Текст книги "Дождь для Джона Рейна"
Автор книги: Барри Эйслер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
И Мидори чувствовала, что я – часть чего-то тайного, хотя так и не узнала чего. ЦРУ? Одна из японских политических группировок? Не важно, если у организации есть ресурсы, чтобы имитировать смерть и достаточно эффективно поддерживать такой сценарий.
Я уверен, в конце концов она должна прийти к выводу, что ее использовали. Будь я на месте Мидори, я так бы и подумал. Может, секс для него – часть приспособленческой натуры, думает она. Конечно, почему бы немного и не развлечься, пока я использую ее, чтобы заполучить диск? А склонив к сотрудничеству, сразу же исчезаю. Не хочется верить, и никак не отделаться от этого чувства. А еще Мидори не хочется верить, что я на самом деле замешан в смерти ее отца, но подозрения она так и не может от себя отогнать.
– Я все правильно сделал? – спросил Гарри.
Я пожал плечами:
– Ты не мог бы сделать лучше, чем сделал. Она все равно не верит.
– Думаете, она не остановится?
– Не знаю.
Есть еще что-то, чего я не знаю, чем я не поделюсь с Гарри. Я не знаю, хочу ли я, чтобы она останавливалась.
Что я ему сегодня говорил? Нельзя жить одной ногой на солнце, а другой в тени. Надо бы прислушаться к собственному совету.
4
Мы расстались с Гарри около часа ночи. Подземка была уже закрыта, и он поймал такси. Сказал, что едет домой – ждать Юкико.
Я попытался нарисовать себе портрет прелестной юной хостессы, получающей за ночь в одном из эксклюзивнейших заведений Токио по тысяче долларов чаевых в пересчете на иены, самостоятельно выбирающей в поклонники богатых бизнесменов и политиков, которая после работы спешит домой к Гарри. И у меня ничего не получалось.
«Не будь циником», – сказал я себе.
Но инстинкт никак не хотел соглашаться со мной, а я привык ему верить.
«Еще довольно рано. Просто взгляни. Это ведь практически по дороге в гостиницу».
Если Гарри передумал ехать домой и отправился в «Розу Дамаска», он поймет, что я его проверяю. И не удивится, хотя и не обрадуется.
Впрочем, шансы, что Гарри отправится туда за собственные бабки, зная, что Юкико должна приехать к нему всего через несколько часов, минимальны. Риск стоил того.
А Ногизака всего в нескольких километрах. Какого черта!
Я попробовал навести справки по телефону, но в справочнике «Роза Дамаска» не значилась. Ну да, Гарри ведь говорил, что они не рекламируют себя.
И все же я мог бы съездить туда и посмотреть.
Я очень быстро дошел до Ногизака, прошелся по Гаиэнхигаси-дори, пока не нашел клуб. Потребовалось некоторое время, но я все же вычислил его. Никакой вывески, только небольшая красная роза на черном навесе.
Вход защищали двое чернокожих, каждый из них достаточного объема, чтобы чувствовать себя уютно на ковре для сумо. Костюмы сидят очень хорошо и, учитывая габариты тех, на кого они надеты, явно сшиты на заказ. Нигерийцы. Благодаря управленческой проницательности и относительно неплохим способностям к языку они стали редким для иностранцев примером успеха во многих развлекательных заведениях района, в данном случае – в качестве сочетания мускулов и менеджмента среднего звена. Mizu shobai, или «жидкая торговля», – развлечения и удовольствия – одна из немногих сфер, в которых Япония законно претендует на определенную степень интернационализации.
Нигерийцы поклонились и открыли передо мной двойные стеклянные двери клуба; каждый при этом изрек баритоном: «Irasshaimase». «Добро пожаловать». Один из них что-то промурлыкал в микрофон, искусно спрятанный в петлице.
Я спустился по недлинной лестнице. В небольшом фойе меня приветствовал румяный японец с сияющей внешностью. Я дал бы ему лет сорок. Из следующего за фойе зала доносился «джей-поп» – японский заменитель музыки «техно».
– Nenmeisama desho ka? – спросил мистер Румянец. – Сколько вас?
– Всего один, – ответил я по-английски, подняв один палец.
– Kasikomarimashita. Конечно. – Жестом он показал, чтобы я следовал за ним.
