Текст книги "В лето 6746 года от сотворения мира (СИ)"

Автор книги: Борис Нефёдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

– Это интересно, – сказал князь, – понравится так для всей дружины буду хлеб покупать.

– А мне еще и свечи интересно. Почем будут?

– Дешевле нынешних. Я вот вам и образцы привез. Опробуйте, понравятся свечи, так буду вам оптом отдавать, а когда оптом, оно всегда дешевле.

– Это ладно. А вот где ты собираешься столько людей разместить? В городе тебе этого сделать не дадут.

– Вот это и есть моя вторая просьба. Когда собираете ополчение или дружины какие приглашаете, али отряды наемников вы где их размещаете, в Новгороде?

– Еще чего. В крайнем случае – в монастырях, а так – вон, рядом с городом есть несколько неукрепленных селищ. В них можно внушительную рать разместить.

– Вот тут, в четырех верстах, на взгорке, есть такое большое селище. Есть дома, где воинам можно укрыться от дождя и снега, печи, лежаки сделаны, для лошадей – конюшни. Рядом – то ли речка небольшая, то ли ручей большой, значит водой легко можно людей обеспечить. Вокруг – небольшой заборчик. Сейчас пустует оно, только несколько человек за порядком следят. Я спрашивал – они на вас, Степан Твердиславич, ссылаются. Ваши люди?

– Мои. Место действительно хорошее. Специально для ополчения строили. Там и кухни три штуки есть, и бани, и избы для командных людей, и отхожие места оборудованы. Правда, я там давно не был, наверное, кое-что поправить придется. А место действительно хорошее. Для лошадей – хорошей травы рядом много, для людей – специальные площадки для тренировок.

– Ну, раз без толку стоит, так давай договариваться.

– Домов много, – начал посадник, – все для войска имеется…

Я заметил, как князь поморщился:

– Ты, Степан Твердиславич, сильно не задирай. Все равно пустые стоят, не топятся, а значит, разрушаются. Для общего дела человек старается, а ты вроде как даже серебро с него брать собрался. Лучше людей туда пошли, пусть подремонтируют что, если надо, снег с троп уберут.

– Так я все равно на воротах у селища своих людей оставлю, а их кормить, поить надо. И вообще. А плотников я пошлю. И народишко, чтобы снег убрали.

Понятно, глаз за мной ты, Степа, решил там оставить. Пригляд так сказать. Да еще чтобы я этот пригляд и содержал. А я не против.

– Давайте так, ты, Степан Твердиславич, своих людей на воротах оставляешь, я не против. Лишними они не будет, хотя, если честно, то приглядывать за мной и по-другому можно. Да я без обиды, я бы и сам такое обязательно сделал. А тебя, княже, я тоже попрошу выделить мне нескольких своих людей для обучения моего войска. Каждый мужик сегодня в той или иной мере знает, как меч, копье или лук в руках держать, да для воина этого мало. А я буду их кормить, поить и оплачивать работу. И пригляд, и польза. А в качестве главного среди них назначь вон его, Векшу.

– Для кого Векша, а для кого и Гаврило Олексич, ближник княжеский.

– Вот я и говорю, княже, назначь Гаврилу Олексича, ближника твоего. И тебе надежней и мне спокойней.

– Это чего ж тебе так спокойно-то будет? Я если что лично тебя зарублю, не сомневайся.

– Не сомневаюсь. Я мечом, так как ты не владею. Теперь об оплате за пользование селищем. Считаю ее справедливой, если вы, конечно, сильно загибать не будите. Оплачивать буду серебром. Предлагаю так. Тебе, Степан Твердиславич, новгородку в месяц и тебе, Александр Ярославич, столько же. Между прочим, за весь период несколько заморских коней купить можно.

Последнее – это я специально для князя сказал. Так отказаться можно, а так – подумает. Две новгородки в месяц за аренду таких помещений сумма небольшая, но важно другое. Теперь любой сплетне язык с двух сторон прижмут. Да и не будет сплетен, раз такие люди в этом деле участвуют.

А дальше приглашен я был за княжеский стол, перекусить, так сказать, но об этом я рассказывать не буду.

Владыка

Архиепископ Новгородский и Псковский Спиридон принял меня в своей резиденции, которая находилась в самом сердце Новгорода, рядом с собором Святой Софии – главным символом города.

– Разрешите, Ваше Высокопреосвященство?

– Заходи, Игнач, заходи. Зови Владыкой.

