Текст книги "Розовый слон"

Автор книги: Берзинь Миервалдис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Почуяв здоровый деревенский воздух, цыплята дружно запищали. Мужики под навесом вынули изо ртов горлышки бутылок и стали глядеть. Цыплят они не слышали: тридцать цыплят не могли перекричать по крайней мере сто лошадей, каковые скрывались в моторе трактора. Значит, объектом внимания был сам Алнис. В провинции приходится считаться с тем, что внимание обращают даже на жилет, на бороду, на ботинки со шнурками, хотя все эти предметы одежды по отдельности носили еще в прошлом веке деды этих глазеющих. Лучше бы вытащили из пруда детскую-коляску, которая валялась в иле, как опрокинутая модель колесного парохода.

– Цып, цып, цыплятки! – Алнис бережно вынул одного цыпленка, чтобы смыть чернильное пятно с пушистого затылка. Пятно не исчезало, а петушок отчаянно жаловался. У Алниса было с собой подходящее именно для такого случая "Детское мыло". Он обернулся к оставленному на берегу рюкзаку, но увидел возле него крепкие босоножки на пробковой подошве и над ними две стройные, сильные, голые, загорелые даже выше колен женские ноги; кто-то медлил пройти мимо. Кому, принадлежали эти ноги? Этого Алнис не узнал, – для этого надо было поднять глаза выше, но такое поведение могли бы истолковать как неприличное подглядывание. Алнис нагнулся над корзиной с цыплятами, а ноги удалились по направлению к ясеневой аллее.

Вот черт, сбегутся еще, начнут дивиться на то, как цыплят моют. К тому же обмытый цыпленок обмяк, наверное замерз, и больше не пищал… Алнис, ухватившись за иву, выбрался на дорогу, подхватил перевязанную рубашкой корзинку, чтобы сгинуть из центра.

Из-под навеса автобусной остановки за ним наблюдала владелица босоножек и сильных ног. Эдакая небольшая, кругленькая, бойкая. Черный пояс вокруг талии перерезал ее на две части – в одной оставались ноги и голубая мини-юбочка, в другой – облаченный в полосатый апельсинового цвета джемпер женский бюст, подпирающий овальное лицо в оболочке коричневых волос. Глаза были прищурены и глядели на Алниса и его корзину пристально и бесстрастно.

Алнис учтиво поклонился девушке. Ни одна длинная ресница даже не шевельнулась. После такой реакции было ясно, что Алнису следует отправляться в противоположном направлении. И он пошел под аккомпанемент будущих петухов.

Аллея становилась уже, обогнула другой пруд. На берегу пруда, окутанный жужжанием пчел, на солнце дремал когда-то белый домик с имитированными проемами окон в стенах. Четыре короткие колонны поддерживали пологий треугольный фронтон. Алнис сообразил, что это, должно быть, старая часовня при имении. Вокруг нее, вросшая в крапиву и покрытая мохом, виднелась развалившаяся каменная ограда, которой полагалось охранять покойников от живых. Алнис приостановился и свободной рукой ухватился за волосы.

Нечего было и надеяться найти здесь кованые ножки баронских гробов. Из истории известно, что за последние семьдесят лет через Латвию перекатывались туда и обратно две войны мирового стандарта и несколько воин помельче. А может быть, и каком-нибудь углу часовни скрывался побитый и незамеченный ангелочек, высеченный из доломита рукой мастера, или святая Мария. Он шагнул через канаву и подошел к двери. Дверь в елочку была заперта. Но в потускневшей дверной ручке что-то угадывалось под слоем вековой грязи! Алнис плюнул на ладонь и почистил ручку. Ага: появлялось нечто похожее на голову человека – величиной с голову цыпленка. Почистить, навести блеск – небось как еще пригодится! Только жаль, что дневное время… И не промелькнуло ли там за деревьями что-то оранжевое? Алнис не хотел привлекать к себе внимание и по тенистой аллее пошел дальше.

