Текст книги "Даниил Московский"

Автор книги: Борис Тумасов

Соавторы: Вадим Каргалов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

В тот же день, к вечеру, сызнова появилась стая воронья. Теперь она летела с запада на восток, и слепой гусляр сказал:

   – Враги придут на Русь и с той стороны, куда ушло ярило... Много крови прольётся, ох много!

Старец провидцем оказался. И года не минуло, как ворвались на Русь неведомые доселе татаро-монголы, покорившие Китай и Хорезм, Самарканд и Бухару, Мерв и Герат... Между Уралом и Доном раскинулось ханство Батыя – Золотая Орда. Подобно урагану пронеслась конница татаро-монголов, и никто не смог остановить её...

Неожиданно с очей старца спала пелена, и он заметил орла. Разбросав крылья, птица парила высоко, и старец подумал, что этот орёл видел, как на русские княжества обрушились татары, горели города и по дорогам в Орду гнали пленных русичей... А вскоре на западных рубежах Руси появились шведы и немцы, выросло и окрепло княжество Литовское...

Шмыгнул носом отрок. Старец оторвался от раздумий. Парнишка промолвил, упрашивая:

   – Не помирай, дедко...

   – Не горюй, Олекса, мир большой, сыщется добрая душа.

   – Куда я без тя, дедко?

Промолчал старец, только вздохнул: трудно будет Олексе, время жестокое. Ему, старцу, и смерть принять было бы спокойней, коли бы знал, что Олексе приют отыскался. Подбодрил отрока:

   – Не умру я, вот перележу, и тронемся дале...

Сызнова мысль о татарском разорении. Князья удельные в Орду, к ханам, на поклон ездят, друг на друга хулу возводят, за великий стол готовы брата предать. Все повинны в бесчестии, гордость теряют. Даже новгородский князь Александр Ярославич жестокую ордынскую чашу испил. А уж каким удалым был, а перед ханами на колени опустился...

Олекса погладил руку старца, тот вздохнул:

   – Жизнь человека в руце Божией, отрок. И твоя, и моя. Господь не оставит нас... – И повторил: – В руце Божией, в руце Божией...

Задумался. От кого слышал эти слова? Вспомнил: так ответил на вопрос слепого гусляра сам великий князь Александр Ярославич, когда ехал в последний раз в Орду, в проклятый ханский город, что в низовье Волги-реки.

За Рязанью, где великий князь передыхал, на его стоянку и вышли слепой гусляр и поводырь. Александр Ярославич велел накормить странников, а когда слепой посокрушался предстоящему, что ждёт великого князя в Орде, Александр Ярославич усмехнулся и ответил: «Всё в руце Божией».

Сколько тому лет минуло? Старец пошевелил губами, высчитывая... В тот грудень-месяц[65]65
  Грудень-месяц – декабрь.


[Закрыть] наехали купцы хивинские на Русь с ханскими ярлыками, налоги с русского люда взимали безмерные, чем вызвали недовольство и возмущение... Да, вот оно – два десятка лет!

За эти годы на великом княжении успели отсидеть князь Ярослав Ярославич[66]66
  ...великого князя Ярослава Ярославича. – Ярослав III Ярославич (1230—1271) – великий князь Тверской, брат Александра Невского. В 1255 г. был князем Псковским, затем приглашен в Новгород, но бежал, убоявшись недовольства Александра Невского. В 1258 г. вернулся в Тверь, с 1263 г. – великий князь Владимирский.


[Закрыть] и Василий Ярославич. А пока княжит во Владимире старший сын Невского, Дмитрий. Ох, как же быстро время пробежало!

Старец насторожился, приподнялся. Под чьей-то ногой треснул валежник. Шёл человек – старец определил безошибочно. Не зверь. Что за человек, добрый ли, злой, приближается? Нередко в лесу человек опаснее зверя.

На опушку выбрался охотник в добротных одеждах, с колчаном через плечо и луком в руках. Ноги, обутые в мягкие сапоги, подминали утреннюю сырую траву. Старец без труда узнал московского князя Даниила, меньшего сына Александра Невского, да и тот признал гусляра:

   – Давно, старик, не звенели струны твоих гуслей на Москве. Что так? Постарел, постарел...

   – Да и ты, князь, от серебра не уберёгся, эвон волосы и бороду присыпало, ровно мукой.

   – Не пора ли, года к сорока подобрались.

   – Время-то, время...

Тому три десятка лет минуло, как князю Даниилу Москва отдана.

