Текст книги "Акапулько"
Автор книги: Берт Хэршфельд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
– У Шелли есть приятель по имени Бристол. Такой, похожий на бульдога мужик, которого переполняет животная энергия.
– У меня уже начинаются от него колики.
Джейсон потрепал ее по щеке.
– Почему бы тебе не поговорить с Бристолом? Пусть-ка он хорошенько узнает тебя. Но не слишком быстро, моя дорогая.
– А моя импульсивность?
– За нее я тебя и люблю. Но определенный контроль не помешает. Бристол принадлежит к другому поколению, и мы не хотим отпугнуть его.
– Больше ни слова, любимый. Благоразумие – это мое второе имя.
– Вон он, Харри Бристол, тот в синем…
– Он действительно немного смахивает на бульдога. О, Джейсон, ты такой умный! Ты будешь таким чудесным политиком!
– Саманта! – начала Марселла. – Это совершенно сказочный вечер. Тема для разговоров на весь сезон. Эталон, по которому будут мерить все прочие приемы.
– Мне очень приятно слышать это от тебя, Марселла.
Марселла наклонилась к подруге ближе.
– Я совершенно серьезно. Но я не об этом с тобой хотела поговорить… я об Агустине, вообще-то, конечно, не совсем об Агустине… Он такой милый мальчик, такой полезный. Я как-то упомянула, что ты сейчас одна, и Агустин рассказал мне об одном совершенно исключительном своем друге, который возит туристов на подводное плавание с аквалангами или что-то вроде этого. Его зовут Хулио, и он сейчас, так сказать, не занят. Агустин предложил привести его сюда показать, если ты захочешь с ним познакомиться.
– С твоей стороны очень великодушно позаботиться обо мне.
– Агустин…
– Поблагодари Агустина от меня. Но время сейчас для этого совсем неблагоприятно. Видишь ли, я уже стала маленькой пчелкой-труженицей сама.
– И ты уже нашла себе игрушку?
– В другой раз, возможно, я расскажу тебе…
Знатный молодой англичанин, жених знатной молодой англичанки, хлопнул немецкого инструктора верховой езды по плечу. Немец решительно обернулся. Англичанин сказал:
– Анджела попросила меня сделать вот это, – и ударил инструктора в рот. Немец качнулся назад, но удержался на ногах, отплевываясь кровью.
Инструктор последовал за англичанином, который прогулочным шагом возвращался на свое место, и хлопнул того по плечу. Англичанин с ленивой грацией обернулся, получил удар под дых и согнулся пополам. Немец нанес ему еще один удар, на этот раз ногой в лицо. Англичанин завалился на бок, на его губах выступила кровь. Немец промаршировал обратно. Группа молодых англичан унесла своего друга, призывая на помощь доктора.
Из двух врачей, дежуривших на этом приеме, один за некоторое время до описываемых событий навсегда исчез в мексиканском саду, а второй с одним из своих пациентов заперся в ванной комнате для слуг.
Шведский дирижер американского симфонического оркестра на белом жеребце галопом проскакал по выложенной плитами террасе и свалился в Римский бассейн. Конь выплыл на отмель и там стал, тяжело поводя боками и дрожа. Дирижер, отягощенный своими пистолетами и патронташем, пошел прямо ко дну. Для того чтобы вытащить его на поверхность, потребовалась помощь двух дюжих мужчин; наверху ему сделали искусственное дыхание. Во время этой процедуры заключались пари – выживет дирижер или нет.
– Кто ты?
Девушка была высокой и длинноногой, с лицом, по которому можно безошибочно определить отличницу в колледже. Если в нем не было ничего неправильного, то в нем не было и ничего запоминающегося. Такое лицо отлично сочетается с блузами от Макмулена и шотландскими свитерами. Она говорила сквозь зубы, и в ее голосе сквозило легкое нетерпение, как будто она с рождения обладала правом получать ото всех незамедлительные и точные ответы.
– Попробуй угадай, – сказал Форман. Эта девушка была почти такой же высокой, как Грейс Бионди, но ее телу не хватало естественной, бессознательной гордости Грейс.
– Ты мне не скажешь?
– А почему я должен это делать?
Девушка слегка покачала головой, выражая свою досаду.
– Почему ты отвечаешь вопросом на вопрос?
– Потому что у нас нет ответов?
