Текст книги "Акапулько"
Автор книги: Берт Хэршфельд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
– А ваша мысль?
– А… начиная с нынешнего сезона я ограничусь одним приемом в год.
– Одним приемом, – настойчиво повторил Бернард голосом, которым говорят все лишенные юмора счетоводы.
– Одним, – согласилась она, таинственно улыбаясь.
Позже, оставшись одна, Саманта расстегнула застежку своего бикини и подставила грудь солнцу. Она не хотела, чтобы ее загар портили уродливые полоски. Расположившись под теплым солнцем, она стала думать о том единственном приеме, который даст в своем доме. «Что за прелестное это будет событие! Очень необычное. Самый волнующий, самый потрясающий прием за всю историю приемов в Акапулько. Как об этом будут потом говорить! “Ежегодное празднество у Саманты! Начало новой традиции!” Только нужно, – предупредила она себя, – сделать прием действительно непохожим ни на какие другие. И все-таки не слишком дорогостоящим.» Эта мысль отрезвила ее. «Как же решить проблему? Я призову на это всю свою сообразительность, я буду думать, думать упорно, думать серьезно.» Саманта подняла лицо к солнцу и стала ждать, когда перед ней предстанет решение.
Вечер начался в небольшом ресторанчике на узкой улочке позади zócalo. Лео, Форман и Шелли Хейнз были единственными чужеземцами здесь. Кормили здесь обычно, а обслуживали еще хуже. Лео, однако, превозносил и то, и другое.
– Это вам не сонная забегаловка, ловушка для туристов. Это подлинная Мексика, никаких тебе поддельных соусов, никаких виляющих хвостом официантов. Это настоящий Акапулько, чистое золото Акапулько. – Он уставился на Шелли, как будто пытаясь бессловесно внушить ей какую-то мысль.
Чувствуя себя неловко, она занялась едой.
– Акапулько всегда был курортом?
– Валяй, Лео, рассказывай, – вступил в разговор Форман. – Ты же наш гид.
Лео отправил в рот громадную порцию такос с говядиной и начал свой рассказ.
– Говорят, жизнь в этом местечке зашевелилась где-то в 1927 году. До того времени здесь не было ничего, за исключением ослиной тропы через горы. Потом правительство раскошелилось на одностороннюю дорогу.
– И это превратило Акапулько в популярный курорт? – живо спросила Шелли.
В своих черных шелковых брюках и черно-бирюзовой блузе, с черными, зачесанными назад над полупрозрачным челом волосами, Шелли сегодня казалась Форману менее уязвимой, более похожей на шикарных, загадочных женщин, которых можно встретить в дорогих ресторанах и ночных клубах. И все-таки ее горло то и дело перехватывало от напряжения, а глаза все время перебегали с одного на другое. «Она, – сказал он себе, – словно окутана дымкой страха, словно в сгустившемся вокруг нее облаке зараженного чем-то воздуха, которое возвеличивает – или уничижает, кому что нравится, – присущую ей женственность, она испугана… благословенная женщина, проклятая женщина. Как передать все это в фильме? Если это можно будет сделать, “Любовь, любовь” станет живым портретом женщины – женщины, которая несомненно убегает от чего-то или бежит к чему-то… к чему?» «Интересно, – мелькнула у Формана мысль, – что думает по этому поводу Шелли?»
– Когда появилась дорога, – говорил Лео, – некоторые из самых ушлых мексиканцев стали приглашать к себе гостей. Но первый настоящий отель был построен только через семь лет. Прощай, неиспорченность и невинность! Здравствуй, доллар янки!
– Но разве он не помог этим людям? Разве они не начали больше зарабатывать, лучше жить? – спросила Шелли.
– Ух ты! – воскликнул Лео. – Ты это без балды?
– Веди себя вежливо, – мягко попросил Форман.
– Посмотрите на это место, – продолжил Лео. – Все запружено туристами. Тратятся целые состояния. Но деньги идут к деньгам. Кругом одни дельцы. Люди берут, только берут. Никто не получает удовольствия, никто не наслаждается, никто не расслабляется. Нет никакой любви. А платная дорога завершила начатое, – заключил он.
