Текст книги "Акапулько"
Автор книги: Берт Хэршфельд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
– «Закрутим» – то самое слово, мистер Гэвин!
Не прощаясь, Тео повесил трубку и поздравил себя. «Саманта. Просто фантастическое название для парфюмерной серии! Солидно звучит, хорошо выглядит, кажется дорогим и загадочным. Это будет большой игрой. Больше никаких кратковременных взлетов и быстрых падений! Люди думают, что я богат, что все мои предприятия – чистое золото. Все это показуха, фасад. Нет, конечно, мне удается поддержать марку, занимаясь кубинскими сигарами и итальянскими туфлями ручной работы по сто двадцать пять долларов за пару, но до богатства тут еще далеко. До того богатства, которое необходимо мне».
«Фасад тоже важен, – напомнил он себе. – Способность заставить людей поверить, что дела у меня идут лучше, чем на самом деле. Вот возьмем Саманту. Если бы она разузнала, что я действую так близко на грани провала, вся сделка пошла бы прахом. Но она не знает правды и никогда не сможет ее узнать. Никогда до тех пор, пока настоящий мужчина Тео Гэвин имеет голову на плечах, а ногами крепко стоит на земле.» «Просто нужно быть настойчивым, продолжать свои попытки, – напомнил он себе. – Бей в одну точку, и ты получишь то, к чему стремишься! На этот раз – обязательно. Нет сомнений. Никаких сомнений».
– В океане есть что-то такое, какая-то сила, которая как бы притягивает меня к нему, – сказала Шелли.
Морри, шагающий радом с ней, тоже посмотрел вдаль. Не обращая внимания на других людей, они шли вместе по пляжу. Был вечер, и звезды освещали песок и воду рассеянным мерцанием, которое смывало прочь все неприятное и плохое.
– Старые морские волки, мореплаватели и рыбаки – они с тобой, они продолжают возвращаться к океану…
Она остановилась, вглядываясь вперед.
– Тот человек, по-моему, я его знаю. – У самой линии воды какой-то высокий бородатый мужчина напряженно смотрел на залив; тело его подалось вперед, как будто он собирался вот-вот кого-то ударить. – Давай вернемся назад, Морри, пожалуйста!
– Как скажешь. Я отведу тебя в твой отель.
– О, нет! – воскликнула Шелли неожиданно осекшимся голосом. – Разве мы не можем пойти к тебе?
– Пожалуйста.
Пройдя половину пути до гостиницы, Морри спросил ее о человеке на пляже.
Шелли заколебалась, но потом все-таки сказала:
– Его зовут Лео. Он вроде как хиппи, я так думаю. Но я всегда считала хиппи добрыми людьми, любящими. А Лео не такой. Форман познакомился с ним где-то, и Лео повел нас всех в одно место здесь, «Эль Тибурон» называется.
– Я знаю. Твой приятель Лео, наверное, просто заработал себе на марихуану. Тут есть такие люди, – за то, что приводят гостей, получают свой процент от заведения.
– Мне не понравилось там. А когда я сейчас увидела Лео, ко мне опять вернулись эти плохие воспоминания.
Он обнял Шелли, и остаток пути они проделали в молчании. Оказавшись в номере, Морри предложил ей выпить. Шелли отказалась.
– Пожалуйста, – попросила она. – Пожалуйста, Морри, давай ляжем в постель. Я хочу, чтобы мы были вместе и чтобы ничего не отделяло нас друг от друга. Ладно?
Морри поцеловал ей руку.
– Ничего не может быть мудрее сказанных тобой слов.
Они разделись и залезли в кровать, каждый со своей стороны. Тела их соприкоснулись, Морри и Шелли крепко прижались друг к другу. Через какое-то время она начала дрожать.
– Успокойся, – зашептал он. – Никто не причинит тебе вреда здесь. Господи Боже, ты заставляешь меня чувствовать себя мужчиной! Никто еще не делал такого со мной.
– О, Морри, поверь мне, ты настоящий мужчина.
– Ты снова думаешь об этом парне на пляже? Это поэтому ты дрожишь?
– Нет. Я только вспомнила, что до Нового года осталась всего неделя.
– С тобой ничего не случится.
– Я знаю, – ответила она. – Но это чувство постоянно возвращается ко мне.
