Текст книги "Акапулько"
Автор книги: Берт Хэршфельд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
Машина стояла за городом, в лесистой местности, и уединение четверых нарушало только стрекотание сверчков.
– Завтра большой день, – сказал Счастливчик.
– Большой день, – эхом отозвалась Ливи.
– Я же вам, сестренки, говорил, что достану грибы, и достал.
– Ты прелесть, Счастливчик, – ответила Ливи.
Они докурили последнюю сигарету и тихо лежали в темноте.
Чарльз чувствовал себя обособленным, втайне немного сумасшедшим, и менее заведенным, чем он представлял себе. Справа от него – Беки, ее голая нога прижимается к его. Слева – Ливи, тоже голая. Они разделились по парам: он с Беки, Счастливчик с Ливи. Он прикоснулся к бедру Беки, и та зашевелилась, повернулась к нему. Его руки обняли ее, ладони легли на ее прекрасные ягодицы. Они поцеловались. Прошло какое-то время, и он начал реагировать.
Приглушенные мокрые звуки наполнили воздух, и Чарльз был не в силах отключиться от негромких стонов и криков, которые издавала Ливи за его спиной. Он заставил себя сконцентрироваться только на Беки. Погладил ее живот, опустился ниже, она легко раздвинула ноги. Он нащупал одну грудь.
– Слушай, народ, – начал Счастливчик. – Настала пора поговорить о других вещах…
Беки хихикнула, и Чарльз неподвижно замер, чувствуя, как его страсть сморщивается и вянет.
Над Чарльзом склонилась Ливи, и он ощутил горячее прикосновение к своей коже ее маленькой груди. Ее руки обняли его.
– Заканчивай, Ливи, – глухо сказал он.
– Счастливчик и я, – тихо зашептала она, – решили, что настало время поменяться.
– Ливи, – рассмеялась Беки. – Тебе нужно немного самоконтроля, девочка.
– В жопу самоконтроль. Я хочу веселиться.
– Спасибо, что разогрел Беки, – сказал Чарльзу Счастливчик. – Я закончу работу за тебя.
– Да ну? – сказала Беки.
– Ну да!
Чарльз тихим голосом произнес:
– Давайте просто оставим вещи так, как они есть.
– Ни за что, – ответил Счастливчик.
– Ты получаешь меня, Чарльз, – радостно добавила Ливи.
Чарльз возразил:
– Я хочу Беки, а она хочет меня.
– Ох, Чарльз, – воскликнула Беки, – конечно, хочу.
– Что это меняет? – хмуро спросил Счастливчик. – Давай, переползай, приятель. У нас смена партнеров. Это просто на сегодня. Ливи тебя обслужит по первому классу.
Ливи наклонилась над Чарльзом, ее губы потянулись к его члену. Он оттолкнул ее.
– Я сказал тебе… – начал он.
– А я сказал тебе, – оборвал его Счастливчик. – Черт возьми, может, ты думаешь, у нас это в первый раз?
– Что?
– Он прав, Чарльз, – подтвердила Беки. – Мы занимаемся этим втроем с тех самых пор, как встретились вместе. Это не так уж важно, милый, любовь свободна и прекрасна.
– Конечно, – сказал Чарльз. – Но сегодня…
– Трахнешь меня потом, Чарльз.
Чарльз упал на спину, чувствуя, как Счастливчик переползает через него. Требовательным, напряженным голосом он стал говорить Беки, что ей делать, и она это делала. Чарльз произвел над собой усилие, чтобы отключиться от всего, потом рядом с ним оказалась Ливи, и ее настойчивое тело помогло ему не слушать, помогло убедить себя, что все хорошо, что все так, как и должно быть…
Ночью Чарльз проснулся от прикосновения рук, которые гладили и ласкали его тело, и голоса, который шептал ему на ухо. Он сказал себе, что наконец-то они с Беки вместе. Но в темноте он не мог быть уверен даже в этом.
Утром они тронулись в путь. Прочь из Оахаки – вверх, к зубчатым бесплодным горам, быстро проносясь мимо огромных органных кактусов, которые своими устремленными в небо стволами напоминали каких-то языческих идолов, воздвигнутых неведомому, забытому божеству. Они почти не разговаривали – только какие-то незаконченные фразы, да вопросы, оставшиеся без ответов. Чарльз разглядывал проносящийся мимо пейзаж, не выказывал никакого интереса ни к чему сказанному и старался не вспоминать о том, что произошло ночью.