Хоть и невелико княжество Московское, да в руках надёжных. С детства Даниил слыл прижимистым, а нынче подобное за сыновьями Юрием и Иваном примечал, особливо за меньшим. Иван хитроват, своего не упустит. Да это и хорошо, хитрость не без ума...

Старец попытался встать, но Даниил сделал возражающий жест.

   – Годы дают о себе знать, князь. Видно, настаёт мой час явиться на суд Господний... Да и сколь Русь ногами мерить?

Даниил с прищуром посмотрел на гусляра:

   – Из каких земель бредёте, странники?

   – В Галиче и Волыни побывали, ныне к те, в Москву, направляемся.

   – Что на Волыни, в мире ли живут?

Старый гусляр вздохнул:

   – Не миновала княжья котора днепровского правобережья. Достали тех княжеств ордынцы, а тем Литва пользуется, – грустно ответил старый гусляр. – Что говорю, ты и сам то ведаешь. Ныне, князь, просьбу мою исполни: коли помру, возьми Олексу к себе. Он отрок добрый, на гуслях может, и голос сладкий. Верным те будет.

Даниил посмотрел на отрока:

   – Ладно, старик, найду ему место на княжьем дворе...

Выйдя из лесу, Олекса замер. Перед ним лежала Москва, на холме Кремль бревенчатый, с башнями и стрельницами, а за стенами высились палаты княжеские, терема боярские и церковь. Все постройки рубленные из дерева. А вокруг Кремля и по берегам речек Москвы, Неглинной, Яузы тянулись слободы, домишки и избы, мастерские, кузницы, огороды.

Оконца княжьих и боярских хором на солнце слюдяными оконцами переливались, а в избах и домишках вместо слюды пузыри бычьи вставлены.

Олекса в Москве впервые, и ему любопытно, отчего старик нахваливал этот город? А тот посохом на Кремль указал:

   – Запомни, отрок, чую, твоя судьба здесь!

И они зашагали узкой петлявшей улицей к Кремлю, обходя колдобины и мусорные свалки. Выбрались на площадь, что у кремлёвских ворот. Здесь лавочки торговые, мастерские ремесленников. День не воскресный, и на торговой площади малолюдно, лишь постукивали молотки в мастерских да перекликались водоносы.

У вросшей в землю избы дверь нараспашку, и оттуда несёт разваренной капустой и жареным луком.

   – Ермолая кабак, – сказал старец. – Не похлебать ли нам щец, Олекса, чать, хозяин не откажет?

И старец решительно направился к кабацкой избе. Олекса пошёл за ним. Только теперь он почувствовал голод.

В кабаке безлюдно и полумрак, однако хозяин признал старца:

   – Тя ль зрю, Фома?

   – Меня, Ермолай, меня. – Старик поклонился. – Чать, не ждал?

   – Да уж чего греха таить.

   – Щец бы нам, Ермолай.

Они уселись на лавку, за длинный стол. Хозяин поставил перед ними глиняную миску с дымящимися, наваристыми щами с потрохом, положил два ломтя ржаного хлеба. Старик ел степенно, подставляя под ложку хлеб, и так же неторопливо хлебал Олекса.

Ермолай не отходил от них, всё присматривался к парнишке. Олекса тоже нет-нет да и метнёт взгляд на кабатчика. Был он крупный, рыжий, но лицо доброе.

   – Слушай, Фома, – сказал вдруг хозяин, – оставь мне отрока, доколь по миру таскаться ему?

Старик молчал, хмурился, хозяин ждал ответа. Но вот дед отложил ложку:

   – Твоя правда, Ермолай, ноги уже не носят меня, и коль ты просишь оставить Олексу, отчего противиться, только ты не обидь его. А ежели и мне угол сыщешь, Бога за тебя молить стану.

Хозяин заулыбался:

   – Живи, Фома, место и те найдётся...

ГЛАВА 1

Княжьи хоромы бревенчатые, между брёвен сухим мхом переложены и оттого даже в самую лютую зиму жаркие. Палаты и сени просторные, с переходами, лесенками и башенками, да все резьбой затейливой украшены. Хоромы поставлены три года назад и ещё пахнут сосной.

У князя Даниила в волосах и в бороде уже седина серебрилась, он кряжист и в движениях нетороплив. Овдовел Даниил рано и с той поры так и живёт с сыновьями. Старшему, Юрию, шестнадцать сравнялось, Ивану на четырнадцатое лето поворотило. Остальных трёх Даниил Александрович в подгородском княжьем селе Ломотне держит под присмотром боярыни. Князь Даниил видится с ними время от времени.