– Новогодняя ночь наступит и пройдет, так же как и твое дурацкое чувство. Забудь о нем.
– Ты прав.
Он поцеловал Шелли в губы, и спустя мгновение она ответила ему. И в изысканном порыве заново обретенного ими опыта и знания, холодный страх новогодней ночи растаял, обратившись в ничто…
Чарльз сидел, положив руки на поднятые колени. Голова его покоилась на руках, а между ног на земле стоял его рюкзак. Утреннее солнце только начало прикасаться к высоким верхушкам деревьев, обрамляющих zócalo. Рядом со стойкой для оркестра какой-то человек большим пальмовым листом подметал тротуар, движения его были широкими и плавными. Если не считать этого уборщика, площадь была пустой, безмолвной и неподвижной.
Рядом с Чарльзом, на скамейке, свернувшись калачиком под своим пончо, лежала Беки. Ее милое лицо выглядело уставшим и изможденным, тусклые глаза запали, а линия рта выглядела осуждающей и неодобрительной. Для Чарльза этот момент тишины казался заставкой, начальной сценой хорошо отрепетированной пьесы, в которой он уже когда-то играл. Он знал все роли, все реплики; только декорации были другими.
– Я тебя не понимаю. Я, правда, не понимаю, – сказала Беки. – Сначала весь этот путь сюда, а теперь так быстро хочешь отвалить. Отчего ты хочешь убежать?
– Я не знаю, – ответил Чарльз. – И я не так уж уверен, что бегу. Наверное, лучше будет сказать, что я просто двигаюсь дальше.
– Счастливчик говорит, что ты просто струсил.
– Струсил? Чего?
– Себя, нас. Что испугало тебя, Чарльз? Эта наша поездка за грибами, неужели она была плохой для тебя?
– Плохой и хорошей одновременно, – сказал он. – В основном хорошей, по крайней мере теперь я так о ней думаю. В какой-то момент я ухватился за что-то по-настоящему правдивое и важное… для меня, во всяком случае. – Чарльз щелкнул пальцами. – А потом, неожиданно, это чувство пропало. Улетело, как большая старая птица, исчезло. Я очень хотел его вернуть, а когда не смог, все для меня рухнуло к черту.
– И ты думаешь, что ты снова найдешь его там?
– Может быть.
– Все это чушь собачья.
– Многое из этого, я так думаю.
– Тогда оставайся с нами. Со мной. В Оахаке просто кайф. Погода отличная, ребята… Скоро поднакопим деньжат, снова смотаемся за грибами…
– Думаю, я не смогу это сделать, Беки.
– Хотелось бы мне знать, что ты задумал.
Чарльз усмехнулся.
– Мне тоже.
– Счастливчик говорит, ты бежишь к своему папашке. Я сказала, что ты к нему не поедешь. Теперь я в этом совсем не уверена.
– Может быть, Счастливчик и прав.
– Но там ты никогда не придешься ко двору.
– А здесь?
– Ой, ладно, брось!
– Нет, я серьезно, Беки. Что, наша жизнь так намного лучше? Мы в такой глубокой яме, понимаешь…
– Но мы не в той яме, не в их яме.
– Тогда в какой? Сборище хипующих придурков, которые наскребают гроши, чтобы поймать кайф. Они пьют, мы жжем травку. Они трахают жен друг друга, мы трахаем друг друга…
– Эй, ты не прав! Мы любим друг друга, свободно и как друзья. Нам не нужен хомут, нам не нужны деньги, чтобы заниматься этим друг с другом, человек с человеком.
– Что ты говоришь! А как ты объяснишь, что Ливи кричит, когда занимается этим, а ты на следующее утро не можешь смотреть мне в глаза? Мы перекатываемся от одного одеяла к другому и говорим себе, что изобрели новый путь, тогда как на самом деле это все просто еще один вид похмелья, еще одна лажа.
Чарльз встал, закинул за спину рюкзак, покачал головой.
– Будет лучше, если я пойду.
– Ты губишь хорошую вещь, Чарльз, – сказала Беки.
Чарльз пожал плечами.
– Может быть. Но я должен выяснить это для себя сам. Не унывай, Беки.
– Ты тоже, милый.