Зал был прямоугольным, сцены для танцев – с каждого торца. Совсем простые, обозначены только зеркальными задниками и идентичными медными шестами посередине. Одну из сцен занимала высокая длинноволосая блондинка в туфлях на высоком каблуке и в стрингах – больше ничего. Я подумал, что танцует она как-то неважно, однако, несмотря на это, большая часть внимания аудитории, казалось, принадлежала ей. Русская, предположил я. Ширококостная и большегрудая. Деликатес для Японии.
Гарри ничего не рассказывал о такого рода шоу. Может быть, стеснялся. Чувство, что дело плохо пахнет, росло.
На другой сцене я увидел девушку, во внешности которой смешалось японское и что-то средиземноморское, а может быть, латиноамериканское. Хорошая смесь. Шелковистые, почти мерцающие черные волосы, которые многие современные японки губят краской chapatsu, коротко стригут и подвивают с боков. Разрез глаз тоже японский, и сама довольно миниатюрна. А вот кожа однородного золотистого цвета должна бы принадлежать кому-то еще – африканке или мулатке. Груди и бедра, притягательно полные и слегка не соответствующие скелету японского формата, также предполагали иностранное происхождение. Девушка искусно пользовалась шестом, высоко захватывала его, замирала всем своим напрягшимся телом параллельно полу, а потом под музыку спиралью спускалась вниз. В ее движениях чувствовалась настоящая жизнь, и казалось, ее ничуть не волнует, что большинство клиентов заняты блондинкой.
Мистер Румянец подвинул для меня стул у свободного столика в центре зала. После стандартной проверки, хорошо ли с этого места просматривается вход, я сел. Не скажу, что мне не нравился прекрасный вид на ту сцену, где танцевала темноволосая девушка.
– Ух ты! – глядя на девушку, сказал я по-английски.
– Да, она прекрасна, – ответил мистер Румянец, тоже по-английски. – Не хотели бы встретиться с ней?
Прежде чем ответить, я еще некоторое время смотрел на девушку. Мне не хотелось заводить знакомства со здешними японками. Я предпочел бы более надежный шанс достижения взаимопонимания и, следовательно, извлечения информации, болтая с иностранкой и при этом играя роль иностранца.
Я кивнул.
– Я дам ей знать. – Он протянул мне карту напитков, поклонился и заскользил прочь от стола.
Меню было напечатано на толстом листе пергамента кремового цвета: две колонки элегантных японских иероглифов; эмблема клуба – красная роза – сдержанно разместилась внизу. Я удивился, увидев впечатляющую коллекцию односолодовых виски. Двадцатипятилетний «Спрингбэнк», который я давно ищу. И «Талискер» того же возраста. Пожалуй, я здесь немного задержусь.
Подошла официантка, и я заказал «Спрингбэнк». Десять тысяч иен за порцию. Но жизнь так коротка.
В зале работало около дюжины девушек. Примерно половина – японки; остальные выглядели несколько сомнительными европейками. Все привлекательны и со вкусом одеты. Большинство развлекали клиентов, но некоторые были свободны. Ни одна не приближалась к моему столику. Мистер Румянец, видимо, намекнул, что мне нужен кое-кто конкретный. Эффективная работа.
За соседним столиком сидел японец, окруженный тремя ласковыми хостессами. Он выглядел неестественно моложавым – с сияющими белоснежными зубами, черными волосами, зачесанными назад, и загорелым лицом без морщин. При ближайшем рассмотрении оказалось, что его внешность – самый настоящий эрзац. Волосы покрашены, загар приобретен в солярии, гладкое лицо – продукт ботокса и хирургии, а зубы – фарфоровые коронки. Химия и нож, даже свита привлекательных молодых женщин с оплаченными обожающими улыбками – все это, чтобы противостоять старению и смерти.
Техно-ритм затих. Темноволосая девушка, запрокинув голову, медленно, по спирали, скользила вниз по шесту, будто ножницами сжимая его бедрами. Блондинка также заканчивала, хотя и в менее впечатляющей манере. Аудитория аплодировала.
Официантка принесла мой «Спрингбэнк», мерцающий янтарь в хрустальном бокале. Я поднес бокал к носу, на мгновение закрыл глаза и вдохнул аромат чистого морского воздуха с опенком хереса. Сделал глоток. Соль и океан, да, но где-то в глубине затаился фруктовый намек. Послевкусие долгое и сухое. Неплохо для двадцати пяти лет.
