Текст книги "Акапулько"
Автор книги: Берт Хэршфельд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)
Глава 16
Марселла лежала на спине, стараясь отключиться от назойливого гудения телефона, снова сосредоточиться на восхитительной сцене с ней и Агустином, которой одарил ее сон. Наконец, недовольно пробормотав что-то, она с закрытыми глазами нашарила телефонную трубку. Агустин, лежащий рядом, зашевелился, но сразу же снова заснул.
– Bueno, – произнесла Марселла, изо всех сил желая сейчас вновь оказаться в своем сне.
– Слушай, gringa, – донесся до нее грубый голос, с сильным акцентом выговоривший английские слова.
Марселла автоматически возразила:
– Я кубинка.
– Я скажу то, что собираюсь сказать, только один раз, и повторять я не буду.
– Кто это?
– Я буду говорить о сеньорите Мур. В данный момент она в безопасности. Ее покормили и ей отвели место, чтобы поспать. Ей никто не причиняет вреда. Пока… Ты ее подруга, поэтому мы обращаемся с нашим предложением к тебе. Послезавтра, до наступления вечера, нам должен быть заплачен один миллион песо, в противном случае сеньорита будет убита. Платишь деньги, – и ее отпускают на свободу, целую и невредимую.
Марселла села на кровати и включила ночную лампу.
– Только попробуйте что-нибудь сделать Саманте…
– Собери деньги, – продолжал голос почти печально. – Сеньорита Мур богатая женщина, ее друзья тоже богатые люди. Потом она вернет вам всем те деньги, которые были уплачены за нее, нет? И все, таким образом, будут довольны.
– Вы сошли с ума! У Саманты нет таких денег!
– Не думай, что мы дураки. Богатая gringa, кинозвезда. Пожалуйста, сделай то, что я тебе сказал, или сеньорита скоро умрет. – Он повесил трубку.
Марселла покачала головой.
– О, зачем только они позвонили именно мне?! – пробормотала она. – Что же мне теперь нужно делать? – Она взглянула на спящего Агустина: гладкое, безмятежное лицо, легкое и ровное дыхание. Марселла не хотела будить бедного мальчика. И все же, он был мужчиной и, наверное, сможет подсказать ей, как выпутаться из этого сумасшедшего дела. Черт, почему же они не позвонили кому-нибудь другому? Она дотронулась до плеча Агустина. – Давай, любовничек, просыпайся!
По-прежнему не открывая глаз, Агустин положил ладонь между полных ног Марселлы.
– О, какой же ты милый шалунишка, малыш! Но это серьезно.
– Qué pasa[147]147
Qué pasa – здесь: что случилось (исп.).
[Закрыть]?
– Они позвонили мне. Те люди, которые увезли Саманту. Только что. Они хотят за нее миллион песо. Как будто у меня он есть, этот миллион. И даже если бы я его имела, я бы ни за что не стала платить такие бешеные деньги даже за собственную мать. Особенно за свою мать, за эту стерву.
Агустин сильнее прижал ладонь к ее телу.
– Пусть за нее платят гринго, – сказал он.
– Какие гринго, любовничек?
– Она же кинозвезда, нет?
Она убрала его руку, как будто та мешала ей думать яснее.
– Миллион песо не так уж много за друга, – продолжил Агустин. – У сеньориты, должно быть, много богатых друзей. – Агустин закрыл глаза.
Марселла обдумала его слова.
– Бернард! – воскликнула она вслух. – У этого французика денег куры не клюют. – Она позвонила Бернарду – того не было дома. Тогда Марселла набрала его номер в контору – он ответил.
– Бернард, дорогой, – начала она. – Это Марселла. Что за ужасное время для работы! Я насчет Саманты…
– В настоящее время я жду сообщения от похитителей.
– Они мне позвонили.
– Вам? Почему вам?
Марселла пересказала ему телефонный разговор. К тому времени, как она кончила рассказ, сопение Бернарда на том конце провода стало громким и раздраженным.
– Один миллион, – сказал он. – Я могу уверить вас, что у Саманты нет такой суммы наличных денег. Но можно продать «Морскую Звезду», потом кое-какую собственность в Пуэрто-Маркес и, конечно же, Виллу Глория…
– Да Саманта скорее умрет, чем продаст этот дом…
– Да. Кроме того, все это заняло бы слишком много времени. А у нас в запасе менее двух суток.