Чарльз махнул на прощанье рукой и отправился в путь, оставив Беки одну на скамейке. Один раз он оглянулся и был поражен тем, какой маленькой она выглядела, – как будто бы он уже смотрел на нее с огромного расстояния.
Глава 13
Следующие два дня Форман заставлял труппу работать долго и напряженно: снимали они с самого утра и до позднего вечера. Для Формана это был чрезвычайно плотный график, который, как он рассчитывал, должен был удовлетворить Харри Бристола. Но не удовлетворил. Бристол постоянно жаловался, что Форман продвигается слишком осторожно, снимает слишком много лишнего материала, тратит слишком много времени на установку камеры.
– Проклятье! – бушевал Бристол, когда Форман однажды потратил все утро, разведывая по окрестностям места для новых съемок. – Ты запаздываешь на целую неделю. Мой спонсор и так уже кричит, что я его без ножа режу. Если эта вещь не будет завершена, он не расколется на дополнительные бабки и я останусь с незаконченной картиной и по уши в дерьме, так что стыдно будет показаться на людях.
«Кто, интересно, сможет отличить одно от другого?» – подумал Форман и сказал:
– Я стараюсь для тебя как могу, Харри. Различные фоны действия придадут картине больше цвета, усилят ее зрительное восприятие. При таком ограниченном количестве актеров важно уберечь картину от статичности.
– Если только ты будешь поспевать вовремя, – ответил Бристол, и злость начала сходить с его разгоряченного лица. Форман понимал, что продюсер далеко не сдался – он просто отступил назад, чтобы оглядеть местность, прежде чем начать очередную атаку. – Ладно, – продолжил Бристол, и его отечные глаза приняли обманчиво спокойное и, одновременно, настороженное выражение, – валяй дальше.
Форман заговорил с профессиональной беспристрастностью.
– После большой ссоры между Сойером и Шелли, она уходит одна, уезжает в горы неподалеку от Акапулько. Пустынная, бесплодная красота местности и нежность героини будут превосходно контрастировать с зубчатыми горными вершинами. Очень расстроенная тем, что произошло, Шелли мчится по плохой горной дороге, стараясь забыться и отвлечься. Но она не знает, что Сойер едет за ней. Даем обратные кадры, потом снова возвращаемся к происходящему, чтобы сохранить темп и настроение действия, время от времени разбиваем экран на две части.
Бристол допустил, что ему нравится замысел.
– В каждой картине должна быть погоня. Пусть будет больше действия. Но, я слышал, в этих горах может быть опасно. Здешние горцы вроде как крутые парни…
Форман заставил себя отключиться от голоса Бристола, вспомнив свою последнюю встречу с Чинчауа: он почти смог почувствовать прикосновение ружья к своей щеке.
– Мы будем держаться безопасных мест, – уверил он Бристола, но был доволен, что расшевелил его немного.
– А как все это отразится на моей смете?
Форман проигнорировал вопрос.
– Когда Сойер нагоняет Шелли, она уже попала в аварию. Шелли невредима, но у нее шок, она перепугана. Потом идет большая сцена примирения…
– Слушай, а может им заняться этим прямо в машине? Или в дороге? Я тут как-то попробовал с одной школьной учительницей, когда ехал во Флориду. Она до смерти боялась змей и ни за что не соглашалась пойти в кусты. Может, тебе это использовать..?
Форман направился к камере, Бристол поспешил нагнать его.
– Еще одна вещь: фильм должен быть сделан до конца этого месяца. Мы и так превысили смету, мой человек в Нью-Йорке говорит, что больше не даст никаких бабок. Сделай все как надо для меня, Форман, и все будет в порядке. На другие картины, потом, будет отпущено больше денег. Сделай, и ты свободен. – Он схватил Формана за руку, развернул его к себе, и голос его стал тихим и резким: – Я говорю тебе еще раз – если предварительный вариант фильма не будет готов ко второму января, все переходит к Нью-Йорку. Это записано в договоре. Я буду побираться на улицах, и ты будешь вместе со мной, там же.
Форман высвободил руку.
– Именно так я и начинал, Харри.
В этот же день Форман объявил об изменении в графике съемок.
