраняющиеся в течение длительного времени, следует считать продуктом случайных, «спонтанных» социальных сил. Что это значит? Это не может означать, что они возникают без причины. Возможно, тогда это означает, что они возникают непреднамеренно. Никто не планирует их – ни отдельный человек, ни группа, ни правительственная структура. Они являются непреднамеренными последствиями взаимного влияния людей друг на друга.

Допустим. И все-таки мы знаем, что, хотя люди бесчисленными непреднамеренными способами действительно оказывают влияние на отношения друг друга к чему-либо, они также предусматривают намеренный, достаточно масштабный контроль и регулирование мнений, убеждений и волеизъявлений. Родители и учителя, например, воспитывают в детях – в процессе непосредственного обучения, а также косвенно на собственном примере – такое достоинство, как подчинение властям. В большинстве обществ они также учат детей тому, что улучшение их положения в жизни будет и должно зависеть от их собственных личных качеств (а не от каких-либо перемен в общественном устройстве). Более того, многие из непреднамеренных воздействий людей друг на друга усиливают преднамеренную индоктринацию, как в случае, когда кто-либо, постоянно протестующий против властей, вызывает такое чувство неловкости у своих друзей, что постепенно все друзья его бросают. В большинстве случаев непреднамеренное взаимное влияние между отдельными людьми является, таким образом, не случайным, а целенаправленным управлением, поскольку его программа наглядно проявляется при преднамеренном влиянии, которое само по себе не является случайным или произвольным.

Почему мы воспринимаем конкретную программу, предварительно заданную модель преднамеренного влияния? Почему ставим акцент на необходимости подчинения властям (а не критичном, только выборочном и конкретном принятии их действий)? Почему существует почтительное отношение к богатым (при котором даже не делается различия между заработанным и унаследованным богатством)? Почему имеет место личная ответственность за улучшение качества жизни (а не социальное сотрудничество, направленное на усовершенствование государственного устройства и экономики)? Почему существуют всеобщие привилегии для богатых и власть имущих (вместо того, чтобы устранить ограничения и снять с других членов общества ответственность за регулирование предоставляемых им преимуществ в виде благ или власти)? Почему уважение к собственности так абсолютно, что многие люди считают аморальным украсть буханку хлеба, чтобы спасти свою семью от голода?

Все это – вопросы, выбранные не случайно. В них отражаются преимущества людей привилегированного общественного класса. Как они могут оказаться «спонтанными»? Как они оказались темами, изучаемыми практически повсеместно во всем мире? Они бесконечно транслируются населению – явно и на примере собственного поведения – церковью, средствами массовой информации, школой, семьей, деловыми и правительственными лидерами. Подобным образом они передаются веками, поэтому они вошли в фольклор и общую мораль, и в результате чуть ли не каждый участвует в преднамеренных и непреднамеренных или «спонтанных» процессах, посредством которых эти воззрения передаются молодым и закрепляются в сознании у пожилых.

Слишком простое объяснение, ответят нам. «Спонтанность» указывает на разнообразие общественных методов регулирования мнений, убеждений и волеизъявлений. Признавая, что привилегированный класс использует свои преимущества для индоктринации населения с целью обеспечить сохранение этих преимуществ на веки вечные, в каждом обществе в борьбу идей вступают другие крайне многочисленные источники идеологического воздействия – как преднамеренного, так и непреднамеренного. Бесспорно, это так. Но что касается преднамеренных воздействий, то в предыдущих главах мы показали, что происходящая в результате борьба идей носит весьма и весьма предвзятый, ограниченный характер. Что же касается непреднамеренных воздействий, то на них, по только что указанным причинам, оказывают очень большое влияние воздействия преднамеренные. Существующее разнообразие, следовательно, не противоречит предположению о том, что проклассовая индоктринация имеет непропорционально большой эффект. Противоречить это может только доведенному до крайности утверждению, что такая проклассовая индоктринация совершенно нивелирует и перекрывает все другие идеологические воздействия, чего мы не намерены утверждать.

Обществоведы-теоретики долго обсуждали, как же все-таки идет процесс формирования и бесконечного преобразования культур или социальных систем. По мнению Талкотта Парсонса, нормативные элементы – ценности, этика, мораль, нравы и смысловые значения – важнее «материальных интересов»²³. Другие авторы пытаются объяснить общественное устройство, ссылаясь особо на отношения управления и регулирования, которые связывают между собой людей, и часто – на психологию этих взаимоотношений²⁴. Другие, например Кардинер, рассматривают структуру общества как результат сложных взаимоотношений между культурой и личностью²⁵. Любое из этих объяснений можно использовать для понимания всех специфических и ограниченных воздействий на общественную структуру и культуру, которые мы приписываем классу. Непропорционально большую силу влияния привилегированного класса можно объяснить ценностями, моралью, нравами и смысловыми значениями, которые передаются посредством этих коммуникативных отношений. Ее можно также объяснить, как в этой книге, особой связью классового воздействия с отношениями управления и регулирования в обществе. Процесс так же сложен, как предполагалось теми, кто считает социальную структуру результатом взаимодействия между культурой и личностью, поскольку классовое влияние помогает формировать личность, а также обусловливает получение определенного отклика; а сформировавшиеся личности являются инструментами обеспечения непрерывности культуры.

