Текст книги "Дождь для Джона Рейна"

Автор книги: Барри Эйслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Очень важно, чтобы ты никому об этом не сказал, – добавил Васио. – Там будут только приглашенные, нам не нужны проблемы с полицией.

Мураками кивнул один раз, подтверждая слова Васио, как будто об этом даже не стоило говорить. Подозреваю, что Мураками не особенно беспокоился о том, кто бывает на таких вечеринках. Васио, наоборот, скорее всего отвечал за логистику, и поэтому ему было небезразлично, возникнут проблемы или нет.

– Вы принимаете участие в боях? – спросил я, глядя на Мураками.

Он впервые улыбнулся. Передние зубы у него были слишком большие и слишком ровные; я понял, что он носит дешевый зубной протез.

– Иногда принимаю. Но не сегодня, – ответил он.

Я ждал, не скажет ли он чего-нибудь еще. Не сказал.

Я быстро соображал, не ловушка ли это. Если им нужен я, здесь достаточно подходящее место. Нет смысла приглашать меня еще куда-нибудь.

– Я приду, – кивнул я.

Мураками остановил на мне взгляд чуть подольше, улыбка его застыла, глаза по-прежнему были пустые. Потом повернулся и пошел прочь. Васио последовал за ним.

Я сделал долгий выдох и посмотрел на часы. Когда секундная стрелка дошла до двенадцати, снова атаковал грушу, стараясь выработать лишний адреналин, спровоцированный присутствием Мураками.

Это он, человек со шрамами, никаких сомнений. И дело не только в обезображенном лице. Даже без шрамов я бы узнал его. От него исходит тот же беспощадный дух, который я знал и уважал в Чокнутом Джимми. Шрамы меньше всего говорят о том, кто он есть на самом деле.

Мне бы не хотелось пытаться разделаться с этим парнем каким-либо иным способом, кроме как из винтовки с оптическим прицелом. А результат выстрела в лоб довольно сложно спутать с естественной смертью.

Черт бы со всем этим, подумал я. Риск – одно дело. А это похоже на чистое самоубийство. Если Тацу так хочется, чтобы он был мертв, я бы порекомендовал ему создать команду из шести человек с огнестрельным оружием. Мне бы очень хотелось что-то сделать, чтобы навсегда купить расположение Тацу, но в данном случае дело того не стоило.

Интересно, будет ли мой старый друг угрожать? Не думаю. А если да, тогда я просто ускорю план «Рио». Приготовления не до конца закончены, но уходить в спешке – не самый плохой вариант, если мне вдруг придется выбирать между весьма самоубийственной миссией с одной стороны и интересами Тацу с другой.

Однако завтра я пойду на бой и соберу как можно больше разведданных. Скормлю их Тацу в качестве утешительного приза за мой прощальный поклон.

Секундная стрелка дошла до двенадцати. Я разрядился последним шквалом ударов локтями и отошел. Избыток адреналина по большей части рассосался, но я все еще чувствовал напряжение. Тренировка обычно помогала с этим. Но не сегодня.

Я нашел партнера и еще час тренировал удары ногами. После этого сделал упражнения на растяжку и направился в душ. Я радовался, что скоро все это будет позади.

ЧАСТЬ 2

Музыка дарит нам наше собственное прошлое, о котором мы до этой минуты не подозревали, заставляя сожалеть об утратах, которых не было, и проступках, в которых неповинны.

Хорхе Луис Борхес

9

В ту ночь я долго бродил по Токио. Мне было не по себе, я чувствовал потребность в движении и позволял городским сквознякам вести меня за собой.

Я шагал на север от Мегуро [8]8
  Мегуро, далее Хиро – административные районы Токио.


[Закрыть], держась тихих улочек, переулков, пустых аллей неосвещенных парков.

Что-то в этом проклятом городе продолжало притягивать меня, соблазнять. Мне пора уезжать. Я хочу, чтобы у меня получилось уехать. Черт, я ведь пытался уехать. И вот я снова здесь.

Может быть, это судьба?

Но я не верю в судьбу. Судьба – абсурд.

Тогда что?

