Текст книги "Сладкая любовь (ЛП)"
Автор книги: Белль Аврора
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
ГЛАВА 2
Елена
Четыре дня спустя…
Запаковывая последние коробки, я осматриваю свою комнату. Она выглядит такой… пустой. Стены пустые. Пол пустой. Книжные полки пустые.
Моя комната голая.
Я не знаю, что чувствовать по этому поводу.
Судя по острой боли в моей груди, мне грустно. Она была моей со дня моего рождения. Я играла в этой комнате, выросла здесь, искала комфорт и пряталась от мира.
Эта комната была добра ко мне. Я буду скучать по ней.
Сейчас все, что от нее осталось, – это восемь коробок на полу. Я попросила грузчиков прийти сегодня днем. И была приятно удивлена, обнаружив, что мое новое место работы покроет все расходы. Ашер звонил мне вчера, чтобы сообщить, что в квартире, благодаря всем девочкам, прошла генеральная уборка, и мое гнездышко будет готово к понедельнику. Нат также сказала мне, что там осталось большая часть мебели со времен, когда она жила там, так что мне не нужно будет сильно тратиться, чтобы обустроиться.
Я предложила оплачивать дополнительные услуги в квартире, но Нат отказалась, используя тонну ругательств. Но я, конечно, спорила, что заставило Нат использовать еще больше противных слов. Неожиданно Эш взял телефон и просто сказал: «Ты хочешь отблагодарить? Накорми меня».
Никаких споров с Ашером. Он тверд в своих словах.
Последняя деталь моей комнаты напоминает об одной вещи, которую я должна сделать, но не могу решиться. Мой постер с Джонни все еще весит на двери.
Время пришло.
Но я не готова.
Время пришло. У него была чудесная жизнь. Отпусти.
Мозг прав. Время пришло. Я должна отпустить его.
Направляясь к двери, я смотрю в глаза Джонни Деппу, и мой желудок ухает вниз.
– Мне жаль. Ты был хорошим воображаемым парнем, но теперь я взрослая. В моей жизни нет места для парней. Даже воображаемых. – Но он просто смотрит на меня. – Не смотри на меня так. – Джонни продолжает смотреть. Он пытает меня.
Я устало вздыхаю и потираю свой лоб.
– Не усложняй все. Пожалуйста, Джонни. Все кончено.
У меня начинается головная боль. Я стягиваю его максимально бережно, сворачиваю и надеваю на него канцелярскую резинку. Держу его в руках и прохожу с ним до урны. Поднимаю крышку и кладу его вовнутрь.
Моя мама стоит здесь, переводя взгляд с меня на мусорное ведро. Я торжественно киваю и шепчу:
– Время пришло.
Она улыбается и трясет головой, и с тяжелым сердцем я отпускаю свою первую любовь.
***
Мои ноги в носках скользят по плиткам кухни. Задыхаясь, открываю шкаф под раковиной и роюсь в урне, пока не нахожу его. Я прижимаю Джонни к моей тяжелой груди и поворачиваюсь, чтобы обнаружить, как мои родители пьют кофе за обеденным столом. Они смотрят на меня с тревогой.
– Думала, что смогу это сделать, – сильнее прижимаю постер с Джонни Деппом к своей груди. – Но я не могу. Он едет со мной.
Когда я иду обратно в свою комнату с Джонни в руке, то выдыхаю в облегчении.
Мне жаль, Джонни. Давай больше никогда не ссориться.
ГЛАВА 3
Макс
Моя нога подпрыгивает жестко и сильно под обеденным столом.
Я нервничаю.
Помешиваю кофе и одновременно перевожу глаза с Ника на Тину. Я смотрю, как они едят свой завтрак, задумываясь, как, черт возьми, собираюсь затронуть эту тему. Тина ест овсянку; она, видимо, чувствует мой взгляд, потому что смотрит на меня с ложкой на полпути ко рту. Ее глаза расширяются, и она медленно бормочет:
– Что?
