Текст книги "Дождь для Джона Рейна"
Автор книги: Барри Эйслер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
12
На следующий день я связался с Тацу по пейджеру и через доску объявлений и договорился о встрече в сенто – общественных банях «Гиндза-ю». Сенто – чисто японское явление, хотя после войны, когда в новых квартирах стали появляться собственные ванны, начался их закат. Тогда сенто потеряли свою гигиеническую функцию и стали просто местом, где можно было хорошо провести время. Поэтому, как и все, где ценится не продукт, а сам процесс, сенто никогда не исчезнут. Ведь в неспешном ритуале потения и отмокания, в предвкушении глубокого расслабления при погружении в воду, которую только с большой натяжкой можно назвать горячей, во всей этой процедуре присутствуют элементы самопожертвования, праздника и медитации, непременно сопутствующие той жизни, за которую стоит держаться.
«Гиндза-ю» существуют в географическом и психологическом удалении от блеска расположенных неподалеку магазинов, прячась в тени скоростной эстакады Такарачо, и обнаруживают свое присутствие лишь выцветшей, написанной от руки вывеской. Я подождал, пока не увидел, как Тацу подъехал на машине. Он припарковался у тротуара и вышел. Когда Тацу повернул за угол и направился к боковому входу в бани, я последовал за ним.
Он увидел меня, когда я уже был рядом. Тацу как раз разулся и собирался поставить туфли в один из небольших шкафчиков у входа.
– Говори, что у тебя? – Я отступил на шаг.
Он окинул меня долгим взглядом, вздохнул и спросил:
– Как дела?
Я нагнулся, чтобы снять туфли.
– Хорошо, спасибо, что спросил. А у тебя?
– Все хорошо.
– Как жена? Дочери?
Тацу не мог не улыбнуться при упоминании о семье.
– Все хорошо. Спасибо, – кивнув, ответил он.
Я усмехнулся.
– Скажу больше, когда войдем внутрь.
Мы поставили обувь в шкафчики. В ночном магазинчике напротив я успел купить необходимые принадлежности шампунь, мыло, мочалки, полотенца – и протянул Тацу все, что ему могло понадобиться. Мы заплатили хозяину разрешенную правительством плату – четыреста иен за человека, – спустились по деревянной лестнице в раздевалку с рядами стареньких шкафов, разделись и через раздвижную стеклянную дверь вошли в собственно баню. Банное отделение было пустым – час пик наступит вечером – и почти таким же спартанским, как и раздевалка. Большое квадратное помещение с высоким потолком и белыми кафельными стенами, по которым стекают ручейки конденсата, яркими лампами дневного света и вытяжным вентилятором на одной из стен, таким жалким в своей долгой и безнадежной борьбе с паром. Единственной уступкой эстетизму и вызовом утилитарности было крупное и яркое мозаичное панно на стене над самим бассейном, изображающее Гиндзу. Мы сели и приступили к омовению.
Фокус состоял в том, чтобы из крана, расположенного рядом, наполнять неглубокий пластиковый газик, который выдается в сенто, и выливать горячую до боли воду на голову и тело. Если обливаться прохладной водой, то бассейн для отмачивания покажется непереносимо горячим.
Тацу завершил очищающий цикл с характерной быстротой и забрался в бассейн раньше меня. Мне понадобилось больше времени. Тут же показалось, что мышцы начали сворачиваться от жары, но я знал, что через мгновение они прекратят бессмысленную борьбу и сдадутся сладостному расслаблению.
– Yappari, kore ga saiko da na? – спросил я, чувствуя, что начинаю успокаиваться. – Великолепно, не правда ли?
Он кивнул:
– Необычное место для встречи. Но хорошее.
Я глубже погрузился в воду.
– Ты все время пьешь этот свой чай, поэтому я подумал, что ты оценишь место, полезное для здоровья.
– О, ты очень внимателен. Я решил, что таким образом ты, возможно, хочешь дать понять, что тебе нечего скрывать.
Я засмеялся. Потом рассказал о додзо и подпольных боях, о связи Мураками и с тем, и с другим. Поделился своей оценкой сильных и слабых сторон Мураками: с одной стороны, смертельно опасен, с другой – не способен на гибкость.
– Ты говоришь, устроители боев теряют деньги? – переспросил он, когда я закончил рассказ.
Полуприкрыв глаза, я рассматривал мозаику.