Я дошел до Хикава Дзиндза, одного из множества синтоистских храмов, разбросанных по городу. Площадью метров в тридцать, этот храм один из небольших, но никоим образом не самый маленький благодаря своим торжественным зеленым лужайкам. Я прошел через древние каменные ворота, и меня тут же обволокла успокаивающая темнота.

Я закрыл глаза, наклонил голову и стал вдыхать воздух носом. Поднял руки перед собой, растопырил пальцы, как слепой, пытающийся определить, где он оказался.

Оно было здесь, за пределом обычного восприятия. Чувство города, живого, извилистого и многослойного, охватило меня. И ощущение того, что я живу как часть его самого.

Я открыл глаза и поднял голову. Храм был построен на скале, и сквозь деревья на дальнем конце его территории виднелись огни Хиро и Мегуро.

Токио настолько огромен и может быть таким жестоким и безликим, что моральная поддержка одного из его случайно встретившихся оазисов дорогого стоит. Спокойствие таких храмов, как Хикава, вызывает грустные ощущения, которые для меня всегда совпадали по частоте со звуком храмового колокола. Это утешение номия – маленьких питейных заведений на два или, возможно, четыре места перед барной стойкой длиной не более половины ширины входной двери, с неизменной мамой-сан, хозяйкой без возраста, которая, в зависимости от нужд клиента, может быть и доброй, и суровой, что все вместе излучает больше душевного комфорта и понимания, чем кушетка лучшего психоаналитика; загадочное и анонимное товарищество ятаи и тачиноми – уличных буфетов, где подают пиво в больших кружках и еду, жаренную на вертеле. Эти буфеты вырастают как грибы в темных углах и под железнодорожными эстакадами, и смех их посетителей рассыпается в ночном воздухе как маленькие мешочки света в полной темноте.

Я прошел дальше в темноту и сел спиной к хонден, симметричной конструкции с черепичной крышей, где обитает божество этого маленького храма. Закрыл глаза и сделал выдох, глубокий и полный, а потом стал слушать тишину.

Когда я был мальчишкой, меня застукали, когда я стащил плитку шоколада в соседском магазинчике. Пожилая пара – хозяева магазина, конечно же, знали меня и сообщили родителям. Я был в ужасе от реакции отца и отрицал все, когда он допрашивал меня. Отец не разозлился. Вместо этого он, размеренно кивая головой, говорил мне, что самое важное для мужчины – признать свой проступок, а если он не в состоянии этого сделать, тогда он может быть только трусом. «Понимаешь ли ты это?» – спрашивал он меня.

Тогда я не совсем понял, что он имел в виду. Но слова отца вогнали меня в жгучий стыд, и я признался. Он отвел меня в магазин, где я принес полное слез извинение. В присутствии хозяев выражение лица отца было суровым, даже гневным. Потом, когда мы ушли и я еще продолжал плакать от своего позора, он как-то неловко на секунду прижал меня к себе, а потом нежно положил мне руку на шею.

Я никогда не забуду его слов. Я знаю, что сделал, и я признаю все это.

Впервые я лично убил человека на границе с Лаосом, у реки Соконг. Вьетконговца. Во Вьетнаме говорили «убить лично», когда ты убивал конкретного человека из личного стрелкового оружия и был уверен, что сделал это сам. Мне тогда было семнадцать.

Я входил в состав разведгруппы из трех человек. Такие группы были маленькими, их успех и выживаемость зависели от способности скрытно действовать на территории противника. Поэтому в разведку отбирали только тех, кто мог передвигаться абсолютно незаметно. Для выполнения заданий больше нужны были призраки, чем убийцы.

Это произошло на заре. Я помню, как с первыми лучами света от влажной земли начал подниматься туман. Я всегда считал Вьетнам красивой страной. Большинство солдат ненавидели его, потому что их отправили сюда воевать, но мои чувства к Вьетнаму были другими.

Мы уже две ночи были на задании, не имея никаких контактов с базой, и шли прямо к месту назначения, когда на фоне просвета увидели его. Мы замерли, наблюдая за ним из-за деревьев. У него был «АК», и мы поняли, что перед нами вьетконговец. Шагая, он смотрел то налево, то направо, словно пытался сориентироваться. Помню, как я подумал, что он, наверное, отбился от своего подразделения. Бедняга выглядел немного испуганным.