– Послезавтра мы все собираемся около «Хилтона» в семь утра. Целый день съемок в горах, все обеспечиваются питанием и свежей водой. Грузовики повезут оборудование, для актеров и труппы будут автобусы. Есть вопросы?
Вперед выступила Саманта.
– Ничего, если я поеду на своей машине, Пол? В такую ужасную погоду я, наверное, не выдержу поездки на автобусе.
– Если только вы будете на месте, когда понадобитесь мне.
Этим же вечером Форман, Бристол и Гарри Макклинток собрались в номере продюсера, чтобы разметить график съемок на конец недели. Они прошлись по сценарию Формана, планируя оставшиеся сцены так, чтобы снять максимальное количество полезного материала при минимуме затрат.
– Я внес изменение в сцену примирения героев, – заявил Форман.
– Для чего это? – вскинулся Бристол.
– Таким образом вводная сцена снимается в горах, – не то продолжил свою мысль, не то ответил на вопрос Форман. – Сразу же за этим изображение на экране размывается, и мы оказываемся на пляже. Что сэкономит нам почти четыре часа работы.
– Хорошо. Это больше похоже на дело.
– Послезавтра всех актеров второго плана уже можно будет распустить. Мне потребуется только Саманта, чтобы сделать пару вставок. Потом снимаем Джима и Шелли. Последний день – только одну Шелли. Я разработал один эпизод – «фантазия Шелли». Гарри, я хочу, чтобы камера взяла очень крупный план, следила за ее глазами. Потом идет ее сон, или мечта, в которой она видит себя ныряющей с тех высоких утесов…
– Проще простого, – отозвался оператор. – У нас уже есть кадры с ныряльщиками. Остальное – дело лаборатории.
– Не пойдет. Я хочу снять ее на фоне скал, обнаженной…
– Теперь ты меня понимаешь! – воскликнул Бристол.
– Днем, ночью? – захотел узнать Макклинток.
– Днем. Звук не нужен.
Макклинток почесал нос.
– Должно получиться одним дублем.
– Ты так мне ни разу и не говорил, как собираешься закончить картину, – заметил Бристол.
– Как-нибудь вот так, – ответил Форман. – Фантазия Шелли: она прыгает со скалы, длинный медленный полет вниз. Зритель наблюдает. Потом быстрый наплыв, и мы видим ее обнаженное тело, распластавшееся на камнях внизу, вокруг него плещется море. Камера застывает, и Шелли в объективе кажется бабочкой, приколотой к листу бумаги. Потом камера медленно поднимается, дает панораму залива, следуя за изящно парящим над водой парашютистом…
– Звучит неплохо, – прокомментировал Бристол. – При условии только, что ты закончишь все вовремя.
Своим аккуратным и плавным почерком, который неизменно завоевывал каллиграфические награды в школе, Саманта подписала каждый из шести экземпляров контракта. Рядом расписался Тео, поставив свою тщательно выработанную и абсолютно неразборчивую подпись. Он протянул бумаги Бернарду, который положил их на столик с изразцовой поверхностью перед Марселлой, показывая, где она должна поставить свою подпись в качестве свидетеля.
– Вот! – воскликнул Бернард. – Готово! Я предлагаю отпраздновать.
Служанка принесла шампанское, Бернард разлил его по бокалам и произнес тост:
– За долгие и выгодные отношения!
Тео улыбнулся Саманте.
– С удовольствием выпью за это!
Опустив глаза, она сделала маленький глоток.
– Это отличное шампанское, – сказала Марселла.
– Двадцать пять долларов США за бутылку, – объявил Тео. – Я им торгую. Мой стиль…
Бернард взболтнул шампанское в своем бокале.
– В американских бизнесменах есть некое уникальное je ne sais quoi[135]135
Je ne sais quoi – буквально: я не знаю что (фр.).
[Закрыть], которое я нахожу привлекательным. Француза в такой ситуации больше бы занимала красота и культура. Японец кивает и кланяется, считая невозможным показать свое отрицательное отношение к чему бы то ни было. Немец – ну, что можно сказать про немца, – он бы организовал празднество и отдавал приказы.
– А американец? – осторожно спросила Саманта.
– Je ne sais quoi, – повторил Тео, сам удивляясь своему невыразительному, типично американскому произношению.
– Точно, – подтвердил Бернард.