– Судя по тому, что сказал мне Мураками, да. Три боя за вечер, два миллиона иен выплат победителям плюс накладные расходы. Они должны быть в убытке. Даже в те вечера, когда у них два боя или даже один, они в лучшем случае могут сработать в ноль.
– О чем это говорит?
Я закрыл глаза:
– О том, что они делают это не из-за денег.
– Да. Тогда вопрос в том, зачем им это нужно. Какую выгоду они из этого извлекают?
Я представил себе хищную улыбку Мураками.
– Некоторые из этих людей, такие как Мураками, больны. Думаю, они просто получают удовольствие.
– Уверен, что это так. Но сомневаюсь, что развлечение может быть достаточным мотивом для создания и содержания предприятия подобного типа.
– Тогда что же?
– Когда ты служил в спецназе, что ты думал о бойцах, которые выполняли в подразделении жизненно важные функции? – спросил Тацу задумчивым и многозначительным тоном.
Я открыл глаза и посмотрел на него:
– Самодостаточность. Поддержка. Как дополнительная почка.
– Точно. Теперь поставь себя на место Ямаото. С твоей помощью он может ликвидировать любого, кто окажется незаинтересованным в его вознаграждении или неподверженным шантажу, кто тем или иным образом представляет опасность для созданной Ямаото машины. Ты выполняешь жизненно важную функцию. Потеряв тебя, Ямаото научится не позволять себе концентрировать все доверие на одном человеке. Он захочет создать самодостаточность во всей системе.
– Даже если Мураками может всех заменить.
– Что, как ты говоришь, не соответствует действительности.
– То есть додзо, которым заправляет Мураками, эти бои…
– …нечто вроде курса подготовки.
– Курс подготовки… – произнес я, качая головой. Тацу смотрел на меня, находясь, как всегда, на шаг впереди. И тут я понял. – Наемные убийцы?
Он поднял брови, как бы говоря: «Ну, что еще скажешь?»
– Додзо – это курс предварительной подготовки, – продолжил я, кивая. – А в ходе подготовки, которую они там проходят, из них отбирают тех, кто предрасположен к насилию. Работая в таком режиме ежедневно, а то и дважды в день, человек еще больше лишается чувствительности. Присутствовать на схватках со смертельным исходом – это следующий шаг.
– А сами бои…
– А сами бои завершают процесс. Конечно, все вместе – это всего лишь одна из форм базовой подготовки. Хотя, конечно, таких солдат, которые сначала получают базовый опыт боевой подготовки, а потом опыт убийства, относительно немного. Здесь же убийство – часть учебного плана. И созданные тобой кадры состоят лишь из тех, кто выжил, потому что наиболее профессионален в том, чему научился.
В этом есть смысл. Обращение к убийцам вообще-то даже неоригинально. В прошлые века сёгуны и даймё [13]13
Сёгун, даймё – военно-феодальные правители средневековой Японии.
[Закрыть]нанимали ниндзя для своих междоусобных войн. Я вспомнил нашу прошлогоднюю встречу с Ямаото и подумал, что ему это сравнение, наверное, польстило бы.
– Видишь, как это вписывается в долговременные планы Ямаото? – спросил он.
Я покачал головой. Трудно думать в такой всепроникающей жаре.
Тацу посмотрел на меня, как смотрят на туго соображающего, но все равно милого ребенка.
– Каковы общие перспективы у Японии на будущее? – спросил он.
– Что ты имеешь в виду?
– Как у нации. Где мы будем через десять, через двадцать лет?
Я задумался.
– Думаю, дела будут неблестящие. Куча проблем – дефляция, энергия, безработица, окружающая среда, банковский хаос, – и, похоже, никто не в состоянии что-то с этим сделать.
– Точно. И ты прав, отделяя проблемы Японии, которые существуют и в других странах, от нашей беспомощности в их решении. В этом смысле мы уникальны среди прочих индустриализованных наций.
Тацу смотрел на меня, и я знал, о чем он думает. До недавних пор я был одной из причин такой беспомощности.
– Путь к консенсусу требует времени, – заметил я.
– Часто он требует вечности. Однако культурная предрасположенность к консенсусу не настоящая проблема. – Я заметил намек на улыбку. – Даже ты не настоящая проблема. Настоящая проблема – это природа нашей коррупции.
