Текст книги "Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967"

Автор книги: Борис Фрезинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Между нами будь сказано, Париж – чудесный город, где очень хорошо знают цену деньгам.

Я так привык к тем дням, когда я Вас с Любовь Михайловной видел каждый день, что право стал скучать по Вам.

Все наши очень полюбили Вас, шлют Вам сердечнейший привет – привет с Любовь Михайловной.

Фотографы обещали подготовить снимки, которые немедленно вышлю Вам.

Ваш М.Сарьян.

Впервые. Подлинник – ГМИИ им. Пушкина. Ф.41. Oп.1. Д.1. Л.60. Ответ на письмо ИЭ от 16 сентября 1959 г. (см. П2, №432).

300. Н.И.Конрад

<Москва,> 19 X <19>59

Многоуважаемый Илья Григорьевич!

Ваше последнее «письмо в редакцию» «Литературной газеты» [706]706
  И.Эренбург.Обсуждение или осуждение? Письмо в редакцию // ЛГ, 17 окт. 1959. Письмо содержит резкую полемику со статьей Е.Серебровской «Бойцы остаются бойцами» (ЛГ, 6 окт. 1959) по поводу повести «Оттепель».


[Закрыть]побудило меня воспользоваться очень давним и, несомненно, забытым Вами случаем, когда я получил возможность познакомиться с Вами, чтобы позволить себе предложить Вашему вниманию только что вышедшую статью «Проблемы современного сравнительного литературоведения». Мне кажется, что кое-что в ней, а точнее говоря, – ее основная мысль может встретить Ваше сочувствие. Статья эта отражает то, что я в последнее время всячески стараюсь отстаивать в литературоведении.

Прошу вас прочесть эту статью в знак самого искреннего к Вам уважения и давнего и прочного.

Н.Конрад.

P.S. прилагаю более раннюю статью «К вопросу о литературных связях» – того же направления. Может быть, найдете минуту просмотреть и ее.

Н.К.

Впервые. ФЭ. Ед.хр.1705. Л.1. Николай Иосифович Конрад (1891–1970) – академик-востоковед; ответ ИЭ на это письмо – см. П2, №433.

301. А.Б.Гатов

Москва, 25 ноября 1959

Дорогой Илья Григорьевич, когда приближаются круглые даты – а мне на днях стукнет 60! – начинаешь думать не столько о достигнутом, сколько об упущенном; мне подумалось о том, что, несмотря на наше сорокалетнее знакомство, Вы, верно, никогда не держали в руках ни одной моей книги стихов, хотя их вышло в моей жизни восемь и на днях будет сдана в набор еще одна, куда войдут стихи 1916–1959 годов. Мне захотелось сделать Вам очень скромный подарок – «Высокий берег» [707]707
  Александр Гатов.Высокий берег. М., 1956; на книге написано: «Дорогим Илье Григорьевичу и Любови Эренбургам от всего сердца. А.Гатов. Москва. 21 ноября 1959 г.».


[Закрыть], куда вошла часть моих стихов о Париже. В новой книге парижский цикл будет полнее.

Когда мы познакомились? Я думаю, в Киеве в 1919 году – вспоминаю, что Вы зашли к Хазиным [708]708
  Имеется в виду семья Н.Я.Хазиной (Мандельштам).


[Закрыть]утром; с Вами была рукопись перевода трагедии о каком-то короле (забыл, кто автор и какой король). Нас познакомил О.Э.Мандельштам, наш общий друг и посетитель кафе вблизи Думской площади; мне пришлось быть свидетелем и очень страшного эпизода в Доме печати, когда Вы уводили в сторону рассвирепевшего Блюмкина [709]709
  Эпизод с левым эсером и сотрудником ВЧК Я.Г.Блюмкиным (1898–1929) описан в 14-й главе 2-й книги ЛГЖ.


[Закрыть], собирающегося за что-то мстить бедному Мандельштаму…

Харьков. Узкий переулок около театра; кафе в этом Рымарском переулке – с пестрой публикой (какой-то тип рассказывает, что ему поручено вывезти через линию фронта дядю Троцкого в обмен на белого генерала). Интересные Ваши устные рассказы – многое из того, что после довелось прочитать в «Хулио Хуренито». А там – через несколько лет – Париж, Монпарнас, кафе «Дом», иногда Ротонда. Авеню Мэн [710]710
  В отеле на авеню дю Мэн, 64 ИЭ жил с февраля 1925 по октябрь 1926 г.


[Закрыть]… Я пришел к Вам по какому-то делу, у Вас температура 38, но Вы не прекращаете работы над романом.

В Париже, действительно, легче встречаться людям, у которых есть общие интересы, чем в Москве. Видели ли Вы мои монографии 30-х гг., переводы со статьями «Эжен Потье [711]711
  Эжен Потье (1816–1887) – франц. поэт-песенник, автор текста «Интернационала» (1871).


[Закрыть]. Песни» и «Поэты парижских баррикад», о которых весьма лестно отзывался «Монд», писавший, что я открываю французам забытые ими ценности их революционной лирики? Так же лестно отзывался о моей работе Жан Фревиль [712]712
  Жан Фревиль (1898–1971) – франц. писатель и публицист; деятель ФКП.


