Текст книги "Краткая история Бразилии (СИ)"

Автор книги: Борис Фаусту

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Помимо уже указанных поводов для недовольства, у скотопромышленников были особые причины для раздражения. Они хотели покончить с налоговым и таможенным обложением перегоняемого скота на границе с Уругваем или уменьшить выплаты, чтобы добиться свободного перемещения своих гуртов (которыми они владели как в Бразилии, так и в Уругвае) по обе стороны границы. Кроме того, располагая собственной военной организацией (настоящими маленькими частными армиями, командование которыми основывалось на безоговорочном подчинении), скотоводы полагали создание Национальной гвардии с ее принципом выборности офицеров опасным новшеством.

Участники движения опирались на поддержку некоторых армейских офицеров, недавно переведенных в Риу-Гранди-ду-Сул. В отрядах «оборванцев» выделялись также не менее двух десятков итальянских революционеров, нашедших убежище в Бразилии: самым известным из них был Джузеппе Гарибальди. Наиболее значимой фигурой движения был Бенту Гонсалвеш, сын богатого скотопромышленника, обладавший солидным опытом ведения боевых действий в регионе. Он организовал на границе масонские ложи и использовал пути передачи масонских писем для отправки собственной секретной корреспонденции.

Борьба «оборванцев» была долгой; основой ее были действия кавалерии. Гарибальди и Дави Канабарру вели войну на севере провинции; на некоторое время им удалось взять под контроль Санта-Катарину. На территории, контролируемой восставшими, в 1838 г. в городе Пиратини была провозглашена Республика Пиратини; президентом ее стал Бенту Гонсалвеш.

Позиция центрального правительства по отношению к восставшим сочетала в себе как боевые действия, так и уступки. Руководителями «Фарроупильи» были представители элиты, а область, где разворачивались события, представляла для империи значительную стратегическую важность. К примеру, в начале 1840 г. правительство выполнило одно из основных экономических требований «оборванцев» и ввело пошлину в 25 % на ввозимую солонину из Рио-де-Ла-Платы, которая конкурировала с местной.

Важным этапом на пути преодоления конфликта стало назначение в 1842 г. на пост главы провинции и командующего войсками Риу-Гранди-ду-Сул барона Кашиаса. Он умело сочетал военные действия и меры по умиротворению восставших. В конце концов в 1845 г., добившись сепаратных соглашений с различными предводителями движения, Кашиас подписал мир с Канабарру. Речь не шла о безоговорочной капитуляции: всем участникам восстания была дарована амнистия, офицеры армии «оборванцев» получали соответствующие их званию назначения в имперскую армию, а центральное правительство брало на себя погашение долгов Республики Пиратини.

Невозможно утверждать со всей уверенностью, что участники движения действительно хотели отделиться от Бразилии и образовать новое государство, включающее Уругвай и области Ла-Платы. Как бы то ни было, восставшие сходились в том, чтобы сделать из Риу-Гранди-ду-Сул по меньшей мере автономную провинцию с собственными источниками дохода, избавленную от диктата центральной власти из Рио-де-Жанейро.

Движение «Фарроупилья» заставило Бразилию проводить в районе Рио-де-Ла-Платы внешнюю политику, отличную от традиционной. На протяжении нескольких лет Бразилия была вынуждена воздерживаться от агрессивной политики в регионе и искать соглашений с Буэнос-Айресом, чтобы иметь возможность сосредоточиться на подавлении восстания на границе. С концом «Фарроупильи» вновь активизировались притязания Бразилии на поддержание своего значительного влияния в Уругвае и опасения, что некая иная единая власть будет контролировать оба берега Рио-де-Ла-Платы. Подобные опасения возрастали по мере того, как аргентинский диктатор Хуан Мануэль Росас, вставший во главе Буэнос-Айреса и других аргентинских провинций, стремился укрепить свою власть.

Возникла коалиция, направленная против Росаса; в нее входили Бразилия, ее традиционные союзники в Уругвае – так называемая партия «колорадос» (речь о ней пойдет ниже), а также аргентинские провинции Коррьентес и Энтре-Риос, восставшие против Росаса. В 1851 г., когда Педру II уже взошел на престол, началась война, основную роль в которой играла Бразилия. В конфликте участвовало около 24 тыс. бразильских солдат, набранных главным образом в Риу-Гранди-ду-Сул. После того как в Уругвае была гарантирована власть «колорадос», войска Росаса потерпели поражение на территории Аргентины (сражение при Монте-Касерос, февраль 1852 г.).

