Текст книги "Когда отцветают розы"
Автор книги: Барбара Майклз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)
– Ничего, мадам, – ответил Уолт.
– Это уму непостижимо! – бормотал рассерженный Чарли. – Крушить стены, взламывать двери…
– Ну же, Чарли, дорогуша, не будь таким занудой. Если бы ты обнаружил спрятанную лестницу, то сделал бы тоже самое.
– Ничего подобного! – возразил Чарльз резко. – Болтаться на веревке, ломать…
– Это действительно было глупо, – согласилась Эмили и оглядела долговязую фигуру сына. – Ты что-то в самом деле неважно выглядишь, Энди. Если бы тебе было восемь, а не двадцать восемь лет, я бы могла подумать, что ты подрался.
– Никогда, мамочка! Ты же знаешь – в душе я пацифист.
Ненадолго воцарилось молчание: Уолт делал вид, что он вообще ни при чем, Энди напускал на себя добродушие, а Чарльз с подозрением переводил взгляд с одного на другого.
Мэри-Джо откашлялась и сказала:
– Мне пора собирать вещи. Уже вечер.
– Ты не вернешься в эту свою тесную каморку сегодня, – спокойно покачала головой Эмили. – С моей точки зрения, тебе вообще не нужно туда больше возвращаться. Когда похороны?
– Еще не знаю, хотя все уже устроено. Я разговаривала сегодня с преподобным отцом Лейтоном, потом была в похоронном бюро и выбрала гроб.
– Какой же это был жуткий день для тебя, – чуть слышно сказала Диана и подумала о том, что скоро предстояло ей самой.
– Мне хотелось покончить с этим как можно быстрее, – сказала Мэри-Джо просто. – У меня завтра экзамен.
– Я тоже говорил со священником, мама, – вмешался в разговор Энди. – По поводу скелета в сарае. Все устроено, нам придется только заплатить за участок на кладбище.
– Разумеется. Я очень рада, что ты побеспокоился об этом, милый. Надеюсь, ты нашел хорошее место для его вечного упокоения?
– Я решил предоставить тебе решать: там есть несколько свободных участков.
Эмили задумалась.
– Это ведь епископальное кладбище, не так ли? Надеюсь, мы не оскорбим его праха, если он был католиком, евреем или мусульманином.
– Это лучшее, что мы можем сделать, мама.
– Ты прав. По крайней мере совесть наша будет чиста. Вот только узнаем ли мы когда-нибудь, кем он был и что с ним стряслось?
Лежа без сна в темноте уже после полуночи, Диана услышала, как внизу зазвонил телефон. Она ждала этого.
Эмили настояла, чтобы она отправлялась спать пораньше и приняла снотворное. Диана вежливо взяла таблетку, но тут же бросила ее в корзину для мусора, как только Эмили удалилась. Она намеревалась тихо спуститься вниз и подождать звонка в библиотеке, но, против ее ожидания, Эмили не улеглась в постель. Они с Чарльзом сидели в библиотеке и о чем-то беседовали. Им было о чем поговорить. Можно ли представить другую пару простодушных людей, которые бы отправились на небольшой отдых, а по возвращении обнаружили целую кучу весьма неприятных проблем.
Через некоторое время Диана услышала в коридоре шаги. Она оставила дверь приоткрытой, и когда дверь распахнулась, села в постели и включила свет.
– Входите, я не сплю, – сказала она.
Эмили посмотрела на нее, а потом перевела взгляд на упакованные чемоданы, которые стояли у дверного проема.
– Так вы ожидали этого? – спросила она без удивления в голосе.
Эмили присела на постель рядом с Дианой и взяла ее руку в свои. Ее место на пороге комнаты занял Энди. Диана поняла, что не она одна не спала, ожидая звонка.
– Расскажи ей, мама. Не надо ее так долго готовить.