– Задай мне правильный вопрос и я дам тебе первоклассный ответ, – сказала она.
– Кто я?
Она смерила Формана взглядом – его рубашку и джинсы.
– Американский хиппи в Мексике.
– Неверно.
– Пеон?
– Тоже неверно.
– Дай мне еще попытку.
Форман опорожнил свой стакан и отдал его девушке, а сам пошел прочь.
– Эй! – крикнула она ему вдогонку. – Мы еще не закончили нашу игру.
Форман продолжал идти. В баре он попросил полную бутылку скотча, ответив на возражения бармена одной из своих ужасных улыбок. В увенчанном куполом фойе для приемов Форман услышал, как кто-то произнес его имя вслух.
К нему подошла Шелли Хейнз.
– Передумай, – сказала она ему.
– По поводу?
– Ночной службы в церкви. Пойдем вместе.
– Ни за что. Но я подброшу тебя обратно в отель.
– Я иду в церковь.
– Заставь Бристола пойти с собой.
– Харри в церкви! О, это забавно. – Она пошла к двери, и Форман последовал за ней. На улице он отвел Шелли к красному «фольцвагену».
– Залезай, – скомандовал он. – Я отвезу тебя к собору.
– Пол – пай-мальчик. Спасибо, не надо. Я не хочу быть в церкви одна. Отвези меня к моему другу.
– Будет сделано.
Садясь в машину, Шелли ударилась головой и теперь свернулась на сиденье, потирая лоб. Форман залез за руль.
– Куда? – спросил он.
– На холм. Там классные виды. Каждое место в этом городе имеет классные виды. Ты заметил?
– Я заметил. Как называется улица?
– Когда мы приедем, я скажу.
Форман катался уже полчаса, когда Шелли наконец сказала:
– Вот она! – Он остановил «фольцваген», и Шелли открыла дверцу.
– Ты уверена?
– Спасибо, что довез, Пол – пай-мальчик. – Шелли поцеловала Формана и низко пригнулась, выбираясь наружу. – В другой раз, – торжествующе сказала она «жуку» и поспешила в гостиницу.
Шелли прошла мимо пустынной регистрационной стойки и поднялась вверх по лестнице, которая вела в комнату Морри Карлсона. Она постучала в дверь. Никакого ответа. Она постучала еще раз, мельком взглянув на номер комнаты. Не тот номер. Она пошла дальше, пока не обнаружила его комнату. Она постучалась и назвала свое имя. Изнутри раздалось какое-то осторожное шевеление. Шелли приложила ухо к двери и прислушалась.
– Морри, – зашептала она, думая, что он, может быть, спит. – Морри… – Дверь открылась и на нее уставился Морри: лицо вытянуто, под глазами мешки, щеки заросли щетиной.
– Морри! Я скучала по тебе! Всю ночь я скучала по тебе! – Шелли кинулась к нему, и ее порыв увлек их обоих в номер Морри. Весело смеясь, она легко закружилась на месте. – Я так много выпила, Морри! Больше, чем мне следовало бы. Сочельник, Морри. С Рождеством тебя! Я иду в церковь. Пойдем вместе, Морри, пожалуйста, пойдем со мной. Это будет так прекрасно, хорошо для нас обоих!
– Уходи, Шелли, – сказал он; голос его был тяжел и бесстрастен.
– Это важно, – настаивала она. – Не знаю, почему, но это важно.
Морри взял ее за плечи, пальцы его были жесткими.
– Проклятье! Обрати внимание. Тебе не нужно было приходить. Разве ты не видишь, – я не один.
Шелли сделала усилие и предметы перед ней начали принимать свои очертания. Женщина. На кровати. Голая. Сидит, поджав под себя колени.
– Пригласи свою подругу остаться, – произнесла она холодным тоном. – Двое на одного, чем не хорошо.
– Заткнись! – оборвал ее Морри. Он подвел Шелли к двери. – Ступай в свою гостиницу, ложись спать. Поспи – все пройдет.
Шелли была в коридоре, когда колени у нее начали подгибаться. Она чуть не упала. Шелли прислонилась к стене; через некоторое время она могла идти и выбежала из отеля.
Спускаясь с холма, Шелли с трудом удавалось удерживать равновесие. Дважды она споткнулась, чудом удержалась на ногах, ничего не видя перед собой. Не сознавая как, она нашла дорогу к zócalo, вышла к собору. Высоченные, сделанные из дерева двери главного входа были заперты. Держась за стену, она обогнула здание и подошла к боковому входу. Двери здесь были тоже заперты. Она обоими кулаками забарабанила в них.
