Текст книги "Гарольд Храбрый"

Автор книги: Борис Финкельштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Глава 17
СОЛОМОН

В то время как посланец герцога Норманнского стоял у дверей, ожидая аудиенции, принцесса Айя словно лёгкий ветерок скользила по мрачным полутёмным коридорам королевского замка. Заверение отца развеяло грустные мысли. Девочка, мурлыча что-то себе под нос, направлялась к своему другу – лекарю и астрологу Соломону.

Покой, отведённый еврею, был расположен подле казначейской. Пройдя мимо казначейской, у дверей которой стоял на посту хускерл, Айя приложила пальчик к губам, состроила часовому уморительную рожицу, приоткрыла дверь соседнего покоя и заглянула туда.

Соломон сидел у большого стола, заваленного пергаментами и заставленного склянками толстого стекла. Хотя ему едва перевалило за сорок, голова его была почти совсем седа. И всё же он выглядел довольно молодо, чему способствовали живые и выразительные карие глаза. Лицо лекаря было грустным. Оторванный от родных, он временами испытывал приступы острой тоски. В эти дни всё валилось у него из рук, жизнь казалась пустой и никчёмной. Именно в таком состоянии его и застала принцесса.

При дворе было всего три человека, в обществе которых Соломон чувствовал себя спокойно. Первый – это был сам король. Далёкий от национальных и сословных предрассудков, Гарольд ценил лекаря за ум и обширные познания, а тот платил ему глубокой преданностью и старанием.

Вторым покровителем Соломона был, как ни странно, сотник королевских хускерлов и личный телохранитель Гарольда – Рагнар. Первое время Рагнар с плохо скрываемым недоверием относился к иудею. Однако что-то в этом на первый взгляд жалком человечке привлекало наивного и доверчивого великана. Словно какая-то притягательная сила исходила от еврея. А его прорицания, которые часто сбывались, вызывали в сердце могучего сакса благоговейный трепет.

Видя, как уважительно относится к еврею король, Рагнар взял Соломона под свою опеку и никому не позволял над ним потешаться. Когда они с важным видом шествовали по узким коридорам замка, лишь огромные кулаки сакса удерживали встречных от ехидных шуточек, настолько уморительной была эта пара – громадный воин и маленький седой еврей.

Третьим человеком, относящимся к Соломону с детской непосредственностью и теплотой, была малышка Айя. Она любила сидеть в его покое и болтать с много повидавшим в своей жизни евреем. Широко раскрыв глаза и затаив дыхание, она слушала рассказы о дальних странах.

Принцесса погрозила маленьким кулачком ухмыльнувшемуся в бороду часовому, тихонько открыла дверь, на цыпочках подкралась к ничего не подозревающему лекарю и громко закричала:

   – Соломончик!

Соломон подскочил как ужаленный и с преувеличенным испугом воскликнул:

   – Вольно вам издеваться над вашим покорным слугой, моя госпожа!

Айя залилась звонким смехом и уселась на соседний табурет. Насмеявшись, она утёрла носик кулачком, забавно нахмурила бровки и уморительным баском произнесла:

   – Терпи, мой друг.

Лекарь улыбнулся и с нежностью взглянул на девочку:

   – Что за волшебный ветер занёс прекрасную фею к несчастному Соломону?

   – Ой, ой, ой. Какие мы несчастненькие, – передразнила Айя. Но затем, став вдруг серьёзной, с детской непоследовательностью и прямотой спросила:

   – Скажи, Соломон, герцог Вильгельм – опасный враг? Ты видел его в норманнских землях?

Застигнутый врасплох, Соломон опешил и непроизвольно нахмурился. Не зная, что ответить ребёнку, он попытался обратить всё в шутку и, сделав страшное лицо, замогильным голосом произнёс:

   – Ужасно опасный, моя принцесса.

   – Соломон, я не шучу! – Девочка не по-детски требовательно воззрилась на еврея. Тот сразу погрустнел, вздохнул и, опустив глаза, серьёзно ответил:

   – Да, моя госпожа, он действительно опасен.

   – А кто сильнее, отец или герцог? – округлила глазки Айя.

   – Они очень разные, моя фея, – задумчиво произнёс Соломон. – Герцог безжалостен, как скорпион, упрям, как бык, и хитёр, как лиса.