– Бернард, – начала Марселла. – У вас наверняка есть свободные средства…
– У меня?! – в ужасе взревел Бернард. – Мои активы сами по себе не являются ликвидными – превратить их в деньги невозможно. Мы должны обратиться к кому-нибудь другому за деньгами. Я ведь по существу бедный человек… Придумал! Что вы скажете об американце?
– Бристол! Какая замечательная мысль! Эти киношники всегда…
– Нет, нет, этот гол, как сокол. Я имею в виду Гэвина. Он непременно сможет быстро раздобыть такие деньги. Один телефонный звонок своим банкирам в Штаты и…
– Бернард, – сказала Марселла и погладила Агустина по щеке. – В вас сидит гений. Но разве нам не следует поставить в известность полицию?
– Полицию! – в смятении воскликнул Бернард. – Да вы, наверное, сошли с ума! Полиция присвоит выкуп себе, и Саманта будет убита! Нет, нет, мы должны найти и заплатить деньги тихо, частным порядком. Что сказали похитители – когда они в следующий раз свяжутся с нами?
– Они ничего не сказали. О, Боже, вы имеете в виду, что они позвонят мне опять? Надеюсь, нет. Я просто эмоционально не готова к таким сильным переживаниям.
– Сообщите мне, когда они позвонят. Сразу же, до того как об этом узнает кто-нибудь еще. Вам понятно, Марселла?
– Да, Бернард.
Она положила трубку на рычаг.
– Ну и ночка! – сказала Марселла вслух. – Я в таком шоке, у меня вся нервная система расшатана. Не смогу даже глаз сомкнуть сегодня. Агустин, дорогой Агустин, проснись! Будь хорошим мальчиком, сделай мне массаж. Мое тело все горит от расстройства… Да, малыш, вот здесь. Везде-везде, не пропусти ни единого местечка. О, о-о, вот так… хорошо, очень хорошо. Не так сильно. Да, да, отлично, вот так правильно. Ах, Агустин, какой же ты прекрасный шалунишка…
Первые лучи солнца омыли Акапулько, когда армейский отряд, усиленный десятком основательно вооруженных полицейских в синей форме, собрался на Костере. Лошадей к горным отрогам решено было доставить в специальных фургонах; их погрузка сопровождалась громкими криками и обильной руганью. Когда эта операция была завершена, солдаты заняли свои места в открытых грузовиках. Два фотографа, привезенные Джерри Баумером из Лос-Анджелеса, без устали щелкали своими аппаратами, снимая все, что только подворачивалось под руку.
Тео Гэвин – бриджи, сверкающие сапоги, сомбреро, пистолет у пояса и ружье в седельной кобуре – неподвижно сидел на своем сером в яблоках жеребце, пока фотографы заканчивали суетиться вокруг него. Потом он изящно соскочил на землю, передал лошадь одному из полицейских для погрузки в фургон и подошел к тому месту, где за происходящим наблюдал Джерри Баумер, а также Пол Форман, Харри Бристол и Бернард Луис Фонт.
– Вы были великолепны, мистер Гэвин! – с энтузиазмом прокомментировал Баумер. – А это сомбреро – отличный штрих к вашему образу!
Тео удобнее пристроил свой пистолет на поясе и пожалел, что не взял более легкое оружие, хотя бы тридцать восьмого калибра.
– Мы скоро отправляемся. Я буду в командирской машине, вместе с майором. Пусть один из фотографов все время едет впереди.
– Можете быть спокойны, сэр. Я уже сказал Герману, что нам нужно; он хороший мальчик, сделает все, как надо.
– Здесь все дела остаются на тебе, Джерри. Во всем что касается денег, я дал Бернарду необходимые указания. Средства поступят в «Банко де Коммерсио» к полудню. Тем не менее…
– Похитителям не будет выплачено ни цента до тех пор, – встрял Баумер, – пока мы не получим вашего согласия.
– Совершенно верно. Если солдаты не слишком будут меня задерживать, я выйду на след этих негодяев к обеду, а когда они попадутся мне на глаза… – Он взглянул на Формана. – Тебе следует поехать с нами, Пол. Взял бы с собой оператора и остальных. Это непременно будет захватывающе, потом мог бы вставить в свою картину.
– Спасибо, Гэвин, но я уже раньше видел этот фильм. Только вот никак не припомню сейчас, кто играл твою роль.