– Да, конечно, – Эмили посмотрела на сына с упреком, прежде чем повернулась к Диане. – Он умер мгновенно, девочка моя, они в этом уверены. Его машина врезалась в бетонную опору моста. Это случилось на 95-й дороге у выезда из Уилмингтона. Очевидцы говорят, он мчался очень быстро – километров сто сорок в час. Полиция считает, что с ним случился сердечный приступ или он заснул за рулем, а нога продолжала…
– Это не был сердечный приступ, – сказала Диана. Прямо в бетонную опору, в полном сознании, видя, как она надвигается… Он мог выбрать способ полегче. Быть может, он поступил так потому, что она назвала его трусом?
Рука Эмили едва заметно сжалась.
– Вы хотите что-то мне рассказать?
Энди отступил в сторону, чтобы пропустить в комнату Мэри-Джо. Она спала и стояла теперь с растрепанными волосами, потирая глаза. Видимо, ее разбудили их голоса.
– Отец убил Брэда, – сказала Диана. – Это был не Ларри, Мэри-Джо. Когда он писал, что сожалеет, он имел в виду…
– Он всегда потом сожалел, – бывают эпитафии и получше, но эта оказалась как нельзя к месту. – Ты в этом уверена, Диана?
– Да. Мне сейчас лучше уже не ложиться.
– Сейчас вы ничего не сможете для него сделать, – в глазах Эмили стояли слезы, так и не пролитые Дианой. – Подождите до утра.
– Сиделка не станет будить маму в такой час, но завтра утром она узнает. Мне нужно быть там.
– Боже мой, об этом я не подумала, – покачала головой Эмили. – Но вы же не можете ехать одна!
– Она поедет не одна, – сказал Энди.
Глава двадцатая
Осенняя роза изысканнее любой другой.
Теодор Агриппа Дабинье
Над входной дверью был прикреплен транспарант из старой простыни, буквы на котором вывел человек, полностью лишенный каллиграфических талантов. Один из верхних углов сорвался с гвоздя и трепетал на ветру, но текст читался без труда: «Добро пожаловать домой!»
Диана вышла из машины и огляделась. Уолт, вероятно, довел своих рабочих до полного изнеможения, иначе как сумели они так много сделать за неполный месяц? Лужайка отливала под солнечными лучами зеленым бархатом; две величавые магнолии возвышались над покрытыми цветами клумбами.
Затем входная дверь распахнулась, и они высыпали наружу, стараясь опередить один другого и первым приветствовать ее. Говорили они при этом все разом:
– Ты опоздала! Мы уже начали волноваться. Где ты была так долго? Как хорошо, что вы опять с нами… – то есть это была обычная чепуха, которую люди несут, встречая желанных гостей, которых они заждались.
Первым к ней подошел Чарльз. Он тепло поздоровался с ней за руку – сентиментальные объятия и поцелуи не для него, – но следом за ним семенила Эмили, у которой не было подобных комплексов. Затем настала очередь Энди. Он обнял ее одной рукой и сдержанно поцеловал в лоб.
– А где Уолт и Мэри-Джо? – спросила Диана, увлекаемая Эмили в дом. (Энди следовал за ними с ее чемоданами.)
– Им пришлось ненадолго уехать в магазин. Сломалась машинка для приготовления льда. Как нарочно, стоило мне пригласить в дом друзей. Будем только мы, дорогая моя, я решила обойтись без посторонних.
Ее церемонно препроводили в библиотеку, усадили и подставили под ступни скамеечку.
– Выпьете что-нибудь? – спросила Эмили. – Быть может, ледяного чаю?
– У нас нет льда, милая, – напомнил Чарльз.
– Тогда немного бренди? – предложил Эндрю с улыбкой.