Лекарь сделал паузу и продолжил:

   – А ваш отец, чтоб он был всегда здоров, – благороден и бесстрашен, как лев. Нет такой силы на свете, которая могла бы сломить его волю!

Принцесса немного помолчала:

   – А если будет война, кто из них победит? Что подсказывает твоё сердце?

   – Они оба великие воины. Если по воле Бога они сойдутся в битве, это будет бой Давида и Голиафа!

   – И мой отец, как Давид, отрубит голову этому гадкому Вильгельму?

«Что ты можешь ответить этому чудному ребёнку, Соломон? – подумал еврей. – Что тебя мучают тяжёлые предчувствия? Что из-за этого ты не спишь по ночам?.. О, мой мудрый дед! Если там, где ты теперь, ты слышишь меня, подскажи, как мне помочь королю и этой славной девочке?»

– Так как же, Соломон, отец победит? – переспросила принцесса.

Соломон заставил себя улыбнуться.

   – Конечно, моя красавица, – ответил он. – Не родился ещё тот человек, который бы мог одолеть в поединке вашего отца!

Айя задумалась, подперев кулачком голову. Бодрый тон лекаря не развеял её сомнений. Видя, что она загрустила, Соломон постарался отвлечь девочку от печальных дум.

   – Моя госпожа, – начал он, – какое прекрасное ожерелье светится на вашей шейке.

   – Хитруша! – рассмеялась принцесса. – Это янтарь – камень солнца. Его привезли из-за варяжского моря. Ты знаешь, где это?

   – Знаю, моя принцесса, – ответил еврей. – Я родился в тех местах. Это земли русов, что раскинулись за варяжским морем...

   – Так это ты рассказал отцу про Страну Городов?

   – Я.

   – А большая она, эта страна?

   – Очень большая... Больше Англии, Нормандии, Бургундии, франкских и германских земель, вместе взятых.

   – О! – Девочка была поражена.

   – Да, моя госпожа! Это одна из самых богатых и могущественных стран в христианском мире. Там сотни городов с каменными стенами и тысячи церквей. Ромейские, франкские и прочие великие государи почитают за честь породниться с королями русов.

   – А какие эти русы?

   – Разные, моя госпожа. Южане горячи, упрямы и нетерпеливы, а северяне упорны, настойчивы и свободолюбивы.

   – А отец говорил, что они похожи на нас – саксов.

   – Похожи, моя госпожа... Как и саксы, они мужественны и открыты. А кроме того, наивны и добры. Они верят словам, а не делам... Поэтому их часто обманывают...

   – А чем они занимаются?

   – Они засеивают поля. А потом, собрав урожай, охотятся, пьют крепкий мёд и поют грустные песни...

Соломон улыбнулся.

   – Они очень гостеприимны, – продолжил он свой рассказ. – Широки и безалаберны, веселы и непредсказуемы... У них всё перевёрнуто с ног на голову, никогда не знаешь, что от них ожидать...

   – Что ты имеешь в виду?

   – К примеру, они могут отдать чужому последнюю рубаху... и крайне равнодушно относиться к своим близким.

Произнеся эти слова, еврей прервался, задумчиво взглянул на пергаменты, разбросанные по столу, затем вновь заговорил:

   – Несмотря на размеры и богатство страны, жизнь простых русов трудна, преисполнена бед и страданий. Но они удивительно терпеливы. Они полагают, что Бог испытывает тех, кого любит... Какие бы горести ни валились на их головы, каким бы убогим ни было их существование, они остаются щедрыми и радушными...

Соломон сделал очередную паузу, огладил бороду и продолжил:

   – С ними не соскучишься... Они не знают меры ни в любви, ни в воинской доблести, ни в застолье... Обладай они чувством меры, им было бы легче... Но тогда они перестали бы быть русами!

   – А у нас, саксов, есть чувство меры? – спросила Айя.

   – Есть, моя госпожа, – ответил Соломон. – Вы очень уравновешенны. Но вы не знаете себе цену!

   – А русы знают себе цену?

   – Нет, моя госпожа... Как и вы, они принижают Свои достоинства, коих, как я уже рассказывал, у них предостаточно... И преклоняются перед всем иноземным...