Пока Бразилию сотрясали восстания, среди правящего класса страны продолжали оформляться политические течения. Появились зачатки двух крупных партий периода Империи – консервативная и либеральная. Консерваторами были магистраты и сановники, часть землевладельцев, в особенности из Рио-де-Жанейро, Баии и Пернамбуку, а также крупные коммерсанты, среди которых было много португальцев. Либералы объединяли под своими знаменами малочисленный городской средний класс, некоторых священников и землевладельцев из иных, менее традиционных регионов – Сан-Паулу, Минас-Жерайс и Риу-Гранди-ду-Сул.

Однако при этом политическая система не пришла в равновесие. В ходе выборов единственного регента, прошедших в апреле 1835 г., отец Фейжб одержал победу над своим основным соперником, землевладельцем из Пернамбуку Оланда Кавалканти. Чуть более двух лет спустя, в сентябре 1837 г., Фейжб отказался от своего поста. Он испытывал давление со стороны Конгресса, так как его обвинили в том, что он не приложил достаточно сил для подавления восстания «оборванцев», одним из предводителей которых был его двоюродный брат.

В последовавших за этим выборах победу одержал Педру де Араужу Лима, будущий маркиз Олинды, бывший председатель палаты депутатов и сахарозаводчик из Пернамбуку. Победа Араужу Лимы олицетворяла начало «возвращения». Этим термином обозначалась политика консервативного крыла, представители которого хотели «вернуть» политическую централизацию и усилить власть. Одним из первых законов в этом направлении стало «новое толкование» Дополнительного акта (май 1840 г.), по которому провинции лишались различных полномочий, в особенности тех, которые касались назначения госслужащих.

2.2. Вторая империя

Парадоксальным образом (как это случается в политике) восхождение Педру II на престол ускорили не консерваторы, а либералы. Подавленные инициативами по «возвращению» сильной власти, они провели через Конгресс решение о досрочном наступлении совершеннолетия императора, приняв очередную измененную версию Дополнительного акта. Так, будучи подростком, в возрасте 14 лет Педру II взошел на трон в июле 1840 г.

Меры по «возвращению» продолжали реализовываться и после 1840 г. Был воссоздан Государственный совет, в 1841 г. были внесены изменения в Уголовно-процессуальный кодекс. Управление всем административным и судебным аппаратом возвращалось в руки центрального правительства. Исключением оставались мировые судьи, но их значение уменьшилось и перешло к полиции.

В столице каждой провинции был теперь свой глава полиции, назначаемый министром юстиции. В приходах и муниципалитетах создавались должности первого и второго заместителя главы полиции. Они выполняли многие функции, ранее принадлежавшие мировым судьям, включая право судить за мелкие правонарушения. Таким образом, в отдельных случаях полиция занималась не просто расследованием, но и возбуждением судебных дел и наложением наказаний.

Процесс политической централизации и усиление фигуры императора – основные цели политики «возвращения» – дополнились реформой Национальной гвардии. Принцип выборности, переставший действовать на практике, был полностью упразднен. Офицеров гвардии отныне выбирали правительство или главы провинций; был увеличен имущественный ценз для получения этих чинов. Иерархия в рядах гвардии была восстановлена, и набор офицеров отныне гарантированно проходил в более узких кругах. После этого вместо конкуренции между Национальной гвардией и армией возникло разделение функций. Гвардия поддерживала порядок и защищала правящие классы на местном уровне, а армия выступала арбитром в спорах, охраняла границы и поддерживала общую стабильность в стране.

* * *

Хотя либералы во время своего нахождения у власти улучшили собственное положение благодаря мерам по укреплению централизации, не все в стране проходило гладко. В начале 1840-х гг. правительству империи все еще не хватало прочной социальной базы поддержки. В мае-июне 1842 г. произошли либеральные восстания в провинциях, слабо охваченных протестным движением, – Сан-Паулу и Минас-Жерайс, откуда протесты перекинулись на долину Параибы в провинции Рио-де-Жанейро. Крупные землевладельцы разделились на два лагеря. В Рио-де-Жанейро лидером восставших был Жоаким де Соуза Бревеш, владелец кофейных плантаций и самый богатый человек в провинции. Он выступил против правительства, так как оно стало предпринимать меры против уклонения от уплаты налогов на кофе, а также шаги по борьбе с работорговлей.