Она улыбнулась ему в ответ, сразу вспомнив те неописуемые дни, когда только его присутствие рядом придавало чуть-чуть стабильности распадавшемуся миру, а его глупые шутки снимали невыносимое напряжение, когда это было более всего необходимо. Его помощь оказалась просто неоценима, когда дошло до газетчиков. Они слетелись, как саранча, привлеченные драматизмом случившегося: отважная правдоискательница и скорбящая больная мать, потеря брата и сына, а потом новая утрата – гибель отца и мужа. Причиной смерти Джона Рэндалла все сочли скорбь по сыну («Ослепленный слезами…» – так сформулировано это в одном из бульварных листков). К счастью для них, уже скоро жестокие убийства в Кливленде отвлекли внимание репортеров.
Она прошла через все испытания твердо, воспринимая присутствие Энди не как личности, а как источника поддержки и сил. Сломалась она только в день похорон отца, когда открыла дверь в ответ на настойчивый стук и увидела одного из охранников, возвышавшегося над более хрупкой фигуркой…
– Она заставила меня ее впустить, – растерянно оправдывался охранник. – И уходить не хотела. Извините, если что не так, но только я…
В руке у Мэри-Джо был потертый чемоданчик.
– Эмили заставила меня поехать. Я и сама хотела, но думала, что… А она сказала…
– Я не осмеливалась попросить тебя об этом, – перебила Диана. – Как твой экзамен?
– С трудом, но сдала.
Она была одета в черное – дешевенький синтетический костюм и черную соломенную шляпку с широкими полями. Мэри-Джо в шляпке… Что ж, она оделась правильно – так и полагалось на похороны. Диана почувствовала, как что-то внутри нее оборвалось.
– Она сказала, что она ваша подруга, – все еще беспокоился охранник.
– Так оно и есть, – ощущение боли внутри растеклось по всему телу, и слезы, столь долго сдерживаемые, хлынули потоком.
Жакет Мэри-Джо пришлось положить в сушку, прежде чем они отправились к отпеванию…
Звуки голосов вывели Диану из воспоминаний. Вернулись Мэри-Джо и Уолт. По своему обыкновению они спорили.
– Зачем, скажи на милость, тебе понадобилось его доставать из сумки? С него капает. Неси быстро в кухню.
– Я и сам собирался. Почему ты все время…
– Помолчи и делай, что говорят.
Уолт не замолчал, разумеется, и его сердитые замечания разносились по дому, пока не хлопнула дверь кухни. К этому моменту Мэри-Джо уже устроилась на диване рядом с Дианой.
– Вот ты и здесь, а мы уже начали беспокоиться. Нужно было мне остаться с тобой и привезти сюда самой.
– У тебя были дела поважнее, и у Энди тоже.
– У него, – Мэри-Джо бросила небрежный взгляд на Энди. – Какие у него могли быть дела? Он бездельничает уже…
– О, прекрати, – взмолился Энди. – Отводи душу на Уолте, ладно? Он уже привык к этому.
– Верно, мне лучше посмотреть, что он там натворил, – Мэри-Джо вскочила. – Мы принесем лед и напитки. Сиди и отдыхай, и вы тоже, Эмили. У нас все под контролем.
– И такая она целый день сегодня, – неодобрительно заметила Эмили, когда Мэри-Джо вышла. – Убирает, стряпает, суетится. Я пыталась убедить ее, что вечер нынче в ее честь, но она наотрез отказалась побыть почетной гостьей.
Мэри-Джо снова возникла в дверях.
– Чуть не забыла. Шашлык. Тебе лучше заняться этим прямо сейчас, Энди, а то угли не будут готовы вовремя.
– Я сам этим займусь, – Чарльз поспешно поднялся. – Он израсходует целую канистру бензина и под конец подожжет дом.
– Вздорная инсинуация, – парировал Энди, вытягиваясь на софе. Один из котов тут же вспрыгнул на него и пристроился на груди. Какое-то время тишину нарушало только его урчание. Потом Эмили спросила у Дианы:
– Как ваша матушка?
– Ей лучше. Боюсь, окончательно ей уже никогда не поправиться, но она определенно лучше себя чувствует. Одна ее старинная подруга тоже овдовела недавно, так что, возможно, они будут жить вместе.