– Насколько я знаю, у вас есть сын, – сказала Марселла, поддерживая светскую беседу.
Тео улыбнулся своей печальной отцовской улыбкой.
– Я боюсь, у нас слишком мало «заряда», как сказало бы его поколение. Вы же знаете, какие они сейчас, – все в поисках конца радуги на небе, при этом даже не осознавая, что это всего лишь иллюзия.
«О, Боже мой», – подумала Марселла и немедленно зааплодировала:
– Очень хорошо сказано.
– Прагматизм, – пробормотал Бернард, скорее себе самому. – Вот синоним американского бизнесмена.
– Тео прагматик, – сказала Саманта. – Это одно из тех качеств в нем, которое я так ценю. Так много людей сегодня являются либо бездельниками, либо мошенниками. Это большое облегчение – быть связанной с человеком, который знает, чего он хочет, и добивается этого.
Тео поочередно оглядел лица собеседников.
– Ну, что же. Очень мило с вашей стороны, так сказать, Саманта. Я ценю это. Я думаю, сейчас самое время сказать. У меня приготовлена для вас еще парочка сюрпризов.
– Я обожаю сюрпризы! – воскликнула Марселла.
– Сюрпризы, – мрачным эхом отозвался Бернард.
Тео откашлялся.
– Итак, начнем. Я долгое время серьезно задумывался над вопросом, что в косметическом бизнесе – как в одном из разновидностей бизнеса вообще – является неправильным. Мой вывод: настало время дать женщинам мира уникальный продукт – продукт, который не только обещает ей еще большую красоту в будущем, но и имеет весьма практичные немедленные преимущества и выгоды в настоящем.
– Великолепная мысль, – без всяких эмоций в голосе прокомментировал Бернард.
Тео смерил его холодным взглядом.
– Я боюсь, что не совсем понимаю вас, мистер Гэвин, – сказала Марселла. – Разве это совсем не то же самое, чем сейчас занята парфюмерная промышленность?
– Зовите меня Тео, Марселла.
– Тео.
Он улыбнулся Саманте.
– Я задам вам вопрос: как выглядит средняя женщина к ночи, когда ложится в свою супружескую постель? Жирный, размазанный по лицу крем, в волосах бигуди или заколки. Мертвые восстали бы из своих могил, если бы увидели ее.
– Какое красноречие! – сказал Бернард, выпивая еще шампанского. – Какое воображение!
Тео кивнул.
– Как, скажите на милость, все это может соотноситься с любовной жизнью средней супружеской пары?! Ни один мужчина не в состоянии почувствовать в себе достаточно интереса к такому созданию рядом с собой. Что он делает? Поворачивается к ней спиной и благополучно засыпает.
– Или заводит интрижку со своей секретаршей, – добавил Бернард.
– Как это мерзко! – воскликнула Саманта.
– Необходимо что-то делать, – сказала Марселла. – Я всегда была того же мнения.
– Нужно срочно что-то делать, – подтвердил Бернард, наливая себе еще шампанского.
– В своих турне, – сказала Саманта, – я обязательно буду рекомендовать всем женщинам использовать на ночь духи. Американское супружеское ложе должно быть возрождено.
– Браво! – отозвался Бернард.
Марселла мило улыбнулась Тео.
– Могу поспорить, вы в своей шляпе фокусника прячете просто фантастическое решение!
– Да, думаю, что да. Для женщин настало время пользоваться на ночь новыми живительными косметическими средствами, но при этом сохранять свой сочный и соблазнительный аромат.
– Сочный и соблазнительный, – пробормотал Бернард.
– Но естественный, – добавил Тео.
– Как?
– Да, как?
– Естественный – ключевое слово. Это означает новые запахи, абсолютно новую косметическую химию. Персики, клубника, свежий лимон…
– Колоссальная идея! – сказала Марселла.
– Новаторская идея! – сказала Саманта.
– Это прагматичная идея? – поинтересовался Бернард.
– Можете поверить мне на слово, – ответил Тео. – Эта мысль гарантирует целое состояние. Я чувствую это. Представьте себе. Целая серия: кремы, лосьоны, дезодоранты, духи, мыло – все изготовлено из натуральных продуктов. Органическая косметика!