Аллея кончилась, началась настоящая сельская местность с желтеющими полями ржи и очень зелеными, наверно от свекольной ботвы. Дорогу пересекала еще не выпрямленная речушка. За ольховыми берегами ее находился крестьянский двор. Алнис остановился: надо было начинать операцию "Цыплята" либо операцию "Старинные предметы". У речушки грустила банька, у которой не хватало половины крыши. В траве были заметны места от костров. Очевидно, у баньки не было платного сторожа – и она стала жертвой индустрии туризма. Но вандалы, сжигающие стропила брошенных строений, в ценностях старинных предметов ничего не смыслят. Алнис положил жалобно пищавшую корзину в тени кустов, прислонил к стене баньки разбросанные решетки вешал сена и забрался на чердак. К сожа-лению, чердак и сама банька, куда он провалился сквозь прогнивший потолок, походили на разграбленные фараоновы гробницы. Не хватало лишь египетских навозных жуков, которых называют скарабеями и, преобразованных в брошки, носят на дамских блузках. Зато в расщелине бревна Алнис заметил несколько мумифицированных тараканов орехового цвета, до эры ДДТ тараканы были постоянными обитателями латышского крестьянского двора. Забрать их? Пожалуй, никто не станет покупать. Поднявшись на полок, Алнис пальцами перебрал зеленую труху банных веников. И нашел! Нашел длинную, жесткую кожаную веревку. Потянул и вытянул неподдельный постол с дыркой на том месте, где находился большой палец ноги. Постол наверняка годился! Спрятал его в рюкзак. С цыплячьей корзиной он отправился к самому дому. Ничего примечательного: сруб как сруб, крыша с напуском. За домом яблоневый сад. Там пожилая женщина привязывала корову на прикол, деревянной дубинкой загоняя в землю железный штырь. Деревянная дубинка могла бы заинтересовать покупателей только в том случае, если бы удалось доказать, что она принадлежала эстонцам, что окружали древний замок Беверины. Это было невозможно. Поэтому после вежливого "Бог в помощь" Алнис предложил старушенции цыплят. Старуха надела очки, которые висели на старом шнурке от ботинок на шее.

– Сынок, дак это же все петушки!

– Откуда вы знаете? – Алнис был крайне удивлен.

– Красный затылок и тут эдакий пупырышек, из которого вырастет гребешок.

– Но в городе сказали… что цены на цыплят подымутся до пятидесяти копеек за штуку, и за петушков тоже… – несвязно пробормотал Алнис, не будучи торгашом.

– Ну, если подымутся, тогда будем сами высиживать, – засмеялась старушка, приняв за шутку предложение незнакомца. То, что гость тронутый, она поняла сразу по высоким сапогам и длинным волосам – в такую жару даже бараны ходят аккуратно подстриженные. Разве мало эдаких в газетах выставляли и по телевизору показывали! Тех, которые у государства и у бога дни воруют.

Увы, остается лишь операция "Крысиный яд"… Алнис ткнул пальцем в свою медаль, висевшую на шее с заслуживающим внимания большим красным крестом.

– Я из отдела грызунов санэпидемстанции. Крысы и мыши есть в вашем доме?

Ага! Старуха понимающе улыбнулась: значит, крысолов. Ну да, те-то всегда такие забавные.

– Неужто мы беднее других – мыши пешь бегают! На чердаке овчинку изгрызли до основания.

– Значит, туда надо положить яду. У нас имеется такое средство, которое безвредно для кошек, людей и собак. Мы это делаем бесплатно, потому что крысы съедают огромное количество зерна. В государственном масштабе это окупается.

– Пожалуйста, пожалуйста! Ужасно нахальные, когда сплю, они через щели в потолке свешивают хвосты прямо в лицо мне.