Воротившись с охоты, Даниил принял баню, велел накрыть стол. Трапезовали втроём. По правую руку от отца сидел Юрий, по левую Иван. Ели молча, Даниил не любил разговоры за столом. Гречневую кашу с луком и мясом запивали квасом, а когда принялись за пирог с грибами, в трапезную вошёл старый дворский. Князь поднял глаза. Дворский шагнул к столу:

   – Княже, там гонец из Волока, от архимандрита, в монастыре князь Дмитрий скончался.

Даниил поднялся резко, перекрестился:

   – Упокой его душу. – Повернулся к дворскому: – Готовь коней, поеду с братом проститься.

Выехали на рассвете, едва засерело небо и начали гаснуть звёзды. За князем следовало с десяток гридней, стремя в стремя скакал ближний боярин Стодол. Он с Даниилом с того часа, как отец, Александр Ярославич, ему Москву в удел наделил. Тому минуло три десятка лет.

Даниил перевёл коня на шаг, пригладил пятерней бороду:

   – Помнишь ли, Стодол, тот день, когда мы из Новгорода в Москву уезжали? Мне в ту пору десятый годок пошёл, а ты в молодых боярах хаживал, и отец меня поучал: «Пусть те, Данилка, старшие братья за отца будут. Да землю бы вам заодно беречь». А по отцовской ли заповеди прожили?

Стодол промолчал, а Даниил вздохнул:

   – Простишь ли меня, брате Дмитрий, и по правде ль мы жили?

Боярин повернул голову:

   – Ты о чём, княже?

Даниил отмахнулся:

   – Сам с собой я.

Господи, отчего ты создал человека так, что не всегда по желанию его память возвращает в прошлое, хорошее ли оно, плохое? Подчас человек и думать о том не хотел бы. Даниил встряхнул головой, словно прогоняя непрошеное, ан нет, вот оно наплыло...

Нелегко начинал княжение Дмитрий. После смерти Невского его ближайшие бояре пытались подбить юного Дмитрия, княжившего в Новгороде, против великого князя Ярослава Ярославича. В ту пору Даниил совсем малым был, и Дмитрий опекал его, жалел...

В лето шесть тысяч семьсот восемьдесят четвёртое, а от Рождества Христова тысяча двести семьдесят шестое Дмитрий сел на великое княжение.

Вскорости заехал в Москву к Даниилу средний брат Андрей, князь Городецкий. Долго сидели в трапезной вдвоём, выпили медовухи с вином заморским, захмелели, а когда перебрались в палату, Андрей Городецкий язык развязал.

   – Брате, – сказал он с дрожью в голосе, – как смирюсь я с властью Дмитрия над собой? Ужли тебе великое княжение Дмитрия по нраву?

И Даниил хорошо помнит, что ответил Андрею:

   – Малое княжение Москва, Дмитрий сулил земли прирезать, да дальше посулов не пошёл.

Андрей подогрел:

   – Дмитрий о себе печётся, о нас забыл. Ты меня держись, Даниил, единой бечевой мы повязаны.

И он, Даниил, пока Дмитрий на великом княжении сидел, заодно с Андреем был, хоть и видел, Городецкий князь на место великого князя рвётся...

От Москвы до Владимира дорога долгая, всё вспомнилось, и теперь, когда не стало Дмитрия, Даниил вдруг подумал: а может, они с Андреем не по правде жили? Трудно было княжить Дмитрию, а на чьё плечо оперся? Князья усобничали, татары разоряли Русь, прибалты Новгороду грозили. И они, братья родные, злоумышляли на Дмитрия.

Лесная дорога узкая, едва разъехаться, кони князя и боярина жмутся друг к другу. Но вот лес сменился мелколесьем, и вставшее солнце первыми лучами пробежало по кустарникам.

   – Как мнишь, Стодол, поди, князь Андрей возликовал, проведав о смерти Дмитрия? Чать, ему отныне спокойней на великом княжении сидеть?

Но боярин отмолчался. Он недолюбливал городецкого князя, коварный Андрей и Даниила за собой потянул. А Стодолу великого князя Дмитрия и укорить не в чем, княжил по уму и будто не во вред Руси. Эвон, едва великое княжение принял, как хан Менга-Тимур потребовал князей к нему в Орду, воевать непокорных кавказских алан[67]67
  ...кавказских алан... – ираноязычные племена сарматского происхождения, которые с I в. жили в Приазовье и в Предкавказье, предки осетин.