Сделав еще глоток, я осмотрелся по сторонам. Никаких тревожных сигналов. Место, похоже, легальное, подумал я. Несомненно, связано с организованной преступностью, но это нормально для mizu shobai не только в Японии, но и во всем мире. Может быть, Гарри просто повезло.
Может быть.
Через несколько минут из-за сцены появилась темноволосая девушка, спустилась по ступенькам и подошла к моему столику.
Она переоделась в черное вечернее платье без бретелек. Тонкий браслет с бриллиантами украшал левое запястье. Подарок от воздыхателя, подумал я. Полагаю, их у нее должно быть немало.
– Можно к вам присоединиться? – В ее японском слышался легкий акцент чего-то теплого, возможно, испанского или португальского.
– Прошу, – ответил я по-английски, встав и отодвинув стул, чтобы она села. – Вы не против английского?
– Конечно, – ответила она, тут же переключившись. – Я просто подумала… вы американец?
Я кивнул:
– Мои родители японцы, но я вырос в Америке. Мне привычнее говорить по-английски.
Вечернее платье обтягивало ее спину. Гладкая кожа поблескивала на открытых местах.
Я тоже сел.
– Мне очень понравилось, как вы танцуете, – сказал я.
Она слышала это тысячу раз до меня и все равно улыбнулась.
Что ж, хорошо. Мы выпьем, расслабимся, кое-что узнаем друг о друге, после чего я начну выведывать то, что меня на самом деле интересует.
– Что привело вас в Токио? – спросила она.
– Бизнес. Я бухгалтер. Раз в год вынужден прилетать в Японию – встречаюсь с некоторыми из местных клиентов фирмы.
Отличная история для прикрытия. Никто не задает дополнительных вопросов, узнав, что ты бухгалтер. Боятся, что ты можешь и ответить.
– Кстати… Джон, – добавил я.
Девушка протянула руку:
– Наоми.
Пальцы тонкие, рукопожатие довольно крепкое. Я попытался определить ее возраст. Ближе к тридцати, наверное. Выглядит молодо, однако ведет себя достаточно искушенно.
– Что-нибудь выпьете, Наоми?
– А что пьете вы?
– Нечто особенное, если вы любите односолодовые виски.
– Люблю. Особенно старые виски с острова Айлей. Говорят, с возрастом уходит огонь, зато приходит тепло. Мне это нравится.
«А ты хороша», – подумал я, глядя на нее. Прелестный ротик: полные губы, розовые, почти пылающие десны, ровные белые зубы. Глаза зеленые. Мелкая сеточка веснушек на носу и вокруг него, едва заметная на фоне карамельной кожи.
– То, что я сейчас пью, не с Айлей, – сказал я. – Но у него тоже островной характер. Дым и торф. «Спрингбэнк».
Наоми подняла брови:
– Двадцатипятилетний?
– Вы знаете меню, – кивнул я. – Не хотите ли?
– После целого вечера с «Сантори», разбавленным водой? С удовольствием.
Еще бы. В ее вознаграждение входит процент от счетов клиентов. Несколько стаканчиков по десять тысяч иен, и вечер можно считать состоявшимся.
Я заказал еще один «Спрингбэнк». Наоми задавала вопросы: откуда я так много знаю об односолодовых виски? Где жил в Штатах? Сколько раз был в Токио? Она чувствовала себя удобно в своей роли, а я не препятствовал ей.
Когда стаканы опустели, я спросил, не хотела бы она еще выпить.
Наоми улыбнулась:
– Вы имеете в виду «Талискер»?
– Вы читаете мысли.
– Просто знаю меню. И что такое хороший вкус. Я с удовольствием выпью еще.
Я заказал два «Талискера». Мы пили и болтали.
Когда второй раунд почти подходил к концу, я начал менять курс.
– А вы откуда? – спросил я ее. – Вы ведь не японка.
Последнюю фразу я произнес с некоторым сомнением, как человек неопытный в таких вопросах и поэтому неуверенный.
– Моя мама японка. Я из Бразилии.
Будь я проклят! Я ведь планировал поездку в Бразилию. Долгую поездку.
– А откуда из Бразилии?
– Из Байи.