Айя задумчиво покачала головкой, вскинула на Соломона глазки и неожиданно спросила:

   – А вы, евреи, себе цену знаете?

   – С избытком, моя принцесса, – грустно покивал Соломон. – Если б мы не считали себя самыми умными, наша судьба могла бы быть иной...

   – Но ведь, судя по тебе, вы действительно умны! – веско произнесла девочка.

   – В каждом народе есть одарённые люди, моя госпожа, – усмехнулся Соломон. – Однако нигде не любят тех, кто кичится своими достоинствами. Да это и понятно. Ведь если одного Бог щедро наделил способностями, то другому он их недодал. Если кому-то улыбнулось счастье, то рядом с ним находятся те, кого оно обошло стороной. Так уж устроен мир... Поэтому истинно мудрые люди скромны и сдержанны... Мы же, как правило, хотим блеснуть. И получаем завистников и недоброжелателей...

   – Среди всякого народа встречаются тщеславные люди, Соломон, – заметила Айя, – не слишком ли ты строг к своим собратьям?

   – Таки лучше побранить себя самому, чем ждать, Когда это сделают другие, – с улыбкой произнёс Соломон.

   – Вот ведь хитруша! – рассмеялась девочка.

   – Что вы, моя принцесса, – возразил лекарь. – В мире нет более бесхитростного человека, чем ваш покорный слуга.

   – Конечно... – продолжала смеяться девочка. – Так я и поверила.

Внезапно улыбка сбежала с её лица.

   – Твой народ таков, каким его создал Всевышний! – сказала она. – На всё воля Божья!

Соломон задумчиво взглянул на принцессу. «Не по годам умна и рассудительна эта девочка! – подумал он. – Первый раз встречаю такого одарённого ребёнка. Чтоб только она была здорова и счастлива».

Он вновь огладил бороду и заговорил:

   – Вы правы, моя госпожа. На всё воля Божья. И тем не менее во всём нужна мера. Благословенны умеющие находить золотую середину. Благословенны понимающие простую истину – нет в мире избранных народов. Все люди равно достойны уважения!

   – Именно так! – кивнула Айя. Затем, поджав губки, с забавной серьёзностью произнесла:

   – И всё же, друг мой, должна повторить, что ты чересчур строг к своим собратьям. У всех народов есть недостатки. К примеру, франки – чванливы, ромеи – изнеженны, норманны – жестоки. Разве не так? Разве я не права?

   – Правы, правы, моя принцесса, – рассмеялся Соломон. – Вы настолько умны, что с вами невозможно спорить. Я уже не понимаю, кто из нас двоих еврей – я или вы?

   – Какая разница, мой Соломон, – подражая отцу, отчеканила девочка. – Мы достойные люди. И это главное!

Соломон, открыв рот, на некоторое время потерял дар речи. Его восхищению не было предела. Девочка же задумалась о чём-то своём. Вдруг она вскинула на еврея свои ясные глаза и негромко спросила:

   – Скажи, Соломон, ты скучаешь по Гардарике?

   – Конечно, скучаю, – грустно ответил тот. – Ведь там прошла моя юность... Там я встретил первую любовь... Там оставил родителей и могилы предков...

   – А почему ты покинул эту страну? Разве тебе там было плохо?

   – Нам, евреям, везде плохо, моя принцесса, – помолчав, ответил Соломон. – Нас нигде не любят и обвиняют во всех смертных грехах... Каковы бы ни были причины этой ненависти, она вынуждает нас переезжать с места на место. Каждый раз мы надеемся обрести покой и не находим его. Порой мне кажется, что если даже Бог смилостивится над сынами Израиля и позволит вернуться на родину предков, то и там мы будем чувствовать себя гостями... на чужом пиру...

Соломон замолчал, задумчиво разглядывая столешницу. Айя бросила на него сочувственный взгляд и неожиданно для самой себя зевнула. Она устала от тревог и серьёзных разговоров. Ей захотелось пошалить. Тряхнув головкой, она вскочила на ноги, схватила еврея за руку и потащила к двери.

   – Соломончик, пойдём дразнить Рагнара, – со смехом пропищала она.