Несколько лет спустя, в 1848 г. в Пернамбуку началась так называемая Революция Прайера. Ее название связано с либеральной газетой «Диариу Нову», которая находилась на улице Прайя[66]66
  Пляж (порт.).


[Закрыть] в Ресифе. 1848 г. был не простым годом, на протяжении его по Европе прокатилась серия демократических революций. Атмосфера в Олинде и Ресифе была наполнена тем, что за много лет до описываемых событий анонимный автор, отрицательно относившийся к революциям, назвал «зловредным пернамбуканским испарением». Теперь к этому «испарению» добавлялись также социальная критика и социалистические идеи. В качестве последовательного социального критика можно назвать Антониу Педру де Фигейреду, который на страницах своего журнала «Прогресс», выходившего в 1846–1848 гг., клеймил как огромное социальное зло аграрную структуру провинции, при которой земля сосредотачивалась в руках немногих владельцев, а в торговле монополию удерживали иностранцы. Социалистические идеи высказывались такими разными людьми, как Луи Вотье, французский архитектор, которого глава провинции пригласил для украшения Ресифе, и генерал Абреу-э-Лима, позже написавший небольшую книгу под названием «Социализм». В ней говорилось не о социализме Маркса, мало известного в то время и в Европе, а о воззрениях социалистов-утопистов: Прудона, Фурье и Оуэна.

Однако революция Прайера не была социалистической. Ей предшествовали выступления против португальцев, в ходе которых в Ресифе погибли люди. В сельской местности основой движения являлись сахарозаводчики, связанные с либеральной партией. Их недовольство было связано с переходом контроля над провинцией к консерваторам. В городской среде сторонниками движения, среди которых выделялся старый республиканец Боржес да Фонсека, поддерживались лозунги федерализма, упразднения «посреднической власти», изгнания португальцев и национализации контролируемой по большей части именно ими розничной торговли. Новым лозунгом была защита всеобщего голосования с такими ограничениями, как минимальный возраст предоставления права избирать и быть избранным, но без минимального имущественного ценза. Около двух с половиной тысяч человек напали на Ресифе, но были разбиты. Борьба, принявшая форму партизанских вылазок, продолжалась до 1850 г., не доставляя, однако, серьезных проблем имперскому правительству.

* * *

Революция Прайера была последним восстанием в провинциях. Одновременно с этим она знаменовала собой конец революционного цикла в Пернамбуку, который начался с войны против голландцев в XVII в., а закончился включением провинции в имперскую систему.

Еще до того как разразилось это восстание, элиты империи стремились упорядочить правила политической игры. Достигнутое наконец важное соглашение основывалось на усилении фигуры императора (восстановление «посреднической власти» и воссоздание Государственного совета) и на комплексе писаных и неписаных норм. Эти последние составляли то, что нарочито расплывчато именовалось «духом режима». Начавшая действовать система управления была схожа с парламентской, но уподобить ее парламентаризму в прямом смысле слова нельзя. Во-первых, в Конституции 1824 г. не было ничего от парламентской системы. Согласно конституции, исполнительная власть возглавлялась императором и осуществлялась министрами, которых он волен был выбирать сам. В период Первой империи и Регентства еще не было парламентской практики, она начала вырисовываться лишь с 1847 г., да и тогда принимала своеобразную, достаточно ограниченную форму. В 1847 г. был опубликован декрет об учреждении поста председателя совета министров, назначаемого императором.

Этому новому действующему лицу предстояло формировать министерство, которое в своей совокупности представляло собой совет министров или кабинет, облеченный исполнительной властью. Функционирование системы подразумевало, что для нахождения у власти кабинет должен был располагать доверием как палаты депутатов, так и императора. Были случаи, когда состав министерства менялся под нажимом палаты депутатов. Но император благодаря «посреднической власти» удерживал в своих руках достаточно важных полномочий, и тем самым система управления империи отличалась от парламентаризма даже в 1850–1889 гг. Император использовал прерогативы «посреднической власти», когда палата депутатов не поддерживала предпочитаемый им кабинет. В этом случае он, используя «посредническую власть», распускал палату, заслушав предварительно мнение Государственного совета, и назначал новые выборы. Так как в деле выборов влияние правительства было весьма велико, императору удавалось избирать такую палату, которая соответствовала предпочитаемому им кабинету.