Байя – один из прибрежных штатов страны.
– Сальвадор? – спросил я, чтобы определить город.
– Да! – воскликнула она и улыбнулась первой за весь вечер настоящей улыбкой. – Вы так хорошо знаете Бразилию!
– Я бывал там несколько раз. У моей фирмы клиенты по всему свету. Um pae brasiliero e uma mae Japonêsa-e-’uma combinação bonita, – произнес я на португальском, который изучал по учебнику с кассетами. Бразильский отец и мама-японка – прекрасное сочетание.
Ее глаза загорелись, а рот приобрел форму идеальной буквы «О».
– Obrigado! – воскликнула она. – Спасибо! – Потом: – Você fala portugês? Вы говорите по-португальски?
Казалось, будто живой человек неожиданно решил поселиться в теле хостессы. Ее глаза, выражение лица, поза – все ожило, и я снова почувствовал ту жизненную энергию, что сопровождала ее танец.
– Совсем немного, – ответил я, снова переходя на английский. – Мне хорошо даются языки, и я стараюсь учиться понемногу везде, где приходится бывать.
Наоми медленно покачивала головой и смотрела на меня, как будто только что увидела в первый раз. Одним глотком прикончила виски.
– Еще один? – поинтересовался я.
– Sim! – последовал немедленный ответ на португальском. – Да!
Я заказал еще два «Талискера», потом повернулся к ней:
– Расскажите мне о Бразилии.
– О чем бы вы хотели услышать?
– О вашей семье.
Она откинулась на спинку стула, положив ногу на ногу.
– Мой отец – бразилец голубых кровей, представитель одной из старейших фамилий. Мама – японка во втором поколении.
В плавильном котле бразильского населения около двух миллионов этнических японцев – результат иммиграции, начавшейся в 1908 году, когда Бразилии требовались рабочие руки, а императорская Япония искала пути ассимиляции своей нации в различных частях мира.
– То есть вы научились японскому у нее?
Она кивнула:
– Японскому – у мамы, португальскому – у отца. Мама умерла, когда я была еще ребенком, и отец нанял няню-англичанку, чтобы я выучила еще и английский.
– Сколько вы уже в Японии?
– Три года.
– Все время в этом клубе?
Она покачала головой:
– В клубе год. Раньше я преподавала английский и португальский. Здесь, в Токио, по программе ЯОО.
ЯОО, или «Японский обмен и обучение», – финансируемая правительством программа, по которой иностранцы приглашаются в Японию, чтобы преподавать, в первую очередь свои родные языки. Судя потому, как средний японец владеет английским, у программы есть над чем работать.
– Вы научились так танцевать, преподавая иностранные языки? – спросил я.
Наоми рассмеялась:
– Я научилась танцевать, танцуя. Когда попала сюда год назад, я так стеснялась, что еле двигалась по сцене.
Я улыбнулся:
– Трудно представить.
– Правда. Я воспитывалась в очень приличном доме. И вообразить не могла, что займусь такими вещами, когда вырасту.
Подошла официантка и поставила на стол два хрустальных бокала с «Талискером» и два стакана с водой. Наоми, как истинный эксперт, капнула немного воды в виски, болтнула бокал один раз и поднесла к носу. Если бы она все еще работала в режиме хостессы, то подождала бы своей очереди и выпила после клиента. У нас прогресс.
– М-м-м-м, – замурлыкала она.
Мы чокнулись и выпили.
– О… – произнесла Наоми, закрыв глаза. – Как здорово!
Я улыбнулся.
– Как вы оказались здесь, в знаменитой на весь мир «Розе Дамаска»?
Она пожала плечами:
– Первые два года в Японии моя зарплата была около трех миллионов иен. Приходилось подрабатывать репетитором, чтобы получать хоть чуть больше. Один из моих студентов сказал, что знает людей, которые открывают клуб, где я смогу зарабатывать намного больше. И вот я здесь.
Три миллиона иен в год – около двадцати пяти тысяч долларов.
– Здесь, конечно, получше, – заметил я, осматриваясь по сторонам.
– Место хорошее. Большую часть денег мы получаем от приватных танцев «на коленях». Только танец, без касаний. Если хотите, могу станцевать для вас.
Танец на коленях – хлеб с маслом для ее экономики. И то, что Наоми предложила его в конце, – еще один хороший знак.