Нас инструктировали избегать контактов, однако задачей группы был сбор разведывательной информации, а я видел, что в руке у него большая книга. Что-то вроде гроссбуха. Она могла оказаться неплохой наградой. Мы посмотрели друг на друга. Командир группы кивнул.

Я опустился на колено и поднял свою «КАР-15», поймал вьетконговца в прицел и стал ждать, пока он остановится.

Прошло несколько секунд. Я знал, что время у меня есть, и хотел быть уверенным в результате.

Он нагнулся, положил автомат и книгу. Потом поднялся, расстегнул штаны и стал мочиться. От земли, куда попадала теплая жидкость, поднимался пар. Я держал его в прицеле, все время думая о том, что он даже не подозревает, в каком дурацком положении встретит смерть.

Я дал ему закончить и застегнуть штаны. Потом – бац! Я снял его. Увидел, как он осел. У меня возникло чувство невообразимого восторга: я попал в цель! Я выиграл! У меня получилось!

Мы двинулись к тому месту, где он лежал. Когда подошли, я удивился, когда увидел, что он все еще жив. Я попал ему в грудь, которая превратилась в кровоточащую рану. Вьетконговец лежал на спине, с раскинутыми ногами. Земля под ним уже потемнела от крови.

Помню, как меня поразило, что он так молод. Он был моего возраста. Я помню, как эта мысль прострелила мне голову – «Боже, такой же, как я!» – когда мы стояли кружком вокруг него, не зная, что делать.

Он быстро мигал, глаза его перепрыгивали с одного лица на другое, потом назад. Они остановились на мне, и я подумал – потому что он знает: это я застрелил его. Позже я понял, что объяснение было гораздо более прозаичным. Скорее всего он просто хотел понять, почему у меня азиатские черты лица.

Кто-то снял с пояса флягу и протянул раненому. Он даже не двинулся, чтобы взять ее. Дыхание учащалось. В уголках глаз появились слезы, высоким, напряженным голосом он бормотал какие-то слова, которых никто из нас не понимал. Позже я узнал, что раненные на поле боя и умирающие зовут своих матерей. Возможно, он делал то же самое.

Мы смотрели на него. Кровь из груди перестала сочиться. Мигание тоже прекратилось. Голова застыла на влажной земле под неестественным углом, как будто он к чему-то прислушивался.

Мы молча стояли вокруг. Первое чувство эйфории прошло, его заменили непонятная нежность и ужасающая печаль, такая неожиданная и сильная, что я застонал.

«Такой же, как я», – снова подумал я. Он не был похож на плохого парня. Знаю, что в какой-нибудь другой Вселенной мы бы не пытались убить друг друга. Возможно, мы были бы друзьями. И он бы не лежал мертвый в джунглях, на земле, пропитанной собственной кровью.

Один из тех, с кем я был, заплакал. Второй застонал. «О Боже, о Боже!» Снова и снова. Обоих вырвало.

Меня – нет.

Мы взяли гроссбух. В нем действительно было много важной информации о взятках старостам местных деревень и других попытках Вьетконга купить влияние. Хотя, конечно, это не имело никакого значения.

Уже в вертолете, который подобрал нас позже, кто-то рассмеялся и сказал, что я потерял невинность. Никто не говорил о том, какие мы на самом деле испытывали ощущения или что происходило, пока мы стояли молчаливым кругом и смотрели, как умирает человек.

Когда армия оценивала мою пригодность для участия в совместной программе частей особого назначения и ЦРУ, известной под названием ГНИ [9]9
  ГНИ – группа наблюдения и изучения – американские сверхсекретные специальные формирования, проводившие негласные военные операции до и во время вьетнамской войны.


[Закрыть], психиатр проявил живейший интерес к моему первому опыту убийства. Кажется, он счел важным, что меня тогда не вырвало. И то, что он описал как «ассоциативные негативные эмоции», рассосалось. И плохих снов потом не было, что также сочли плюсом.

Позже я узнал, что меня отнесли к двум процентам военнослужащих, способных убивать постоянно, без сомнений, без специальной подготовки, без сожалений. Не знаю, действительно ли я входил в эту группу. Для меня это было не так просто, как для Чокнутого Джимми. Но именно туда меня поместили.