– Это было бы замечательно! А вы сами? Как вы теперь себя чувствуете?
– Хорошо, – сказала Диана, – и с каждым днем все лучше. Мне больше не снятся дурные сны! Энди говорил вам?
– Да, он нам рассказал все. Надеюсь, вы на него не в обиде за это?
– Я была уверена, что вы не дадите ему сохранить это в тайне.
– А я ведь сама ощущала ее присутствие в доме, – неожиданно принялась Эмили. – Это чувство не было таким сильным, как у вас, оно появлялось и пропадало почти неуловимо. Я, например, никогда не слышала музыки отчетливо, только намек на звуки где-то за пределами человеческого слуха.
Диане стало немного не по себе.
– Я все-таки не верю, что это возможно. Все случившееся можно объяснить самовнушением и коллективной галлюцинацией. Мое состояние было далеко от нормального и…
– И потому вы были особенно восприимчивы, – закончила за нее Эмили. – Мне она не являлась – не было необходимости. Ваше появление высекло искру, которая проникла через пространство и время, потому что обстоятельства почти полностью совпадали: утрата, горе, мучительная неизвестность. Естественно, она не могла говорить с вами или хотя бы контролировать те образы и ощущения, которые она вызывала – нежность и ужас, надежду и сомнение. Особенно сомнения. Она умерла, так и не узнав, что случилось с ним. Вероятно, ей сказали, что он ее бросил и уехал.
– Он? – повторила Диана. – Вы говорите об останках, найденных на месте сарая? Не хотелось бы подвергать сомнению вашу версию…
– Вы хотели сказать, разрушать мои иллюзии, – поправила ее Эмили с улыбкой. – Верно, быть может, это всего лишь мои фантазии. Но не кажется ли вам, что из них выстраивается вполне логичная история? Только один из обитателей этого дома мог бы похоронить его в том месте. Кому-то здесь он был дорог. Членом семьи он не был, иначе его похоронили бы на кладбище под достойным могильным камнем. Теперь так оно и будет, хотя надгробие еще не готово. Я уверена, ее душа порадуется этому.
– Мы перезахоронили его в старом церковном дворе, – пояснил Энди.
– И положили его рядом с ней, – пропела Эмили сладкоголосо.
– О чем ты, мама? – Энди смахнул кошачий хвост с лица. – Нам неизвестно, где она похоронена. Ты захотела, чтобы он лежал рядом с…
– Конечно, – сказала Эмили. – Почему еще я настаивала именно на этом участке? Она была последним членом семьи, и там осталось много места. Ее отец надеялся, должно быть, что она выйдет замуж и у нее будет много детишек…
– Мама! – от удивления Энди принял сидячее положение. – О чем ты толкуешь? Речь идет об исчезнувшем любовнике Марты Фэйрвезер, не так ли?
– Признаться, я рассчитывала, что ты сам произведешь простейшие подсчеты, – сказала Эмили не без упрека. – Марта Фэйрвезер умерла почти двести лет тому назад, а профессор Хэндсон сказал тебе, что останки пролежали в земле столетие плюс-минус пятьдесят лет. Ты не хотел это замечать, потому что слишком зациклился на своих романтических фантазиях.
– Вот ведь черт! – едва слышно выругался Энди, глядя на свою матушку широко раскрытыми глазами.
– А вот моя версия не противоречит известным нам фактам. Я не имею права, вероятно, винить вас за вашу слепоту. Молодежи трудно поверить, что в свое время молодым был каждый. Каждый!
Энди беззвучно шевелил губами, лихорадочно соображая. Его матушка всплеснула руками от безнадежности и подошла к столу.
– Это же настолько очевидно! Как вы могли пройти мимо стольких намеков? Ну конечно, никто из вас не удосужился прочитать «Девушку из бутона розы»?