– Делай, как знаешь. – Тео отдал честь и мимо длинной вереницы машин направился к голове колонны.
– Чудесно, – сказал Бернард.
– Настоящий мужчина, – сказал Баумер.
– Козел, – сказал Бристол, отворачиваясь.
Форман подумал о племени Чинчауа: «Каждый мужчина – отличный стрелок, каждый в этих иссеченных горах – у себя дома. Дон Мигель, несомненно, ждет кавалерию и уже, наверное, расставил своих людей по стратегическим позициям. Как только солдаты приблизятся к Чинчауа на расстояние выстрела, они будут моментально уничтожены. Беспомощные мишени в тире. И Грейс – словно в капкане между этими двумя силами…»
– Пошли, – приказал Бристол.
– Что? – отозвался Форман.
– Пора возвращаться к работе. Нам нужно заканчивать картину.
Глаза Формана поочередно перебегали с одного лица на другое.
– Я думаю, я смогу помочь.
– О чем, черт побери, ты говоришь? Ковбои и индейцы – это номер Гэвина. А ты делаешь мой фильм.
– У Саманты осталась в этом фильме заключительная сцена, – несколько оживился Бернард. – У нас подписан контракт…
– Засунь свой контракт знаешь куда? – оборвал его Бристол. – Форман, собирай труппу и начинай работать. Обойдемся без этой Мур.
В бледном утреннем свете длинное лицо Формана казалось серым, глаза глубоко запали. Но до того как он смог ответить, заговорил Джерри Баумер:
– К середине дня, мистер Бристол, весь мир узнает о том, что сейчас здесь происходит. Информация об этом прямо сейчас передается по телефону. Из Хьюстона сюда уже вылетела бригада телевизионщиков. Люди будут возмущены, когда узнают, что вы вырезали Саманту Мур из своего фильма в тот самый момент, когда ее жизнь находится в опасности. Они скажут, что вы жестокий человек, что вам наплевать на других. Они скажут…
– Что, черт побери, я могу сделать со всем этим? У меня своих проблем полон рот!
– Бедная Саманта, – сказал Бернард. – Мы тут разговариваем, а она в это самое мгновение может уже быть мертва.
– Чушь собачья! Похитителям нужны бабки, а цена на трупы сейчас такая, что за эти деньги не попадешь и в платный сортир!
– Ах, – ответил Бернард. – Но если она мертва, мы этого не знаем? В этом случае нам все равно придется раскошеливаться…
– Вы совершенно правы, – согласился Баумер. – Мистер Гэвин не тот человек, который стал бы надеяться на счастливый случай, если речь идет о жизни его приятеля. Или приятельницы.
– Харри, – сказал Форман. – Если бы я был на твоем месте, я бы очень тщательно обдумал свой следующий ход. Не допусти ошибку. Плохие отзывы в прессе могут уничтожить всю твою карьеру и этот фильм тоже. Будь я тобой, Харри, я бы отменил сегодняшнюю съемку.
– Но смета… – Бристол запнулся, оглядывая собеседников в поисках хоть одного сочувствующего лица.
Продюсер остановил глаза на Джерри Баумере. Но и тот разделял мнение остальных:
– Подумайте о рекламе, об известности, которая будет сопровождать вашу картину. О вашем фильме заговорят по всему миру, все люди узнают, что в нем главную роль играет Саманта…
– Она играет не главную роль, – угрюмо поправил его Бристол.
– Ну, так должна играть! – нимало не смутившись, вскричал Баумер. – Почему бы не переписать ее роль, расширить ее, придать ей основной, заглавный характер?
– Именно! – счастливо завопил Бернард.
– К вечеру, – продолжал Баумер, – Акапулько станет центром связи для всего мира. Миллионы слов и фотографий разлетятся отсюда по свету…
– И все о Саманте, – вставил Бернард.
– Миллионы слов, – повторил Баумер.
– Если бы я мог быть уверен, что в каждом сообщении упоминался бы мой фильм и…
Баумер снисходительно улыбнулся.
– Я нахожусь в таком положении и на такой должности, которая в состоянии на практике гарантировать это.
– Мяч на твоей половине, Харри, – сказал Форман.
Бристол выдохнул.