[Закрыть]в «Юманите». К сожалению, я раздражал многих докторов наук тем, что «открыл» то, что надлежало открыть им; поэтому много лет не удается мне выпустить 3-е значительно дополненное издание «Поэтов парижских баррикад». Также отлеживаются дома в папке 5000 строк многократно мной переработанных переводов из Потье.

Я думаю, что Вы не знаете и моей брошюры «Забавляйтесь про себя», составленной из моих парижских писем, воспоминаний и др.? Таким образом, если бы дорогой председатель общества «СССР – Франция» захотел, чтобы я стал ближе к этому обществу, мне бы это могло быть приятным. Но, если бы Вы пожелали этого, осуществиться это могло бы позднее, когда я залечу сломанное мной при падении на улице плечо, что привело меня к Склифосовскому (сейчас я уже дома). Можно утешаться, что плечо левое, а не правое, хотя выяснилось с полной очевидностью, что и левая рука – не лишняя роскошь.

Я прошу передать привет Вашей жене, и да простит она, что забыл ее отчество; а художница Любовь Козинцева запомнилась прочно.

Ваш А.Гатов.

Впервые. Подлинник – ФЭ. Ед.хр.1413. Л.1. Александр Борисович Гатов (1899–1972) – поэт и переводчик с французского; эпизоды 1919-го и 1920-х гг., о которых он сообщает в письме, никак не противоречат мемуарам ЛГЖ, тогда еще не написанным.

301а Л.Н.Мартынов

<Москва,> 29 XII <19>59

Дорогие Любовь Михайловна и Илья Григорьевич, примите мои поздравления с Новым годом и самые лучшие пожелания.

Большое спасибо, Илья Григорьевич, за вашу прекрасную книгу стихов [713]713
  И.Эренбург.Стихи. 1938–1958. М., 1959. Л.Мартынов – автор статьи «Поэзия Ильи Эренбурга» (Литературная Россия, 28 января 1966).


[Закрыть].

Пусть в наступающем году выйдет еще книга, в которую войдут и еще многие Ваши стихи, любимые мной.

Привет.

Леонид Мартынов.

Полностью впервые. Подлинник – ФЭ. Ед.хр.1883. Л.5.

302. Ф.Н.Горенштейн

<Киев, конец 1950-х>

Уважаемый Илья Григорьевич!

Я хотел бы видеть в Вас арбитра между мной и некоторыми кинорежиссерами киевской киностудии. Тоска ли это? Неореализм ли это? Пессимизм ли это? Повесть эта маленькая является началом моей будущей работы над пьесой или киносценарием. Конечно, будь у меня время и возможности, сделал бы я ее лучше.

Мог бы я еще прислать Вам что-либо другое, более прочное, более признанное и не такое растрепанное.

Но мне кажется тема эта очень важная и таит в себе большие потенциальные возможности. В старой статье своей писали Вы о ранах сердца, которые пострашнее городов, превращенных в щебень. О человеке большой верности и большой любви, о том, как медленно и трудно оттаивает он возле людей, но и люди оттаивают возле него, возле этой верности, и о том, что жизнь все-таки оказывается сильней всего, даже человеческого горя.

Думаю я писать свой киносценарий и пытался я рассказывать в своей повести. Мертвых помнить и живых любить – вот основная мысль. Я инженер. На сырце рыли мы котлованы под дома. Как-то я заметил, что один рабочий пользуется вместо подпорки каким-то странным предметом. Это была человеческая кость.

– А что же здесь такого, – удивился он, – их тут сколько угодно.

Оказывается, раньше там был лагерь наших военнопленных.

В журнале «Юность» лежит моя повесть «Практика» о криворожском руднике. Лежит она вроде бы в папке у Катаева, в редакции она понравилась, и если Катаев пропустит, у меня будут возможности пока почти полностью сосредоточиться на сценарии.

Просьба у меня к Вам есть, может, знаете Вы кого-нибудь из московских режиссеров, может, заинтересуются они этой темой. И потом, как Вы думаете, можно ли повесть эту предлагать какому-нибудь журналу в таком виде.

Мой адрес: г. Киев, п/о 37. Горенштейну Фридриху Наумовичу.

С уважением

Ф. Горенштейн.

Впервые. Подлинник – ФЭ. Ед.хр.3510. Л.1–2. К письму приложена машинопись повести «Клавин город» (56 маш. стр.). Ф.Н.Горенштейн (1930–2002) – прозаик, драматург, киносценарист.

1960

303. Я.Ивашкевич

Стависко, 1.1.1960

Дорогой Илья Григорьевич —

Мне несколько совестно, что я Вам не написал сейчас же по получении Ваших стихов, и после того, как я прочитал Ваши чудесные воспоминания о Юлике [714]714
  См. письмо ИЭ Ивашкевичу от 10 декабря 1959 (П2, №437), вместе с письмом ИЭ послал книгу «Стихи 1938–1958» (М., 1959) и текст своего неопубликованного предисловия к книге М.Живова о Юлиане Тувиме.