Лекарь попытался мягко освободиться из цепких рук девочки, но она, состроив умильную рожицу, стала его уговаривать:

   – Соломончик, миленький, ну, пожалуйста. Я тебя очень прошу!

Еврей бросил озабоченный взгляд на разложенные на столе пергаменты, вздохнул и с преувеличенно покорным видом поплёлся за Айей. Они прошествовали мимо безмолвного часового, которому принцесса на прощание показала розовый язычок, и скрылись за поворотом коридора.

Глава 18
АУДИЕНЦИЯ

– Пусть войдёт! – донеслось сквозь неплотно прикрытую дверь до посланца герцога, невысокого худощавого монаха. Рагнар отворил перед ним дверь, и норманн церемонно вступил в зал. Приблизившись к трону, он поклонился и протянул пергаментный свиток, скреплённый печатью герцога Норманнского. Рагнар, не отступавший от монаха ни на шаг, выхватил свиток у него из рук и передал королю. Тот, не вскрывая, препроводил пергамент графу Гюрту, а сам задумчиво взглянул на посла.

Внешность монаха была весьма заурядной. Однако, несмотря на свой простоватый вид, он был умён и хитёр. Именно поэтому выбор герцога пал на него. Отец Мэйгрот должен был призвать Гарольда к выполнению обета в присутствии его вассалов, хорошенько припугнуть суеверных саксов, но не раскрывать при этом планов герцога. Осторожный Вильгельм хотел до поры до времени сохранить в тайне подготовку к вторжению.

Норманн мог позволить себе многое, ибо духовное звание гарантировало его неприкосновенность. Ранее он полагал, что легко справится с щекотливым поручением. Однако теперь, стоя перед Гарольдом, которого прежде видел лишь мельком и заочно презирал, он испытал необъяснимый трепет, настолько величественен и благороден был этот скромно одетый король. Но пора было приступать к выполнению возложенной на него миссии.

   – Гарольд, сын Годвина! – хрипловатым голосом начал монах. – Вильгельм, герцог норманнов, приветствует тебя! Он надеется, что ты пребываешь в полном здравии и благополучии...

Король молчал. Его проницательные глаза словно пронзали посла насквозь, проникая в самые сокровенные уголки души. Взгляд мешал монаху, сбивал и раздражал его. Усилием воли норманн заставил себя продолжить речь.

   – Граф Гарольд...

   – Ты говоришь с королём, презренный! – перебил его граф Леофвайн.

Посол криво усмехнулся и вновь обратился к Гарольду:

   – Мой сюзерен поручил мне узнать, передашь ли ты ему корону и в силе ли помолвка, заключённая между тобой и его дочерью?

   – Я женат, святой отец, – невозмутимо ответил Гарольд. – Высший Совет предписал мне жениться на англичанке. Я так и поступил... А что касается короны, то английский народ возложил её на мою голову...

   – Но ведь ты присягал герцогу на Святых Мощах! И обещал возвести его на трон! – запальчиво вскричал монах.

   – А твой герцог клялся в верности Генриху Французскому! – вмешался в разговор граф Гюрт. – И пошёл войной на своего сюзерена!

Норманн помолчал несколько мгновений, затем поднял указательный перст и запричитал:

   – Покайся, Гарольд! Покайся, клятвопреступник! Пока не поздно! Пока гнев Божий не опалил тебя и твой народ! Покайся и верни корону достойному!

Услышав столь дерзостные слова, таны в первый момент остолбенели. Придя в себя, они схватились за мечи.

   – Как посмел ты, презренный норманн, столь нагло говорить с королём!! – раздались крики.

Гарольд жестом утихомирил приближённых и с прежним невозмутимым видом обратился к послу:

   – Ты прекрасно знаешь, что эта клятва была вырвана у меня принуждением и обманом. Стало быть, она не имеет силы. А что до короны, то я уже сказал тебе, что английский народ выбрал меня, а не герцога!

   – Одумайся, Гарольд! – вновь загремел под сводами голос отца Мэйгрота. – Возврати корону законному владельцу! Ты будешь первым после герцога! Получишь в жёны его дочь!

Гарольд нахмурился и гневно взглянул на монаха. Отец Мэйгрот напрягся, но, не выдержав, опустил глаза и суеверно схватился за нагрудный крест.