Среднего человека поражает, насколько часто солдату приходится иметь дело с сомнением – еще до свершившегося факта и последующего сожаления. Правда, от среднего человека не требуют убивать незнакомца с близкого расстояния.

Люди, которые пережили такие убийства, знают, что человеческие существа обладают глубоким врожденным отрицанием убийства себе подобных. Я верю, что существованию подобного отрицания имеются эволюционные объяснения, но это на самом деле не важно. А важно то, что фундаментальная цель базовой подготовки большинства солдат – это применение подготовительных технологий для подавления отрицания. Я знаю, сегодня эта цель достигается с безжалостной эффективностью. И знаю также, что лучше удается справиться с отрицанием, чем с сожалением.

Я сидел долго, копаясь в памяти. Наконец мне стало холодно, и я отправился в гостиницу, по пути, как всегда, поглядывая по сторонам. После мучительно горячей ванны закутался в предусмотрительно приготовленный гостиницей хлопчатобумажный юката. [10]10
  Юката – букв, «одежда для купания» – японское национальное летнее одеяние, тип кимоно, традиционно используется после ванны.


[Закрыть]Придвинув кресло к окну, я сидел в темноте и наблюдал за транспортным потоком, движущимся по Хибийя-дори двадцатью этажами ниже. И думал о Мидори. Интересно, что она делает в эту самую минуту на другой стороне земного шара?

Когда движение стало редеть, я отправился в постель. Сон приходил медленно. Я мечтал о Рио. Он казался таким далеким.

10

На следующий вечер по дороге на бой я, как всегда, провел ПОС. Убедившись, что чист, поймал такси и доехал до станции Теннозу. Оттуда пошел пешком.

Здесь, у воды, было прохладнее. Тротуар ремонтировали, гроздья предупредительных знаков мягко колыхались на ветру, позвякивая как помешанные колокола. Я шел вдоль ржавых опор моста Хигаси Синагава. Надо мной громоздилось сплетение железнодорожных и автомобильных эстакад, их бетон так закоптился от многолетнего воздействия дизельного дыма, что был почти не виден на фоне темного неба, земля под ним лишь неясно просматривалась. Одинокий торговый автомат стоял на углу, его угасающий неоновый свет напоминал умирающий сигнал 805.

Я заметил яхт-клуб «Леди Кристал» и повернул налево. Справа от меня – еще одна эстакада над множеством складских строений; напротив – небольшая стоянка, практически пустая. За всем этим очередной стигийский [11]11
  Стигийский (греч. миф.) – относящийся к реке Стикс (через которую перевозили в страну мертвых).


[Закрыть]канал.

Я нашел дверь склада, которую описал Мураками. По бокам от нее – пара бетонных цветочных горшков, задушенных сорняками. Металлический знак слева предупреждал об опасности пожара. Ржавчина, словно высохшая кровь, протекшая сквозь повязку, покрывала стену.

Я оглянулся. По другую сторону залива ярко сверкали небоскребы офисов, жилых зданий и гостиниц, имена их владельцев гордо горели красным и синим неоном. Слева от меня в длинном ряду складов появилась извилина. Я повернул в нее и справа обнаружил дверь, незаметную со стороны улицы. На уровне головы был глазок. Я постучал и стал ждать.

Раздался звук отодвигаемого засова, и дверь открылась. Это был Васио.

– Вы рано, – сказал он.

Я пожал плечами. Я редко назначаю встречи, считая, что не стоит давать кому бы то ни было возможность фиксировать тебя во времени и пространстве. В те редкие случаи, когда у меня нет выбора, я стараюсь появляться достаточно рано, чтобы разведать окрестности. Если кто-то соберется устроить мне вечеринку, я окажусь там еще до того, как музыканты начнут настраиваться.

Я заглянул внутрь. Передо мной открылось похожее на пещеру помещение с бетонными колоннами. Яркие лампы, защищенные сетками, болтались под потолком метрах в восьми над головой. Со всех сторон возвышались стены пятиметровой высоты, сложенные из картонных ящиков. Пара вилочных погрузчиков стояла у стены, на фоне окружающего пространства они походили на игрушки. Двое чинпира в черных футболках расставляли стулья по сторонам помещения. Кроме них, мы были одни. Я посмотрел на Васио:

– Это проблема?

Он пожал плечами:

– Не важно. Народ скоро подойдет.