К тому времени как они съехали с основной автострады, солнце поднялось выше, а воздух стал теплее. Грязная, каменная, плохо вымощенная дорога петляла и кружила, все время забираясь вверх.
Беки, сидевшая рядом с Чарльзом, заговорила:
– Надеюсь, мы не зря поехали. Эта дорога пугает меня.
Звук ее голоса сказал Чарльзу, что она – как и он сам – боится того, что их ждет впереди; боялись все. На переднем сиденье, тесно прижавшись к Счастливчику, примостилась Ливи. Рядом с ней сидел метис, их проводник. Это был маленький человечек с быстрыми глазками; за всю дорогу он не произнес ни слова, если не считать его кратких указаний относительно их маршрута.
Они продолжали мчаться. Скользя на камнях, объезжая выбоины и канавы, ныряя вниз с внезапностью мчащихся с горы саней, оставляя за собой облака пыли, следуя петляющей, часто поворачивающей, словно в слаломе, дороге. По мере того как они забирались выше, воздух становился все тоньше, свежее, и Чарльзу, чтобы удовлетворить потребность в кислороде, приходилось дышать все чаще и глубже.
Вокруг них только горы. Темная масса, отбрасывающая зловещие темно-синие тени. Стада коз на высоких склонах. Ослы, без присмотра бродящие вдоль дороги.
Машина карабкалась все выше. Чарльз обратил свои мысли к тому, что будет впереди, к грибам, к будущему приключению, к переживаниям и ощущениям, находящимся за гранью воображения. Он страстно желал бросить все, но знал, что не сможет этого сделать: он должен найти ответ. Грибы стали символом, колдовским приворотным зельем: с помощью этого древнего магического обряда, этого чарующего заговора он надеялся, наконец, подойти к тому, что станет его правдой о самом себе. Грибы, надеялся он, заставят его понять. Все. Он надеялся… он боялся…
К тому времени как они достигли деревни, на горы спустился сумрак. Деревушка: сгрудившиеся домики из красной кирпичной глины с косыми деревянными крышами. Бродящие между хижинами свиньи и куры; свора истощенных собак, поднявших яростный лай. Дети, внезапно материализовавшиеся из домов: бесцветные лица, выглядевшие старше своего возраста.
Они выбрались из автомобиля, потянулись и огляделись вокруг. Проводник отогнал собак. Вперед выступил мужчина в рабочих штанах и свитере. Он обратился к проводнику на языке, который никто из них не понял. Проводник что-то коротко ответил, потом поспешил прочь.
– Добро пожаловать в нашу деревню, – произнес по-английски мужчина в свитере; в его речи слегка чувствовался какой-то восточный акцент. У него было круглое, слишком вежливое, замечательно хорошо сохранившееся лицо. – Меня зовут Дон Альваро. Мне сообщили причину, по которой вы приехали. Грибы. – Он вздохнул. – Это не так-то просто устроить.
Счастливчик выступил вперед.
– Мы проехали весь этот путь, мы заплатили…
Дон Альваро посмотрел в напряженное лицо Счастливчика.
– О, в этих горах есть грибы. Но также есть и солдаты. Власти из Мехико-Сити расставили здесь армейские патрули. Они разыскивают конопляные поля, поля, где возделывается марихуана, ищут грибы. Известно, что наши люди любят помогать юным иностранцам, которые приезжают познать силу грибов, и власти этого не одобряют. Они посадили бы в тюрьму наших людей, если бы смогли их поймать.
Заговорил Чарльз:
– В Оахаке нам обещали, что здесь мы получим грибы.
– В Оахаке, – ответил Дон Альваро тихим голосом. – В Оахаке, там легко давать обещания. Это во всех городах так, да. Но обещания-то исполняются не там, а здесь, в этих горах, и сделать это не всегда бывает так легко. Я пожил в городах. В Мексике и в вашей стране тоже. В Сан-Антонио, в Техасе, я там ходил в школу, выучил ваш язык и научился читать. Мне всегда нравилось читать. Возможно, вы привезли с собой книги. Здесь чрезвычайно трудно достать книги.