– Ладно, Форман, на сегодня ты получаешь выходной. Но пусть тебе это не ударит в голову. Ты слишком много сражений выиграл у меня, смотри, как бы тебе в конце концов не вылететь на улицу, голой задницей вперед…
Форман, уже спешащий к своему красному «фольцвагену», не подал вида, что он слышал эти слова.
Грейс Бионди, находясь в самом центре двойного круга и танцующих мальчиков, низко склонилась над своим магнитофоном. Поднимая босыми ногами желтую пыль, они неспешным шаркающим шагом перемещались по кругу против часовой стрелки и высокими носовыми голосами пели хвалебную песню богу ветра. За танцующим кругом с десяток молодых девушек хлопали в ладоши, отбивая ритм танца. Остальные аккомпанировали на самодельных музыкальных инструментах – гремели наполненными высушенным горохом тыквами и щелкали, стукая друг о друга, двумя деревяшками.
Грейс направила микрофон на певцов – она собиралась записать каждый слог, каждый звук песни Чинчауа. Грейс осталась внешне безучастной, когда услышала нетерпеливое гудение автомобильного сигнала. Гудки настойчиво продолжались, и Грейс слегка улыбнулась, даже довольная, что они прервали ее занятие. Она выключила магнитофон и отпустила детей, сказав им, что они продолжат в следующий раз. Обернувшись, она увидела Формана – тот быстро приближался к ней, как всегда немного сутулый, внимательно разглядывающий мир из-под нахмуренных бровей.
– Ты испортил мой сеанс записи, – сказала она без жалобы в голосе.
– Я собираюсь испортить тебе и весь остаток дня. – Он поцеловал Грейс в губы.
– Не надо! Народ Чинчауа…
– Народ Чинчауа придерживается очень интересного двойного стандарта морали.
– Что ты имеешь в виду?
– Давай поговорим в более интимной обстановке.
Она провела Формана в свою хижину (там был прохладный полумрак), и он сразу же быстро привлек Грейс к себе, опустив ладони на ее крепкие ягодицы, и снова поцеловал в губы.
– Господи, как мне нравится твое тело!
– Не говори так о моем друге. – Озадаченное выражение на его лице рассмешило Грейс. – Я имею в виду Господа…
Форман усмехнулся и шлепнул ее по попке, выпуская из своих объятий.
– Вчера днем была похищена Саманта Мур. Мы тогда снимали одну сцену в горах, в десяти милях отсюда к северу. Горстка Чинчауа накинулась на нее, схватила и утащила куда-то в горы. Панчо Вилья вернулся!
– Это не очень удачная шутка, Пол.
– Никаких шуток. Я сам видел, как это произошло.
Грейс осторожно взглянула на него.
– Как ты можешь быть уверен, что они из племени Чинчауа? Если бы это сделали Чинчауа, я бы знала об этом.
– Конечно. Дон Мигель первым делом пришел бы именно к тебе. «Perdón, señorita[148]148
Perdón, señorita – простите, сеньорита (исп.).
[Закрыть], мы только что совершили похищение киноактрисы! Мы подумали, может быть вам будет интересно об этом узнать». Так что ли, Грейс?
– Ты узнал их?
– Когда видишь одного Чинчауа, видишь их всех.
– А доказательства?
– Не из тех, что могут быть представлены в зал суда. Но логически я способен привести все обстоятельства дела к доказательству. К такому, которое по крайней мере удовлетворит меня самого.
– Испытай его на мне.
– О’кей. Начнем с того, что Чинчауа пристально наблюдали за мной с того самого дня, как я начал приезжать сюда. Они чертовски проницательный народ, этого у них не отнимешь. Им было бы совсем не трудно выяснить, что я снимаю в Акапулько фильм. Об этом им могла бы сказать даже и ты…
Грейс отвернулась.
– Ты и сказала, – добавил Форман.
– Прости.
– Вполне естественная вещь. Итак, они начали искать возможности. Американское кино. Богатая американская кинозвезда. Саманта выглядит как кинозвезда, она выглядит богатой, она живет на вилле, один взгляд на которую внушает мысль о больших деньгах. Они, наверное, послали пару своих людей в Акапулько, чтобы проверить все, касающееся Саманты. Они, должно быть, пришли к выводу, что эта работа даст их деревне огромные средства, радикально улучшит здешнюю жизнь… И когда я повез свою труппу в горы на съемки, им было просто сделать свой ход.