– Я хочу войти в церковь!
– Что-то не в порядке, señorita?
Она подняла голову. У края тротуара стоял мужчина в форме; на его загорелом лице было встревоженное выражение.
– Я хочу войти в церковь…
– Señorita, – терпеливо ответил он. – Сейчас три часа утра. Будет лучше, если вы вернетесь к себе в отель, нет? Вы хотите, чтобы я вам помог?
– Нет. Со мной все в порядке. Со мной все в порядке.
– Я так не думаю, señorita.
Она закусила нижнюю губу.
– Со мной все хорошо. Очень хорошо. Я могу сама о себе позаботиться.
Мужчина пожал плечами и ушел. Шелли покинула zócalo, пересекла Костеру и вышла к пляжу. Оступилась, упала на одно колено, торопливо встала и быстро пошла дальше. У нее соскочила туфля, но она, казалось, и не заметила этого, зашагала быстрее, пока ноги не перестали держать ее, и она распласталась у воды, уткнувшись лицом в песок. Шелли лежала неподвижно, ожидая, когда все это кончится.
Со всей скоростью, которую только можно было выжать из четырехцилиндрового двигателя, «фольцваген» увозил Формана прочь из Акапулько. Он кашлял, и чихал, и звенел, преодолевая первый подъем у деревни «Ла Куарента-и-Очо». Стараясь отогнать туман, стоящий перед глазами, Форман, сгорбившись за рулем, напряженно вглядывался в пространство между двумя конусами света от фар, которые казались странными толстыми канатами, с усилием затягивающими его машину глубже в ночь. На дорогу выскочил кролик. Форман ударил по тормозам и крутанул в сторону руль; колеса выскочили на мягкую обочину. Кролик благополучно унесся в темноту, и Форман снова выжал газ.
Одной рукой он отвинтил пробку от бутылки со скотчем и сделал глоток. Крепкая жидкость рывком вернула его к действительности, он полностью проснулся и сделал второй глоток.
Время незамеченным уходило в пустоту, растворяясь в ночном воздухе, как будто жизнь сосуществовала только в этом крошечном автомобиле. Бесчисленные видения и кружащиеся в водовороте отблески яркого света освещали темные закоулки его сознания, напоминая о прошлых неудачах, погасших честолюбивых замыслах. Он выключил этот свет, разъединил все электрические цепи в мозгу, предпочтя им темноту, свое теперешнее уединение. Яростно сосредоточившись на дороге, Форман крепко сжимал руль: путешествие из ниоткуда в никуда требовало предельного внимания.
«Если только я не еду куда-то и что-то является правильным. Я зашел уже слишком далеко!»
Форман нажал на тормоз, и «фольцваген» с содроганием остановился. И заглох. Отказывался заводиться. Форман обругал аккумулятор и попробовал еще раз. Не заводится. Форман обозвал двигатель внутреннего сгорания (а заодно и телефон) аппаратами для адских мучений.
– Ну, еще один раз, – произнес он вслух.
Двигатель вернулся к жизни. Форман поблагодарил маленький автомобильчик, назвал его верным другом, плодом высочайшей инженерной мысли и пристального технического контроля за качеством продукции. Он снова поехал вперед.
Скоро показалась часовня и съезд на дорогу в горы. Он взял поворот, не сбрасывая скорости, едва не влетев при этом в канаву, и понесся через плато, забираясь все выше.
Форман вел машину, не думая об опасностях; «фольцваген» заносило, колеса скользили, а Форман только притормаживал на поворотах и давил на газ на коротких прямых участках дороги. Подъем, который он ощущал в себе, заставлял Формана ехать все быстрее. Внезапно машина накренилась в одну сторону, прочертила боком по скале, один или два раза подпрыгнула – и покатилась дальше.
На крутом подъеме мотор натужно взревел, автомобиль протестующе задрожал, но все-таки, хоть и с большим трудом, преодолел перевал и кинулся вниз, по противоположному склону. Сразу вслед за этим изможденная машина намертво встала в глубокой лощине.