– Один из сентиментальных романов приятельницы мисс Массер? – спросила Диана. – Нет, я не читала. Уж не хотите ли вы сказать…
– Роман ей посвящен, – Эмили открыла книгу. – Читаем: «Посвящается мисс Матильде Массер, – подлинной девушке из бутона розы». Мисс Матильда обожала розы. Сад принадлежал ей; розы – выносливые растения, но за здешними кто-то еще недавно ухаживал. – Она полистала книгу и взяла альбом с обложкой из красного плюша. – Вы просмотрели фотографии – по крайней мере некоторые. А вот на эту вы явно не обратили внимания.
Это было лицо совсем юной девушки с очаровательными округлыми щечками и ослепительной белозубой улыбкой. Роскошные темные волосы пышной короной венчали ее голову. В кружева у скромного выреза платья была вплетена роза.
– Ей семнадцать на этом снимке. Он сделан в 1915 году, – сказала Эмили. – Столетие тому назад плюс-минус двадцать лет.
Память услужливо выхватила для Дианы другую фотографию – грубое, испещренное морщинами лицо старухи, опирающейся на палку. Порой жизнь оказывается более жестокой, чем смерть.
Эмили перелистала страницы.
– До первой мировой войны они пользовались в основном гужевыми повозками и экипажами на конской тяге, особенно в сельской местности. Отец Матильды был в этом смысле особенно консервативен. Свою первую машину он купил только в 1928 году.
Для Энди это было уже чересчур.
– Откуда ты можешь знать, что это его первый автомобиль?
Эмили неторопливо вынула снимок из «кармашка».
– Читаем на обороте: «Папин первый автомобиль».
Вернув снимок на место, она перевернула еще несколько страниц альбома.
– Хотела показать вам еще вот эту фотографию.
– Эту я заметил, – сказал Энди. – Очень хороший снимок сарая. По-моему, его сделал профессиональный фотограф.
– Снимок был сделан по случаю окончания постройки сарая, – сказала Эмили.
– Тоже надпись на обороте, я полагаю? – пробормотал Энди.
– Угу, и еще там есть имена запечатленных на нем людей, – указательный палец Эмили уперся в мужчину, находившегося в центре группы на снимке. – Это Папа – законный владелец сооружения. Рядом – его жена, на полшага позади, как было принято в то время. С другой стороны Матильда. Этот маленький мальчик – брат Матильды. Он умер несколько лет спустя от гриппа во время страшной эпидемии, что разразилась после войны. Остальные – прислуга и наемные рабочие.
Ее палец скользнул по напряженно застывшим фигуркам – белым и чернокожим, поварихе и горничным, работягам-поденщикам – и остановился.
– Его звали Тадеуш Варановски.
– На обороте снимка, – повторил Энди, как попугай.
– Да, все на обороте. Его имя подчеркнуто и отмечено маленькой звездочкой. Взгляните, – она подала Диане увеличительное стекло.
Под лупой лицо словно выпрыгнуло из общего ряда, слегка размытое увеличением, но отчетливо видное. Замороженная напряженность поз остальных на нем была не видна – он стоял совершенно непринужденно, показывая из-под усов белозубую улыбку. Выглядел он очень молодо. Вероятно, усы призваны были придать ему солидности, но из этой затеи явно ничего не вышло.
– Он был подмастерьем у плотника, – сказала Эмили. – Это тоже написано сзади, но только я думаю, что Матильда здесь несколько ему польстила. Это чернорабочий, кочевавший из штата в штат. Такого имени не значится в архивах нашего округа. Иностранец, иммигрант, абсолютно не пара дочери хозяина дома, это уж точно.