Ужаснувшись предположениям Формана, боясь, что они могут действительно оказаться правдой, Грейс мучительно искала какой-нибудь убедительный довод, чтобы использовать его против Формана.
– Откуда они могли знать, где вы будете и когда?
– Никаких проблем. Мы ни от кого не скрывали наших планов. Где бы мы ни снимали, мы всегда привлекаем к себе внимание – и туристов, и местных. А когда я решил приступить к работе над эпизодом в горах, я сообщил об этом труппе за полтора дня до съемок. Время, достаточное для того, чтобы сообщить эту новость даже в КГБ, в Москву.
Грейс отступила на шаг, в полумраке вглядываясь в лицо Формана.
– По крайней мере, мы можем позволить народу Чинчауа защищать себя.
– Ты с ума сошла! Я приехал, чтобы вытащить тебя отсюда, пока не началась стрельба.
– Какая стрельба?
– Сюда уже едут войска. Сейчас они у поворота, разгружают с фургонов лошадей. Очень скоро они все будут здесь.
Не говоря ни слова, она кинулась вон из хижины. Форман поспешил за ней. Он догнал Грейс, схватил ее за руку.
– Что ты собираешься делать?
Она, не останавливаясь, вырвала у него свою руку.
– Я собираюсь поговорить с Доном Мигелем.
– Ожидаешь, что он сразу во всем признается? Это же именно он, а никто другой, будет нести ответственность, если нас обоих убьют, вместе, кстати, с Самантой.
– Уходи, если ты боишься.
– О, это прекрасно. Я приезжаю сюда, чтобы спасти твою шкуру, и за все мои хлопоты меня же здесь и оскорбляют.
Она остановилась, глаза ее открыто посмотрели в глаза Формана.
– Я не стану убегать отсюда.
– Ладно. Я подозреваю, что нам придется переговорить с Доном Мигелем.
Вождь был в своей хижине – сидел на трехногом табурете, а у ног его в грязи возился какой-то маленький ребенок. На лице вождя, до черноты сожженном солнцем, не было никакого выражения; краем глаза, глубоко запавшего в складках морщинистой кожи, он изучал нежданных гостей.
– Дон Мигель, простите нас за то, что мы пришли, не уведомив вас о своем визите, – начала Грейс. – Но кое-что случилось, и мой друг пришел сюда, пришел как друг народа Чинчауа, чтобы предупредить его…
Дон Мигель ничего не ответил.
Грейс снова заговорила:
– Как вы знаете, Дон Мигель, сеньор Форман делает в Акапулько художественный фильм. Вчера съемки фильма проходили в горах, наверное в пятнадцати километрах отсюда. Какие-то мужчины захватили американскую женщину, которая снималась в этом фильме. Они украли ее и теперь требуют много денег за то, чтобы отпустить ее на свободу. Они просят один миллион песо.
Лицо Дона Мигеля не отразило ровным счетом ничего.
– Ты говорила о предупреждении…
– Этих людей, кто бы они ни были, обязательно найдут. Сеньор Форман приехал сюда сообщить, что в горы на поиски уже отправились солдаты. Это будет означать неприятности…
Дон Мигель подошел к двери и что-то выкрикнул. Скоро на улице начали собираться все мужчины племени. Он быстро поговорил с ними, и они разбежались. Вернувшись в хижину, Дон Мигель сказал несколько слов жене. Она покопалась в куче циновок, лежащих в углу комнаты, достала оттуда ружье и протянула его вождю. Дон Мигель накинул на плечо патронташ.
– Я благодарю твоего друга за предупреждение, – объявил он.
– Дон Мигель, – сказала Грейс. – Послушайте меня, пожалуйста.
Его глаза были холодны как лед.
– Когда придут солдаты, мы будем готовы к этому. Народ Чинчауа будет помнить это предупреждение, и мы будем обязаны вам, señor, обязаны долгом дружбы.
– Господи! – взорвался Форман, в волнении переходя на английский. – Он все неправильно понял! Скажи ему, как обстоят дела на самом деле.
Грейс сделала глубокий вдох.
– Дон Мигель, солдаты считают, что американскую женщину украли Чинчауа.
Дон Мигель внимательно вгляделся в лица обоих американцев.