С помощью вышеописанного механизма за период в пятьдесят лет сменилось тридцать шесть министерств, каждое из которых действовало в среднем год и три месяца. На первый взгляд это могло бы означать значительную нестабильность. Но на деле, несмотря на кризисы, политическая система допускала чередование в правительстве двух основных партий. Тому, кто находился в оппозиции, всегда можно было надеяться на то, что его призовут к власти. Прибегать к оружию для этого оказалось не нужно.

* * *

Две основные партии периода Империи – консервативная и либеральная – оформились в конце 1830-х гг. Но существовали ли между ними идеологические или социальные противоречия? Не шла ли в конечном счете речь о практически идентичных группах, разделяемых личным соперничеством? Многие современники утверждали именно это. В ставшей знаменитой фразе, приписываемой политику из Пернамбуку Оланде Кавалканти, утверждалось, что ничто так не похоже на «сакарема», чем находящийся у власти «лузия». «Сакарема» было прозвищем консерваторов в первые годы Второй империи. Оно происходило от названия городского округа Сакарема в провинции Рио-де-Жанейро, где у одного из основных лидеров партии, виконта Итабораи, находилось поместье. Обозначение «лузия» относилось к либералам и было связано с названием городка Санта-Лузия в провинции Минас-Жерайс, откуда началась революция 1842 г. Мысль об отсутствии различий между партиями, казалось бы, подтверждается фактом частого перехода политиков из одного лагеря в другой.

Однако, рассматривая этот вопрос, необходимо иметь в виду, что политика в то время, да и не только тогда, в значительной степени проводилась не для того, чтобы добиться важных идеологических целей. Оказаться во власти означало добиться престижа и выгод для себя и своего окружения. На выборах от кандидата ждали выполнения не программных лозунгов, а того, что он обещал своим сторонникам. Консерваторы и либералы использовали для достижения победы на голосовании одни и те же методы: предоставляли блага друзьям и использовали силу по отношению к еще не определившимся избирателям или противникам. Различие между либералами и консерваторами, таким образом, во многом носило характер противоборства двух клиентелистских групп, которые соревновались за различные блага или за то, чтобы подобрать крошки со стола власти.

В то же время политика не сводилась к личным интересам, так как политической элите империи нужно было работать по таким значительным вопросам, как государственное устройство, публичные свободы, представительство, рабство. Разделялись ли мнения по этому вопросу согласно партийному признаку и если да, то что это означало? Оставим сейчас в стороне вопрос о рабстве, так как он требует специального рассмотрения, и обратимся к другим перечисленным проблемам.

Вопрос о централизации или децентрализации власти разделял консерваторов и либералов. При этом на практике это разделение было значимым в 1830-е гг., когда оба политических течения еще не стали партиями. Политика «возвращения» и провозглашение совершеннолетия Педру II, проводившиеся самими либералами, означали победу централизаторской модели. В дальнейшем к ней присоединились обе партии, хотя либералы продолжали вполголоса защищать децентрализацию.

Защита свобод и более широкого политического представительства граждан были лозунгами либеральной партии. По этим вопросам позиция партии менялась. Только с 1860-х гг. эти вопросы обрели значимость, одновременно с вновь озвученными предложениями децентрализации. У так называемой новой либеральной партии, возникшей в 1870 г. при поддержке известных консервативных политиков Набуко де Араужо и Закариаса де Гоиша, в программе значились прямые выборы в крупных городах, ограничение срока мандата сенаторов, уменьшение полномочий Государственного совета, гарантия свободы совести, образования, торговли и производства, а также постепенная отмена рабства.