– Только за последнее время произошло несколько скандалов, – согласился я. – Автомобили, ядерная энергетика, пищевая промышленность… То есть, я хочу сказать, если нельзя верить мистеру Макдоналду, кому же можно?
Он поморщился:
– То, что произошло на ядерных станциях «ТЕПКО», – худший позор. Руководство должно быть наказано.
– Ты просишь меня еще об одной «услуге»?
Он улыбнулся:
– В разговоре с тобой нужно следить за фразеологией.
– Так или иначе, разве руководство «ТЕПКО» не подало в отставку?
– Конечно, подало. Но регулировщики остались. Те, кто отрезает от фондов, предназначенных на строительство и обслуживание атомных станций, кто только сейчас начинает предавать огласке те опасности, о которых они знали многие годы.
Тацу поднялся и сел на край бассейна, чтобы немного отойти от жары.
– Знаешь, Рейн-сан, общество – это организм, а невосприимчивого к болезням организма не существует. Важно, может ли организм построить эффективную защиту в случае, если его атакуют. В Японии вирус коррупции поразил саму иммунную систему – эдакая социальная форма СПИДа. Следовательно, тело потеряло способность к самозащите. Я именно это имею в виду, когда говорю, что у всех стран есть проблемы, но только у Японии – проблемы, которые она потеряла способность решать. Менеджеры «ТЕПКО» уходят в отставку, а люди, ответственные за регулирование деятельности компании, остаются. Такое возможно только в Японии.
Он выглядел очень расстроенным, и на секунду мне захотелось, чтобы он не принимал все это дерьмо так близко к сердцу. Если так пойдет и дальше, у него будет язва размером с астероид.
– Я знаю, что это плохо, Тацу, – начал я в попытке слегка открыть ему более оптимистичный вид на будущее. – Но Япония далеко не уникальна, если вести речь о коррупции. Может быть, здесь немного хуже, но в Америке мы имеем «Энрон», «Тайко», «Уорлдком», аналитиков, вздувающих стоимость акций клиентов, чтобы пристроить своих деток в престижные школы…
– Да, но посмотри на возмущение, которое эти разоблачения вызвали в системе американской власти, – возразил он. – Проводятся открытые слушания. Принимаются новые законодательные акты. Главы корпораций садятся в тюрьму. А в Японии возмущение считается недопустимым. Наша культура, кажется, сильно подвержена соглашательству, а?
Я улыбнулся и в ответ предложил одну из самых распространенных фраз японского языка.
– Shoganai, – сказал я. Буквально – «ничего не поделаешь».
– Точно, – согласился Тацу. – Кое-где это называют «C’est la vie», или «такова жизнь». Там, где акцент делают на обстоятельствах. Однако только в Японии мы делаем акцент на собственной неспособности изменять эти обстоятельства. – Он вытер лоб. – Итак. Рассмотрим состояние вещей с точки зрения Ямаото. Он понимает, что с подавленной иммунной системой кардинальный отказ организма неизбежен. Уже столько было критических эпизодов – с финансами, экологией, атомной энергетикой, – что настоящая катастрофа всего лишь дело времени. Может быть, это будет авария на атомной электростанции, которая накроет весь город. Или налет на банки в масштабах страны и потеря всех депозитов. Чем бы это ни было, когда-нибудь оно случится с размахом, достаточным, чтобы встряхнуть японских избирателей и избавить их от апатии. Ямаото знает, что яростное возмущение режимом исторически имеет тенденцию вызывать экстремистскую ответную реакцию. Так было в Германии, царской России, и это только несколько примеров.
– Люди наконец проголосуют за перемены.
– Верно. Вопрос только в том, за перемены к чему.
– Думаешь, Ямаото пытается позиционировать себя так, чтобы подняться на волне возмущения?
– Конечно. Возьмем курс Мураками по подготовке убийц. Он дает Ямаото дополнительные возможности запугивать и заставлять молчать. А такие возможности – это исторические предпосылки возникновения всех фашистских режимов. Я уже говорил тебе раньше, Ямаото в глубине души реакционер.
Я вспомнил пару хороших новостей из провинции, о которых недавно прочитал. О том, как некоторые политики восстают против бюрократов и коррупции, публикуют документы, сторонятся проектов, связанных с общественными работами, благодаря которым вся страна залита жидким бетоном.
– И ты работаешь с честными и незапятнанными политиками, чтобы доказать, что Ямаото – не единственный выбор поруганного электората.