Я зашел, перекрестился на иконы в красном углу и со словами «Молитвами святаго Владыки нашего, Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас» (так полагалось), подошел к архиепископу. Честно скажу, никакого чрезмерного благоговения или страха я не испытывал, а становиться на колени или падать ниц (если ты, конечно, не пришел с повинной в каком-то грехе) не следовало «по протоколу».

Аминь, – кивнул Владыка.

Под внимательным взглядом Владыки я сложил руки крестом: правую на левую ладонями вверх, чтобы принять в них благословляющую руку и облобызать ее в знак почтения к священному сану. Так тоже полагалось.

– Благослови, Владыка.

Благословение имеет много значений и первое из них – приветствие.

Тот осенил меня крестным знамением и протянул мне свою благословившую меня руку а я, в соответствии с правилами, поцеловал ее. Как говаривал Иоанн Златоуст, «не человек благословляет, а Бог его рукой и языком», целуя руку нас благословившую, мы целуем руку Самого Христа Спасителя.

– Похвально, сын мой, похвально. Я слышал, что ты недавно принял крещение, но соблюдаешь пост, посещаешь церковь и ведешь себя благочинно. Да ты садись, разговор, как я понимаю, коротким не будет.

Меня предупредили, что свое обращение к архиерею я должен обдумать заранее и излагать его кратко, без лишних жестов и мимики. Но начать я не успел. Владыка решил взять беседу в свои руки:

– Призывай же благословение Божие не только в делах важных и пред-приятиях опасных, но и во всех обыкновенных житейских занятиях твоих: на пищу свою, чтобы вкушать ее во здравие; на свой честный труд и вообще на благие начинания твои, чтобы они были благоуспешны; на путь твой, чтобы он был благополучен; на детей своих, чтобы они выросли в вере и благочестии; на все достояние свое, чтобы оно умножилось во благо тебе и ближним твоим.

Я уважительно молчал, и он продолжил:

– Ничего в этом мире не бывает случайного. Вот, Михаил, народ новгородский дал тебе имя «Игнач». Понятно, что это – от Игнатия. А ведомо ли тебе, что Игнатий в переводе с латыни означает «неведомый» и «огненный». А народ-то новгородский, он никогда не ошибается. Как даст кличку – как клеймо поставит. Ну, то, что неведомый, …тут понять можно. Появился ты издалека, и кроме сказок твоих о тебе ничего не известно. А вот огненный… Как ты с огнем и, главное, с каким огнем связан? Мы вот с тобой рядом с собором Святой Софии сидим, а того ты, думаю, не знаешь, что София по своему лику на иконах часто пишется не как у нас (он осенил себя крестным знаменем), то есть не в ее женственном, и даже богородническом виде, а в виде ангела огненного. Думаю, что есть тут какая-то связь, неведомый ты наш. Вот я, который день, и думаю – какая? Неспроста ты в Новгороде. Неспроста Святая София мне накануне привиделась. Какой она мне сигнал посылает? Может, ты подскажешь, Михаил, …да еще Игнатьевич?

Разговор приобретал опасное направление. Надо было срочно тему менять.

– Не ведаю, Владыка, о чем ты. Прости, что время твое отнимаю, но надо обсудить мне с тобой несколько вопросов важных, да таких, что разрешить их без тебя никак не получится. Я уж, который день с тобой увидеться пытаюсь, но ты все в делах своих благочестивых. Да и сегодня, служба у тебя еще предстоит, а там, за дверями, еще дьяконы тебя ждут. А вопросов у меня много и все требуют срочного разрешения. Но если время останется, или еще когда его сможешь для меня выделить, то и твои, Владыка задачки порешаем.

– Ну-ну, мне виднее, о чем с тобой говорить. И какие задачки решать. Ты ко мне пришел, а не я к тебе.

Но обижаться не стал.

– Ладно, давай разрешай свои вопросы. Раз уж так торопишься. Но учти, что о разговорах твоих с князем да посадником мне все известно. И что врага нового надо ждать следующей зимой, и что задумал ты из рабов божьих войско собрать в защиту Новгорода. И князь, и посадник тебя очень хвалят, говорят, что советы твои дельные. Богоугодны и дела твои, что до меня доходят. Христиан из плена выкупаешь, у меня пока сил на запрет торговли душами христианскими не хватает. Исстари заведена сия торговля, сразу не справиться. Слышал, что вдовам, да сиротам помогаешь. Богоугодное дело… Иначе и разговора бы продолжать не стал. Ну, чего от меня тебе потребно?