Энди все еще пытался выдвигать последние возражения:
– Как же его тело могло оказаться под полом сарая, который он сам и помогал строить? Хотя, быть может, с ним расправился какой-нибудь другой рабочий и спрятал труп там…
– Это вполне вероятно, – согласилась Эмили, – но я не думаю, что все случилось так. Если видения Дианы имеют под собой реальную почву, она тайком выбиралась по ночам из дома, чтобы встречаться с ним. Рано или поздно – если только это уже не произошло к тому времени – драгоценный цветок, самое дорогое, чем обладает девушка, – стал бы его добычей. Так должен был видеть ситуацию Папа, а теперь представьте, как реагировал бы Папа-южанин, узнав, что цветок девственности его дочери сорван рукой низкорожденного иммигранта.
Диана передвинула лупу. Теперь на нее смотрел Папа, не делая себе труда улыбаться. Самоуверенность и властность, запечатленные на этом лице, никогда, должно быть, не подвергались сомнению, и меньше всего – теми женщинами, чьими судьбами он полностью распоряжался, как какой-нибудь восточный деспот.
Энди замер и шепнул:
– Вслушайтесь!
Звуки были смутными и медленными – слишком медленными для танца. Хрустально чистые, как дождевые капли, мягкие, грустные.
– А вот, наконец, и я, – сказал Уолт, входя с подносом. – Прошу прощения, что возился так долго. Мэри-Джо придирается к каждому моему… – он замолчал, слушая, как последний аккорд растаял в отдалении. – Симпатичная мелодия. Что это, музыкальная шкатулка? Боже, что опять нужно от меня этой несносной женщине? Я вернусь через минуту.
– Он слышал, – прошептала Диана. – Он тоже слышал!
– Музыкальная… – сказал Энди сдавленно. – Музыкальная шкатулка? Боже мой! Как же это я сразу… Где она? Куда ты дела пакет? Он был в этом ящике.
– Нет, с самого начала я положила его в нижний… Эй, прекрати вышвыривать вещи!
Но содержимое ящика уже полетело на пол. Энди выхватил коричневый бумажный пакет и опорожнил его на стол. Первой выкатилась кукольная голова, потом все остальное. Энди выхватил кусочек ржавого металла.
– Музыкальная шкатулка, – повторил он еще раз. – Вот она, смотрите! Пока она не была повреждена, это был валик. Эти пупырышки и производили звуки, когда соприкасались с металлическими пластинками. Струнный инструмент или щипковый. Быть может, даже гитара, думал я. А где же ее остальные части?
– Этот кусочек раскрашенного фарфора тоже мог быть от нее, – Эмили выудила его из других обломков. – Бавария или Австрия на первый взгляд. Вероятно, его подарок. Последняя семейная ценность, которая у него оставалась. Ты нашел сундучок с ее сокровищами, Энди. Она последней жила в этом доме до нас. У нее были многие годы, чтобы обнаружить любую спрятанную здесь вещь. Но нет, эти вещи спрятала она сама, оплакивая его предательство, а именно так должно было выглядеть в ее глазах его внезапное исчезновение. И это еще одна деталь, которую вы упустили… А теперь положи все вещи на место.
Диана взяла маленький осколок фарфора. Едва заметный узор на нем был когда-то цветком.
В тот год лето наступило рано. Розы уже пышно распустились, наполняя воздух роскошными ароматами – розовато-белая Роза Мунди, или Роза Мира, белая Роза Йорка, прятавшая под лепестками золотое сердечко, тугие бутоны Осенней Дамасской. Не уставая любоваться ими, Диана переходила от куста к кусту. У нее было ощущение, будто она встретилась со старыми друзьями или, точнее, она словно впервые познакомилась с людьми, чьи имена и судьбы были ей давно заочно известны.
Издали со стороны патио и бассейна – последнего достижения Уолта – доносились голоса. Один что-то на повышенных тонах втолковывал другому.
– Как ты думаешь, – спросил Энди, – у этих двоих что-нибудь получится?
– Сомневаюсь, – сказала Диана.
– Он просто без ума от нее, ты же видишь.
– Она не позволит еще одному мужчине, даже очень в нее влюбленному, отвлечь ее от того, что она хочет делать. По крайней мере, я надеюсь, что не позволит. Почему счастливым окончанием любой истории должны быть поцелуи и объятия?