Наступила неловкая пауза. Король усмехнулся своим мыслям и прервал её.

   – Значит, стоит мне только согласиться на условия герцога, отречься в его пользу, и между нами восстановятся мир и согласие? – уточнил он.

   – Именно так! – обрадованно подтвердил монах.

   – Ия буду вторым лицом в королевстве?

   – Вне всяких сомнений!

   – И могу породниться с герцогом, став его зятем?

   – Конечно!

Гарольд откинулся на спинку кресла и насмешливо спросил:

   – Так вот почему герцог решил строить флот! Он готовит свадебный кортеж?

   – Нет, милорд, не поэтому, – сконфуженно ответил норманн.

   – Государь, а не милорд! – поправил его граф Гюрт. – Не путай титулы, ничтожный!

Монах сделал вид, что не расслышал реплику, и закончил свою мысль:

   – Корабли нужны нам для борьбы с морскими разбойниками!

   – Вот как? – удивился Гарольд. – С чего бы это они стали вас волновать?

   – Пришла пора положить конец их бесчинствам!

   – Вам ли, норманнам, говорить об этом?

Сбитый с толку, монах озадаченно замолчал. Король покачал головой, затем встал и неспешно прошёлся по залу из конца в конец. Норманн вынужден был поворачиваться на месте, чтоб не оказаться к нему спиной. Дойдя до дверей, Гарольд медленно развернулся, возвратился обратно и вплотную приблизился к отцу Мэйгроту. Взгляд его был холоден и суров.

   – Значит, для борьбы с викингами? – переспросил он.

   – Именно для этого, – норманн почувствовал, как струйки пота потекли по его спине. Он из последних сил старался не опустить глаз под взглядом короля.

   – Так-так. – Гарольд, медленно повернувшись, направился к креслу. Посол перевёл дух, полагая, что самое неприятное уже позади. Но король остановился, не дойдя до кресла, и, не оборачиваясь, тихо спросил:

   – А для каких нужд Вильгельм созывал Тинг?

Монах обмер, сердце бешено забилось в его груди.

«Матерь Божья! Откуда он всё узнал?» – заметались в голове тревожные мысли.

Король повернулся и, не скрывая усмешки, посмотрел на него.

   – Что ж ты молчишь, норманн? – спросил он.

   – М-м-м... – озадаченно промычал монах.

   – Нечего сказать? Бедный, ты бедный! Так придумай что-нибудь! Ты ведь для этого послан? Или я не прав?

Отец Мэйгрот совсем растерялся. Он понял, что попал в капкан, и решил молчать, сохраняя достойный вид. Меж тем король продолжал терзать его:

   – Ты не хочешь нам поведать, любезный, как твой сюзерен готовится к войне против Англии?

Голос Гарольда набирал силу.

   – За кого Вильгельм меня принимает? За несмышлёного ребёнка? Или за доверчивого дурака? Неужели он думает, что я ничего не узнаю? И посылает наглого святошу рассказывать мне сказки!

Монах побагровел и гордо выпрямился. Дерзкие слова готовы были сорваться с его уст, но Гарольд поднял руку.

   – Не торопись, норманн! – произнёс он тоном, не сулившим послу ничего хорошего. – У тебя ещё будет возможность расплатиться за оскорбление. Твой сюзерен позаботится об этом. А теперь отправляйся домой. И передай герцогу... что если он откажется от своих неразумных требований, я стану ему другом и братом. Ибо я глубоко уважаю его, как мудрого государя и храброго воителя... Если же он и далее будет претендовать на английский трон, то для одного из нас это кончится большой бедой!

   – Это твоё последнее слово? – злобно спросил монах.

   – Да! – прозвучало в ответ.

   – Берегись, клятвопреступник! Тебя ждёт Божья кара! Герцог придёт в Англию и с помощью своего непобедимого меча добудет то, что принадлежит ему по праву!

   – Буду ждать его с нетерпением! – усмехнулся Гарольд. – Пусть придёт и попробует снять корону с моей головы! А я помогу ему своим боевым топором!.. А теперь ступай, норманн. Ты утомил меня своими дерзкими речами!

Монах резко вскинул голову, погрозил англичанам пальцем и направился к выходу. Остановившись в дверях, он обернулся и запальчиво воскликнул:

   – Вы соскучились по войне, презренные саксы? Будет вам война!