– Вы проверяете посетителей?

– Если я не знаю тебя в лицо – ты не войдешь, – кивнул он.

– Кто сегодня дерется?

– Не знаю. Я организую бои, а не веду их.

Я улыбнулся:

– А сами участвуете?

Васио рассмеялся:

– Я слишком стар для этого дерьма. Может быть, я бы и попробовал, если бы был помоложе. Но бои начались год – полтора назад, намного позже моего расцвета.

– А тех парней в клубе, – продолжал я, – вы тренируете для таких боев?

– Некоторых.

– А как насчет Мураками? – спросил я.

– Что?

– Чем он занимается?

Васио пожал плечами:

– Всем понемногу. Тренирует кое-кого из парней. Иногда участвует сам. У нас много народу, когда он выступает.

– Почему?

– Мураками всегда доводит бой до конца. Людям это нравится.

– Доводит до конца?

– Вы понимаете, что я имею в виду. Когда Мураками дерется, один из бойцов наверняка погибает. А Мураками никогда не проигрывал.

Что ж, нетрудно поверить.

– А как ему это удается?

Васио посмотрел на меня:

– Будем надеяться, что вам никогда не придется это выяснять.

– А правда, что он дерется с собаками?

Пауза.

– Где вы это слышали?

Я пожал плечами.

– Люди болтают.

Еще пауза. Потом:

– Не знаю, правда ли это. Знаю, что он ходит на подпольные собачьи бои. Он заводчик тоса [12]12
  Тоса – редкая японская порода бойцовых собак.


[Закрыть]и американских питбулей. Его собаки – тоже игра со смертью. Он кормит их порохом, накачивает стероидами. Они ненавидят мир и агрессивны, как черти. Одному псу Мураками сыпнул перца под зад. Тот дрался как демон.

В дверь постучали. Васио встал. Я слегка поклонился ему, показывая, что мы закончили.

Он взял меня за локоть:

– Подождите. Сначала отдайте сотовый телефон.

Я посмотрел на его руку:

– Но у меня нет телефона.

Васио недобро уставился на меня. То, что я сказал ему, правда, хотя, если бы врал, потребовалось бы нечто большее, чем недоброе выражение, чтобы я в этом признался.

Лицо его смягчилось, и он отпустил мою руку.

– Я не буду обыскивать вас. Сюда не разрешается проносить сотовые или пейджеры. Слишком многим хочется позвонить другу, чтобы рассказать, что они видят, а это опасно.

Я кивнул:

– Разумно.

– Если кто из вышибал заметит его у вас, над вами крепко поработают. Имейте в виду.

Я кивнул и отошел в угол помещения, чтобы понаблюдать за начавшей стекаться публикой. Некоторых я видел в клубе. Вот Адонис в тренировочных штанах. Интересно, будет ли он драться?

Стоя в углу, я наблюдал, как помещение постепенно заполняется. Примерно через час пришел Мураками с двумя новыми телохранителями – не теми, которые были с ним в додзо. Мураками обменялся парой слов с Васио, последний осмотрелся по сторонам, а потом показал на меня.

Я вдруг подумал, что Мураками уделяет мне слишком много внимания. Он подтолкнул своих людей локтями, и все трое направились в мою сторону.

Я ощутил прилив адреналина и как бы между прочим оглянулся в поисках подходящего оружия. Но под рукой ничего не оказалось.

Они подошли и остановились передо мной – Мураками немного впереди, телохранители по бокам.

– Не был уверен, что ты придешь, – сказал он. – Рад видеть.

– Здесь здорово, – ответил я, потирая ладони, как бы в предвкушении интересного вечера. На самом деле это была очень хорошая позиция для защиты.

– Мы проводим три боя по тридцать минут – если только они не заканчиваются раньше. Так все получают свою порцию денег. Я объясню правила.

Непонятно, зачем он говорил это мне.

– Кто дерется? – спросил я.

Мураками улыбнулся. Вставные зубы сияли белизной. Хищник.

– Ты, – ответил он.

О, черт!

Я посмотрел на него:

– Я так не думаю.

Улыбка с его лица исчезла, глаза сузились.