[Закрыть]. Но мы были с моей женой за границей – совершали путешествие, длившееся около двух месяцев. Только после возвращения я нашел Ваше послание – по наступили праздники, приехали внуки, ёлка и всякое такое. Мне приятно начинать Новый год письмом к Вам. (Я никогда никому не посылаю специальных пожеланий и поздравлений – но это письмо будет тоже выражением моих лучших чувств, которые я питаю к Вам и Вашему творчеству.) Я очень люблю Ваши стихи, и Ваша книга сделала мне большое удовольствие, я ее прочитал вдоль и поперёк. Но Ваши воспоминания о Тувиме так красивы, так трогательны и так прочувствованы, что мне даже трудно об этом писать, чтобы мои слова не показались Вам чем-то пошлым. Конечно, я напечатаю эту статью в «Twórczość» [715]715
  Журнал, главным редактором которого был Ивашкевич; судя по библиографии публикаций Тувима и о нем, статья ИЭ напечатана в Польше, как и в СССР, не была.


[Закрыть], и это будет большой честью и большой радостью для нашего журнала.

На днях миновало шесть лет от смерти Тувима – время летит. Он у меня стоит перед глазами как живой – последний раз мы встретились с ним на похоронах Галчинского [716]716
  Польский поэт Константы Ильдефонс Галчинский умер в Варшаве 6 декабря 1953 г., за три недели до смерти Тувима.


[Закрыть].

Мне было приятно, что Вы упоминаете в своей статье о моем доме, у меня осталось яркое воспоминание от этого вечера [717]717
  Ивашкевич в 1967 г. описал этот вечер в воспоминаниях об ИЭ (см. ВЛ, 1984, №1).


[Закрыть], от летней прекрасной погоды и от Ваших слов, которые были очень важны и значительны и после которых я лучше понял Ваш глубочайший гуманизм. Будучи в Париже, мы были с женой у Сартра, мы много о Вас говорили.

Теперь вечер, тишина и ночь вокруг моего дома, внуки играют в карты, только что зажигали ёлку – так начинается Новый год, мирно и тихо. Дай Бог, чтобы так было дальше. Я очень благодарен Вам, Илья Григорьевич, за Ваши стихи, за Вашу статью, за Вашу память.

Я крепко жму Вашу руку —

Ярослав Ивашкевич.

Я так и не знаю Вашего адреса, я пишу в союз <писателей>.

Впервые. Подлинник – ФЭ. Ед.хр.1610. Л.2. С польским писателем Ярославом Ивашкевичем (1894–1980) ИЭ познакомил в Варшаве в 1927 г. Тувим.

304. Е.А.Гнедин

Москва, 1.1.1960

Многоуважаемый, дорогой Илья Григорьевич!

В первый день Нового года решаюсь написать Вам несколько строк, которые не раз хотел написать Вам в течение истекшего года. Не писал, потому что полагал (да и полагаю), что Вы в наименьшей степени нуждаетесь в признании значения Вашей деятельности со стороны людей моего поколения.

Важнее, чтобы Вас поняла молодежь. Тем не менее не могу не сказать Вам то, что охотнее всего сказал бы публично, если бы по роду своих занятий был бы участником литературных дискуссий или, как в прошлом, «номенклатурным журналистом». А хочу я высказать убеждение в том, что Ваши литературно-публицистические выступления последнего периода приобретают огромное значение – вневременное – именно потому, что в них звучит голос прозорливого современника великих перемен в жизни человечества… Музыка времени.

Я понял это особенно чётко после «Французских тетрадей», по-моему, недостаточно оцененных, ибо эта книга – не о Франции – не столько о Франции, сколько о нашей стране, и во всяком случае – о наших проблемах, книга, написанная для нашей страны, для нашей молодежи. Мне уже приходилось цитировать Вас, и Монтескье из Вашей книги [718]718
  Имеются в виду слова «Нужно быть правдивым во всем, даже в том, что касается родины. Каждый гражданин обязан умереть за свою родину, но никого нельзя обязать лгать во имя родины» франц. писателя и философа Шарля Луи Монтескьё (1689–1755) из его книги «Pensées», не издававшейся по-русски; ИЭ приводил их в открывавшем «Французские тетради» очерке «О некоторых чертах французской культуры» (6, 13).


[Закрыть]перед самой низовой аудиторией, приходилось ссылаться на книгу и в беседе со своими молодыми друзьями.

Фактом является, что Вы сейчас единственный, кто считает возможным сказать главное о том, что стало действительно главным: о человеческой личности в советском обществе, о путях ее развития в свете прошлого опыта и больших надежд на будущее. Значение этой проблемы станет еще яснее и, может быть, грознее, именно в результате наших бесспорных материальных успехов.

Используя несколько горькую аналогию из Вашего интервью в «Труде» [719]719
  Имеется в виду беседа журналиста с ИЭ (Труд, 5 ноября 1959).


[Закрыть]скажу: «возможно, что сейчас действительно литературное произведение, это запечатанная бутылка с запиской, брошенной в океан» [720]720
  В книге кавычка не закрыта ( прим. верстальщика).


[Закрыть]. Но тот, кто найдет брошенную Вами бутылку, отнюдь не получит весть о кораблекрушении, а узнает, где хранится клад.

Жму руку

Глубоко уважающий Вас

Е.Гнедин.

Памятуя, что Вы интересовались моей личной судьбой, сообщаю, что мы с Надеждой Марковной [721]721
  Жена Гнедина.


[Закрыть]благополучны; я пишу работу для Института мировой экономики и занимаюсь переводами. Надежда Марковна и моя дочь полностью присоединяются к сказанному в моем письме и шлют вам вместе со мной самые сердечные пожелания.

Гнедин.