– Когда это было?
– Что-то около 1950, и раз, готово – второй Кони-Айленд[52]52
Кони Айленд – район в южном Бруклине (Нью-Йорк), где расположен пляж, зона отдыха и парк с аттракционами.
[Закрыть] в Мексике!
– Если бы я думала, как вы, – сказала Шелли, – ни за что не приехала бы сюда.
– Может и так, – согласился Лео, снова обращая свои водянистые глаза на Шелли. – Вне этого мира меня нет. Никакой погони за прибылью, никакой боли, просто наслаждение красотой дня, вот и все. Я с людьми, настоящими людьми, все мы одно большое племя. Мы любим…
– Прошу прощения, – перебила его Шелли.
Лео погладил волосенки на подбородке и всем своим видом продемонстрировал непоколебимое пренебрежение.
– А мы можем встретиться с некоторыми из ваших друзей? – снова заговорила Шелли.
– Масло и вода, – нараспев протянул Лео. – Масло и вода.
– Это означает, – пояснил Форман, – что Лео сноб. Мы недостаточно хороши для того, чтобы смешаться с этими его любящими друзьями.
Лео открыл рот, собираясь что-то сказать, потом захлопнул его и уставился в пространство.
– Веселей, – подбодрил его Форман. – Ты не можешь лишить мир своей истинной, любящей натуры. – Бледная кожа еще больше обтянула его лицо и, казалось, отсвечивала. – Ладно, давайте валить отсюда. Веди нас, благородный Лео…
Потом был ночной клуб, который словно вгрызся в винный погреб какого-то частного дома. Толстые каменные стены, высокие своды, низкие ложа и «марьячис»[53]53
Марьячис (mariachis) – группа музыкантов (исп.).
[Закрыть], поющие романтические латинские песни, – вот достопримечательности этого заведения. Американцы потягивали бренди, и Форман чувствовал, как в нем растет нетерпение.
– Стоит только завернуть за угол и все марьячис в Мексике твои. Давай-ка лучше займемся этим в следующий раз, Лео…
Двадцатиминутная поездка на такси привела их в дальний конец Костеры, на дискотеку. Форман переключился на скотч. Он наблюдал за танцующими и воображал себя находящимся где-нибудь в Нью-Йорке, или в Чикаго, или в Сан-Франциско. Усиленный аппаратурой, рок бился и пульсировал внутри самого черепа, и Форман попробовал отключиться от музыки. Безуспешно. Он заказал еще порцию.
Рядом с их столиком танцевал мужчина с плечами игрока в футбол; взгляд мужчины был прикован к дергающемуся тазу его партнерши. Толкнув спиной Шелли, он продолжал танцевать, не сбившись при этом с ритма.
Форман поднялся на ноги, развернул танцора к себе. Его речь была уже тяжелой и невнятной.
– Осторожней, приятель!
Футболист ухмыльнулся.
– Что надо?
– Если ты слишком напился, чтобы смотреть…
Футболист заморгал.
– Похоже, это ты здесь самый пьяный, мистер.
Шели схватила Формана за руку.
– Прошу тебя, Пол, все в порядке.
Пол выбросил вперед кулак. Рука футболиста мгновенно взметнулась, отражая удар, и в следующую секунду Форман беспомощно барахтался в медвежьих объятиях великана, который почти оторвал Формана от пола.
– О, Господи! – закричала Шелли.
– Мир! – провозгласил Лео, благоразумно отодвигаясь в сторону.
Футболист свалил Формана обратно на его стул.
– Мир, – охотно и весело отозвался футболист. – Или разбитая физиономия, как хочешь, выбирай. – И гигант вернулся к своей партнерше, которая ни на секунду не прервала своих круговращательных движений.
У Формана, почти сползшего со стула, отвисла челюсть.
– С вами все в порядке, Пол? – с тревогой спросила Шелли.
– Ух ты, – прокомментировал Лео. – Тебе повезло, приятель. Этот парень мог бы так тебе надрать задницу…
– Пошли, – хрипло сказал Форман.
– Куда?
– Пошли, – повторил Форман. – Пошли!