Форман выругался и снова приступил к процедуре запуска двигателя. Ничего не получалось. Он ласково обратился к маленькому автомобильчику, справился о его здоровье и эмоциональном состоянии. Нежно погладил приборную доску и включил зажигание. Мотор застонал, заскрипел и замолк.
Форман обрушил кулак на приборную доску и обругал «фольцваген». Автомобиль не отвечал. Форман сменил тактику, заговорил с соблазняющими интонациями. Клялся в вечной любви и заботе, а также в регулярной смене масла. Ничего.
Испытывая сильное внутреннее отвращение, Форман обнаружил в кабине фонарь и пошел посмотреть на двигатель. Фонарь отказался светить. Он зашвырнул его в темноту и зажег спичку. В ее дрожащем свете двигатель казался собранным чересчур изощренным механиком и выглядел совершенно непостижимым скопищем всяких устройств и штучек. До того как спичка догорела до конца, Форман успел определить, где в нем находится карбюратор. Сделав это открытие, он после трудов праведных забрался на водительское сиденье и отхлебнул из бутылки со скотчем еще.
Подкрепившись, Форман отошел к обочине и облегчился. Потом, довольный своими способностями, протиснулся на крошечное заднее сиденье «жука», хлебнул еще и начал петь:
Он исследовал потайные закоулки своего одурманенного сознания в поисках следующего куплета, но отчаялся обнаружить его там. Найдя быстрое успокоение в очередном глотке скотча, Форман завинтил бутылку и любовно отставил ее в сторону. Вслед за этим он сложил руки на груди и позволил своим глазам закрыться.
– На помощь! – прокричал он напоследок в темноту ночи и счастливо отошел ко сну.
Глава 9
Чарльз равномерно и непрерывно покачивался под непонятное, но неприятное жужжание. Постепенно он начал просыпаться, но покачивание не прекращалось. Его глаза неохотно открывались, и он огляделся вокруг. Он находился в многоместном фургоне, направляющемся через горы на юг, к Оахаке.
За баранкой сидел могучий мужчина с розовыми щеками и рыжими волосами, по бокам тронутыми сединой. Огромные, мясистые руки сжимали руль как игрушку, а весь фургон казался всего лишь послушным придатком этого здоровенного великана и силача.
– А ты здорово спал, – сказал гигант.
Чарльз потер глаза.
– Наверное, я не самый лучший из попутчиков, раз дрыхну вот так все время.
Здоровяк густо и раскатисто захохотал.
– Я большой приверженец сна. Один малый, когда я попал в армию, мне посоветовал так: «Милю бежишь, – милю отдыхай». Точно как про меня сказано. – Его розовое лицо стало серьезным. – Тебе что-то снилось.
– М-м?
– Какой-то нехороший сон. – Мужчина за рулем в первый раз посмотрел на Чарльза. У него были грубые и резкие, словно высеченные тяжелой рукой, черты лица, короткий и сильный нос, полные и всегда готовые раздвинуться в улыбке губы, а взгляд глаз под светлыми бровями – прямым и ясным. – Ты что-то бормотал, какие-то звуки, словно ты чем-то огорчен.
– Я не помню, что мне снилось, – ответил Чарльз, надеясь закончить этот разговор.
Гигант усмехнулся и стал смотреть на дорогу впереди.
– У меня раньше тоже так было. Но я стал приказывать своему мозгу, нацеливал его, и в конце концов научился запоминать. Каждое утро я лежал в постели, пока не вспомню. У меня были иногда первоклассные сны, такие стоит помнить. – Чарльз ничего не ответил, и несколько минут они ехали в молчании. – Мы так еще и не познакомились, – нарушил тишину великан. – Мне кажется, ты заснул прямо сразу, не прошло и минуты после того, как я тебя посадил.
– Я Чарльз Гэвин.
– А меня зовут Мейлман.
– Вы путешествуете в автомобиле по Мексике? – спросил его Чарльз.
Смех Мейлмана был похож на извержение вулкана.
– Попробуй еще раз, Чарльз. Две попытки каждому клиенту на руки. А клиент всегда прав.
– Вы торговец?
– Был когда-то. Может, меня и сейчас можно так назвать.
Чарльз увидел возможность увести разговор от себя и с готовностью воспользовался ею.
– А что вы в настоящее время продаете?
Снова раздался оглушающий хохот.
– Надежду. Вот мой товар, если можно так сказать.
Чарльз осторожно посмотрел на водителя:
– Вы нечто вроде миссионера?