Я смотрел на нее. Она вправду симпатичная. Но я здесь по другому поводу.
– Может быть, позже. Пока мне очень приятно с вами разговаривать.
Наоми улыбнулась, по-видимому, польщенная. Я улыбнулся в ответ.
– Расскажите еще о своей семье.
Она сделала глоток «Талискера».
– У меня два старших брата. Оба женаты и работают в семейном бизнесе.
– Каком?
– Сельское хозяйство.
Связь с сельским хозяйством выглядела искусственно-неопределенной. Из того, что мне известно о Бразилии, это могло означать кофе, табак, сахар или их сочетание. Возможно, недвижимость. Я понял, что семья Наоми из обеспеченных, но она как-то очень сдержанна на сей счет.
– А чем занимаются женщины? – задал я следующий вопрос.
Она рассмеялась:
– Женщины изучают что-нибудь банальное в колледже, чтобы иметь приличное образование и уметь общаться на раутах, а потом выходят замуж в приличные семьи.
– Как я понимаю, вы решили сделать нечто противоположное.
– Я прошла этап колледжа – историю искусств. Но отец и братья рассчитывали, что после колледжа я выйду замуж, а я не захотела.
– И все же, почему Япония?
Наоми подняла глаза вверх и закусила губу.
– Глупо, конечно, но когда я слышу японскую речь, сразу представляю маму. Я уже начинала забывать японский, которому она научила меня еще в детстве. Это как будто теряешь часть самой себя.
На мгновение мне представился образ собственной матери. Она умерла, когда я был во Вьетнаме.
– Так и есть, – сказал я.
Некоторое время мы сидели молча.
Сейчас, подумал я.
– И как вам нравится работа здесь?
Наоми пожала плечами:
– Нормально. Время работы, конечно, безумное, зато и деньги хорошие.
– Администрация относится нормально?
Она еще раз пожала плечами:
– Нормально. Никто не заставляет тебя делать то, чего не хочешь.
– Что вы имеете в виду?
– Вы должны понимать. Иногда клиентам хочется большего, чем танец на коленях. Если клиент доволен, он приходит еще и оставляет хорошие деньги. То есть в заведениях, как наше, администрация может давить на девушек, чтобы те лучше угождали клиентам. Или делали кое-что еще.
Я придал лицу соответствующее озабоченное выражение.
– Кое-что еще?
Она взмахнула рукой:
– Ладно, пустяки.
Меняй курс.
– А что остальные девушки? – спросил я, оглядываясь. – Они откуда?
– О, со всего света. – Наоми показала на высокую темно-рыжую красавицу в красном с блестками платье, которая очаровывала любителя ботокса. – Элиза, из Швеции. А эта, рядом с ней, – Джулия, из Канады. Девушка, которая танцевала напротив меня, – Валентина, из России.
– А как насчет девушек из Японии?
– Марико и Таэка. – Наоми кивнула на миниатюрную парочку за угловым столом, активно веселящую явно опьяневших клиентов, похожих на американцев. – Не вижу Эмми и Юкико. Наверное, готовятся к танцу.
– Похоже, неплохая компания, – улыбнулся я. – И как вы ладите друг с другом?
Она пожала плечами:
– Как и везде. Некоторые из коллег могут быть твоими друзьями. От других ты совсем не в восторге.
Я улыбнулся, как бы готовый с удовольствием выслушать порцию сплетен.
– А кто вам нравится и кто нет?
– О, у меня вполне нормальные отношения почти со всеми.
Безопасный ответ на совершенно не тот вопрос. Я в восторге от ее уравновешенности.
Музыка в стиле «хаус» затихла, ее сменил «джей-поп». Одновременно на сценах появились две японки – на высоких каблуках и топлес.
– Это Эмми. – Наоми указала на хорошенькую пышноватую девушку на дальней сцене. Потом повернулась и кивнула в сторону ближайшей к нам сцены: – А это Юкико.
Юкико. Наконец-то мы встретились.
Ее длинные черные волосы, сверкавшие под сценическими прожекторами, струились по мягким контурам плеч, затененным изгибам талии, округлостям бедер. Девушка была рослая, изящная, с нежной белой кожей, высокими скулами и маленькими вздернутыми грудями. Сделайте ей высокую прическу, добавьте немного изысканной одежды – и вот вам куртизанка самого высокого мирового уровня.