Тут вмешался Лео:
– Я знаю одно местечко…
Такси обогнуло собор и взобралось на крутой подъем, едва не задавив при этом пару совокупляющихся собак. Перевалив через холм, машина загрохотала вниз, пересекла автостраду и запрыгала по грязной дороге. Затем водитель повернул налево, потом направо, потом снова направо.
– Где, черт возьми, мы находимся? – угрюмо спросил Форман. Его гнев прошел, и остался только стыд, да еще непреодолимое желание наказать кого-нибудь за свое унижение.
Такси остановилось у дверей каменной стены. Они вышли из машины.
– Что это такое, Лео?
– Где твоя вера, малыш? Иди по дороге, вымощенной желтым кирпичом. Сюда. – Стена окончилась, и они очутились на тропинке из булыжника. Через пятьдесят футов им встретилась еще одна, более новая стена, верхняя часть которой была утыкана стеклянными осколками, вмурованными в цемент. В ответ на стук Лео распахнулась резная деревянная дверь, и в проеме в красно-синей униформе с латунными пуговицами возник рослый детина-мексиканец. Он с кислым и мрачным видом оглядел их компанию и посторонился, пропуская гостей.
– Pase, por favor[54]54
Pase, por favor – проходите, пожалуйста (исп.).
[Закрыть].
– «Эль Тибурон»[55]55
«Эль Тибурон» (El Tiburón) – буквально: «Акула» (исп.).
[Закрыть], – сказал Лео, входя первым.
Они пересекли широкий патио, обрамленный кактусами. Сверху свисали, раскачиваясь на проволоке, желтые фонари. Из фонтана неубедительно сочилась вода, а рядом с диким апельсиновым деревом стояла раскрашенная часовня, воздвигнутая в честь какого-то неизвестного святого.
– Как красиво! – воскликнула Шелли. – Мирно, спокойно, даже как-то ласково. Хотела бы я жить здесь, есть под открытым небом, чтобы меня всегда окружала эта красота.
– Я знал, что тебе понравится это место, – отозвался Лео.
Короткий каменный коридор вывел их в сад, благоухающий цветущими кустарниками и деревьями. Шесть невысоких ступенек вверх – и они на широкой террасе, примыкающей к фасаду массивного дома, выстроенного в колониальном стиле. Французские двери вели в просторную залу с расставленными тут и там диванчиками. Мерцающее пламя свечей делало комнату меньше, чем на самом деле, уютнее и интимнее. Эхом отдавались негромкие голоса, и в тусклой дымке скользили какие-то темные фигуры.
Женщина в ниспадающем платье усадила их и приняла заказ. Через несколько минут их обслужила мексиканка в белой кружевной блузке и брюках в обтяжку.
– Что скажете насчет этого! – с гордостью в голосе воскликнул Лео.
Шелли заговорила шепотом:
– Я никогда не видела… так все странно… таинственно.
– Экзотика, – согласился Лео. – Вставь это в свое кино, – обратился он к Форману.
Форман сделал усилие, чтобы отогнать пелену, застилавшую все перед его глазами.
– Лео, – начал он, слова выходили медленно и тяжеловато. – Помнишь «Маленький Большой Рог»…
– Приятель, да ты здорово нагрузился!
Форман прижал ладони к глазам, потряс головой, вглядываясь в темноту. Мир исчез, был преобразован, превратился в суперколоссальный фильм производства «Сесил Б. Де Милле»[56]56
Сесил Блаунт Де Милле (1881–1959) – американский продюсер и кинорежиссер.
[Закрыть] – прекрасный, грандиозный, монументальный. «Спешите! В ролях…» Какая-то женщина вплыла в фокус, и Форману показалось, что она до пояса раздета. Он моргнул, пытаясь сделать изображение резким, но женщина слишком быстро исчезла.