– Прежде, чем к делу перейти, разреши, Владыка, небольшой дар тебе передать. Он специально для тебя в Константинополе по моему заказу изготовлен и освещен был самим патриархом церкви нашей. Исхожу из того, что одеяние пастора божия важно для восприятия прихожанами правильной веры.

Здесь я и достал свой подарок – архиерейскую мантию, соответственно сану – фиолетового цвета. Правда, без скрижалей, которые появились, как я узнал, несколько позднее. Зато изготовлен был из так называемого в ХХI веке мокрого шелка, богато расшитого орнаментами и производящего сильное впечатление, даже в нашем мире. Что уж сказать о человеке из ХIII века? Спиридон, конечно, человек не бедный. Как никак – богатейший землевладелец в Новгороде, имеющий собственные обширные вотчины, своих дворецких, казначеев, стольников, ключников, свой «владычный стяг» (сотни полторы ратных людей), свой двор (не хуже, если не лучше княжеского), казну немалую. У него множество слуг, объединенных в артели строителей, иконописцев, переписчиков книг и т. п. Казалось бы, чем его удивишь? Но получилось. Дорогой подарок, да вроде и не подарок вовсе, вроде бы лично архиепископу, ан и не лично, а для лучшего исполнения предназначения его, на пользу церкви и вере. Куда пропало его прежнее суровое настроение, руками разглаживает мантию, дивится качеству материала и ровности каждого стежка. Ну, прямо как ребенок, получивший заветную игрушку. Я скромно молчал, даже голову наклонил, чтобы глазами себя не выдать. Наконец, Владыка оторвался от подарка:

– Ну, Михаил, ну Игнач… Что скрывать, порадовал ты меня. Говорили мне…

Что говорили, он не стал пояснять, а встал, подошел ко мне и поцеловал меня в затылок. А потом будто спохватился и вот уже передо мной снова Владыка, правда уже более открытый и расположенный меня выслушать. Хоть и иерарх церковный, а ничто человеческое и ему не чуждо.

– Ну, выкладывай с чем пришел.

Здесь на лицо его тень нашла:

– Али требуешь чего?

– Что ты, Владыка. Какие могут быть у меня требования? Прошу я. Прав ты, Владыка, людей я себе набираю, ратников, много сил отдаю подготовке их к тому, чтобы за Новгород, за всю землю и веру нашу все силы они смогли отдать, а придется, так и жизнь свою. Но вот какое дело. Тела-то их на моем попечении, а вот души… Понимаешь ли меня, Владыка?

Тень с лица Владыки исчезла, и видно было, как приходит понимание.

– Есть среди них, Владыка, и христиане, да не так их много. Воеводы у них есть, а вот пастыря божьего до сих пор нет. А остальные? Ведь кого только сейчас в моем войске нет! В головах у них и старые наши верования, и идолы других племен да народцев разных. Опять же, у каждого из них свое горе за плечами, но некому их утешить, снова опору в жизни дать, показать путь светлый к спасению души своей, слово господне до душ их темных донести. Понимаешь, Владыка, единства нет. А оно в том деле важном, что ставлю я перед ратью моей, должно быть. А кто может дать единство, как не наша святая церковь? Кто объединит людей, если не общая вера? Иначе кто на смерть пойдет «за други своя», если этот друг другой веры, а, значит, может и не друг вовсе?

Я остановился, но Владыка смотрел на меня с каким-то удивлением и молчал. Тогда я продолжил:

– На днях услышал я, как в играх военных, что в моем городке проходят, один из воев княжеских прокричал: «Ну, кто тут против Новгорода и Святой Софии»!

– Интересно. Новгородцы, когда в бой идут, все больше кричат «Кто против Бога и Великого Новгорода?», да «Изомрем за Святую Софию!». А этот два боевых клича новгородских объединил. Интересно.

– Ну, объединить их, Владыка, было, скажем, несложно, ведь София, Премудрость Божья, есть одно из имен Христовых…

Но по выпученным глазам Владыки я понял, что перегнул маленько, и сразу вернулся к своему вопросу:

– Дело в том, Владыка, что главным в этом кличе было «кто тут против…». Понимаешь, Владыка, ни новгородцы ратников моих, ни они новгородцев, чего греха таить, за «своих» пока не считают. Можно биться, конечно, и только за свободу, да за вознаграждение, что я своим орлам пообещал, но хотелось бы, чтобы войско мое сознательно за Новгород и Святую Софию в бой шло. Чтобы боевой клич «Кто тут против Новгорода и Святой Софии» для и тех и других единым стал.