[Закрыть]. И отправились князья. А кто их повёл, не великий князь Дмитрий, а городецкий князь Андрей и с ним Борис, князь Ростовский... Фёдор Ярославский да Глеб Белозерский – все заединщики. Слава Богу, Даниил в ту пору занемог, в Москве отсиделся, не запятнал себя пособником недругам-татарам. А Андрей, из того похода воротившись, кичился: мы-де алан одолели и городок их Дедяков взяли, и за это хан нам милость выказал. Чему возрадовался, с супостатами заодно встал?.. Всем ведомо, Андрей Городецкий во всём на Орду оглядывается, а ныне, когда великим князем стал, аль по-иному мыслит? Неужели Даниилу-то невдомёк?

Заночевали на поляне. Гридни развели костёр, в казане сварили кашу. Даниил есть отказался, пожевав хлебную горбушку, улёгся на потник. Спать не хотелось, и он смотрел в чистое, звёздное небо. Их густая россыпь проложила молочный путь по небу. Даниил подумал: верно, на небе столько звёзд, сколько людей на земле.

Костер горел жарко, в огне сушняк потрескивал, выбрасывая рой искр; взметнувшись, они исчезали в выси.

Подобна искрам жизнь человеческая, сверкнёт – и вмиг гаснет. Погасла искра отца, Александра Ярославича, потухла брата Дмитрия, канет где-то в выси и его, Даниила... Минут века, и исчезнет память о них. А может, вспомнят? Вот хотя бы об отце, Александре Ярославиче. Ведь назвал же народ его Невским... Может, и Дмитрия помянут. Копорье-то он строил. А он, Даниил, какую о себе память оставит?

И сызнова мысли к покойному брату вернулись. В душе угрызения совести ворошились. Вспомнил козни Андрея, тот татар на Дмитрия водил. И новгородцы чем, как не коварством, Дмитрию отплатили за Копорье? Когда карелы отказались платить дань Новгороду, новгородцы Дмитрию поклонились, и великий князь повёл полки в землю карел. Сломив непокорных, Дмитрий велел разрушить деревянную крепость Копорье и возвести каменную, а в ней оставил своих воинов.

Новгородцы недовольство проявили: дескать, карелы их данники, а не великого князя. И быть бы Новгороду наказанным, не вмешайся новгородский архиепископ. Приехал во Владимир, уговорил Дмитрия не готовить войско. Великий князь встал на Шелони и дождался, пока новгородцы не ударили ему челом и дарами, да ко всему признали право великого князя на Копорье...

А уж сколько княжьи распри забот Дмитрию доставили! Не успели схоронить князя Ростовского Бориса Васильковича и супругу его Марию, как вскорости умер и Глеб Белозерский, наследовавший Ростов. Тут и началась вражда между сыновьями Бориса. Дмитрий и Константин отняли у Михаила, сына Глебова, наследственную Белозерскую область. Назрело кровопролитие. Великому князю Дмитрию удалось помирить братьев. Он отправился в Ростов и унял межусобицу...

К полуночи сон сморил московского князя, и страшное ему привиделось. Гикая и визжа, мчатся на своих косматых лошадках татары, горят избы и дома, разбегается люд, а татары их саблями рубят. И привёл ту орду князь Андрей. Он на коне, позади его дружина, и князь Городецкий взирает на то, что татары творят. Подъехал к нему Даниил, спросил:

   – Брат, к чему Русь губишь?

Андрей ощерился:

   – Аль не сказывал я, мне великое княжение надобно...

Пробудился Даниил и удивился – сон, а ведь такое наяву было.

Задумав отнять у Дмитрия великое княжение, Андрей отправился в Орду с богатыми дарами и оклеветал брата. С татарами и ханским ярлыком на великое княжение он появился в Муроме и велел князьям явиться к нему. Те прибыли с дружинами и признали Андрея великим князем. Татары разорили Муром, Владимир, Суздаль, Ростов, Тверь. Там, где прошла орда, остались пепелища. Сжёгши Переяславль и получив от Андрея богатые дары, татары покинули Русь...

Дождавшись утра, Даниил велел трогаться в дальнейший путь. Отдохнувшие кони пошли весело, а московский князь, сидя в седле, снова ударился в воспоминания.

...Дмитрий бежал в Новгород, однако новгородцы отказались его защищать и потребовали покинуть Копорье. Они разрушили Копорье и признали Андрея великим князем.