– Как это могло произойти? Если бы такую вещь сделал кто-нибудь из Чинчауа, разве не знал бы я об этом? Однако я об этом ничего не знаю, и, следовательно, этого не могло быть сделано. Солдаты все равно придут. Они не будут спрашивать, совершали ли мы эту кражу. Они не поверят, если им скажут правду. У них порочная страсть к убийству, но кровь Чинчауа не так-то просто пролить. Сейчас не время для разговоров; ты и сеньор останутся здесь. Ни один солдат не вступит в деревню, я клянусь в этом. – И Дон Мигель вышел из хижины. Форман последовал за ним. Все население деревни высыпало на улицу; у каждого мужчины было при себе ружье. При виде Дона Мигеля все разговоры мгновенно стихли.
– Солдаты уже в пути, – закричал вождь на языке Чинчауа. – Как и раньше, мы будем держать позиции на вершинах; когда солдаты достигнут второй высокой долины, мы застрелим их.
– Это смешно, – сказал Форман. Потом, на испанском, прибавил: – Дон Мигель, если Чинчауа не крали американскую женщину, то кто тогда это сделал?
Дон Мигель пожал плечами.
– Где это произошло? – спросила у Формана Грейс. Он подробно описал ей место похищения.
– А-а, – протянул Дон Мигель. – Уачукан.
– Вы уверены, Дон Мигель?
– Кто еще осмелится на такое в этих горах? Место, о котором вы говорите, находится неподалеку от их земель, хоть это по-прежнему наша территория. И снова племя Уачукан нарушило мир. После солдат мы разберемся с ними.
– Дон Мигель, – сказала Грейс, – разве не глупо начинать войну с армией, когда вы не сделали ничего плохого?
– Они идут, – отозвался старик, как будто эти слова отвечали на все доводы.
– Даже если вы сможете убить их всех, правительство будет вынуждено послать сюда еще солдат, больше оружия. Рано или поздно они уничтожат народ Чинчауа и сровняют с землей вашу деревню.
– Что же еще делать, если не идти в сражение? – без всяких эмоций спросил вождь.
– Избежать сражения.
– Сеньорита, мужчины так не делают.
– Да, мужчины лучше погибнут и оставят страдать своих женщин и детей. Женщины будут оплакивать своих мертвецов, а дети голодать, пока тоже не умрут. Зачем наказывать невинных?
– Что я могу сделать? Скоро здесь будут солдаты. Племя Уачукан нарушило мир.
Грейс быстро заговорила.
– Уведите всех из деревни. Отправьте всех своих людей в горы. Солдаты не станут их преследовать…
– Это верно. Солдаты не такие трусливые, как полицейские, но и не такие храбрые, чтобы осмелиться сойти с дороги и углубиться в горы. – При этих словах окружавшие их мужчины засмеялись и подняли над головами свои ружья.
– Сеньор Форман и я останемся здесь, – продолжала Грейс. – Мы объясним солдатам, что Чинчауа не имеют никакого отношения к этому делу.
– Они не поверят вам.
– Дайте мне попробовать.
– Солдаты разрушат деревню, они убьют наших коз и выжгут наши поля…
– Не раньше, чем я поговорю с ними.
– Мужчины племени Чинчауа – настоящие мужчины: они не будут прятаться вместе с женщинами. Ты просишь меня о большем, чем я могу попросить сделать свой народ.
– Но есть то, что народ Чинчауа может сделать. Вы можете попытаться выяснить, действительно ли племя Уачукан украло американскую женщину. Если они это сделали…
– А-а, – выдохнул Дон Мигель.
– Если вы сможете обнаружить местонахождение американки, мы потом будем знать, как нам действовать в этой ситуации. Война не всегда лучшее решение проблемы…
Дон Мигель тихо ответил:
– Война приносит печаль, но она также приносит мир. А разговоры всегда приносили народу Чинчауа больше смертей, больше печали.
– Попробуйте пойти новым путем, – сказал Форман. – Если у вас не получится, вы всегда сможете потом кого-нибудь застрелить.
Дон Мигель обдумал слова Формана, потом решил:
– Очень хорошо. Если нам придется убивать, мы сделаем это позднее. Теперь же мы будем действовать так, как вы нам сказали. Но если солдаты навредят нашей деревне, никто из них не вернется в Акапулько живым. – Он пролаял какие-то приказания, четверо молодых мужчин выбежали из толпы и умчались прочь. – Мои разведчики найдут американку, и мы потом поговорим снова. – Вождь промаршировал мимо Грейс и Формана; все люди Чинчауа цепочкой последовали за ним, направляясь к зубчатым горным вершинам на востоке. Через десять минут процессия скрылась из глаз и единственным оставшимся звуком был свист ветра, гнавшего клубы пыли по пустынной улице.