Форман очень хотел напиться. Напиться до безумия, до помрачения рассудка. Напиться наверняка, напиться так, чтобы можно было с полным основанием выглядеть абсолютным идиотом в глазах окружающих, – напиться для того, чтобы иметь вне себя неоспоримую причину, понятное всем объяснение того состояния оцепенения и окоченения всех своих чувств, которое иначе выглядело бы просто нелепым и неуместным… Напиться, чтобы скрыть и оправдать свое переполненное злостью разочарование, свою неспособность стать тем человеком, каким он хотел быть… каким ему необходимо быть. «А каким..?» Мимо него пробежал официант, и Форман вцепился в него, требуя повторить заказ для всей компании. Напряжение в Формане нарастало, овладевало всем содержимым его черепной коробки. Над левым глазом внезапно вспыхнула пронзительная боль. Невидимые путы удерживали его на месте, а вокруг сгрудилось полчище беззвучно вопящих от радости лилипутов, вонзающих свои заостренные копья в его тело.
Где-то в темноте зазвучала гитара. Форман напрягся, чтобы вспомнить мелодию.
– «Эстрельита»? – завопил он срывающимся голосом.
– Что?
– Песня, песня, да эта песня, черт подери…
Музыка перемежалась девичьим смехом, в котором не было слышно ни чистоты, ни удовольствия. На Формана накатил страх, и он подавился его злобой.
– Что, черт возьми, происходит?
– Там играют…
– Куда мы приехали?
– В «Эль Тибурон»…
– Чтоб они сдохли, все эти акулы!
Откуда-то из темноты выплыл голос Лео.
– Я буду поблизости.
Кто-то держал Формана за руку. Он дернулся, чтобы высвободиться. Его куда-то тащила Шелли, очень маленькая Шелли, как будто стоящая в конце длинного туннеля.
– Нам надо идти…
Прямо перед ним остановилась высокая девушка в розовом кружевном платье. Ее глаза казались огромными кругами, а на губах, словно приклеенная, застыла улыбка.
– Потанцуй со мной…
Форман танцевал, двигаясь сквозь мрак. Из невидимых углов комнаты доносилась чуть слышная музыка и шарканье ног других танцующих. Девушка была крупной, ее руки цепко держали Формана, а от живота через одежду просачивался жар.
– Меня называют Чарлин.
– Называют?
– Люди называют. Мужчины.
– Как еще они тебя называют? – Он рассмеялся, и знал, что это не смешно.
– Разные мужчины имеют разные вкусы. А у тебя есть что-нибудь особенно любимое?
– Что касается вкусов, я в меньшинстве, – сказал Форман.
– Я этому не верю.
– В меньшинстве, которое предпочитает всем удовольствиям на свете шоколадный пудинг с холодным как лед и сладким кремом. Моя мать его толкала всяким сластенам, так что ей не составило труда приучить к нему и меня.
Праздничная улыбка уменьшилась до размеров тоненькой ниточки.
– Это что, шутка?
– Юмор является крестным отцом слез.
– Мне кажется, я тебя не понимаю.
– Я тоже. У меня, черт возьми, такое чувство, будто я что-то ищу и не имею ни малейшего понятия, что именно.
Чарлин подвинула свое широкое бедро так, чтобы оно попало между ног Формана.
– Размышления о серьезном могут сделать мужчину непригодным для других вещей. У меня есть комната, давай пойдем туда. Я точно знаю, что смогу отвлечь тебя.
Форман постарался трезво оценить ситуацию – и рассмеялся.
– Что у тебя на уме?
– Все. Скажи, что ты хочешь, и Чарлин доставит все тебе в лучшем виде. Ты и я вместе. Или же ты предпочитаешь что-нибудь более интересное, других девочек? А может, желаешь взять своего симпатичного приятеля? Хочешь – смотри, как Чарлин будет делать то, что она умеет делать очень хорошо, – а хочешь, сам присоединяйся, как тебе больше нравится.
Форман высвободился из объятий, отступил назад.
– Сукин сын! Так это бордель!
– Прошу тебя. Не нужно ругаться в общих комнатах. Наверху, если это доставит тебе удовольствие…
Форман, спотыкаясь, подался прочь, выискивая глазами Шелли. Он позвал ее по имени. Громче. Он за что-то зацепился, упал, потом поднялся и пошел дальше. Открытая дверь привела его в комнату, заставленную книжными полками. В кресле, читая какую-то книгу, сидел мужчина с седыми волосами. Он поднял голову.