– Означают ли твои слова, что ты собираешься меня бросить?
– Где ты набрался этих старомодных понятий? Во-первых, я никогда не говорила…
– Ты представила меня как своего же-ни-ха.
– А как еще, черт возьми, я могла тебя представить? Скандалов и недомолвок было и так более чем достаточно.
– Я полагал, что слово «Друг» еще не утратило своего извечного смысла.
– Для меня не утратило. И, Энди… Я ведь действительно так и не поблагодарила тебя…
– Ты уходишь от предмета нашего разговора. Означает ли это, что ты отказываешься жить со мной, быть моей любовью, моей половиной, если тебе угодно, моей женой, и поддерживать меня материально, пока я буду учиться на юриста?
Диана чуть не задохнулась от изумления.
– Мне кажется, это самое неромантичное предложение, которое когда-либо делал мужчина женщине… Ты серьезно? Я имею в виду юриспруденцию.
– Мне давно пора всерьез заняться чем-нибудь.
– Но почему ты хочешь стать юристом?
– Чтобы отбирать деньги у богатых и раздавать их бедным, неплохо при этом зарабатывая. Почему же еще? Так, значит, ты мне не помощница в столь благородном начинании?
– Нет, разумеется.
– Хорошо, у меня есть небольшие сбережения, – сказал он, но тут же оставил свой шутовской тон. – Но ты сама понимаешь, что не об этом я хотел с тобой говорить.
– Неужели?
– Если ты заметила, я ни разу не пытался за тобой приударить.
– На это я действительно обратила внимание.
– А заметила ли ты, как долго порой томилась моя душа? Или мои многочасовые прогулки?
– Энди, не паясничай! Это вовсе не смешно.
– Вот именно! – почти закричал Энди. – Это все моя мамочка. Она родилась в Небраске, но в душе она типичная южанка, и я впитал это, должно быть, вместе с ее молоком. «Истинный джентльмен никогда не воспользуется беспомощностью девушки». А ты ведь и была беззащитна, Диана.
– Не надо, Энди, – она отвернулась от его протянутой руки. – Не сейчас. И особенно – не здесь. Я не имею ничего против флирта, но сумеречный сад с розами в цвету это уже слишком для меня.
– Я говорил об этом маме, но ты же ее знаешь. Ну так как?
Его рука все еще была протянута к ней. Молча она протянула ему свою и дала увлечь себя вдоль тропы.
Закатное солнце наполнило луг темно-изумрудным сиянием. Землю покрывал цветочный ковер. Крошечные лазурные незабудки красовались теперь на месте, где недавно покоилось тело ее брата.
Она присела на простую деревянную скамью, установленную под сенью деревьев. Надгробия сдвинули вместе и придали им прочное вертикальное положение с помощью подпорок.
– Мама решила оставить их здесь, – сказал Энди, который продолжал стоять. – Мы возведем над ними небольшой навес, чтобы уберечь от дождей и солнца, а фундаменты зацементируем, и они больше никогда не упадут. – Затем он продолжил без всякого перехода, тем же ровным голосом: – Именно эти надгробия навели тебя…
– Ты имеешь в виду «Джорджа»? Отчасти да. Он все время заваливался, и я подумала с самого начала, что почва под ним изрыта туннелями хорьков или других грызунов, а быть может… – Она еще не была окончательно готова к этому. Возможно, она никогда и не будет готова. – Я, конечно, не была ни в чем уверена. Это не было внезапным озарением, детали накапливались постепенно. Это место я видела в своих снах – там была не темнота замкнутого пространства, а ночь под деревьями и… очертания надгробий. Я даже слышала звук, когда он затылком ударился об одно из них. И не упрекай меня в непоследовательности, не говори, что я сначала отказываю своим видениям во всякой значимости, а потом их же привожу в качестве оснований для своих поступков!