– Какого черта! – взорвался Счастливчик. – Мы что, приехали сюда, чтобы проводить литературные дискуссии?
– Заткнись, Счастливчик, – оборвал его Чарльз. – У меня есть старая книга «Матерь Ночь», вы можете взять ее.
– Хорошо! Старая книга становится новой для того, кто еще не прочел ее.
– Вы можете взять и мою книгу, Франца Фанона, – сказала Беки.
– О’кей, – вмешался Счастливчик. – Семинар закончен, давайте перейдем к грибам.
Дон Альваро проигнорировал его.
– Скоро станет темно. Вы, должно быть, устали. Я скажу, чтобы вас отвели туда, где вы сможете отдохнуть и почиститься. Удобства здесь примитивны, но они служат своей цели. Позднее мы еще раз поговорим. – И он ушел в темноту.
Вскоре появились две женщины. Они оживленно жестикулировали и о чем-то болтали на своем визжащем и пронзительном наречии.
– Они хотят, чтобы мы шли за ними, – решила Ливи.
Их привели в хижину, освещаемую одной-единственной свечой. На полу были разбросаны соломенные подстилки, у стены стоял деревянный столик. Женщины вышли, а когда вернулись, у каждой в руках был глиняный кувшин с водой. К тому времени как американцы закончили приводить себя в порядок, женщины снова появились, на этот раз с мисками супа, обильно заправленного maíz de teja[122]122
Maíz de teja – сорт маиса (исп.).
[Закрыть], большими кусками цыпленка и горячими тортильями.
– Pozole[123]123
Pozole – «посоле», мексиканское блюдо из кукурузы, свинины и перца.
[Закрыть], – сказали две женщины почти одновременно, в унисон. – Pozole.
Суп был очень острым и очень сытным; они ели быстро и не разговаривая. Они почти закончили, когда появился Дон Альваро.
– Надеюсь, теперь вы набрались сил. Идите за мной, пожалуйста. – У двери он задержался и принял заговорщицкий вид. – Я выяснил, что, возможно, смогу обеспечить вас тем, за чем вы сюда приехали.
Дон Альваро торжественно оглядел их всех по очереди.
– Некоторые мужчины из этой деревни осмелились подняться в горы, нашли грибы и принесли их. В это время года грибы трудно найти. Кроме того, для использования их нужно приготовить. Это очень большой риск для всех нас.
Счастливчик выругался.
– Конечно, конечно. Сколько?
Дон Альваро смерил его взглядом, но, когда заговорил, обратился только к Чарльзу.
– От имени тех, кто не знает английского языка, с вами говорю я. Они просят заплатить им за их услуги, за риск. – Дон Альваро развел руками. – Сто пятьдесят песо с каждого.
– Это грабеж! – закричал Счастливчик. – Я не буду платить.
– Помолчи, Счастливчик, – сказал Чарльз. Он с серьезным видом кивнул. Дон Альваро, естественно, ждал, что они будут торговаться, но сделать это надо было в хорошей форме.
– Señor, – начал Чарльз. – Мы, как вы можете видеть, все молодые люди. Мы также бедные люди.
– Известно, что все американцы богатые люди. Всем известно.
– Но не мы. Цена, которую вы запрашиваете, слишком высока. Мы не можем себе позволить уплатить столько. Я боюсь, нам, наверное, придется забыть о грибах и утром поехать в Оахаку без них.
Мягкая угроза Чарльза удивила Дона Альваро.
– Как хотите, – сказал он, поворачиваясь, чтобы уходить.
– Мы можем заплатить по тридцать песо каждый, – сказал Чарльз ему в спину.
На лице мексиканца появилось выражение сожаления.
– И вы хотите, чтобы я пошел к моим людям с таким предложением? Они потеряют ко мне уважение, выберут другого человека, чтобы представлять их.
– Две сотни на нас четверых. Это наш предел. – Чарльз по-турецки уселся на одну из соломенных подстилок на полу.
– Да, – поддакнула Беки. – И даже это слишком много.
Дон Альваро отказывался замечать ее присутствие.