– Вы что-то ищете?
Форман нырнул обратно в темноту. Опять пошел вниз, чувствуя под ногами каменный пол. Его лицо тронула прохлада, и Форман задрожал. Он стоял на открытом патио перед домом. Он снова зашел внутрь.
Рядом с Шелли, назойливо поддерживая беседу, сидел прилизанный мексиканец с громадными белыми зубами и постоянной улыбкой на лице. При приближении Формана он встал и приготовил руку.
– Señor, меня зовут Роки. Я тут развлекал вашу супругу, пока вас не было.
– Эта дама не моя жена, – выпалил Форман. – С вами все в порядке? – обратился он к Шелли.
– Пол, пожалуйста, уведи меня отсюда. Я боюсь.
– Здесь нечего бояться, – вмешался Роки. – Все, что вы хотите, будет исполнено. Я уверяю вас…
Форман направил свой кулак в нижнюю часть живота Роки. Из того с хрипением вырвался воздух, и мексиканец сложился пополам. Форман ударил его по затылку, и Роки растянулся на полу.
– Пошли, – сказал Форман, беря Шелли за руку. – Вечеринка закончена.
К тому времени, как они поднялись на холм и спустились с него вниз, на пляж, гнев Формана испарился, а голова стала замечательно ясной. Он зачерпнул воду у кромки прибоя и смочил лицо и затылок. Потом выпрямился.
– Я сейчас отвезу вас в ваш отель.
– Давайте лучше погуляем по пляжу, пожалуйста.
Они пошли рядом, не касаясь друг друга и не разговаривая. Шелли несла свои туфли в руках. Форман нарушил молчание.
– Этот город. Притон какой-то. Куда ни посмотришь, везде протянутые руки – либо просят милостыню, либо тянутся, чтобы украсть твой кошелек.
– Я так ужасно себя чувствовала там. Этот человек… то, что он говорил… Я хотела верить, что вся эта мерзость меня не касается. Я была неправа.
– Лео…
– При чем тут Лео? Страх – лучшее из того, что у меня получается. Да еще беспомощность, с тех самых пор, как я была еще маленькой. У меня никогда не было никаких друзей. У меня и сейчас их нет.
– Я мог бы сыграть одного…
– Было бы замечательно, – продолжила Шелли почти ровным голосом, – подружиться с кем-нибудь до того, как «это», ну… произойдет.
– Что «это»? О чем, черт возьми, вы говорите? – Форман почувствовал, как похолодела кожа на его плечах.
– Я давно это знаю. Я имею в виду, что скоро умру. У меня часто бывают приливы жара… всегда в самый неподходящий момент. И голова раскалывается, как будто ею в футбол играли. И слабость…
Форман остановился, и Шелли обернулась, встала к нему лицом.
– Вы были у доктора, Шелли?
– Врачи говорят, что у меня не в порядке кровь, но они не хотят сказать мне, в чем там дело. Кто-то утверждает, что у меня анемия, но они лгут, вы же знаете, как это бывает… Я думаю, они говорят это из любезности. Я все понимаю, но они не способны меня обмануть. Бывают дни, когда я и кусочка не могу проглотить, и у меня бывают ужасные кошмары. Просыпаюсь вся мокрая, плачу… Я была в библиотеке, смотрела там в медицинской энциклопедии. Симптомы безошибочны, Пол. Лейкемия, рак крови, – вот что у меня, и к Новому году он меня убьет. Я просто знаю это…
Они сидели на песке недалеко от отеля «Хилтон» и рассматривали испещренный лунным светом залив и ночные волны с белыми верхушками.
– «Любовь, любовь» очень важна для меня, – сказала она, голос ее был тих. – Харри дал мне шанс сделать одно по-настоящему хорошее дело. Я так хочу, чтобы оно было хорошим, моя роль в фильме. Ты мне поможешь, правда, Пол? Мне нужна помощь.
– Да.