И так Алнис, взяв пакетики с добротными зернами проса, по страшно скрипучей лестнице попал на чердак. Старуха, пыхтя, поднималась следом. Воровать тут было нечего, но старые латыши порою бывают недоверчивы, мало ли во время войны их обчищали. На чердаке кострика, топором обтесанные стропила, обычные веревки для белья и много всякого, хлама. Алнис с пакетиками в руках облазил все стрехи. Бочки – наверное, для соления мяса, для культурных целей они непригодны. Бутылки – обыкновенные, в деревне же "Old Scotch Whisky" не пьют. Постой: такие никелированные шарики! Да это же нанизанные вереницей погремушки с лошадиных хомутов! Когда зимой ездили на санках в церковь… Спросить, сколько стоит? Нет. Старуха заподозрит, не серебряные ли они, и не продаст. Значит, обстоятельства вынуждают – не будем говорить – воровать, а присваивать эти художественные ценности. Разница! Если поймают, то будем говорить то же, что и автоворы, – я хотел только позабавиться. Опустившись на колени тылом к старушке, Алнис упрятал погремушки в огромный карман штанов. Но стоило ему только приподняться, как нога загремела, и приходилось переставлять ее не сгибая, как протез. На гвозде висел лоскут какой-то материи. Он был когда-то белый и после стирки опять мог бы стать белым. Ветхий, разукрашенный красными выцветшими буквами. Ага, народная песенка в старой орфографии:

 
Шла девица к роднику,
В руках зеленый кувшин несла.
 

Годится!

– Хозяйка, не продадите ли вы мне вот это?

– Что вы, да этот фартук больше не годится, износится до дыр.

– Жена дома починит. Ей очень нравятся такие вышивки. Сколько вы за него хотите?

Чудной волосатый, волосы аж дыбом поднялись… А с другой стороны, как бы не продешевить.

– Два рубля… селедка тоже стоит теперь рубль шестьдесят, – пожаловалась старуха.

Бертул продаст за пятерочку как модный гобелен к модной кухонной стенке. Алнис накинул еще двадцать копеек. Этим он успокоил свою совесть, которая начинала тихо всхлипывать из-за уворованных конских колокольчиков.

Старуха напялила повешенные на шее очки и пересчитала деньги.

– Здесь с излишком! – удивлялась она.

– Ничего, мы квиты. – Алнис ответил как в ресторане, когда официант долго и упорно ищет копейки для сдачи.

– Тогда я вам… дам намоченную крупу, цыплят покормить.

Алнис перед хлевом в особой загородке покормил цыплят. Укладывая их обратно в корзину, он заметил за углом вросшую в крапиву рессорную коляску. Хотя и пересохшая и растрескавшаяся, но в ступицах колес еще держались спицы, а из обшитого кожей сиденья пробивалась только одна ржавая пружина. Шикарнейшая вещь! К сожалению, в рюкзак ее не упрячешь. Прощаясь, Алнис пообещал:

– Через неделю все крысы убегут в лес и подохнут!

Есть хотелось не только цыпляткам, семьдесят пять килограммов Алниса тоже требовали новых калорий. Откусывая от буханочки белого хлеба и перекатывая во рту сухой кусок, Алнис не заметил бдительного ока общественности, которое наблюдало за ним из ольшаника на берегу речки. Когда это око заметило, что Алнис со старушкой кормят цыплят, оно вздохнуло с облегчением:

– Не разбойник. Возможно – просто жулик.

Следующий дом Алнис увидел с первого же пригорка. Липовая аллея вела с большака к хутору, окруженному кущей дерев. Как хорошо, что многие еще живут на хуторах: если даже его уличат в обмане, весть до соседей дойдет не раньше как после обеда. В поселке же один другому бы в окно кричал: "Внимание – тут ходит один, хватает все, что плохо лежит!"

Под окнами возле дома цвели розовые кусты широко известных "суперстар". Вокруг цветочной клумбы была настоящая мурава. Мурава свидетельствовала о вкусе, трудолюбии и богатстве: мало ли читано, что в Англии мураву могут позволить себе только лорды! В Латвии нет лордов и нет также настоящих газонов муравы, на которых могли бы валяться сами хозяева и играть собаки.

От двора возле дверей была уложена широкая, тесанная из камня ступенька и на ней посажена умеренно внушительная собака. Глаза у собаки заросли рыжими жесткими волосами. Это свидетельствовало о том, что наивную пастушью собаченцию когда-то обхаживал подлинный фокстерьер. Собака была, вероятно, пенсионного возраста, потому как начала лениво лаять, не шелохнувшись и не сходя со своей базы. По традиция теперь должен бы появиться кто-нибудь из домашних. Возле хлева стал браниться еще и петух, но люди не показывались. Надо посмотреть, не полет ли кто-нибудь в огороде огурцы. Алнис повернулся и глаза в глаза встретился с той же девушкой, которая разглядывала его на автобусной остановке. Алнис приподнял руку, чтобы снять в приветствии котелок, но нашел только волосы. После эдакой неудачи девушка коротко рассмеялась, затем опять накупилась.