– Вот что я вам скажу, – произнес он спустя какое-то время. – Я назову вам очень хорошую цену, но это будет окончательная цена. Сто двадцать песо с каждого человека.
Чарльз закрыл глаза.
– Наша окончательная цена не может превышать шестидесяти с каждого.
– Ох!
Чарльз уставился на противоположную стену.
– Это ваша окончательная цена? – спросил Дон Альваро.
Чарльз кивком головы ответил, что да.
– Понятно, понятно, – протянул Дон Альваро, покачивая головой. Потом с видимой неохотой сказал:
– Ну что же, как легко можно заметить, никто из вас не богат. Я могу сделать вам уступку. Вы можете получить грибы за девяносто песо каждый. – Он обратил глаза на Чарльза и стал ждать.
Чарльз сложил на груди руки. Ему нравился этот торг, и он понимал, что для мексиканца сама форма сделки была не менее важна, чем ее содержание. Он вспомнил Пола Формана, как тот торговался с продавцом серапе на рынке в Акапулько, как довольны – хоть сделка так и не состоялась – были этим приключением индейцы…
– Мои друзья будут сердиться на меня, – ответил он. Но, тем не менее, я хочу быть честным. Семьдесят пять, с болью отрываю от себя. Мои друзья еще долго будут бедными.
– Да, это грустно. Восемьдесят пять. Ниже я опуститься не могу.
– Семьдесят пять, хоть это и слишком много.
Дон Альваро отвел взгляд, поджал губы. В хижине было слышно только их дыхание.
– Очень хорошо, – воскликнул Чарльз, поднимаясь на ноги. – Мы разделим разницу пополам. Восемьдесят наша последняя цена. Как мы говорим в Америке – «не хочешь – не бери».
– С вами, Yanquis[124]124
Yanquis – янки (исп.).
[Закрыть], так трудно иметь дело! Мои люди будут чувствовать себя обманутыми. Я должен от каждого из вас получить еще по одному песо, чтобы показать, что я торговался, как мог.
– Хорошо, – согласился Чарльз. – Восемьдесят одно песо.
Чарльз и Дон Альваро пожали друг другу руки. Мексиканец сделал им знак следовать за собой, и они все вышли из хижины. Не обменявшись ни единым словом, прошли по грязной улице. Где-то залаяла собака, ей ответила другая. Заголосил петух. В одном из домов во сне заплакал младенец. Тропинка вела их вверх, на склон, к низенькой хижине с плоской крышей.
Внутри оказалась одна большая комната; единственным источником неверного света служила грубая масляная лампа. На соломенной подстилке на коленях стоял старик – маленькое морщинистое лицо, круглая голова с оттопыренными ушами. Когда они вошли, он что-то неразборчиво бормотал себе под нос, но так и не поднял головы. Справа от него и немного сзади, точно в такой же позе находился худенький мальчишка.
– Старика зовут Фелисиано, – сказал Дон Альваро голосом, в котором слышалось неподдельное уважение. – Он curandero, целитель. Фелисиано добрый колдун, использует свое могущество, только чтобы бороться со злом. Для вас грибы в диковинку, а для моего народа это очень древняя вещь, часть нашей жизни. Фелисиано использует грибы, чтобы лечить некоторые недомогания.
Дон Альваро заговорил с мальчиком, тот встал, принес чашку с грибами, показал ее.
Дон Альваро сказал:
– В этих горах растет три разновидности грибов. Может, они встречаются и где-то еще. Волшебство заключено в самих грибах, а не в том, где их едят или в каком положении. Когда их используют для лечения, сны человека, который съел эти грибы, помогают curandero определить болезнь и вылечить ее.
– А что насчет того, когда нет болезни? – спросил Чарльз.
– Грибы действуют многими способами. Они могут приблизить вас к людям, которые находятся далеко от вас. Примирить вас с врагами. Если вы что-то потеряли, грибы могут помочь вам это найти. Они могут перенести вас в прекрасное место…
– То что надо, крошка, – сказал Счастливчик.
– …Грибы это волшебство, а кто знает, что волшебство в состоянии сделать с определенным мужчиной. Или женщиной, – добавил Дон Альваро.
– Давайте начинать, – снова прервал его Счастливчик.
– Как только будет готов curandero, – ответил Чарльз, кивая в направлении старика.