Когда татары оставили Русь и убрались в Орду, Дмитрий вернулся во Владимир, но Андрей снова отправился в Сарай за подмогой, а Дмитрий поехал к хану Ногаю искать правды. Ногай возвратил ему великое княжение, после чего Андрей до поры не оспаривал право старшего брата. На виду помирились, однако Городецкий князь затаился, выжидал...

   – Княже, – сказал Стодол, – второй день пути, а ты всё молчишь. Ужли смерть брата гнетёт?

Даниил повернулся к боярину:

   – Твоя правда. – Чуть помолчал, снова сказал: – У нас с Дмитрием и Андреем одна кровь, так отчего мы запамятовали о том? Злобство и алчность одолели нас. Ныне терзаюсь я.

   – То, княже, кончина Дмитрия тя к совести, к ответу воззвала.

Даниил коня приостановил:

   – Эко, боярин, мне бы ране очнуться, а не слепцом хаживать и брату Андрею в его кознях помогать да татар на Русь водить. Эвон что татарские баскаки вытворяют. Чать, не запамятовал, как баскак Хивинец курскую землю разорил, а князья Олег Рыльский и Святослав Липецкий в межусобице смерть себе сыскали. Князья русские друг друга режут, а ханам того и надобно.

Отмолчался Стодол, да и что сказывать? Лишь подумал: «Поздно каяться, не вдвоём ли с Андреем вы злоумышляли против Дмитрия, не ты ли, Даниил, Городецкому князю догождал, Андрея на великом княжении алкал видеть? Это вас остерегаясь, великий князь Дмитрий сына своего Александра к Ногаю отправил, и тот там скончался. Вы же, боль отцовскую поправ, склонили на Дмитрия князей удельных и с зятем Ногая Фёдором Ярославским в Орде Дмитрия оболгали и привели на Русь татарские полки. Их царевич Дюденя разорил землю Русскую...»

Стодол покачал головой. Даниил догадался, о чём боярин подумал.

   – Да, я впустил царевича Дюденю в Москву, но как было иначе?

Стодол не стал пререкаться, мысленно сказал себе: «Да, иначе и не могло быть, ведь вы с Андреем сообща Дмитрия изводили. В тот раз разве что Михаил Тверской собирал рать на татар. Но ни ты, Даниил, ни кто иной из князей Михаила не поддержал, а когда татары в Орду удалились, Андрей аль без вашей помощи принудил Дмитрия от великого княжения отказаться? Не от тоски ли Дмитрий постриг принял да и скончался вскорости?..»

   – Чать, смерть князя Дмитрия угомонит князя Андрея, – насмешливо промолвил Стодол.

Но теперь отмолчался Даниил...

Страшная, непредсказуемая Дикая степь...

Сначала она накатывалась на Русь печенегами, затем половцами, а когда пришли с востока силой несметной татары, сжалась Русь, напружинилась. Лишь бы не погибла. Всё приняла: и баскаков поганых, и к ханам на поклон пошла...

Устоять бы, дай Бог терпенья. Время бы выиграть, собраться воедино...

А пока гонят русских ремесленников в Орду, где в низовьях великой русской реки Волги строят лучшие мастера со всех покорённых земель главный ордынский город Сарай. Увозят татары в свои шатры русских красавиц, чтобы рожали им будущих воинов, покорителей мира.

Стонет земля Русская, плачут кровавыми слезами полонянки, а ты, русич, сцепив зубы, терпи, выжидай, набирайся злости на будущее. Оно придёт, настанет твой час, Русь многострадальная...

Издревле искали русичи спасения от поганых в Руси Залесской, где стояли города Ростов и Суздаль, Владимир и Москва, Стародуб и Городец, Переяславль-Залесский и Дмитров, Тверь и Нижний Новгород да иные городки, разбросанные между Верхней Волгой и Окой в Северо-Восточной Руси.

Сначала Ростов и Суздаль были главными городами, потом стал им Владимир. Здесь сидел великий князь. Сюда из Киева перебрался митрополит. Владимир стал и центром Русской Православной Церкви.

Владимир-город на Клязьме. Первые стены его, по преданиям, срубил светлый князь Владимир Святославич[68]68
  Владимир I Святославич (7—1015) – князь Новгородский с 969 г., князь Киевский с 980 г. Ввел на Руси христианство (988– 989), покорил вятичей, радимичей и др. В былинах именуется Владимир Красное Солнышко.