– Вообще-то, я никогда еще не думал о себе так. Может быть, ты прав. Миссионер без Бога и без церкви. Надежда – моя молитва, а работа – литания. И эту Святую Троицу венчает вроде как моя гордость.
Сначала Мейлман показался Чарльзу неким продолжением своего фургона, шофером, не более того. Потом – незнакомцем, чужим, еще одним представителем того поколения, что несет другим только лишь разочарования и неудачи. Но теперь Чарльз уже не был в этом так уверен.
– Зачем ты едешь в Оахаку, Чарльз? Что ты там будешь делать?
Чарльз замкнулся.
– Смотреть по сторонам, что-то вроде этого.
– Хороший городишко, – сказал Мейлман. – В нем есть университет, люди там дружелюбные. В это время года там полно народа. У тебя там друзья?
Чарльз один раз кивнул и посмотрел в боковое окошко. Мейлман усмехнулся:
– Я живу за городом, местечко называется «Эль Ранчо». Любой покажет дорогу. Если нужно будет переночевать, ищи меня. Это на запад от города…
Никто из них не произнес ни слова до той самой минуты, когда Чарльз выбрался из фургона у отеля «Сеньориал» на городской zócalo. Он поблагодарил Мейлмана за то, что тот его подвез. Великан махнул на прощание своей мясистой ручищей и укатил прочь, не оглянувшись.
Когда Чарльз прибыл в Оахаку, до Рождества оставалось два дня. Рабочие устанавливали павильоны и столы для участников Выставки редиса, для азартных игр, аттракционов, тиров и продавцов buñuelos[118]118
Buñuelos – вид пончиков (исп.).
[Закрыть].
Под арками напротив площади разместилось маленькое кафе; сидящие за столиками иностранцы оживленно рассказывали друг другу свои приключения в Митле, или в Монте-Албан, или на базаре. Мексиканцы читали, потягивая экспрессо. Остальные просто разглядывали проходящих мимо.
Смуглый мальчишка с ослепительной улыбкой попытался заставить Чарльза приобрести слоника из оникса. Мимо прошла девица, торгующая вразнос жевательной резинкой «Чиклетс»; какая-то старуха сделала решительную попытку продать Чарльзу шаль из Митлы. Он отказался от всего.
Вспомнив слова Беки о том, что рано или поздно все приходят на zócalo, Чарльз вступил на paseo[119]119
Paseo – бульвар, аллея (исп.).
[Закрыть], обрамляющий площадь по кругу, и пошел по нему, вглядываясь в лица на скамейках. Сделав два круга, он оставил эту затею и опустился на свободное место на железной скамье, рядом с черным мальчишкой примерно своего возраста.
– Только что приехал? – спросил тот.
Чарльз кивнул.
– Что, заметно?
– Такой у тебя вид: «ни кола, ни двора, ни друзей». Правильно?
– Точно. Ты знаешь тут одну девицу, Беки зовут? Или Ливи?
– Вроде нет.
– Угу. Они должны быть в городе. Думаю, найду их.
– Верь, малыш, – ответил черный мальчишка. – Если нужна койка, спроси Леона. Леон из Чикаго. Скажи ему, что тебя Энди послал. Это братишка.
Вход в гостиницу к Леону был с боковой улочки: узкая дверь, открывающаяся в мрачный коридор. За стойкой регистрации стоял огромный негр с выбритым черепом. Леон.
Чарльз представился, сказав, что его направил сюда Энди, и спросил, не найдется ли у Леона свободной постели.
– В этом городе ошивается миллион парней, из них у меня ночует половина. В сто втором уже есть пятеро. Думаю, еще один не наделает никакого вреда. Пять песо за ночь. Деньги вперед.
Чарльз уплатил и спросил Леона, не встречал ли тот Беки.
Леон отрицательно покачал своей массивной головой.
– Погуляй по площади, может и встретишь там ее. Берегись легавых. Они здесь сообразительные и крутые, а с такими волосами, этим рюкзаком, твоим прикидом, они уже наверняка тебя заметили.
– Я не собираюсь искать приключений на свою голову.