– Здравствуйте…

– Здравствуйте, что вы хотите? – строго спросила девушка.

– Встретить кого-либо из людей этого дома.

– Мы живем в этом доме.

С цыплят тут нечего было и начинать. Хорошо хоть, что они, испугавшись собаки, сами это понимали и молчали.

– В вашем доме крысы и мыши водятся?

– Крысы прошлой осенью завелись. Весной, кажется, ушли. Мыши, да, скребутся на чердаке. Кошка-то одна не успевает их выловить. Ядами тоже особенно не хочется, могут растаскать, цыплят потравить… – Тут девушка опять сощурила глаза. – А вам-то что до наших мышей?

Хотя ростом эта малютка вместе со всеми начесанными полосами доходила ему до плеч, Алнис перед девушкой чувствовал себя неуверенно.

– Видите ли, я студент художественной академии и летом подрабатываю. Отделение грызунов Республиканской санэпидемстанции проводит испытание нового антикрысина, который совершенно безвреден для людей, птиц, а также для собак и кошек. Я должен разместить антикрысин в определенном районе, а потом собрать сведения. – Алнис снял рюкзак, чтобы показать пакетики с просом.

Девушка подумала, затем согласно кивнула. Это было похоже на правду. О молодых художниках уже слыхали, что они по внешнему виду не отстают от хиппи мирового стандарта. Немножко жаль, что этот тип не разбойник и даже не жулик, она бы разоблачила его. У него такой доверчивый взгляд и улыбка. Улыбка вообще-то идет этому волосатику. Совсем как третий сын из сказки.

– Лучше-всего, если приманку положить на чердаке. Балбес, пропусти!

Пес без возражений слез с камня, и девушка отперла дверь. Из сеней крутая лестница вела через люк на чердак. Алнис полез первым и башкой приподнял крышку люка.

На этом чердаке дощатый пол. С обоих торцов дома его освещали треугольные окошечки. Алнис широко раскрыл рюкзак и вынул препараты.

– Ставьте главным образом для мышей, но можно что-нибудь и для крыс, – приказала девушка.

– Правильно, иначе крысы обидятся.

– Я вас оставлю, мне надо покормить кроликов. – Девушка оставила крышку люка открытой и спустилась вниз.

Разбросав кое-где пакетики, рассыпав крупинки проса, Алнис принялся осматривать богатства.

На вбитых в стропила гвоздях висели старые нагольные тулупы, источенные молью, зеленоватые, изношенные до основы пальто с бархатными воротничками и воротниками из кротового меха. Под суконным пиджаком цвета мха висели пустые штаны с залатанными коленами. Казалось, будто висит самоубийца с опущенными плечами и втянутыми в штаны ступнями… Алниса окутывала сумрачная, немножко жуткая тишина.

Но работа есть работа. Старая одежда не годилась, у нынешнего поколения ноги и руки были подлиннее. Попалась бы какая-нибудь особенная шапка или фуражка, скажем, с блестящим козырьком… За рубежом такие имеются, а у нас их не производят. Но нет… Предков этого дома, видать, хоронили в фуражках. Зато под стрехой разных железяк хоть отбавляй. Когда Алнис стал перебирать их, они противно позвякивали. Обрывки цепей. Коровьи и собачьи цепи, только и всего. Нашлись бы хоть какие-нибудь наручники, совсем другое дело. Тут Алнис вспомнил: у часовенки с каменных столбиков свисали искусно кованные обрывки цепей, напоминающие терновые гирлянды. Их надо прихватить вместе с дверной ручкой. Среди кривых гвоздей, сломанных напильников и стертых подков он заметил нечто позеленевшее. Совсем как медная бабушкина ложка. Звонок высотой в целую пядь с язычком внутри. Алнис благоговейно брякнул им один раз. Будто потусторонний голос ангелов пронесся по чердаку вдоль висящих пальто. Это годится! Еще надо бы разузнать, кто из видных революционеров или композиторов жил в этой местности, и эту штуку можно выдать за школьный звонок той знаменитости. Положив звонок неподалеку от люка, Алнис возобновил раскопки в старом железе. И нашел – длинный, кованный кузнецом ключ со многими завитками и дырочками, как у ключа от сейфа, а верхняя петля его была так изогнута, что в нее удобно ложились пальцы. Это обязательно кто-нибудь купит для входной двери нового дома. Что из того, что нет подходящего замка. Ко скольким женским платьям на белом свете пришиты пуговицы, которые не застегиваются? Ключ он положил рядом со звонком.