Грейс и Форман уселись на травянистый бугорок за деревней, в тени большой цветущей джакаранды – дерева с пурпурными цветами. Они ели апельсиновые дольки и ждали солдат.
– Армия будет добираться сюда по крайней мере час, – заметил Форман.
Грейс засмеялась.
– Если не больше. Но они могут не тревожиться – воинов Чинчауа на своем пути они не встретят.
– В этом случае… – Форман поцеловал ее.
Грейс отвернулась.
– Прошу тебя, не надо…
Он обхватил губами мочку ее уха, пожевал ее.
– Разве ты не беспокоишься о мисс Мур? Эта горная гряда в любой момент может превратиться в место кровавого побоища…
– Наш взаимный отказ от занятий любовью никоим образом не поможет сохранить мир.
– Ты просто помешался на сексе.
– Маниакально. – Он дотронулся языком до губ Грейс. – Я всегда был неравнодушен к вкусу апельсина. Превосходный способ получать недостающий мне витамин С.
– Моя мать предупреждала меня против таких мужчин, как ты.
– Твоя мать была формалисткой.
– А что насчет твоей матери? Твоего отца? Ты никогда не говоришь о них. У меня такое впечатление, что ты не в восторге от воспоминаний о своих родителях.
– К черту их. Давай обсудим лучше твой рот. – Он задрал ее подбородок, повернул его в одну сторону, потом в другую. – Мой приговор таков: у тебя один из самых сенсационных ртов, функционирующих в настоящее время на нашей планете. Это рот, который создан для несметного количества приносящих наслаждение действий.
Грейс отодвинулась от него.
– Я хочу, чтобы ты рассказал о себе. Вот, например: когда ты был маленьким, тебе нравилось ходить в школу?
– Тоска зеленая. – Форман положил ладонь на ее живот. – Мое намерение состоит в том, чтобы совершить насилие над каждым кусочком твоего тела. Ты знаешь, у тебя исключительно, просто крайне женственное тело.
Грейс вздохнула, напуская на лицо скучающее выражение.
– Такие вещи так часто говорятся…
– Держу пари, твой совратитель никогда тебе об этом не говорил.
– Ну, Артур вообще был неразговорчив.
– Как печально. Тогда ты никогда не слышала о своей груди, например. Давай я тебе расскажу, прямо сейчас! – Он наклонился над Грейс и кончиком языка прикоснулся к ее уху.
Смеясь, она откатилась от него.
– Ты невозможен!
– Невероятен, – поправил он, опускаясь на лежащую Грейс. – Ты ведь просто с ума сходишь по мне, правда? Ну, давай, признавайся! – Он слегка укусил ее ухо. – Я намерен сожрать тебя целиком.
– Каннибал!
– В местах, где я вырос, мясо молодых католиков очень высоко ценится.
– О, так у тебя обширный опыт обхождения с католичками?
– Только когда стоит полная луна и моя кровь кипит в жилах. – Форман переместил свое внимание на шею Грейс: – Любовь – вот le mot juste[149]149
Le mot juste – правильное, подходящее слово (фр.).
[Закрыть] для того, что я чувствую.
– Похоть, – поправила она Формана. – Мы едва знаем друг друга.
– Мы узнаем.
– Разве тебе совсем не интересно, что я думаю, или что я чувствую, или что я хочу в жизни?
– Поведай мне свои тайны.
– Тебе и вправду все равно.
Он поднял голову, изображая шутливую обиду.
– Тебя не так трудно вычислить. Начальная школа Святой Анны. Средняя школа Святой Терезы. Колледж Святого Игнатия. К счастью, тут на сцене появляюсь я и делаю это очень вовремя, чтобы спасти тебя от пропаганды, которой забивали твою голову все эти монахини. – Он опустил голову между ее грудей. – О, холмы любви и наслаждения, вам обоим приношу я клятву верности… или что-то вроде этого… – Он стал ласкать одну грудь, и Грейс уронила руку на его пальцы, как будто для того, чтобы удержать их на месте.