Чарльз разместил свой рюкзак на свободной койке в номере 102 и опять вышел на улицу. Церковные колокола отбили час, когда он снова появился на zócalo; Чарльз нашел свободное место на скамье, сел лицом к улице и принялся ждать. Вокруг площади, неспешным ритуальным конвоем проезжали машины – «датсуны», «фольцвагены», иногда американские марки. При малейшей задержке водители изо всех сил давили на сигнал. С ревом, нарушая и не нарушая правила, проносились мотоциклы, спешащие в никуда. Свистки одетого в хаки дорожного полицейского сопровождали каждую смену светофорных огней.
Полдень прошел, и темп жизни на площади убыстрился. Мимо, под своим шевелящимся и неспешно плывущим в небе товаром, продефилировал продавец воздушных шариков; разноцветные драконы, черные осьминоги, шары, напоминающие розово-белых гномов в красных треуголках, развевались у него над головой. Один сверкающий глобус оторвался и понесся ввысь, стремительно уходя к серым и белым облакам, повисшим над горами за городом.
Быстро спустилась темнота. Устав и проголодавшись, Чарльз покинул свою скамейку. У ближайшего лотка он взял buñuelo. Плоская, круглая булочка подавалась в дешевой глиняной миске, обильно поливалась медовым сиропом, стоила два песо и была восхитительна. Чарльз попросил вторую. По традиции, если ты съел buñuelo, ты должен разбить глиняную чашку о тротуар. Чарльз спросил у молодого мексиканца: «Почему?»
– Fíjese, – ответил тот, пожав плечами, – я не могу вам сказать.
– Перед тем как разбить чашку, надо загадать желание, – объяснил другой парень. – Такой обычай.
Пожилая дама поблизости, услышав их разговор, рассмеялась и дала свое толкование:
– Вы разбиваете чашку просто из удовольствия разбить чашку.
Чарльз швырнул свою миску оземь; она не разбилась. Улыбки зевак. Чарльз раздавил ее ногой и заработал аплодисменты.
Поток пешеходов на площади стал гуще. Женщина, продающая вышитые вручную салфетки; товар сложен в корзине у нее на голове, а в шали на груди сидит младенец. Молодые американцы в мексиканских кожаных сандалиях и домотканых рубашках. Мексиканские юнцы в брюках в обтяжку и фабричных сорочках; их девицы в мини-юбках. Туристы с фотоаппаратами. Campesinos, флегматично уставившиеся на изящные детские ясли позади помоста для оркестра. Продавец costaricas, этих миниатюрных, не толще бумажного листа, вафель.
Одетые в одинаковую форму музыканты не помосте сыграли серенаду Шуберта. Закончив, они принялись за марш Джона Филипа Соузы; при первых его звуках Чарльз встал и отправился в открытое кафе через улицу. Он заказал шоколадный пирог и кофе и почувствовал, что сделал это очень по-американски. Пирог оказался восхитительным, кофе паршивым.
Чарльз размышлял над тем, не взять ли ему еще пирога, когда услышал свое имя. Девушка, бегущая к нему из толпы на площади, была Беки. Она поцеловала его, звучно и долго, а потом они начали говорить, оба одновременно. Рассмеявшись, они остановились.
– Я думала, мы уже не увидимся, – сказала она.
– Чарльз Гэвин отвечает за свои слова. Я же сказал, что приеду.
– Привет, Чарльз! – Он обернулся и увидел Ливи. – Рада, что ты решился, – добавила она, без особого, впрочем, энтузиазма.
– Привет, Ливи.
– Так ты об этом чуваке говорила. – Слова принадлежали невысокому жилистому пареньку с маленьким ртом и буйной прической. Он кинул на Чарльза мрачный оценивающий взгляд.
– Познакомься со Счастливчиком, – представила его Ливи.
– Привет, Счастливчик.
Счастливчик что-то хрюкнул в ответ.
– Счастливчик заменил Мороза, – объяснила Ливи.
– И это определенный прогресс, – сказала Беки. – Я так думаю.
Чарльз улыбнулся Беки.
– Старушка, я ряд тебя видеть. Я уже было хотел поднять белый флаг. Весь день сижу и жду, и никакой Беки.
– У тебя, наверное, денег куры не клюют, – вмешался Счастливчик, кивая на крошки, оставшиеся на тарелке Чарльза.
– Не совсем. Но я могу вас немного угостить.
Счастливчик уселся за стол.
– Я буду то, что ты будешь. – Чарльз подозвал официанта.
С набитым ртом, Счастливчик принялся рассказывать Чарльзу, что успел побывать в Хашбери, в Ист-Вилледж, в общине в Вермонте.