Я быстро отвожу взгляд и трясу головой:
– Ничего.
Помешивай свой долбанный кофе и держи глаза опущенными.
И это то, что я и делаю. Отвожу взгляд так сильно, что буквально смотрю в свою чашку с напитком.
Нога Ника толкает мою под столом. С поднятыми бровями я смотрю на него. Он бережно сворачивает газету перед тем, как положить ее, и с прищуренным взглядом сосредотачивается на мне. Ооу.
Ник откидывается назад на стуле и внезапно начинает ухмыляться, его ямочка, почти такая же, как у меня, прорезается на его щеке.
И я начинаю потеть:
– Что?
Он кивает в мою сторону подбородком.
– Ты ведешь себя странно. Я имею в виду, ты всегда ведешь себя странно, но сейчас твое поведение более странно, чем обычно.
Тина смотрит на меня и мягко кивает.
– Это не так.
– Даже слишком, – спорит мой брат.
– Ты будешь дряхлым в старости.
Глаза Ника расширяются. Он чувствителен насчет своего возраста с тех пор, как нашел у себя седой волос. Я имею в виду, это не очень большая проблема. Это нормально. Люди, в конце концов, седеют. Но волос...
Он был не на голове.
Ник наклоняется и огрызается:
– Твою мать.
Я ухмыляюсь:
– Она так же твоя «твоя мать», и я скажу ей это.
Он разводит свои руки в стороны, дразня меня:
– Сделай это, и я расскажу ей правду про сушенные листья базилика в твоем ящике для носков.
Ублюдок.
– Это было для тебя! Я прятал их для тебя!
Он пожимает плечами.
– Она этого не знает.
Я тянусь через стол, чтобы шлепнуть его – он ненавидит это, – когда в разговор вступает Тина:
– Ник, прекрати.
Я показываю ему средний палец, а затем Тина шлепает мой зад. Нежно, конечно.
– Макс, милый, сделай это снова, и я обещаю, что ты не получишь моих кексов еще год.
Я задыхаюсь. Она так не поступит. Но взгляд на ее лице говорит об обратном. Я тяжело усаживаюсь на стуле…
– Святое дерьмо, ты жестокая, когда беременная.
Она сладко улыбается, а затем обхватывает свой округлившийся животик:
– Думаю, что действительно капризна в эти дни.
Я добавляю:
– И эмоциональная.
Ник усмехается:
– И возбужденная.
Тина кричит:
– Ник!
– Чувак! – с вытянутым лицом одновременно с ней ору я.
Люблю Тину, и она абсолютная сексуальная лисица, но не хочу думать о ней в постели.
Тем более с моим старым старшим братом. Я не могу помочь себе. Поворачиваюсь к Нику и жестоко улыбаюсь:
– Ну, как твой седой лобковый волос? Все еще одинок?
Стул издает скрип, затем я оказываюсь на полу, с крепко обернутыми вокруг моей шеи руками, что выбивают из меня дерьмо.
– Закрой свой рот, сопляк.
Я хриплю:
– Никогда.
Тина сладко хихикает, полностью игнорируя тот факт, что ее муж ведет себя грубо.
– Ох, милый, это не плохо. Просто вырви его. Это нормально. Я люблю тебя и твой седой лобковый волос.
Руки Ника замирают, когда он смотрит на нее.
– Если ты вырвешь их, появится еще больше.
Она пожимает плечами:
– Ну, значит появятся. Я полюблю и другие седые волосы тоже.
Смотря на нее, он яростно трясёт меня, пытаясь задушить, доказывая свою точку зрения. Ник многозадачный человек.
– Нет, ты не будешь любить его. Никто не любит седые волосы на лобке, – восклицает он.
Она смотрит на него прямо в глаза, а потом мягко улыбается:
– Я буду. – И она действительно имеет это в виду.
Тина охренительно серьезна.
Ник отпускает меня. Моя голова ударяется об пол с глухим стуком. Кряхтя, я потираю свой затылок и бурчу:
– Это больно, говнюк.