– Мои родители, – рассеянно произнесла она, – не верили в приходское образование. Я ходила в светские публичные[150]150
Публичная школа – бесплатная средняя (начальная и собственно средняя) школа в США.
[Закрыть] школы.
– Мои поздравления по этому поводу… – Форман начал расстегивать пуговицы на ее блузке.
– Не делай этого…
Он заработал быстрее.
– У тебя такой большой опыт…
– Я чемпион мира. – Он отбросил ее блузку, расстегнул лифчик. Ее соски поднялись под его пальцами.
Грейс назвала его по имени, и голова ее упала назад. Форман снял с нее юбку, снял трусики, разделся сам.
Они целовали и ласкали друг друга.
Грейс сказала:
– Это так… так странно, быть полностью обнаженными на улице, за дверьми дома…
– «Нагота женщины есть работа Бога».
– Ты же не веришь в Бога.
– Зато верит Уилльям Блейк[151]151
Блейк Уилльям (1757–1827) – английский поэт, гравер и художник.
[Закрыть].
– Понятно.
– Ты должна научиться, как нужно изящно покоряться мужчине. – Он задрал бедро на ее ноги, голову положил на грудь Грейс. Через некоторое время Форман встрепенулся, сел и посмотрел на нее с клиническим интересом. – Так вот, значит, в чем дело?
– Что? – Грейс моментально приняла сидячее положение. – Что не в порядке?
– Твоя правая сиська больше, чем левая.
– Это чушь! Они у меня абсолютно одинаковые, спасибо за усердие!
Он взвесил на ладони одну грудь, потом другую.
– Явно в неисправности. Слушай, когда ты ходишь, у тебя нет крена?
– Ты просто ужасный человек! Я иногда могу тебя ненавидеть!
– Тогда посмотри сама.
Грейс по очереди исследовала каждую грудь.
– О! О, Боже! Правая действительно больше!
– Конечно!
– Это оскорбляет тебя?
– Я бы и не захотел, чтобы они были одинаковыми. Сказать по правде, я обожаю неправильные формы.
Грейс взъерошила ему волосы.
– Я правда тебе нравлюсь?
– Очень сильно.
– Существует так много того, чего я не знаю.
– Ну что же, сейчас я тебе продемонстрирую. Делай то, что буду делать я. А если сначала у тебя будет получаться неправильно, мы будем повторять это снова и снова до тех пор, пока ты не научишься.
– Даешь слово?
Он обнял Грейс, обхватил своими губами ее губы. Через некоторое время она задвигалась под ним, с каждым мгновением все уверенней изгибаясь, вертясь, выгибаясь, скручивая и распрямляя свое тело, чтобы еще больше открыть его прикосновениям Формана. Она приподнялась, прижимаясь к его пальцам, которые обследовали ее влажный центр… Все тело Грейс задрожало и тихие молящие стоны сорвались с ее губ.
Грейс прижималась к нему, и все старые страхи и ограничения растворялись без следа. Ее плоть требовала большего, и вот уже ее руки стали бродить по телу Формана. Вот он… и постепенно ее пальцы начали так же требовательно исследовать его тело, как несколько мгновений назад он ласкал ее… Она старалась представить себе, что бы ей понравилось больше всего, будь она мужчиной.
Одно ощущение наслаивалось на другое, и нарастающее напряжение огнем загорелось в ее животе. Голова Грейс каталась по земле, невидящие глаза уставились в никуда, кровь бурлила в жилах. Все ее тело содрогалось, и она не в силах была ничего с этим поделать, да и едва замечала свою дрожь – все было забыто, за исключением страстного желания, сосредоточившегося в низу живота.
Она укусила его за плечо, не осознавая в тот момент, что направляет рукой его восставшее естество в себя. Он ринулся вперед, заставляя ее упасть на землю, приподнимаясь и снова вонзаясь в ее тело, отчаянно стараясь проникнуть глубже в него. Она отвечала ему сильно и уверенно, усиливая страсть в них обоих, доводя ее до конца. Несмотря на разный темп, нарастающее крещендо напряжения одновременно подвело их к высшему, вожделенному пику…
Необычное, дурманящее головокружение охватило Грейс, какая-то странная слабость. Она попыталась ухватиться за сознание, остаться в реальном мире, спасти себя. Ничего не помогало. Скоро ее подхватил кружащийся, вьющийся, бешено скачущий водоворот и унес в пустоту.