Впервые. Подлинник – ФЭ. Ед.хр.1443. Л.1–2. С публицистом Евгением Александровичем Гнединым (1898–1983) ИЭ познакомился и общался в 1930-е гг., когда Гнедин был зав. иностр. отделом «Известий» (1934–1935) и зав. отделом печати НКИД (1935–1939) и очень ценил его; весной 1939 г. при разгроме НКИД Е.А.Гнедин был арестован и осужден (см. его книгу «Выход из лабиринта», М., 1994). Это письмо Гнедина отсутствовавший в Москве ИЭ прочел с опозданием, 26 марта 1960 г. он писал Е.А.: «Я был рад получить от Вас весточку. Сердечно благодарен Вам за слова о „Французских тетрадях“ и моей работе…» (см. также коммент. к 13-й главе 5-й книги ЛГЖ).

305. М.С.Сарьян

Ереван, 29.1.1960

Дорогой Илья Григорьевич!

Получил Ваше письмо [722]722
  Письмо ИЭ от 4 января 1960 (см. П2, №440).


[Закрыть]относительно моей выставки в Париже, где Вы сообщаете об условиях и времени.

Одна мысль о выставке в Париже для меня источник больших волнений. Хочется сделать ее по возможности хорошо, отобрав лучшие и оригинальные работы, представляющие какой-нибудь интерес для Парижа. Удивить его, конечно, трудно, но, может быть, люди, любящие искусство, скажут: «Да, хорошо, что показали нам этого художника».

Вопрос об организации выставки имеет первостепенное значение. Инициативы Общества Франция-СССР имеет громадное моральное значение, а потому деловую сторону кто-то с самого начала должен вести и быть ответственным за нее.

Ясно, что в моей жизни это самое большое событие, которое больше никогда не повторится. Какие трудности необходимо преодолеть? Необходимо подобрать работы, которые представляли бы художественный интерес: из Третьяковской галереи, из музея Восточных культур, из театрального музея им. Бахрушина и из музея Революции в Москве. Из Ленинграда – музей Русской живописи. В Ереване из Гос<ударственной> Картинной галереи. Много картин у частных лиц.

Правда, очень малое количество придется взять из перечисленных мест, но это связано с разными процедурами и к тому же должно быть специальное разрешение Министерства культуры СССР.

Большой вопрос о продаже картин. Вопрос, о котором Вы пишете: «Маршан хочет получить право продать некоторое количество холстов, получив свою долю, покрыть этим расходы». Не представляю реально, о каких расходах идет речь? Мне кажется, устройство этой выставки, инициатором которой являетесь Вы, т. е. Общество Франция-СССР, обязательно должно принимать участие, а также и Министерство культуры СССР, которое имеет в своем распоряжении аппарат, называемый «Дирекцией Выставок и панорам». Она устраивает все выставки в Советском Союзе и за рубежом, имеет для этого опытных людей и средства для производства расходов с начала до конца, т. е. возвращения всех экспонатов своим хозяевам.

Дорогой Илья Григорьевич! После чудесных дней, проведенных с Вами и Любовь Михайловной в сентябре в Ереване, я принялся энергично за работу, но мне не повезло; я серьезно заболел и всю прекрасную осень, продолжавшуюся до конца года, почти не работал.

У меня возникла мысль, если это возможно, перенести открытие выставки на вторую половину этого года или на grande saison 1961 г., т. е. почти на год. Ей-богу, так будет лучше, и я смогу поработать. К этому времени я намерен написать Ваш новый портрет (прежний [723]723
  Имеется в виду портрет ИЭ, написанный Сарьяном в сентябре 1959 г. в Ереване и находившийся у него дома.


[Закрыть]пользуется всеобщим успехом), если, конечно, у Вас найдется время, а также портрет очень полюбившейся Любовь Михайловны.

Намерен сделать портреты Арагона и Эльзы Триоле.

Ваше выступление по радио в Ереване частично напечатано в журнале «Советикан Айастан» [724]724
  Речь идет об армянском переводе выступления ИЭ «Я счастлив, что побывал в Армении» (Советикан Айастан, №10, 1959); по-русски: Илья Эренбург. Об Армении и армянской культуре. Ереван, 1988. С.34–39 (в этой же книжке напечатано 20 писем ИЭ армянским адресатам, в том числе три письма М.С.Сарьяну).


[Закрыть]. Вышло изумительно.

Весной и туда дальше к лету я приеду в Москву и мы можем договориться с Министерством Культуры, а может быть, и повыше с кем-нибудь, чтоб это дело хорошо организовать [725]725
  В итоге выставка Сарьяна в Париже не состоялась, хотя еще в 1961 г. ИЭ обращался по вопросу ее организации к министру культуры СССР Е.Фурцевой.


[Закрыть].

«Пуганая ворона куста боится». В 1928 г. меня постигло несчастье, когда мои 35 работ сгорели по пути из Парижа в Ереван в константинопольском порту, не доехав до цели.

Хватит! Я Вам надоел своим длинным письмом.

Сердечный привет Вам и Любовь Михайловне с лучшими пожеланиями от всех наших и меня.

С чувством глубокого уважения и любви

Ваш М.Сарьян.

P.S. Дорогой Илья Григорьевич, получили Вашу телеграмму из Рима. Глубоко благодарен за постоянное ко мне внимание во всех точках земного шара. М.С.