Куча старых бумаг. Каллиграфически выведено слово "Протоколы". Наверное, одно из многочисленных латышских сельских обществ прошлого столетия. Исписанная печатными буквами коричневая оберточная бумага. "К оружию!" Такие протоколы и призывы интересуют историков да раз в году пионеров при сборе макулатуры, а не художников. На желтой обложке извивается красный как рак Уленшпигель. "Старый календарь Зубоскала". Это другое дело! Эдакого будут держать рядом с телевизором как противопоставление каменного века веку атомному. Вряд ли календарь хозяева станут продавать – нельзя будет определить столь низкую стоимость, по расценкам макулатуры это составит примерно 0,001 копейки. Поэтому Алнис небрежно сунул его в карман штанов. А потом, взяв следующее печатное издание, притих: с обложки зеленовато-черного журнала "Эпоха", скрестив руки на груди, холодными глазами лягушки глядел на него Гитлер. Сквозняк шевельнул висевшие на стропилах штаны… Ночью в этом обществе мертвецов и убийц он не смог бы и глаз сомкнуть. Рассыпанное просо не уберегло бы его и от крыс…

Стоп! А не высовывался ли из кармана тех штанов обглоданный черенок трубки? А вдруг у той трубки фарфоровая головка? Такая пошла бы первым сортом. Кому бы не захотелось погулять по рижскому Бродвею с фарфоровой трубкой в зубах? Алнис встал и обшарил карман.

– Ложитесь ничком на пол и не шевелитесь! Иначе запру люк и позвоню в милицию! – раздалось злое шипение.

Алнис вытянул руки по стойке "смирно" и медленно повернулся.

Из полуоткрытого люка на него глядели яростные глаза девушки. Угроза была реальной: одно "хлоп!" – и люк закрыт, железная задвижка снизу тоже закроется, и он в ловушке. Телефон в доме есть. В рюкзаке у него неоплаченные лошадиные погремушки…

– Я не виноват… – Алнис пролепетал это детское уверение при исповедании.

– Ах, вот как? – Девушка прищурила глаза, чтобы выглядеть свирепее и язвительнее. – Календарь в карман сунули? В карманах пиджака шарили? Может, в кармане штанов крыс ловили?

– Дело обстоит совсем не так… как вы думаете…

– Выясним при помощи милиции.

– Я взял календарь, потому что он старый, только поэтому! – выкрикнул Алнис истину, но, как это в жизни бывает, истине не верили. – Я объясню, прошу, дайте мне возможность объясниться!

– Тогда ложитесь иначе можете еще наброситься на меня! – Девушка недавно видела в журнале снимок, как в Америке полиция обходится с неграми.

Вздохнув, детина опустился на колени, затем он лёг на живот, растопырив руки и ноги, как паук. Сапоги на шнурках не предназначены были для спанья на животе, носами упирались в пол – каблуки неприятно вихляли в стороны.

– Документы!

Алнис пыхтя выудил из заднего кармана штанов школьное удостоверение, подкинул его в сторону люка и положил щеку на пол, потому что теперь ему было стыдно. Глаза у крошки вертелись, как челноки, одновременно и читая и наблюдая за пленником.

– Одно уже доказано: мошенник – ученик средней школы, а не академии!