– Идея, время которой пришло, – обратился Бернард к своему бокалу.
– Совершенно верно, – сказал Тео. – Фрукты, цветы, никаких добавок. Не больше, чем необходимо, по крайней мере. Я засажу своих химиков за работу. Они уже разработали специальное средство, которое способно улучшить цвет кожи любой женщины.
– Это невероятно! – воскликнула Марселла.
– Вы можете нам рассказать? – спросила Саманта, подаваясь вперед.
Тео заговорил тихим сильным голосом:
– Редкий индийский чай в смеси с соком розового листа. Наносите вечером без всяких ограничений, состав остается невидимым, а аромат от него, как от экзотического восточного сада.
– Потрясающе!
– Блестяще!
– В самом деле, – произнес Бернард, ощущая, как неповоротливо и лениво работает у него мозг, который не в силах удержать какую-то неуловимо ускользающую от него мысль на достаточно долгое время, для того чтобы Бернард смог бы ее хорошенько рассмотреть. Он досадовал на себя за то, что выпил слишком много шампанского.
– Мы начнем производство сразу же после Нового года. Уверен, наша продукция будет раскупаться просто мгновенно.
– Как интересно!
– Я не останавливаюсь на этом. Будет создан целый каталог новых разработок. Я уже заказал жидкость для полоскания рта и зубную пасту…
– Мое восхищение вами, Тео, – сказала Саманта, легко и быстро дотрагиваясь до его руки, – растет тем больше, чем больше я слушаю вас.
– И это еще не все, моя дорогая. Я поручил своим агентам подыскать в Нью-Йорке подходящее место для салона красоты. Естественно, он должен находиться на Пятой Авеню[136]136
Пятая Авеню – улица в центре Нью-Йорка, где расположены дорогие магазины, офисы и т. п.
[Закрыть]. Я хочу сделать его самым неповторимым, уникальным, самым дорогим салоном в США.
– Почему не мира? – прервал его Бернард.
– Бернард прав. Самый дорогой салон в мире и, следовательно, самый роскошный. Там, конечно, будет использоваться только моя продукция; клиентами нашими станут знаменитости, которые одним своим присутствием, бесплатно, будут косвенным образом рекламировать мою косметическую серию. И… – для пущего эффекта Тео в этом месте сделал паузу, – поскольку это предприятие является независимым, я намерен присвоить ему собственное, официально зарегистрированное имя. Вы же знаете, на таких именах делаются целые состояния.
– Великолепно!
– Превосходно!
Бернарду удалось ухватить мысль, за которой он столько гонялся, и он сосредоточился на ней, разглядывая ее сквозь сверкающий и бурлящий от пузырьков шампанского туман; то, что он там увидел, ему понравилось.
– В вашей компании еще есть свободные акции?
Если Тео и услышал Бернарда, он не подал вида. Он снова поочередно и очень пристально оглядел лица в комнате, как будто подвергая их какому-то своему собственному испытанию, и медленно произнес:
– Итак, я подошел к заключительному пункту нашей сегодняшней повестки.
Марселла подалась вперед со своего кресла. Ее возбуждали не только все эти разговоры про бизнес и прибыли, но и сам Тео Гэвин. Раньше она недооценивала его, причисляя к разряду обычных глуповатых американских бизнесменов, недалеких и скучных. Как же она ошибалась! Он такой привлекательный, у него такое богатое воображение, а какой он мужественный… «Необработанный алмаз», как выразилась как-то раз про него Саманта. Но, ведь, действительно, алмаз, да еще из тех, чья цена с течением времени возрастает. И возрастает скоро.
Тео поднялся; все глаза смотрели на него. Его резкое, суровое лицо приняло серьезное выражение.
– Вы все готовы к этому? – Он остановился, обратив взор на Саманту. – Вся эта серия, от первого до последнего продукта, будет иметь одно, очень особенное имя. Имя, которое каждый будет знать и узнавать, будет помнить. Имя это – САМАНТА!
Вслед за этими словами Тео Гэвина на несколько продолжительных мгновений воцарилась тишина, нарушаемая только неровным и шумным дыханием Бернарда.
– О, Тео, – выдохнула Саманта.
– Блестяще, – сказала Марселла. – Блестяще, совершенно блестяще.