Рагнар, Гюрт и Леофвайн одновременно бросились на посла и изрубили бы его на куски, если б их не остановил громкий окрик короля.

   – Не трогать его!! Пусть идёт!!

Глава 19
СОВЕТ

В этот самый миг принцесса и лекарь, на свою беду, приблизились к тронному залу. Услышав крики, они растерянно переглянулись и осторожно выглянули из-за угла. Мимо них по коридору, пыхтя и отдуваясь, стремительно шёл посол. Заметив Соломона, монах застыл как вкопанный, потом зловеще улыбнулся и сквозь зубы процедил:

– А! Вот куда ты забрался, презренный иудей! Променял славную Нормандию на эту убогую страну!

Он надменно скривил губы и продолжил:

   – Уж не от твоих ли собратьев Гарольд получает сведения? Погоди же! Клянусь всеми Святыми, когда герцог придёт в Англию, он вздёрнёт тебя на башне замка!

   – Ты ещё здесь, норманн?! – раздался голос короля.

Монах обернулся и увидел Гарольда, стоявшего в дверях в окружении приближённых.

   – Ты испытываешь моё терпение! – усмехнулся король. – Поторопись! Иначе герцог не дождётся своего посланца!

Монах схватился за крест и, путаясь в длинной сутане, поспешил прочь. Шум шагов удалился. Во дворе замка поднялась суета, заржали лошади, отрывисто прозвучали команды, стук копыт гулким эхом отдался под аркой ворот, и всё стихло.

Король взглянул на принцессу и Соломона.

   – Леди Гита, – холодно произнёс он, – ступайте в свои покои.

Девочка присела в глубоком поклоне и, кусая губки, удалилась.

   – А ты что тут разгуливаешь, недостойный? – обратился король к еврею. – Тебе что, нечем заняться?!

   – Мой повелитель. Я вовсе не хотел... – начал было оправдываться лекарь.

   – Хотеть или не хотеть, решаю я! – прервал его Гарольд. – А ты должен исполнять свои обязанности! Ты понял меня?!

   – Да, Ваше Величество, – чуть слышно пролепетал Соломон. Он впервые видел Гарольда в таком раздражённом состоянии и страшно перепугался.

Его жалкий, несчастный вид смягчил повелителя. Король уже сожалел о том, что всегдашнее самообладание внезапно изменило ему.

   – Следуйте за мной, – бросил он приближённым и вернулся в зал. Таны молча двинулись следом.

Гарольд прошёл к креслу и опустился в него. Он жестом пригласил присутствующих садиться и внимательно наблюдал за тем, как они размещались на скамьях. Лицо его обрело обычное невозмутимое выражение.

   – И каково ваше мнение, друзья мои? – начал он.

   – Это война, мой король! – пробасил Сигевульф.

В зале повисло настороженное молчание.

   – Не надо было отпускать живым эту норманнскую собаку! – разорвал тишину граф Леофвайн.

   – Государь! – неуверенно обратился к Гарольду архиепископ Стиганд. – Верно ли мы поступили, показав норманнам, что нам ведомы их козни?

   – Может быть, следовало усыпить их бдительность? – поддержал прелата эрл Алфвиг.

   – И попытаться спасти мир? Пусть даже шаткий и ненадёжный? – подытожил епископ Вульфстан.

Приближённые вопросительно уставились на короля.

   – Все высказались? – спросил он.

Саксы молчали.

   – Тогда скажу я, – неторопливо начал Гарольд. – Что сделано, то сделано. Честный бой лучше лживого мира. Не пристало мне юлить пред лицом врага!

Король обвёл своих приближённых суровым взглядом. Внезапно лицо его просветлело, он усмехнулся и уже совсем другим тоном продолжил:

   – Хочешь мира, готовься к войне, говорили римляне... Норманны думали так же, как и вы. Они были уверены, что у нас царит разброд и мы будем уклоняться от войны. Они уже предвкушали победу. И никакие хитрости не оттянули бы вторжения...

Он помолчал мгновение и многозначительно продолжил:

   – Я же показал им, что мы не только не боимся войны, но, напротив, ищем её!.. Этого мой любезный друг герцог не ждёт. А узнав, будет немало удивлён.