Он встает, затем протягивает мне руку, но перед тем, как я могу сделать захват вокруг шеи и показать, как делают удушающий настоящие мужики, моя главная причина для жизни входит в комнату.
– Папочка, я не могу найти свой рюкзак.
Я улыбаюсь, несмотря на то, что она звучит раздраженно, и поворачиваюсь к ней. Ее длинные рыже-каштановые волосы уже вымыты и заплетены.
– Ты собрала свои волосы. – Я хмурюсь. – Сама.
Я дуюсь. Знаю это, но у меня теперь не так много вещей, которые я могу сделать для своей девочки. Но мне нравится делать всякие мелочи для своей девочки. Я ее папочка. Мне разрешено быть полезным. Тина прочищает горло, и знаю, что если бы оказался ближе, она бы пнула меня. Быстро меняю разочарование на отцовскую гордость и улыбаюсь:
– Это очень здорово. Тебе идет, малышка.
Сиси смотрит вниз на свои колени, пряча свой румянец. Моя малышка легко смущается. Она не очень хорошо принимает комплименты. И это отстойно, потому что я делаю ей комплименты все чертово время.
Имя моей дочери Сесилия, но так как она названа в честь ее бабушки, мы зовем ее Сиси. Она была рождена здоровым ребенком. Дочь не была запланированной, и я должен признаться, что когда узнал, что Мэдди беременна, это было самой страшной вещью в моей жизни, но скоро привык к идее быть хорошим папой. Вообще, вскоре я полюбил эту идею и не мог дождаться, чтобы взять своего малыша на руки. Мэдди, мама Сиси, чувствовала себя также.
Но когда мы принесли Сиси домой, все изменилось.
Мэдди была абсолютно несчастна, раздражаясь от плача Сиси, не желая заботиться о ней, кормить или менять ей подгузники. Не нужно быть гением, чтобы понять, что моя Мэдди не была привязана к дочери, и, через некоторое время, ей поставили диагноз – послеродовая депрессия.
Я действительно не знал, что делать, но все было в порядке. Моя семья решила все за меня. Мы переехали в мамин дом. Я постоянно чувствовал себя бременем здесь, занимая ее пространство, но мне нужно было работать, зарабатывая деньги, чтобы одевать свою женщину и ребенка, поэтому, когда я надрывал свою задницу, мама и сестры присматривали за моими девочками, помогая, как только было возможно. Больше, чем Мэдди позволила бы им.
Не притворяюсь святым во всей этой ситуации. Я был молод и находился на грани в тот момент. Помню, как становился злым и кричал на свою девочку, чтобы она нахрен встала с кровати и позаботилась о нашей малышке. Помню, как тащил ее в холодный душ после дней, проведенных в постели. Помню, как плакал от смятения, раздражения и беспомощности. Я просто не мог понять, почему она ненавидела нашего ребенка. Не мог понять, почему не видела красоты, которая была в нашей малышке.
Правда в том, что депрессия выглядит черно-белой, но на самом деле – это чертова куча серого. Так просто думать: «Почему она не может просто сделать это...» или «Она должна просто сделать это...», но все не так просто. Я проводил все свое свободное время в поисках причин депрессии, потому что думал, если найду их, то смогу все исправить. Получается, что у каждого свой триггер.
Депрессия не делает человека слабым. Люди с депрессией живут своими жизнями. Кто-то живет в боли, и не в такой, какую мы можем видеть, но с болью в сердце и разуме. Они живут, чувствуя, будто мир вокруг них рушится. Если вы спросите меня, о людях, сражающиеся с депрессией, то я скажу вам, что они одни из самых сильных в людeй этом мире.
Жизнь с мамой, казалось, сработала. Моя мама – сильная женщина.