[Закрыть], когда шёл в землю словен, и дал ему своё имя. А ещё поставил соборную церковь Святой Богородицы.

Так ли, а может, правы другие летописцы, утверждавшие, что не Владимир Святославич, а Владимир Мономах[69]69
  Владимир II Мономах (1053—1125) – князь Смоленский, Переяславский, Черниговский, с 1113 г. великий князь Киевский, сын Всеволода I и дочери византийского императора Константина Мономаха. Боролся против междоусобицы. В «Поучении» призывал сыновей укреплять единство Руси.


[Закрыть] основал город на высоком северном берегу Клязьмы, на крутых холмах.

Вьётся река в песчаных берегах, а вдали, на южной стороне, отливают синевой леса. За городскими укреплениями овраги, поросшие колючим кустарником.

Тихо скользят воды Клязьмы-реки, впадают в Оку, чтобы вёрст через сорок слиться у Нижнего Новгорода с могучей рекой русичей – Волгой.

Владимир, стольный город Руси Залесской, город людный, обустроенный, двумя рядами укреплённый. Внутренний город, какой владимирцы прозвали Печерним, на возвышении и ограждён каменной стеной. Это Детинец. Здесь дворец великого князя. «Княж двор» соединён переходами с чудным творением мастеровых из Владимира и Суздаля, Ростова и иных городов – собором Дмитрия Солунского, дворцовой церкви великих князей.

В Детинце и «владычные сени» – двор, где жили епископы владимирские, а с той поры как митрополия перебралась из Киева во Владимир, в нём поселился митрополит, его палаты примкнули к собору Успения.

Стены Детинца на западе с трёх сторон охватил Земляной город. Это вторая часть Владимира, густо заселённая ремесленным и торговым людом. Здесь поставили свои хоромы и многие бояре.

С востока, с нагорной стороны, примкнул к Владимиру мастеровой посад. Жили в этой части и пахари, и огородники, и иной трудовой люд.

По спуску к Клязьме торговище и церковь Воздвижения. Церкви по всему Владимиру. Когда орды Батыя овладели городом, в огне пожаров сгорели почти все деревянные церкви. С той поры владимирские мужики – каменщики искусные – церкви и соборы из камня возвели, восстановили разрушенные каменные стены, подновили дворец великокняжеский и многие боярские хоромы. За Детинцем сызнова разбросались по холмам и обрывам Клязьмы дома и избы, где селился многочисленный ремесленный люд. Внизу, у самого берега, курились по-чёрному приземистые баньки стольного города Владимира.

В конце июня, когда жара уже прихватывала степь и трава потеряла зелёную сочность, к Владимиру подъезжал ханский посол мурза Чета. От излучины Дона дорога на Русь вела берегом, поросшим тополями и вербами, колючим кустарником. Местами мелкий камыш выползал на дорогу.

За кибиткой ханского посла ехало два десятка конных татар, а замыкали отряд Четы несколько высоких двухколёсных арб.

Сам мурза, тучный седой старик, весь путь проделал лёжа в кибитке и редко садился в седло. Не раз бывая на Руси, Чета почти всегда вспоминал рассказ матери, что где-то на Дону она родила его. Тогда хан Батый вёл своё непобедимое войско покорять русичей.

Чета послан ханом Тохтой со строгим наказом – выяснить, почему баскаки не довезли ханский выход за прошлый год. Тохте стало известно, что за удельными князьями долг, и он наделил мурзу большими полномочиями, и оттого посол горд и надменен. Мурза знает, великий князь Владимирский сделает всё, что ему велит ханский посол, и те пустые арбы, что катят за отрядом Четы, повезут немало добра в становье мурзы...

По землям Рязанского княжества ещё ехал мурза, а весть о нём достигла Владимира. Великому князю Андрею Александровичу стало известно: у Четы серебряная пайцза, мурза – важный ханский посол и принять его требуется знатно, дабы, не доведи Бог, не уехал с обидой...

На правом берегу Клязьмы, на виду города, Чета велел разбить свой шатёр, а сам, сев в седло, отправился во дворец к великому князю...

Великий князь Андрей Александрович принимал ханского посла в своём дворце. Потчевал, улыбался, угодничал, разве что сам на стол не подавал, лакомые куски мяса на деревянное блюдо подкладывал. Знатный посол мурза Чета.

   – Здрави будь, мудрый мурза, допрежь скажи, почтенный посол, во здраве ли мой господин, великий Тохта-хан?