Здесь я решил немного утихомирить горячность:

– В общем, хочу, Владыка, чтобы ты направил в мое войско пастырей господних. Лучше бы из бывших воинов, чтобы …

– Почему именно таких?

– Посмотри на моих людей, Владыка. Что они видели последние месяцы? Только смерть тех, кого они любили, жестокость, холод и голод, издевательства и насилие. Их сердца опустошены, тела обессилены, а души выжжены дотла. У тех, кто еще не сломался (а я отбираю именно таких), внутри остались только пепел и ненависть. Пепел и Ненависть, а нужны Вера и Любовь. Где нет любви, там нет истины. Где нет любви, там нет человека. Что делает с человеком учение без любви? Оно делает его существом двуличным, корыстным и хитрым. Ответственность без любви делает его циничным и бесцеремонным. Богатство без любви делает его жадным. Вежливость без любви делает его фальшивым и лицемерным. Власть (да и справедливость) без любви делает человека жестоким. Но что есть Вера без Любви, если, как говорил Иоан, «Бог есть любовь»? Любое дело мимо любви – это мимо Бога. Поэтому, Владыка, мне нужны не просто пастыри божьи, а люди, которые это понимают, которые сами в свое время прошли через что-то подобное или пришли к пониманию этого в результате иных страданий, причем, не обязательно физических. Иными словами, мне нужны те, кто способен повести за собой других, повести словом и делом.

Я замолчал. Молчал и Владыка. Потом заговорил:

– Прости меня раб божий Михаил. Новгород город торговый, я думал, что и ты ко мне тоже что-то выторговывать придешь. Рад я несказанно, что ошибся. Не ты ко мне – я к тебе должен был со всем этим прийти. Смотрел, да не увидел, слушал, да не услышал. А, главное, не понял… Недоглядел я важнейшее дело. Ай да Игнач! Славно ты меня … и поделом.

Здесь рукой он остановил мои возражения:

– Сколько человек просишь?

– Десять. По одному на сотню. Молитвенный дом я предоставлю, проживание и содержание пастырей божьих – за мой счет. Ну а уж предметы религиозные, это пусть они привозят.

– Считай, решили. Людей сам подберу. Важное дело, важное и богоугодное. Ай да Игнач!

– Извини меня, Владыка, но это не все.

– Глаголь дальше. Подиви меня еще чем-нибудь таким.

– Привез я, Владыка, из далеких краев станок такой, помогает он свечи делать.

– Слышал я о твоих свечах и от посадника, и он князя. Хвалят они изделия твои. Горят долго, огонь ровный, не искрят. Мне предложить хочешь?

– Хочу, Владыка. Вот и образцы привез. Посмотри, может какие из них понравятся. Могу поставлять за ту же цену, что и князю с тысяцким. А самые маленькие – даже со скидкой. Могу в обмен на воск, что для дела церкви получится еще выгоднее. Привозить буду, куда скажешь, а там вы и сами разберетесь, какие куда – церквей да монастырей много, и они – в твоем ведении.

Я эту идею специально подкинул. Не может Спиридон не понимать, что «сидя» на распределении, да на скидке, да на расчете сырьем, он и сам может прибыль получать. Но вижу, большого интереса у Спиридона не появилось. Ну что же, зайдем с другого бока.

– Но с этим делом, Владыка, не обязательно было прямо к тебе идти, можно было этот вопрос с кем из твоих людишек и пониже саном решить. Тут другое. Много у нас тех, кто хотел бы с Богом пообщаться, свечу поставить, но не может, поскольку те свечи, что сегодня продают, для него дороги. А я…Вот посмотри, какие свечи я могу делать.

С этими словами я достал «пучок» свечей 120 номера (самого маленького), тех, что я называл «социальными». Они диаметром в 5 мм, а длинной 15,5 см.

– Воску здесь немного, но горят они долго. Человек и с Богом пообщается и за упокой поставить можно, и за здравие. Я здесь за прибытком не гонюсь. Хочу просто свой вклад в святое дело внести, пусть даже себе в убыток. Кто-то от себя в церкви свечи пудовые ставит, только это, думаю, гордыня одна. Я по-другому хочу свою благодарность вере нашей выказать. Потому прошу не разглашать кто эти свечи для инвалидов, вдов да сирот изготавливает. Мало того, готов отдавать свечи такие за воск один к одному (ну, минус угар). Захочет церковь их продавать – пусть продает, захочет просто дать бедным – много не потеряет, зато, думаю, приобретет немерено.