Впервые. Подлинник – ГМИИ им. Пушкина. Ф.41. Оп.1. Д.1. Л.61.

306. М.И.Будберг

Лондон, 20 февраля 1960

Дорогой Илья Григорьевич,

ну, вот, статья о Чехове [726]726
  Имеется в виду работа ИЭ «Перечитывая Чехова» (1959).


[Закрыть]переведена. Тоуард Сэмюел кажется написал Вам о том, что ему необходима вторая, ввиду объема книги [727]727
  Речь идет о подготовке издания книги ИЭ «Chekhov. Stendhal and other essays» (London, 1962).


[Закрыть]. Но Вы, оказывается, все свои писания обещали Харвиль Пресс?

Может быть, все же что-нибудь найдется прибавить к чеховской статье, она так увлекательна, так прекрасно сделана, что жаль, если по-английски издатель не сможет ее выпустить, как раз в этом году! Между прочим, оказалось еще два вопроса: «Ночь в Дуе» [728]728
  Речь идет о написании слова «Дуэ» (название бывшей столицы сахалинской каторги), которое встречается в очерках Чехова «Остров Сахалин» и соответственно у ИЭ.


[Закрыть](когда Чехов пишет о Сахалине) и как пишется имя французского депутата Тедапо-французски?

Кроме того, Вы обещали мне какие-нибудь Ваши прежние рассказы для иллюстрации? И Вейденфельд просил Вам написать, что он в том же затруднении, как Самуэль насчет «Путевых заметок». Простите, что всем этим надоедаю Вам.

Так было приятно видеть Вас у себя, жалею, что не было Любовь Михайловны. Спасибо, что взяли капли.

С искренним приветом

Мария Будберг.

Впервые. Подлинник – ФЭ. Ед.хр.1336. Л.1. Мария Игнатьевна Будберг (урожд. Закревская; 1892–1974) – спутница жизни М.Горького и Г.Уэллса. ИЭ встречался с ней и в Москве, и бывая за границей.

307. А.С.Эфрон

<Таруса,> 6 марта 1960

Дорогой Илья Григорьевич! Сегодня получила письмо от Сосинских [729]729
  Имеются в виду писатель-эмигрант Владимир (Бронислав) Брониславович Сосинский (1900–1987), работавший в 1947–1960 гг. в ООН, и его жена Ариадна Викторовна Чернова (1908–1974).


[Закрыть], в ответ на мое по поводу мичиганской авантюры с изданием там маминой книги [730]730
  Речь идет о проекте издания Полного собрания стихов М.Цветаевой в США, который, как опасалась А.С.Эфрон, будет претенциозным, поскольку не полным, и помешает изданию книг ее матери в СССР.


[Закрыть]. Кажется, мне удалось приостановить эту затею, уподобив Мичиган Гослитиздату. В общем, потрудилась во славу мамы, как могла: и тут книга на приколе, и там приостановлена. Правда, над гослитовскими тормозами я не властна. На днях буду в Москве, пойду узнавать, в план какого столетия включена – если включена – книга. Здание издательства у меня на втором месте после Лубянки. Коридоры, лестницы, запах бумаг, расправ, клозетов. Навстречу и с тыла – «сотрудники». Конечно, в подобных ассоциациях повинна больше Лубянка, нежели Гослит, с 39 года меня мутит от одного вида самого мирного учреждения столичного, а не сельского типа. И всегда кажется – даже уверена, – что не туда попала, и душа уже с порога втайне взывает о реабилитации… о, господи!

Не думайте, что я хамка, если пишу Вам только тогда, когда мне нужно о чем-нибудь Вас просить, или – реже – что-нибудь Вам сказать. Это вовсе не хамство, а, честное слово, деликатность! Они где-то граничат. Мне часто хочется написать Вам «просто так» – но что было бы с Вашим временем, если все начали бы писать Вам «просто так»!

Мало на свете людей, чье время так дорого мне, как Ваше.

Живу я как-то не по-настоящему, всё перевожу стихи, которые никто – единственное утешение! и читать не станет. Сейчас из-под моего пера выскакивают, например, вьетнамцы [731]731
  Переводы вошли в книгу: То Хыу.Стихи. М., 1961.


[Закрыть], похорошевшие, как после визита премьера. Но меня, увы, это хорошеть не заставляет. Несмотря на что, крепко Вас целую, всегда люблю. Правда! Есть за что.

Ваша Аля.

Целую Любовь Михайловну.

Полностью – впервые. Подлинник – собрание составителя.

308. Маревна (М.Б.Воробьева-Стебельская)

Англия, 16 апреля 1960

Мой дорогой Илья.

Только что встала – прости, что так опаздываю с ответом на твое письмо. Хворала очень. Весна чертовски холодная в этом году – простудила голову, ухо, зубы – только посмотрела в окно на сад, а там все распустилось – все цветет, но пчелки снова запрятались – воробьи стучатся в окно за хлебом, кошки не очень хотят идти в сад, – Марика [732]732
  Дочь Маревны и Диего Риверы.


[Закрыть]говорит. Досадно. Весна – это такой чудный праздник, а тут – град пошел, дожди и от ветра занавески летают в комнате. Завтра – Пасха. Я сижу с Иваном дома, Марика с Ильей [733]733
  Иван и Илья – внуки Маревны.