Другие аспекты классового воздействия

Результаты классового воздействия на цикличность общественного контроля являются лишь подмножеством результатов классовых воздействий на политико-экономическую организацию общества. Результаты классового воздействия варьируются в широком диапазоне и до сих пор полностью не изучены и не объяснены. В истории трудовых отношений Америки, например, классовые союзники – бизнесмены, главы правительств штатов и местных органов власти, судьи, духовенство, пресса – в различные исторические моменты часто выступали единым фронтом, санкционируя насилие и другие репрессии против активистов профсоюзного движения. Еще одним результатом, который можно считать последствием классового воздействия, является неведение американцев о существовании самого этого аспекта в американской истории.

К другим аспектам классового воздействия относится и тот, который мы будем рассматривать в одной из последующих глав, а именно: вероятность того, что полиархии могут сохраняться только при условии сдерживания конфликта в результате проводимой классовой обработки умов. Это предположение возможно благодаря существованию ряда свидетельств того, что классовое воздействие в полиархических системах уменьшается. Если полиархия – и перспективы демократии – подвергаются разрушительному классовому воздействию, тем не менее, возможно, ограниченная – реально существующая – полиархия без него не смогла бы сохраниться.

* * *

Одно последнее замечание, которым мы закончим исследование вопроса об общественном управлении и регулировании и о частном предпринимательстве, которое мы вели на протяжении шести глав. Это замечание снова возвращает нас к различию между важнейшими и второстепенными проблемами и между всеобщим большинством и вторичным большинством. Всеобщее большинство обычно превалирует в решении важнейших проблем общества. Что же касается вторичного большинства, то оно может формироваться или не формироваться для решения второстепенных проблем или же может оказаться неспособным эффективно контролировать правительственных чиновников.

Корпорации и привилегированный класс, как мы говорили, осуществляют индоктринацию населения по ключевым для общества вопросам – основам политико-экономического строя. В области второстепенных проблем индоктринация характеризуется гораздо меньшей цикличностью. По второстепенным проблемам корпорации стоят на различных позициях и конфликтуют друг с другом точно так же, как и члены привилегированного класса. Даже если определенный класс проявляет солидарность, между собой члены класса будут спорить по вопросам политики в сфере образования, налоговой реформы, внешней политики, рационального использования энергетических ресурсов и, например, космических исследований. Но механизмы общественного управления, которые мы анализировали в предыдущих главах, демонстрируют – и это надо запомнить – гораздо большую действенность общественного контроля в руках всеобщего большинства, чем со стороны большинства, сформированного для решения вторичных вопросов. Над таким «вторичным большинством» часто господствует какое-либо меньшинство или коалиция меньшинств. Или же существование и требования вторичного большинства просто-напросто игнорируются властями, которые зачастую не знают, чего именно по второстепенным проблемам хочет всеобщее большинство. Поэтому теперь мы видим, что цикличность посредством корпоративной и классовой индоктринации препятствует развитию того, что в противном случае могло бы быть самой действенной формой контроля со стороны большинства в полиархии, которая только возможна для всеобщего большинства. На формирование большинства по вторичным вопросам цикличность оказывает относительно меньшее воздействие. Но вторичное большинство в любом случае не достигает высокой степени эффективности в управлении.

Это далеко не счастливый конец длинной истории. Полиархическая система, очевидно, представляет собой не более чем чрезвычайно грубую аппроксимацию любых идеализированных моделей либеральной демократии или любого другого вида демократии.

Часть VII

КОММУНИЗМ В СРАВНЕНИИ

Глава 18

КОММУНИСТИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ

Великим феноменом мировой истории в период после Первой мировой войны стало распространение коммунистических систем по всему земному шару. Россия превратилась в коммунистическую страну – что невероятно в свете теории марксизма – в 1917 году. Дополненный местным югославским вариантом под руководством Тито, коммунизм был позже, в конце Второй мировой войны, принесен советскими войсками в страны Восточной Европы. На фоне затянувшихся беспорядков и гражданской войны новый вариант коммунизма появился в 1949 году в Китае, откуда всего через несколько лет он распространился в Северную Корею. Еще один «фасон» коммунизма был скроен на Кубе в 1959 году. Освободительные движения в колониях в Юго-Восточной Азии дали толчок кризису, из которого позже возникли коммунистические режимы во Вьетнаме, Лаосе и Камбодже. Приблизительно одна четвертая территории мира и треть его населения сегодня живут при той или иной разновидности коммунистического режима. В одном только Китае численность населения, по различным оценкам, составляет от 750 миллионов до почти 1 миллиарда человек¹.