– Везде лажа, – признался он. – У меня особые пристрастия.
– Какие? – спросил его Чарльз.
– Хорошая погода и еще Утопия.
– И где, ты думаешь, она находится? – снова поинтересовался Чарльз.
– В твоей голове, больше негде, приятель. Находишь нужную комбинацию цифр, и замок в двери открывается.
– Счастливчик оттягивается на всем, чем можно, – объяснила Ливи. – Марихуана, ЛСД, опиум…
– Все это, конечно, классно, но не самое крутое. Сегодня вечером…
– Волшебные грибы[120]120
«Грибы» – по всей вероятности, имеются в виду головки кактуса «пейотль», содержащие мескалин и обладающие наркотическим действием. К грибам на самом деле не относятся.
[Закрыть], – доверительно сообщила Ливи.
– Тут есть один парень, – сказала Беки, – обещал нам все достать.
Волшебные грибы. Чарльз слышал о них. Он почувствовал возбуждение и интерес.
– Грибы откроют настоящий мир, – говорил между тем Счастливчик. – Полный улет, магические видения, грохочущие картинки, истина…
Чарльз вспомнил одну квартирку, маленький притончик на Хьюстон Стрит. Там, даже отключившись от всего, в клубах марихуанового дыма, он не нашел альтернативы тому миру, который принадлежал Тео… и когда частный детектив, нанятый его родителями, вытащил Чарльза оттуда и доставил домой, на квартиру Джулии, Чарльз больше играл злобу, чем на самом деле чувствовал ее. Он тогда достаточно равнодушно отнесся к идее поездки в Акапулько и отправился в Мексику скорее из-за стремления свалить из Америки в поисках чего-то лучшего.
– Марихуана… ЛСД… теперь грибы, – что-то я пока не наблюдаю нирваны, – сказал Чарльз.
– Что у тебя за приятель? – проворчал Счастливчик.
– Не будь пай-мальчиком, Чарльз, – вмешалась Ливи. – Мы взаправду улетим.
Беки взяла Чарльза за руку.
– Ты идешь с нами. Это решено, да?
– Наверное…
– Конечно, – подытожила она. – Договорились. Я считала, что уже потеряла тебя, мой милый мальчик, и грустила. Думала, твой славный папашка взял тебя в оборот.
Чарльз сделал гримасу.
– Что там у тебя с ним вышло?
– Все и ничего. Все то же самое, мне кажется, без изменений. Слушай, я не хочу говорить об этом, ладно?
– Хорошо, нет смысла по сто раз обсасывать одно и то же, – ответила Беки. – Мы отвалили от них, и это главное.
– Когда этот парень с грибами должен нарисоваться? – спросила Ливи.
– Около полуночи.
– А что будем делать до этого?
Счастливчик свирепо посмотрел на нее.
– Ждать…
Они подождали. И выпили еще кофе. И поговорили.
– Как ты добрался до Оахаки?
– Голосовал.
– Всю дорогу из Акапулько?
– Было не так уж плохо. Один удар – и я уже был в Мехико-Сити. А потом муж и жена, они школьные учителя из Детройта, подбросили меня до самого Пуэбла. Оттуда на грузовике с арахисом, меня довезли до какого-то индейского поселка. Одна семья пустила меня переночевать, а утром накормили тортильями с бобами и дали мне в дорогу бананов и апельсин. Тогда-то меня и посадил к себе Мейлман.
– Кто? – спросила Ливи.
– Мейлман. Забавный тип. Одно время он вроде бы мне даже понравился, показался мне не таким, как все. А потом начал задавать вопросы, ну я и сдал назад.
– Я слышал о Мейлмане, – сказал Счастливчик. – У него что-то наподобие школы, вроде бы для работающих в социальном обеспечении, чтобы помогать бедным мексиканцам. Просто хохма! Если хочешь помочь беднякам, дай им много хлеба, чтобы они перестали быть бедными.
– Точно! – подтвердила Ливи.
– Может быть, – сказал Чарльз. – Но какой криминал в том, что ты пытаешься помочь людям?
– Дерьмо, – ответил Счастливчик. – Готов поспорить, Мейлман лопатой гребет деньги, которые ему отпускает на эту школу федеральное правительство.