Несмотря на то, что жизнь вместе была полна разочарований, мама окружила Мэдди любовью и привязанностью, постоянно повторяя, что мы пройдем через это как семья. И, вы бы не поверили, Мэдди снова стала улыбаться. Затем она стала заботиться о Сиси, кормить ее, менять подгузники, купать. Она делала это. Сражалась.
Мэдди исцелялась.
Мама и я – вдвоем были уверены, что Мэдди поборет депрессию. Она была таким же человеком, как и много месяцев назад, и я снова увидел женщину, в которую влюбился. Жизнь налаживалась.
Но это продлилось всего мгновение.
Я помню телефонный звонок. Помню, как слушал, что говорила моя мама, но почти ничего не слышал. Помню, как сердце умирало медленной, мучительной смертью. Помню больницы. Помню многодневную щетину. Помню, как смотрел на свою девочку и думал о том, какого размера гроб мне нужно достать для нее. Помню, как выбрал розовый, потому что она была моей маленькой принцессой, а принцессы всегда носят розовое. Я помню, как Мэдди просто... исчезла.
Но вот то, что я не помню...
Чтобы я ненавидел кого-то так сильно, как ненавидел Мэдди. И я все еще ненавижу ее.
Насколько всем было известно, что это был несчастный случай. Мэдди готовила обед для Сиси, которой было чуть больше года, и посадила ее на столешницу, когда брала продукты, которые ей нужны были из холодильника. Насколько все знали, Сиси упала со столешницы и ударилась о табурет, повредив позвоночник. Да, это то, что произошло. Но что другие не знают, так это то, что Сиси была капризной в то утро. Мэдди посадила ее на столешницу, раздраженная из-за попыток успокоить хныканье Сиси, и отвернулась. Что другие не знают, так это то, что когда Сиси начала плакать, Мэдди разозлилась. Она настолько разозлилась, что повернулась от холодильника, закипая, и закричала на мою малышку. Сильно кричала.
Сиси испугалась. Ее маленькое тело одеревенело, а затем она упала.
Насколько все знают, этого никогда не происходило. Мэдди отправила мне письмо после своего исчезновения, письмо, которое у меня есть до сих пор. Я получил его через четыре дня, как она уехала. Оказалось, что она ушла и сдалась полиции. Она была под надзором полиции с целью предотвращения самоубийства. Часть меня была зла настолько, что я желал, чтобы она убила себя.
Многое случилось в то время. У Сиси были операции за операциями. Она была либо под наркозом, либо кричала от боли. Дочка тогда много плакала, и я плакал вместе с ней. Я не понимал, что сделал, чтобы заслужить это. Но ответ был прост.
Дерьмо случается.
Ты находишь способ справиться и живешь с этим. Можешь быть жесткой ветвью, которая ломается, или деревом, которое гнется с ветром. Выбор за тобой.
Сиси уже потеряла свою маму. Она не потеряет меня. Ни в прошлом, ни сейчас. Мы провели так много времени в больнице, что были первыми в базе у всех докторов и медсестер в детском отделении. Моя мама кормила работников. Мы обменивались подарками на Рождество. Они быстро стали новыми членами в нашей уже большой семье. Они были крутыми. Не знаю, что я бы делал без них. Несмотря на то, каким отчаявшимся или раздраженным я ни был, они всегда брали заботу о нас на себя. И делали это с улыбкой. Доктора, медсестры, работники больницы. Они были чудесными.
Спина Сиси разорвана. Здесь ничего не поможет. Мы просто должны научиться мириться с этим.
– Ты убрала комнату?
Сиси смотрит на меня с прищуренными глазами, и немного трясет головой:
– Эм, да. Да, я убрала.
Я поднимаю свои руки.
– Ну, тогда я озадачен.
Они катит свое кресло к столу, достаточно близко к Тине, чтобы ее заобнимали и зацеловали. Она раздраженно пыхтит:
– Просто не знаю, где оставила его.
И я улыбаюсь. Боже, она восхитительная.
Ник опускает газету и театрально шлепает Сиси по макушке.