Дон Альваро обратился к Фелисиано, и тот пробормотал несколько слов своему молодому помощнику. Мальчик прошел в дальний угол комнаты, затем вернулся с каменной жаровней, наполненной угольями, и поставил ее перед стариком. Повторив процедуру, он принес четыре грубых глиняных чашки. В каждой было по четыре гриба: два больших и два поменьше.
– Порция для каждого человека, – объяснил Дон Альваро.
Фелисиано забормотал какое-то мелодичное заклинание; его шишковатые пальцы стали делать над жаровней магические пассы, в разные стороны повалил дым. Еще несколько секунд, и он нацедил в чашки с грибами какую-то молочного вида жидкость.
Счастливчик подался вперед.
– Что это он там добавляет в грибы?
– Простую жидкость, которая никому из вас не принесет вреда. Она замедляет действие грибов, которое часто оказывается слишком сильным для непривычных к ним американцев. В следующий раз вы сможете насладиться волшебством без ограничений.
Уставившись на песочного цвета, напоминающие зонтик шляпки, Чарльз вообразил, что они начали вдруг светиться, мерцать, переливаться, блестеть под действием своей собственной волшебной силы. На мгновение он унесся мыслями в детство, увидел, как уменьшается и вырастает Алиса[125]125
Имеется в виду героиня сказки Люиса Кэррола «Алиса в стране чудес». Правда, в сказке она пробует кусочки одного и того же гриба, откусывая их с разных сторон шляпки и, в зависимости от этого, то вырастая, то становясь меньше ростом.
[Закрыть] в зависимости от того, от какого гриба она откусывает кусочек… Каково, интересно чувствовать себя сморщенным карликом в мире обычных людей? Или великаном среди пигмеев? Чарльз вздрогнул.
Фелисиано перестал напевать. Он плеснул немного жидкости на жаровню, и почти сразу же в воздухе расплылся сладкий благоухающий аромат. Чарльз ощутил себя уносящимся назад во времени, к ацтекским лекарям и античным тайнам.
Перед Чарльзом стоял мальчик, то приближая, то удаляя от него жаровню.
– Омойте руки в дыму, – проинструктировал Дон Альваро. Чарльз повиновался, и мальчик пошел к остальным. Когда ритуал был выполнен, жаровня снова вернулась к старику. Он по очереди поднял каждую чашку, подержал ее над жаровней, – монотонный его голос то взлетал вверх, то падал, – потом протянул грибы американцам.
– Берите чашки, каждый свою, – приказал Дон Альваро.
Чарльз посмотрел на чашку в своей руке. Четыре гриба. Четыре компаньона в волшебном путешествии. Четыре – послушное число, квадратное, уравновешенное; может, оно тоже представляет какую-то волшебную комбинацию?
– Ешьте, – издалека донеслась до него команда. – Входите в волшебный мир. И ничего не бойтесь…
Чарльз наполнил легкие воздухом и поднес гриб ко рту. Они были мясистыми и крепкими, ножки покрыты слизью. Он заставил себя прожевать, проглотить все. И когда это было, наконец, сделано, Чарльз тяжело дышал. Он отставил чашку в сторону.
Они ждали. Сидели молча и неподвижно, смутно чувствуя какой-то дискомфорт. Ждали, когда все изменится, резко и внезапно.
Тихий волнообразный свист, исходивший от Фелисиано, был тяжелым и пронизывающим. Скоро он перешел в какой-то скорбный напев, потом свист и напев стали чередоваться между собой. Внезапно раздался ужасный, разрывающий грудь кашель, низкое животное ворчание, как будто curandero и сам был одержим какой-то насланной на него богами болезнью. Он поднял голову и начал говорить резким и визгливым голосом по-испански: мольба невидимым существам, наполняющим дымный воздух у него над головой.
– О, святая Матерь Дева, защити этих путешественников по волшебной дороге. Обереги их от порчи, Господь. Пусть все святые знают, что они невинны и не замышляют зла, не имеют другой цели, кроме той, чтобы приблизиться к Отцу небесному…
Мальчик начал петь. Его песня звучала почти пародией на человеческий голос, низкий и носовой; к мальчику присоединился Дон Альваро. Фелисиано, в другом углу, назойливо выпрашивал у длинного списка святых и духов защиту, покровительство и помощь путешественникам.