– В академию меня обещали принять осенью. Выслушайте, у меня живот давит… – И Алнис в быстром темпе прочел сокращенную лекцию о современном человеке, который порвал зеленую пуповину, связывавшую его с природой, и теперь вот строит кемпинги. Что этот человек, нося нейлон, забыл овечью шерсть и овечек на лугах, что, летая, забыл лошадь и телегу, поэтому он, Алнис, решил перекинуть мост от настоящего к прошлому, вот и собирает прялки, чтобы вечерами они мурлыкали, как изгнанный кот из сказки Скалбе, рассказывали об узорах старинных одеял, подсмотренных на лугах в белую Иванову ночь, упомянул о намерении создать художественный салон в Бирзгале. О связанных с салоном надеждах на барыши, как о маловажном факторе, он умолчал.

Во время переговоров их головы находились на одном уровне – и они успели хорошо рассмотреть друг друга. Девушка, чувствуя себя хозяином положения, чуточку смягчилась, и теперь Алнис Мелкаис, который говорил с передыхом, то опирая голову на бороду, то укладываясь на ухо, напомнил ей старого пса, который получил порку за то, что без разрешения вырвал у петуха три длинных пера из хвоста.

– Я вовсе и не думал воровать, видите – этот звонок и ключ я положил у люка на видном месте, чтобы показать вам и спросить, сколько я должен уплатить.

– А зачем вы шарили в штанах моего прадеда?

– Мне показалось, что там фарфоровая трубка…

– Трубка есть, но из черного дерева. Пахнет горьким табаком. Хочу вам верить, но… – вздохнула девушка.

– Пожалуйста, пожалуйста, поверьте… И если не верите, пропустите меня вниз, а сами можете стоять в комнате у телефона и звонить, если я сделаю что-то подозрительное!

Девушку в школе учили, что человеку надо верить. Бабушка предостерегала, что все мужчины обманщики. В школе, в свою очередь, говорили, что старые люди порою бывают суеверны. Два – один в пользу школы.

– Я вам верю. Спускайтесь вниз!

Алнис встал и указал на потемневший звонок и на ключ:

– Вы продадите мне?

– Ну да… насчет цены надо спросить у деда, он на лугу копнит сено: в общем-то, это его вещи, но ничего, возьмите их с собой. Раз они валялись десятки лет, значит, не нужны. Говорили даже, что пригласят цыгана, который разъезжает и собирает старье. Деньги же вы привезете.

Не значило ли это, что девушка хочет встретиться с ним еще раз? Алнис низко поклонился.

– Мне кажется, что… что этот лоскут от одеяла тоже мог бы вам пригодиться. В деревне выткан, цвета хорошо подобраны… – Девушка вытащила из груды старья узел ветоши. Старые блузки с вырванными кнопками, ветхие передники – все было связано обрывком полосатого одеяла. Да, этот обтрепанный лоскут одеяла, поблекший от времени, все же сохранил в себе глубокую зелень еловой хвои, коричневатость хлебной корки, цвет одуванчика – словом, и лес, и луга!

– Да, здесь ткачиха долго отбирала нитки, прежде чем вложить их в ткацкий станок. Мы торопимся, у нас так не получается… – вздохнул Алнис.

– Ну так берите! Это я вам дарю. – Девушка вытряхнула тряпки и протянула лоскут одеяла Алнису.

Алнис тщательно спрятал его в рюкзаке и подумал, что этот чердак, если получше присмотреться, на самом деле уютно сумеречное помещение. А если бы еще вплести камыш в то кресло, то можно славно с идеи, у торцового окошечка и глядеть на просторы солнечных полей.

– Спасибо, большое спасибо! Я вам тоже хочу что-то подарить…

– Мне пришло на ум! – Девушка приложила палец ко лбу. Палец был потрескавшийся и серый. Такой случается от долгой прополки. – У одного моего родственника есть такой забавный музыкальный ящик, в котором металлический валик дергает струны на медных пластинках. Я даже не знаю, как называется такая штуковина.

– Что? – Это, наверное, музыкальная шкатулка, какую Алнис видел в Рижском музее мореплавания. Миллион! – Где он живет?

Но девушка не желала выпускать инициативу из своих рук.

– Знаете, я сначала созвонюсь с ним.

– Тогда я вам послезавтра или послепослезавтра позвоню!

– Пентес сорок пять двадцать пять.