– Гм-м, – промычал Бернард, мощно сражаясь с туманом от шампанского.
– САМАНТА! – повторил Тео. – Заглавными буквами, с восклицательным знаком. Это имя сделает вас известной во всем мире, Саманта.
– Саманта и так известна во всем мире, – возразил Бернард. Его мозг быстро прояснялся.
– Конечно, – согласился Тео, небрежно кивнув головой.
Саманта изобразила на лице скромную улыбку.
– Есть одно небольшое обстоятельство, – начал Бернард. – Незначительная проблема, но, тем не менее, проблема.
Тео почувствовал, как напряглись мышцы его живота.
– Какая проблема, Бернард?
Саманта подняла брови.
Марселла насторожилась.
Пухлое лицо Бернарда сохраняло выражение невинности.
– Контракт, подписанный нами, прямо не предусматривает коммерческого использования собственного имени Саманты. Такое положение дел представляется мне несколько несправедливым. По моему мнению, следует внести в договор соответствующие исправления. – И Бернард откинулся назад, пальцы переплетены, очень довольный собой.
– Вот что я тебе скажу, Бернард, – ответил Тео таким голосом, как будто собирался с его помощью построить мост через огромную пропасть. – Не дави на меня. Это может оказаться ошибкой.
– Небольшой процент прибыли – вот все, что я имею в виду, – быстро сказал Бернард, внезапно осознавая, что за пижонством Гэвина скрыта жесткая деловая хватка. – Небольшой единовременный гонорар за использование имени и определенные отчисления с каждой проданной единицы товара…
Тео положил руки на стол ладонями вниз.
– Сделка завершена. Больше никаких разговоров о процентах и участии в прибыли не будет. Не будет. – Тео глубоко вздохнул и взглянул на Саманту. Потом смягчил тон: – Через год-два, когда мы получим точную картину ситуации…
– Я уверена, что Тео прав, Бернард, – быстро сказала Саманта, стремясь побыстрее усмирить злость Гэвина. Сделка получилась совсем неплохой, и она собиралась значительно улучшить ее в совсем недалеком будущем – выйти замуж за Тео Гэвина. Но это ее личное дело, Бернард пусть сюда не вмешивается. – Давайте я лучше расскажу вам, какие у меня есть хорошие новости, – предложила Саманта.
– О, да, – ответила Марселла.
– Пол Форман дал мне еще одну сцену в кадре фильма. Послезавтра мы все ужасно рано уезжаем в горы снимать ее. Я даже думаю, что вскорости моя репутация как киноактрисы может воскреснуть и засверкать заново. Как бы то ни было, это просто безумно интересно.
– В этих горах может быть опасно, – проворчал Тео. – Может, мне сопровождать вас, чтобы защищать свои интересы, свой бизнес и лично… – Он улыбнулся.
– Дорогой Тео, какой же ты все-таки романтик!
Бристол поднял телефонную трубку и сразу же узнал голос Луиз Питерз. Он вспомнил ее – она была на рождественском приеме у Саманты Мур. Ходячий секс. Без балды. И вот теперь она звонит ему…
– Вы удивились, наверное, что я вам так звоню? – кокетливо сказала Луиз. – Мы думали о вас, Джейсон и я.
«Джейсон Питерз, – припомнил Бристол, – один из тех изящных и изнеженных мужчин, которых так часто можно встретить на Медисон Авеню. Вряд ли он был достаточно мужчиной для такой женщины, как Луиз Питерз, и ее звонок, определенно, является подтверждением этому факту.»
Бристол криво улыбнулся в трубку.
– А я думал о вас. Просто о вас.
– Как мило с вашей стороны сказать так. Я боялась, что вы нас забыли.
– Я помню… – Бристол заколебался, но Шелли была в душе и не могла слышать его. – Я помню блузку, в которую вы были одеты, – он заставил себя гортанно рассмеяться от удовольствия. – Почти одеты, – добавил он.
Луиз хихикнула.
– Ну, Харри, вы просто грязный старикашка.
– Я стараюсь.
– Как мило! Я рада обнаружить, что остался по крайней мере один настоящий мужчина.
– Если у вас есть какие-нибудь сомнения…
Она мягко прервала Бристола:
– Расскажите мне о Шелли. Она такая красавица.