– Я делаю, что могу, – ответил он.
Перевод: «Я сообщил тебе ровно столько, сколько тебе нужно знать».
Но я знаю, что диск – практический справочник типа «Кто есть кто» в коррупционной сети Ямаото – своим негативным содержанием может оказаться бесценной дорожной картой тем, кто не входит в эту сеть. Я представил себе, что Тацу работает с хорошими парнями, предупреждает их, старается защитить. Расставляет их, как камешки на доске для го.
Я рассказал ему о «Розе Дамаска» и очевидной связи Мураками с этим местом.
– Женщин используют, чтобы подставлять и подкупать врагов Ямаото, – кивнул Тацу, когда я закончил.
– Не всех, – заметил я, вспомнив о Наоми.
– Да, не всех. Некоторые из них могут даже не знать, что происходит, хотя должны по крайней мере что-то подозревать. Ямаото предпочитает, чтобы такие заведения у него работали легально. Так труднее что-то вынюхать. Исихара, тяжеловес, был очень полезен в этом смысле. Хорошо, что его больше нет. – Он снова вытер лоб. – Мне кажется интересным, что Мураками также выполняет важные функции в этом сегменте средств контроля Ямаото. Может статься, что он занимает значительно более важное место в силах Ямаото, чем я вначале предполагал. Неудивительно, что Ямаото стремится к переменам. Ему нужно уменьшить свою зависимость от этого человека.
– Тацу, – прервал я его. Он посмотрел на меня, и я понял: он почуял, что сейчас последует. – Я не буду убирать его.
Наступила долгая пауза. Его лицо ничего не выражало.
– Понимаю, – тихо проговорил Тацу.
– Слишком опасно. Это было опасно раньше, а теперь у них есть мое лицо на домашнем видео в «Розе Дамаска». Если запись увидит не тот, кто надо, они меня вычислят.
– Их интерес сосредоточен на политиках, бюрократах и им подобных. Шансы, что видео как-то дойдет до Ямаото или еще кого-нибудь из тех немногих, кто может узнать твое лицо, слишком малы.
– Я так не думаю. Как бы там ни было, этот парень – крепкий орешек, очень крепкий. Убрать такого и сделать, чтобы все выглядело естественно, почти невозможно.
Тацу посмотрел на меня:
– Тогда пусть выглядит неестественно. Ставки слишком высоки, чтобы испытывать судьбу.
– Я мог бы попробовать. Но я плохо стреляю из снайперской винтовки и не хочу использовать бомбу, потому что могут пострадать окружающие. А без этих двух вариантов уложить парня и уйти чистым – слишком длинный замах.
Я понял, что начинаю спорить на практическом уровне. Нужно было просто сказать «нет» и заткнуть ему рот.
Еще одна долгая пауза. Потом:
– Как ты думаешь, за кого он тебя принимает?
– Не знаю. С одной стороны, он видел, что я умею. С другой – я не излучаю опасность так, как он. Он не в состоянии контролировать себя, а поэтому ему никогда не придет в голову, что кто-то другой на это способен.
– Тогда он недооценивает тебя.
– Возможно. Но не особенно. Люди вроде Мураками не умеют недооценивать.
– Ты доказал, что можешь близко к нему подобраться. Я дам тебе пистолет.
– Я же говорил, его всегда сопровождают по крайней мере два телохранителя.
В ту же секунду я пожалел, что произнес эти слова. Теперь оказалось, что мы ведем переговоры. Как глупо!
– Убери всех троих.
– Тацу, ты не представляешь, насколько он осторожен. Когда мы выходили из машины у клуба, я видел, как он оглядывал крыши на предмет снайперов. Он точно знает, куда надо смотреть. Он бы за милю почувствовал, что я задумал неладное. Как и я почувствовал бы его. Все. Забудь об этом.
Тацу нахмурился:
– Как мне тебя убедить?
– Никак. Послушай, начнем с того, что это рискованное предложение, но я был готов идти на риск в обмен на то, что ты согласился для меня сделать. Теперь я узнал, что риск выше, чем предполагалось вначале. Награда – та же. Стороны уравнения изменились. Ничего сложного – все просто.
Довольно долго никто из нас не произносил ни слова. Наконец он вздохнул:
– Что же ты будешь делать? Уйдешь в отставку?
– Возможно.
– Ты не можешь уйти в отставку.