– Я не думаю, что мой Сверчок пожелала мне доброго утра, Тина.
Тина обнимает ее еще сильнее и смотрит на своего мужа с любовью в глазах:
– Я думаю, ты прав, но не уверена, что принцесса в настроении для твоих игр, сладкий.
Сиси уже почти тринадцать лет. Уже не ребенок, но еще не подросток. Что-то среднее. Каждый день замечаю, как она меняется. Каждый день. Я подавлен. Хотел бы, чтобы был способ остановить ее взросление, но в то же время не могу дождаться, чтобы увидеть, как она превращается в замечательную женщину, которой, знаю, она будет.
Но Тина права, Сиси была немного раздраженной в последнее время. Думаю, что это должно быть связано с взрослением. Черт, я страшусь гормональных перемен, которые будут.
К моему везению, у меня есть мои сестры, мама, Тина, Нат, Лола и Мими, чтобы помочь с теми разговорами. Я имею в виду, да ладно! Разговаривать с моей маленькой девочкой о ее месячных, и, учитывая то, что я не имею ни малейшего понятия об этом, это просто ужасно.
Лицо Сиси смягчается. С маленьким вздохом, она катится к Нику, и, улыбаясь, он тянется к ней, чтобы заключить малышку в крепкие объятия. Ее глаза закрываются, и она кладет свою голову ему на плечо. Он что-то шепчет ей, но я не могу разобрать, что именно. Могу только слышать ее приглушенный ответ:
– Я знаю. Люблю тебя, дядя Ник.
Он целует ее лоб, встает, затем складывает ладони вместе, как будто замышляет что-то.
– Так, школьный рюкзак. Ты осмотришь кухню, а я проверю в остальных местах.
Сиси передвигается по кухне, а Ник осматривает оставшиеся места в доме. Спустя мгновение, понимаю, что стою посередине кухни, наблюдая за ними.
Я не знаю, что бы делал без Ника, когда Сиси выписали из больницы. Мы переехали в его дом, и он проводил с ней столько же времени, сколько проводил я, заботясь о малышке, и работал целыми днями, когда я брал выходные. Но Ник работал также усердно, как я, наверное, даже усерднее, чтобы быть уверенным, что не только о Сиси заботятся, но и мне удавалось получить достаточно времени для сна и еды.
Он мой герой. Я никогда не говорил ему это. Ник – хороший человек. Он заслуживает хорошей жизни, жизни с его семьей. Его новой семьей, не в которой он родился. Часть которой все усложняет. Вообще-то я не хочу делать то, что делаю, но чувствую, что он нуждается в этом. Это правильное время.
Ник кричит:
– Нашел!
Сиси кричит в ответ:
– Где я оставила его?
Когда Сиси выходит из кухни, Ник входит в коридор с рюкзаком на спине. Он вешает рюкзак на ее кресло и отвечает довольно:
– У задней двери, принцесса.
Сиси качает головой, но маленькая улыбка появляется на ее лице. Ее щечки алеют от румянца, и она растерянно бормочет:
– Прости.
Гудок доносится с задней стороны дома, и Сиси начинает двигаться к школьному автобусу. Когда она оказывается возле меня, то оборачивает свою руку вокруг моей ноги. Я тянусь вниз, чтобы поцеловать ее в волосы:
– Повеселись!
Она морщит свой носик.
– Это школа, папочка.
Я стреляю ей своей лучшей поддразнивающей ухмылкой:
– Я знаю. Страдай.
Она ударяет мое бедро, пытаясь подавить свою улыбку, и я отпрыгиваю:
– Ауч, девочка. Нам нужно отдать тебя на уроки бокса.
Я смотрю, как она удаляется по коридору. Как только задняя дверь открывается, она кричит:
– Пока! Люблю вас!
Мы кричим в ответ в унисон:
– Любим тебя.
Мое сердце болит. Буду скучать по этому. Задняя дверь закрывается, и я поворачиваюсь к Нику и Тине. Они оба улыбаются мне. Но то, что я говорю, заставляет их улыбки быстро погаснуть.