– Моих упреков ты можешь не опасаться, – сказал Энди. – Я-то как раз горячий сторонник непоследовательности.
– Когда отец уехал, – продолжала Диана, – я сидела в библиотеке и думала, как же он изменился. Он был так добр, так полон сочувствия, он даже немного шутил. И вдруг… О, я даже не знаю, как это объяснить. Я как будто в мыслях услышала чуть слышный голос, который мне нашептывал: «Он никогда прежде не был таким. Он ничего не делает без причины. Какая могла у него сейчас появиться надобность в твоей любви и привязанности? Именно сейчас?» И тут все кусочки мозаики словно сложились вместе: мои сомнения в виновности Ларри, часы Брэда, неожиданная перемена в отце. Он ведь знал, где мама прячет письма Брэда. Я вспомнила сон, упавшее надгробие и… Сама не понимаю как, но в ту же секунду я все поняла. Быть может, это призрак мисс Матильды просветлил мой ум. Эта мысль не менее невероятна, чем все остальное. Я вскочила и побежала очертя голову.
– И спасла мне жизнь.
– Я не знаю, как бы он поступил, – сказала Диана размеренно. – И не хочу строить никаких предположений. Его ведь ни в чем не могли обвинить, верно?
– Не могли, хотя сам он не был в этом полностью уверен. Он – даже он! – не мог себя полностью контролировать, когда закапывал тело своего единственного сына.
– А как там оказался ты? Ты ведь не знал даже того, что знала я.
– Я тоже не был ни в чем уверен. Потому-то я и затеял все в одиночку. Не хотел огорчать тебя понапрасну. Меня заставило задуматься что-то из того, что сказал отец Лейтон. Я поехал с Мэри-Джо на встречу с ним, и когда она обо всем договорилась, решил потолковать о перезахоронении найденного скелета. Он, разумеется, идею одобрил, наговорил мне комплиментов, а потом повел показывать свои владения. Склеп Массеров он считает жемчужиной кладбища, хотя ничего уродливее я в жизни не видел, но я переборол себя и отпустил парочку подходящих случаю восторженных замечаний. И тогда он заговорил о старухе. О трагедии одряхления, о том, как время притупляет остроту самых великих умов, и все такое. По всей видимости, мисс Массер послала за ним в один из дней прошлой осени. Она была в крайнем расстройстве и поначалу даже не могла припомнить, зачем он ей понадобился и что ее так огорчило. Под конец она начала нести какую-то чепуху о мертвеце и о том, как видела кого-то, роющего могилу. Место она описала достаточно точно, но во всем остальном сильно путалась. Только что говорила о недавнем событии и тут же о Джордже Фэйрвезере, а потом о каком-то кавалере, который свалился с лошади в воду… Можно ли упрекнуть его в том, что он не принял ее слов всерьез, но к тому времени, когда он закончил свой рассказ, у меня кожу на макушке стянуло от напряжения. Я попросил Уолта отвезти Мэри-Джо проветриться, а сам устремился сюда.
Диана кивнула. Вокруг плотнее сдвинулись тени. Через некоторое время Энди спросил:
– Ты готова вернуться в дом? Уже темнеет.
– А ты легко сдаешься, – заметила Диана, поднимаясь.
– О нет! – Энди даже попятился. – Не говори такие вещи, если ты несерьезна. Я недостаточно силен, это верно, и не выношу чередования взлетов и падений.
Она молча взяла его руку и прижала к щеке.
– Что заставило тебя передумать? – спросил он тихо.
– Почему ты решил, что мне пришлось передумать? Я хотела этого с самого начала.
– Почему ты выбрала меня? – свободной рукой он обнял ее за талию и притянул к себе.
– Потому что ты смешной.
– Телевизионные комики тоже смешные.
– Ты поддерживаешь меня, когда я начинаю падать.
– Но ведь и Уолт тоже.
Вместо ответа она приблизила к нему губы, которые ждали поцелуя, но в последний момент растянулись в улыбке.