Чарльз вспомнил вулканический хохот человека, который, казалось, ничего не боится. Чарльз открыл рот, чтобы возразить, потом захлопнул его. Наверное, Счастливчик прав. Наверное, Мейлман просто другой вариант этого великого филантропа Тео, просто его версия звучит лучше.
– Счастливчик, – воскликнула Ливи. – Смотри, кто к нам идет.
Мексиканец среднего роста в белых штанах, цветастой рубашке и сомбреро. Через плечо перекинуто с десяток серапе.
– Серапе! – предлагал он туристам, сидящим за столиками на тротуаре. – Очень хорошие серапе. Очень красивые. – Он остановился перед Счастливчиком. – Серапе, señor?
– А почему нет? – сказал Счастливчик. – Показывай, что там у тебя есть.
Мексиканец поочередно оглядел их лица, взгляд у него был спокойным и твердым. Потом, не торопясь, начал показывать свой товар.
– Вот это, – сказал он, – это Чакмул, бог дождя майя. Очень хорошее, вам повезло. И вот это. Очень красивые птицы, натуральные цвета. Очень много работы и всего двести семьдесят песо.
– Слишком много dinero[121]121
Dinero – деньги (исп.).
[Закрыть], – сказал Счастливчик.
– Señor, цвета, работа!
– Не совсем мой стиль, – заключил Счастливчик. Он наклонился вперед, голос его стал тише. – Ты добыл информацию, о которой я тебя просил?
Мексиканец начал снова сворачивать свои серапе.
– Señor, у меня есть то, что вам обязательно понравится. Недалеко отсюда маленькая комнатка, где я держу другие серапе. Очень красивая работа. Если вы пошли бы со мной, я бы вам показал. Решайтесь. Одни большие, другие маленькие. Все очень красивые. И стоят не так много долларов. Вы пойдете?
– Конечно, – ответил Счастливчик, поднимаясь. – Мы все пойдем.
Пройдя темной тихой улочкой неподалеку от площади, они остановились перед старой деревянной дверью. Мексиканец впустил их в узкий дворик, который неожиданно расширялся. По одну его сторону были квартиры, по другую – высокая каменная стена. Они проследовали за мексиканцем к последней двери, вошли внутрь; хозяин зажег свет. Крошечная комнатушка, низкий потолок. Единственная лампочка без всякого абажура, венчающая свисающий сверху провод. Вдоль одной стены, на лавке, свалены серапе.
– Моя работа, – заговорил мексиканец без скромности. – Я сам делаю рисунок. Сам продаю. Это очень трудная работа. Чтобы сделать хорошее серапе, нужно восемь, может, девять дней.
– Вы их сами все делаете? – спросил Чарльз.
– Семья, они мне помогают. Готовят шерсть, краски. Но работа только моя. Хотите посмотреть?
Вмешался Счастливчик.
– Давай поговорим о грибах.
Мексиканец дружелюбно кивнул.
– Все готово.
– Ну, здорово! – воскликнул Счастливчик. – Ты нас заберешь?
– Утром, señor, очень рано. Здесь будет мой приятель. Он поедет навестить семью. Отведет вас туда, где есть грибы.
Счастливчик нахмурился.
– И сколько нам все это будет стоить?
– Señor, это очень непростая вещь.
– Сколько?
– Одну сотню песо, señor.
– Ты смеешься надо мной! – сказал Счастливчик. – Я дам тебе десять.
– Señor. Это опасно. Полиция сердится на людей, которые делают то, что я делаю. Очень суровое наказание. Семьдесят пять песо и еще двадцать пять моему другу.
– Дерьмо, – ответил Счастливчик.
– Заплати чуваку, – сказала Беки. – Мы так и думали.
– Не надо меня дурить, понятно? Сорок и десять – мое последнее предложение.
– Нет, нет. Ваша цена не стоит опасности.
– А вы, ребята, здесь неплохо устроились, – сказал Счастливчик.
– Señor, на площади сейчас полно туристов. В это время года я могу продать много серапе.
– О'кей, пятьдесят и двадцать.
– Señor, с вами не сторгуешься. Bueno. Я согласен. Пятьдесят и двадцать.
– Ладно, – ответил Счастливчик, глядя на остальных. – Учтите, сваливаем поодиночке.
Две пары: в старом автомобиле-фургоне Счастливчика, бок о бок, под несколькими одеялами, докуривая последнюю травку, изредка перебрасываясь словами.