Так продолжалось долго. Очень долго. Неисчислимые минуты до тех пор, когда время неожиданно остановилось. Чарльз почувствовал, как его мозг начал мерцать и светиться, затем свободно поплыл. Это было забавно, и он рассмеялся. Если не считать его плывущего мозга, все было нормально, как и должно быть. Внезапно и резко все стало другим. Ничего уже не было прежним.
Скользящие потоки изысканных цветов и оттенков плавно переливались на экране его сознания, знакомые и безопасные. Вот темп их движения увеличился, тени стали перемещаться живее, вспыхивать ярче. Язык стал непослушным и медлительным.
Но он не боялся. Он купался в море быстро меняющихся цветов – визжащего розового, тяжелого красного, увесистого коричневого, массивного черного. Он заглянул в зеленые самоцветы волн – и его подхватил водопад, медленно и лениво потащил вниз. Все части тела были расслаблены и находились в гармонии друг с другом и с окружающим миром. Очертания и контуры колебались, вибрировали, качались, двигались взад и вперед, превращались в причудливые формы, странные профили. Зеленая масса вскипела и стала темнеть, пока не стала почти полностью черной. Стаи злобно шипящих и пускающих пузыри рыб, словно дротики, кинулись к нему; Чарльз увидел их распахнувшиеся рты и остекленевшие глаза, широкие и как-то странно и недобро насмешливые. Он забарахтался, тщетно пытаясь подняться, встать, освободиться от этой зелени…
– Где ты? – позвал чей-то голос, в котором явственно слышалось страдание.
– Прикоснись ко мне…
– Пожалуйста…
На руку Чарльза легла другая рука, и он очнулся. Дыхание снова стало нормальным. Сколько времени провел он в этой зеленой ловушке? Долю секунды? Или световые годы? На черном, самом черном, чем он когда-либо видел, небе мерцали звезды. Звезды, давно умершие созвездия. Вчерашние звезды, остатки света.
Как странно!
Чарльз оказывается в воде, внутри какой-то водной оболочки, сонный и согревшийся. Его куда-то несет, и он чувствует покой и уют. Неродившееся, нерожденное и поэтому бессмертное существование. И поэтому всезнающее…
Прилив. Набегающие волны кипящей белой воды затапливают землю. Чарльз вскакивает на ноги, бежит на высокое место. На лысом, лишенном растительности пике он резко оборачивается, как раз вовремя, чтобы увидеть пенящуюся, лезущую вверх волну, неохотно спадающую вниз. Земля снова возникает перед глазами, горы высятся там, где они и были раньше. Появляется плодородная, покрытая буйной растительностью долина со сверкающими реками, и скалами, и лесами, и ручьями, и пляжами, и все виды живых существ населяют ее, непуганные и свободные. И конечно же, он знает, что это начало…
Смех и чувство экстаза – сплошное блаженство – кончаются внезапно.
– Моя голова, моя голова! Она разламывается.
Чарльз пытается заговорить. Язык медленно путешествует по кругу открытого рта; медленно и беззвучно. Тошнота, голос, который он не знает, слова, которые звучат непонятно и диковинно, – но он понимает их – не сам язык, только смысл…
Цвет возвращается к нему. Прерывистые мазки и полутона. Кристальные контуры. Неразвернутые тени. Краски сливаются в кричащем потоке, ему приходится прикрыть глаза, чтобы не быть ослепленным их сиянием. На пейзаж накладывается грубое, режущее глаз изображение, просветляет его. Краски теперь располагаются неправильными бороздами, неровными полосами, расщепленные цвета набрасываются друг на друга, палитра становится все плотнее, тоньше, уже, быстро превращается в одно сверкающее, острое как бритва лезвие. Этот клинок начинает бешено вращаться, потом внезапно натыкается на огромный серый валун, брызгами разлетается на множество отдельных кос, они, кружась, взмывают вверх и разрубают, рассекают и крошат солнце, превращая небо в зияющую, пустую дыру.