[Закрыть]поехали на два дня к морю, к знакомым. Она замучилась совсем с нами, с домом. Выдержала свой первый экзамен по курсам. Ставили Чехова «Медведь» и в газете написали «Excellent» [734]734
  Превосходный ( франц.).


[Закрыть]. Я лежала в кровати, не пошла, но я сделала два больших портрета для декорации – потому что эта школа и по обстановке почти зеро [735]735
  От франц. zero – ноль; здесь – бедная.


[Закрыть]! Через полтора месяца окончательный экзамен – и по пению тоже, и главное, по языку. К ней подходит, скорее, комедия или драма. Но ты знаешь, как артисты все упрямы. На сцене Марика удивительно жива и хороша! Два года работы ей много дали все же. То, что она тратит на школу, это то, что мы должны были бы все есть. У меня нет материала для работы, ни лекарств. Она тоже очень болела горлом – и наш доктор ее скоро вылечил пенициллином, но на хорошую еду денег не хватило. Видишь!

Вообще все могло быть много лучше, но… если бы я зарабатывала, ей было бы легче. Здесь артистам трудновато жить.

Спасибо за твое письмо, дорогой Илья. Очень хорошо пишется на машинке – все ясно и разборчиво. Мою рукопись [736]736
  Имеются в виду воспоминания Маревны «Жизнь в двух мирах», вышедшие по-английски (Лондон, 1962).


[Закрыть]нельзя послать теперь, она еще в руках у переводчика. И я написала еще три главы, добавные <так. – Б.Ф.>. Одну про Макса Жакоба [737]737
  Макс Жакоб (1876–1944) – франц. поэт; как ИЭ и Маревна в 1910-е гг., был завсегдатаем парижского кафе «Ротонда».


[Закрыть], очень трудную – вспоминаю, как он однажды говорил про тебя Кислингу [738]738
  Моис (Моисей) Кислинг (1891–1953) – художник, выходец из Польши, работал в Париже.


[Закрыть]! стихи его и проза у меня кое-какая есть!

Ты забыл, милый, когда ты мне сказал – ну вот «попросишь – я и напишу!» [739]739
  Речь идет о предисловии к мемуарам Маревны; ее книга вышла с предисловием скульптора О.Цадкина.


[Закрыть]. Жаль, что я не могу приехать в Москву – на <2 франц. слова нрзб>. Москва – это не дорого, но я боюсь, что не высижутакое путешествие и предпочла бы ехать поездом, поэтому я тебя и просила устроить мне это. Хочется повидать Москву, Киев и Кавказ. Вот было бы хорошо, если бы ты смог поехать со мной! Чудно, чертовски было бы хорошо! А если нет, то, может, все же я смогла бы поехать с кем-нибудь и наделать там набросков: можно сделать очень интересно! О выставках – подумай, дружище! – и вообще не забывай нас – Марику и меня. Если бы у меня была возможность, я непременно повезла своих двух внуков в USSR посмотреть на все. У них страшно отсталые и чудовищные понятия о русском советском человеке. Они боятся говорить, что их бабушка русская. Вот обида и глупость.

Большой успех имел поэт А.Т.Твардовский у нас в Пушкинском клубе. Хорошо очень читал свои стихи. Недавно слушали Сергея Лифаря [740]740
  Серж Лифарь (1905–1986) – артист балета и хореограф, выходец из России, работал в Париже; собиратель книг и рукописей Пушкина; ИЭ общался с ним в Париже в «оттепельные» годы.


[Закрыть]там же о Пушкине. Помнишь его? Или ты его не знал? Очень постарел и похож на индейца или мексиканца. Когда Марике было 17 лет, она безумно влюбилась в «Икара», в «Давида» и вообще в творческий гений Лифаря и проливала реки слез.

Маревна.

Впервые. Подлинник – ФЭ. Ед.хр.1393. Л.4.

309. Б.Н.Полевой

<Москва, апрель 1960>

Дорогой Илья Григорьевич!

С большой радостью прочел я в дорогой Вашему и моему сердцу «Литературной газете» Ваши воспоминания о встречах с Лениным [741]741
  И.Эренбург.В январе 1909 года // ЛГ, 9 апреля 1960.


[Закрыть], которые я, признаться, когда-то записал со слов самого Ильи Лохматового [742]742
  Прозвище ИЭ, данное ему Лениным.


[Закрыть], а порадовал меня этот кусочек не только сам по себе, но и как свидетельство того, что Вы таки засели за свою биографию, которой никто, кроме Вас самого, написать не сможет. Буду с нетерпением ждать публикации оной, предвидя весьма интересное чтение.

Как-то был у нашего общего знакомого Карло Леви в его особняке на Вилла Боргезе. Видел Ваш портрет. И знаете – ничего. Получились Вы этаким репейником вроде как в шотландском гербе с девизом «Никто не тронет меня безнаказанно». Но ведь это, кажется, так и есть. А в Париже видел марку достоинством 25 сантимов, где Вы изображены с Жаном Ришаром Блоком [743]743
  Имеется в виду не почтовая, а памятная марка.


[Закрыть]. Знаете об этом? Купил ее для вас, но уже в пути напоролся на одного сумасшедшего филателиста, который у меня вымолил за пол-литра горилки с перцем, против чего я, по низменности своей натуры, не мог устоять.