Король вновь сделал паузу и закончил:

   – В конце концов сбитый с толку Вильгельм начнёт терзаться сомнениями и потеряет уверенность. А это уже половина победы. Мои же подданные, прознав, как я говорил с его посланцем, укрепятся сердцем!

   – Верно! – воскликнул Леофвайн. – Почувствовав, что мы рвёмся в бой, герцог растеряет свою спесь. Ловко придумано, король, брат мой!

Члены совета одобрительно зашумели.

   – А что скажет наш казначей? – внезапно спросил Гарольд.

Тан казначей встал и неуверенно заговорил:

   – Государь! Я ничего не смыслю в делах воинских. Могу лишь сказать, что средства для ведения войны у нас найдутся. Керлы[18]18
  Керл – крестьянин-общинник.


[Закрыть] должны заплатить по сорок пенсов с каждой гайды[19]19
  Гайда – площадь в 120 акров.


[Закрыть], дать шесть церковных мер пива, три секстария пшеницы, три фунта ячменя, две овцы с двумя ягнятами... Так что у нас пока есть еда. А после сбора урожая мы сделаем хорошие запасы... Что же до денег, то хороший доход приносят пошлины, взимаемые с торговцев. Так... – собрался было развить тему казначей, но, заметив скуку в глазах вельмож, быстро закончил: – У нас пока есть и деньги, а к осени их станет ещё больше.

   – Что-то уж слишком гладко у тебя получается, – усомнился Гарольд.

   – Вы правы, государь... Не всё гладко. Но я не хотел утомлять достопочтенных лордов делами...

   – Ничего, друг мой. Утоми. Они потерпят... Вот ты говоришь, что у нас будет провизия. А если мы соберём ополчение? Хватит ли нам припасов на всё лето?

   – На лето, может быть, и хватит. Но к осени они иссякнут.

   – Даже если в строю будет половина ополчения?

   – Даже в этом случае, мой король. Слишком много рук будет оторвано от полевых работ.

   – Что ж, посмотрим. Думаю, всё решится летом, это самое удобное время для вторжения. Хорошо, любезный. А как обстоят дела с деньгами? Ты говоришь, они пока есть. А много ли их в казне?

   – Нет, государь, – сокрушённо ответил казначей. – К моему глубочайшему сожалению, не много. Беда в том, что неразумные траты вашего предшественника истощили казну... Кроме того, со времён короля Эдуарда мы ввозим гораздо больше товаров, нежели вывозим. Потребности эрлов и танов растут с каждым днём... А Англия с каждым годом беднеет...

Казначей бросил на присутствующих настороженный взгляд и выжидающе посмотрел на короля. Тот кивнул и негромко произнёс:

   – Согласен с тобой... И граф Гюрт говорил о том же не далее как нынче утром. Так, Гюрт?

   – Так, – отозвался граф.

   – И что ты предлагаешь? – вновь обратился к казначею король. – Как нам бороться с бедой? Как сделать Англию богаче?

   – Путём повышения податей! – вмешался в разговор эрл Сигевульф. – Чем больше их соберём, тем больше денег будет в казне!

Король задумчиво взглянул на него. Затем обратился к присутствующим:

   – Кто ещё так считает?

   – Все, государь! – воскликнул архиепископ Стиганд.

   – Это так, друзья мои?

   – Так! – в один голос отозвались члены совета. Лишь Гюрт и Леофвайн промолчали.

   – Надо ужесточить законы, карающие тех, кто уклоняется от уплаты податей! – пробасил Сигевульф.

Король повернулся к казначею и спросил:

   – Ты с этим согласен, друг мой?

   – Нет, государь...

   – Мгм... А что ты предлагаешь?

Казначей с сокрушённым видом молчал, не решаясь противоречить знатным сеньорам.

   – Молчишь, – усмехнулся король. – Тогда скажу я... Датские подати разорили народ. Это никуда не годится. Я полагаю, нам следует снизить размер поборов, взимаемых с крестьян и ремесленников. Да, да, именно снизить! – подчеркнул он. – Чтоб наши подданные могли вырваться из нищеты. И производить больше продуктов и товаров на продажу. Так, любезный?