– Так, – начинаю я, – мы переезжаем.
ГЛАВА 4
Макс
Ник и Тина пялятся на меня, и лицо Ника полно смущения, в то время как рот Тины приоткрыт. А я просто стою, нисколько не захваченный неловкой ситуацией, желая стать невидимкой и скинув толстовку и боксеры, просто умчаться отсюда.
Акцент моего брата усиливается в раздражении или гневе. Поэтому сейчас, когда он говорит: «О чем, черт возьми, ты говоришь, мужик?», получается:
– Чрт возьми, чт ты гвршь, мужк?
Тина отводит взгляд в сторону. Она трясет головой, пытаясь понять, что я только что сказал, перед тем, как поднять свои грустные глаза, смотря на меня вопросительно.
– Милый, о чем, ради всего святого, ты говоришь? Ты не можешь переехать. Это дом Сиси. Твой дом.
Я опускаю подбородок, кладу руки на бедра и отстукиваю нервно другой ногой. Думаю, что бы такого сказать, чтобы не прозвучать как придурок:
– Нет. Это ваш дом. У вас две маленькие девочки и растущая семья. Да, Сиси принесли в этот дом, но он не наш, – я решаюсь взглянуть на Ника, – и никогда не был.
Ник слегка пожимает плечами.
– Я не понимаю, откуда это взялось. Что случилось?
Делая глубокий вдох, поднимаю руки, кладу запястья на голову и отвечаю на выдохе:
– Ничего не случилось. Дело не в этом. Это не решение, принятое в порыве гнева или что-то в этом роде...
Но Ник не слышит этого. Он внезапно вскакивает на ноги и теперь находится напротив меня.
– Что бы то ни было, мы исправим это. Скажи мне, что происходит...
– Ничего. Клянусь...
– Должно быть что-то. Скажи мне, что мне нужно сделать, чтобы изменить твое решение.
– Ты не понимаешь, что я говорю.
Тина встает из-за стола и идет ко мне, но я отступаю назад, вытянув руки в предупреждении. Когда вас обнимает Тина, вы готовы сделать для нее что угодно. Я продолжаю держать руки в вытянутом положении перед собой.
– Нет, Тина, не сейчас. Мне нужна ясная голова.
Ник быстро выходит из себя:
– Не води меня за нос, Макс. Скажи, в чем проблема.
Раздражение кипит внутри меня, и раскаленный гнев вырывается из моего рта:
– Черт, мужик, не все всегда о тебе! Это касается меня! Это касается Сиси! Это не касается тебя или Тины, или девочек! Дело только во мне и моей дочке. Вот и все.
Тихий голос Тины прорывается через мой гнев, сбивая с меня спесь:
– Ты здесь несчастлив?
Вы не увидите ничего грустнее расстроенной Тины. Это дерьмо ранит. Я быстро делаю шаг вперед и беру ее руку в свою.
– Нет, милая. Дело не в этом. – Я пробегаюсь рукой по волосам. – Я преподнес это не так, как планировал.
Ник складывает руки на груди, выглядя взволнованным, но звуча в тоже время терпеливо:
– Ну, так сделай это.
Я освобождаю руку Тины из своей хватки и передвигаюсь, чтобы сесть на спинку дивана. Проходит несколько минут, прежде чем мне удается собраться с мыслями, что я должен сказать, а не что хочет сболтнуть мой рот.
– Хорошо. Мы всегда жили здесь, верно? – Ник кивает. – Мы были здесь действительно счастливы, Ник. Ты помог нам, когда я нуждался в тебе, и смотрю на Сиси и то, какой прекрасной маленькой леди она становится, – мое горло сжимается, – и это благодаря вам.