Форман с трудом пытался разобраться в чувствах, которые вызвали у него откровения Шелли. Если у нее действительно рак крови, как, черт побери, он вообще сможет ее утешать… утешить? Но почему тогда врачи сказали ей об анемии? Это все равно, что искушать судьбу. Если только у нее и взаправду анемия – несмотря на столь драматичную убежденность Шелли и ее несомненную искренность, порожденные сильнейшей потребностью во внимании или, по крайней мере, в сочувствии, если не в любви. Как бы то ни было, выдумана ее болезнь или она настоящая, – Шелли на грани срыва. А она ему нравилась.»
– Ты выглядишь подавленным, – сказала она. – Это я виновата. Давай сменим тему. Хочешь, я расскажу тебе, как мы с Харри познакомились?
– Как вы с Харри познакомились?
– Ну, я тогда жила в Голливуде. У меня были роли в нескольких картинах, в трех, если точно, и я, как водится, мечтала о том, что стану большой звездой. Но для меня все не сложилось. Мой стиль тогда вышел из моды. – Она заколебалась, потом решила продолжить. – Я решила уехать, насовсем забыть о кино. Я перебралась в Сан-Франциско… вообще-то, в Саусалито[57]57
Саусалито – маленький городишко в западной Калифорнии, в США.
[Закрыть]. Не довелось там побывать? Очень артистичное место, множество художников, и писателей, и поэтов. Я подрабатывала натурщицей у одного скульптора и в художественной школе. Вместо денег они давали мне бесплатные уроки живописи. У меня, правда, не особо получалось…
– Как-то раз, – продолжала Шелли, – я встретила Сеси, та приехала из Вегаса. Она сказала, что там платят достаточно хорошие деньги. Мысль вроде бы неплохая, и я отправилась в Лас-Вегас.
– И встретили Харри…
Она кивнула.
– Я работала, сидела разменивала монеты для игральных автоматов. И я совершила ошибку: сама играла, как только выдавалась свободная минутка. Так что все мои деньги прямиком уплывали в пасть этим прожорливым машинам.
– Там всегда устраивалось множество вечеринок, и я ходила почти на все. Так я и встретила Харри. Он самый энергичный мужчина из всех, что я знаю, вечно занят чем-то, вечно строит какие-то планы. Он очень честолюбивый. Он тогда снимал какие-то порнографические фильмы, но сразу же сообщил мне, что собирается заняться чем-нибудь серьезным. Я поняла, что на самом деле нравлюсь ему, потому что он, по крайней мере, относился ко мне с достаточным уважением и не стал предлагать сниматься в его «клубничке». Харри сказал, что как только подвернется возможность сделать хорошую картину, он использует меня. И он сдержал свое слово, Пол. Из всех тех, что я встречала, он единственный мужчина, который так сделал. Харри принес мне удачу. Я пообещала себе, что всегда буду добра к нему, я действительно очень стараюсь…
– Не всем Харри по душе, – продолжала она, как бы извиняясь. – Иногда он перегибает палку, люди неправильно это понимают. Со мной, правда, он всегда честен.
– Когда он решил сделать «Любовь, любовь», он сказал мне, что я буду у него сниматься. Он даже подписал со мной особый контракт.
– Ты знаешь, было очень забавно играть постельную сцену с Джимом Сойером. Нас представили друг другу всего за несколько минут до начала съемки. На ней мы должны были заниматься любовью, совершенно голые. На самом деле мы не занимались этим, конечно. Это была просто игра.
– У нас ушло три дня на то, чтобы отснять серию эпизодов. Я думаю, получилось очень хорошо. Харри очень волновался, он был таким возбужденным, когда мы смотрели фильм в первый раз. Ты бы, наверное, подумал, что мы вправду это делаем, но Джим никогда не был внутри. – Она остановилась. – Когда смотришь на себя обнаженную, на экране, вот так, – не чувствуешь почти никакого смущения. Так что «Любовь, любовь», как видишь, удалась. Она станет чем-то вроде моего наследства. Что-то красивое, что останется после. Это для меня важно.
Он прочистил горло, все еще раздумывая над словами Шелли, и поднялся на ноги.
– Уже поздно. Харри, должно быть, беспокоится о тебе.
Небольшая улыбка на ее полных губах.
– Это приятно, когда есть человек, который беспокоится о тебе.