– Я не собираюсь терять время на чертову возню с тобой. Васио сказал, что ты хорошо дерешься. Что сломал парню лодыжку за тридцать секунд. Теперь друг того парня хочет расплатиться. Ты будешь драться с ним.

Адонис. Можно было бы догадаться.

– Или…

– Или будешь драться с тремя ребятами, которых я выберу сам. Ты так хорош, что я обеспечу их полицейскими дубинками. Толпе это тоже понравится. Выбирай, мне все равно.

Я оказался в западне. И выбрал самый легкий выход.

– Я буду драться.

Его глаза от сдерживаемого удовлетворения превратились в щелочки.

– Конечно, будешь.

– Что еще мне нужно знать?

Он пожал плечами:

– Ни рубашки, ни обуви, ни оружия. Кроме этого, можно все. Ринга нет. Если окажешься близко к толпе, тебя снова втолкнут в центр. Если решат, что ты убегаешь от противника, получишь пинков. Хорошая новость заключается в том, что победитель получает два миллиона иен.

– А проигравший?

Мураками снова улыбнулся:

– Затраты на похороны мы берем на себя.

Я взглянул на него:

– Я возьму деньги.

Он засмеялся:

– Посмотрим. Теперь слушай внимательно. Вы выступаете первыми. Значит, у тебя есть пятнадцать минут. Эти ребята останутся с тобой – помогут подготовиться. – Он отвернулся и пошел прочь.

Я посмотрел на двух головорезов. Они держались на расстоянии, уменьшая мои шансы сделать неожиданный бросок и проскочить мимо них. Даже если бы у меня это и вышло, оставались еще охранники у дверей. Кое-кто из них посматривал в мою сторону. С Адонисом у меня шансы выше.

Интересно, сколько здесь проводилось боев? Такие большие выплаты могли свести на нет доходы заведения.

Я отбросил эти мысли и снял синий блейзер, потом рубашку и туфли. Оглянувшись, увидел, что Адонис делает то же самое. Что-то порочное шевельнулось во мне. Я почувствовал это в животе, шее, руках.

Вспомнился Мусаси – мастер боя на мечах: «Ты не должен думать ни о победе, ни о поражении, но только о том, чтобы рубить и убивать противника».

Я размялся и побоксировал с тенью. Сузил поле зрения. Мне уже было не важно, где я нахожусь.

Подошел Мураками:

– Пора.

Я вышел на середину помещения. Там уже ждал Адонис. Зрачки его были расширены, руки дрожали. Похоже, принял стимулятор, скорее всего какусезаи. Это даст ему кратковременный прилив энергии, поможет сфокусировать внимание.

Я решил предоставить парню предмет для фокусировки. Быстро подошел, не снижая скорости, пока не оказался в дюйме от его лица, и поинтересовался:

– Как нога твоего приятеля? Звук был такой, будто ему больно.

Он уставился на меня не мигая. Дыхание учащенное. Зрачки – как черные мячи. Точно, какусезаи.

– Попробуй это на мне, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

– О нет, – ответил я. – Я не буду ломать тебе лодыжку. Я сломаю тебе колено. – Я сделал полшага назад и показал: – Вот это.

Как ни странно, этот идиот даже проследил взглядом за движением моего пальца. Я уже напрягся, чтобы провести апперкот, но Васио заметил это и прыжком оказался между нами.

– Вы не начнете, пока я не скомандую! – прорычал он мне.

Я пожал плечами. Нельзя винить парня в том, что он старается.

– Тебя вынесут отсюда в мешке, ублюдок! – грозно проговорил Адонис. – Обещаю.

Васио развел нас в стороны. Толпа сразу напряглась как натянутый канат.

– Готов? – спросил Васио Адониса, который подпрыгивал на носках, как сверхактивный боксер.

Адонис кивнул, не отводя от меня взгляда.

Васио повернулся ко мне:

– Готов?

Я кивнул, продолжая наблюдать за Адонисом.

– Hajime! – скомандовал Васио, и из толпы раздались крики.

Адонис немедленно сделал обманный выпад и отступил на шаг. Еще раз. Мы начали двигаться небольшими кругами.

Я понял, к чему он клонит. Для Адониса эта толпа – дом родной. У него наверняка тут друзья. Двигаясь такими кругами, мы постепенно приблизимся к ним, и они смогут меня достать.