Если между двумя партиями и существовала определенная разница в идеологии, рассмотрим, с чем это связано. Историк Жозе Мурилу де Карвалью, проанализировав состав имперских кабинетов, пришел к некоторым важным выводам. По его мнению, в 1840-е и в особенности в 1850-е гг. консервативная партия представляла собой коалицию землевладельцев и правительственных чиновников, к которым примыкал слой крупных коммерсантов, озабоченных волнениями в городах. Либеральная же партия объединяла преимущественно землевладельцев и лиц свободных профессий.

Важное различие коренилось в региональной базе обеих партий. Консерваторы получали свое основное влияние и силу из таких провинций, как Баия и Пернамбуку, а либералы превосходили их в Сан-Паулу, Минас-Жерайс и Риу-Гранди-ду-Сул. Ядром централизаторской политики, которую отстаивали консерваторы, был союз между чиновниками (в особенности судейскими) и крупными землевладельцами Рио-де-Жанейро.

Идея устойчивой и сплоченной империи, исходившая от правительственных сановников, разделялась землевладельцами провинции Рио-де-Жанейро, тесно связанными с делами двора как географически, так и благодаря деловым связям. Землевладельцы Баии и Пернамбуку, принадлежавшие к консервативной партии, уже знали по своему прошлому и нынешнему опыту, что такое борьба за автономию провинции, связанная с народными движениями. Это могло быть их основным мотивом для поддержки идеи центрального правительства, облеченного значительной властью.

В свою очередь, поначалу либеральные предложения о децентрализации исходили из таких областей, как Сан-Паулу и Риу-Гранди-ду-Сул, где у правящих классов была традиция автономии. В случае с провинцией Минас-Жерайс либерализм исповедовался как землевладельцами, так и населением тех старых городов, которые были обязаны своим появлением горнорудной промышленности.

С другой стороны, обращение к теме большего политического представительства и упор на роль общественного мнения были связаны с присутствием в рядах либеральной партии лиц свободных профессий из городов, Подобное присутствие стало значимым лишь с 1860-х гг., когда стали развиваться города и увеличилось число лиц с высшим образованием.

Отметим, наконец, что на рубеже 1870-х гг. в особенности в Сан-Паулу в ходе социально-экономических изменений возникла прослойка производителей кофе, которые со всей последовательноcтью приняли к исполнению один из лозунгов децентрализации – выступление в защиту автономии своей провинции. Одновременно с этим среди таких различных социальных групп, как подобная новая кофейная буржуазия и городской средний класс, возникло новое убеждение: неверие в то, что реформы по децентрализации или увеличение политического представительства могут происходить в рамках монархии. Так зарождалось республиканское движение.

* * *

Почему же Бразилия не раскололась на части, а сохранила территориальное единство, унаследованное со времен колонии? Восстания в провинциях и сомнения относительно формы организации центральной власти показывают, что целостность страны вовсе не была гарантирована после провозглашения независимости. Сохранение территориального единства стало результатом разрешения конфликтов как силой, так и ловкостью, а также следствием проводившейся правящими кругами политики, нацеленной на создание централизованного государства. В любом случае, несомненно то, что в этом процессе возможность отделения провинций всегда была менее вероятной, чем поддержание единства.

В бразильской историографии существуют достаточно противоречивые мнения на этот счет; высказываются конфликтующие между собой точки зрения, где упор делается на разных элементах – от социокультурных явлений до природы элит. Но представить себе некий комплексный ответ, учитывающий все подобные объяснения, все же возможно. В структурном плане основой такого объяснения станет указание на систему рабовладения. Стремление сохранить рабовладение побудило наиболее значимые провинции отвергнуть возможность отделения от империи, так как это безмерно ослабило бы их в условиях международного давления в пользу отмены рабства (возглавляла и направляла этот нажим Англия). В то же время Англия поощряла сохранение территориального единства страны, которая представляла собой ее самый обширный латиноамериканский рынок и являлась относительно стабильной монархией, окруженной бурлящими и неспокойными республиками.

В свою очередь, формирование однородной элиты, получившей образование сначала на факультете права университета Коимбры, а затем на факультетах учебных заведений Олинды-Ресифе и Сан-Паулу, воспитанной в духе иерархии и консерватизма, способствовало осуществлению такой политики, целью которой было создание централизованной империи. Перемещение этой элиты по стране, занятие ею административных постов в различных провинциях способствовало включению ее в аппарат центральной власти и ослаблению влияния, которое на нее могли оказывать различные региональные интересы.