   – Хан милостью Аллаха здрав и в благополучии.

   – Слава Всевышнему, да продлит он годы нашего повелителя.

И князь Андрей снова засуетился вокруг Четы:

   – Угощайся, мудрый мурза, – и в коий раз поклонился.

Ханский посол обгладывал жареную баранью ногу, заедал пирогом с капустой, припивая всё это холодным квасом. Мурза, круглый как колобок, щёки от жира лоснятся, ел, чавкая от удовольствия, а великий князь своё:

   – Чать, притомился с дороги, мудрый Чета?

Лик у князя Андрея угодника и голос подобострастный. Год, как посажен он на великое княжение ханом и служит ему верно.

Князь Андрей невысокий, широкоплечий, борода и волосы в густой седине, жизнь его на вторую половину века перевалила. Глаза глубоко запрятаны под кустистыми бровями.

Любезно говорил князь Андрей, в очи мурзе заглядывал, а на душе неспокойно: с чем хан прислал Чету? Беспокоиться великому князю есть о чём – накануне в Орде побывал тверской князь Михаил Ярославич, не оговорил ли? Так уж повелось – князья друг друга перед ханом оговаривали. Не так ли поступил он, князь Городецкий Андрей, когда замыслил сесть великим князем вместо Дмитрия? Сколько подарков отвёз хану и его жёнам, всем ордынским сановникам, пока Тохта не отобрал ярлык у Дмитрия...

Став великим князем, Андрей Александрович вздохнул спокойно, лишь узнав о смерти брата.

Вспомнил князь Андрей, как Даниил на похоронах Дмитрия сказал: «Может, напрасно мы на Дмитрия ополчились, пусть сидел бы на великом княжении? »

Князь Андрей на Даниила озлился, вишь, кается. Н« поздно ли? Ему, Андрею, смерть старшего брата не в упрёк – к чему Дмитрий за великое княжение держался? Андрею известно: многие князья удельные его не любят, но он в том и не нуждается. Сказывают, народ его не почитает, да какая в том беда, главное – у хана в милости остаться...

Ханский посол нарушил мысли князя:

   – Слышал я, конязь, у тебя молодая жена, красавица? – И мурза хитро ощерился. – Отчего прячешь от меня?

Князь Андрей вздрогнул, не ожидал, куда удар нанесёт Чета. Кто-то успел нашептать мурзе. Великий князь овдовел пять лет назад, а три года как женился на дочери покойного князя Бориса Ростовского, на второй дочери которого женат тверской князь Михаил.

Нахмурился Андрей Александрович, а посол своё:

   – Нехорошо, конязь Андрей, к столу не вышла, не честит мурзу.

   – Захворала княгиня Анастасия, вторую неделю недомогает.

Татарин головой покачал укоризненно:

   – Плохо, плохо, конязь Андрей, а знаешь ли ты, что великий хан на тебя гнев положил?

   – В чём вина моя, мудрый мурза, чем не угодил я хану?

   – Хе, гнев и милость – родные сёстры. Какая сестра склонилась к ушам ханским и что напела ему?

   – Мудрый мурза, – встревожился князь Андрей, – неужели я обошёл кого в Орде? Аль мало одаривал?

   – Вы, князья урусов, холопы хана, его данники, – нойоны доложили Тохте, малый выход собрали баскаки в прошлую зиму. Может, конязь Андрей, у тебя нет силы держать великое княжение, тогда хан передаст его другому конязю? Знаешь ли ты, конязь, что хану приглянулся тверской конязь Михаил?

   – Мурза Чета, ты мудр, и от того, к чему склонишь великого хана, зависит судьба моя. Я прах у ног хана. Ты покинешь Владимир довольным и повезёшь в Орду весь выход сполна, а своим жёнам богатые подарки.

Мурза встал из-за стола:

   – Твой голос, конязь, подобен щебету соловья, но смотри, чтобы руки твои были так же щедры.

   – Мудрый мурза, ты останешься доволен.

   – Хе, ты накормил меня, а теперь я спать хочу. Там, за мостом, конязь, меня ждёт шатёр и храбрые багатуры.

Проводив ханского посла, великий князь уединился в думной палате, куда иногда звал бояр для совета. Но сегодня он хотел побыть один. Приезд мурзы напомнил ему о прошлогоднем наезде баскаков. Нойоны наговорили хану лишнего, баскаки собрали выход сполна. Они увезли даже больше, чем определено ханом. Удельные князья жаловались: баскаки брали сверх меры. Но почему Тохта прислал Чету? И как ханскую волю не исполнить? Не держал бы Тохта зла на него, князя Андрея, не лишил бы великого стола...