– Doko nu ikunda? Куда это ты? – язвительно спросил я, двигаясь назад к центру. – Koko da. Я здесь.

Он сделал шаг вперед, но недостаточный, чтобы приблизиться на нужное расстояние. Из-за моих насмешек Адонис явно забеспокоился о коленях. Боялся, что я налечу на него так же, как и на его друга, и думал, что, сохраняя дистанцию, ему удастся этого избежать.

Я опустил руки на несколько сантиметров, слегка выдвинув вперед голову и торс. Адонис сбалансировал стойку, и я почувствовал, как он думает: «Удар!» А удар у него неплохой. Я видел на тренировках. На его месте я бы попытался измотать меня на дальней дистанции, а благодаря длинным ногам – удержать на расстоянии.

Адонис выбросил вперед левую ногу и хлестко провел правый круговой удар. Его ступня звучно ударила меня в бедро и опустилась на пол. Я ощутил взрыв боли, толпа издала одобрительный вопль. Адонис снова стал подскакивать на носках.

Он быстрый. Не оставляет противнику возможности ухватить его за ногу.

Надо дать ему почувствовать, что его удары действуют, чтобы он наносил их с большей уверенностью. Лишняя пара миллисекунд контакта сделает свое дело.

Еще один хлесткий бросок. Адонис ударил меня в бедро, как бейсбольной битой, и снова отскочил назад. Толпа вновь взревела. Рев стоял у меня в ушах.

На сей раз удар был больнее. Еще несколько таких, и я не смог бы полностью управлять ногой. Кажется, он подумал о том же.

Я отступил на полшага и согнулся, открывшись к противнику левой стороной, как будто защищая «переднюю» ногу. Я наблюдал за ним в замедленном адреналином действии.

Его ноздри раздувались, глаза сверлили меня. Адонис продвинулся чуть вперед, почти не поднимая ног от пола.

Периферийным зрением я видел, что его правая нога стоит чуть прочнее. Вес начал смещаться на левую. Бедра напряглись для удара.

Я сдержал желание действовать, заставил себя подождать еще полсекунды, которые, я знал, очень нужны мне.

Удар начал зарождаться снизу от пола, и я ударил навстречу, сократив дистанцию вдвое. Адонис заметил свою ошибку и попытался ее исправить, но я был уже слишком близко. Принял удар на левое бедро, выбросил левую руку вперед и вокруг его распрямленного правого коленного сустава.

Толпа выдохнула: «Ах-х!»

Адонис быстро сымпровизировал, охватив правой рукой мой левый трицепс и нацелив свободную руку мне в лицо, примериваясь к глазам. Я усилил хватку на колене, левой ногой шагнул вперед, наклоняя противника все ближе к полу. Он отпрыгнул назад, стараясь вернуть равновесие, и тут я провел резкий правый апперкот ему по яйцам.

Адонис застонал и попытался оторваться от меня. Я сделал длинный шаг правой ногой, нырнул ему под левую подмышку, одновременно отпустив ногу. Скользнул за спину, обхватив руками грудь, согнул ноги и резко откинулся назад. Адонис перелетел через меня как последняя тележка на американских горках, растопырив ноги и руки под невообразимыми углами. Удар пришелся на шею и плечи, от инерции броска он перевернулся через голову и почти рухнул на пол.

Если бы я ослабил хватку на его поясе, он бы сделал полный переворот. Вместо этого я усилил ее, ноги Адониса хлопнулись об пол, а сам он упал на спину. Я вцепился в лицо противника левой рукой, одновременно дернул голову назад и выскочил из-под него. Встав на правое колено, напряг бедра и правым предплечьем врезал Адонису в открытое горло, вложив в удар весь свой вес. Я почувствовал хруст системного повреждения – щитовидная железа, перстневидный хрящ, возможно, даже спинной мозг. Руки его взлетели к горлу, тело сотрясли конвульсии.

Я встал и отошел в сторону. Толпа безмолвствовала.

Шея Адониса начала вспухать от гематомы, вызванной переломами. Он дергал ногами, царапал ими землю, перекатывался с бока на бок. Лицо его посинело и исказилось, пальцы все еще неистово цеплялись за горло. Никто не сделал и движения, чтобы помочь ему. Впрочем, в этом не было смысла. Через несколько секунд тело затряслось в страшных спазмах, как будто его било током. Еще немного, и спазмы прекратились.