Во дворе Алнис вытащил из пионов корзинку с цыплятами, сгреб ее обеими руками, как вазу, и протянул девушке:

– Пожалуйста, это за одеяло!

Как только девушка взяла корзинку, Алнис отдернул свои руки и застенчиво добавил:

– Дареному коню в зубы не смотрят…

Цыплята, почуяв смену хозяина, жалобно запищали.

– Это же не конь, а цыплята! – Девушка сняла с корзины полосатую рубашку. – Даже не цыплята, а петухи!

– Мне на рынке в Бирзгале всучили, говорили, что это, мол, курицы и что в деревне таких ищут. Если это петухи, значит, меня надули… Наверное, догадывались, что я рижанин. Если вы их не оставите себе, они погибнут.

– Что же я скажу домашним?

Алнис пятился задом в сторону аллеи.

– Да что-нибудь придумаете.

Девушка, видя, что такой большой парень удаляется, не сказав даже "до свидания", забыла про тридцать цыплят.

– Когда вы… пожелаете уплатить за звонок и за ключ, так знайте – наш хутор называется Гундегас. А меня звать Инта, Инта Зилите. Иначе вы не сможете позвонить, если не будете знать моего имени. Днем я на практике в садоводстве, я учусь в Булдури декоративному садоводству. – Теперь этот увалень будет знать, что и у нее есть по крайней мере среднее образование. Потом каждый сделал шаг навстречу – и оба пожали друг другу руку. И расстались, глубоко вздохнув, с интернациональным приветствием "Чао-о"..

Шагая огромными шагами по испещренной тенями от липовых ветвей аллее, Алнис чувствовал себя великолепно. Уже в первом заходе напал на следы музыкального ящика. Возможно, получится бизнес даже в сотнях. Познакомился с оригинальной девушкой. А вообще-то он был дураком – зачем ложился на пол? Что могла ему пришить милиция? Что он сделал? Называл себя крысоловом? Граждане, кто из вас видел, спрашивал в свое время Остап Бендер. Свидетелей нет, есть только утверждения частных лиц. Единственное пятно в биографии – никелированные конские погремушки и календарь "Зубоскала". Но из-за этого не поднялась бы рука у милиционера возбудить дело даже за мелкое воровство, хотя были и усугубляющие вину обстоятельства:, длинные волосы, борода, сапоги на шнурках и жилет. Надо было позволить, пусть зовет милицию. От волнения осрамился. Да, трудно быть жуликом.

Решив, что на сегодня сделано достаточно, он вернулся в село, в магазине каменного дома купил две бутылки молока и батон белого хлеба. На берегу реки он приметил копны сена и, утомившись от зноя, свернул туда поесть и подремать до сумерек.

Выбрав большую копну на вешалах, Алнис вполз под нее, в этот сенной сарайчик, втащил рюкзак, снял сапоги и вытянулся: надо было проверить, не высовываются ли наружу голые ступни, от дороги их могли бы увидеть, а огромные размеры его ног смогли бы вызвать тревогу среди местных блюстителей порядка. Нет, копна прикрывала и ступни. Алнис погрузился в ароматный сон.

Разбудили его тамтамы судьбы: в ухо залезло маленькое насекомое, для большого там места не было гулять по барабанной перепонке, но устроило оно невыносимый шум.

Приподняв голову, Алнис ошалело тряс волосы, пока гром в ухе вдруг не прекратился – сенная блоха радостно выпрыгнула из уха к другим сенным блошкам. Высунув голову из своего приюта, Алнис понял, что пора приниматься за дело – июльская ночь намного темнее не станет, к тому же дождь собирался: под копну с подвыванием тянул сырой ветер и облака опустились до макушек деревьев. Рюкзак не стоило таскать с собой, лучше этого ночлег не найти.