Мускулы, поддерживающие спину Чарльза, обмякают и он падает навзничь, лицом вверх, улыбаясь в пространство. Гармония, звучащая в песнях сирен, соблазняет и совращает его. Он хочет любить их всех, доказать Тео правду… но ему слишком тепло, слишком хорошо, чтобы сделать хоть одно усилие. Это странно. Это смешно, и он слышит, как поблизости кто-то смеется вместе с ним.
Вдалеке показывается какой-то малыш. Это он сам, очень маленький, он зажимает руками уши, не хочет слышать громкий, сердитый разговор больших людей, доносящийся к нему из-за закрытой двери. Не хочет видеть их вместе… не хочет быть с ними. Вот мальчик уходит, и на его месте появляется великан. Нет, это совсем не то, что он хочет…
Чарльз перекатывается на живот, прячет лицо в ладонях, и тошнота возвращается к нему. Он пробует сесть, но это слишком сложно, он не в состоянии координировать свои движения.
Кто-то заговорил. Чарльз ответил. Настоящий разговор, свободный и открытый, это истина? Ритм речи становится гипнотическим. Огни сверкают как бриллианты. Смех, счастье…
Снова тошнота, как будто из какой-то тайной болезни, что должна быть обнаружена и изгнана из тела. Тогда с ним опять все будет в порядке…
Лицо, полное ярости, внезапно и из ниоткуда возникает перед ним. Он прячет глаза, страшась посмотреть на это лицо. Страшась назвать его имя.
Лицо разбивается, превращаясь в сверкающие черепки, которые образуют залитый солнцем ручей. Вода резвится и бурлит, постепенно превращается в поток блестящих камней; этот поток устремляется вверх, в воздух. Оторвавшись от своих якорей, камни накаляются докрасна и бешеными метеорами обрушиваются на Чарльза. Он устает увертываться от них, ищет укрытие и не находит его. Он бежит. Его легкие горят огнем, ноги дрожат и спотыкаются. Он падает вперед, грудь его ходит ходуном. Он начинает ловить ртом воздух, задыхаться, умирать…?
Нет, потому что он смог задышать снова. Он засмеялся, потому что вокруг нет опасности, нет явной угрозы.
Он может быть всем, кем только пожелает. Сделать все, что только захочет. Он поочередно становится Джоном Уейном и Хамфри Богартом, потом Эрролом Флинном, с великолепной простотой и щегольством превосходя их своей отчаянной храбростью и безрассудством.
И Чарльз знает, он понимает, что это сумасшествие, потому что это ложь, ужасная ложь… и он будет наказан за нее, его уже наказывают, прямо сейчас… в темноте…
Наконец, ужас постепенно стал рассеиваться, оставив после себя лишь отзвук, эхо того лица, вызов, который он ненавидел и не в силах был избежать. Чарльз заснул и проснулся – кто-то расталкивал его. Снова заснул. Проснувшись во второй раз, он смог держать глаза открытыми и сосредоточивать взгляд на окружающих предметах. Чарльз по кусочкам стал собирать свои мысли, а когда в щель под дверью начал просачиваться мертвенно-бледный свет, поднялся и огляделся вокруг. Фелисиано ушел. Мальчишка, Дон Альваро, Беки, Ливи, Счастливчик – все ушли. Он был в хижине один. Один, как и много раз до этого…
Он ощутил беспокойство. Нужно было что-то сделать, он должен был что-то сделать. Как будто что-то было потеряно, и он обязан это найти.
Чарльз передохнул, потом испытал свои ноги и с удовлетворением обнаружил, что они функционируют достаточно хорошо. Он вышел наружу.
Горный утренний воздух вцепился в щеки и заставил слезиться глаза. Чарльз сунул руки в карманы и стал спускаться по склону, направляясь в деревню. В конце грязной улицы стоял автомобиль Счастливчика.
В канаве рылось семейство хрюшек. Тут и там куры кудахтали и клевали землю. Какие-то мальчишки перекидывались футбольным мячом. Мужчина, присев перед своим домом, мыл в луже ноги; его жена наблюдала за этой процедурой с видимым одобрением.
Чарльз почувствовал, как кровь застучала у него в висках. Ему было холодно, мочевой пузырь был переполнен, желудок болезненно сжимался от голода. Ощущения жизни, инстинкты живого человека. Значит, еще есть шанс…