«Это девушка Гарри? – подумал я. – Чушь».
– Она прекрасна, – сказал я, чувствуя, что потрясающая внешность Юкико требует какого-то комментария.
– Многие так говорят, – ответила Наоми.
Что-то скрывалось в ее обдуманно-уклончивом ответе.
– Вы так не считаете? – спросил я.
– Не мой тип, – был ее ответ.
– Чувствую, вам она несимпатична.
– Просто скажем так: ее устраивает то, на что я никогда не соглашусь.
С Гарри?
– Я бы солгал, если бы сказал, что мне не любопытно.
Она покачала головой, и я понял, что попал в следующий тупик, даже после трех виски.
И вправду, снежное дитя. В красоте девушки было что-то холодное, даже расчетливое. Что-то здесь не так, хотя как, черт возьми, я могу сказать об этом Гарри? Я представил себе разговор: «Гарри, я был в „Розе Дамаска“. Поверь, друг мой, эта девушка далеко не твоего уровня. Плюс у меня плохие предчувствия. В общем, держись от нее подальше».
Я знаю, как Гарри сейчас настроен: Юкико – лучшее, что случалось в его жизни. Если что-то или кто-то несет этому удобному чувству угрозу, она будет рационально отвергнута или проигнорирована. Вмешательство друга здесь бесполезно. Или вредно.
Мне больше нечего вытаскивать из Наоми. Покопаюсь еще немного, когда вернусь в Осаку. Гарри – мой друг, и я многим ему обязан. Однако выяснить, какую цель преследует его девушка, в общем, не проблема. Вот убедить Гарри – это да.
– Хотите посмотреть на нее? – спросила Наоми.
Я покачал головой:
– Извините, я задумался о другом.
Мы еще поговорили о Бразилии. Она рассказывала об этническом и культурном разнообразии страны, смеси европейцев, индийцев, японцев и африканцев; ее атмосфере изобилия, музыки и спорта; крайностях в богатстве и нищете; а более всего – о ее красоте, тысячах миль живописного побережья, огромной пампе на юге, непроходимом зеленом бассейне Амазонии. Многое из этого уже было мне известно, но я получал удовольствие и от рассказа Наоми, и от наблюдения за ней.
Я вспоминал, как она отозвалась о Юкико: «Просто скажем так: ее устраивает то, на что я никогда не соглашусь».
Но это значит только, что Юкико больше времени в игре. Невинность – хрупкая штука.
Я мог попросить у Наоми номер телефона. Мог сказать, что мой визит продлевается или что-то в этом роде. Она слишком молода, но мне нравится ее компания. Наоми спровоцировала меня на сложную смесь эмоций: ощущение близости, основанное на схожем опыте смешения разных кровей и тяжелой утраты в детстве; отеческая потребность защитить ее от ошибок, которые она совершит; романтическое сексуальное влечение, как элегия по Мидори.
Становилось поздно.
– Вы простите меня, если мы пропустим танец на коленях? – спросил я.
– Ничего страшного, – улыбнулась она.
Я встал. Наоми тоже поднялась.
– Подождите. – Она достала ручку. – Дайте мне свою руку.
Я протянул левую руку. Она взяла ее и начала писать у меня на ладони. Писала медленно. У нее теплые пальцы.
– Это мой личный адрес электронной почты, – сказала Наоми, закончив. – Я его не даю клиентам, и вы, пожалуйста, тоже не давайте никому. Когда в следующий раз отправитесь в Сальвадор, дайте мне знать. Я расскажу вам, где непременно нужно побывать. – Она улыбнулась. – И совершенно не против увидеть вас, если вы снова окажетесь в Токио.
Я улыбнулся ее зеленым глазам. Улыбка получилась на удивление грустной. Надеюсь, Наоми этого не заметила.
– Как знать? – вслух подумал я.
Я уплатил по счету на выходе, наличными, как всегда, и, не оборачиваясь, ушел.
Утренний воздух Ногизака был прохладен и слегка влажен. Свет уличных фонарей превратился в слабые желтые лужицы. Тротуар стал скользким от городской росы. Вокруг громоздился Токио, безразличный и мрачный.
Прощай, подумал я и зашагал в сторону гостиницы.