Владыка вначале посмотрел на свечи с интересом, но потом огонек угас, и он отвернулся от них:

– Свеча слишком тонкая. От тепла даже более толстые свечи в руках гнутся. А эта мигом «сломается».

– А ты попробуй, Владыка, проверь. Просто в руках подержи или зажги да поставь. Не знаю, чем объяснить, то ли станок так делает от того, что (опять же) сам патриарх в Константинополе его освятил, толи все дело в намерении чистом, да богоугодном, только держит свеча форму.

– Смотри-ка. Не может быть! Прямо чудеса.

– Ну, если и чудо, то не я его сотворил, да и не ты, Владыка, при всем моем уважении. Думаю, что раз я эти свечи для храма Святой Софии делал, то может это ее знак? Сам же говорил. Хотя, опять же, думаю, что и в других церквах новгородских они тоже таять, гнуться, да «слезу» гнать не будут.

– Одно могу сказать, не бесовское это дело.

Владыка помолчал в раздумье, посмотрел на меня как-то странно и подвел итог:

– Ну что же, … Михаил… Считай, что и по этому вопросу мы с тобой договорились. Что еще скажешь? Смотрю, твой мешок еще не опустел.

Наблюдательный. Полез я в мешок и вынул перед Владыкой все вилки из столового серебряного набора, что я из дома захватил.

– Вот, посмотри, Владыка. Дюжина штуковин больших, да тяжелых, дюжина поменьше, да полегче, да дюжина маленьких. Напали на нас в дороге лихие люди, да не рассчитали. Побили мы их. Вот я это у одного в мешке и нашел. Что это такое не ведаю.

– Я тоже такое первый раз вижу. Может инструменты лекаря какие?

Кто бы сомневался. В России первая вилка появится в 1606 году, и привезет ее, между прочим, Марина Мнишек.

– Я к лекарю ходил, но тот за инструменты лекарские это не признал. К ювелиру ходил – тот тоже не знает, что это, но говорит, что сделаны вещи сии из серебра, причем серебра очень хорошего. А тут по весу новгородок чуть не два десятка.

Владыка громко сглотнул, а я продолжал:

– И вот думаю я, по виду вещи может какие и бесовские, но всем известно, что нечисть всякая серебра, как огня боится. И хотя никакой враждебности от маленьких вил сиих я не чувствую, но все-таки прошу принять их от меня в дар собору Святой Софии. Освятить их, для надежности, да переплавить в купель, али (даже лучше) в крест напрестольный. И опять, не для гордыни я. Святая София сама разберется, от кого дар сей, а другим об этом знать не обязательно. Так как, Владыка?

– Дар твой Святой Софии мы с благодарностью принимаем. А ты, Михаил … Игнатьевич перед началом всякого ответственного дела, перед путешествием каким, а также в любых затруднительных обстоятельствах приходи за благословлением ко мне лично. Для тебя у меня всегда и время, и слово найдется.

Ну что сказать. Говорили мне потом, что не помнят случая, чтобы сам Владыка под руку своего посетителя до самого крыльца провожал, а потом еще долго стоял и смотрел ему вслед.

Добрый и мудрый старик. Почти двадцать лет Спиридон управлял паствою, ревностно помогая новгородскому князю. Именно он воодушевил и молитвенно настроил Александра Ярославича на отражение в 1240 году нападения шведов, именно он встретил его, как победителя у собора Святой Софии. Именно он вернет уже Александра Невского в Новгород, покинувшего его после ссоры с новгородским боярством, и он же благословит его на битвы с тевтонами. Да и потом, не сильно вмешиваясь в дела шумного Новгорода, именно он справедливо разбирал споры, с помощью слова Божьего (и не только) успокаивал и устранял вражду, временами вспыхивающую в разных концах этого вольного и трудно управляемого города. Позднее – старался ладить с приходившими в Новгород монголами (или татарами). Тем самым с его помощью удалось сохранить в Новгородском крае мир, тишину и безопасность вплоть до его кончины в 1249 году. Хорошую жизнь проживет архиепископ Новгородский и Псковский Спиридон. Честно скажу, так и хотелось сказать ему это или просто обнять его. Но я, конечно же, ничего ему не сказал, да и лезть с объятиями к Владыке было бы с моей стороны, мягко говоря, неуместно.

Ничего, у меня для тебя еще из архиерейского облачения саккос и омофор лежат. Еще порадую старика.

Ну, чего рассупонился, хватит сопли жевать, дел невпроворот, чуть не ползимы прошло, а у меня еще армии нет, вперед, ёкарный бабай.