Обхватив ладонями седую голову, князь прикрыл глаза. Надобно, думал он, позвать удельных князей, пусть везут во Владимир дары, иначе не миновать набега... А главное – не лишиться бы великокняжеской власти...

Когда вёл борьбу с Дмитрием, не чувствовал угрызений совести, братьев никогда не мирила одна кровь, не сближало родство даже при жизни отца, Александра Ярославича. Зависть порождала ненависть. Он, Андрей, завидовал каждой удаче Дмитрия. Особенно когда старший брат, посланный отцом к карелам, одержал победу. Когда же Дмитрий сел великим князем, мог ли городецкий князь примириться с этим? Андрей не любил и Даниила, но ему удалось склонить московского князя против Дмитрия, посулив прирезать к Москве коломенские земли. Однако, сделавшись великим князем, Андрей Александрович постарался забыть своё обещание.

Даниил напомнил ему о том, но Андрей удивился: о каких землях брат ведёт речь? И затаил Даниил неприязнь к великому князю.

Мысль с брата меньшего на князя Тверского Михаила Ярославича перекинулась. Упрям Михаил, своё гнёт. Вместе с ярославским князем Фёдором ещё при великом князе Дмитрии выпросил у хана Тохты для себя независимости, и нынче Михайло мнит себя самовластным. Его примеру иные удельные князья готовы последовать, но он, Андрей Ярославич, такого не допустит...

Князь Андрей поднялся, в коленях хрустнули косточки. «Ужли старею?» – подумал и направился к жене в горницу. Шёл тесным, освещённым волоковым оконцем переходом, и под грузными шагами поскрипывали рассохшиеся половицы.

Когда женился князь Андрей, знал – молодую жену берёт, однако не устрашился, в себя верил. И, кажется, не ошибся, Анастасия ему верна и понимает его.

Княгиня сидела в горнице одна. На стук отворяемой двери обернулась. В больших голубых глазах удивление: в такой час дня князь редко захаживал к ней.

   – Аль случилось чего?

Княгиня знала о приезде ханского посла.

   – Да уж чего лучшего, чем мурзу принимать. – Помолчав, добавил: – Обиду выказал, что тя за трапезой не было.

Анастасия брови нахмурила:

   – Много мнит о себе татарин.

   – Он посол хана.

   – Нет, князь Андрей, негоже великой княгине ублажать мурзу, хоть он и ханом послан. Для того ли я замуж шла?

Она прошлась по горнице, статная, даже во гневе красивая. На белом лице румянец зардел.

   – Будет те, князь, ведомо, унижения не прощу.

Андрей Александрович жену уже познал: она слов попусту не бросает.

   – Успокойся, Анастасьюшка, позволю ли я выставить тя на поругание? Не с тем явился. Завтра шлю к князьям гонцов, совет держать станем, как посла ублажать и чем от хана откупиться.

   – И князь Михайло Ярославич приедет? – посветлела Анастасия. – Ужли и сестру мою Ксению привезёт?

   – Передам просьбу твою, увидишь сестру. А ты уж постарайся не попадаться на глаза мурзе, ухмылки его мне душу выворачивают. – Почесал голову. – Ксении шепни, пусть она Михайлу упросит ко мне ближе быть, чать, мы свояки. Чую, он Даниилу заступник и ему готов при нужде плечо подставить.

   – Даниил брат твой.

   – Мне ль то не ведомо? Известно и иное: Даниил и Иван Переяславский друг к другу зачастили. Спроста ли?

Анастасия промолчала.

   – Не осуждаешь ли меня, княгиня?

   – Как могу я судить тя, великий князь, ты перед Богом за все деяния свои ответ понесёшь.

Князь насторожился, уловив в словах жены скрытый смысл. Не намекает ли она на то, как великокняжеский стол добыл? Заглянул ей в глаза, но ничего не понял.

Светлицу покинул с неясной тревогой. На Красном крыльце остановился. По княжьему двору бродили ордынцы, возле поварни несколько татар выжидали, пока дворский выдаст им хлеб и иную провизию. Вскоре, нагрузившись, они убрались за мост, где белел шатёр Четы. Князь Андрей видел, как там разгорался костёр, подумал – еду ордынцы варят. Солнце клонилось к закату, и горела заря.