Но это все присказки, так сказать, подход к Вам. А дело вот в чем. Один мой друг скульптор Лев Ефимович Кербель [744]744
  Скульптор Л.Е.Кербель (1917–2003) получил Ленинскую премию и массу других регалий за памятник Марксу в Москве (1961).


[Закрыть], отличный на мой взгляд скульптор, автор очень интересного памятника Марксу, обещающего быть лучшим памятником в Москве, носится с мечтой Вас слепить. Но зная ваш золотой покладистый характер, не решается Вам об этом сообщить. Так вот, я выступаю сватом. Нет, ей-богу, он очень яркий и способный парень. Может быть, согласитесь, а? Он готов вместе со всей своей глиной приехать к Вам и приезжать по вызову [745]745
  «Как бы мне ни хотелось пойти навстречу Вашему пожеланию, – ответил Полевому Эренбург, – но позировать в ближайшее время я не могу. Я отказал в этом даже художникам, которые по духу мне ближе Л.Е.Кербеля. Не сердитесь, я знаю Ваши добрые чувства, и верьте, что они взаимны» (Юность, 1986, №7).


[Закрыть].

Если согласны – просигнальте мне. Ладно? Буду очень рад, если сватовство состоится, и готов как сват, в случае неудачи, согласно пословице, принять первую палку.

Словом, подумайте.

Большой привет Любовь Михайловне.

Всего Вам хорошего.

Ваш Б.Полевой.

Ваш однофамилец – цветок Эренбург здравствует и шлет Вам привет [746]746
  См. №371.


[Закрыть].

Впервые (фрагменты) – Юность, 1986, №7. С.83–90 (публикация В.Попова и Б.Фрезинского). Подлинник – ФЭ. Ед.хр.2051. Л.25–26.

310. С.Фотинский

Париж, 1 мая <1960>

Дорогой Эренбург и дорогая Люба, как живете и когда приедете в Париж?

Вот уже год, как ты не приезжал к нам. У меня все по-прежнему. Со зрением не хуже, я могу заниматься живописью, в этом году я много работал и думаю продолжить летом. Мы уезжаем в деревню [747]747
  Деревня, где проводили лето Фотинские, Le Peche а Belves в департаменте Дордонь, на юго-западе Франции.


[Закрыть]15 мая до октября, там легче работать, т. к. жизнь в Париже невыносима. Я занимаюсь садоводством (прошлым летом урожай огурчиков был великолепный).

Если приедешь в Париж и меня уже не будет и если у тебя будет свободное время, приезжай к нам хоть на несколько дней. Я тебя приглашаю. Предупреди меня и мы тебя устроим. Понятно, с Любой, если она приезжает с тобой.

Увидим Les grottes de Lascaux [748]748
  Гроты Ласко ( франц.).


[Закрыть]и другие замечательные места в этой области.

Буду рад, если напишешь несколько слов из Москвы.

Ну вот так, дорогой Эренбург.

В Париже сейчас холодно, как зимой.

Крепко обнимаю тебя и Любу.

Фотя.

Лиан [749]749
  Лиан Ренар – жена Фотинского.


[Закрыть]также шлет вам лучший привет.

Привет всем друзьям.

Впервые – Б.Фрезинский.Две судьбы: художник и журналист (парижский круг Ильи Эренбурга) // Русские евреи во Франции. Кн.2. Иерусалим, 2002. С.199. Подлинник – собрание составителя. Серж Фотинский (Абрам Саулович Айзеншер; 1887–1971) – франц. художник, выходец из России, друг ИЭ с 1910-х гг. ИЭ, всегда звавший Фотинского «Фотя», написал о нем в 33-й главе 1-й книги ЛГЖ.

311. И.А.Бродский

Ленинград, 7. VI <19>60

Уважаемый Илья Григорьевич,

Здесь девять стихотворений. Два или три из них Вам, вероятно, показывал Борис Абрамович <Слуцкий>.

Прошу Вас, если это не слишком трудно, сообщить мне, в какой мере возможно или невозможно сделать с ними что-либо положительное.

Иосиф Бродский.

Впервые – ВЛ, 1999, №3. С.323. Машинописная копия – собрание составителя. С поэтом и будущим Нобелевским лауреатом Иосифом Бродским (1940–1996) и его стихами ИЭ познакомил Б.А.Слуцкий; А.Сергеев вспоминал, что, приезжая в Москву, Бродский ни маститыми, ни эстрадными совписателями не интересовался: «Максимально официальный писатель, к которому заходил Иосиф, был Эренбург», и приводил оценочное суждение Бродского об Эренбурге – «ребе», существенное в его словаре (Общая газета, №4, 1997. С.16).

312. С.Ф.Булгаков

Ясная Поляна, 15 июля 1960

Уважаемый Илья Григорьевич, обращаюсь к Вам по одному вопросу, маленькому, но тревожащему мою совесть.

Проживая с 1923 г. долго в Праге, я хорошо был знаком с М.И.Цветаевой. Позже я посетил ее в Vanves под Парижем в 1937 г., когда и видел ее в последний раз.