   – Так, государь, – откликнулся казначей.

Опешившие приближённые с сомнением глядели на короля.

   – Не убедил я своих вассалов! – Гарольд усмехнулся, стараясь разрядить возникшее напряжение.

   – Я понимаю их недоверие, государь, – подал голос казначей, – но тем не менее полностью разделяю ваши взгляды. И не вижу иного выхода!

   – А мы видим, мой король! – сказал Сигевульф. – Надо сменить казначея!

   – Может, и короля? – быстро спросил Гарольд.

Толстяк промолчал.

   – Коней на переправе не меняют, друг мой! – мягко произнёс король. – Что же касается снижения поборов, то я полагаю, что это единственный разумный путь. Прежде всего потому, что нам нужны деньги для создания войска...

   – И флота! – добавил Гюрт.

   – И флота, – кивнул Гарольд. – Сухопутное и морское ополчение громоздки и плохо управляемы! Кроме того, у нас мало гаваней. А корабли появляются в море лишь на короткое время. Именно поэтому датчане смогли одержать над нами верх!

   – Следовательно, нам надо повышать, а не снижать подати! – проворчал Сигевульф.

   – Этельред уже пытался идти по пути, к которому вы меня склоняете, – усмехнулся Гарольд. – При нём кроме датских были введены корабельные и прочие дополнительные поборы... Чем это кончилось, вы прекрасно знаете... Разорив народ, Безрассудный[20]20
  Безрассудный – короля Этельреда в летописях называли Безрассудным или Нерешительным.


[Закрыть] отдал королевство на поругание... И что? Мне последовать его примеру? Вы этого хотите?!

Гарольд обвёл присутствующих взглядом. Те озадаченно молчали, не находя, что возразить.

   – С разорённым, нищим народом страну не уберечь! – вновь заговорил король. – Мы должны начать преобразования, ибо иного выхода нет. Либо мы укрепим Англию, либо окончательно потеряем её. С этим-то вы согласны, любезные мои?

Приближённые без особого энтузиазма закивали. Король откинулся на спинку кресла и улыбнулся, его глаза засветились лукавством.

   – Кроме того, – продолжил он свою мысль, – необходимо повысить плату всем тем, кто состоит на королевской службе. Таны и хускерлы ежечасно рискуют жизнью, защищая своего короля. Не пристало им заботиться о хлебе насущном. Голодный вассал много не навоюет. И не устоит перед соблазном поживиться за счёт сюзерена.

Эти слова произвели на присутствующих совсем иное впечатление. Они заметно повеселели, лишь Сигевульф остался хмурым и недовольным.

   – Поощряя служивых людей, не следует забывать и о церкви, – вновь заговорил король.

   – Но ведь у нас нет денег! Казна почти пуста! – подал голос казначей.

– Ничего, – спокойно ответил Гарольд. – Сейчас нет, потом будут. Народ окрепнет, и деньги появятся. А пока разумно используем то, что осталось в казне... И вот что, любезный, надо отчеканить новую монету.

   – С вашим именем? – уточнил казначей.

   – На ней должно быть выбито слово «Мир»... Таким образом я обращусь к христианским государям и призову их жить по законам совести и справедливости.

Приближённые уважительно взглянули на своего короля. После короткой паузы граф Гюрт обратился к нему с новым вопросом:

   – А не поставить ли заслон чужеземным товарам? Путём увеличения пошлин, взимаемых с торговцев? Чем меньше товаров они будут ввозить, тем меньше мы будем тратить!

   – Это не поможет, брат, – возразил Гарольд. – Цены взлетят, а отток денег из Англии увеличится... Нет, друг мой. Как я уже сказал, надо всемерно поддержать крестьян и ремесленников. Наши товары не должны уступать привозным!

Король обвёл присутствующих горящим взором и продолжил:

   – Мало того. Надо подвигнуть моих ленивых подданных к вывозу зерна, железа, украшений, вышивок и прочих товаров, коими славится Англия, за пределы страны. Кто у нас торгует? Ломбардцы, фламандцы, норманны и прочие иноземцы. А нам нужны свои оборотистые люди. Саксы любят копить. Надо, чтоб они захотели торговать. Следует продумать систему поощрения торговцев...

Король перевёл дыхание.