Часовенка находилась неподалеку, только черт его знает почему обители покойников оживляются именно ночью: в липах над крышей и за развалившейся каменной оградой мистически шуршало. Казалось, там дрожат замерзающие в сырой каменной часовне пентесские бароны; По тропинке катился темный клубок… Мини-черт, мнни-нечисть? Еж нашел самое подходящее время, чтобы охотиться на навозных жуков…

Прежде всего Алнис ощупал оставшиеся обрывки цепи, выкопанной наподобие сплетенных терновых венцов. Оказалось, что днем с чердака Гундегас он каким-то образом прихватил с собой нечто наподобие лома. С трудом и кряхтеньем ему удалось выломать петлю цепи из каменного столбика. Чтобы цепь не мешалась, он обвязал ее вокруг пояса. Затем вытащил нож. Лезвие ножа было коротким, им нельзя было даже лягушку заколоть, но при ноже имелась еще и отвертка, короткая, толстая, крепкая. И круглоголовые винты подались! Через полчаса у Алниса в руках была увесистая дверная ручка с отлитой головой человека. То ли медное создание улыбалось, то ли показывало язык, в темноте нельзя было определить.

Было бы непростительной небрежностью не проверить, не спрятался ли в углах часовни какой-нибудь ангелочек из доломита. Чудеса какие! Стоило только приподнять дверь, как она сама открылась. Днем он не заметил того, что она просто осела.

Внутри было темно, как в животе негра. Прикрыв дверь, чтобы кто-нибудь, снаружи приметив свет, не подумал бы, что пентесские бароны по ночам курят да играют в карты, он зажег спичку. На уровне глаз на расцвеченной плесенью стене находился электрический выключатель! Убедившись, что дверь плотно закрыта и окон нет, он повернул этот выключатель. Вспыхнула голая, тускловатая, самая дешевая двадцатипятиваттная лампочка. Опять неожиданность – ни одного побитого кирпича, ни одного осыпавшегося пятна штукатурной трухи, ни одной брошенной бутылки или пустой банки из-под салаки в томате, какие нередко валяются в старых часовнях. Но там, где электрическое освещение, нечего и надеяться найти ангелочков. Они давно улетели. В бывшей часовне был просто склад: по обеим сторонам до потолка забитый картонными коробками, на этикетках которых виднелась допотопная обувь: боты с резиновой подошвой, туфли на пористой подошве и с брезентовым верхом.

Алнис почувствовал, как и без того поднявшиеся дыбом волосы топырились теперь, как прутья метлы: он неожиданно и против своей воли вломился на склад! Что часовня? – за это никто и пальцем не пошевелил бы, – кости мертвецов воспринимаются как бесхозное имущество. А вот это барахло уже кооперативная собственность. Подальше от греха! И подальше от света! Алнис рванулся в дверь часовни, выключив по пути свет. И тут его нога зацепила протянутый по земле провод. С неба посыпалась какая-то пыль, а снаружи зажглась ранее не замеченная им лампочка. Ну, через пять минут, гляди, милиция нагрянет… Всю местность будут вынюхивать собаки. К базе!

На бегу тяжелая ручка била его по бедру. Железные шипы цепи вонзались в живот. Пусть! Бросить их он всегда успеет. Пробежав некоторое расстояние в противоположном направлении от того, где находилась его копна, Алнис снял сапоги и помчался обратно босиком. Как был бы кстати теперь дождь! Ботва картошки и помидоров, где пробегал он, совсем поникла, и как хорошо смыл бы он следы…

Спрятав дверную ручку и цепь в сене, Алнис залез в свою базу. Немного спустя от села раздался грохот мотоцикла. Кто-то ехал сюда и проехал мимо. Собаки лаяли лениво. В воздух никто не стрелял и не кричал "Стой!". Алнис успокоился: следы замаскированы отлично. Собаки принюхиваются по дороге к Бирзгале, куда поначалу повели следы сапог со шнурками.

Сигарету все же пришлось жевать незажженной: только он собрался чиркнуть спичкой, как шум реактивного двигателя стал нарастать и вдруг остановился на дороге напротив копны. Бежать через луг? Куда? Во-первых, может быть, за этим лугом находится перекресток дорог, на котором какая-нибудь овчарка уже скрежещет зубами. Во-вторых, подъехавшие начали разговаривать. И один голос был женский. Неслыханное дело, чтобы женщины, несмотря на гарантированное равноправие, рыскали бы по полям по следу бандита неизвестного калибра. Обождем. И опять новые неприятности – мужской голос произнес: