Текст книги "Акапулько"
Автор книги: Берт Хэршфельд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
– Этот проект, – сказал Форман, сдерживая раздражение, – может быть и хорошим, и коммерческим одновременно.
Бристол отрицательно покачал головой.
– Запомни на будущее, – меня не интересуют бесплодные победы. А эта картина должна стать моей победой. Сделай ее такой для меня.
– Давай сделаем, как я предлагаю, и ты получишь все, что хочешь. Все ведь от этого и зависит…
– Бристол зависит только от Бристола. Соглашайся, и мы вдвоем сделаем такой фильмец – закачаешься. В противном случае…
– Позволь мне объяснить, Харри. Понимаешь, я изменил сюжетную линию.
– Меня устраивала и та, которая была.
– Послушай, Харри. Шелли находится в бегах. Она, жена процветающего промышленника, постепенно стала для него всего лишь еще одним видом собственности. Однажды утром она просыпается и решает покончить со всем этим. Она бежит, добирается до Мексики, встречает там Сойера. Он тоже в бегах, но бежит он от себя самого. У него был нервный срыв, он боится, что может кого-нибудь убить. Может быть, себя. Эти двое с помощью друг друга снова начинают чувствовать себя живыми. Они делают простые вещи, совершают обычные поступки, и эти действия помогают зрителю понять, что они из себя представляют, их характеры, мысли, кто они вообще такие…
– А где секс?
– Те двадцать минут, что ты снял, Харри. Я могу использовать почти все из этого. Сначала всего несколько кадров, действующих почти на подсознательном уровне, потом все более длинные эпизоды.
– Это кажется изумительным, – воскликнула Шелли.
– А ты заткнись! – оборвал ее Бристол.
– Там будут и новые любовные сцены, – поспешно добавил Форман. – Как естественное следствие развития персонажей и действия. Фильм должен восприниматься зрением, Харри. Ты же сам сказал: «Минимум разговоров!» Изменение временных планов, движение в прошлое и будущее, мягкая подсветка, медленные наплывы, кадры накладываются один на другой, смена изображений в ритме жизни этих двух людей…
Форман быстро повернулся в дальний угол гостиничного номера Бристола, туда, где у стены стоял Гарри Макклинток:
– Мак, днем нацель камеру на те горы, я хочу снять закат солнца.
– Это еще какого черта? – захотел знать Бристол.
– Я пока еще не уверен, – ответил Форман. – Но я обязательно использую эти кадры, они не пропадут. Сегодня мы начнем снимать. Сначала сцены на пляже. Очень простые. Общий план: Шелли загорает, ходит, их встреча с Джимом. Но послезавтра вы оба у меня будете работать до седьмого пота. – Он взглянул на Бристола. Мрачное лицо того начало оживать.
– Вот еще что, – сказал Бристол.
– Что такое? – спросил Форман.
– То место, куда ты вчера водил Шелли…
Форман посмотрел на девушку, она опустила глаза. «Интересно, она вообще умеет на кого-нибудь смотреть?» – подумал он.
– Это было ошибкой, Харри, – произнес Форман.
– Приятно слышать. Я свяжусь с руководством. Может быть, мы сможем это использовать в картине.
– Я подумаю над этим, Харри.
– И не забудь.
Чарльз, лежа у кромки бассейна, дремал под жарким солнцем. В отличие от его отца загар давался Чарльзу нелегко. Он уже успел обнаружить, что в тропиках солнце совсем не такое, как везде – оно ярче и сильнее, оно более угрожающее. Кроме того, он чувствовал с того самого дня, как приехал в Акапулько, что какая-то тайная часть его самого находилась под постоянной атакой.
Его разбудил басовитый гул – голос отца. Голос свершений. Голос человека, который знает все о том, как поступать.
Чарльз приподнялся на локтях. Скрывшись от солнца в тени большого зонта, Тео сидел за столом вместе с двумя другими мужчинами. На обоих были костюмы. Они потягивали что-то холодное и сосредоточенно изучали графики, прогнозы роста товарооборота и планы проведения рекламных кампаний. Казалось, от них поднималось целое облако решимости и решительности.
Тео ведь обещал, что этот день будет принадлежать ему и Чарльзу. Он говорил Чарльзу о купании в заливе, о том, чтобы покататься по гавани на лодке с прозрачным дном. Внезапно Чарльзу необъяснимо захотелось увидеть статую Гваделупской Девы. Что вдруг нашло на людей, и они затопили под водой золотую статую святой? Если долго смотреть на нее, можно получить ответ. Но не сегодня. И ни в какой другой день, наверное. Если только Тео сейчас неожиданно не встанет и не объявит, что их деловая встреча подошла к концу, а остаток дня принадлежит его сыну. Не похоже, слава Богу.
Чарльз снова улегся, мысли его бродили далеко. Он вспомнил мужчину, которого он встретил здесь, у бассейна – Пола Формана. Интересно, есть ли у Пола Формана сын..?
Спрятанные за темными очками глаза Тео были настороже – они внимательно изучали лица двух сидящих напротив мужчин. Привыкнув использовать любое возможное преимущество, Тео и сейчас выбрал место в тени; ни один из его служащих не осмелился предложить повернуть зонт так, чтобы он защищал от солнца всех их троих. Лысина Марвина Уилльямсона блестела от пота, и он постоянно промокал ее своим носовым платком. Второй мужчина, Джерри Баумер, хоть и не потел так сильно, но все время вертелся и елозил на стуле. Баумер был пухлым и, при обычных обстоятельствах, жизнерадостным мужчиной с маленьким красным ротиком и розовыми щечками. Он говорил тонким пронзительным голоском, который у большинства его собеседников вызывал смутно-неприятные ощущения.
– Эта встреча была весьма полезной, мистер Гэвин, обогащающей, я бы выразился. Подобные совещания держат человека в форме, если можно так сказать. Я словно заново зарядился энергией. Такая встреча, как многому она может научить! Мои знания колоссально обогатились, если можно так выразиться.
– Что касается меня, я хочу, чтобы твои знания обогатили наш бизнес, Джерри.
Баумер отлепил брюки от мокрых ляжек.
– Да, сэр. И я приложу все усилия, чтобы ваше желание исполнилось.
– Мы повторим все еще раз, – скомандовал Тео. – Начнем с тебя, Марвин.
Лысина Уилльямсона венчала худое и беспокойное лицо с редко когда спокойными глазами за стеклами очков в стальной оправе, которое казалось старше своего обладателя. Под стать всему этому было и узкое вялое туловище.
– Химическая природа нашей продукции, мистер Гэвин, – Марвин Уилльямсон тщательно выговаривал все слова, – такова, что… ну, она идеально удовлетворяет те вкусы и запросы, которые существуют на сегодняшнем рынке. И мы доведем себестоимость нашего товара до исключительно низкой отметки…
Тео прочистил горло.
– Это не аргумент, Марвин. С экономической точки зрения, конечно, сейчас подходящее время для запуска нашего товара в производство. Но меня все-таки беспокоят эти новые ароматы…
– Понятно, – Уилльямсон почувствовал себя неловко. Он был главным химиком в компании Тео Гэвина и в качестве такового отвечал за всю лабораторную работу.
– Мистер Гэвин, возможно, ваша критика действительно оправдана. Но я сделал все, что смог, и…
Тео жестом заставил его замолчать.
– Я думаю, нам вообще следует изменить направление, по которому ведется работа. Необходимо что-то попроще, не такое приторное, не такое подавляющее. Мы должны меняться, соответствовать своему времени. Женщины сегодня все меньше хотят играть пассивные роли, они отвергают старые традиции.
– Феминизм и все такое прочее, – вставил Баумер.
– Что-то вроде этого, – согласился Тео. – Давайте отойдем от тяжелых, насыщенных ароматов парфюмерии, мыла и всего прочего. Давайте внесем в нашу продукцию больше от природы.
– А что вы скажете об этом? – Баумер почти вскочил со стула, его пухлое личико сияло: «Натуральный аромат»!
Тео посмотрел на Баумера, и Баумер под этим взглядом сполз на свой стул.
– «Аромат» не то слово. Но «натуральный», или, лучше, «естественный» – да, это и будет нашей новой концепцией, господа. «Естественный»!
– Это по-настоящему здорово, мистер Гэвин! – воскликнул Баумер. – Как вы все схватываете, просто насквозь видите всю сущность. У меня вот тоже было такое чувство, какое-то неясное ощущение, что мы взяли не тот курс. Но теперь, всего несколькими словами, вы поставили все на свои места. Естественный – вот ключ ко всему. Естественная женщина. Естественный вид. Естественность! Ага! Может, так нам и следует назвать эту серию… – он вопросительно посмотрел на Тео.
– Рекламная кампания, – произнес Тео голосом, в котором ясно слышалось осуждение. – Все это очень плохо.
Маленький ротик Баумера открылся и закрылся.
– Эта серия потребует громадных капиталовложений: лабораторные разработки, стоимость производства, упаковка. Плюс непомерно раздутые расходы на рекламу. Прибыль с товарооборота должна окупить инвестиции в течение шести месяцев, иначе мы попадем в беду.
Тео по очереди зафиксировал свой взгляд на каждом из собеседников:
– А я не намерен попадать в беду.
– Я обещаю вам, мистер Гэвин, – отозвался сникший было Баумер своим тоненьким и кротким теперь голоском. – Верьте мне.
– Я верил своему отцу, – сказал Тео. – Пока однажды он не ушел из дома и больше не возвращался. Спустя много лет я случайно встретил его, и он мне сказал, что спланировал все загодя, за многие месяцы до того, как сбежал. Он так смеялся, вспоминая свой побег, как будто это было замечательной шуткой. Мое доверие дорого стоит. Очень дорого.
Баумер опустил голову и стал похож на побитого щенка.
– Вы действительно всегда все ставите на свои места, мистер Гэвин.
– Твое агентство получает пятнадцать процентов с оборота, Баумер. Это означает более трехсот тысяч долларов за первый год и гораздо больше потом. Так что займись производством.
– Слушаюсь, сэр. – И снова в бой: – Как только вернусь в Лос-Анджелес, сразу же засажу всех за работу, устроим настоящий марафонский мозговой штурм! Мы дадим нашей продукции новую жизнь! Я обещаю вам выдающуюся кампанию.
Тео ухмыльнулся и повернулся к Марвину Уилльямсону:
– Начиная с этого момента цена всей продукции в серии увеличивается. Удвой цену на все…
Уилльямсон снял очки и протер их своим галстуком. Прищурившись, он разглядывал Тео:
– Не кажется ли вам, что цена будет слишком уж высокой. Не думаете ли вы, что…
– Я думаю, мы будем делать то, что я сказал.
Уилльямсон снова пристроил свои очки на переносицу; они сразу же запотели.
– Разве вы не боитесь…
– Это ты боишься, Марвин. Именно поэтому ты и работаешь у меня, а не в каком-нибудь другом месте. Косметика Гэвина займет свое место рядом с Ревлоном и Рубинштейном. Мы убедим женщин Америки, женщин повсюду, что их жизнь невозможна без нашей продукции. Джерри, к следующей нашей встрече подготовь список других названий для каждого из наших продуктов. Те, что ты предоставил мне раньше, не подходят.
– Да, сэр.
Тео встал.
– Давайте пройдем в номер. Я хочу проверить прейскурант, все его позиции, и упаковку. И вот еще что. Цветовые решения чересчур грубы и безвкусны, режут глаза. У нас элитный продукт, ему нужна мягкость, хороший вкус, изысканность и утонченность.
Он подошел к шезлонгу, на котором с закрытыми глазами лежал Чарльз.
– Чак, ты спишь?
Чарльз открыл глаза.
– Извини насчет сегодня, но бизнес есть бизнес. Ты понимаешь. Но вечером устроим классную вылазку в город – ты, я, Бетти и ее подруга. Бетти сказала мне, что подруга – просто потрясающая телка!
Довольный тем, что он так удачно использовал слово, которое, как Тео полагал, было заимствовано из вокабуляра Чарльза, Гэвин наклонился над сыном и придал своему голосу оттенок интимности и задушевности:
– Чак, тебе стоит только протянуть руку, больше ничего, и все исполнится. Все, что только ты пожелаешь. – Он слегка ткнул кулаком в плечо Чарльза: – Понял, что я имею в виду? Сегодня вечером классно повеселимся, да?
Не отвечая, Чарльз снова закрыл свои глаза.
В восьми километрах по дороге от города – «Гнездо» – некогда мужской монастырь, потом тюрьма и, наконец, фабрика, где изготовляются дешевые безделушки на продажу туристам. В настоящее время «Гнездо» принадлежало синдикату богатых американцев, которые несколько месяцев в году проводили в Акапулько. Они перестроили все здание, выписали из Нью-Йорка дизайнера-итальянца, поручили ему интерьер и отделку и превратили «Гнездо» в роскошный и очень дорогой ресторан. Ежедневные авиарейсы доставляли сюда свежайшую первосортную американскую говядину из Техаса, а фрукты и овощи из Калифорнии. Немец-кондитер прямо в ресторане пек булочки и хлеб, а шеф-повар из Франции заведовал десертами. Главный повар, сам родом из Америки, обучался в Париже, Риме и Нью-Йорке.
Интимность была главной темой «Гнезда». Интимность и роскошь. А также уединение по специальному заказу. Тускло освещенные каменные кельи служили отдельными кабинетами, где гости, растянувшись на толстых восточных коврах и громадных подушках, ужинали за низкими, темного дерева столами. Свет массивных светильников отражался от каменных стен, а невидимый гитарист на кастильском наречии жаловался на потерянную и обретенную вновь любовь.
Тео и Бетти Саймонз устроились по одну сторону стола; напротив сидел Чарльз и Вера Май. Вера Май была миниатюрным созданием – каскад тщательно вылепленных кудряшек в ярко-желтом платье. Волнистое море золотых локонов обрамляло почти треугольное личико. На протяжении всего ужина она постоянно заглядывала Чарльзу в глаза, как будто ожидая увидеть в них тайну своего будущего.
Ужин закончился, компания попивала экспрессо, и Тео объяснял теорию нового подхода к производству косметики.
– Главное заключается в том, чтобы все содействовало продаже товара, – говорил он; девушки внимательно слушали его. – Принцип «упаковка, цена, реклама». Очень просто. Позвольте мне провести тест:
– Девушки, купили бы вы очищающий крем или туалетную воду, которая называется «Естественная Женщина»?
– Ох, – отозвалась Бетти Саймонз. – Ну разве не умно придумано! Именно этого и хотят большинство девушек, разве нет? Быть красивыми и естественными, а не разрисованными как индейцы.
– Я определенно согласна с этим, – протянула Вера Май таким тоном, как будто боялась выговаривать слова. – «Естественная Женщина». Это ты придумал, Тео?
– Хоть я и скромен, но я должен признать это обвинение, – ответил Гэвин.
Чарльз перестал слушать. Рядом зашевелилась Вера Май, ближе прижалась к нему, ее грудь уперлась ему в плечо. Он ощутил ее запах и с беспокойством подумал, что хочет заняться с ней любовью, что она может соблазнить и на самом деле соблазняет его – и это при всем том, что Чарльз знает: все происходящее – сплошное притворство, разыгрываемое перед ним представление, Вера с потрохами куплена Тео Гэвином.
– Давайте закажем десерт, – предложил Тео, вращая глазами, как будто выискивал затаившегося поблизости врага.
– Моему мальчику не нужен десерт, – ответила Вера Май, медленными круговыми движениями поглаживая живот Чарльза. – А что касается меня, – я и так сладкая.
Чарльз захотел сесть, но податливое тело Веры мешало ему: она во всю длину вытянулась рядом с ним, а ее нога крепко обвила его бедра. Вера дотронулась пальцем до нежной кожи его подбородка.
– Может, ты хочешь поцеловать Веру Май, Чак?
Он сделал отчаянное усилие и сел. Вера Май упала обратно на подушки. Она снизу вверх посмотрела ему в глаза:
– Похоже, малыш Чаки не очень-то мной интересуется… – объявила она, ни к кому в особенности не обращаясь.
– Меня зовут Чарльз, – резко сказал он.
– Будь вежлив с девушкой, – вмешался Тео.
– Давайте все вести себя хорошо, – проворковала Бетти. Она взяла руку Тео и прижала к своей груди. Гэвин вырвал у Бетти руку и что-то гневно и тихо сказал девушке. Та мельком взглянула на Чарльза и пожала плечами.
– Тебя что-то беспокоит, Чак? – спросил Тео. – Это же вечеринка. Тебе нужно учиться, как следует хорошо проводить время.
Чарльз почувствовал, как внутри у него все стиснулось, а глаза распухли. Ему стало трудно дышать. Он поднялся на ноги, глаза его уставились в никуда.
– Мне нужно идти…
– Что ты имеешь в виду! – воскликнул Тео. – Мы специально все собрались вместе… Собрались ради тебя…
– Я что-то плохо себя чувствую.
– Бедный ребенок, – сказала Вера Май. – Давайте я приведу его в порядок.
– Не беспокойтесь обо мне, – ответил Чарльз, отступая назад. Он споткнулся, упал спиной на подушки, потом неловко и смущенно вскочил на ноги:
– Продолжайте свою вечеринку, не волнуйтесь за меня. – Он нетвердой походкой добрел до двери, рывком распахнул ее и исчез.
Вера Май издала долгий тихий вздох:
– А, черт! А мне он понравился, твой мальчишка, Тео Гэвин. Он такая милашка, я уже загорелась. Думала, что повеселюсь от души… Никогда раньше мальчишки от меня так не драпали.
– Тебе не стоит расстраиваться из-за этого, – ответил Тео, сгибая свой левый бицепс и массируя его пальцами правой руки. – Вам, девочки, обеим хорошо заплатили, и, если уж не получилось с Чаком, я тем не менее хочу, чтобы эти деньги не пропали даром…
Радостно взвизгнув, Вера Май через стол поползла к Тео.
– Я просто с ума схожу, так я обожаю вечеринки…
Шаркая, он медленно брел вдоль линии, отбрасывая маленькие волны ногой обратно в море. Он чувствовал себя опустошенным. Его мозг отказывался думать. Он вгляделся. Наверху, в небе, всеобъемлющая, бесконечная пустота. Внизу, под ногами, мокрый песок. Темнота вокруг.
Ноги внезапно перестали работать, колени больше не сгибались, и Чарльз замер, чувствуя, как ветер остужает его тело. Откуда-то из темного моря донесся всплеск и девичий смех. Его взгляд опять обрел резкость, и перед ним, восстав из безлунной воды, материализовались две фигуры. Чарльз заморгал, и его коленные суставы снова обрели гибкость.
– Привет! – Женский голос.
Чарльз прищурился и разглядел приближающиеся фигуры.
– Привет! – Мужской голос.
Он увидел, как они карабкаются по небольшому песчаному склону. Парень и девушка, их обнаженные тела блестят в свете звезд.
– Чарльз, – произнес знакомый голос.
– Беки..?
Она остановилась прямо перед ним, ее лицо было полным жизни и счастливым. Обнаженная грудь трепетала при каждом вздохе, а плотный золотисто-каштановый треугольник между ее ног был покрыт капельками морской воды.
– Это Мороз, – сказала она. – Ливи и я познакомились с Чарльзом сегодня днем.
– Привет, Чарльз.
– Мороз?
– Мороз потому, что «помороженный», приятель. Стариков с ума сводит, когда слышат… «загашенный»[66]66
«Помороженный», «загашенный» (молодеж. сленг) – в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. Отсюда и прозвище молодого человека – «Мороз».
[Закрыть], чтоб их…
Беки задрожала и обняла руками плечи.
– Пошли, Чарльз, мы расположились там, наверху. – Она побежала вперед, Мороз следовал за ней по пятам. Чарльз сделал шаг, потом другой, потом кинулся бежать. Вверх-вниз, вверх-вниз…
Их было пятеро: три девушки, два парня, все съежились под одеялами. Горячие языки пламени медленно плясали в небольшом чашеобразном углублении в песке. Беки придвинулась к самому огню, издавая довольные оттаивающие звуки.
– Легавые обычно высматривают здесь костры, – объяснил Мороз. – А так огня не видно. Дурим мы их, как нечего делать.
– Чарльз новенький, – сказала Беки.
– Он приехал сюда с отцом, – добавила Ливи, ее круглое лицо, освещаемое отблесками костра, казалось мрачным и непривлекательным.
Чарльз вздохнул и посмотрел на остальных; никаких представлений не последовало.
– Иди сюда, – предложила Беки, – и давай с тобой поговорим. – Он с радостью повиновался. Кто-то протянул ему банан, и Чарльз взял его, удивленный, что к нему вернулся аппетит. Кто-то другой пустил сигарету с травкой по кругу.
– Мощная штуковина, – сказал Мороз.
– Лучшая травка во всей Мексике, – сказала Беки.
– Улетная! – сказал чей-то голос. Смеха не последовало. Когда эта сигарета догорела, по кругу была отправлена еще одна. Скоро Чарльз согрелся, усталость прошла. «Почему, – недоумевал Чарльз, – я так легко себя чувствую с незнакомыми людьми?»
– Что происходит? – спросил голос.
– Где?
– Везде, малыш.
– Люблю огонь, голубое и зеленое пламя, танцующие желтые языки. Очень дикий он, этот огонь, чувственный и настоящий.
Время деформировалось, отправив Чарльза по извилистой дороге назад, в его детство, потом снова швырнуло его вперед. Боль и удовольствие перемешались, и он попытался разобраться в своих чувствах, связать их с определенными моментами, событиями, людьми, местами. Время замерло, и Чарльз успокоился, ощутив, наконец, мир и довольство. Глаза закрылись, он лег. Кто-то накрыл его одеялом, но Чарльз не пошевелился.
– Слушай, да он слабак.
– Успокойся.
– Ладно, все нормально.
Чарльз спал.
Ранним, но уже жарким утром он проснулся. Чье-то тело прижималось к нему, руки обнимали его талию, голые ноги терлись о его лодыжки.
– Вера Май..? – Испугавшись, он попытался подняться.
– Тихо, малыш, – донесся до него мягкий шепот. – Это Беки. Все нормально?
– Все нормально.
Она приблизила губы к его уху:
– Весь день, весь вечер я все время хотела, чтобы ты пришел…
Он вдруг увидел ее такой, как тем вечером, – обнаженной, выходящей из моря вместе с Морозом. Ревность.
– Ты и Мороз, – сказал он. – А когда голая плавала с ним, тоже думала обо мне?
– Ш-шш. Это пустяки. Мороз всегда такой помороженный, он, даже если бы я и захотела, – не смог бы этим заняться. – Она хихикнула.
Он тоже засмеялся.
Ее губы прикоснулись к губам Чарльза, чтобы заглушить смех.
– Все еще спят, так что все нормально.
Он повернулся, и теперь они лежали обнявшись, губы к губам. Она поцеловала его.
– Просто чудом сюда добрался, – сказал он.
– Но добрался все-таки.
– Я голосовал на дороге, на четырех попутках ехал. Я думал, что ошибся, что ты где-то в другом месте.
– Ты был такой замученный.
– С моим папашкой еще не таким будешь.
– Понятно!
Он вздохнул. Она поцеловала его.
– Я рад, что нашел тебя, – сказал он.
– Я тоже.
Они лежали так несколько минут, потом снова поцеловались. Она просунула свой язык к нему в рот.
– О-оо, – выдохнула она, не прекращая поцелуя. – Я на тебя запала, с самого начала, ты меня завел. Я сказала Ливи…
Она взяла его руку и направила ее под грубое шерстяное серапе[67]67
Серапе – мексиканская шаль или плед ярких цветов.
[Закрыть], которое было на ней надето. Больше на Беки ничего не было. Ее грудь легла в руку Чарльзу.
– Все, что хочешь, – зашептала она, неловко пытаясь расстегнуть его брюки. – Совсем все…
«Боже, помоги мне, – подумал он, вспоминая свою мать, Джулию: – Как там она говорила, спрашивая Чарльза, что ему купить на день рождения?» – «Все, что хочешь, дорогой. Тебе нужно просто сказать мне, и это будет твоим».
Он провел ладонью по ее бедру, по сильным ягодицам, пальцы дотронулись до треугольного холмика волос, заскользили ниже.
– Мне хорошо…
– Мне тоже, – ответил он тихим голосом. Как бы он хотел, чтобы все это происходило по-другому, чтобы они были сейчас одни. Но в то же самое время ему нужно было, чтобы все сейчас проснулись, увидели его вместе с Беки, вот так.
Чарльз снова ее поцеловал.
– Что-то не так? – спросила она.
– Ничего.
«Тео, и Бетти Саймонз, и Вера Май…» – он вздрогнул и снова почувствовал холод.
– Это кайф, – сказала она, вставая на колени. Она сняла серапе и отшвырнула его; теперь ее груди казались двумя огромными белыми мишенями, а волосы на лобке высохли и потеряли свой мокрый блеск.
– Кайф, – повторил он вслед за Беки.
– Потрогай меня там.
Он послушно просунул руку между ее ног.
Дыхание вырывалось из нее, как из тяжелоатлета, толкающего штангу. Она сдернула его брюки до колен.
– Какой красивый. Красивый. – Она наклонилась и поцеловала Чарльза, наполнила свой рот его естеством.
Гнев обуял его, гнев отчаянный, мстительный, непреклонный, полный злобы, и Чарльзу стало стыдно. «В том нет ни капли ее вины: она делала только то, что сама считала правильным и великодушным, любящим. Она не Вера Май, а я не Тео. Правильно? Правильно.» Он дотронулся до ее щеки, потом до затылка.
– Иди сюда, – попросил он. – Ложись со мной.
Она легла. Повисла секундная тишина, и она начала дрожать.
– Все в порядке, – сказала она. – Так всегда бывает. Когда я возбуждена, то начинаю дрожать. Только… произнеси, пожалуйста, мое имя вслух. Просто, чтобы я знала, что ты знаешь, это я. Просто скажи его один раз, чтобы я могла убедиться, что ты его помнишь.
– Беки…
– Ах! – Она дотронулась пальцем до его губ. – Это так мило и дружелюбно!
Форман лежал в своей кровати в номере «Сеньориала» и приказывал себе заснуть. Он опустошил свой мозг, выкинув из него все мысли, образы, фантазии и ночные страхи. Силой воли изгнал напряжение из кожи, мускулов и суставов. Он вытягивался и свертывался калачиком, открывал и закрывал глаза, ерзал и вертелся. Он лежал расслабленно и свободно, уносясь к столь близкому краю забытья и забвения.
Внезапно какой-то капризный нерв в паху натянулся, и Форман моментально проснулся. Его мысли унеслись назад, в Хикилиско и к Дженни. «Ты никогда не ощущаешь отсутствия этого до тех пор, пока не лишаешься этого». Пальцы Формана помимо его воли сомкнулись на дрожащем пенисе, члене, органе, – как ни назови, все его. Он отдернул руку и спрыгнул с кровати, потом, быстро одевшись, вышел из отеля. Он не разрешал себе думать о том, куда идет, приказал мозгу отключиться.
Ссутулив плечи, Форман бесцельно брел, постепенно уходя из центра и забираясь в пустынные улочки и аллеи, которые вели его то вверх, то вниз. Его сердце бешено колотилось, легкие работали с трудом, а в ушах эхом отдавалась музыка.
Таверна. Вращающиеся створки дверей. Резкий желтый свет, звук музыкального автомата и Текс Риттер оплакивает «Зенит». Форман заложил большие пальцы за пояс, презрительно, в манере ковбоев из вестернов, скривил рот, превратил свои глаза в лед, который должен вселять ужас в сердца мужчин, и вошел внутрь.
Только для туристов. Все тщательно спланировано и отрепетировано. Официанты все в черном, с серебряными позументами. Огромные сомбреро болтаются на спинах, на поясе в кобурах игрушечные пистолетики. И señoritas с большими, темными, как вишня, глазами, в малиновых, плотно обтягивающих фигуру платьях. Форман бросил изображать Гари Купера, подошел к стойке и заказал текилу[68]68
Текила – мексиканский крепкий алкогольный напиток, приготовляемый из агавы.
[Закрыть]. Он опрокинул стакан, закусил лимоном с солью, заказал еще. Потом – пальцы его дрожали – зажег сигарету и попытался отвлечься от своих низменных желаний.
Он думал о «Любви, любви». И о Шелли. Ее невинности. «Она попалась на пол пути, где-то между маленькой девочкой и взрослой женщиной – прекрасная девушка с печальными глазами. Попала в беду. В этот самый момент она должна лежать в постели с Бристолом. Он, наверное, вгрызается в это такое желанное тело с чувствительностью ничуть не большей, чем у борова, ковыряющегося в помойной яме. Форман быстро выпил, и бармен снова наполнил его стакан. Тогда пусть лучше будет он, потому что, конечно же, мистер Форман слишком чувствителен. Ладно, пусть будет так. Не стоит критиковать это, мистер Форман. Не так уж все плохо. Помогает мне понять, когда надо делать свой ход…»
«Неизвестно точно когда, но в самом ближайшем будущем, я погублю себя. Черные плохие мысли, ради Бога…»
Сквозь качающееся серое облако сигаретного дыма проступают кадры, медленно двигаются актеры. Толстые мужчины с самоуверенными глазами и лоснящимися губами, женщины, усыпанные бриллиантами, сморщенные коричневые шеи, торчащие из панцирей-платьев. «Какая разница. Какая разница по сравнению с… ФОРМАН! Форман. Фор…ман…»
Форман отбросил мрачные мысли и сосредоточился на том, чтобы серьезно напиться. Его сигарета догорела до самого фильтра и обожгла ему пальцы. Форман, громко выругавшись, швырнул окурок на пол. Высокий, крепко сложенный мужчина с толстой грудью и массивной челюстью, который пировал со своими друзьями за столиком неподалеку, прервал свой монолог и бросил на Формана подчеркнуто неодобрительный взгляд. Форман по-клоунски оскалился, потом зажег еще одну сигарету. Он взял свой стакан с текилой и, сосредоточенно сохраняя равновесие, занял позицию позади стула высокого мужчины.
– Беда Мексики заключается в том, – говорил высокий, – что люди здесь все еще живут в семнадцатом веке. У них нет энергии, напористости, нет честолюбия.
– Ну и дерьмо, – приветливо сказал Форман.
Великан кинул взгляд через плечо.
– Вали отсюда, приятель. – Он снова повернулся к своим друзьям. – Дело в латинском темпераменте, я полагаю. Это характерно для всей расы в целом. Все это смешанное потомство и так далее.
– А ведь и вправду дерьмо, – опять вмешался Форман.
На этот раз гигант повернулся на стуле и удостоил Формана пристального взгляда.
– Что тебе надо, приятель?
– Наложить большую кучу дерьма на то, что ты говоришь. Вот что мне надо.
– Он пьян, Дьюк, – взволнованно сказала одна из женщин за столом.
– Для одного ты слишком много сегодня принял, приятель, – произнес высокий.
Форман опустошил свой стакан, поставил его на стол.
– Слишком мало, говорю я вам по зрелому размышлению. Слишком мало для того, чтобы поверить той чуши, которую слышу от тебя.
– Ладно, приятель. Тебе, наверное, достаточно.
– «Наверное достаточно» не обязательно означает «достаточно». Или ты имеешь в виду, что «достаточно» означает «слишком много»? Или, может, ты полагаешь, что «достаточно» значит «хорошо», а «от добра добра не ищут»? Не могу сейчас вспомнить, кто это сказал, но точно знаю, что не я: «Жизнь такова, какова она есть». С другой стороны, я не сомневаюсь, что именно Виль Шекспир написал: «Хватит, как ежевики», – что просто другой хитрый способ сказать «достаточно». Ты не согласен?
Высокий мужчина отодвинулся вместе со стулом от Формана, наклонился над своим столом:
– Мексиканцы никогда ничего не смогут достичь, потому что они не способны мысленно представить себе позитивные результаты напряженной работы, результаты образования, бережливости и экономии…
– Mucho[69]69
Mucho – много (исп.).
[Закрыть] дерьма, – бодро прокомментировал сказанное Форман. – Какие вообще позитивные результаты приносила бедному мексиканцу его работа? Испанцы убивали его. Французы сделали из него раба. Гринго просто эксплуатировали его.
– Приятель, – сказал высокий, – иди домой.
– Дерьмо и дерьмо в квадрате…
Гигант задвигался с удивительной скоростью, одним быстрым и плавным движением вскакивая со стула, повертываясь кругом и коротким молниеносным замахом вонзая свой бугристый кулак в висок Формана. Форман не сделал попытки избежать удара. Кулак нападавшего достиг своей цели, и Форман упал. Кто-то завизжал, послышался звук отбрасываемых стульев. Форман криво улыбнулся, срыгнул и отключился.
– Этот чертов дурак даже не попытался дать сдачи, – сказал высокий мужчина.
– Не бери в голову, Дьюк… Он сам напросился. Ты просто дал ему то, чего он хотел. И все счастливы.
Форман открыл глаза. Кромешная тьма. Он испугался. Он подумал, что плохо себя вел, как-то гадко обидел Ивлен Маккартер, живущую в соседнем доме, что его отругали, потом отшлепали, потом отослали в его комнату. И он сидел в ней, остался без ужина и мечтал отомстить своей матери, мечтал, чтобы она умерла… И она умерла. А Пол знал, что в этом его вина, что он несет ответственность за это. Ему до боли хотелось рассказать обо всем кому-нибудь, но он так никогда не смог собраться с мужеством и открыть свою страшную тайну.