В 1937 г. я посетил в Париже ряд старых русских писателей, с целью привлечь их дары в Русский культурно-исторический музей в Праге-Збраславе, которым я заведовал. Какие дары? Книги, рукописи, даже – перья (точнее: ручки с перьями). Марина Ивановна через некоторое время прислала мне для музея: 1) собрание отдельных оттисков с ее статьями (м<ежду> пр<очим>, ценными воспоминаниями о Вал. Брюсове), с новыми ее собственноручными исправлениями; 2) любимую, скромненькую ручку для писанья (к сожалению, без пера) и 3) «заветное» серебряное, старинное, принадлежавшее еще ее матери кольцо со следами старой надписи на каком-то восточном языке.

Судьба Русского музея была драматична. Заведующий (т. е. Ваш пок<орный> слуга) был в 1939 г. арестован фашистами и отвезен в Германию в лагерь для интернир<ованных> совет<ских> граждан. Збраславский замок, в кот<ором> помещался музей, занят был немецкими войсками, с боем(!) вытесненными оттуда советскими частями в мае 1945 года. Музей был разгромлен. Часть его коллекций погибла. Остальное (картины, скульптура, портреты, книги и пр.) отправлено было мною в 1948 г. в Сов. Союз и в Москве разделено было между централ<ьными> музеями (Третьяков<ской> галереей, Бахруш<инским> Театр<аль-ным> музеем и Историч. музеем).

В частности, архивные материалы и некоторые предметы русской старины отправлены были (по указанию особой комиссии Академии наук СССР, во главе с И.И.Минцем [750]750
  Исаак Израилевич Минц (1896–1991) – советский партийный историк, академик.


[Закрыть], приезжавшей в Прагу) отдельно, в 24 ящиках, под названием «Архив Булгакова» и сейчаснаходятся, если не ошибаюсь, в помещении Музея Октябрьской револю-ции*). Именно с «Архивом Б<улгако>ва» отосланы были в Москву и оттиски статей М.И.Цветаевой (я думаю, их надо было бы найти и спасти: они могли бы составить интереснейший литературный сборник).

Что же касается ручкии кольцаМ.И.Цветаевой, то я, во избежание их потери среди массового груза, сохранил их у себя лично, чтобы, при возращении на родину, взять их с собой и затем передать в тот или иной музей.

Перо и кольцо находятся у меня. Я писал о них в москов<ский> Литературный музей (в письме на имя т.Тургеневой), но никакого ответа не получил. Музей, кажется, не интересуется вещами нашей талантливой поэтессы.

Зная от Н.П.Пузина [751]751
  Николай Павлович Пузин (1911—?) – литературовед, сотрудник музея Толстого в Ясной Поляне.


[Закрыть]о Вашем внимании и добром отношении к М.И.Цветаевой, обращаюсь к Вам, как к писателю и москвичу, с покорнейшей просьбой сообщить: не взялись ли бы Вы устроить передачу на вечное хранение в тот или иной московский музей сохранившихся памяток о ней – ручки и заветного(как она называла его сама) серебряного кольца?

Вам, с Вашим авторитетом и с постоянным проживанием в Москве, легче это сделать, чем мне отсюда. Таким образом, наш долг по отношению к незабвенной Марине Ивановне был бы выполнен.

Я прошу Вас, Илья Григорьевич, великодушно простить мне, что я позволяю себе вас беспокоить, но – поверьте – мне решительно не к кому больше обратиться, а между тем в свои почти 74 года я не чувствую себя оч<ень> прочным на земле и боюсь, что могу уйти, не устроив судьбы дорогих памяток по Марине Ивановне.

Пользуюсь случаем выразить Вам свое величайшее уважение как одному из самых замечательных наших писателей и заранее глубоко благодарю Вас за любезный, хотя бы и самый короткий, ответ [752]752
  Об этом письме В.Ф.Булгакова ИЭ сообщил А.С.Эфрон. 12 сентября 1960 Булгаков писал ИЭ: «Глубокоуважаемый Илья Григорьевич, благодарю Вас за любезный ответ относительно памяток по М.И.Цветаевой. Между тем я неожиданно получил письмо от дочери Марины Ивановны Ариадны Сергеевны Эфрон, из Тарусы. Узнав, что у меня имеются кольцо и ручка Марины Ивановны, Ариадна Сергеевна просила никуда их не передавать. Я отослал эти вещицы самой Ариадне Сергеевне, и она была рада, счастлива их получить. Я думаю, что, действительно, лучшего ничего нельзя было сделать. С искренним уважением и приветом Ваш Вал.Булгаков» (собрание составителя).


[Закрыть].

Вал.Булгаков,

автор книги «Л.Толстой в последний год его жизни», член Союза писателей СССР.

P.S.

Из воспоминаний В.Ф.Булгакова «Как прожита жизнь». Лето 1917 г.

…Однажды я встретил Бальмонта на улице. Он шел с Арбатской площади на Поварскую, в сопровождении жены, худенькой, элегантной и немного манерной женщины в черном шелковом платье, и дочки: 12-13-летней стройной девочки с распущенными длинными волосами и с бледным, мечтательным, как у лесной феи, личиком. Все они шли вместе, и как-то не сливаясь: точно хотели показать, что каждый из них – сокровище сам по себе.

Бальмонт, в длиннополом черном сюртуке с развевающимися фалдами, шел немного пошатываясь из стороны в сторону, будто под сильным ветром, хотя погода была тихая и солнечная, на самодовольно усмехающемся лице его с рыжей эспаньолкой было написано: я! я! я! весь свет существовал только для него!.. Длинные рыжие космы на его голове горели золотым огнем.