Жесткие черты Ника смягчаются. Я избегаю его взгляда и продолжаю:
– Но я задержался здесь слишком долго. Задержался и остался, когда должен был уйти, чтобы начать свою жизнь. Продолжал так делать, и сейчас это становится сложным. Я должен был уйти, когда все было просто, потому что сейчас мысль о переезде, – я смотрю на Тину, – заставляет сердце биться быстрее от страха.
Тина быстро умоляет:
– Тогда не уходи! Мы любим тебя. Мы хотим, чтобы ты жил здесь. Здесь много комнат для всех нас. Просто не уходи.
Я грустно улыбаюсь им обоим и сбрасываю бомбу:
– Уже купил милое местечко.
Ник проводит руками по лицу и шепчет:
– Чтоб меня.
– Послушай, время пришло. Мы и так задержались здесь на долгие десять лет.
Ник расстроено бросает мне в ответ:
– Я хотел, чтобы вы были здесь, – он замолкает, его глаза умоляют. – Я хотел, чтобы ты был здесь, мужик.
Трясу головой и аккуратно, но твердо говорю ему:
– Я люблю тебя за это, – и я говорю правду, – но мне нужно начать жить заново. Мне нужно двигаться вперед. Мэдди… – я делаю рваный вдох, – она подвела меня, и я был разбит в течение долгого времени. Но я больше не сломан. Мы больше не сломаны. Я должен сделать то, что мне следовало сделать годы назад. Нужно взять на себя ответственность за свою жизнь, – я смотрю вверх, чтобы встретиться со взглядом Ника, – И я, наконец, готов к этому.
– Ну, это гребаный отстой.
Ник и я поворачиваемся к Тине, чтобы уставиться на нее в шоке. Тина никогда не ругается. Никогда.
Она смотрит на нас, наблюдающих за ней, фыркает и надувается:
– Ну, это так.
Мы стоим здесь, неуверенные, что сказать друг другу, ощущая неловкую, наполненную вопросами, тишину. Это не хорошее чувство. Сродни изжоге. Ник кивает.
– Я предполагал, что однажды это должно было случиться. Я имею в виду, что не так я представлял Сиси, уезжающей в колледж. – Но тон его голоса и взгляд его глаз говорят обратное.
Тина тихо спрашивает:
– Она еще не знает?
Я качаю головой, потому что мне не хватает слов.
Ник спрашивает:
– Где дом?
Это, по крайней мере, разряжает обстановку.
Я показываю на восток, пряча улыбку и махая рукой:
– Там.
Лицо Ника становится бесстрастным.
– Где?
Я показываю снова на этот раз с чувством. Моя улыбка прорывается наружу.
Уголки губ Ника поднимаются вверх:
– Ты не делал этого.
– Не делал чего? – спрашивает Тина.
– Я сделал, – отвечаю бойко.
Тина повторяет громче:
– Сделал что?
Ник накрывает свое лицо руками, когда его тело начинает трястись в беззвучном смехе.
– Ты, подлый сукин сын.
Голос Тины граничит с истерикой:
– Я схожу с ума! Кто-нибудь скажите мне, что, черт возьми, происходит!
Ухмыляюсь ей. Ник трясет головой и выдает хорошие новости:
– Похоже на то, что у нас новый сосед.
Тина ахает, ее тело трясется в приступе восторга.
– Заткнись! – Она прыгает вверх вниз на месте и затем визжит: – О, господи, спасибо!
Не в состоянии стереть улыбку со своего лица она хихикает и спрашивает:
– Где этот дом? Мы можем увидеть его?
– Конечно. Пойдем.
Тина почти бежит по коридору, ее животик подпрыгивает в течение всего пути.
– Ну же, ребята!
Ник и я подходим близко. Он хихикает:
– Она даже не представляет. Она сойдет с ума.
Я подмигиваю:
– О, я знаю.
Как только мы покидаем дом, Тина встает перед машиной, ожидая Ника, чтобы он открыл ее. Когда он к ней подходит, оборачивает руку вокруг ее талии.
– Нет смысла тратить бензин.