Кто-то выкрикнул: «Yatta!»

Я выиграл! Помещение задрожало от радостного хора. Толпа бросилась ко мне. Люди хлопали меня по спине, хватали за руку, чтобы пожать. Я опасался, что какой-нибудь друг Адониса воспользуется моментом и пырнет меня ножом, но поделать ничего не мог.

Я услышал голос Васио:

– Hora, sagatte, sagatte. Ikisasete yare! Хватит, хватит. Дайте ему вздохнуть!

Он и несколько громил придвинулись ко мне и начали оттеснять толпу.

Кто-то подал мне полотенце, и я вытер лицо. Толпа отступила. Я осмотрелся и увидел, как пачки десятитысячных банкнот переходят из рук в руки.

Мураками вошел в круг. Он улыбался.

– Yokuyatta zo, – сказал он. – Хорошая работа.

Я уронил полотенце.

– Где мои деньги?

Он потянулся во внутренний карман и вынул толстый конверт. Приоткрыл его, чтобы я увидел, что он набит десятитысячными купюрами, потом закрыл и вернул в карман.

– Все тебе. Отдам позже. – Он оглянулся по сторонам. – Некоторые из этих людей могут попытаться тебя ограбить.

– Отдай сейчас, – сказал я.

– Позже.

Черте ними, с деньгами, подумал я. Хорошо, что хоть жив.

Я начал продвигаться в том направлении, где остались мои пиджак, рубашка и туфли. Толпа уважительно расступалась передо мной. Несколько ладоней хлопнули меня по плечам.

Мураками следовал за мной.

– Деньги твои. Хочу кое-что сказать перед тем, как отдам их тебе.

– Пошел ты! – Я натянул рубашку и начал застегивать ее.

Он засмеялся:

– Ладно, ладно. – Мураками вынул конверт и перебросил мне.

Я поймал его двумя руками и заглянул внутрь. Все в порядке. Сунул в карман штанов и продолжил одеваться.

– Я еще хотел, – продолжал он, – рассказать, как ты можешь сделать в десять, двадцать раз больше, чем в этом конверте. – Я уставился на него. – Любопытно?

– Я слушаю.

Мураками покачал головой:

– Не здесь. Давай поедем куда-нибудь, где это дело можно отпраздновать. – Он улыбнулся: – Угощаю.

Я надел туфли и наклонился, чтобы завязать шнурки.

– О чем ты?

– Есть одно местечко, которое принадлежит мне. Тебе там понравится.

Я размышлял. «Праздник» с Мураками даст мне возможность собрать дополнительную информацию для Тацу. Нет никаких серьезных причин для отказа.

– Хорошо, – ответил я.

Мураками улыбнулся.

Я заметил, что двое парней застегивают молнию на мешке для трупов, в котором лежал Адонис. Боже, подумал я, они действительно приходят подготовленными. Труп погрузили на каталку и повезли к выходу. На нижней полке каталки я заметил стопку металлических пластин. У одного из парней в руке была цепь, и я понял, что они подвесят все это к телу и утопят в одном из каналов.

Следующий бой длился долго. Бойцы, похоже, явно сговорились не использовать технику, которая могла бы привести к увечьям и летальному исходу. Через десять минут Мураками сказал:

– Это не стоит внимания. Пошли.

Он махнул охранникам, и мы вчетвером вышли на улицу. Васио увидел, что мы уходим, и поклонился.

У обочины стоял черный «мерседес» с затемненными стеклами. Один из охранников открыл нам заднюю дверь. На сиденье, свернувшись, лежал пес. Белый питбуль с коротко обрезанными ушами, тело – сплошной канат из мышц. На морде – тяжелый кожаный намордник, над которым нависали шрамы от заживших ран. Я понял, что передо мной одна из бойцовых зверюг Мураками. Монстр посмотрел на меня, как будто примеряя прочность своего намордника, и в его налитых кровью глазах я разглядел некий собачий эквивалент безумия. Что ж, говорят, собаки похожи на своих хозяев.

Мураками жестом предложил мне садиться.

– Не волнуйся, – сказал он, – все нормально. Пока он в наморднике.