Я промолчал. Когда же я заговорил, мой голос был тихим, не громче шепота.
– Надеюсь, ты не хочешь сказать, что собираешься вмешаться.
Он не уклонился от прямого ответа.
– Мне не нужно было бы вмешиваться. Ты просто не запрограммирован на отставку. Надеюсь, ты сам поймешь это. Что ты будешь делать? Найдешь отдаленный остров, будешь валяться на пляже, читая то, что не удалось прочесть в свое время? Запишешься в клуб го? Будешь наливаться виски, когда тревожные воспоминания не дадут тебе спать?
Если бы не жара, я, наверное, расстроился бы от таких слов.
– А может быть, будешь ходить к психотерапевту, – продолжал он. – Да, психотерапия очень популярна сегодня. Она помогла бы тебе договориться со всеми жизнями, которые ты отнял. Возможно, даже с той, которую ты решил выбросить в утиль.
Я посмотрел на него.
– Ты пытаешься убедить меня, Тацу, – мягко проговорил я.
– Тебя необходимо убедить.
– Только не тебе.
Он нахмурился:
– Ты сказал, что можешь уйти на покой. Это я могу понять. Но то, что делаю я, – важно и справедливо. Это наша страна.
Я хмыкнул:
– Это не «наша» страна. Я всего лишь гость.
– Кто тебе это сказал?
– Все, чье мнение имеет значение.
– Они будут счастливы узнать, что ты их послушался.
– Хватит. Я был тебе должен. Я расплатился. Мы квиты.
Я встал и ополоснулся прохладной водой у одного из кранов. Тацу проделал то же самое. Мы оделись и спустились по лестнице. У выхода он повернулся ко мне.
– Рейн-сан, я еще увижу тебя?
Я посмотрел ему в глаза:
– Ты угрожаешь мне?
– Нет, если ты действительно уходишь в отставку, то нет.
– В таком случае мы можем еще когда-нибудь встретиться. И не на минуту.
– Тогда не нужно говорить «прощай».
– Ты прав, нет смысла.
Он улыбнулся грустной улыбкой:
– У меня есть просьба.
Я улыбнулся в ответ:
– С тобой, Тацу, довольно опасно соглашаться авансом.
Он кивнул, принимая, что я имею в виду.
– Спроси себя, что ты хочешь получить в результате своей отставки. И даст ли тебе это твоя отставка.
– С этим я справлюсь, – ответил я.
– Спасибо. – Он протянул руку, и я пожал ее.
– De wa, – сказал я, прощаясь. – Пока.
Тацу снова кивнул.
– Ki o tsukete, – произнес он, и эти слова можно было интерпретировать и как безобидное «береги себя», и как буквальное «будь осторожен».
Двусмысленность показалась мне намеренной.
13
Я дождался семи, когда Юкико наверняка уже ушла в клуб, и позвонил Гарри. Я собирался сообщить ему то, что он должен был услышать. Я слишком многим ему обязан. Как он решит поступить с информацией – его проблема, не моя.
Мы договорились о встрече в кофейне в Ниппори. Я сказал Гарри, чтобы он не особенно торопился. Он понял, что я имел в виду: «Тщательно проделай чертову ПОС».
В соответствии с обычной практикой я появился там раньше и коротал время, потягивая «эспрессо» и листая оставленный кем-то журнал. Примерно через час пришел Гарри.
– Привет, малыш, – приветствовал я его.
Я заметил, что на нем стильная кожаная куртка и шерстяные брюки вместо обычных джинсов. И новая стрижка. Он выглядел почти презентабельно. Я понял, что он меня не послушает, и уже почти решил не беспокоить его разговорами.
Но это было бы неправильно. Я должен передать Гарри информацию, а его дело – воспользоваться ею. Или не воспользоваться.
Он сел и, не успел я открыть рот, заговорил:
– Не беспокойтесь. За мной точно никого нет.
– Хорошо выглядишь, – удивленно проговорил я.
Он смотрел на меня, пытаясь понять, не подтруниваю ли я над ним.
– Думаете? – спросил он неуверенно.
Я кивнул:
– Похоже, тебя стригли в одном из этих дорогих салонов в Омотесандо.
Гарри зарделся.
– Точно.
– Не красней. Это стоит тех денег, которые ты заплатил.
Он покраснел еще сильнее.
– Не дразните меня.
Я рассмеялся:
– Я дразню тебя только наполовину.