Тина позволяет ему увести себя прочь, но ее глаза прищуриваются на меня в подозрении. Я передвигаюсь к свободной стороне рядом и шагаю с ними. Мы идем по дороге, а затем, когда он достигает тротуара, Тина щурится от солнечного света, поворачиваясь направо, а потом налево.
– В какую сторону?
Я передвигаюсь, чтобы встать сзади нее, нежно обхватываю ее бедра своими руками и ставлю ее тело лицом к улице. Могу чувствовать смятение, исходящее от нее, но она не говорит ни слова. Я четко вижу момент, когда ее настигает понимание. Она задыхается и накрывает свой рот обеими руками. Ее тело поворачивается ко мне лицом очень-очень медленно.
Широко распахнутые глаза встречают мои. Она шепчет:
– Ты переезжаешь в дом дальше по улице?
Я улыбаюсь так сильно, что видно мою ямочку на щеке. Тина пищит, а потом бросается в мои объятия, смеясь:
– Ты подлый, подлый человек, Макс Леоков. И я до смерти люблю тебя, – она кричит через своей смех. – Я люблю тебя!
Тина отказывается ослаблять свою сильную хватку на мне, и со мной все хорошо. Я держу ее, в то время как мой взгляд скользит к моему дому через улицу. Рука Ника, сжимающая мое плечо, возвращает меня в реальность. Я смотрю на него с вопросом в глазах. Его лицо лучится гордостью, и, несмотря на то, что я в этом не нуждаюсь, это чувствуется хорошо, особенно, если это исходит от Ника.
Мое горло сжимается. Я прочищаю его и объявляю:
– Мы скажем Сиси сегодня вечером.
Тина отодвигается от меня, и, как мне кажется, она выглядит нервной. Берет мою руку в свою и бормочет:
– Да. Мы скажем ей как семья. – Она широко улыбается, но улыбка не касается ее глаз. – Я уверена, что все будет просто замечательно.
Киваю. Да. Я уверен в этом.
* * *
Заплаканное лицо Сиси разбивает мое сердце.
– Почему? Я сделала что-то не так?
Это не то, что я представлял. В моей голове все было по-другому. В моей тупой, тупой башке. Я шагаю к ней, чтобы обнять, но она отъезжает от меня. Тина и Ник мгновенно пытаются объяснить:
– Нет, Ангел! Совершенно точно нет. Мы любим тебя!
– Уфф, Сверчок. Ты знаешь, что это не так.
Ее дыхание сбивается от плача. Она шепчет скорбно:
– Я не хочу уходить. Я люблю это место.
Пытаюсь быть голосом разума:
– Малышка, мы не можем жить здесь вечно.
Она смотрит на меня и всхлипывает:
– Я не хочу быть одна.
Улыбаюсь ей, несмотря на то, что мое сердце фактически вырвано из груди.
– Мы не собираемся уезжать далеко. Будем жить через улицу. Ты можешь приходить сюда в любое время.
Я не подготовлен к ее гневу.
– Тогда ты и иди туда! – Она поворачивает колеса прочь от меня. Как только Сиси ударяется о стену, выкрикивает. – Иди, если ты хочешь! Мне все равно! – Ее сильный удар заставляет меня с хрипом выпустить воздух. – Ты мне все равно не нужен.
Ник движется ко мне со взглядом, полным сочувствия. Я поднимаю руки в предупреждении. Не хочу, чтобы кто-то был сейчас рядом. Смотрю на пол и сбегаю во двор. Прохожу половину пути по ступенькам и сажусь, закрывая свои глаза, впитывая в себя вечерний ветерок. Меня покидает вздох.
«Заведи ребенка», – говорили они. «Будет весело», – говорили они.
Невеселый смешок грохочет глубоко в моем горле. Остаюсь на ступеньках в течение долгого времени, может быть даже в течение часов, и я все еще не знаю, что, черт возьми, могу сделать или сказать, чтобы успокоить мою малышку.
Иногда жизнь бывает чертовски тяжелой.