И по сей день данный процесс, кажется, еще не исчерпал всех своих возможностей. Не стоит удивляться, если в следующую четверть века мы обнаружим, что коммунизм установлен в ряде стран мира, которые сегодня страдают от серьезных проблем, – таких, как Португалия, Италия, Индия, Бангладеш, – или в каких-либо странах Латинской Америки, Африки или Ближнего Востока.

Чтобы ответить на вопрос о том, настанет ли для полиархии коммунистическое будущее или же коммунизм и полиархические системы с рыночной экономикой так и будут пребывать в состоянии бесконечного соперничества друг с другом, нам надо исследовать некоторые основные черты, присущие коммунистическим системам. Мы не станем задерживаться на самых известных и хорошо знакомых из них. Нас также не интересуют те особенности, которые находятся под пристальным вниманием советологов и китаистов: например, последние изменения во внешней политике, признаки хорошего или плохого урожая, приметы оттепели или усиления гонений против диссидентов или симптомы взлета или падения какого-нибудь Брежнева или Хуа. Вместо этого мы хотим охватить те характерные черты коммунизма, которые смогут прояснить, почему он является великим противником полиархических систем с рыночной экономикой.

Одно время казалось, что величайшим противником полиархической системы должен быть фашизм. А во многих частях современного мира не существует ни полиархий, ни коммунизма. В этих регионах противниками полиархии становятся различные варианты традиционной, исторически сложившейся военной или олигархической власти. Но все в большей мере эти формы воспринимаются как устаревшие, которые будут сохраняться разве что на задворках мирового сообщества. Соответственно будущее, по всеобщему согласию, принадлежит коммунизму, полиархии с рыночной экономикой или синтезу этих двух систем в той или иной форме.

Коммунистическая система в некотором смысле проще, и, следовательно, ее легче описать, чем полиархию с рыночной экономикой. Как и все остальные политические системы, она является системой власти, но без тех дополнительных усложняющих элементов, которые существуют в системе с высокоразвитой рыночной экономикой. Недостает в ней и аналогичных элементов полиархии. Ее дополнительные элементы – это бесконечные осложнения в сфере власти, но многие из них присутствуют и во всех других системах. Проще говоря, мы действительно можем очень долго описывать коммунистическую систему путем идентификации – с помощью понятий, которыми пользовались в предыдущих главах, – тех характерных особенностей коммунистических систем, которые свойственны только им, и тех, которые объединяют их с любыми другими системами.

Таким образом, предварительная характеристика коммунистических политико-экономических систем может выглядеть следующим образом (чтобы можно было составить сводный список, все основные характеристики выделим курсивом). Коммунистические системы демонстрируют огромную концентрацию политической власти в руках одного человека или правящего комитета вместо характерного для полиархии рассредоточения власти. Власть намного меньше ограничена законами и правилами, чем при полиархии, и имеет меньше ограничений со стороны конституционной системы. Полиархии нет, несмотря на наличие полиархического фасада, в том числе контролируемых выборов для оправдания притязаний на демократичность. И все же, с другой стороны, коммунистическим системам не свойственны ни простая эксплуатация своих подданных, ни пренебрежение их благосостоянием, в отличие от традиционных авторитарных систем.

В данных системах руководство направляет свои усилия скорее на коллективные цели, включая, хотя бы в качестве промежуточных целей, реорганизацию общества, чем на обеспечение личной свободы и содействие достижению индивидуалистических целей, что имеет место в полиархических системах с рыночной экономикой. В преследовании данных целей сфера влияния правительства практически охватывает все имеющиеся области – она шире, чем в любой другой политико-экономической системе. Правительству принадлежит большинство средств производства общества – частная собственность на средства производства не является общим правилом; организацию экономики прямо и непосредственно осуществляет правительство. Но помимо этого в сферу его управления входят религия, вся система образования, семья, профсоюзы, все организации, а также такие детали личной жизни и деятельности граждан, которые в других системах обычно находятся вне компетенции правительства. В компетенцию правительства входит полный спектр методов контроля и управления, включая террор и индоктринацию до степени предельного насыщения. Насколько возможно, правительство стремится управлять умами, контролируя все средства и формы коммуникации и подавляя гораздо более неформальные устные формы общения в вопросах, относящихся к сфере политики. Соответственно, плюрализм чрезвычайно слаб – и как норма, поддерживающая лояльность к любым другим объектам помимо государства, и как структура, позволяющая автономную организацию и государственных, и частных групп.