Бристол сквозь зубы выругался. На какой-то момент ему показалось, что все идет по сценарию. Зачем нужно было приплетать сюда Шелли?
– С ней все в порядке, – мрачно ответил он.
– На Джейсона она произвела очень большое впечатление. Он настаивает, что она самая привлекательная, самая чувственная женщина, встреченная им за последнее время. И я с ним полностью согласна.
– Угу, – Бристол начал скучать.
– Вы счастливый человек, раз имеете такую подругу, как Шелли.
– Я тоже так думаю.
– Мы очень хотим увидеть вас и Шелли, – сказала Луиз, и голос ее приобрел оттенок интимности. – Приходите к нам на небольшой ужин, пожалуйста. Вы и Шелли. Мы поужинаем вчетвером, это будет так весело, так интересно. Мы так хотим получше вас узнать, Харри, – вас и Шелли.
Бристол чуть было не отказался от приглашения, но потом передумал.
– Когда? – грубовато спросил он.
– В четверг, в восемь. Номер 2014 в «Эль Плайамар». Мы повеселимся от души…
После того как он расстался с Беки, Чарльз вот уже более часа торчал на дороге в Пуэбла, наблюдая за проносящимися мимо автомобилями. Водители недоверчиво оглядывали его фигуру и давили на газ. Или давили на сигнал и ехали дальше. Или вообще никуда не давили, а просто игнорировали его. Чарльз уселся на свой рюкзак и изобразил полное безразличие – никакого эффекта.
«Никто меня не любит!» – пожаловался он высокому синему небу и засмеялся над собой. Потом встал, закинул рюкзак на плечо и пошел пешком. «Может, эта демонстрация решительности и энергии разбудит в каком-нибудь водителе сочувствие».
Он думал о Беки и о Джулии, о Тео. «Они были так похожи друг на друга – им всем была присуща потребность утвердить себя как нечто особенное, заявить о себе как о человеке, обладающем лучшими ответами, чем все остальные, быть “более правыми”, чем все остальные. И все же, – размышлял Чарльз, – постоянно выходит так, что я в разных людях обнаруживаю лишь одинаковое. Но ищу я совсем не то – ищу я истинное различие, которое могло бы послужить началом новой жизни… Или, действительно, я гоняюсь за тем, чего вообще не существует? И никогда не существовало?»
Он вдохнул теплый неподвижный воздух. «Даже без ответов жизнь может быть замечательной штукой, если не ломать себе над ней голову. А ответы могут скоро прийти.»
Он пошел быстрее, только теперь заметив автомобиль, беззвучно катившийся за ним. Автомобиль не уезжал и не отставал.
«Легавые. Мексиканские легавые.»
Чарльз изобразил улыбку невинности, отрепетированную специально для таких случаев. Он поднял ладони в жесте, который должен был обозначать, что он рад их появлению, не вооружен, не агрессивен и, безусловно, не представляет никакой угрозы для местного населения.
– Buenas días, – сказал он, мобилизуя все свои скудные запасы испанского. – Viva la revolución! Voy a puebla[137]137
Buenas días. Viva la revolución! Voy a puebla. – Добрый день. Да здравствует революция. Я иду в народ. (исп.).
[Закрыть], – закончил он, показывая на себя.
Лица двух полицейских в машине остались совершенно бесстрастными. Крадущийся патрульный автомобиль остановился рядом с Чарльзом. Двое мужчин со скучающим видом и неуклюжими движениями, – присущими, по-видимому, полицейским в аналогичных ситуациях повсеместно, – выбрались из машины. На них была отутюженная, изрядно поношенная форма, а один из них являлся обладателем большого круглого живота и болтающихся, незавязанных шнурков на ботинках. Они преградили путь Чарльзу.
– Мы с вами случайно не знакомы? – сказал Чарльз, вспомнив реплику героя из «Сокровищ Сьерра-Мадре». «В Мексике, – подумал он, – все полицейские на одно лицо». Чарльз улыбнулся, давая понять, что это не более как дружелюбная и незамысловатая шутка.
Обладатель большого пуза шагнул вперед.
– Что в мешке? – спросил он.
– Одеяло, пара запасных носков. Книги.
– Грязные книжонки? – сказал второй.