– Что-нибудь случилось?
– Почему что-то обязательно должно случиться? Может быть, я просто соскучился по тебе.
Гарри одарил меня нехарактерным для него взглядом бывалого человека. У меня возникло чувство, что я знаю, откуда он у него.
– Да-а, я тоже скучал.
Я не стремился к тому повороту разговора. Когда мне придется вывести на сцену Юкико, спешка ни к чему.
Подошла официантка. Гарри заказал кофе и кусочек морковного торта.
– Ты слышал что-нибудь от наших новых друзей из правительства? – спросил я.
– Ничего. Наверное, вы напугали их.
– Я бы не стал на это рассчитывать. – Я сделал глоток «эспрессо» и посмотрел на него. – Ты все еще на старом месте?
– Да. Но уже почти готов к переезду. Знаете, как это бывает. Если делать все нормально, подготовка занимает достаточно много времени.
Некоторое время мы молчали, и я подумал: пора начинать.
– Собираешься на новом месте проводить время с Юкико?
Гарри бросил на меня настороженный взгляд:
– Может быть.
– Тогда я бы не стал переезжать.
Он вздрогнул.
– Почему? – неуверенно спросил он.
– Она связана с нехорошими людьми, Гарри.
Он нахмурился:
– Я знаю.
Теперь настала моя очередь удивляться.
– Ты знаешь?
Он кивнул, все еще хмуря брови:
– Она мне сказала.
– Сказала тебе что?
– Что клубом владеет якудза. Ну и что? Они везде.
– А она сказала, что связана с одним из владельцев?
– Что значит «связана»?
– «Связана» означает близкую связь.
Гарри нервно стучал под столом ногой, я чувствовал вибрацию.
– Я не знаю, что она делает в клубе. Возможно, мне лучше и не знать.
Он отказывался понимать. Пустая трата времени.
Ладно. Изменим подход, попробуем еще раз.
– О’кей, – сказал я. – Извини, что заговорил об этом.
Некоторое время Гарри смотрел на меня невидящим взглядом.
– Как вы смогли об этом узнать? Вы что, вынюхиваете что-то у меня за спиной?
Меня не тронул его вопрос, по сути, он был не так далек от истины. Мой ответ не будет полной ложью. Лишь частичной.
– У меня сложились… отношения с человеком из якудза, который, как я думаю, владеет «Розой Дамаска». Это хладнокровный убийца по имени Мураками. Он меня туда привез. Они с Юкико явно близко знакомы. Я видел, как они вместе уезжали.
– Что вы хотите этим сказать? Наверное, он ее босс. Они уехали вместе, и что из того?
«Открой глаза, идиот. Я хочу сказать: эта женщина – акула. Она из другого мира, она принадлежит к другому виду. И там что-то охрененно не так».
Вместо этого я произнес:
– Гарри, я отлично чувствую такие штуки.
– Знаете, я не собираюсь доверять вашему чутью больше, чем своему.
Подошла официантка с кофе и тортом. Гарри ее даже не заметил.
Я хотел рассказать ему больше, хотел в качестве дополнительного доказательства поделиться мыслями Наоми. Но я видел, что ничего хорошего из этого не выйдет. Кроме того, Гарри не обязательно знать, как я получил информацию.
Я попробовал последний раз:
– В клубе все прослушивается и снимается на видео. Детектор, который ты мне дал, все время, пока я там был, дерьмом исходил. Думаю, заведение используется, чтобы ловить политиков в двусмысленных положениях.
– Даже если это правда, не обязательно, что Юкико замешана.
– Неужели ты так и не спросил себя: а совпадение ли то, что ты встретил эту женщину примерно в то же время, когда мы обнаружили, что за тобой следит ЦРУ?
Гарри посмотрел на меня как на безумца:
– Юкико связана с ЦРУ? Да ладно!
– Подумай, – продолжал я. – Как мы знаем, ЦРУ следило за тобой, чтобы добраться до меня. Они вышли на тебя через письмо Мидори. Что они узнали о тебе из письма? Только необычное написание имени и штамп почтового отделения.
– И?
– У Конторы нет собственных экспертов, чтобы добыть из такой информации что-нибудь полезное. Они используют местный ресурс.
– И? – снова повторил он раздраженно и нетерпеливо.
– Они знают Ямаото по его связям с Хольцером. Они обращаются к нему за помощью. Его люди концентрическими кругами, начиная от почтового отделения Чуо-ку, проверяют адреса и информацию о занятости. Может быть, в налоговых документах они натыкаются на некоего работника со странным написанием имени Харриоси. Теперь у них есть твое полное имя, но они не могут вычислить, где ты живешь, потому что ты аккуратен и тщательно оберегаешь эту информацию. Возможно, они пытаются вести тебя после работы, но ты показываешь им, что очень внимательно относишься к слежке, и она не срабатывает. Поэтому Ямаото делает так, чтобы твой босс пригласил тебя куда-то что-то «отпраздновать», а там тебе встречается настоящая женщина твоей мечты. Она может выяснить, где ты живешь, чтобы за тобой удобнее было следить в надежде, что ты потеряешь бдительность и приведешь их ко мне.
– Тогда почему она все еще со мной?
Я посмотрел на него. Хороший вопрос.
– Я хочу сказать, если Юкико должна была только передать им мой домашний адрес, она бы исчезла после первого же раза, когда я привез ее к себе. Но этого не случилось. Она все еще со мной.
– Тогда, возможно, ее роль – наблюдать за тобой, изучать твои привычки, узнать какую-то информацию, которая поможет ее людям скорее меня найти. Может быть, она подслушивает твои разговоры. Точно не могу сказать.
– Извините. Слишком все притянуто за уши.
Я вздохнул:
– Гарри, ты не в том положении, чтобы считать свое мнение объективным. Ты должен это признать.
– А вы?
Я снова посмотрел на него:
– Какая веская причина может заставить меня искажать картину?
Он пожал плечами:
– Может быть, вы боитесь, что я больше не буду вам помогать. Вы сами говорили: «Нельзя жить одной ногой на свету, а другой в тени». Может быть, вы боитесь, что я выйду на дневной свет, а вас оставлю в темноте?
На меня нахлынула волна возмущения, однако я сдержался.
– Дай-ка я кое-что скажу тебе, малыш, – сказал я. – Совсем скоро я сам планирую начать жить при свете дня. Тогда мне уже не понадобится твоя «помощь». Поэтому, даже если бы я был эгоистичным, манипулирующим другими куском дерьма, каковым ты, похоже, меня считаешь, у меня не было и нет ни одного мотива, чтобы постараться удержать тебя в тени.
Гарри вспыхнул.
– Извините, – произнес он через секунду.
Я махнул рукой:
– Забудь.
Он снова посмотрел на меня:
– Нет, правда, извините.
Я кивнул:
– Ладно.
Некоторое время мы сидели молча. Потом я сказал:
– Слушай, я могу представить, что ты чувствуешь по отношению к ней. Я видел ее. Это девушка с обложки, на которую нельзя не обернуться, встретив на улице.
– Гораздо больше, – тихо ответил он.
Упрямый, тупой недоносок. Единственная надежда, что эта холодная сука поймет, насколько он беспомощен, и подумает, а то ли это, что ей нужно. Хотя я бы не стал на это слишком надеяться.
– Суть в следующем: мне не доставляет никакого удовольствия давать тебе повод для сомнений. И я говорю тебе: здесь что-то не так. Необходимо быть осторожнее. Ничто не делает человека более беспечным, чем те чувства, которые сейчас тобой владеют.
Через какое-то время Гарри проговорил:
– Я подумаю о ваших словах.
Непохоже, однако, чтобы он собирался думать о них. Казалось, он хочет закрыть уши руками. Сунуть свою свежеостриженную голову в песок. Нажать клавишу «Delete» и стереть все, что только что услышал.
– Послушайте, я встречаюсь с ней сегодня вечером. Я буду внимательно наблюдать за ней.
Я понял, что теряю время.
– Я думал, ты умнее. – Я покачал головой. – Правда, думал.
Встав, я бросил несколько купюр на стол и вышел, даже не взглянув на Гарри.
Направляясь к железнодорожной станции, я размышлял о том, что незадолго до этого говорил Тацу о риске и награде.
Гарри способен очень на многое. Я думал, так будет всегда. Но он потерял осторожность. Оставить его в моей жизни означало бы повесить на себя еще больше риска, чем раньше.
Я вздохнул. Два прощания за один вечер. Тяжело. У меня ведь не так много друзей.
Однако сентиментальничать смысла нет. Сентиментальность – это неумно. Гарри стал обузой, и я должен оставить его.